Я - махновец. Сон

Я - махновец. Наш отряд должен был вместе с красными штурмовать Перекоп.

Однако перед началом операции мы решили уйти в Гуляй Поле. "Пусть краснож..пые сами лезут на белые пулеметы. Нашли себе дураков!".

Красные начинают нас преследовать. По всем правилам военной науки прижимают к реке, и обкладывают с трех сторон. В какую сторону не пойдешь, везде щетинятся винтовками красноармейцы.

Что теперь делать, непонятно? Красная боевая машина работает безупречно.

В центре нашей позиции большой деревянный двухэтажный дом. Видимо сельская школа, в которой мы теперь и проводим время.

Одна часть наших бойцов сидит в нем. Другая - во дворе и под окрестными деревьями. Ощущается общая деморализация.

Пытаясь взбодрить себя, мужики играют на гармошке.

Эх, яблочко,
куды ты котишься?
До повстанцев попадешь,
не воротишься.

Черны кони мчат
полями чистыми,
будем землю удобряти
коммунистами.

Пароход идет,
Круги кольцами,
Будем рыбу годувати
Комсомольцами!

Ось идет чекист
за разверскую,
а теперь висит
за березкую!

Комиссар идет
с червонной пикою,
а теперь висит
за осиною!

С ветвей на поющих недоуменно смотрят вороны. Человеческие разборки их не касаются. Время от времени они каркают.

Меня песня не веселит тоже. Погруженный в грустные мысли, я обхожу нашу подковообразную позицию. Нет, не вырвешься!

Красные со всех сторон. Как мы умудрились завести себя в такую ловушку - непонятно? Неужели было некуда отступать? На таких просторах!

Захожу в дом. Спрашиваю: "Чего там, блин? Какие новости?"

- "Начали переговоры с Фрунзе", - отвечают мне.

- "О чем переговоры?"

- "О сдаче, конечно. А что еще делать? Фрунзе - мужик хороший. Войдет в положение. Пожалеет. Не будет же нас расстреливать!?"

Перехожу в другую комнату. Она оказывается горницей нашего старого сгоревшего семейного дома. Из окна виден стоящий во дворе, покрытый красной скатертью стол, за ним сидят четыре военных, передающие друг другу какие-то бумаги.

Крайний слева - средних лет мужчина с усиками, напоминающий Николая Губенко. Он крепко сбитый с достаточно добродушным лицом. Это Михаил Фрунзе.

Стоящий у окна махновец что-то оживленно обсуждает с красноармейцем из его охраны. Он передает ему свою винтовку. Тот осматривает. И возвращает обратно. 

- "Маузер...", - хвалится махновец. "Трофейная. Безотказная. Чудо, а не оружие. Никогда осечки не дает".

- "Да, хорошая", - соглашается собеседник. "Я знаю... Ерманского производства. Я, братка, с четырнадцатого года воюю. Все знаю".

- "Ты чего?" - спрашиваю я махновца. "Вы что обсуждаете?"

- "Да, вот решил красным свою винтовку продать. Или обменять на что".

- "А чем ты стрелять будешь, когда бой начнется!?"

- "А у меня еще обрез кавалерийского карабина есть. Не боись".

Покидаю горницу, и иду на терраску, где, видимо, пьют чай наши командиры.

- "Вы знаете, что делается? Там один уже красным  собрался свою винтовку продать. Вы в курсе?".

- "Так у тебя же есть наган", - говорят мне. "Ну, и пристрели его".

Возвращаюсь в горницу. Парень продолжает активно торговаться с красноармейцем у окна.

Я достаю из кобуры револьвер, и несколько раз стреляю ему в спину. Он бесшумно падает на пол.

Осматриваю доставшуюся мне винтовку. Передергиваю затвор. Оружие, действительно, хорошее. Из нее можно поразить цель и за сто-двести метров. Не то, что как это из нагана...

Фрунзе же и другие красные, как ни в чем не бывало, продолжают сидеть за столом и изучать какие-то бумажки.

- "Товарищ Фрунзе", - обращаюсь я к нему - "Как же так получается, что рабочие и крестьяне уничтожают друг друга? Мы же все трудящиеся".

Фрунзе поднимает на меня глаза. Как-то по-ленински лукаво ощупывает меня взглядом.

- "А кто же, боец, просит вас восставать против Советской Власти? Вы же сами продуцируете такое положение".

- "Михаил Васильевич," - объясняю ему я - "Но ведь власть должна быть народной. А вы насаждаете власть чекистов и комиссаров. Вы уже распоряжаетесь людьми как безропотной массой.

Вот всеобщую мобилизацию ввели. В стадо уже народ превратили. Себя его пастырями назначили. Что хотите, то с ним и делаете. Теперь жить - только ваши декреты исполнять. За горло народ взяли. Империалистическую войну осудили, а если вашим вождям в голову втемяшится - всех на новую "революционную войну" погоните".

- "Сынок", - как-то вдруг сердечно говорит Фрунзе - "А у вас что, власти нет? У вас нет власти комиссаров, но зато власть ваших атаманов.

А комиссары, в отличии от них, все же люди культурные. Некоторые в университетах учились. Бессудных расстрелов они не допускают. Ну, а совсем без власти народ жить не может. Там, где на Руси власти нет, там беспредел. А то - еще хуже".

Его речь перебивают оружейные раскаты. Все. Сейчас наше последнее сопротивление подавят.