Изюмина

Тяжкие и мучительные попытки самоудовлетвориться разрешились в четыре ночи мнимой победой. Иван переходил от одного похабного и извращённого видео к другому много часов подряд, смирившись с невозможностью остановиться, но необходимая разрядка не наступала. Финал он вымучил в четыре часа. В половине пятого, когда солнце уже гладило занавески, дрёма одолела отупевшего от перманентного возбуждения Ивана. Во сне неправдоподобно низко, едва не касаясь крыш домов, летали разукрашенные в веселенькие и избыточно яркие для столь серьёзного дела как авиация цвета самолеты. Самолеты ревели, гудели и дребезжали. А ближе к пробуждению явилась девочка, маленькая, лет пяти, она все шла и шла по бетонному бордюру и никак не доходила до края… Увлеченная, сосредоточенная, она чувствовала себя канатоходцем в цирке, не меньше. И для неё не было ничего, кроме этой забавы. Наивная, детская поглощенность игрой, которой можно было позавидовать. Иван и завидовал, поддаваясь примитивно земному, далекому от сновиденческих миражей, чувству.
….
Утром стало гадко. Изматывающие и мучительные просмотры высосали все силы. Иван страдал виной. Интеллектом он признавал губительность своей низкой зависимости, но плоть сопротивлялась и угнетала.
На улице раскатисто и вальяжно нёсся колокольный звон. Звон, возвещавший победу жизни, накрыл район. Небо, словно распахнулось. «Да, точно,  Пасха сегодня», — равнодушно подумал Иван. Праздник этот и Его смысл были недоступны Ивану. Так, обычный воскресный день. Не более того.
В 12 приехал курьер с едой. Иван почти не ходил в магазин в последние месяцы и пользовался услугами интернет-доставки. Продукты на месте, стандартный набор: куриное филе, хумус, багет, моцарелла, яйца, молотый кофе, бутылочки воды 0,4 (12 штук), прошутто, питьевые йогурты с клубникой и ещё мелочь. Иван особенно не экспериментировал с рационом, брал одно и то же. Даже доставщики компании «Кашалот», приезжавшие десятки раз к Ивану и знавшие его, иронизировали над стереотипностью гастрономического списка.
— Кулич я не заказывал, — сказал Иван, погруженный в проверку экологических пакетов.
— Подарок фирмы, за преданность, постоянному клиенту. Кулич итальянский, «Панеттоне» называется, — причмокивая ответил курьер, вытягивая из терминала крупными пальцами чек. Слово «Панеттоне» он произнёс как-то совсем по-русски и иностранное слово одомашнилось.
— Спасибо, с удовольствием поем, — Иван дал молодому человеку в зелёной униформе на чай пятьдесят рублей и закрыл дверь.
Кулич был не стандартного размера, а поменьше. Этакий куличонок, отпрыск настоящего, могучего, объёмного, как купол, кулича. Иван аккуратно раскрыл картонную упаковку розового цвета и переложил малыша медового цвета на тарелку. С кофе хорошо пойдёт, вот тебе и завтрак. Он не стал делить куличик на ровные части, а жадно принялся отрывать куски шершавого и пахучего хлеба пальцами. Мягкие (наши-то куличи пожёстче) куски легко отделялись и растворялись во рту. Крошки нежно осыпались на пол. В левой руке Иван держал телефон и пялился в Фейсбук, а правой ощипывал кулич. Вдруг подушечками пальцев он ощутил липкий и корявый бугорок. Надо же, какая большая изюмина проникла в тесто, до этого он глотал маленькие, как детские пуговки, чёрные комочки не жуя. Иван посмотрел на гигантскую (по своим изюмным меркам) изюмину и она что-то ему напомнила.  Он очистил ее от теста и повертел в пальцах. Какая прекрасная геометрия: изгибы, линии, впадины, какая восхитительная природная резьба. Но на что же она похожа? На что? «Боже, — подумал Иван, — да ведь это точь-в-точь родинка мамы, та самая, на спине, что ее в итоге и погубила, переродившись в роковую опухоль». Иван отложил «монстра» на край тарелки и погрустнел. Да, пришло время навестить маму, уже больше года он не ездил к ней. Вроде бы из-за пандемии и боязни хватануть вирус в метро, но по правде сказать из лени и страха какой-то иной природы. Стыдно было смотреть маме в глаза.
……….
Огромное кладбище на Северо-Западе Москвы — место, как это ни парадоксально прозвучит, очень живое. Народу много: хамоватые охранники, сосредоточенные родственники усопших, разномастные священнослужители, равнодушные могильщики, молодёжь, неизвестно что забывшая в этом скорбном пространстве.
Иван приехал с пустыми руками, к чему формальности? Он просто заехал к маме. Навестить. И к стыду не сразу отыскал могилу, свернул поначалу не на ту тропинку. Нашёл. Как заросло, сколько грязи, медицинская маска с отпечатком детского ботинки, сломанные ветки вокруг, шелуха неясного происхождения! Голыми руками, кое-как он расчистил проход к могилке. Руки жгло, сорняки и ветки кусались и кололись.
Фотография мамы замызгана, овал лица потерял знакомые очертания. Даты недлинной жизни почти не проступали через налипшую на памятник дрянь. Но имя, отпечатанное чёрными буквами, прочитывалось отчетливо: Нина Ивановна Воронцова. Как официально! Для всех она была Ниночкой, никак иначе. Нина, какое все же смешное имя из двух слогов, кисловатое что ли, с призвуком слова «аспирин». И самое родное имя! Он никого не любил, кроме мамы, потому и жил один.
Иван провел ладонью по надгробию. Лицо мамы прояснилось. «Ну, привет, мама, рад тебя видеть».
От глаз мамы на фотографии протянулись две влажные ниточки. Дождь, что ли? Нет, не дождь, в небе властвовала восхитительная безоблачность. Мама плакала. Она вообще часто плакала, сентиментальная, ранимая, хрупкая была, не пригодная для жестокой жизни. А сейчас расчувствовалась от того, что сын пришёл. Скучала, значит. Не корила за долгое отсутствие, не злилась. Простила, всегда прощала непутевого сына. Слёзы скользили по камню надгробия, а Иван собирал их в ладони и умывал лицо. Их общение длилось час.
……..
Когда слёзы на надгробии высохли, Иван понял, что мать отпускает его. «Спасибо, мам, я постараюсь не подвести тебя». Иван засобирался. Предстояло долго выбираться отсюда: автобусом, на метро с пересадкой и еще трамваем две остановки.
………
Иван возвращался домой обновлённым, будто Некто очень добрый и милосердный убрался в душе. Да так оно и было. Утренний стыд скрылся и не изводил Ивана. Все обрело свою заслуженную незначительность. Иван шел по родной, но тоже какой-то преображенной улице, и впускал в себя безобидные, обещающие радость и надежду, весенние сумерки. Воскресенье таяло и где-то в этих сумерках уже нарождался понедельник. Новая неделя и, Кто знает, может быть, новая жизнь…