Экзамен по актерскому мастерству

        Возле окошка с надписью "Корреспонденция до востребования" толпились люди.
        - Если чет, - загадала Аля, - получу письмо.
        В очереди оказалось двенадцать человек и, пока Аля продвигалась вперед и доставала из сумочки паспорт, уверилась, что письмо будет.
        - Истомина Алевтина Степановна, - прочитала вслух полная женщина в белой водолазке, сидящая за ошечком - Сейчас посмотрю.    
        Женщина вместе со стулом повернулась вбок, к деревянному ящику. забитому письмами, отогнула картонку с буквой "И", вытащила стопку разноцветных конвертов, положила перед собой.               
        - Истомина? - переспросила она, и Аля, не отрывая глаз от ее ловко перебирающих письма пальцев, закивала головой.    
        Пальцы вдруг остановились и протянули Але конверт с нарисованными с левой стороны лучницами. Лучницы изо всех сил натягивали тугие тетивы и сосредоточенно целились куда-то.
        - От матери, - взглянув на почерк, подумала Аля и отошла в сторону, к высокому, почти до самого потолка окну.               
        "Как ты там, кровиночка  моя  - писала мать. - Мы с Сереженькой тебя каждый день вспоминаем. Сереженька здоров, не волнуйся. Сдаешь ли экзамены? А то продавщица Нюрка недавно забегала и говорила, чтобы ты особенно не надеялась. Дескать, в этот институт, в котором на актрис учат, принимают только красивых. Не верь ей. Нюрка же балаболка, это все знают. Еще приходил Иван Лукьянович - твой крестный. Заколол он, значит, боровка и принес килограмма два мяса, и Сереженьке рубашечку голубую, китайского производства. Еще Иван Лукьянович сказал, что тебя обязательно должны принять, потому как в роду у нас самая способная, прямо прирожденная артистка. Только ешь вовремя и обязательно горячее. Если нужны будут еще деньги, напиши.Тося обещала занять. Сереженька тебя целует, а на обратной стороне нарисовал солнце и нашу корову Зорьку. Еще кланяется тебе Семеновна, а Тося сама сказала напишет..."       
        Аля поднесла письмо к губам, поцеловала рисунок сына. Заметив удивленные взгляды, она покраснела, сунула письмо в сумочку и заторопилась к выходу...

        Июнь в  этом южном городе был жарким. Воздух был густ и тяжел как клюквенный кисель, который в детстве варила мать. К остановке подкатил троллейбус, Аля прошла в салон, села на свободное место. За окном до самого института тянулись одинаковые многоэтажки..
        В  маленьком скверике перед институтом на скамейках  расположились абитуриенты. Кому не хватило место, разложив газеты, устроились прямо на земле. Почти все держали в руках книги, ежесекундно заглядывали в них, сосредоточенно бормоча прозу и стихи. И лишь пятеро ребят, прислонившись к стволу старого карагача, напевали под гитару.
        - Алевтина, иди сюда!
        Аля обернулась, увидела Зульфию. Сжав голову руками, та быстро шептала что-то.
       - Ой, опять забыла! - вдруг с ужасом  произнесла Зульфия. - Только что помнила и забыла.
       - Дай, проверю, - Аля взяла со скамейки книгу в розовом переплете.
       - Сейчас, сейчас. Только настроюсь, - сказала Зульфия.               
      
       - "Тебе, чья крепость горя - горный кряж,
       Я крепости тоски бессменный страж,
       Пишу в слезах, измученна судьбой...
       О, милый чужеземец, что с тобой?..."

       - Хорошо, правда хорошо! Зульфия, ты только соберись и не обращай внимание на комиссию.
       - Легко сказать, не обращай. Я со страха все перезабуду. Это ты смелая.
       - Какая смелая.
       - Конечно, смелая! Приехать поступать в чужой город, Я бы никогда не смогла... Да, а из дому что нибудь есть?
       Аля достала письмо.
       - Смотри, сын нарисовал! - похвасталась она.
       - Какая смешная корова! - воскликнула Зульфия. - Мой младший братишка тоже любит животных рисовать.
     
       Ребята у карагача вдруг рассмеялись чему-то и громко пропели:
       - Не везет в ученье, повезет в любви!
       В раскрытом окне второго этажа показалось чье-то сердитое женское лицо.
       - Вы почему мешаете экзаменам! Сейчас же прекратите!
       - Не повезет здесь, пойдем в другой институт! - допели ребята и пошли к выходу из сквера.  
       - Через две пятерки наше очередь, - грустно произнесла Зульфия, вздохнула и добавила:  -  Скорее бы все уже закончилось.       
       Они вошли в вестибюль, мимо плаката "Добро пожаловать, дорогие абитуриенты" поднялись по лестнице на второй этаж, повернули по коридору направо.
       У двери с надписью "Тихо, идут экзамены" было не протолкнуться. - Валера, что-что спрашивают? - обращались все к высокому парню с пышными усами,согнувшемуся в три погибели у замочной скважины.    
       Усатый Валера наконец разогнулся, морщась погладил поясницу и сказал:
       - Полный завал. Мартынов заставляет признаваться в любви.
       - Кому признаваться? - заволновались все.
       Дверь вдруг открылась, из-за нее выскочила белокурая девушка с перепуганными глазами.
       - Дайте хоть чуть-чуть в себя придти? - произнесла она, подошла к окну, помахала кому-то во дворе, достала из сумочки синюю косметичку и, подправляя ресницы тушью, произнесла, смешно вытягивая губы:               
       - Что еще надо, не понимаю. Басню - отчеканила, стихотворение Евтушенко прочитала без единой ошибки, так нет, Мартынов привязался. Представьте себе, говорит, что открываете любимому человеку свои чувства.
       - Так это не трудно, - обрадовался Валера. - Это, запросто. Большой опыт имеется в таком вопросе. Лишь бы петь не заставили, а то мне медведь на ухо наступил.
       Из-за двери вышла секретарша Томочка. Она сочуственно оглядела абитуриентов и громко объявила:
       - Следующая пятерка заходит! И не стойте, не стойте под дверью, своим же товарищам мешаете.
       - Томочка, Томочка, какие результаты? - зашептали со всех сторон.
       - Потерпите  немного, скоро списки вывесим. Какие нетерпеливые,прямо как дети.
       Томочка увела с собой следующую пятерку, и дверь снова закрылась.

       Аля подошла к окну. Невесть откуда взявшийся зеленый майский жук, как крошечный танк, таранил оконное стекло, падал на подоконник, опять взлетал и снова, с недовольным гудением бился о прозрачную преграду. Аня накрыла жука ладонью, он сразу затих, притворился мертвым.
       - Сейчас, сейчас, потерпи, - прошептала Аля и потянула за шпингалет. - Тугой какой, - поморщилась она, раскачивая непослушный металлический стержень. Раздался щелчок, рама распахнулась, и Аля высунула руку наружу. Жук оживился, пошевелил усами и вдруг, как  маленький бомбардировщик, с натужным гудением, тяжело стартовал с Алиной ладони, заложил крутой вираж и полетел к молодым тополькам в сквере.       
       Аля закрыла глаза...
       Мама, мама, смотри какого я майского жука поймал! И нитку привязал, чтобы не улетел.
       - Отпусти его, Сереженька. Если тебя привязать за ногу. Понравится?
       - Ну ладно, я его на улице выпущу. Только распутай нитку, она таким узлом завязалась.
       - Дай мне, внучек. Вот запутал, так запутал. Ничего, мы эту нитку проклятую осторожненько ножницами перережем,чтобы лапки не повредить... Вот и все. Ты беги, беги, на улице поиграй, только гляди, на крышу сарая не лазь, опять упадешь... Алевтина, я с тобой поговорить хочу. Нельзя так жить дальше. Ты же не девка уже, двадцать пять годков сравнялось. И Сереженьке отец нужен.
       - Мама, прошу вас, не надо. Ну, пожалуйста, не надо!
       - Как  это не надо. Ты слушай, слушай мать-то, пока она тебя уму-разуму учит. Я же вижу, до сих пор любишь его. До сих пор любишь. По ночам не спишь, ворочаешься. Плюнь, забудь его, выкинь из головы. Другая у него теперь семья. О себе подумай. А то гонишь всех.          
       - Мамочка, ну не надо! Прошу, не надо!...

       - Ты что бледная такая? - Зульфия тронула ее руку. - Тебе плохо, да?
       Аля вытащила из сумочки зеркальце, заглянула в него. Зеркальце было таким крошечным, что лицо модно было рассмотреть только по частям.
       - Все уже прошло, просто вспомнила прошлое.
       - Какое прошлое? Ты сейчас должна только об экзамене думать!
       - Юсупова, Истомина, Данчевский, Вараксина, Купченко! - как из пулемета выпалила Томочка. И подготовиться следующей пятерке!
       - Ну что, девчата, пошли страдать, - уныло произнес усатый  Валера. - Ни пуха нам ни пера.

       Посередине большой комнаты стоял стол, покрытый зеленой скатертью. За ним, на стульях с потертой плюшевой красной обивкой, сидели мужчина и две женщины. Аля взглянула на мужчину. Это был знаменитый  режиссер Мартынов, председатель приемной комиссии. Держа в узких ладонях с длинными узкими пальцами стакан, он катал его по столу, казалось, не обращая на происходящее никакого внимания.
       Секретарша Томочка отобрала из стопки пять тощих папок и положила на зеленую скатерть перед комиссией.
       Мартынов перестал катать стакан, лениво перелистал верхнюю  и спросил, чуть растягивая слова:
       - Кто тут Юсупова Зульфия?
       Зульфия вскочила, будто подброшенная пружиной.
       Мартынов изподлобья взглянул на нее.
       - Ну-с, что намерены читать?
       - Извините, я Алишера Навои прочту.
       - А почему извините?
       - Мне сказали, что здесь любят, когда читают Евтушенко.
       Мартынов улыбнулся.
       - Пожалуйста, - попросил он. - Начинайте.
       Зульфия сглотнула слюну, вся напряглась и звенящим звонким голосом начала:

       - "Тебе, чья крепость горя - горный кряж,
       Я крепости тоски бессменный страж,
       Пишу в слезах, измученна судьбой...
       О, милый чужеземец, что с тобой?..."

       Наконец она окончила и замолчала, хлопая длинными пушистыми ресницами.
       - А танцевать умеете, - вдруг спросил Мартынов.
       - Только... Я только под музыку, - растерянно произнесла Зульфия.
       - А вы напевайте что-нибудь сами.
       Зульфия опустила голову и поплыла по комнате. Ее гибкая фигурка плавно извивалась в танце, а руки тонкошеими лебедями вились над головой.
       - Спасибо, садитесь.
       Зульфия остановилась, испуганно поморгала и села рядом с Алей.
       - Ну как? - еле слышно прошептала она. - Я чуть со страха не умерла.
       Аля сжала ее локоть.

       - Следующий! - произнес Мартынов и передвинул папки к сидящей рядом женщине в элегантно завитом рыжем парике. - Виктория Андреевна, пожалуйста.
       Женщина в парике сразу оживилась, потянула папку к себе.
       - Абитуриент  Истомина, - спросила она. - Чем порадуете вы?
       - Я прочту стихотворение Александра Сергеевича Пушкина, - быстро ответила Аля.
       - Пушкин, это прекрасно,- произнесла Виктория Андреевна. - Пушкина сегодня, кажется, еще никто не читал. Начинайте!

       - "Гонимы вешними лучами
       С окрестных гор уже снега
       Сбежали мутными ручьями
       На подтопленные луга
       Улыбкой ясною природа
       Сквозь сон встречает утро года..."

       Слабость возникла где-то в животе, постояла там немного, поднялась выше, дошла до гортани, и Аля остановилась.
       - Что же вы? Так хорошо начали.

       - "Синея блещут небеса
       Еще прозрачные, леса
       Как будто пухом зеленеют..."

       - Извините, я не могу сейчас.
       - Ну что ж. Не можете, тогда идите, - равнодушно сказала Виктория Андреевна.
       Мартынов со звоном приставил стакан к графину с водой, откинулся на спинку стула.
       - Одну минуту, - остановил он Алю. - Сколько вам лет?          
       - Двадцать пять.
       - Почему раньше не поступали?
       - Так жизнь сложилась.
       - Двадцать пять - многовато. Окончите в тридцать, пока уму-разуму наберетесь, роль хорошую получите, не один год пройдет
       - Мне все равно сколько ждать!
       - Неужели все равно, - он наклонился к Виктории Андрееане, прошептал что-то ей на ухо, потом спросил: - Еще что-нибудь можете прочесть?

       - "Ты хочешь уходить? Но день не скоро: То соловей, не жаворонок был.Что пением смутил твой слух пугливый: Он здесь всю ночь поет в кусте гранатном. Поверь мне, милый, то был соловей..."

       Мартынов на минуту задумался, потом сказал:
       - У вас получается несколько театрально, все нужно проще, проще, как в жизни... Вот вам последний шанс. Представьте, что разговариваете с человеком, оставившим вас. А вы все время помнили, любили его... Нам не нужен какой-то особенный текст. Нужно настроение. Понятно? Попробуйте...
       - Здравствуй, давно тебя не видела, - произнесла Аля, чувствуя, что говорит совсем не те, совсем другие слова.

       Вдруг она почувствовала, как жалость к себе, страшная жалость к себе возникает в ней, жалость за то, что до сих пор любит, жалость, что не сможет скрыть это от людей, находящихся в этой комнате.
       - Я не могу так, - тихо сказала она.
       - А что такое? - поинтересовалась Виктория Андреевна.
       - Мне нужно, чтобы хоть кто-нибудь стоял рядом.
       Мартынов вытащил из кармана пиджака платок, медленно вытер лицо.
       - Пожалуйста, пожалуйста, - разрешил он.

       Аля оглянулась, подошла к Валере.
       - Можно тебя попросить? Ты только стой, только стой рядом.
       Валера  растерянно посмотрел на нее, поднялся  с места и, не зная что делать, переступил с ноги на ногу.
       - Вот мы и увиделись. Вот и увиделись. Что ж не спрашиваешь про Сереженьку?... Он вырос  уже, красками рисует... Спрашивает, где папа?  Где папа? ... Что ему ответить?... Слышишь, что?...
       Она сдерживалась изо всех сил, стараясь не расплакаться, но слезы прорвались и, размазывая тушь, хлынули по щекам. Тугой ком подкатил к горлу, встал там, мешая словам, совсем как в детстве, когда она чуть не умерла от дифтерита. Ее руки сжались в кулаки и молотили Валеру по груди, плечам. Совершенно обессиленная, она остановилась, будто сквозь пелену увидела испуганное лицо Зульфии, почувствовала, что больше не сможет произнести ни одного слова, повернулась и побежала к двери.               
       - Куда же вы? - вслед ей удивленно крикнул Мартынов...

       За дверью все так же толпились абитуриенты. Аля спустилась по лестнице на первый этаж, вышла на улицу.
       Из водопродного крана со сломанным винтилем вытекала тонкая струйка воды. Вода собиралась в небольшие лужицы и худеньким ручейком, медленно ползла дальше. Аля подошла к крану, наклонилась и жадно, будто не пила целую вечность, припала к воде.

                Рисунок Ирины Мошкиной