Настоящий эстет

Не без ложной элегантности, но и не без ощутимых  потерь я достиг больших успехов,
пытаясь превратить себя в то, чем стал. Так происходит если достаточно долго жить в ожидании любви. Или после любви. Или совсем без любви. Что в сущности одно и тоже. А может у меня просто не хватило моральных сил опуститься на дно вместе с нашей эпохой и всеми остальными?
 
Еще недавно её героем можно было считать профессионального еретика - простодушного выдумщика абсолютного оружия, серийного убийцу или какую-нибудь мартышку, утратившую волосы и заменившую их идеалами.
 
Времена великих больных прошли. Настали новые милые тысячелетия, исполненные душевного здоровья и еще чего-такого, о чем лучше вслух не говорить, чтобы не было так больно за бесцельно прожитые годы..
 
А с ними явился новый герой нашего времени – корпоративный коллежский асессор с запотевшим забралом, наделенный всеми добродетелями мелкой лживой скотины, и способный только на бытовой алкоголизм или примитивные преступления – педофилию, пытки, откаты и желание обрести веру. Такие твари и раньше внушали мне подозрение. Они находят удовольствие в том, чтобы перманентно пятиться вперед, в то время как я – перманентно назад.
 
И еще я подозреваю, что у них не осталось слез для музыки, лишь смутные воспоминания о слезах пролитых в прошлом... Бесплодное трезвомыслие восторжествовало у них в головах над экстазом.
 
Однако здесь нельзя заходить слишком далеко. Заходить слишком далеко - это предъявлять неопровержимое доказательство дурного вкуса. А настоящий эстет и наследник прежних эпох не любит ни крови, ни возвышенного, ни героев, ни крикливых дам. Рядом с последними начинаешь понимать истинную природу ада.
 
Он труслив и неумел в деле победного мракобесия и пафоса новейших времен. Он любит шутников, а не дедуктивную элегию, престиж или корпоративные подвиги.
 
Но чтобы стать таковым – мне недостаточно инструментальных функций вырождения:
философских благоглупостей, идеи бесконечности, забытых вздохов, патетической гигиены языка, неразделенной любви и прочих колебаний длительности и уловок ума, напрямую связанных с глубинной тавтологией духа.
 
И всё же, несмотря на поставленные себе практически недостижимые цели, мое паломничество за пределы интеллекта можно будет считать состоявшимся, если потребность в равновесии и гармонии, привитая мне  в раннем детстве моим светлым ангелом, моей бабушкой Анастасией Ивановной, а ещё Платоном, Гераклитом, Аверинцевым, Тарковским и Абу Аля Аль Маари, позволит мне сохранить два три обсессивных ритуала недавнего прошлого и, если повезет, ещё и ностальгический суррогат истины, её винтажные предрассудки: способность не злоупотреблять сомнениями, и, как дополнительный аргумент, последний отблеск трогательной элегантности - мою улыбку, так славно оттеняющую одиночество старого дилетанта.