В больнице

                (Посвящается М.Зощенко)

                В БОЛЬНИЦЕ.
               
           Я раз в пять лет по внутренним болезням в больницу ложусь. Так вот прихожу я в лечебницу пробили меня по базе по компьютеру, взяли пакет документов, предложили ждать. Пригласил я себя присесть на ближайшем диванчике и стал смотреть по сторонам. Народу много, не протолкнуться весь предбанник забит. Понедельник день тяжёлый, все видать и решили полечиться и отдельные свои органы хирургическим методом подрезать. Благо у нас доктора хирурги ещё остались, не всех разогнали оптимизацией и разбазариванием высококвалифицированных кадров. Хороших докторов хвалит народный контингент, особых даже очень. И все в приватной унылой беседе напропалую некоторых дюже рукастых рекомендуют. Я уши-то навострил, в голове своего доктора хирурга Выдерганова держу, даже на бумажке его фамилию записал и молчу втихомолку, чтобы секрет не выдать, зачем языком зря чесать, против ветра цветы поливать. А рядом граждане наперебой без остановки хвалят то пульмонолога Осклизлого, то Сердечноперебоеву терапевтичку, ортопеда Переломаева.
           Народ валом прёт с раннего утра на поступление в больничку на лёжку с дальнейшим лечением, либо скальпельным вмешательством по органам внешним и внутренним. У кого что, проблемы боли и недомоганий разные, у всех своя специфика. Кто в хирургическое, кто в терапевтическое, кто в пульмонологическое. Так сказать, всех распределяют согласно болевому ранжиру. Есть и срочные больные, поступающие с резко возникшими болями по скорой. Им особый почёт, завывания сирен и уважение, согласно крику или терпежу невмоготу. Падениям и попаданиям во всяческие несчастные случаи тоже особое незамедлительное отношение. А есть и такие, как я плановые, то есть с определённым договором на конкретный день лёжки в стационар. К нам таким проще относятся, менее вероисповедальнее. Операция плановая, ещё терпящая времени в медицинском плане, а в человеческом личном уж побыстрее бы пройти предбанник и залечь на выделенное койко-место.
           Я даже немножко разволновался внутренне. Устал смотреть на страждущих и болящих, я это не очень-то люблю. Сам начинаю заболевать, мнительный значится, как медицинскую книгу читаю чужие болячки и всё себе присваиваю. Жутко мне всё это противно, вроде взрослый мужчина и к боли надо приучаться постепенно, а не могу. Во-общем, внутри у меня всё взбеленилось, перекособочилось, тоска и плесень стала смертная нападать. А перед этим укладыванием в больничку, я, взял с собой важное на первачок, как сказали на семь-десять дней будь готов. Пища духовная оказалось мне нужней. Я ко всему прочему перерыв дома все три книги и не найдя нужной непрочитанной пошёл на развал и купил за двести рубликов «Братьев Карамазовых». Давно хотел, думаю самое-то под операцию в больничке почитаю, странички ресничками почиркаю. Сижу, глазами уныло вожу по фолианту, всё ж операция впереди, ещё и устроиться надо, и вырвали ведь из привычной атмосферы.
           Мимо на каталке санитары быстро провезли жутко орущего мужчину, после аварии видать. У меня под сердцем где-то сильно заныло, рука неметь от нервов начала. Схватил я книгу и давай её читать с самого что ни наесть сначала. «Карамазовых» родимых. Читаю, а строк не вижу, плывёт всё в радужной дымке. И пальцев на руке не чувствую, нервенное состояние. Внутреннее какое-то волнение, трепыхание, звон какой-то церковный и поп видится с кадилом. Лихо по церкви по кругу идёт и машет им. И мне как-будто, как дал кадилом, аж уголёк из лоханки выпал, я дёрнулся как-то даже назад. И стал ругать себя за излишнюю детскую мнительность. Не первый раз чай ложусь в больницу. - Соберись, - говорю себе, - ты же мужик, не растелешка какая-нибудь женская. «Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда… - читаю я, - … по трагической и тёмной кончине своей, приключившейся…»
           - А-а-а… кончине! – вздохнул я. В этот момент ко мне подсела бабушка, лет этак восьмидесяти с сумкой, видать ложится на покой… временный, в смысле подлечиться, палату ждёт в какую определят. – Посидеть надо, - говорит старушка юркая.
           «…именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового…», - читаю дальше. Вдруг бабушка начала как-то немножко заваливаться, сидючи рядом со мной. Тут же к ней подбежала женщина с высокой грудью, довольно аппетитной и сказала: - Мама, ну подождите в палате отлежитесь, вас там подлечат. Ну никак вы не хотите в больницу. Да никак вам дурно что ли? Обморок! Медсестра, помогите. Подошла медсестра и бабушку-проказницу под локотки куда-то повели. Я пересел, да бы оставить неудачное место, ну чтобы, значит, не прилипла всякая гадость.
           В регистратуре меня попросили предоставить недостающие справки и паспорт. Сверили данные и сказали подняться в хирургическое на сестринский пост со всеми документами. Я прибыл на нужный этаж, отдал, отстояв очередь, необходимый пакет бумажек. Предложили ждать дальше на диванчике. Я сел на новое место, никем скоро не занятое. Осмотрелся кругом, мимо туда-сюда идут шеренгами колотые, резаные, забинтованные. Эшелонами проезжают каталки с больными под простынями. Открыл книгу, чтобы не видеть лишних сумасбродств поступающих и распределяющихся больных. В этот момент вырулила из-за угла каталка с большим чёрным во всю длину, лежащим на ней пакетом.
           - Там человек, жмурик, мёртвый! В пакете, засунули, спрятали, как скоропортящийся товар. Мама родная, - возопил я внутренне, - что я ещё сегодня насмотрюсь. Я же просто по своим делам. Да нет, я не боюсь вот этого… «кончины» этой, я не хочу этого видеть лишний раз, я же по другим делам.
           «… бестолковость какая- то особенная национальная. Он был женат два раза…», - продолжил я читать. Тут же ко мне подсела та же самая бабушка, одна на собственных ногах, уже в байковом халате с васильками. Очень бледная, слабо как-то подмигнула мне, мол всё хорошо, держись милок, жмуркнула как-то провалившимися глазами и прикорнула умильно головой к моему предплечью. «Сосваталась» старая. Я напрягся, оторопел чуть-чуть немного. Бабушка, произнеся: - Тут хорошо, место покойное, - начала опять валиться вниз. С криком: - А вот она! – к ней подскочили два санитара и куда-то её потащили.
           Я пересел на диванчик в уголок, прочь от проклятого места. Что она ко мне липнет, и валится валом, не накликала бы беду. Мне своих проблем хватает. Ещё место не дали, с доктором не определились. Два у них там лучших хирурга Выкройкин и Выдерганов, оба выпускники Растегайки, престижного столичного института. Кого дадут, лишь бы их, а не безрукую молодую поросль. А тут эта старая смерть… пикирующая юность… «болезненное к сердцу припадание», ой, чур меня, на церковный что ли перешёл. Говорю же себе, бегай меньше по службам, с попами пореже беседы веди и дружбу води. Ну, что она ко мне привязалась пожилая тётка.
           - Сумняхин?! – позвали опять меня, - справка об антителах от заразы, где, есть, сдавали? – Да, как сказали! – А где она, без неё никак. Я стал рыться в сумке и нашёл её за «Карамазовыми». – Ну, хорошо, буркнула регистраторша, ждите.
           «… то самоубийства, может быть, не произошло и вовсе…» - продолжил я тупо смотреть в текст. Тут я дёрнулся всем телом и даже возможно у меня произошёл короткий истеричный смешок: - Кха-а-а! А может и нет.
           - Воздуха мне не хватает, - с этими словами подсела ко мне прежняя преследующая, как я теперь уже понял и был в этом уверен, бабушка. Она костлявая преследовала меня окаянная, как бы из других миров. Может уже пора и мне? По спине пробежала лёгкая дрожь. Я вспотел, и предательская струйка потекла между лопаток. – А-а-а! Бабушка была синяя с чёрными глазницами.
           Я стал методично углублённо читать: «… ей… захотелось заявить женскую самостоятельность… против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия…» Бабушка затряслась мелкой дрожью, потом крупнее заколотило её родимую, захрипела и стала падать на пол. Выскочили санитары, и врач. «Ну, где же вы пропадаете? Вам нельзя гулять. В реанимацию её…» И бабушку без сознания, видать, поволокли прочь.
           Резко раздался голос с поста медсестры: - Документы приняты, всё в порядке. Паспорт забирайте. Вам на операцию, значит ко мне, Ваша палата номер семь. Постель там уже чистая, найдёте. – Семь грехов, - подумал я, но вслух промолчал и пошёл искать палату.
           Найдя свою палату номер семь, я выдохнул, ну вот определился с местом. Зайдя в неё, я увидел, что в ней лежат одни старики и все не без изъяна. У каждого деда была какая-то трубка. Трубки эти торчали из разных мест и органов. Все были обмотаны бинтами многослойно. Окна были закрыты. Свободных коек было две, возле окна и рядом с дверью. Я пошёл к койке возле окна. Подойдя к ней, я ощутил запах гниющей плоти, который стал плотно, как в видимом тумане меня окутывать. Сначала запах был сладкий, у меня закружилась голова. Потом противный и у меня стала подкатывать тошнота. На кроватях лежат деды, ощущение от них было то ли умерли, то ли вот-вот умрут, как-будто мертвецкая, пронзило меня. Глаза закачены кверху, рты открыты, у кого-то голова замотана. На дедах видны были кровавые повязки после серьёзных операций внутренних органов. И ничего болезнь не хуже у каждого, чем у других. Больные в духоте и смраде лежали как могли, еле прикрытые и были видны запекшаяся кровь и гноящиеся раны. Чувствовалось здесь кроили и шили, шили и кроили на все лады, и поднимали с того света. - Мама родная, - заорало что-то во мне, я не смогу находиться в этой палате ни минуты. Здесь жуткий запах, невыносимый. Не смогу я вытерпеть миазмы по живому хирургии.
           Всё-таки я справился с волнением, вдохнул весь больничный сепсис, захмелевший сел на кровать возле выхода, переоделся. Думаю, что дальше делать буду, какие предпринимать шаги и где? Как же я спать здесь буду, лучше, конечно, на этой кровати, ближе к двери, больше времени в коридоре буду сидеть. Это была палата мастера-многостаночника Выкройкина. Он говорят из невозможного сошьёт и любым невероятным способом из тела заразу выдавит, ну в смысле вырежет. Сижу на кровати, не могу дышать, вышел в коридор на диванчик. Подошла медсестра, и сказала: - Ошиблась я с вами. Вы у другого доктора, вам в другую палату, но надо подождать, там сейчас прокапаются, и потом постель перестелят. Ваш хирург Выдерганов. Его палата четвёртая. Здесь будете? - Да я уже понюхал, буду ждать. – как в бреду ответил я.
           Четвёртая палата оказалась серьёзней. Её населяли мужчины средних лет. И тяжесть операций была меньше. Много в ней поджелудочных. Но питание у всех приличное, все едят не переставая, жёнушкину убийственную снедь из пакетов, мешая и сладкое и колбасное. Все мужики чистюли, ежедневно меняют трусы и рубашки, у каждого пакеты с бельём, но зубы чистил из всех я один. У одного мужчины в нашей палате ищут доктора всем консилиумом заболевание, не могут найти. Другой из мужиков, лысый с большой головой, как приличная платформа метрополитена, не переставая просил, чтобы ему помогли встать. – Братцы, встать хочу, ну поднимите меня. Никто его не поднимал, только делали вид, что не слышат. А маленький сморщенный мужичонка говорит, что всего Достоевского прочитал и Дюма впридачу. У него болезнь не хуже других, тоже серьёзная, полжелудка вырезали, чуть поест сразу по неотложным в отхожку бежит. Ещё он ночью музыку, да всё больше хорошую, не абы какую, слушает: - Порвали парус, порвали парус, каюсь, каюсь, каюсь. – Коля, - просят мужики, - ты музыку потише слушай. А он на самую тихую ночью слушает без наушников, или мультфильмы смотрит. У него особенность есть, в темноте Коля ничего не видит и посреди ночи фонарик включает и начинает искать что-то, не находит часто, и по глазам бьёт лучом больным нещадно. Курят все, как собаки, все как пепельницы ходят сизые, никто их не гоняет в туалете. Другой на ходунках, с катетером в причиндальном месте, лыжником его прозвали. Он медленно встаёт с кровати, долго оформляет палки, прилаживается к ним кистями рук, и как лыжник сосредоточенно навостряется к забегу, к своему олимпийскому масс-старту. Идёт «быстро» не спеша, выставив вперёд челюсть, как акула, переставляя ходунки, жих-жих, жих-жих. У него такая погружённость в самого себя, на достижение результата, что кажется он сейчас роман напишет или кино полуторачасовое снимет. Его, когда видят, у всех просыпается желание куда-то бежать. Все его пытаются обогнать и в столовую, и на процедуры, и в отхожку. Коля и лыжник с трубкой, как-будто устраивают перегонки, кто быстрее «добежит» до туалета. Некоторые даже пари ставят. Все услужливо и по-свойски, когда я зашёл, стали уже без надобности, я и так её увидел, указывать на кровать.
           - Кто у нас Сумняхин? – заскочил в палату чёрненький мужчина, с волосатыми лапами. Это был анестезиолог. Голова чёрная, борода бритая, синяя. – Значит так, наркоз будет эпидуральный, через позвоночник, многое надо будет в вашем случае отключить и вырубить. Мне вознаграждение пять тысяч рублей, с врачом вы сами договоритесь. И ускакал, ну как все анестезиологи. А я-то думал бесплатно, как прошлый раз пять лет назад по другому случаю. Но доктор-то мой тот же самый будет, он хороший и ничего не берёт.
           Зашёл Выдерганов стройный, светлый, подтянутый служитель скальпеля и здоровой плоти. Выдерганов несёт с собой позитив и чистейшую ауру. Он как-будто не из этого алчного мира с его услугами. Услуга – получить бумажку, услуга – получить медицинскую помощь. Выдерганов живёт болячками и их искоренением. Он призван избавлять от боли. – Ну, здравствуйте, Сумняхин. Ознакомился я с вашей грыжей. Дело пустяшное, не переживайте. Живёте вы рядом, зачем вам тут торчать, идите домой, отдыхайте. А завтра к восьми утра к нам, и, если срочных не будет, сразу вам всё и сделаем.
           - Да, вроде он тот же самый остался внимательный, добрый и ответственный. – размышляю я. - Надо ему будет дать. Сунуть на лапу… в руку вложить. Но не больше, чем анестезиологу. А вдруг не возьмёт? Прошлый раз не брал.
           Койко-место я застолбил. «Карамазовых» бросил на одеяло. Начну сначала, ничего не помню, задурили больные голову. Дома-то лучше, ещё належусь. До завтра, мужики. Иду я по коридору, слышу медсёстры между собой беседуют, беседа довольно тихая, вполголоса, без драки. Одна другой говорит бойко: - Бабушку-то, чой тут бегала, в реанимации, тромб вроде, не откачали, померла.
           Я пошёл домой пешком, одну остановочку. Завтра к восьми утра обратно. Сделают операцию, возможно, и…