На веранде

   Дачу продали. Старые вещи, давно позабыв, что такое настоящее человеческое тепло, с радостью прижимались к потным телам грузчиков, кидавших их в кузов самосвала. Своенравный дождь наплевал на синоптиков и, вопреки их прогнозам, опустился на землю тяжёлым занавесом. Рабочие заскочили в кабину, и машина, подминая вмиг промокшую некошеную траву, выехала с участка. Впопыхах грузчики и не заметили, что в углу покосившейся веранды осталось потрёпанное кресло, на сиденье которого устроился старый ботинок.

— Ну вот, — проскрипело кресло, — опять мы никому не нужны!
— А может, это и к лучшему? — прошамкал ботинок, стараясь просунуть язычок сквозь проволоку, заменившую шнурок. — Можно подумать, ты раньше не понимало, что старики никому не нужны!
— Понимало, но принять этого не могу, — ответило кресло. — Всё равно обидно!
— Понятно, это деменция! — быстро поставил диагноз ботинок, часто бывавший в поликлинике. — Соберись, а то, смотрю, ты совсем расклеилось!
— Ну а что ты хочешь? Возраст! Кожа в морщинах, да и проржавевшие пружины нет-нет да и кольнут воспоминаниями душу. А вспомнить-то нечего, только обиды! Все всегда поворачивались ко мне спиной да местом, откуда ноги растут.
— Цыц! — клацнул оторванной подошвой ботинок. — Про ноги ни слова! В ногах правды нет, это я знаю точно.
— Вот видишь, — скрипнуло кресло, — и ты обиду затаил! Хотя тебе, наверное, есть о чём вспомнить. Многое видел, не то что я.
— Хватит стонать! Ничего я не затаил. Я просто во всём ищу хорошее. Конечно, мы, вещи, не можем изменить свою судьбу, но не замечать приятных мелочей не имеем права. Послушай, нас забыли на даче, и вряд ли за нами вернутся. Это же прекрасно! Значит, мы проживём дольше других. И жизнь у нас была неплохая.

Кресло затрещало от возмущения.
— Это у тебя неплохая! Путешествовал и многое видел. Ты был в постоянном движении. А я? Представь, на протяжении восьмидесяти лет передо мной одни задницы!
— Зато они мягкие! — парировал ботинок. — На тебя же ногами не вставали. Вот тогда-то давление зашкаливает! Ты всё скрипишь и скрипишь. А как хозяева из-за тебя спорили, кому на тебя усесться и телик смотреть? И после этого ты говоришь, что тебя не любили! А твой дружок пылесос? Не любил ли он тебя? Наблюдал я, как он на свиданку собирался, насадочку специальную, как корону, нацеплял — прихорашивался. Видел я, как он к тебе цеплялся, не оторвать. Гудит, пыхтит, но не отпускается. А про ухажёра своего китайского, с идиотским названием «пипидастр» — забыло? Яркий такой, ворсистый! Как он тебя обхаживал? Я-то помню! Нежный такой, наэлектризованный, всё пылинки с тебя сдувал. А ты стоишь довольное, ножки свои кривенькие в пол упёрло, подлокотники развернуло, и млеешь. И так всю жизнь, несмотря на возраст. И после этого ты ещё чем-то недовольно? Молчало бы лучше!

Потёртая кожа на сиденье напряглась и лопнула. Тонкая пружина с треском вырвалась наружу. Ботинок вздрогнул и свалился на пол веранды. От удара его подошва отошла ещё сильнее, показав маленькие гвоздики, похожие на мелкие, ровные зубки.
— Ты душу-то себе не рви! — прошептал он. — А то, гляди, совсем рассыплешься.
— Попробуй обратно забраться! — скрипнуло кресло. — Я к тебе уже привыкло, как к коту.
— Не получится теперь, — оттопырив подошву, улыбнулся ботинок. — А про кота — это ты хорошо вспомнило! Вот он-то тебя любил до беспамятства. Вскочит на сидушку, и давай лапками нежными тебя наминать. А сам язычок розовенький выпустит, и мурчит, как невменяемый, аж заходится! Потом в клубочек свернётся и греет тебя всю ночь. Короче, жизнь у тебя была полна нежности и любви. Было бы повнимательней, не скрипело бы сейчас: всё не так да не эдак! Вот я уж точно могу пожаловаться на судьбу, но не буду. Потому что, считаю, прекрасных моментов всегда больше. Просто мы их воспринимаем как должное и не замечаем. А случись неприятность, верещим: беда, беда! А ведь это не беда вовсе, а очередной урок, чтобы не повторять ошибок.

— Может, ты и прав, — согласилось кресло, кивая торчащей пружиной. — Судя по твоему виду, судьба изрядно тебя потрепала, а ведь, помню, было время — блестел ты, как начищенный самовар!
— Да, жизнь моя была полна неожиданностей, — задумчиво ответил ботинок. Он наконец-то полностью вытащил язычок и облегчённо вздохнул.
— Вот теперь можно нормально поболтать! Ты знаешь, когда я был молодым и жил в коробке, то всегда думал, что я свободен и предо мной открыты все пути, а я могу выбрать свою дорогу. Но я попал, и понял, что был неправ.
— Куда попал? — удивилось кресло.
— Попал на ногу. Наглая ступня влезла в меня без предупреждения! Я сопротивлялся и сжимал её так, что трещали швы. Тогда она пошла на хитрость. В меня влили водку и натолкали старые газеты. Как же меня мутило! Читать я, конечно, не научился, но алкоголем пропитался полностью и, естественно, стал мягче и уступчивей. Тогда я понял своё предназначение и начал во всём искать радости. Первое время хозяин был ласков и делал мне массаж. Намажет кремом, и растирает мягкой бархатной тряпочкой. Я тебе скажу: незабываемое ощущение! Но и гонял он меня будь здоров! И туда, и сюда. В любую погоду — и в сухую, и в мокрую. Кстати, на обувной полке всегда полный бардак. Но я был в авторитете. Всех спорщиков всегда по углам распинывал. Бывает, сцепится тоненькая босоножка со старым валенком, и давай спорить. Она пищит: жизнь прекрасна! Всегда тепло и сухо. А он своё доказывает, аж войлок дыбом: жизнь — это сплошное ненастье и холод. Не понимают, неучи, что всё в этом мире относительно.
— Чего-то ты не о том рассказываешь! — перебило кресло. — Поговаривают, что все ботинки те ещё ходоки, особенно левые. Это правда?
— Нет, конечно! Я вот левый, но всегда держался своей пары, а если и было что-то, то не по моей вине.
— Ха-ха! — скрипнуло кресло. — Все вы так говорите!
— Ну вот слушай! Прицепилась ко мне как-то жвачка. Горячая штучка оказалась, весь день на нагретом солнце асфальте провалялась. Увидела меня, и прилипла. Ну погулял я с ней по улицам. Так она не отстаёт. Домой ко мне припёрлась. Ох и разговоров потом на полке было. Хозяин её два часа от меня отскребал.
— Понятно, — сказало кресло. — А ещё говорят, что ты с самой батареей дружил?
— Было дело, — ответил ботинок. — Только не с батареей, а с масляным радиатором. Вот он уж очень влиятельный! Всю температуру в комнате под контроль взял. Они с подельником-электросчётчиком даже хозяина порой в долги загоняли. Крутые ребята! Как-то попал я под дождь, промок сильно и, естественно, подмочил честное имя нового носка. А он, в свою очередь, очернил ногу нестойкой краской. Скандала было не миновать. Вот я и кинулся тогда к радиатору, чтобы он высушил меня. Мол, я не при делах!
— Ужас какой! — воскликнуло кресло.
— Ужас, конечно. Горячая была ночка. После этого у меня и появились первые морщины и белые разводы. А шнурки вообще свернулись в спираль.

Вещи притихли. На участок приехал новый хозяин дачи. Он поднялся на веранду и огляделся. Увидев кресло, он чертыхнулся.
— Ну и работнички! Сказал же — всё увезти! Нет же, что-то да не доделают! Придётся сжечь эту рухлядь.
Он махнул рукой и пошёл разводить костёр.
— Ну вот и всё! — заскрипело кресло. — Теперь уже не отвертеться!
— Похоже, ты право! — подтвердил ботинок. — Но, может, ещё не всё потеряно?
Дождавшись, когда огоньки пламени обхватили мелкие щепки, хозяин вернулся на веранду и взял кресло за подлокотники. Поднял его перед собой, сделал шаг вперёд и наступил на ботинок. Нога его подвернулась, и хозяин вместе с креслом рухнул на пол.
— Тьфу ты, значит не судьба! — пробормотал он, потирая ушибленный локоть.

    Дачу перестраивали целый год. В углу новенькой веранды, пахнущей свежей краской, стояло отреставрированное старинное кресло. Оно сияло новой кожей и отполированными гнутыми ножками. Рядом, под самым потолком, на ярко-красном шнурке, привязанном к деревянной балке, висел рваный ботинок: облагороженный, покрашенный и покрытый лаком. Маленькая лесная птичка устроила в нём своё гнездо.

04.06.2021