Глупышка Гулим

Глупышка Гулим

Глупышка Гулим
Дария Джумагельдинова
Лечащий врач предложил мне реже пользоваться самолетом: «Ваше здоровье в ваших руках! Будете соблюдать мои предписания – проблем будет меньше, есть и другой транспорт, который может доставить вас в любую точку Казахстана», – сказал Болат Нарзильдович. На конференцию в Алматы я решил отправиться поездом. Перед отъездом предупредил жену: «Никому из знакомых не говори, что уезжаю: не хочу, чтобы провожали». Только как всегда жена пропустила мимо ушей мои слова, она лихо примчалась к поезду на своей машине с подругами и друзьями – из всего любит делать праздники, – явилась к отправке поезда, всучила огромную сумку с едой. Не успел я возмутиться: врач посоветовал еженедельно проводить разгрузочные дни, как жена уже познакомилась с моим попутчиком – пожилым мужчиной. Кадиша обратилась к нему с тоном ревнивой жены:
– Ата, приглядывайте за моим мужем! Гоните красивых девушек из своего купе! Все съешьте! – строгим голосом предупредила она и, чмокнув меня в щеку, вышла из купе. Подружки и друзья расцеловали деда, долго прощались, незнакомец растерялся, мне пришлось оправдываться перед ним:
– Хулиганка! Ничего не могу сделать! – пожаловался я пожилому мужчине. – Пробовал воспитать – не поддается. Озорная, где-то нахальная, скандальная, в обиду себя не даст! – охарактеризовал я жену.
– Хорошо, что такая! И не надо перевоспитывать, – тепло отозвался мужчина. – Женщина должна быть именно такой, какой создал ее Бог. Терпеть не могу сереньких мышек! Ваша жена – красавица, озорница и очень любит вас, для мужчины это главное. А перевоспитывать не надо – был у меня горький опыт. Только не хочу утомлять вас своими рассказами, по себе знаю – в поезде хочется отдохнуть, отоспаться.
– Нет, – уверил я мужчину, – интересный собеседник – большая удача в длинной дороге, в беседе не замечаешь, как пролетает время. У вас есть чему поучиться: опыт, мудрость, знания. Хотелось бы поговорить, послушать.
Мужчина обрадовался, светлая улыбка осветила довольно хмурое, смуглое его лицо, будто луч солнца пробил тучу.
СТАРОЕ ПАЛЬТО
Все чаще я сравниваю себя со старым пальто, изрядно поношенным, потерявшим вид, вышедшим из моды, но сшитым из хорошего материала. Вроде выглядит добротно, хламом не назовешь, и выкинуть жалко. Я решил переубедить старика:
– Да, у вас презентабельная внешность, я сразу обратил внимание, даже мысленно попробовал определить кто вы – профессор, директор, руководящий работник?
Старик скупо улыбнулся:
– Вы правы – я советский профессор, учился в Москве, защитился в Плехановке и горжусь, что получил образование в Советском Союзе. С каждым годом все меньше остается представителей советской школы, страшно становится за образование и науку Казахстана. Пробовал писать об этом статьи – не печатают. В последнее время даже перестали приглашать читать лекции в университет. Кто-то из преподавателей или студентов пожаловался, что не умею хвалить, петь дифирамбы…
Радуюсь, что Казахстан получил независимость, но не согласен с тем, что, начиная от здравоохранения и заканчивая высшим образованием, все должно быть платным. Разве могут стать патриотами дети из многодетных семей, чьи родители не в состоянии постоянно платить за ремонт школы, класса, за подарки учителям. Возможно, государство и обеспечивает школы, но деньги разворовываются чиновниками, а директор потом требует их с учеников. Мои родственники жаловались, что сын отказывается ходить в школу из-за того, что родители не могут постоянно оплачивать поборы – в семье трое детей, отец один работает.
Я как работник образования могу сказать, что и Высшая школа теряет лучшие кадры, на их место приходят десятки, сотни, но они не стоят и одного советского профессора. Были свои плюсы и минусы в СССР, нас называли инородцами, недолюбливали, все-таки была колониальная политика, выбиться удавалось только тем, кто по-настоящему был талантлив. Умные старались получить хорошее образование. Я считаю, даже хорошо, что так относились к нам, мы были молоды и амбициозны. Нам повезло, у нас в Казахстане были замечательные учителя – ссыльные, среди которых были известные профессора, ученые – было чему у них поучиться. Я счастлив, что учился в Москве у блестящих ученых-профессоров, известных во всем мире. Хотелось, чтобы мной гордился Казахстан. По тому, как я одет, образован, судили о нашей нации. Мы все хорошо учились, стремились перенять лучшее, поэтому и были на голову выше представителей соседних республик. Мы верили – Казахстан получит независимость.
Свободного времени у меня было много, была возможность оценить свою жизнь: много принес пользы или вреда? Все чаще хочется запереться и не выходить из дома. Когда-то в кабинете висели мои портреты, в один день я их снял, не хочу смотреть на себя молодого и красивого, портится настроение, почему я бездарно прожил лучшие годы? И не один я чувствую себя обкраденным. Многие живут, не замечая, как прекрасна жизнь. Посмотрите, какое голубое небо, заметьте, самые яркие краски у весны, когда после оставшейся серости пробивается трава и лопаются почки на деревьях, как на фоне нищеты и богатства пробивается изумрудная зелень – хочется воскликнуть: «Какая богатая палитра красок!». Весна – юность природы. На наших глазах она рождается, взрослеет и стареет, каждый год мы становимся свидетелями рождения и увядания и не замечаем, что это происходит и с нами, только природа к нам милосердна, подарила долгие годы. И у человека есть своя весна, лето, осень и зима. Я все чаще размышляю над тем, почему, глядя на увядающую природу, я никогда не задумывался, что времени подвластно и человечество. Теперь понимаю, почему женщины не хотят стареть. Честно говоря, и мужчины не хотят, только у мужчин не принято об этом говорить. Я не хотел и не хочу стареть, старость с каждым годом становится страшнее оттого, что она прогрессирует – как болезнь ее не вылечишь, с ней невозможно бороться, можно только замедлить, она, как смерть, неминуема…
Если бы я мог предвидеть, что когда-то буду стар и останусь в одиночестве, возможно, выбрал бы другой жизненный путь. Пройдя семидесятилетний рубеж, я понял: глупее, самоувереннее человека нет существа. Я жалею, что не успел насладиться жизнью, не так любил, не так жил... Мне остается жить воспоминаниями, и не всегда приятными: я был плохим мужем, отцом, человеком. Наверное, мне нужно выговориться, чтобы не терзать себя мыслями.
Только сейчас я понял, что судьба благосклонна была ко мне. Я был женат на самой лучшей девушке, она стала умной женой, только я поздно это оценил. Жаль, только она теперь не поверит, да и поздно ей об этом говорить. Имя у моей любимой было красивое, нежное – Гулим – цветочек. Только испоганил я жизнь своему цветочку. А как любила она меня, с какой любовью смотрела! Потом взгляд ее изменился, потух, а позже в нем загорался злобный огонь. Я, как ты, хотел перевоспитать ее. И перевоспитал: она стала ненавидеть меня и исчезла из моей жизни.
Я испуганно спросил:
– Она умерла?
– Что вы, жива! И не дай Аллах, чтобы умерла. Просто та Гулим умерла, вместо нее появилась другая, которой я совершенно не нужен.

ДОЖДЬ
– До сих пор помню нашу встречу. Позже Гулим ее прокляла, она говорила, что наша встреча в дождливый день – это слезы, которые она проливала со мной всю жизнь. В то время эту встречу я считал запланированной наверху. В тот день будто оторвался большой кусок у неба: начался сильный дождь, он ни на минуту не прекращался, я сожалел, что вчера помыл машину, не обратил внимания на свинцовые тучи, и переживал, что утром снова придется ехать на мойку. Я с детства любил дождь, выбегал босиком на улицу, не обращал внимания на мамины предостережения – заболеешь: шел шлепать по лужам. Такого блаженства я больше никогда в своей жизни не знал, лучшая пора нашей жизни – это детство. До сих пор помню весенние лужи, цвета топленого молока, теплые, нежные, в них кружились щепки и прочий мусор, они мчались, будто чувствуя, что не добегут, тут же попадали в воронку и исчезали. Вот так и с людьми: некоторым не удается добежать, а другие попадают в такую воронку, что не могут оттуда выбраться. Я благодарен судьбе, что дала возможность полюбить дождь.
В тот дождливый день у дороги я увидел босую девушку, которая смело шагала по лужам, не обращая внимания на водителей, которые ей сигналили. Видимо она, как и я, любила дождь, или что-то другое заставило ее, несмотря на непогоду, идти мокрой. Я тоже стал сигналить, но меня охватила какая-то удаль, можно сказать, хулиганство. Она не обращала внимания, я подъехал поближе и сказал: «Девушка садитесь, я подвезу». Она продолжила свой путь. Открыв дверь, я почему-то стал умолять ее сесть в машину. «Боюсь, – сказала она. И тут я стал уверять, что ничего плохого не сделаю ей: «Я педагог, работаю в вузе, недавно защитил кандидатскую диссертацию, у меня только добрые намерения».
Возможно, я оказался настойчивее других или вызывал больше доверия, девушка согласилась. Увидев под собой лужу, она застеснялась и хотела выйти из машины. Я с улыбкой сказал: «А теперь поздно». Под дождем я не видел близко ее лица. Девушка оказалась настоящей красавицей. Есть такое выражение «лучистые глаза», ее глаза испускали лучи или, говоря современным языком, добрую энергетику.
«Давайте радоваться, что нам не надо мокнуть, у нас есть машина, заодно полюбуемся дождем», – предложил я девушке. «Какой красивый дождь», – произнесла она. Первый, летний, с раскатами грома, казалось, кто-то там наверху негодует и катит тяжелый валун, и хочет сбросить на вашу машину, перед глазами появлялись мимолетные молнии, они быстро исчезали, как бы предупреждая о последствиях. «Давайте пофантазируем, что сейчас творится на небе», – предложил я девушке. Она с юмором что-то ответила, тут прямо перед рулем сверкнула молния, я почувствовал запах паленого. «Скорее, надо ретироваться! – сказал я, – а то завтра появятся сводки: Ахметов – преподаватель вуза с неизвестной особой были убиты молнией». Нам было страшно и радостно, дождь пузырился, и тут я стал рассказывать, как любил лужи. «Вода в лужах как всегда теплая? – спросил я с завистью, зная, что уже никогда не буду, шлепать по ним, как в детстве. «Да, – радостно согласилась девушка, – вода теплая, только я боялась наступить на стекло и поранить ногу, нерадивые водители выбрасывают мусор, бутылки, потом давят их проезжие машины». У меня появилось чувство какого-то родства с ней, любовь к дождю и лужам притягивала. Мы подъехали к красивому дому, она поблагодарила и выскользнула из машины, я не стал приставать, просить телефон, теперь знал, где можно ее найти. До сих пор перед глазами тот дождливый день, который позже Гулим прокляла. «Я встретила тебя в дождь, это слезы, которые проливаю с тобой всю жизнь».
СИРОТА
Гулим была круглой сиротой, воспитывалась у тетушки, у которой было еще трое детей. С утра до вечера она наводила порядок, готовила пищу, осенью заготавливала соленья-варенья. Тетушка баловала и любила своих дочерей, при гостях она рассыпала слова бисером, рассказывая, как любит, обожает племянницу и ничего для нее не жалеет. Двоюродные сестры учились хуже и внешностью были обделены, но поступили в институт и получали высшее образование, Гулим после окончания школы стала настоящей служанкой. По вечерам сестры садились за фортепиано, девушка мечтала поступить в музыкальную школу, но тетушка сделала вид, будто не услышала ее просьбу. Сестры разъезжали на отцовской служебной машине, а Гулим садилась в машину, чтобы купить с водителем продукты. Когда я познакомился с ней, меня поразили ее глаза чуть-чуть с косинкой, смеющиеся, я никогда не видел таких глаз, в них было столько нежности и ласки, будто бог неправильно распорядился и отдал все это ей одной, лишив сестер. Я был счастлив, что попал в эту семью, меня встречали с радушием и любовью. Мне казалось, что ей повезло, ее воспитали благородной и порядочной. Все чаще родственники приглашали нас в гости, Гулим идти не хотела и мне не советовала туда ходить. Когда родился ребенок, я там почти прописался, и тогда впервые услышал, что в семье ее называли Глупышка Гулим. Родные удивлялись, почему я на ней женился, и в какой-то смешной форме рассказывали о растяпе Гулим, которую невозможно чему-то научить и которая человеком стала благодаря стараниям родственников. Молодая жена оставалась одна дома с ребенком. Я не замечал, что с каждым годом все хуже и хуже отношусь к ней. Стал, как бы шутя, называть ее Глупышка Гулим, она пробовала возразить, обидеться, но это подзадоривало меня, я оскорблял ее и не хотел слушать оправдания. Родственнички удивлялись, как можно было полюбить ее: есть лучше, умнее, красивее, из хорошей семьи. Позже стали уверять, что она околдовала такого умного, перспективного мужчину, и все чаще говорили, что она не пара мне.
Первый раз я избил ее, когда сыну исполнилось семь месяцев, я долго не мог забыть ее растерянное лицо, даже слез у нее не было, она смотрела на меня с недоумением: «Неужели это ты?» – будто спрашивал ее взгляд. В тот день я пришел домой поздно, лег спать, утром ушел на работу. Перед глазами было ее лицо. В тот день я помог ее младшей сестре сдать экзамен, родственники Гулим пригласили нас в гости. Я признался им, что мы поссорились, тетушка абсолютно не расстроилась, сказав: «Приходи без нее». В тот день на Гулим был выплеснут ушат грязи, и я поддакивал – она на самом деле неряха, ничего не успевает делать. Дома меня встретила измученная Гулим, ребенок болел, сутками не спал, она, бедная, одна мучилась с больным малышом, ни словом не упрекая меня. Я понял, что родственники заступаться за нее не будут, у меня были развязаны руки, я избивал ее, ненавидел, и ни разу не спросил себя за что. Ей некуда было податься, я помню, как после свадьбы она вздрагивала, соскакивала с постели, потому что родные не разрешали ей долго спать. Гулим на глазах расцветала, я видел, как у мужчин загораются глаза при виде ее, и еще больше обижал. Она молчала, судьба оказалась к ней жестока, она рано стала сиротой, а потом несчастной женой.
Мне семьдесят пять лет, мне нельзя обижаться на жизнь, я познал большую красивую любовь, но не оценил ее. Я женился на замечательной девушке, но испортил ей жизнь. Возможно, причина еще в том, что я рано потерял мать, мачеха ненавидела меня и настраивала отца против. Повзрослев и встав мужчиной, из-за нее я возненавидел всех женщин. Это произошло не сразу, женитьба с Гулим изменила меня ненадолго. В конце концов, воспоминания о мачехе и ее родственники сделали меня монстром. Постепенно я возненавидел свою жену, а она, бедняжка, позже поняла, что встречи с ее родственниками заканчивались нашими ссорами, и все равно быстро забывала обиды.
Жалею, что ни разу не задумался, почему сам своими руками исковеркал жизнь любимой женщине и детям. Я был и плохим отцом: избивал детей, при виде меня они прятались, когда выросли я видел, как они сжимают кулаки. Глупышка Гулим не позволяла им кинуться на меня, к тому времени они превратились в трех богатырей. Если бы можно было что-то изменить, я бы упал на колени перед женой и попросил прощения, но поздно. Я с подозрением и недоверием относился к тем, кого должен был любить и оберегать, я превратил в ад жизнь своей семьи. Меня ценили в министерстве, я перешел в научно-исследовательский институт, считался воспитанным и культурным руководителем.
Главное – обеспечить семью. Обеспечил, но не дал им спокойной жизни. Мы поселились в новом доме, где жили и мои бывшие коллеги с другого института. Гулим скрывала наши ссоры, она не выбегала, как соседки, в подъезд и не кричала о помощи. Она приучила и детей не кричать, а забиваться. Я с детства был злым, заносчивым, после смерти матери ополчился против людей. В двадцать пять лет защитил кандидатскую, в сорок пять защитил докторскую диссертацию. В те годы люди с моим образованием получали достойную зарплату. Я не был обделен внешностью, был красивым, высокого роста, но имел много комплексов. Во мне жили два человека: на работе я был профессором, интеллигентом, дома же превращался в зверя, избивал жену и детей, они старались не попадаться мне на глаза. Как-то дети высказали мне, что не помнят ни семейных ужинов, ни семейного праздника. Если приглашал гостей, то кричал, что к приходу гостей не успеем приготовить угощенье, когда уходили гости – что не люблю бардак, заставлял до поздней ночи убираться. Дети выросли, а каково стало Гулим. Пока дети были маленькими, мое нетерпение сделало меня циничным и непорядочным. Я всегда был недоволен, срывался на детях. О, если бы можно было что-то изменить! Но дети выросли, разлетелись, и я в их памяти остался монстром.
Вы смотрите на меня с такой надеждой, будто я смогу научить вас чему-то, поделиться опытом, я же – несчастный пожилой человек, который сам запутался в этой жизни. Если бы не мачеха, не родные Гулим, возможно, я стал бы другим. За все время я ни разу не сознался себе, что источник моих бед – я сам. Я редко смотрю на себя в зеркало, не хочу видеть, как меня предало мое тело, оно стало быстро стареть. А я ведь был очень красивым мужчиной, в которого влюбилась моя глупышка Гулим, тысячу раз пожалевшая, что связала семью с таким зверем. Почему мужчинам все позволительно, почему Гулим не остановила меня, почему разрешила издеваться над ней? Потому что была сиротой и воспитывалась в чужой семье, глупышка хотела иметь свою семью, но я этого не понял и не хотел знать. Я превратил Гулим в животное, оскорблял, избивал, унижал ее. Перед моими глазами ее несчастное лицо, руки дрожат, она не может сказать мне ни слова, я бью ее и получаю от этого удовольствие. Если бы тогда кто-нибудь заступился за нее, может, я остановился бы. Она была матерью моих детей, которых я тоже особо не жаловал. Я был мразью, истязал свою семью, зная, что они от меня зависимы. Когда дети выросли, они выговаривали матери: «Как ты могла жить с таким животным?». Прошло пять лет, как Гулим нет, я не могу найти себе покоя, перед глазами наша жизнь, ужасные картины – мне стыдно.
Я был счастлив, что у моей жены большая семья, ее родные радушно меня приняли, устроили хорошую свадьбу. Я верил ее родственникам и поздно понял, что зря не послушал жену, когда она просила реже общаться с ними. Они сделали все, чтобы я возненавидел Гулим, унижал, обижал, слушал ее родных и верил их словам. А тетушка возненавидела ее за то, что она удачно вышла за меня замуж. Гулим не имела образования, была доброй и доверчивой, полюбила меня. Вначале я был ее спасителем, а позже стал ее тираном, избивал за малейшую провинность, она боялась меня. Когда я что-либо искал, мне казалось, что вещи разбросаны как попало, у нее тряслись руки, я обзывал ее разными словами, а она прощала меня. Я знаю, она любила меня, только я пинками выбил из нее это чувство. После каждой ссоры она первая пыталась помириться, готовила мои любимые блюда, а я наслаждался ее добротой. Как мне стыдно!!! Удивляюсь, какими жестокими были ее родственники, с годами тетушка возненавидела ее, будто Гулим виновата, что у ее дочерей не сложилась личная жизнь. Двоюродные сестры были толстыми, сварливыми и ленивыми, но на словах они наделяли этими качествами Гулим, и я почему-то им верил. Они весело подтрунивали над моей женой, вспоминали, насколько она доверчива, и, слушая их слова, я стал по-другому на нее смотреть. Я, как и они, считал, что ей повезло со мной, знал, что идти ей некуда, издевался, оскорблял, называл ее курицей, глупой, а позже и дурой. Я чувствовал свою безнаказанность, что-то держало меня, я не собирался жениться на ее племянницах, даже не знаю, чего я добивался.
У меня хватило ума помочь ей получить образование, но произошло это после рождения третьего ребенка. И детей я настраивал против, называл ее недотепой, дурочкой и со временем и воспитал в них пренебрежительное отношение к матери. Конечно, дети любили ее, но я делал все, чтобы они плясали под мою дудку. Я все время ее перевоспитывал, родные говорили, что она плохая хозяйка – она была замечательной хозяйкой, родные приходили к нам в гости и все время находили, что у нас не очень чисто, еда не очень вкусно приготовлена, и я соглашался с ними. Каким я был дураком, не имел своего мнения, меня устраивало, что тетушка восхищается мной, считает Гулим недостойной меня, с чем я охотно соглашался. Никогда не задумывался, что из-за зависти они превратили мою жену в покорное существо.
Шли годы, Гулим устроилась на работу, взрослые дети помогали, убирались, мы перестали ссориться, я был уверен. что моя Гулим счастлива. Жизнь вроде налаживалась, а потом жена начала рисовать, она пошла учиться, и у нее неплохо получалось. Хоть мы с детьми и посмеивались, но Гулим стала другой, она получала удовольствие. Ее портреты были слабыми, но ей удавалось рисовать глаза, а глаза – это душа человека. Жена стала ездить по стране, устраивать выставки и нашла признание. Воодушевила ее семидесятидвухлетняя россиянка из глубинки. Гулим стала успешной, востребованной, и все чаще задавала мне вопросы: почему по-хамски относился к ней, за что избивал невинную влюбленную жену, за что так возненавидел ее. Она стала другой: озлобленной и властной. Я остался один и все время задаю себе вопрос: почему я был слеп, что я хотел исправить в Гулим? Мне ведь повезло. Она была умница, никогда не сплетничала, была доброй и веселой. Первые годы нашей жизни я помню очень ярко: тогда у Гулим было счастливое лицо, солнечная улыбка. Теперь у моей Гулим другое лицо. Она говорит: «Спасибо, что превратил мою жизнь в кошмар, если бы не ты, я бы не стала стервой». Она права, я своими руками убил ее любовь и уважение к себе. Я был уверен, что всегда буду молодым и красивым. Я любил ее по-свому, никогда не изменял, просто я не знал цены своему счастью, никогда не задумывался, за что я истязаю любимого человека. Я любил и буду любить ее, только Гулим перестала смотреть на меня как в юности – для нее я просто сожитель. И в этом виноват я сам. Сынок, никогда не поднимай руку на жену, она не простит, и старость у тебя будет ужасной. Я не один такой.