Эйлатские истории. Часть 1

Тоже как будто путевые заметки, но не совсем. Кроме того, все это здесь уже когда-то было, разбавленное дневниковыми записями. А теперь пусть будет неразбавленное


среда, 28 февраля 2018 г.
Однажды Динозаяц проснулся не дома, а где-то в другом месте.
Плохо соображая, где же он, выпил кофе, поднялся на крышу и посмотрел вокруг.
Прохладный ветер обещал стать теплым.
Горы возвышались, пальмы торчали, море блестело.
Дома были странными, но подлежали привыканию.
Да и всё остальное с певучим именем Эйлат – тоже.
– Пора выходить изнутри, – подумал Динозаяц, во время путешествия как ушедший в себя, так до сих пор там и сидевший.
И еще он подумал, что если он проснулся все-таки дома, то надо постепенно наводить порядок.
И в доме, и в себе.

О случайностях
Набережная Эйлата шумела, смеялась, искрилась огнями, шаркала ногами и велосипедными шинами, разговаривала на всех языках. Парень и девушка танцевали под ритмичную музыку прямо посреди променада. Они грациозно извивались и со смехом вовлекали прохожих в танец. Музыка пульсировала, море пульсировало и даже небо, кажется, тоже.
Возле пролива для яхт рядком стояли пальмы. Одна из них терпела-терпела, потом не выдержала и начала пританцовывать. Стараясь при этом грациозно изогнуться.
– Прекрати, – сказали ей соседние пальмы. – Ты нас позоришь!
– Да ладно, девчонки, что вы такие каменные? Пурим же!
– Нас поставили тут рядком, так давай будем стоять смирно. И не выходить из строя!
Ритм танца кружил голову, его невозможно было выдержать. Туристы разной комплекции и возраста тоже пытались делать вот эдак бедрами и плавно поводить руками.
– А может, никто нас не ставил? – спросила танцующая пальма. – Может, мы так выросли совершенно случайно?
Теплая темнота сгущалась. Ярко сияли огни сотен заведений, куда некоторому человеку совершенно не нужно было заходить.
Он перестал слушать разговоры пальм и подошел к морю.

Дошел я до перекрестка и увидел слева горы. Обычные себе горы, довольно гористые. Не покрытые совершенно никакой растительностью. Дома и прочие опознавательные знаки местности располагались под ними. На вершине горы едва видимая фигурка человека отчаянно боролась с двумя собаками на поводках. Я начал было сочинять, что собаки хотели улететь в небо, но они возразили. И правда, я совсем забыл, что собаки обычно тянутся к земле.
Затем я повернул вправо и пошел вниз, включив в телефоне навигатор. Надо ведь знать, где я. Если б не мой навигатор, я бы уже давно потерялся. Временно отвлекшись от нашего пути, мы с навигатором увидели, как дорогу перебегают три девчушки. Они были в совершенно одинаковых юбках и цветастых блузках, в одинаковых очках и с одинаково бледными точеными личиками. Близнецы, но почему-то разного роста и возраста! Младшей лет семь, старшей около тринадцати.
Навигатор хотел мне что-то сказать, но я отмахнулся от него, так как уже и сам нашел свои координаты в пространстве Эйлата. Далее я шагал медленно, вдумываясь в феномен девчушек-наверное-близнецов и стараясь его запомнить, чтобы записать. Однако навстречу мне по тротуару поднимался маленький электрокар, ведомый пожилым мужчиной со скептическим выражением лица. Он посмотрел на меня, убедился, что перед ним абсолютно бесполезный представитель хомо сапиенсов, горестно кивнул глазами и покатил дальше. В машинке его гремел то ли ритм-энд-блюз, то ли рок-н-ролл. Музыка ощутимо битломанила и элвиспрессовала. Скептик этот с его электромобилем изо всех сил пытался вытеснить из моей памяти трех девчушек, чтобы самому в ней воцариться. Но я ему не дал. Ladies first.

Шаг за шагом, слово за словом. Мы оба сопротивляемся. Мы не знаем друг друга, мы совсем чужие. Но нас почему-то притягивает – шаг за шагом, слово за словом.
Шаги и слова мои, а город только смотрит. Да и то, стоит на него взглянуть в ответ – сразу прячет глаза. Дескать, кто ты такой, мне некогда. И мчится автомобилями, шелестит пальмами, вскрикивает людьми и птицами, блестит морем.
С местом всегда так. Подбираешь слова, как к песне или женщине. Осторожно. Я сочиняю Эйлат в своем воображении. А он не верит, что это возможно, но постепенно станет моим, то есть описанным словами. Некоторые слова надо положить на музыку, с этим городом без музыки нельзя.
Постепенно. Как будто во сне. Как бы не стараясь. Но ты чувствуешь город на своей коже, он врастает в нее. И ты медленно поворачиваешь его в нужную сторону вместе со всеми мощеными плиткой улицами, кольцевыми развязками, пестрой набережной и спокойной морской водой.
Это еще только попытка, которая повторится много раз.
Вечный танец двоих, человека и его места.

Пусть сегодня будет не слишком жарко, решил я. А то прогнозы пугают.
И утром отправился к морю. Было прохладно.
Потом солнце, конечно, спохватилось, и стало как в Эйлате всегда в начале марта, то есть около тридцати градусов и выше.
Море смотрело на меня с подозрением: чё это он не плавает.
Мне море не для плавать, а для любить, подумал я.
Ладно, вначале познакомимся поближе, растрогалось море.
А горы вообще ни о чем не думали. Их работа этого не предусматривает.

Сегодня у меня проснулась совесть. В этот момент я как раз шагал по кромке прибоя, прислушиваясь к температуре волны. Волна всхлипывала «Ах оставьте» и просила лучше прислушаться к ее солености. Слова «ласка» и «нежность» не произносились, люди же кругом. И вот тут я невольно подумал: а как же мой связной? Вдруг он таки выбрался ко мне в Яготин? А меня там нет, я тут в Эйлате, шагаю по прозрачным волнам Красного моря. А он там заблудился в снегах. Да, неловко получилось. Был, был мне послан сигнал, с раскаянием вспоминал я. Не опознал я его, упустил связного. Мы, разведчики, осторожный народ. Даже слишком. Годы среди чужих, не шутка.
Я осторожно огляделся, взглядом отсекая лишнее. Лишнего было очень много, оно было кричащим и нагло лезущим в глаза. Оно призывало меня только пить, есть, покупать и ничем больше не заниматься. Но я все равно отсекал. Нас этому в школе разведчиков научили. Отсеченная от духа потребительства красота побережья впечатляла. Самолеты садились в маленький местный аэропорт как птицы в гнездо, пальмы встряхивали гривами, и я очень медленно, мелкими шагами вернулся в дом.
Совесть чутко дремала. Если связной захочет – прилетит.
Я не прячусь.

Не однажды
– Надоело, – сказал Динозаяц.
– Что именно? – поинтересовался я.
– Что все твои байки про меня начинаются со слова «Однажды».
– Но не эта.
Динозаяц задумался. Если у него так хорошо получается руководить процессом, надо продолжать.
– Свет приглушить, – распорядился он, – сделать желтоватым.
Свет послушался и стал таким, как велено.
– Теперь волны.
– Мы?
– Вы, вы! Накатывайтесь и с размаху бейтесь о камни.
– Готово, шеф!
Ручейки людей и велосипедов потекли по заданным направлениям. Большой неповоротливый автобус отдувался и фыркал, не успевая. Динозаяц его подтолкнул, но попросил забрать людей с остановки. На берегу он рассадил молодых парней и девушек. Брызги моря долетали до них, они громко смеялись.
– Ну вот, теперь инсталляция под названием «Эйлат вечерний» готова.
Я подумал, что не хватает заключительного аккорда. Какой-то посторонней, странной, но завершающей фразы.
– А у молодой пальмы сегодня родился пальмёныш, – произнес я необходимый финал.
Ох уж эти писатели, подумал Динозаяц.

Иллюзия вечности
Эйлат вымощен плиткой. Проезжая часть на круговых развязках, тротуарная везде. Плитки ровные, некоторые отличаются от соседних оттенком.
Мало кто знает, что если наступать не вот на этот, а вон на тот оттенок, то появляются тени забытых предков (зачеркнуто) туристов. Мне они не особо мешают, тем более что любопытно увидеть самого себя семилетней давности.
Вот я сворачиваю с улицы Эйлот и протискиваюсь в щель между домиками, поспешая за хозяином. Парень с прекрасной фамилией Бродский легко несет мой двадцатикилограммовый чемодан и ничуть не удивляется тому, что в нем велосипед. Он сам велосипедист, оказывается.
Завтра снова пойду по Эйлот, и снова его увижу, и себя, и чемодан. Нет, совсем не мешают тени прошлого, ведь ничего не изменилось. Те же горы, те же улицы, те же запахи, цветы, огни и шелестящие_вскрикивающие_гулятельные звуки. Чтобы ничего не менялось, за этим строго следит море, для того оно и поставлено, то есть налито.
Потоки людей, любвей, солнц и ночей вздымаются и опадают. В общем победно гудящем ритме, который поддерживает иллюзию вечности, незаметно мелкое мельтешение разлук. Любое расставание может стать встречей. Любое последнее слово может стать предпоследним. Так говорит море, и мы, местные, ему верим.
Потому что отнять у нас можно всё, кроме моря.