Происшествие

 Вот как-то не везло Глафире Сергеевне в жизни. Уже со вторым мужем она развелась, а перспектива всё не просматривалась. Возможно, эта жизненная неустроенность проистекала из её детства. Мать Глафиры Сергеевны, простая и работящая женщина, рано выскочила замуж. И поначалу её жизнь шла вполне себе благополучно. Жили они с мужем у свекрови — бабки Глафиры Сергеевны. Возможно, эта неспешная и в некотором роде серая жизнь спровоцировала отца Глафиры Сергеевны к пьянке. Бывало, встанет он рано утром, посмотрит через куцее кухонное оконце во двор, затуманенный непроглядным туманом, и, вместо того чтобы отправиться на работу, напьётся вдрызг. Не хватало места его широкой и свободной душе в тесной квартирке с видом на мусорные бачки. Да и сам город, в котором находилась эта квартирка, был тесен и мелок. Об этом отец Глафиры Сергеевны частенько говорил, находясь под винными, пивными или водочными парами. «Уеду я от вас! Уеду! Всё мне обрыдло!» - этим заявлением он обычно заканчивал свои речи, а потом валился набок и засыпал.
 Когда однажды он исчез, то все посчитали это происшествие вполне закономерным. Но мать и бабка Глафиры Сергеевны не могли согласиться с этой закономерностью. Прошли они все милицейские и разнообразные другие юридические инстанции, писали в газеты и на радио, клеили объявления на столбах. Но ничего они не добились. Растворился отец Глафиры Сергеевны в непроглядном утреннем тумане, и ни слуху ни духу.
 К этому времени отношения между бабкой Глафиры Сергеевны и её матерью совсем свелись к нулю. Или, если использовать математические термины, приняли отрицательное значение. Не разговаривали они целыми неделями, а если вдруг надо было передать нечто срочное, использовали как посредника Глафиру Сергеевну.
 Когда Глафира Сергеевна доучилась до старших классов, слегка поумнела и набралась немного жизненного опыта, стала она замечать за своей матерью некоторые тревожные симптомы, ранее свойственные её пропавшему отцу. Первоначально это был запах перегара, вдруг ни с того ни с сего появлявшийся в квартире с приходом матери. Мать была то угрюмая и неразговорчивая, то вдруг начинала смеяться и жестикулировать, при этом задевала и роняла на пол разные вещи, била посуду. Через некоторое время мать уже перестала готовить завтрак, объясняя это воспитательными целями. «Вот ты уже какая дылда вымахала» - говорила она Глафире Сергеевне - Пора тебе уже меня кормить!».
 Тут она в некотором роде была права. Действительно, Глафира Сергеевна достигла такого возраста, с которого приличные девушки уже начинают вести домашнее хозяйство и вполне могут в некоторых домашних делах заменять взрослых. С этого времени Глафира Сергеевна начала готовит завтрак, а приготовление обеда и ужина она чередовала со своей бабкой. Но мать Глафиры Сергеевны не оценивала должным образом старания дочери. Завтракала она редко, поправляла своё здоровье недопитыми с вечера остатками и уходила прочь из дома. Куда она ходила и зачем, Глафира Сергеевна не знала. На работу ли? Уходила она из дома нечесаная и неумытая, а всякая там косметика была давно забыта.
 Однажды она не вернулась вовсе. Бабка Глафиры Сергеевны к этому времени уже открыто ненавидела свою невестку и её исчезновение было воспринято свекровью как незначительное происшествие, на которое и вовсе не стоит обращать внимание. Но сама Глафира Сергеевна продолжала любить свою мать и душа её болела и томилась. Через некоторое время она уговорила свою бабку обратиться в соответствующие органы, чтобы те приложили усилия в розыске пропавшей. Те первоначально взялись за дело, видимо разузнав о недоброй семейной обстановке, хотели развить дело об убийстве на фоне личной неприязни, но дело не клеилось. Ни трупа, ни следов насилия обнаружено не было. Соответствующие органы в конце концов разочаровались и дело само собой рассосалось. Да и поступали периодически сведения, будто бы кто-то где-то видел разыскиваемую. В конце концов всё заглохло. В некотором смысле тут Глафире Сергеевне повезло. Если бы органы имели желание довести дело до конца, то так или иначе мать Глафиры Сергеевны была бы признана умершей, а саму Глафиру Сергеевну отправили бы детский приют.
 А к этому времени Глафира Сергеевна успела закончить школу, и будучи девушкой прилежной и грамотной, сумела поступить в институт, который имел отношение к лесу или лесной промышленности, и даже получила стипендию. Эта стипендия внушила Глафире Сергеевне чувство полной независимости, и в скором времени она, как и её мать, рано выскочила замуж.
 Её избранник был совершенный красавец. Но, как оказалось после, бабник, каких свет ни видывал. Рассказывали подруги Глафире Сергеевне о его похождениях, но она их не слушала, воспринимая их сплетни как проявления зависти к её мужу красавцу. Но однажды она застукала своего дорогого-любимого прямо на супружеском ложе вместе с девицей с соседнего факультета. Такое вот происшествие. Выдернула она клок рыжих крашенных кудрей из её шевелюры, и вообще хотела вытащить голой в коридор общежития, но её дорогой-любимый этому воспрепятствовал, вырвал полюбовницу из цепких пальцев Глафиры Сергеевны. В ответ на это плюнула Глафира Сергеевна ему в рожу, взяла свои пожитки и ушла к бабке.
 Бабка утешила свою несчастную внучку и посоветовала тут же развестись с этим паразитом. Так Глафира Сергеевна и сделала. А бывший муж Глафиры Сергеевны вскоре после этого покинул стены альма-матер и загремел в армию. Похоже, не рассчитал сил. Надо было или учиться, или таскаться по девкам. Он предпочёл последнее. Больше о нём Глафира Сергеевна ничего не слышала.
 Со вторым своим мужем Глафира Сергеевна познакомилась уже в самом конце своей учёбы в институте. Он вёл у них практику. Этот её второй муж был значительно старше Глафиры Сергеевны. Очень красиво за ней ухаживал, дарил букеты и коробки конфет. Глафира Сергеевна быстро поддалась его обаянию. Свадьбу гуляли всем курсом. Но дальше всё пошло не так гладко. Этот второй муж оказался ревнивым и мнительным человеком. Никогда не подпускал её первую к телефону, первым брал трубку, и, если звонили к Глафире Сергеевне, долго и основательно выяснял, кто звонит и зачем. А если в трубке был мужской голос и говоривший просил позвать к телефону Глафиру Сергеевну, вообще бросал трубку, а после этого устраивал безобразный скандал. В довершение ко всему он запретил Глафире Сергеевне брить подмышки и ноги. Это вообще было свинство. Но этим он не ограничился.
 Впадая в ярость после каждой мелочи, он занялся рукоприкладством. Глафира Сергеевна ходила с синяками на лице, спрятав их толстым слоем косметики. Всем своим знакомым она рассказывала какая она неловкая, и постоянно натыкается то на двери, то на мебель. Однажды при очередном семейном скандале, возникшем на пустом месте, Глафира Сергеевна испугалась не на шутку. Её благоверный очень долго костерил её разными недобрыми словами, и наконец доведя себя до исступления, схватил нож и пообещал обрезать губы своей жене, якобы она всегда выпяливает их при появлении любого мужика.
 Глафира Сергеевна сама не поняла каким образом фаянсовая миска оказалось у неё в руках. Эту миску она со всей своей силы приложила к затылку своего супруга. Тот как-то неловко повалился на пол и замер, находясь в недоумении. Глафира Сергеевна схватила свои документы и кошелёк с небольшой суммой денег и кинулась из дома.
 Пока Глафира Сергеевна носилась туда-сюда по квартире, её раненный в голову супруг лежал на кухне, изображая умирающего, но как только он уловил намерения Глафиры Сергеевны покинуть помещение, сразу же бодро подскочил и кинулся в погоню. Но было уже поздно. Глафира Сергеевна  скачками неслась вниз по лестнице, а за ней следом неслись проклятия и угрозы посадить её пожизненно за покушение на убийство.
 Глафира Сергеевна вновь вернулась к своей бабке в родительскую квартиру. Бабка снова посоветовала Глафире Сергеевне подать на развод. Но на этот раз так просто всё не закончилось. Муж Глафиры Сергеевны действительно обратился в соответствующие органы, обвиняя свою жену в покушении на убийство. И уже на следующее утро в бабкину квартиру заявился милицейский чин с настоятельным требованием проследовать за ним в отделение. Там Глафиру Сергеевну дожидался другой сотрудник в звании капитана милиции. Без увертюры и прелюдии он объяснил Глафире Сергеевне обстоятельства её привода в отделение. Муж Глафиры Сергеевны, человек приличный и уважаемый, обвинял её в покушении на убийство и нанесении ему тяжких телесных увечий и повреждений. В его заявлении было подробно описано, как Глафира Сергеевна избила его до потери сознания и только чудом ему удалось выжить.
 В кабинете, в котором находилась Глафира Сергеевна, помимо неё и капитана присутствовали ещё два сотрудника. Глафира Сергеевна их не видела, так как она сидела к ним спиной. Когда капитан дошёл до издевательств, которым Глафира Сергеевна подвергла своего супруга, они начали корчиться от смеха, но, так как вслух смеяться было не положено, они, молча, ухохатывались, дрыгали ногами и строили забавные рожи, мешая капитану в его монотонном чтении. Причина этого весёлого дрыганья ногами была легко объяснима. Видели они этого пострадавшего - кабан под два метра с волосатыми лапами, как у гиббона и крохотными глазками, почти сросшимися воедино где-то у переносицы. О чём вообще думала Глафира Сергеевна, когда выходила замуж за такого красавца? Его обидчица представлялась им свирепой бабищей с габаритами два на два и на два метра. А Глафира Сергеевна была крохотной блондинкой и более походила на подростка.
 Когда капитан закончил своё обвинительное чтение он сурово посмотрел на Глафиру Сергеевну и с металлом в голосе обратился к ней:
 - Вы хоть понимаете, что эта статья и не слабая? По ней вам на условный срок не пойти, отсидеть придётся, и сейчас от вас зависит продлить этот срок или сократить.
 - А я, вообще, беременная — ни с того ни с сего вдруг соврала Глафира Сергеевна — Мне врач сказала, что у меня в любой момент может выкидыш случиться. И я никаких бумаг подписывать не стану.
 - Это как!?
 - Да вот так! О! О! О! Кажется начинается!
 - -Это мы ещё проверим, что там у вас начинается!
 - Прямо тут на столе тут проверять и начнёте?
 - Ну знаете что! - капитан такого подвоха не ожидал.
 - А вы знаете, что мой муж - придурок и на всё голову отмороженный. Я его чуть не убила!? Вот он узнает, как вы меня тут прямо на столе проверяли, а после вашей проверки я вообще ребёнка потеряла и снова рожать не смогу!
 С этими словами Глафира Сергеевна поднялась со стула и предприняла попытку примоститься на столе капитана.
 - Что вы себе тут позволяете!? - капитан изменился в лице — Да я вас сейчас!
 - Ну, давай меня прямо сейчас! Пока воды не отошли! Ой! Мама! Кажись рожаю! Капелек дайте! Капелек!
 - Каких капелек? - всполошились те двое, которые сидели за спиной Глафиры Сергеевны.
 - Ой! Мама! - голосила Глафира Сергеевна — Капайте, какие есть! Или водички дайте! Ой! Мама!
 Пепельниц в кабине было бессчётное количество, а вот воды не оказалось. Эти двое смешливых сотрудника кинулись наперегонки за водой. Капитан, в свою очередь, размахивал пухлой папкой с криминальным содержимым, пытаясь создать движение воздуха вокруг Глафиры Сергеевны.
 Вскоре появились гонцы с водой. Глафира Сергеевна обхватила цепенеющими пальцами стакан и  звонкими глотками осушила его до дна.
 - Ну, что, полегчало? — с недоверием в голосе осведомился капитан.
- Ой! Мама! - уже с некоторым облегчением ответила Глафира Сергеевна.
 - Давайте, выведите её в коридор, там сквознячок, пусть проветрится — распорядился капитан обращаясь к водоносам.
 Глафиру Сергеевну вывели в коридор и усадили на ободранный, но просторный диван.
 - Кто там у неё участковый? - осведомился капитан у своих коллег.
 - Кажется, лейтенант Петров.
 - Пусть этот Петров стремительно садится на тарантас и мчит эту припадочную домой. Пусть у себя дома выкидывает. У нас тут и без неё проблем хватает.
 В скором времени появился упомянутый Петров, и через пятнадцать минут Глафира Сергеевна оказалась возле подъезда родительского дома. После этого происшествия в отделении милиции Глафиру Сергеевну по поводу её второго мужа уже не беспокоили. А самому мужу Глафиры Сергеевны посоветовали не лезть в бутылку. Сказали ему: «Ты прав на сто процентов. Баб надо учить. Но, вот представь себе, дошло у нас до суда, твоя жена стоит в клетке, а судья слушает твои рассказы о зверствах жены. Жена, понятное дело, плачет, держится за беременное брюхо. К тому времени брюхо у неё до самого подбородка будет. А вот судья — стерва самая распоследняя, сама от мужиков пострадала. И неизвестно на чью сторону она вообще станет. Так что тебе дороже может оказаться. Брось это дело». И решил муж Глафиры Сергеевны последовать советам блюстителей закона.
 Вот так происшествие с битьём миски об голову мужа прервало уже второй брак Глафиры Сергеевны. Но Глафира Сергеевна не унывала. Она снова оказалась свободной и независимой женщиной. Только вот с работай ей не очень везло. В лес ехать и работать по специальности Глафире Сергеевне не хотелось, а в городе подходящей работы она долго не могла найти. Но так как она, обучаясь в институте леса,  получила водительское удостоверение, а заодно с ним и соответствующий документ для управления гусеничным транспортом, и даже что-то там такое, связанное с прыжками с парашютом, она решила искать в эту сторону. Но из всех перечисленных возможностей самой реальной оказалась только профессия водителя такси. Поначалу Глафира Сергеевна не могла привыкнуть к этой работе, но постепенно вошла во вкус и даже находила в этой бесконечной езде некоторую приятность.
 Вроде бы и жизнь начала налаживаться, но вдруг умерла бабка Глафиры Сергеевны. Случилось это вдруг, без всяких предчувствий и предзнаменований. Однажды утром бабка Глафиры Сергеевны, вскрикнув громким и страдальческим голосом, стала звать Глафиру Сергеевну к себе. Глафира Сергеевна в это время готовила на завтрак манную кашу и не спешила подходить, опасаясь упустить из из-под контроля столь важный процесс. Но бабка продолжала звать и звать. Когда Глафира Сергеевна подошла к ней, то с первого взгляда всё стало понятно. Бабка уже не могла ни кричать, ни даже говорить, только открывала и закрывала рот, указывая иссохшим перстом на старый комод. Глафира Сергеевна подумала было, что в одном из ящиков комода хранится лекарство, необходимое для оказания неотложной помощи. Но лекарства там не было, были там только старые бабкины тряпки и ворох разных бумаг: какие-то справки, квитанции, обтрёпанные и пожелтевшие фотографии.
 Лекарства были рядом в посудном шкафу на самом видном месте. Но, когда Глафира Сергеевна поняла это, уже было поздно. Осталось только вызвать врача и констатировать смерть. Позже, когда бабку увезли в морг, Глафира Сергеевна снова открыла этот старый комод, в верхнем ящике поверх всех бумаг лежал толстый конверт с деньгами. «О нём, наверное, хотела сказать бабка, ощутив свою близкую кончину» - подумала Глафира Сергеевна - «Бабка копила на этот случай и вот накопила».
 Глафира Сергеевна не стала отказывать бабке в её последнем стремлении. Большую часть денег она потратила на хлопоты и формальности, которые последовали за кончиной бабки, и на поминки. Так как ни подруг, ни родственников у бабки не оказалась, Глафира Сергеевна собрала на поминки старух и старичков со всего дома. Пришедшие вяло поминали покойную, так как их здоровье было уже не в состоянии вместить много выпивки и закуски. К тому же с бабкой Глафиры Сергеевны они водили только шапочное знакомство. Изредка встречались возле подъезда или на прогулке в скверике. Сама бабка в гости ходить не любила, да и к себе никого не звала.
 Сидевшие за столом в основном сравнивали это нынешнее скорбное сидение с тем, которое в уже недалёком будущем устроят по их поводу. Делились впечатлениями, что-то хотели перенять относительно себя, что-то находили неудачным и желали, чтобы в их случае всё было обустроено иным образом. От всех этих разговоров поминки казались особо томительными и тягостными.
 И вот оказалась Глафира Сергеевна не только свободной женщиной, но к тому же человеком совершенно одиноким. Некоторое время слышались Глафире Сергеевне шорохи или шаркающие шаги, как будто бы её покойная бабка продолжала ходить по квартире. Пару раз спросонья Глафира Сергеевна даже кричала в сумрак: «Бабушка! Да что ты потеряла!? Ложись, ночь ведь!». Но, проснувшись от своего голоса, долго потом не могла заснуть, ощущая возле себя нечто тягостное и неживое.
 Глафира Сергеевна не верила во всякие паранормальные аномалии, но эти ночные хождения и шорохи её утомляли. И тогда Глафира Сергеевна собралась пойти на крайние меры. Она решила избавиться от тех вещей, которые  имели отношение к её покойной бабке, то есть выкинуть на помойку всякую мелочь, а мебель или предметы покрупнее продать или даже раздать бесплатно желающим. Но, опасаясь таким образом выкинуть нечто ценное, Глафира Сергеевна вознамерилась  подойти к этому вопросу тщательно и устроить подробную сортировку всех предметов перед тем как от них избавиться. Для начала решила разобрать содержимое комода, начиная с верхнего ящика и ниже.
 Верхний ящик был наполнен разными квитанциями, чеками, инструкциями к бытовым приборам, которых уже и в помине не было. Глафира Сергеевна набила этими бумагами старый бабкин халат, и положила его у входной двери, чтобы снести на помойку. Ниже, под бумагами, в комоде хранились разнообразные пожелтевшие и изрядно обветшалые фотографии. По большей части на этих фотографиях были люди совершенно незнакомые Глафире Сергеевне. Эти люди то сидели за праздничным столом, то маячили на фоне незнакомых Глафире Сергеевне архитектурных объектов, то на фоне каких-то гор или морей, то на фоне лесов или деревенского пейзажа. Иногда попадались фотографии с похорон. Эти фотографии очень не понравились Глафире Сергеевне. Ей бы даже не пришло в голову фотографировать свою бабку, уложенную во гроб. Иногда попадались фотографии деда.
 О своём деде Глафира Сергеевна почти ничего не знала. Вот был у неё дед и был. Сама бабка Глафиры Сергеевны не очень о нём распространялась, за семейными застольями и посиделками да и так всуе о нём вообще не вспоминали. Очень редко бабка доставала из комода фотографию деда и говорила Глафире Сергеевне: «Вот посмотри — твой дедушка». Дальше этой дежурной фразы разговор не заходил.
 Среди этих ветхих фотографий Глафира Сергеевна нашла толстую стопку старых почтовых конвертов, перетянутых пёстрой лентой. Глафире Сергеевне вдруг вспомнилась история, прочитанная или услышанная ей когда-то давно. Нашёл некто у себя на антресолях забытое кем-то письмо, и хотел было выбросить его в помойку, но на всякий случай порылся в филателистических справочниках и стал миллионером. Марка на том письме была редчайшая. Глафире Сергеевне такой ход событий казался маловероятным, но ведь всяко в жизни бывает. Глафира Сергеевна бросила разглядывать фотографии и занялась письмами. Это оказалась переписка её деда и бабки. Конечно нехорошо читать чужие письма. Только вот покойникам уже всё равно. Да почему не почитать? Печатают же переписку одной известной персоны и другой, но правда с разрешения родственников или наследников. А она разве не принадлежит к этой категории?
 Аккуратно развязав ленту, Глафира Сергеевна разложила письма по порядку, в соответствии с датами на почтовых штемпелях, и удобно примостившись на диване приступила к чтению. У бабки был ученический почерк с округлыми и хорошо распознаваемыми буквами. Дед же писал каким-то особым каллиграфическим образом с завитками и вензелями, с сильным наклоном букв влево. Прошло некоторое время, пока Глафира Сергеевна смогла приспособиться к такому забытому сейчас проявлению эпистолярии.
 Поначалу ничего интересного в письмах Глафира Сергеевна не находила. Были только сплошные ахи да охи и прочая лирика. О конкретных делах и событиях упоминалось только вскользь и туманно. Глафира Сергеевна хотела было закончить с этой лирикой, как вдруг в письмах появилась другая тема. Дед, судя по всему, постоянно пребывал в разъездах и командировках, а бабка, сидя дома, тосковала в печальном одиночестве и желала в отсутствии деда находиться с близким человеком. Этим человеком должен был стать их ребёнок. Но время шло, и несмотря на старания супругов, ничего не выходило. Потом, вдруг к переписке начали подмешиваться медицинские аспекты. Скорее всего, бабка начала ходить по врачам, ища медицинского решения семейной проблемы. Дальше шли надрывные послания, суть которых сводилась к окончательному медицинскому факту. У бабки не могло быть детей, и тут медицина была бессильна.
 Дойдя до этого места, Глафира Сергеевна прервала своё чтение в некоторой задумчивости. «Ну как так?» - недоумевала Глафира Сергеевна: «А как же её отец, безвременно растворившийся в тумане?». Стремясь в этом разобраться, Глафира Сергеевна продолжила чтение. Дальше опять шли ахи и вздохи, к которым примешались жалобы на несправедливо устроенную жизнь. И, вдруг, какой-то скачок в повествовании. Вдруг появился ребёнок  — отец Глафиры Сергеевны. Откуда появился - было непонятно. Но тема появления отца Глафиры Сергеевны продолжалась как бы исподволь, какими-то намёками и иносказаниями. Бабка ни с того ни с сего стала клеймить генетику, которая во время описываемых событий и так была не в чести. Бабка отсылала деду подробные послания о том, как в его отсутствие растёт сын, о первых его словах, о любимых игрушках. Бабка писала: «Насколько лжива эта буржуазная продажная наука. Самое главное, в каких социальных условиях развивается человек и, главное, с кем! Вот, посмотри на нашего сына -вылитый ты».
 «А почему он вдруг должен быть другим?» - не поняла Глафира Сергеевна и попыталась найти ответ на этот вопрос. Прочтя ещё несколько писем, она вдруг прозрела. Во всей этой словесной мути вдруг появилась одна конкретная фраза: «После того, как мы его усыновили, прошёл почти год» - писала бабка. «Так вот в чём дело!» - Глафира Сергеевна хлопнула толстой пачкой писем об пол. «Ну и что это меняет?» - Глафира Сергеевна прошлась из угла в угол комнаты - «Бабка уже умерла, а отец неизвестно где. И, вообще, знает ли он об его усыновлении?». Глафира Сергеевна уже перестала думать о ценности почтовых марок, собрала все письма в кучу и засунула их обратно в комод. Но тут ей на глаза попался синий уголок казённого документа. Глафира Сергеевна вытянула его из комода, взглянула и едва не свалилась на пол от удивления.  Это было свидетельство об усыновлении (удочерении). Согласно этому документу и сама Глафира Сергеевна является приёмным ребёнком. «Вот это да!» - шумело у неё в голове - «Это как? Бесплодие передалось по наследству? И как могло по наследству передаться то, что само по себе исключает наличие потомства?».
 И вообще подобные медицинские подробности Глафиру Сергеевну не интересовали. Какое бесплодие и как оно кому передалось, было не самое главное. Другие мысли приходили в голову Глафире Сергеевне. Жила Глафира Сергеевна среди людей, которые даже не были с ней в родственной связи, да и между собой они эту связь не имели. Это, как артисты в кино, изображающие семью на показ для зрителей. Но стоило ли так убиваться? Разве только её удочерили? Слышала Глафира Сергеевна и о других семьях с приёмными детьми. Большинство из этих семей жило спокойно и счастливо. В некоторых семьях дети и не знали правды, в других приёмные родители не делали из этого тайны. А сколько родных детей бросало родителей в старости? Или наоборот, сколько родителей бросало своих детей? Ведь берутся же откуда-то приёмные дети?
 Можно рассуждать подобным образом нескончаемое время, но смысла в этом нет. Бабка уже умерла, а приёмные родители Глафиры Сергеевны канули в лету, и навряд ли вдруг вернутся к своей приёмной дочери. Глафира Сергеевна плотно отужинала яичницей с беконом, запила это чаем, а сверху ещё и присовокупила булочку с конфеткой, а потом и вообще забылась сном. Ночные шорохи и шаги Глафиру Сергеевну больше не беспокоили. Возможно, дух бабки удовлетворился прозрением Глафиры Сергеевны и нашёл вечный приют и покой.
 Утром Глафира Сергеевна отправилась на работу. Ночной сон её почти успокоил, но некоторая подсознательная нервозность сохранилась. Было бы всё хорошо, но очередной пассажир вывел Глафиру Сергеевну из душевного равновесия. Некий, как показалось Глафире Сергеевне, неприятный тип уселся в её машину, причём сел, не как большинство на заднее сиденье, а примостился рядом, справа. Увидев вместо привычного таксиста женщину за рулём, этот неприятный тип нехорошо скривился и отпустил неразборчиво фразу, которую Глафира Сергеевна толком не расслышала, донеслось до неё только неясное, типа: «и тут бабы» или нечто подобное. Хотела было Глафира Сергеевна ответить ему колкостью про современных мужиков, но воздержалась. Не к чему ей были лишние ссоры и жалобы. А этот неприятный тип ещё больше ущемил её гендерную принадлежность, по хамски распорядился: «Чего рот раскрыла! Времени нет! Давай, крути руль!».
 Глафира Сергеевна и на этот раз промолчала, но успокоиться уже не могла, от этого её езда сделалась нервозной и дёрганной. У светофора, видя мигающий зелёный свет, она не затормозила, как обычно поступала в таких случаях, а, наоборот, прибавила газу, стараясь пристроиться к идущему впереди неё грузовику. Вдруг этот грузовик резко накренился и затормозил. Послышался громкий хлопок. Это лопнуло переднее колесо грузовика. Но на этом всё не закончилось. От толчка и резкого торможения разорвалась верёвка, которой был закреплён груз в кузове грузовика. Из кузова вылетел кусок металла, и отскочив от асфальта, полетел в сторону автомобиля, за рулём которого находилась Глафира Сергеевна.
 Отскочивший кусок металла пробил ветровое стекло и, пролетев насквозь салон, загремел сзади по улице. Глафира Сергеевна даже толком ничего не успела понять. Она посмотрела направо и, вместо головы своего пассажира, увидела окровавленное месиво. Глафира Сергеевна попыталась затормозить. А машина, вместо того чтобы остановиться, закрутилась, как волчок, и тут ее со стороны пассажира на полном ходу ударил автобус. Удар был очень сильным. Машину, в которой находилась Глафира Сергеевна, выбросило с перекрёстка и ударило об толстый бетонный столб. Салон сплющился, как консервная банка, и Глафира Сергеевна оказалась зажатой между дверцей машины и агонизирующим пассажиром. Боль электрической дугой текла через Глафиру Сергеевну, но самым страшным было присутствие рядом с ней агонизирующего тела. Пассажир не умер, но ещё бился в предсмертных судорогах. Кровь толчками текла у него изо рта и заливала лицо Глафире Сергеевне, затекая ей рот и нос. Но возможности уклониться от этого потока крови не было. Глафира Сергеевна и этот незнакомый умирающий человек были прижаты друг к другу намертво, в прямом и переносном смысле слова. Брезгливость, которую испытывала Глафира Сергеевна, превосходила самую страшную боль и дошла до самой высокой точки, после которой наступил обморок. Но, находясь в беспамятстве, Глафира Сергеевна продолжала ощущать рядом с собою мёртвое тело. Покойник крепко держался за неё и тянул за собой в чёрную разверзшуюся бездну. Это падение продолжалось и продолжалось, как бесконечное сошествие в ад.
 Вдруг вспыхнул яркий свет, боль не уменьшилась, но исчезло ощущение близости мёртвого тела. Кроме света Глафира Сергеевна ничего не видела, но чувствовала присутствие посторонних живых людей рядом с собою.
 - Мне больно — с трудом ворочая языком, прошептала Глафира Сергеевна.
 - Потерпи — ответил ей незнакомый голос.
 - Не могу — выдохнула Глафира Сергеевна и потеряла сознание.
 На этот раз забытье больше походило на настоящий сон, и даже боль, чуточку, но уменьшилась. Через неопределённое время Глафире Сергеевне начало казаться, будто бы она потихоньку поднимается из глубины на поверхность. Тяжёлое давление невидимых водных масс на грудь гораздо уменьшилось, и можно было дышать относительно свободно. Но ни рукой, ни ногой пошевелить она не могла. Чем выше поднималась Глафира Сергеевна, тем светлее становилось. И вот уже нечто белое оказалось в поле её зрения. Этим белым был больничный потолок. Но то, что это потолок, Глафира Сергеевна поняла не сразу. Ощущение реальности происходящего возвращаться не хотело.
 Опять через неопределённое время на фоне этого потолка появилась фигура в белых одеждах. Кто это был, Глафира Сергеевна понять не могла и спросила у этого неясного создания, облачённого в белое:
 - Ты кто?
- Смотри ка! Очухалась! - сказало куда-то в сторону неясное создание облачённое в белое, обращаясь к кому-то невидимому для Глафиры Сергеевны.
 Появился тот, к кому обращалось это неясное создание. Этот некто наклонился к лицу Глафиры Сергеевны, приподнял её правое веко и посветил в глаз чем-то ослепительно ярким. Глафира Сергеевна даже дёрнулась от неожиданности. Но это рефлекторное подёргивание осталось незамеченным тем, кто светил ей в глаз. Затем этот неизвестный проделал тоже самое с её левым глазом. Глафира Сергеевна попыталась двинуть рукой, но это ей не удалось.
 Неизвестный отстранился от лица Глафиры Сергеевны и сказал, обращаясь скорее всего к себе самому:
 - Удивительно. Зрачковые рефлексы в норме - помолчав немного, незнакомец обратился уже к Глафире Сергеевне - Ты меня слышишь?
 Глафира Сергеевна моргнула в ответ глазами.
- Как ты себя чувствуешь? - незнакомец наклонился к самому лицу Глафиры Сергеевны.
 - Мне больно - ответила она.
 - Это хорошо! - ответил незнакомец.
 Глафира Сергеевна хотела ответить ему: «Чего же в этом хорошего?» - но сил для произнесения столь короткой фразы у неё уже не осталось.
 - Всё. Хватит. - сказал незнакомец, затем уже куда-то в сторону - Дайте ей чего-нибудь жидкого. Глотательные рефлексы, надеюсь, не пострадали.
 Это был первый день после того, как сознание вернулось к Глафире Сергеевне. Этот первый день не очень отличался от череды последующих. Первоначально Глафира Сергеевна научилась отличать только тёмное время суток от светлого. Темно — ночь. Светло — день. Мысли не хотели выстраиваться в твёрдую последовательность. В голове крутились или только что услышанные от кого-то слова, или из глубины сознания выплывали отдельные слова и фразы и звенели в голове, повторяясь бесконечным эхом. Очень медленно, но Глафира Сергеевна заново научилась думать. Эти первые её мысли были печальными и тревожными. Она жалела себя. Думала: как ей теперь быть неподвижной калеке, совершенно одинокой и никому не нужной?
 Прошло ещё некоторое время и Глафира Сергеевна, вслед за убывающей болью, начала ощущать своё тело. Она пробовала шевелить пальцами и пальцы шевелились. Когда процедурная сестра производила манипуляции, Глафира Сергеевна ощущала прикосновения к разным частям тела. Через некоторое время Глафира Сергеевна смогла приподнять голову и ей стало понятно её малоподвижное состояние. Она находилась в подвешенном состоянии, растянутая множеством тонких тросиков, прикреплённых к спицам проходившим через её тело. Иногда приходили студенты, смотрели и ощупывали Глафиру Сергеевну. Находившийся вместе с ними преподаватель произносил умные фразы, по большей части непонятные Глафире Сергеевне. Прошло время и спицы вынули, тросики убрали. Глафира Сергеевна перебралась на обычную больничную кровать, и ей пришлось заново учиться самостоятельно двигаться.
 Оставалось только снять повязку с головы. Лечащий врач почему-то не спешил с этим, но наступил день, когда дошла очередь и до этого. С головы Глафиры Сергеевны сняли толстую медицинскую скорлупу, потом дали осмотреть высвободившуюся голову в зеркало. Глафира Сергеевна посмотрела на себя в зеркало, закричала, а потом зарыдала. Голова была синеватая, какая-то непропорционально большая или опухшая, походила на кожаный мяч, сшитый из различных причудливых фрагментов. Волосы клоками торчали то там, то тут, перемежаясь с жидким свалявшимся пухом. Врач, присутствующий рядом, даже слегка распереживался и стал убеждать Глафиру Сергеевну в ненужности так рыдать. «Зря вы так за причёску переживаете» - говорил он: «Сейчас мы вас побреем, и волос будет расти нежный и шелковистый». И пока Глафира Сергеевна рыдала, так и сделали. Потом напялили ей на голову медицинскую шапочку, с которой она стала походить на медицинского работника, и отправили в палату.
 Врач не обманул. Вместо сбритого пуха и взлохмаченных клоков волос, пошла дружная и густая щетина. Через две недели, когда дело дошло до выписки, отросшие волосы уже полностью скрыли рубцы на голове, и ничего не выдавало первоначально увиденное Глафирой Сергеевной безобразие. При выписке врач объяснил теперешнее положение Глафиры Сергеевны. Пока она находилась в больнице, ей оформили инвалидность.
 - Ничего страшного в этом нет - пояснял лечащий врач - будешь получать небольшую, но постоянную пенсию. После такой травмы нельзя за руль садиться. Нельзя работать на высоте, нельзя работать на конвейере, ну и так далее. Там всё написано.
 - А что можно? — Глафиру Сергеевну озадачили такие ограничения.
 - Самое главное, покой и здоровый образ жизни. Я понимаю, ты молодая женщина, хочется жить и жить на что-то надо. Вот, возьми — врач протянул листок бумаги — Это координаты одной организации, где тебе помогут найти работу, подходящую для тебя. До свидания.
 И Глафира Сергеевна отправилась в свою пустую квартиру. После долгого пребывания в вынужденном заточении окружающий мир казался суетным и даже нереальным. Люди и машины проносились мимо Глафиры Сергеевны с невероятной быстротой. Перейти улицу было проблематично, уж больно быстро менялись сигналы светофора. Кое-как добравшись до своей квартиры, Глафира Сергеевна с десятой попытки провернула ключ в замке, зашла и, обессиленная, повалилась на свою кровать. За долгое время отсутствия пыль основательным слоем покрыла всё что было в квартире. «Сколько же я не была дома?» - подумала Глафира Сергеевна. Надо было приспосабливаться к теперешнему своему состоянию. Во-первых, надо что-то съесть. Но тут Глафиру Сергеевну выручила её запасливость. В холодильнике всё поросло плесенью, но зато в морозилке вмёрзшие в лёд лежали куры. Сохранились крупы, макароны, соль, сахар, чай и даже кофе с какао. При экономном расходе за глаза хватило бы недели на две.
 В комоде должна была сохраниться энная сумма денег, оставшаяся после похорон бабки. Глафира Сергеевна решила посчитать денежки. Это занятие при определённых условиях успокаивает. Глафира Сергеевна заглянула в верхний ящик в котором должны были лежать деньги. Да, деньги лежали на месте. Но ни фотографий ни писем и вообще никаких документов там не было. На самом дне лежали две газеты от каких-то дремучих годов и ворох листков от отрывного календаря. Это несколько озадачило Глафиру Сергеевну. «А было ли там что-то?» - подумала Глафира Сергеевна: «Может быть это остаточные явления после травмы головы? Нет! Не может быть!». Возможно, сам момент дорожно -транспортного происшествия и всё что за ним последовало почти исчезло из памяти, но все предыдущие события Глафира Сергеевна помнила хорошо. Наверное, надо было что-то предпринять? Но сейчас не время было этим заниматься. Надо было приводить квартиру в порядок и самой приходить в чувство.
 Первую неделю после выписки Глафира Сергеевна предпринимала несмелые вылазки во двор или в ближайший магазинчик, расположенный внутри квартала. Потом она расходилась, осмелела и отправилась по адресу, который дал ей её лечащий врач. Это оказалось небольшое учреждение, расположенное на первом этаже типовой пятиэтажки. Там ее встретила хмурая женщина в конторской форме казенного вида. Глафира Сергеевна начала было излагать ей причину своего появления, но эта казённого вида дама остановила Глафиру Сергеевну, предложила ей сесть в уголок к столику и дождаться человека, который ею займётся. От нечего делать Глафира Сергеевна начала перелистывать пёстрый журнал и даже, в конце концов, увлеклась чтением. Ничего особо интересного в этом журнале не было. Речь там шла в основном о парфюме, разного рода косметике и немного о бытовой химии. Вдруг появилась та самая казённая дама в сопровождении другой. Первую от другой отличало только наличие огромных роговых очков.
 Первая дама указала Глафире Сергеевне на вторую, и Глафира Сергеевна поняла этот указующий жест, как предложение объяснить цель своего появления. Глафира Сергеевна начала прямо с места в карьер, рассказала об аварии, в которой побывала, рассказала о больнице и уже собиралась перейти к теме поиска работы, как вдруг заметила, что эта дама в очках смотрит на неё с явным удивлением.
 - Мы иностранцев не берём.
 - Каких иностранцев? - удивилась Глафира Сергеевна.
 - Любых — ответила дама в очках.
 - Я — гражданка.
 - А зачем говоришь со мною по-французики? Выпендриваться тут не надо.
 - Извините — Глафира Сергеевна решила не лезть в бутылку — У меня нечаянно вышло. Я волнуюсь.
 - Ну ладно, если так — снизошла дама в очках — Давай, но без всякой иностранщины, не люблю я это.
 Глафира Сергеевна начала заново своё повествование, говорила она медленно, опасаясь случайно перейти на французское наречие, которое, как казалось ей, она не должна была знать совершенно. Ну разве что расхожее «мерси боку» или там «пардон» какой-нибудь. Учила Глафира Сергеевна в школе английский, но в нём особо не преуспела. Наверное, знание иностранного языка в её школьные годы было плохим симптомом. Откуда тогда взялся французский? Глафира Сергеевна продолжала своё скорбное повествование и, в тоже время, осматривалась там и сям, стараясь понять, откуда растут ноги её французского. Но увидела она не ноги, увидела она давешний журнал. Это был какой-то рекламный буклет на французском языке. Читая этот буклет, Глафира Сергеевна непроизвольно перешла на французский, а потом уже на этом языке начала говорить со второй дамой. «Вот оно, как шпионы, оказывается, палятся!» - ни с того ни с сего подумала Глафира Сергеевна уже в конце своего повествования.
 Однако, дама в очках благосклонно отнеслась к Глафире Сергеевне, поняв её странности, как последствия перенесённого.
 - Мне о вас ваш врач говорил — сказала дама в очках, выслушав до конца повествование Глафиры Сергеевны — У вас был серьёзный случай.
 - Да, мой доктор - хороший человек — с печалью в голосе сказала Глафира Сергеевна.
 - Вот, поэтому я ему и не стала отказывать. С работой сейчас не очень. Но у нас есть работа. Не очень денежная, но с голоду не умрёшь. Да, к тому же на дому. На одних туфлях экономия колоссальная.
 - А что надо делать?
 - Да, особо ничего. Наш курьер тебе будет приносить заготовки, а ты будешь их сшивать. Всякая мелочёвка. Рукавички, фартучки. Если будет хорошо получаться, то и вещи посложнее. Швейная машинка есть?
 - Есть.
- Замечательно.
 После подписания соответствующих бумаг Глафира Сергеевна отправилась к себе домой и, чтобы провентилировать свои знания в иноязыках, по дороге зашла в книжный магазин. У кассы стояла продавщица, похожая на кролика из мультфильма о Винни Пухе.
 - У вас есть иностранная литература? - обратилась к ней Глафира Сергеевна.
 - Конечно — ответила продавщица писклявым голосом — Вот.
 Глафира Сергеевна подошла к полке и взяла первый попавшийся толстый том. Это оказался «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса на языке оригинала. Глафира Сергеевна с лёгкостью читала и понимала написанное, хотя этот язык ей показался каким-то архаическим.
Рядом стояла другая книга. Это была «Собака Баскервилей» Артура Конан Дойла. Глафира Сергеевна открыла книгу на середине и приступила к чтению. Язык, на котором была написана эта книга, Глафире Сергеевне показался излишне вычурным. Диалект английского, которым владела Глафира Сергеевна, отличался от языка оригинала, но не критически. «Я, что, учила английский где-то в техасской деревне?» - подумала Глафира Сергеевна и взяла с полки другую книгу. Это были любовные романы неизвестного Глафире Сергеевне автора. Язык, на котором была написана книга, вообще не вызвал у Глафиры Сергеевны вопросов. Вдруг Глафира Сергеевна запаниковала. «Неужели я схожу с ума?» - подумала Глафира Сергеевна, в расстроенных чувствах оглушительно хлопнув французскими романами об стеллаж, и, почти бегом, выскочила из магазина.
 Продавщица, разбуженная громким хлопком, запоздало закричала в сторону удаляющейся Глафиры Сергеевны: «Истеричка! Иди там у себя на кафедре зачёткой хлопай! А лучше с профессором постажируйся. Он тебя по языкам и по другим местам подтянет». Приняла она Глафиру Сергеевну за студентку инфака из ближайшего университета.
 Происшествие с языками придало напора и быстроты телу Глафиры Сергеевны. Ноги легко несли её. Недавняя неприятная скованность, вызванная долгим и неподвижным лежанием, как-будто полностью исчезла. В другом случае это бы обрадовало её, но сейчас Глафира Сергеевна думала о другом. А размышляла Глафира Сергеевна на тему собственного сумасшествия. «Как оно бывает» - думала Глафира Сергеевна - «Никакие языки я знать не могу. Скорее всего, несу всяческую тарабарщину. Надо себя в этом сдерживать. Если я только на этом рехнулась, возможно, никто и не догадается. А ещё говорят, если долго на языке не говорить, то он и вовсе может забыться. Дай бог, рассосётся!».
 Довольно долго ничего особенного в жизни Глафиры Сергеевны не происходило. За это время даже кудри, сбритые в больнице, успели отрасти. Пора было идти в парикмахерскую. Глафира Сергеевна как можно дольше тянула с этим, надеясь избежать излишних вопросов с которыми разговорчивые парикмахерши любят приставать во время стрижки к клиентам. Но, дальше тянуть было некуда, Глафира Сергеевна нашла место подальше от своего дома, выбрала время, когда клиентов должно было оказаться небольшое количество.
 Стригла Глафиру Сергеевну старая тётка, по внешнему виду не очень склонная к лишнему трёпу. Но всё равно без разговоров не обошлось.
 - Что у вас с головой? - осведомилась она, едва приступив к стрижке.
 - Это я на машине разбилась — ответила Глафира Сергеевна и всем своим видом изобразила, что не склонна вести разговор.
 - А с волосами что?
 - А что с волосами?
 - Да я такое не видела, у вас среди белых растут чёрные, как дубняк среди берёз.
 - Это я покрасилась неудачно.
 - Да вот что-то не не похоже на покраску, я вас конечно достригу, а вы всё-таки к врачу сходите.
 Глафире Сергеевне захотелось ответить своей назойливой собеседнице резко на немецком. Глафира Сергеевна вдруг вспомнила этот язык, но, так как не могла сообразить на каком диалекте она говорит: на нижненемецком или верхненемецком,  удержалась, дождалась до окончания стрижки. Ну и после стрижки она решила промолчать. Домой Глафира Сергеевна вернулась совсем в расстроенных чувствах. «Похоже, в этой больнице меня не долечили, или наоборот перелечили» - думала она - «Человек — это, как телевизор или пылесос. Всё нормально, пока не попал в ремонт. А там уже жди неприятностей».
 С этой мыслью она сочла разумным  перекраситься, тем самым поменяв имидж с легкомысленной блондинки на практичную брюнетку. Отправилась в ближайший магазин, где и совершила покупку, и сразу же перекрасилась, не став тянуть время и раздумывать. Высушив волосы после покраски, Глафира Сергеевна собралась  прогулять свой новый имидж вокруг квартала. Уже после прогулки возле самого подъезда Глафира Сергеевна наткнулась на свою бывшую однокурсницу. Та, конечно, не узнала Глафиру Сергеевну, но сама Глафира Сергеевна, не подумав о последствиях, поздоровалось со своей знакомой. Знакомая удивилась такой перемене в Глафире Сергеевне.
 - Как ты изменилась - говорила знакомая — Решила вернуть себе естественный цвет? А то всю дорогу была похожа на малолетнюю девчонку.
 - Ну да, вот как-то так — ответила Глафира Сергеевна, чувствуя в произнесённых знакомой словах не комплимент, а нечто противоположное. В действительности, Глафира Сергеевна была натуральной блондинкой.
 - А я по поручению от курса к тебе зашла. У нас очередная годовщина выпуска. - продолжала знакомая. У нас через две недели встреча. Почти все собираются прийти. Вот я к тебе по поручению…
 - Понятно — буду иметь в виду.
 С этими словами подруги и расстались. Две недели уже почти истекли, но Глафира Сергеевна так и не определилась относительно встречи однокурсников. «Вот соберутся все, начнут хвастаться своими шмотками, мужьями и успехами. А мне чем хвастаться? Живу одна, из шмоток нового почти ничего нет. С мужьями развелась, да и, в довершение всему, на машине едва не убилась» - думала с печалью Глафира Сергеевна. Но в самый последний момент всё-таки пошла. Пошла и пожалела.
 Вышло всё, как она и предполагала. Таким вот образом устроен человек — если вдруг тебе не везёт, жизнь пошла не так и, вообще, всякие разные неудачи и неприятности происходят, можно осмотреться вокруг, найти тех, кому в жизни попёрло ещё меньше, и возрадоваться. Таким объектом для чужой радости и сделалась Глафира Сергеевна. Помаялась она среди подруг, послушала их разговоры и всякие лукавые ободрения, отпущенные в её сторону, тихо и незаметно собралась и ушла.
 Спешить ей было некуда, дел никаких не намечалось, вот и загулялась Глафира Сергеевна до позднего часа. Шла она домой поздним вечером, или даже ранней ночью, сокращала дорогу закоулками и тёмными улицами. Не думала она, какое происшествие её ожидает. Это был какой-то  ужас! Вдруг, откуда-то из тени, навстречу к ней выдвинулись две мужские фигуры. Глафира Сергеевна вознамерилась проскочить мимо них, но эти двое не позволили ей это сделать. Стоило ей попробовать двинуться вправо, они преграждали ей дорогу, стоило ей податься влево и они - тут как тут. Дальше было ещё страшнее. Откуда-то сзади возник третий. Его Глафира Сергеевна не видела, но почувствовала его цепкие руки на своём теле. Правой рукой он ухватил её за талию, левой начал  расстёгивать её блузку. «Тихо, тихо. Не трепыхайся» - послышался у самого уха хриплый и неприятный голос, и Глафира Сергеевна почувствовала дыхание - густой коктейль из водочного перегара и гнилых зубов. От ужаса у Глафиры Сергеевны возникло головокружение, сознание помутилось, как перед обмороком. Глафира Сергеевна начала терять равновесие, упёрлась левой ногой, чуть выставив её назад, затем правой рукой ухватилась за большой палец левой руки злодея и быстрым, но несильным движением, сломала этот палец.
 Тот, кто стоял за её спиной, скорее всего ощутил резкую боль и убрал руку от блузки. Глафира Сергеевна свою хватку не ослабила. Она стремительно потянула своего обидчика за большой палец левой руки вправо. Тот, кто был у неё за спиной, запнулся за её левую ногу, и потерял равновесие. Но Глафира Сергеевна не дала ему упасть. Она ухватилась за его правую кисть и вывернула в противоестественное для лучезапястного сустава положение. Глафира Сергеевна почувствовала, как сухожилия запястья лопнули, словно перетянутые гитарные струны. Этот некто, ранее стоявший у неё сзади, был, как тряпичная кукла, обмякший и безвольный. Но Глафира Сергеевна на этом не остановилась. Она исполняла с ним нечто подобное танго, вела незнакомого мужика, как в танце ведёт кавалер барышню. В самом конце она закружила его, и в этом стремительном вращении неизвестный ей кавалер перелетел через неё, и с полного её роста головой вниз обрушился на землю. Послышался звук, который слышен когда переламывают пополам сочную и толстую маковку, только более громкий.
 Один из тех двух, которые первоначально выдвинулись к Глафире Сергеевне спереди, состроил грозную гримасу, простёр руки по направлению к Глафире Сергеевне и истошно заорал: «Ах ты, сука!». От этого грозного крика Глафира Сергеевна как бы очнулась и попробовала бежать. Бежать сразу не получилось, и в своём стремлении удалиться она совершила какой-то нелепый прыжок, но не очень удачно. Встав на землю Глафира Сергеевна ощутила отсутствие на ноге левого туфля. Надо было стремительно удаляться, она зачем-то обернулась и увидела свой туфель. Увидела она и того, кто секунду назад простирал к ней руки и грозно кричал. Сейчас он больше походил на единорога с торчавшей изо лба туфлей вместо рога. «Чей туфля?» - откуда-то вспомнилось Глафире Сергеевне. Ей почему-то стало жалко свои единственные выходные туфли, она подошла вплотную к мужику с торчавшей из головы туфлей и вытащила её у него изо лба. Осмотрела. Каблук на счастье оказался целым. Мужик, между тем, плашмя повалился на спину.
 В это время раздался громкий, но не грозный, крик. Кричал третий участник этого происшествия, который ещё ничем себя не обозначил, кроме грозного стояния. «Мама!» - заорал этот третий и обезьяньими скачками начал удаляться. Глафира Сергеевна вместо того, чтобы припустить в противоположную сторону, кинулась вдогонку. Этот третий убежал довольно далеко, но Глафира Сергеевна настигла его в два прыжка. Ей уже представилось, как она свернёт убегающему голову на сто восемьдесят градусов, но тут каким-то невероятным образом она смогла остановиться. Воспользовавшись этой секундной задержкой, убегающий скрылся в направлении освещённой улицы.
 Глафира Сергеевна сразу не могла прийти в себя, но, собрав все силы, поплелась в свою пустую квартиру. Оказавшись дома, она осознала всю тяжесть содеянного. Вспомнив всякие детективные истории, она постаралось избавится от всех улик. Нашла дома инструменты, оставшиеся после её безвременно исчезнувшего отца, большой кусок полиэтиленовой плёнки, когда-то использовавшийся при побелке в качестве укрывного материала. Разложила плёнку на полу, разделась догола, выложила на полиэтилен свою одежду и обувь. После этого всё измельчила на кусочки, и спустила в унитаз, вместе с измельчённой полиэтиленовой плёнкой. Затем тщательно помылась под душем и, в довершение всего, постригла ногти, промыв и очистив подногтевое пространство. После этого легла и почти сразу же уснула.
 На утро она уже не могла понять, было ли с ней вчера что-то или это лишь бредовый сон. Но ни туфель, ни вчерашнего платья она не нашла. Туфли, конечно, было жалко. Не могла же она в самом деле напиться вдрызг, раздеться, бросить всё в ресторане и прийти домой в чём мать родила. Однако, подобные истории она слышала. Или вот это воспоминание с погоней. Действительно ли она гналась за тем мужиком, а он боялся и кричал от страха? Пожалуй, голое хождение более правдоподобно. А если и гналась? Ну, допустим, придёт этот мужик в соответствующие органы и начнёт давать показания: «Я и два моих приятеля (ФИО) после совместного распития алкогольных напитков (Водка. Сколько литров, не помню) вознамеривались произвести насильственные действия в отношении гражданки (ФИО). Вследствие этого двое из них (ФИО) получили травмы, несовместимые с жизнью». «Да, бред какой-то» - решила Глафира Сергеевна.
 Но от наших соответствующих органов всякого можно ожидать. Вот же было с ней, когда её обвинили в посягательстве на жизнь и здоровье  второго мужа. А как всё славно и безобидно начиналось — только удар миской по голове. А тут? Живы ли те двое? Ну, допустим, тот, который подкрался сзади, вполне мог и уцелеть. Люди с большей высоты валятся и ничего. А вот второй? На этом месте вспомнилось Глафире Сергеевне её авария, в результате которой возникла травма головы. Возможно травма, перенесённая Глафирой Сергеевной, куда злокачественнее той, которую могла нанести слабая, испуганная женщина. А, может быть, хулиган и вообще повалился с ног вследствие своего нетрезвого состояния. Свалился, полежал до полного протрезвления, потом поднялся и пошёл к себе домой, не помня о причине, вызвавшей его лежание на сырой земле.
 Подобные рассуждения в некоторой степени успокоили Глафиру Сергеевну, и она сочла необходимым закрепить это спокойствие, приступив к своей надомной работе. Просидев за швейной машиной почти целый день, Глафира Сергеевна почувствовала слабость и головокружение. «Наверное, это у меня от голода» - подумала Глафира Сергеевна, наварила полную кастрюлю манной каши и выкушала её с чаем и малиновым вареньем. После приёма пищи как-то сразу захотелось вздремнуть и Глафира Сергеевна не стала противиться желанию собственного организма. Она легла на кровать, даже не расстилая её, и быстро забылась сном.
 Сон, поначалу был глубоким и тёмным. Но через неопределённое время эта сонная темнота начала рассеиваться, и Глафира Сергеевна уже смогла различить сновидение. Сновидение было простым и бесхитростным. Снился ей какой-то мужик, стоящий у зеркала в неизвестном Глафире Сергеевне месте и бривший себя опасной бритвой. Такую бритву Глафира Сергеевна видела только в фильмах про старую бытность, а в обычной жизни - ни разу. Мужик брился очень тщательно и не спешил. Постепенно Глафире Сергеевне начало казаться, будто бы она и этот мужик одно целое. Это она, Глафира Сергеевна, ловко орудует острой бритвой, собирая на лезвие щетину. Но вдруг это сложившееся единство нарушилось. Этот неизвестный мужик зажил своей независимой жизнью. Оставаясь с ним в одном теле, Глафира Сергеевна почувствовала, как он нервически задёргался и неожиданно перерезал себе горло бритвой.
 Кровь струёй забила из раны, зиявшей на шее как второй беззубый рот. При этом Глафира Сергеевна вдруг оказалась вне тела этого мужика, и струя крови ударила прямо ей в лицо.
 Эта кровь залила глаза, рот и нос. Глафира Сергеевна ничего не видела кроме кровавой мглы. Дышать стало невозможно. Кровь быстро густела и, проникнув в рот и нос, заполнила все дыхательные пути липкой и густой массой. Глафира Сергеевна задыхалась. Не в состоянии стоять, она упала и, лёжа, из последних сил пыталась избавиться от липкой массы, мешавшей ей дышать. Но это больше походило на предсмертные конвульсии. И тогда Глафира Сергеевна проснулась. Было такое ощущение, словно она умерла в том сне, и заново возникла дома у себя на кровати.
 Была глубокая ночь, и Глафира Сергеевна, уже проснувшись, не могла избавиться от ужаса, только что пережитого ею. Собравшись с силами, Глафира Сергеевна пошла на кухню, допила сладкий чай, вернулась к своей кровати, расправила её и улеглась, пытаясь вновь уснуть. Сна не было. Лёжа, укрывшись с головой под одеялом, Глафира Сергеевна вспоминала призрак своей бабки, который наверное теперь мог бы её успокоить. Но призрак не появился.
 Не появился призрак и на следующую и на все остальные ночи. Никто не шаркал ногами, не бормотал в ночной темноте. Бабка ушла окончательно, посчитав свою миссию на земле выполненной. Но дурные сны не перестали сниться. Сны были двух видов. Снился Глафире Сергеевне тот неизвестный мужик с перерезанным горлом и бритвой в руках. Глафира Сергеевна спасалась от него, бежала через какие-то узкие  тёмные и длинные коридоры, или незнакомые ей помещения. В других снах она сама гналась за очередной жертвой, чувствуя у себя на руках кровь, а под ногтями содранную кожу предыдущей жертвы. Те и другие сны были неприятными и тягостными.
 Просыпаясь утром, Глафира Сергеевна чувствовала себя прескверно. Ночной сон не освежал, а лишь прибавлял неприятную усталость. Всё труднее становилось работать. Возникала сильнейшая головная боль, иногда абсолютно  невыносимая. На самом пике этой боли появлялась тошнота, которая зачастую заканчивалась рвотой. Однажды Глафира Сергеевна до крови повредила себе руку, бросила строчить на машинке, села и призадумалась. Так или иначе, следовало идти к врачу. Одно дело - швейная машина, неприятности она конечно может принести, но небольшие. Но и других вариантов убиться имеется великое множество. Можно вывалиться в окно, угодить под автомобиль, задохнуться газом, упасть в обморок и замёрзнуть. Да и мало ли чего? Но к врачу идти не хотелось.
 Будучи натуральной блондинкой, Глафира Сергеевна ощущала на себе неприятный интерес с мужской стороны медицины. Доктора больше интересовались её особой, а не её болезнью. Даже окулист щупал её за коленку, объясняя это особым коленно-оптическим синдромом. Но тут уж ничего не поделаешь! Хрен с этим колено-оптическим синдромом, тем более, будучи уже крашенной брюнеткой, она имела шанс избежать излишнего интереса. С такими мыслями она отправилась в свою поликлинику.
 В регистратуре, простояв длинную очередь и наконец оказавшись у окошечка, она не смогла сказать, к какому врачу ей надо. Сестра была та ещё стерва, и уже хотела отправить Глафиру Сергеевну куда подальше, чтобы она определилась, к какому врачу ей всё-таки надо, но Глафира Сергеевна из последних сил убедила сестру взять её карточку и уже отправить к кому угодно. Регистраторша наконец сподобилась, нашла карточку, взвесила её в руках. Это был солидный медицинский трактат, которым можно было при желании прихлопнуть не какого-нибудь захудалого таракана, а тварь куда более габаритную. Сестра с уважением посмотрела на Глафиру Сергеевну и, наскоро просмотрев соответствующие страницы, выдала ей талон к невропатологу.
 Дождавшись в коридоре своей очереди, Глафира Сергеевна вошла в кабинет. Да уж лучше бы на приёме сидел мужик. Врачица оказалась дамой бальзаковского возраста, да к тому же нервной и дёрганной. Наверное болезни, с которыми к ней приходили пациенты, частично налипли на неё, как кошачья шерсть налипает на юбку. Постучав беспорядочно резиновым молоточком по Глафире Сергеевне, она состроила кислую мину, потрясла перед носом Глафиры Сергеевны пухлой медицинской картой.
 - А что вы от меня вообще хотите? — невропатолог пристально посмотрела на Глафиру Сергеевне.
 - Не знаю, не болеть наверное — опешила она.
 - А что вас вообще беспокоит?
 Глафира Сергеевна задумалась. Рассказывать подробности происшествия, случившегося с ней не хотелось, пересказывать сны тоже. Вот так вот начнёшь откровенничать, то расскажешь или сё, так тут же или в компетентных органах окажешься, или вообще в дурке. Врачица какая-то дёрганная. Такая церемониться не будет.
 - Водители….м-м-м — Глафира Сергеевна решила начать издалека.
 - Да, вижу я всё, милочка. Вижу. Вот, говорят, коллег при больных ругать нельзя. А я и не буду. Иди-ка ты к своему лечащему врачу в больницу. Пусть он сам с тобой разбирается.
 - Как?
 - Да вот так — невропатолог жестом дала понять Глафире Сергеевне, что приём окончен — Всё. Давай иди. Позови следующего.
 Глафира Сергеевна, ошарашенная таким ходом дел, вышла из кабинета, простояв в задумчивости какое-то время. Глафире Сергеевне ничего не оставалось делать, как последовать рекомендациям невропатолога и сходить к своему лечащему врачу в больницу. Дело было уже к обеду, и Глафира Сергеевна опасалась не застать врача на месте. Но ей повезло. Врач оказался у себя в ординаторской, никуда не спешил, пригласил Глафиру Сергеевну войти. Глафира Сергеевна зашла и уселась на указанное место. Сам врач не сел, а продолжал маячить по ординаторской туда-сюда. Глафире Сергеевне не понравилось это беспредметное блуждание, но врач, казалось, забыл о Глафире Сергеевне, к тому же от врача исходил явный алкогольный дух. Через некоторое время Глафира Сергеевна прервала тягостное томление, слегка покашляв. Услыхав посторонний звук, врач встрепенулся и, с явным удивлением, посмотрел на Глафиру Сергеевну.
 - А вы тут по какому поводу, дамочка? - от врача пахнуло, как из застарелого винного погреба.
 - Меня из поликлиники к вам выпроводили — ответила Глафира Сергеевна.
 - Это - как понимать «выпроводили»?
 - Невропатолог посмотрела мою карточку и сказала, что о коллегах при пациентах плохо говорить нельзя, вот меня к вам и отправила.
 - Да! Вот нельзя! - врач хлопнул ладонью по столу — А я и не буду! Так, всё-таки что там у вас?
 Глафира Сергеевна не знала с чего начать, и начала вести своё повествование с самого начала, с того момента как после дорожно-транспортного происшествия она угодила в больницу, незнамо сколько пролежала, лишившись чувств, после этого пришла в себя, из её тела вытянули все тросики, сняли повязку с головы, а в итоге вовсе голову побрили.
 - А я тебя сразу и не узнал — оживился доктор  — ты же блондинкой была.
 - Ну была. Потом решила имидж поменять.
 - Чтобы умнее казаться?
 - Нет, доктор, не поэтому — Глафира Сергеевна  пропустила мимо ушей неуместный комментарий  — По другой причине.
 - И по какой? Да ладно! Чёрт с ней с этой причёской. Пришла-то зачем?
 - Да вот, мне в последнее время захужело как-то: и голова болит, и сна - нет. Мне даже строчить на машинке трудно, а жить-то на что-то надо. На пенсию не проживёшь. Даже вот хороших туфель не купить. Вот были у меня хорошие и пропали. - Тут Глафира Сергеевна спохватилась, поняв неуместность темы этих пропавших туфель.
 - И куда же вдруг туфли пропали?
 Врач пристально посмотрел на Глафиру Сергеевну с таким видом, будто бы он знает про эти туфли нечто такое, о чём сама Глафира Сергеевна старается утаить. Этот пристальный взгляд смутил Глафиру Сергеевну, но она постаралась не показывать своего смущения. «Да и откуда врачу знать об этих туфлях? Да и смотрит он так, видимо, по причине своего нетрезвого состояния» - подумала Глафира Сергеевна и собралась переменить тему разговора на более полезную.
 - Доктор! - Если бы дело было в туфлях, я бы к чеботарю пошла, а я же в вам пришла.
 - Я вообще-то чеботы не точу — доктор снова замельтешил туда-сюда.
 - Давайте об этом забудем! Я сама со своими туфлями разберусь, а вы мне пропишите таблеток или ещё чего. Туфли уже всё! Всё! Я их выбросила.
 - Таблеток?
 - Ну или капелек каких. Вы же - доктор!
 - Доктор! Доктор! А ты думаешь, всё так просто.
 - Выпишите тогда сложно!
 - Да я вовсе не об этом! - Врач перестал мельтешить по ординаторской. - Я о том, что вообще с тобой случилось.
 - Да что же такое со мной случилось?
 - Ну, хорошо! Вот смотри!
 Тут врач полез в шкаф, забитый всякими бумагами. Извлёк из него толстую папку и положил на стол.
 - Вот, смотри, как было дело. Во время дорожно-транспортного происшествия вместе с тобой в машине находился пассажир. Вполне вероятно, ты его и не запомнила. Так вот, в момент аварии у него произошла травматическая ампутация части костей черепа и, вместе с ними, части левого полушария мозга.
 - Доктор, я это очень смутно, но помню. Но авария произошла не по моей вине.
 - Да причём здесь это? При повторном столкновении, довольно сильном, вы и ваш пассажир были зажаты в кабине таким образом, что ваши черепа были прижаты друг к другу со значительной силой. При этом произошло повреждение костей вашего черепа и частичное разрушение правого полушария вашего мозга. Сдавление имело такую силу, что кости черепа вашего пассажира вдавились в ваш череп. Вы выглядели как, сросшиеся головами, сиамские близнецы. Вас вместе доставили в операционную. К этому времени пассажир был уже мёртв. Но тут возникла и другая проблема. Если бы мы попытались вас разделить на операционном столе, то ты бы умерла от кровотечения. Но мне не хотелось иметь сразу же двоих покойников.
 Я решил оставить ваши черепа сдавленными, только таким образом я мог избежать кровотечения. Я отделил черепную часть головы вашего пассажира от лицевой. Его из операционной отправили в морг, тебя - в реанимацию. По правде говоря, с такими делами люди не живут. Но мне не хотелось портить своих показателей.
 Я уже и забыл об этом всём. Но вот, каким-то образом, ты не умерла сразу же в реанимации. Реаниматоры тоже не хотели портить свои показатели. Старались. Вероятно, между частями ваших черепов сформировались дополнительные сосудистые коллатерали. Правое полушарие мозга вашего пассажира удачно прижилось и сформировало симбиоз, взяв на себя функции частично разрушенного вашего правого полушария. Вот смотри.
 Врач извлёк из папки рентгеновские снимки и начал объяснять Глафире Сергеевне непонятные ей мутные разводы.
- Вот — говорил врач — Это то, что мы имели сразу же после операции. Вот твоя часть головы с сохранившимся левым полушарием мозга. Вот это - твоё правое полушарие, точнее, то что от него осталось. Это - разрушенные ткани мозга, осколки костей черепа, кожа и волосы. Вот правое полушарие мозга твоего  пассажира. Ага! Смотрим дальше. Тут мы видим процесс заживления. Кости и прочие повреждённые ткани частично лизировались, частично инкапсулировались, частично были извлечены при повторных хирургических манипуляциях. Сосуды хорошо прослеживаются, это говорит о достаточном кровоснабжении.
 Ага. Смотрим дальше. Это - твоё правое полушарие и левое полушарие твоего пассажира начали формироваться в небольшое, но вполне работоспособное третье, если так можно выразится. Ага, вот одно мозолистое тело, вот другое. Повезло тебе — сразу два штуки.
 Глафира Сергеевна разбиралась в медицине только настолько, насколько должен разбираться простой пациент. И все эти медицинские подробности по большей части были для неё непонятны, однако неприятно настораживали.
 - И что это всё означает, доктор - Глафира Сергеевна указала на рентгенограммы.
 - Даже и не знаю, как тебе сказать.
 - Это как?
 - Всё, что тут с тобой произошло, не укладывается ни в какую клиническую картину. Начать хотя бы с юридической точки зрения. По сути, мы произвели пересадку органа без всякого на то разрешения как донора, так и реципиента. Ну, ладно, с донором. Он уже был мёртв и претензий не имел. А как быть с родственниками покойного? Они могут потребовать незаконно изъятое обратно. Были такие случаи. А оно мне надо? Это что, отпилить от тебя часть головы, и им отдать? Я так с вами под статью попаду.
 По этой причине я даже в твоих медицинских документах написал, чего сам уже сейчас не помню. А что я должен был в таком случае написать? А тут некоторые коллеги умничают — врач погрозил пальцем в сторону невидимой с этого места врачице.
 — Короче, носи на здоровье — на этот раз врач постучал себя пальцем по темени. Да и кто этот неизвестный благодетель, нам не- известно. При нём, вообще, никаких документов не было. И родственники его не искали. А таблетки я тебе выпишу.
 Врач поудобнее уселся за стол, вытащил из ящика бланки и приступил к выписыванию рецептов.
 - Вот, будешь пить глицин, димедрол и барбитал.
 - А это поможет?
 - Увидим. Всё. Иди. Мне некогда.
 Глафира Сергеевна даже не поняла, как оказалась на улице далеко от больницы с рецептами, зажатыми в кулаке. Ноги сами привели её в аптеку, где Глафира Сергеевна купила прописанное врачом. Следующий день она пролежала в постели,  изредка поднимаясь понукаемая физиологическими потребностями, ну и попутно выпить чайку с печенюшкой. За целый день лежания головная боль Глафиру Сергеевну не беспокоила. Или болезнь испугалась столь неожиданной лечебной тактики, или лечение действительно возымело эффект. На следующий день Глафира Сергеевна робко уселась за работу. Полного облегчения Глафира Сергеевна не получила. Слабость продолжала беспокоить, но в меньшей степени. Да и ночные кошмары развеялись. Однако, вместо головной боли появились тяжесть в голове и ощущения неясного увеличения объёма черепа. Глафира Сергеевна множество раз ощупывала голову, но так и не смогла определиться, действительно это у неё голова пухнет, или это просто ей кажется.
 Через три дня настроение у Глафиры Сергеевны улучшилось, и она собралась предпринять вылазку в контору, откуда ей приносили заготовки для шитья. Заодно и в походных условиях определиться с предполагаемым улучшением здоровья. К этому времени головные боли исчезли, остались, правда, небольшая слабость и некая раздутость головы. Пообщавшись в конторе с хмурой дамой казённого вида и подписав у другой хмурой дамы в очках соответствующие ведомости, Глафира Сергеевна была вызвана к телефону. «Возьми трубку» - сказала хмурая дама казённого вида: «Голос мужской. Хахаль что ли? Скажи ему, пусть сюда больше не звонит. Тут не клуб разбитых сердец, а государственное учреждение».
 Глафира Сергеевна хахалей не имела. Были, правда, у неё бывшие мужья, о которых она и думать забыла, да ещё пожалуй её лечащий врач. Но врача она сразу же исключила из списка предполагаемых звонильцев. Может быть, компетентные органы взяли след? Глафира Сергеевна с трепетом взяла трубку.
 - Алло — сказала Глафира Сергеевна в шуршащую тишину — Я слушаю.
 - Здравствуй, доченька! Здравствуй, Фаина!
 - Ты кто?
 - Как кто? Я твой папа, Фаиночка.
 - Который папа? - поинтересовалась Глафира Сергеевна, даже опустив то, что её так внезапно переименовали. - Не попутал ли чего, папа?
 - Я твой родной папа, дочка.
 - Чего надо, папа? Имей ввиду, денег у меня нет, содержать тебя я не буду, селить тоже. Понятно, папа?
 - Дочка! Зачем же так? Я же не для этого к тебе звоню. Знаю, что тебе нелегко пришлось. Да и навязываться к тебе не собираюсь. Ну только на тебя посмотреть и себя показать.
 Глафира Сергеевна хотела послать лесом новоприобретённого папу, но любопытство взяло верх, тем более этот неясный папа так или иначе был осведомлён о ней. А она же его даже не знала. Глафира Сергеевна вознамерилась внести ясность в эту непонятную тему. Вообще, лучше знать в лицо таких вот «родственников», чтобы в случае чего успеть перейти на противоположную сторону.
 - Ну и где на тебя, папа, можно посмотреть? — спросила Глафира Сергеевна.
 - Тут недалеко. Можно сказать, прямо через дорогу. Там стекляшка стоит. В данный момент я там тебя жду. Далеко ходить не надо.
 - Как я тебя узнаю?
 - Сердце подскажет, доченька.
 Глафира Сергеевна вышла из учреждения, перешла через дорогу и вошла в кафе, которое имел ввиду говоривший с нею. В кафе было мало народа, две или три компании расселись по углам, молча склонившись над столами. Напротив двери, в глубине, маячила неясная фигура. Глафира Сергеевна прошла немного, озираясь по сторонам, и сразу же узнала говорившего с ней. Память внезапно стремительным домкратом пробилась наружу. Перед ней стоял тот самый злополучный пассажир, на котором прервалась её карьера таксистки. Глафира Сергеевна была готова услышать от него каких угодно слов, но вместо этого он радостно замахал руками, и неожиданно громко заорал: «Доченька, дорогая! Узнала, узнала папу!». Все, сидевшие за столами, встрепенулись от этого крика, но посмотрели почему-то не в сторону кричавшего, а на Глафиру Сергеевну.
 Глафира Сергеевна в свою очередь быстрыми шагами приблизилась к кричавшему, и вся публика сразу же потеряла к ней интерес. Новоиспечённый отец суетился, мельтешил руками, и без умолку повторял: «Доченька! Доченька! Я знал, что сердце подскажет!». Но сердце ничего Глафире Сергеевне не подсказывало, и она принялась разглядывать своего неизвестного отца.
 Отец выглядел молодцевато, даже казался намного свежее второго мужа Глафиры Сергеевны. Одет он был в кремовую тройку, но пуговицы на ней были пришиты на женский манер с левой стороны. Громадные наручные часы из жёлтого металла блестели на правой руке, на ногах были обуты коричневые ботинки, необыкновенно вычищенные и сверкающие как зеркало. Рядом на стуле стоял саквояж из крокодиловой кожи, имевший антикварный вид. Все эти вещи выглядели, как только-что купленные, как-будто их приобрели специально для этой встречи. Несмотря на свой обеспеченный вид, новоиспечённый отец не очень потратился на угощение. На столе имелось только вишнёвое мороженное в металлических стаканчиках и лимонный ликёр. Отец жестом предложил Глафире Сергеевне присесть, а сам разлил ликёр по бокалам. Глафира Сергеевна обратила внимание на леворукость своего нового отца. Бутылку он взял левой рукой, и после этого ложечку для мороженого тоже взял левой рукой.
 - Давай, дочка, за встречу — новоиспечённый отец поднял бокал.
 - Ну давай, папа, — Глафира Сергеевна отхлебнула ликёр из бокала — Ну и кислятина же!
 - А ты закусывай, дочка, закусывай.
 Глафира Сергеевна попробовала вишнёвое мороженое. Мороженое оказалось приторно сладкое, и это сочетание показалось Глафире Сергеевне отвратительным. Она даже хотела всё это выплюнуть прямо на стол, но удержалась, состроив недовольную мину.
 - А тебя как зовут? - спросила Глафира Сергеевна у собеседника.
 - Как зовут? Папа меня зовут. Называй меня папой. Ты же мне дочь! Зачем папу называть по имени? Вот будь ты, чужой человек, соседка там какая-то, и писала бы на меня анонимку в прокуратуру, то без фамилии, имени и отчества нельзя. А ты меня папой называй.
 - Зачем ты меня вообще позвал? И где всё это время был?
 - Эх! Дочка, зачем же ты так? Где был, там и был. Пойми, дочка, мы с тобой особенные, я тебе даже рассказывать не буду.
 - А что так? Только что выпустили?
 - Нет. Сколько бы я ни говорил, ты всё равно или не поймёшь, или не поверишь. Мы особенные, ты сама это почувствуешь и сама это поймёшь. Может быть и не сразу, но поймёшь. А когда поймёшь, сама даже спрашивать не станешь. Потому что ты тоже - особенная. Сейчас ты не поверишь и не поймёшь, потом поймёшь и не поверишь, и ,наконец, поверишь и поймёшь.
 Всё происходящее начало надоедать, как навязчивое видение, и походило на какой-то бред, который надо было срочно прекратить. Глафира Сергеевна пристально посмотрела в лицо говорившего. И тут как пелена слетела с её глаз. Это лицо она видела на тех фотографиях из бабкиного комода.
 Это лицо было на старых, истрёпанных, чёрно-белых фотографиях, на более поздних, уже цветных, потерявших свою первоначальную цветность и приобретших совсем неестественные цвета и оттенки. Он стоял среди людей на фоне неизвестных Глафире Сергеевне архитектурных сооружений или пейзажей. Это было несомненно его лицо. Глафире Сергеевне представилось, как фотографии собирают в плотную упругую стопку, которая вдруг превращается в карточную колоду. Невидимый Глафире Сергеевне престидижитатор или карточный шулер начинает тасовать колоду, показывает дриббл картами. Карты, тасуемые с такой скоростью, создают движение воздуха. Движение воздуха всё усиливается и усиливается, превращаясь в ветер. Ветер выдувает из тасуемой колоды образы новоприобретённого отца Глафиры Сергеевны, разбрасывая их в пространстве. Пространство преобразуется в бесконечное поле, засеянное злаками, где каждый, колышимый ветром, колос приобретает образ из тасуемой колоды. Каждый колос смотрит на Глафиру Сергеевну глазами её новоприобретённого отца. Сила ветра нарастает, но никто, кроме самой Глафиры Сергеевны, не ощущает этот ветер. Ничего этим ветром не колышется, ни шторы на окнах, ни скатерти на столах. Люди, сидящие за столами, заняты своими делами и наслаждаются полным штилем. Ветер сгибает Глафиру Сергеевну. Глафира Сергеевна вытягивает перед собою руку, путаясь нащупать какую-либо опору. Вытянутая рука трепещет на ветру, как флаг на древке, в пустоте и полном бессилии. Но опора уже найдена - это рука сидящего перед Глафирой Сергеевной. Рука, на которую опирается Глафира Сергеевна, гладкая и холодная, больше напоминает говяжью ногу, вынутую из морозилки, припасённую заранее для варки холодца. Холод от руки растекается по всему телу зыбким ознобом, проникает в голову.
 Вдруг возникла головная боль, кости черепа пришли в какое-то неимоверное движение, сама голова распухла и казалась цветочным бутоном, готовым распуститься в любую минуту. Глафира Сергеевна схватилась за голову и ощутила движение и мерное колыхание костей свода черепа. В следующее мгновение нахлынула дурнота. Глафира Сергеевна попыталась встать со стула, но тут же начала валиться куда-то вбок. Тот, кто называл себя её отцом, резво подскочил со своего места и успел подхватить её.
 - Эй! Кто-нибудь! Помогите! Помогите! Девушке плохо -  Закричал он.
 - Держу! Держу! - Услышала Глафира Сергеевна незнакомый голос.
 Несколько человек, подоспев на помощь, подхватили почти бесчувственную Глафиру Сергеевну и уложили на ровную и мягкую поверхность. Сознание то уходило от Глафиры Сергеевны, то вновь возвращалось. Вот она лежит в подсобке кафе, и вот уже в машине, несущейся в неизвестность, вот она на каталке, которую быстро катят по коридору, вот она в помещении, в котором истошно воняет аптекой. Головная боль и дурнота немного отступили, и Глафира Сергеевна смогла осмотреться. Место было знакомое, вспоминалось по долгому больничному лежанию. Появился и знакомый лечащий врач. Зашёл он откуда-то сзади и, пройдя несколько нетвёрдых шагов, остановился в задумчивости.
 - Что у тебя? - от врача повеяло крепким перегаром.
 - Вам, доктор, виднее — слабым голосом ответила Глафира Сергеевна, опасаясь в любой момент лишиться чувств.
 - А это кто? - врач ткнул пальцем в сторону.
 - Я её отец — был ответ.
 - Отец? У нас что тут - детский сад. Зачем нам отец?
 Но вдруг лицо врача изменилось, наверное, он узнал говорившего с ним. Врач как-то стал ниже ростом, изменился в лице, и даже, как показалось Глафире Сергеевне, перестал выдыхать перегар и перешёл на выхлоп чистым озоном.
 - Ой! Здравствуйте! Здравствуйте! - врач вдруг перешёл на заискивающий тон. - А это - ваша дочка?
 - Да.
- Какая красавица! Вся в отца.
 - Да, я старался.
 Глафира Сергеевна вновь ощутила приступ головной боли и дурноты, застонала и сделала попытку подняться на ноги.
 - Лежите, лежите — засуетился лечащий врач
 - Доктор, мне плохо. Сделайте что-нибудь — застонала Глафира Сергеевна.
 - Дай ей капелек — советовал назвавшийся отцом.
 - Каких капелек?
 - Накапай какие есть.
 - Какие капельки? Зачем капельки? - лечащий врач задвигал плечами — У нас что, буфет картонной фабрики? У нас больница. Сейчас укольчик уколем.
 - Да сделайте хоть что-нибудь! - просила Глафира Сергеевна.
 Боковым зрением Глафира Сергеевна увидела, как в руках у врача возник шприц, неимоверно большой и устрашающий. Она испугалась и хотела просить врача сменить шприц на капельки, но язык предательским образом прилип к нёбу, и Глафира Сергеевна ничего не смогла сказать. А врач уже метнулся к Глафире Сергеевне и начал ощупывать что-то у неё за ухом.
 - Потерпите, потерпите — уговаривал врач Глафиру Сергеевну. - сейчас будет укольчик.
 - Ой! Ой! - только и смогла ответить Глафира Сергеевна.
 В этот момент Глафира Сергеевна почувствовала колющую боль. Вначале боль была терпимая, но вскоре, когда игла достигла кости и послышался явный хруст, боль стала почти невыносимой и превзошла по интенсивности боль, которую она терпела до этого. Лечащий врач, опасаясь как бы Глафира Сергеевна не учудила лишнего, торопливо сказал:
 - А вы, папа, руки дочке на всякий случай придержите, что-то она нервничать начала.
 - Да, вот так.
 Глафира Сергеевна ощутила цепкий холод на своих руках. Пыталась крикнуть, но силы её покинули окончательно. Но тут врач вынул шприц из места укола, и боль очень быстро начала убывать. Окончательно она не исчезла, сохранившись неким глубоким присутствием,  которое бывает у застарелых ревматиков при перемене погоды. Глафире Сергеевне стало гораздо лучше, но вместо ушедшей боли возникли другие ощущение — голова пухла и, как казалось Глафире Сергеевне, стала распускаться, словно цветочный бутон.
- Ну и хорошо! - обрадованно засуетился лечащий врач — Папа, вы сейчас станете дедушкой, у вас двойня на подходе!
 - Слава Асклепию! - Возликовал потенциальный дедушка.
 - Откуда двойня? - Удивилась Глафира Сергеевна, которой после укола действительно стало легче.
 - Как откуда? - в свою очередь удивился врач — У меня в вашей медицинской карте написано, что вы два раза замужем были. Неужели никто из мужей не удосужился объяснить вам, откуда дети берутся?
 - Нет, не удосужился — повторно удивилась Глафира Сергеевна, но только не наивностью своих двух мужей, а тем, что они неизвестно с какого времени общаются между собою на латыни.
 - Какая теперь инфантильная молодёжь! - в руках у врача возникла опасная бритва которую Глафира Сергеевна видела в своих кошмарах.
 - Ой! Мама! - завопила Глафира Сергеевна, даже не понимая на каком наречии.
 - Дедушка! Держите свою дочку, что-то она нервная какая-то!
 - Да, вот так.
 Глафира Сергеевна почувствовала ледяную хватку. А доктор начал ловко орудовать бритвой, брея голову Глафире Сергеевне. За пару минут он обрил голову Глафире Сергеевне наголо, небрежно сбрасывая её крашенные кудри в таз, стоящий на полу.
 - Вот и хорошо! - доктор нежно поглаживал обритую голову Глафиры Сергеевны — Скоро всё закончится.
 Тут Глафира Сергеевна явственно услышала, как треснула её голова. После этого горячая волна прокатилась по всему телу, и Глафира Сергеевна погрузилась в неясное сладкое чувство.
 - Вот! Вот! - почти кричал доктор — Я же говорил: двойня, мальчик и девочка.
 - Слава Асклепию! - ликовал дедушка — Доктор! Я без благодарности не уйду! Вот! Часть благодарности я с собою принёс. Остальное сегодня, позже заведу. В любой форме, как тебе будет удобнее.
 - Да, что вы! Однако понимаю, не возьму - обижу.
 Новоиспечённый дедушка поставил свой красивый саквояж прямо на медицинский столик, открыл его и извлёк из него бутылку коньяка.
 - Ну, для начала, прямо здесь и начнём, потом в твоём кабинете продолжим. Ну, показывай.
 - Вот смотрите — врач выдвинул каталку с двумя голыми, розовыми младенцами. Младенцы довольно сопели и гукали, бодро двигая ручками и ножками. Глафира Сергеевна приподняла голову и с изумлением смотрела на них. Никаких материнских чувств к ним она не испытывала, разве что удивлённое изумление.
 - А что это мы про мать забыли? - Притворно изумился доктор — Первую ей!
 В руках доктора оказалась фарфоровая поилка для больных. Доктор налил в неё некую прозрачную жидкость из медицинского флакона. Густо повеяло алкоголем.
 - Это что - водка? - насторожилась Глафира Сергеевна.
 Врача передёрнуло:
 - Помилуйте, Фаина! – произнёс он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!
 И он ловко вставил поилку в рот Глафире Сергеевне. Та спирт пить не хотела, но жидкость потоком текла к ней в желудок. Опорожнив поилку, врач довольный встал у медицинского столика, на котором находился саквояж.
 - Давайте, за внуков!
 - Давай! - поддержал тост счастливый дедушка - Дочка, как ты там? Ну, лежи, отдыхай.
 Глафире Сергеевне захотелось вдруг громко и долго говорить, и вообще послать всю эту компанию куда подальше. Но, пока она соображала, на каком языке будет уместней изъясняться, алкоголь начал действовать. Да и из закуски у неё сегодня за весь день было только вишнёвое мороженное, давно переработанное организмом. Через минуту сознание начало путаться. Она уже плыла на утлом челне по бурным водам, её бросало из стороны в стороны, вверх вниз. Она хотела остановиться, оказаться но твёрдой земле, но это не представлялось возможным. Когда волны подбрасывали её, вдалеке она видела неясный горизонт, когда волны обрушали её вниз, она видела брызги и муть цвета бутылочного стекла. Из-за этой болтанки Глафиру Сергеевну начало укачивать и сморило окончательно. Через океан времени Глафира Сергеевна почувствовала, как её прибило к берегу — толчок, а качка прекратилась. Когда к Глафире Сергеевне окончательно вернулась способность соображать, она обнаружила себя в том же помещении, в котором она была до этого странного происшествия с её новоприобретённым отцом, который скоротечно превратился в дедушку. Никаких неясностей в своём теле Глафира Сергеевна не ощущала, и недолго полежав, решила  незаметно удалиться, пока не вернулась эта весёлая компания. Она села и опустила ноги на пол. В это время дверь отворилась и в помещение вошел незнакомый Глафире Сергеевне человек, одетый в медицинский халат. Увидев Глафиру Сергеевну сидящей, этот человек обрадовался, и сказал кому-то в открытую дверь.
 - Я же говорил. Ничего страшного, ещё часик понаблюдаем, и можно домой отправлять.
 - Что вы тут со мной делали? - начала возмущаться Глафира Сергеевна.
 - Ничего не делали — опешил человек в медицинском халате, даже медикаменты никакие не вводили. Разве, что нашатыря дали понюхать.
 - А где мой лечащий врач?
 - Какой врач?
 - Что вы меня путаете! - негодовала Глафира Сергеевна — Тот, который меня принимал, тот, который мне голову всю побрил.
 - Я вас принимал. А голову вам вообще никто не брил.
 Глафира Сергеевна, продолжая внутри себя негодовать, ощупала свою голову. Она предполагала обнаружить гладко выбритую кожу, но нет. Причёска была на месте.
 - Где у вас тут зеркало?
 - Вот сюда подойдите — врач указал Глафире Сергеевне куда следовало подойти.
 В указанном месте на стене висело небольшое зеркало, отразившее Глафиру Сергеевну. В зеркале Глафира Сергеевна была вполне себе ничего. Розовощёкая натуральная блондинка без признаков страдания. Глафира Сергеевна смотрела на себя и не могла поверить. Где её недавняя стрижка с последующей покраской?
 - Это - я? - Глафира Сергеевна ткнула пальцем в своё отражение.
 - Ну, знаете — насторожился врач — Я думал вас домой отпустить, а теперь начинаю сомневаться.
 - Подождите! Подождите! Как же так! Где мой лечащий врач? Он же только что был здесь.
 - Вы, вообще, о ком? - удивился человек в медицинском халате.
 Глафира Сергеевна не знала, как зовут врача. Такой пробел в её памяти немного озадачил Глафиру Сергеевну. Однако, Глафира Сергеевна не помнила, чтобы врач ей представлялся, да и она его имени не спрашивала. Глафира Сергеевна напряжённо задумалась, пытаясь выловить из глубин памяти какие-либо воспоминания о своём лечащем враче. Из конкретного вспомнилось мало: да, был врач, поджарый, среднего роста, среднего возраста, нет, чуть старше. И всё? Может быть, особые приметы? Какие приметы? Ах, да!
 - Вы, знаете — Глафира Сергеевна ткнула себя пальцем в лоб — Была у него особая примета. Родинка на лбу, похожая на вишенку. Да! Больные, за глаза, называли его Вишня.
 - Может быть, Вишну?
 - Может быть и Вишну.
 - Вы, вообще, сказки рассказываете! - удивился врач — Да, был такой хирург. Но давно, навряд ли он вас мог лечить. Он не был педиатром. Я его застал, когда только начинал здесь работать. Специалист, конечно, был отменный. Редко такие бывают. Но была у него пагубная страсть. Я, конечно, про коллег плохо говорить не буду. Но вам скажу. Столько лет прошло. Любил он это дело.
 Человек в медицинском халате пощёлкал себя средним пальцем правой руки по кадыку. Посмотревшись в зеркало и смахнув нечто невидимое на Глафире Сергеевне, продолжил:
 - Но специалист был он, конечно. Да. Приходил утром на работу, руки трясутся. Нальют ему мензурку и через минуту, как огурчик. В операционную. Отстоит столько, сколько надо. После операции ещё мензурку. Все терпели на работе, потому что замены ему найти не могли, дома терпели, он хоть и пил, но был тихий. Но, однажды вышел он погулять после очередной мензурки, и с концами. Искали его всем городом, так как личность он был известная. Так и не нашли. Вот так.
 Человек в медицинском халате замолчал, посмотрелся ещё раз в зеркало и направился к двери. Глафире Сергеевне надоели все эти неясности и она сказала вслед уходившему:
 - А со мною что? Как я здесь, вообще, оказалась?
 - А вы сами не помните?
 - Нет.
 - С вами ничего страшного. Удивительно, что вы ничего не помните. В общем-то мелочи. Сегодня была ваша смена. Вы высадили пассажира, остановились на перекрёстке. Вашу машину слегка ударил сзади грузовик. Водитель за рулём задремал. Удар был слабый. Но вы почему-то потеряли сознание. Врач скорой помощи заподозрил у вас перелом шейных позвонков. Такое случается, когда при ударе сзади человеку закидывает голову назад, и он ломает шею об спинку кресла. Но у вашего кресла есть подголовник. Надо сказать, что сейчас я вообще не встречал кресел без подголовников, разве что у музейных машин. У вас такой хороший хозяин. Ну, в смысле владелец вашего таксопарка. Вас дочкой называет. Приехал на место сразу после аварии, потом с врачами скорой приехал сюда. Он говорил, что у какое-то семейное несчастье. Кто-то умер. Я соболезную. Может быть поэтому и обморок у вас. Ничего страшного мы у вас не нашли. Мелочи. Небольшое дорожно-транспортное происшествие.