17 дней в открытом море, окончание

Помыли нас в бане, мы были во всём чистом, офицеры и матросы нанесли нам горы белья и тёплой одежды. Вечером принесли нам ужин из трёх блюд и сок. Настроение поднялось, но к окружающему чувствовали безразличие, видимо, скоро пройдёт. Вечером пришёл опять командир с замполитом, побеседовать с нами о случившемся.
-  Да, вы всё-таки счастливые, вам сильно повезло, что встретили нас, сейчас бы вы были в зоне трёх тайфунов, которые идут сюда от Тайваня и Восточно-Китайского моря – они бы вас доконали.
Беседа затянулась надолго, так как мне, кроме всего, пришлось рассказать о себе, как я служил на ТОФе, в Политуправлении, Политотделе Камчатской флотилии и участие в Отечественной войне по защите Мурманска и полуострова Рыбачий.

Корабль идёт средним ходом, на 120-метровом буксире тащит наш бот 32-мм манильский трос, его носовую часть слегка притапливает, и он зарывается. Бот на такой ход не рассчитан, и он конечно не выдержит.
Все ушли, уснуть не могу – сильная боль в ногах. Разыгрался шторм, качка бортовая, очень неприятная. Хотя есть на морских койках боковые доски высотой 20 сантиметров, а приходится держаться за скобу, чтобы не вылететь на палубу.

Ночь. На корабле сыграли команде аврал – оказывается, затонул бот, он болтался как поплавок, только носовая часть с метр маячила на поверхности. Команде пришлось много потрудиться, чтобы подтянуть его к борту, поставить на борт и откачать воду.

Встреча произошла через полтора суток ночью. Нас перевезли на однотипный эсминец, всё произошло благополучно. Горячо поблагодарили своих спасителей и пригласили побывать у нас.
 
Злополучный бот все-таки затонул. Новый командир решил поднять его на палубу и стали немного подтягивать стрелой, чтобы завести стропы, кнехт вырвался, и бот как камень устремился почти в трёхкилометровую глубину.
Теперь мы шли домой. Новая команда с таким же интересом и участием относилась к нам, но мне хочется сказать о докторе этого корабля. Молодой офицер в чине лейтенанта проявил к нам исключительный интерес и заботу. На этом корабле мы пробыли пять суток, и он буквально не отходил от нас. Три раза в сутки он выслушивал нас, измерял давление, давал лекарства и витамины, а после этого вёл в кают-компанию, где по его указанию было всё для нас подано и следил за нашей едой. На ночь мне давал димедрол, а ноги растирал спиртом. Он очень хороший собеседник и по вечерам мы долго засиживались, беседуя на различные темы, но более всего о книгах.

Во Владивосток корабль сразу не пустили, ему назначили двухдневный карантин в бухте Успения, это для всех кораблей, возвращающихся из-за границы. И, поэтому, в бухту «Золотой Рог» мы вошли 17 октября, а к двум часам дня пришвартовались на 36 причале. Доктор принёс мне бинокль, на причале увидел всех наших родных и многих знакомых. Встречающих было много, даже слишком много для такого случая, и мне это не понравилось. Ещё в пути была договорённость, что вызванная карета скорой помощи доставит нас в военный госпиталь, но, увидев эту толпу, я понял, что нечего думать о госпитале, просто неприлично уезжать от встречающих и тут же, переговорив с доктором, отказался от госпиталя, но пообещал, что на другой же день пойду в свою поликлинику и там сделаю всё для лечения.

По сходне поднялись и зашли к нам в каюту три капитана 1 ранга. Познакомились, они попросили рассказать всё, что произошло с нами и как организовали длительное пребывание на боте, как питались, кого встречали в море и эмоциональные переживания. Рассказывал немного более часа, было задано много вопросов не только в конце, но некоторые в ходе рассказа. После этого спросили нас, имеем ли мы какие-либо претензии к командованию корабля? Я был озадачен таким вопросом, какие могут быть претензии к людям, которые спасли нас от гибели и так много сделали, чтобы поставить нас на ноги. Есть только одна безмерная благодарность за всё, главным образом за человечность.

После этого поблагодарили они нас, попрощались и сказали: - Ну, а теперь мы вас передаём пограничникам. Они стояли тут же.
Простившись с офицерами корабля, с некоторыми старшинами и матросами, с которыми сдружился и особенно с доктором, мы сошли на причал в объятия и слёзы родственников и знакомых. Пограничники увезли нас в Морпогранзаставу, которая помещается в здании Морского вокзала и попросили нас написать всё, что было рассказано на корабле. Я отказался писать, сославшись на свой плечевой плексит, Куклеев согласился тут же написать. Но всё он изложил на 1/3 листа и сказал, что больше ничего не знает. Тогда пограничники стали просить меня написать более подробно, как всё это произошло, с кем встречались, как питались и даже наши эмоции и чувства (видите, слово-то стало каким модным). Я обещал написать более подробно и понимал, что в этом объяснении требуется, ведь мы перешли Государственную границу и болтались в нейтральных водах целых 16 суток. (Эти 16 суток сыграли со мной злую шутку)
Ради шутки спросил, что более вас интересует: эмоции или чувства? Капитан сказал, что это одно и то же. Нет, возразил я, и тут же пояснил, что эти понятия хотя и близки друг другу, но неравнозначны. Эмоции – это элементарные, простые переживания, а чувства – сложные переживания. Тогда используйте в объяснении оба эти понятия. Я вижу, что получил широкие возможности писать и делать самые невероятные отступления.

Лилия (дочь) привезла из дома документы и наша личность была полностью удостоверена. Но усталость меня уже сковывала, и мы договорились, что сейчас нас  отпускают домой, а я завтра к 12 часам объяснение представлю. Капитан напомнил, что никого ещё не отпускали без объяснения, но, учитывая наше положение, отпускаем с этим условием. Я заверил, что объяснение будет у вас на столе в условленное время и это без всякой трепологии. 

Домой приехали на такси, и тут опять попал в объятия женщин, жителей нашего дома. В квартире народ был до 10 часов вечера, и, только проводив всех, я сел за машинку и закончил объяснение вчерне в час ночи и назавтра к обеду доставил его пограничникам.
В поликлинике, куда я пошёл на второй день, меня очень хорошо приняли, осмотрели трое врачей и назначили различные процедуры, а лекарства, главным образом, укрепляющие – у меня была крайняя степень истощения.

Нюся и вся семья пережили невероятные дни отчаяния и кошмаров. Каждый тайфун топит людей, а этот унёс много жизней. Трупы вылавливали, и милиция приглашала Нюсю в морг на опознание. С её нервной системой перенести это было невозможно – ходила четыре раза Лилия.

*** 

Вот на этом можно было бы закончить, но мне хочется вот о чём сказать: прожив большую жизнь, я никогда не был на её задворках, не путался в отсталых настроениях, а всегда бил их, чтобы отстаивать наш образ жизни, как самый гуманный. Я не знал и не мог предположить, что организации, специально созданные для того, чтобы оказывать помощь советским людям, когда они оказываются в бедственном положении на море, фактически не выполняют бескорыстно своих этих высоких функций. Когда Нюся в эти организации обратилась, то там никакие розыски предпринимать были не намерены, пока не будут наперёд оплачены все расходы по эксплуатации техники и содержанию персонала, которые итак содержались за счёт бюджета. Так, Нюся оплатила стоимость вертолёта – 320 рублей, Серёжа (брат) дал 80 рублей, в Моргородское отделение милиции (где мы живём) – 240 рублей. Всего за вертолёт уплачено 560 руб. Час стоит 160 руб., т. е. 3,5 часа полёта. Если бы были предприняты попытки скорее, пока бот не унесло в море, результат мог быть успешнее. Но службы ждали поступления денег… Это печально.

К празднику 7 ноября я пригласил к себе офицеров с корабля, спасшего меня и побыв на корабле, рассказал о мытарствах жены по официальным инстанциям и которые отказывались начать розыск даже в акватории Амурского залива, пока не внесёт она определённую сумму. Капитан 2 ранга Васильев не верил этому, но сдался – это был факт.
А иностранцев в Находке лечат в поликлинике бесплатно. Когда иностранцы приходят в наш порт, то первым долгом бегут в поликлинику, чтобы подлечиться. Наших за границей не лечат бесплатно, а мы делаем вот такой фарс!

В беседах почти всегда задают мне наивный вопрос: - «Пойду ли я ещё на боте?», видимо полагают, что я сильно испугался. И мне приходится, не кривя душой, их разочаровывать: - «Да, пойду, но надо, чтобы всё было надёжно, море шутить не любит, и ещё непременно надо знать, с кем ты идёшь, настоящий ли он человек или бутафория?»

Рассказ моего дяди Колесникова Григория Ельпидифоровича (Владивосток, 1973 год)