О матушке

Предисловие. Практически невозможно изменить стиль своего поведения или сменить образ. Что-то дано или не дано с детства. Это или генетика или моменты воспитания, вольно или невольно  ухваченные как раз в детском возрасте, когда формируется характер. Если говорить о воспитании, то  огромную роль играет среда, а точнее семья, где растет ребенок. Если ребенку шесть лет и если его развитием до этого толком не занимались, – это катастрофа. Тут только природная генетика может помочь, но шансов немного  Несколько раз в жизни и сталкивался с людьми, у которых была сильнейшая харизма. Они всегда вели себя достойно и  в итоге получали в ответ крайне уважительное к себе отношение.
         К такой категории принадлежала и моя незабвенная мама, Грибанова, в замужестве Таубина Марина Федоровна.  Она ребенком застала еще несоветскую власть, училась в настоящей нормальной гимназии. Даже после прихода к власти большевиков в женской гимназии оставались некоторое время прекрасные педагоги. Семья была хорошая, дети были ухожены. С ним и занимались, как положено. Все было благополучно. Видимо, в то ранние годы мама получило то, что сформировало ее цельный характер на всю оставшуюся жизнь.  В семье и в гимназии прививали правила достойного поведения. Излишне говорить, что воспитание было строгое. В итоге ребенок к 7- 8 годам приобрел характер  и отношение к жизни, которые не изменилось, несмотря на жесточайшие испытания, которые пришлось впоследствии пережить. При этом добрый нрав оставался с ней всегда. Еще могу заметить, что у нее был очень приятный голос, и романсы она знала, по-моему, все.
Поколению, оставшемуся в живых после большевистской революции и гражданской войны, досталось и впоследствии не меньше. В Петрограде сразу после переворота начался жуткий голод. Семья с 4 детьми бежала в Тамбовскую область, в которой жили родственники дела. Там в 1918 году, сразу после приезда, от гнойной ангины умерла моя бабушка. В условиях гражданской войны она попала к местному фельдшеру, который взялся её оперировать, но не обеспечил нужную стерильность. Дед остался с малыми детьми вскоре женился на местной девушке, которая помогала до этого по хозяйству. Вскоре дед с семьёй обратно вернулся в Петроград, где была востребована его профессия. Но поначалу кроткая молодкая жена постепенно стала забирать власть. В итоге, маме девочкой - подростком пришлось жить под гнетом жестокой мачехи, которая смотрела на старшую падчерицу как на основную работницу по дому. Точно также не была она заинтересована в получении мамой образования. Она запирала ее в прачечной и открывала дверь, только когда все белье было постирано. Как в таких условиях читать учебники и делать домашние задания, ума не приложу. Дед от тяжелой жизни стал сильно выпивать, и к нему за защитой можно было не обращаться. По наветам мачехи он избивал своих детей от прошлой жены. Школу уже советскую она закончила. О продолжении образования и речи не было. Надо было зарабатывать, чтобы что-то есть и одеваться. В стране в то время свирепствовала безработица. Поступила на курсы машинисток. И тут выяснилось, что лучше ученицы на курсах не было ни до того ни в последствии. Абсолютная грамотность в соединении с великолепной моторикой родили чудо. Она могла без ошибки печатать на хорошей машинке со скоростью до 600 знаков в минуту. Тот, кто помнит прошлый век, способен это оценить. Такие работницы были на вес золота и с устройством на работу уже проблем не возникало. Работала, в частности, в библиотеке им Маяковского на Фонтанке, где вошла в круг очень образованной публики, и везде её ценили и уважали. Там она восполнила упущенные возможности в отношении образования. Во всяком случае, прекрасно знала литературу и хорошо разбиралась в искусстве. Была молодая и старалась, по возможности, хорошо одеваться. Это было непросто в те годы. Она стала достаточно зарабатывать, чем вызывала зависть некоторых своих родственников.
          В 1939 году она вышла замуж за отца, тогда молодого инженера, отвергнув более выгодными предложения, которых было много, так как она была очень красива. Мне она как-то призналась, что, когда входила в вагон трамвая или автобуса, все оборачивались. Отец в те годы резко пошел в гору на работе. Его высоко ценили корифеи тогдашней довоенной судостроительной промышленности. Условия жизни заметно улучшились. В конце 1939 года война началась долгая и тяжелая война с финнами и запахло войной с Германией. Детей решили тогда не заводить, уж очень тревожно было.
           Когда грянула война, отец записался в добровольцы, но и тогда шел отбор и его вернули на производство. Возвращали в институты и на производство только наиболее ценных специалистов.  Кому-то надо было ремонтировать пострадавшие корабли и давать рекомендации как это делать. К августу немцы быстро подошли к Ленинграду. Внезапно вышел приказ эвакуироваться по списку в Казань. Отцу дали машину и один день, чтобы забрать жену и собраться в дорогу. К громадному счастью в тот день сотрудников Маяковки не послали рыть окопы южнее Ленинграда. А посылали не на один день. Там бы он её точно не нашел. Тогда бы он уехал один, а мама неизбежно бы погибла от голода в блокаду. К счастью, он вытащил ее с работы, предъявив соответсвующую бумагу. Без бумаги не получилось бы. Время было военное.
             Далее поезд и долгая дорога. Составы, шедшие на восток постоянно пропускали составы, шедшие на Запад с солдатами и пушками. Состав несколько раз бомбили, но опытный машинист, маневрируя скоростью уходил от бомб. Бомбили  не слишком настойчиво. Немецкие летчика предпочитали составы, идущие в другом направлении. После налёта все выходили и штопали полотно рельсами и шпалами, которые вез каждый состав. Как рассказывала мама, молодость брала своё. Когда объявляли длительную стоянку, выносили патефон. Слушали песни и даже танцевали.
           А далее она много работала в ЦАГИ, знала как своих сотоварищей академиков С.А.Христиановича, В.В.Келдыша и других больших ученых, которые носили ей на печать свои рукописные отчеты.
           Когда нависла угроза глубокого  танкового охвата Москвы, то даже серьезные дела отложили и послали сотрудников, в том числе маму зимой 1941 года рыть противотанковые окопы. И это было во время 40 градусной стужи. Это был нечеловеческий труд с ломами и лопатами. Техники не было. Транспорт – подводы. Солнце заходило - приходили волки. Жуткий вой вызывал неконтролируемый страх. были случаи гибели одиночек, рискновших в темное время суток выходить из помещений на дорогу. Местное население было очень недовольно, тем, что их поля превращаются в овраги. В эпитетах по отношению к приезжим они не стеснялись. Хоть тысячу раз объясняй, что на то приказ из Москвы, для крестьянина тот, кто портит его поле другом не станет. Там она сильно подорвала здоровье. Врач, осмотрев  её, написал резолюцию немедленно отправить на место основного пребывания, то есть в Казань.
           Она пришла в себя и через какое-то время вернулась на работу.  Её ставили на очень ответственные задачи. Уникальная грамотность и четкость в работе поставили её в особое положение. Мне она рассказывала, что были так называемые восковки. Их выдавали по счету и секретили. На них надо было печатать наиболее важные донесения Верховному Главнокомандующему. То есть она оформляла доклады самому И.В.Сталину. В таких бумагах ошибиться было смерти подобно и для её руководства и для неё самой.
             Внешность иногда мешала. Так, появился какой-то очень высокий по рангу  генерал, кинул глаз и захотел забрать ее к себе на фронт в ставку. Понятно, для какой роли. «Поедете со мной» скомандовал генерал, не привыкший к отказам.  Но, не на ту напал. Хотя, если бы не была бы замужем, и не спросили бы. Годы были жестокие, и произвол бывал страшный. Конечно, статус замужней женщины помог. Несмотря на это борьба влияний шла где-то наверху. Но отцовские покровители и руководство ЦАГИ в тот раз оказались сильнее. Судьба улыбнулась, и все обошлось.   
        Я потом смотрел ее трудовую книжку. Это было нечто! Благодарностей было не счесть. Естественно, авторитет и аура отличной работницы автоматически ставили ее на особое место в любом коллективе.
         До августа 1945 года отец сидел в командировке на Дальнем Востоке. Вернуться без разрешения было нельзя. Сотрудники обоих институтов массово начали возврацыться, кто в Москву, кто в Ленинград. Оставаться единственной в Казани мама не захотела. Решила одна ехать на свой страх и риск. Оформила нужные документы, взяла минимум вещей и деньги, которые были, и поехала на поезде. В купе ехала семья железнодорожника. Вероятно, мама  была простужена и в поезде пощла наверх температура. Чувствовала себя отвратительно. Иногда забывалась сном. Когда поезд приехал в Ленинград, купе было пустым, а деньги пропали. Соседи обокрали, пользуясь тяжелым положеним. Ситуация была отчаянная. Добралась до семьи отцовского сослуживца К.С.Селиванова, которая её приютила на время. Деньги украли, а документы не украли.
           Тут надо отметить, что вернувшихся из эвакуации никто не ждал. Все прежнее жильё было занято новыми жильцами, которые потрясали своими свежими документами. Чиновничий произвол стоял жуткий. Все, кто как-то мог распоряжкаться и от кого зависело, по максимому использовали своё положение. Институтские работники в Питере слушали только своё начальство, а бумаги, выписанные в Казани для них были салфетками.
У мамы были все основания на жильё, а жилье было на получить. Квартиру при эвакуацию сдали по акту. Квартира была занята. Уезжали не по желанию, а по приказу. Чиновный планктон быстро понял, что вернувшимися можно было помыкать. Их никто не защищал в той неразберихе, и им постоянно твердили: "Езжайте отратно, откуда приехали".
        О мамином характере говорит такой факт. Чиновник, к которому она пришла  на прием, стал нагло издеваться над ней и смеялся в лицо, наслаждаясь растерянностью, и отказывался подписывать нужную для получения комнаты справку, хотя просто был обязан её подписать. Может, на взятку рассчитывал, но денег у матери не было. Как она мне говорила, положение было отчаянное, хоть помирай. А отчаяние рождает действие. И тут она увидела на его столе опрометчиво оставленный обнаглевшим от безнаказанности чиновником лист, в котором перечислялись деликатесные продукты: икра черная, балык, буженина и т.д. перечень длиннющий. А, время было голодное. Почти все недоедали и весь перечень казался немыслимым. Тогда, от отчаяния, она схватила эту бумагу и сказала ему в лицо, что он ей без причин отказывает, а совсем даже непонятно, каким образом процветает на таких продуктах, и она этот список покажет кому надо. Ублюдок рассвирипел и заорал: «отдай бумагу, убью» и стал пытаться вырвать лист у нее. Но у мамы была сила недюженная. Она и в более старшем возрасте краны водопроводные, невзначай, сворачивала, и подлецу вырвать бумагу не удалось. Тогда он сник, как типовой трусливый мерзавец, опасаясь скандала, а рыльце-то у него явно было «в пушку». Со словами «черт с тобой!» подписал справку и отдал ее взамен на компрометирующий листок. Только так она смогла-таки получить маленькую разбитую снарядом комнату в счет ранее сданного нормального жилья в момент эвакуации. В комнате гулял ветер, и часть стены отсутствовала.
          ЦАГИ уехало в Москву, а отцовский родной институт на работу не брал, ссылаясь на отсутствие каких-то согласований. Работы не было, жить было не на что.
          Жизнь то опустит в пропасть, то поднимет наверх. В безвыходной, казалось, ситуации опять помог образ и характер. Где-то в коридорах жилищных учреждений она разговорилась с женщиной. И та, оценив по облику и по речи, с кем ведет беседу, предложила попытаться устроить ее туда, где сама работала, то есть в «Особторг». Аура у мамы была особая. Таких было немного. Особенно тогда. В те времена «Особторг» был необычной организацией и там нужны были люди по облику и поведению соответствующие статусу организации. Это был оазис благополучной жизни посреди послевоенной разрухи. В «Особторге» продавались настоящие вещи. Но очень дорого. Во все времена были состоятельные по отношению к общей массе люди, имевшие возможности. Это большие начальники, генералы, партхозработники и прочая номенклатура. Они всегда обслуживались иначе, чем большинство. За большие деньги там можно было купить хорошие, в том числе импортные товары. Организация была влиятельная. Сотрудники, разумеется, получали небольшую зарплату и не могли ничего приобрести из того, что там продавалось. Но это была работа и возможность устроить проживание. Вот так, без особого блата мама попала в это заведение.  Поняв, что получили хорошего работника, ей через некоторое время помогли отремонтировать комнату, разбитую немецким снарядом, что в те времена полного дефицита было большим делом.
        В итоге, когда отец вернулся со своего Дальнего Востока, главная проблема с жильём была решена. Он включил свою энергию, и ситуация пошла на дальнейшее улучшение. 
        Интересно складывались отношения в коммунальной квартире уже в Ленинграде и после войны, естественно. В ней мы жили до 1953 года. У нас уже было две комнаты. В квартире пять семей. Кухня была общая. Помню частокол керогазов и примусов. Родители держались вежливо, но с достоинством и несколько особняком, ни с кем особенно не сближаясь. Когда была необходимость, помогали соседям. Народ был разный. Легко представить клубок противоречий между жильцами коммунальной квартиры. Было всё: и обвинения, и претензии, часто глупые, и даже оскорбления и перебранки. Старалась не отвечать и игнорировала колкости. Особенно наглой была одна тетка, которая жила в комнатушке, прямо выходящей на кухню. До сих пор помню, что звали её Анна Павловна. Это была чемпионка по хамству. Как она объясняла соседям в редкие минуты добродушия: « Я как хошь облаю, но не сержусь». Но лаяла она достаточно часто, но мою мать не трогала. Только она могла поставить ее на место. Ко мне, малышу, все соседи относились ласково и даже дарили подарочки. Я не страдал от тягот жизни в коммуналке. Плохо только, что туалет был один на всю ораву. К маме часто обращались за советом как к умной женщине. Она много помогала матери – одиночке глухой Рае. Особенно, когда родился малыш, а Рая болела. Некоторым помогала даже и материально. Несмотря на не всегда гладкие отношения, когда отец в 1953 году получил квартиру и родители собирали вещи для переезда, остальная коммунальная квартира в полном составе ..... плакала наврыд. «Как же мы теперь будем без Мариночки?»
          Её харизматическое поведение повторилось уже в шестидесятые годы, когда после долгого перерыва она пошла работать в электромеханический техникум вначале  то ли завхозом, то ли секретарем и очень скоро фактически стала вторым лицом в этом заведении. Директор ни одну бумагу не отправлял, не показав ей и не спросив ее совета. Подлинная трагедия произошла и в техникуме, когда она подала завление об уходе. Очень уговаривали. Но женщины такого типа если, что решают, то не меняют своего решения.
         Я знаю, что женщины бывают разные, иногда очень плохие, но, раз, всё же рождаются такие, как моя мама, я не перестану носить в себе уважение к представительницам противоположного пола и не позволю себе их обижать.