Встреча после проводов

Действующие лица:
• МЕРКУЛОВ Михаил Михайлович — полковник.
• ПТАХА Олег — майор, порученец Меркулова.
• РАКИТИН Слава — капитан.
• ДОК, он же Николаша — доктор, сослуживец.
• ГАЛЯМОВ Радик — прапорщик в отставке.
• ЛЕРА — девушка из сауны.
• САЙДО — хозяин заведения.

Действие первое

     На сцене нечто среднее между заурядной столовой и баром с претензией на восточную роскошь. Среди плакатов типа «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб драгоценность — им не сори» и «Поел-попил и в добрый путь! Убрать посуду не забудь» — портрет мужественного военного средних лет в траурной рамке. За столом только мужчины, застолье в самом начале, и большинство из гостей чувствует себя скованно. На первом плане Меркулов. Он общается с хозяином заведения — типом азиатской наружности.

     Меркулов. Ну, ты меня понял, Сайдо? Чтобы салатов видов пять. Нет, шесть лучше. А грибки отдельно, с лучком, с лучком, понял? И не так, как в прошлый раз, слышь? Я тебе что говорил? Грузди подавай, а ты что на стол поставил? Рыжики какие-то, волнушки… Просто караул души, перед гостями полковника Меркулова опозорил.
     Сайдо.  Мамой клянусь, Михалыч, не виноват! Заказал груздей, как ты просил: мелких, крепеньких. А на рынке подсунули, шакалы… Я ж не разбираюсь: рыжики-мурыжики там, лисички… Исправлюсь сегодня, всё по высшему разряду сделаю!
     Меркулов. Не-е-ет, Сайдо, неправильно политику партии понимаешь. Не по высшему надо, а по высочайшему. Наивысшему!
( Повышает голос, чтобы слышали остальные)
По классу люкс надо, Сайдо! Икорку — на каждый стол. А после заливного — сразу шашлык. И чтобы он с пылу с жару, дымком ещё отдавал. А косулятинку копчёную — уже под финиш…
     Сайдо (улыбаясь). Знаю, знаю, командир!
     Меркулов (ещё громче). Да что ты знаешь, бабай! Ты только в лаваше своём разбираешься. Откуда тебе знать, что сегодня здесь мои самые лучшие товарищи собрались. Боевые, проверенные друзья, братья! Однополчане, огнём крещёные. Разве поймёшь ты, если тебе рассказать, что мы с ними из одной банки мёрзлую перловую кашу штык-ножами выковыривали, портянками сухими делились… Да ладно, иди, иди!
                Сайдо уходит.
     Меркулов (обращаясь сразу ко всем). А вы, сынки, наливайте, наливайте! Не менжуйтесь, не на поминках же…
                Осекается. Повисает неловкая пауза. Выручает Птаха.
     Птаха. Ну, поехали, парни, глазами её, проклятую, не выпьешь. Слава, ты там поближе к боеприпасам, скрути-ка взрыватель вон той, беленькой. А ты, Радик, хлеб подай и салат вон тот… Давайте, давайте, а то прокиснет, не дай, конечно, бог…
                Атмосфера за столом оживляется
     Меркулов. У всех с горкой? Сынки, я что сказать хотел… Как командир ваш, хоть и бывший… Ещё три года назад мы все чужие друг другу были. Приехали с разных городов-весей, воевать приехали, раз родина, как говориться, приказала. Погоны, долг — и всё такое… Но вот кончилась наша командировка — и разъезжались мы уже другими людьми. Так оно? Братьями друг другу разъезжались! А что нас породнило? — я спрошу вас. Водка? Да, мы её немало выпили — на кавбригаду по нормам мирного времени, и ещё лошадям останется… Но не она. Пули, что над головами свистели? И не в них дело… Отвечу: кровь нас связала. Кровь нашего брата и друга, тоже моего сынка — Лёши Куцаева.
(Вместе со всеми оборачивается на портрет)
Да, он погиб, а мы вот остались… Но я так мыслю: мы для того и остались, чтобы помнить товарища нашего боевого. И то, через что пройти довелось — помнить…
(После паузы, вытерев слезу)
Ну, так давайте, что ли, за светлую память героически погибшего ровно три года назад капитана Куцаева… Не мы здесь сейчас собрались — это он нас собрал. Кто знает, вместо кого из нас он ту пулю поймал…
     Птаха. Осколок, Михалыч. Осколок…
     Меркулов. А? Ну да, я и говорю… Ну, за Алексея!
                Все выпивают. Одни тянутся к закускам, другие закуривают, обмениваются репликами.
     Птаха. А я вот не забуду, как мы с Лёхой в степи тогда заблудились. Дождь, грязь, колотун такой! Наш «уазик» по самые мосты сел, кое-как мы его вытолкали… Сидим, курим — в глине все с ног до головы. Голодные, мокрые, злые. А Лёшка такой — достает из машины вещмешок, и носки мне сухие протягивает… Во как! А сам как был в мокрых портянках, так до самой базы в них и ехал. А вы говорите… Тут ни прибавить ни убавить… Наливай, хлопцы!
     Док. И вот ведь что: не чихнул даже после этого! Такое здоровье ещё поискать…
     Галямов. Такого разве простой простудой свалишь? Здоровьем Лёшу бог не обидел — богатырь был.
Ракитин: — Что точно, то точно… Помните, в футбол на первенство гарнизона с лётчиками играли? Лёшка по левому краю был, я в центре… В конце первого тайма вывожу его к воротам под удар, «Бей!» кричу… Ну он и припечатал от души. Только не в ворота, а мне по фейсу мячом. У меня аж искры из глаз, потом слёзы… Ушёл я тогда с поля. Может, потому летунам и проиграли…
     Галямов. Да ладно, всего один мяч и уступили… Попробуй таких, обыграй: у них там полкоманды камээсов из спортроты!
     Док. Товарищ полковник, а вы помните, как Куцаев тогда с генератором выручил?
     Меркулов. Было дело под Полтавой… Да ты сам, Николаша, как доктор, и расскажи, ты же тогда непосредственно…
     Док. Да многие, наверное, знают… Помните, Лебедев тогда свалился с двусторонним воспалением? Лавинообразный отечный процесс в плевральной полости… В бронхах затемнение… Ну и так далее… Я его уже под капельницей из последних сил держал, чувствую — доходит мужик. На аэродром срочно надо, в окружной госпиталь, а механик руками разводит: генератор, мол, в дежурной машине накрылся. Я туда-сюда, к Куцаеву бегу… Он без лишних слов выдёргивает с КПП бронетранспортёр прикрытия — и в ночь…
     Меркулов (с нескрываемым восхищением).  И, главное, меня ни грамма ни спросил, вот ведь чё... Камикадзе хренов!
     Док: …И в ночь, да. Часа три его не было… Я с ума чуть не сошёл: обстановка сами помните — перестрелки то и дело, сигнальные ракеты там и сям… И вот появляется. Уставший, лица нет. И так же — ни слова не говоря — на люк броневика кивает. Мол, забирай трофей. А там новенький генератор лежит, в упаковке ещё… Короче, к подъёму машину изладили, доставили Лебедева на санитарный борт.
     Меркулов (ловя за локоть мелькающего у стола с тарелками Сайдо). Ты понял, абрек? Во, какие бойцы у полковника Меркулова были! Да с такими в огонь, в воду и далее по расписанию… Элита! Гвардия императора! Вот Слава Ракитин сидит, скромный такой… А у самого на груди от орденов тесно. Что краснеешь, Славик, не так что ли? Да ты поднимись, капитан, покажись народу, столько не виделись…
                Ракитин поднимается со своего места.
     Ракитин. Что можно сказать, ребята… Честно, рад вас всех видеть, хотя и повод не из весёлых… Что верно то верно, соли вместе пуд съели, грязи сколько чужой перемесили… А Алексея действительно жаль. Перспективный был офицер… Смелый. В штабе не отсиживался. И о людях не забывал. Не все, наверное, знают: после первого рейда разнарядка пришла из наградного отдела — на весь отряд три медали. Он при своей должности спокойно мог одну себе оформить... А Куцаев по-другому распорядился, первую награду на Лебедева подписал, не забыл, что тому на выслугу вот-вот. В общем, пусть будет ему земля…
                Пьёт. За ним следом пьют остальные.
     Галямов. Товарищ полковник, а правду говорят, что от Лебедева вам какой-то пистолет ценный достался?
Меркулов: — Было такое… Когда он на Дальнем Востоке служил, они с японскими погранцами какую-то операцию совместную провели… Так вот Лебедеву самураи за образцовые действия против контрабандистов именной револьвер и вручили. А он уж мне его передал, когда после болезни оклемался. За то, говорит, что с того света вытащили…
(Расстёгивает кобуру)
Вот он, красавчик! Всегда со мной — не расстаёмся…
     Присутствующие осматривают оружие. Возгласы: «Знатная штука!», «Это тебе не муси-пуси», «Игрушечка!»… Когда револьвер доходит до доктора, тот лихо крутит барабан и приставляет дуло к виску.
     Док. Русская рулетка, а, командир! Как в кино…
     Меркулов (сердито отбирая и пряча оружие). Ну, ну… Ты бы лучше сначала на клизме потренировал-ся… Боевое оружие всё-таки! Нажал на курок — и досрочный дембель…
                Все наполняют рюмки. Вразнобой выпивают.
     Птаха. А я так спрошу: где, где справедливость, Михал Михалыч? Почему лучшие всегда первыми от нас уходят? А? Выходит, они там нужнее?
     Меркулов. Такие везде нужнее, Олежка. А насчёт этого —
(Указывает вилкой вверх)
Не знаю… После всего, что мы прошли — я уже ни в аллаха, ни в его сына Иисуса не верю.
     Птаха. А во что тогда веришь, Михалыч?
     Меркулов. Во что? Вот в это верю…
(Вытаскивает из-под кителя патрон на цепочке)
Талисман мой, всю войну вместе прошли. В него верю. Он-то уж точно не подведёт в нужный момент. А ещё — в вас, в моих друзей испытанных, тоже верит полковник Меркулов…
                Поднимается, подходит к портрету. Внимательно разглядывает его.
     Меркулов. Столько времени прошло, а я как сейчас вижу его — когда он уже в ангаре после того ночного боя лежал. Строгий такой, сосредоточенный, словно к экзамену важному готовился… И экзамен свой он, сынки, сдал. Сдал на пять с вот с таким плюсом… Как и подобает солдату — в бою умер.
     Птаха. Оно ведь и верно, бой есть бой. В бою фортуну за яйца ловить бесполезно… А ведь как начиналось: стояли спокойненько во втором кольце оцепления. Тишь да гладь… И кто же мог угадать, что именно на нашем участке будет прорыв! Так прижали пулемётами — зад не поднять. Мальчишки из передового охранения заметали икру, что делать? Офицеры ихние разом все куда-то подевались… А по рации командование знай себе орёт: «Север-три, выдвигаться на исходную!» А чё Север-три, Север-три… Куда выдвигаться? В кого стрелять? Где эта исходная? Сплошь непонятки…
     Меркулов. Вспомнишь-вздрогнешь, караул души!… Многие тогда стушевались, и я, чего там греха таить, задёргался. А Лёша, молоток, не растерялся, повёл людей к лощине. Там как раз и ударили. Он полтора часа атаки сдерживал, ни шагу не отступил… А сам… Не уберёгся капитан… И я его не уберёг…Как мне, командиру, простить себя после этого? Как?
     Док. Товарищ полковник, не надо так близко к сердцу… Это же война. Война! Не он — другого пришлось бы посылать…
(Помолчав)
Знаете, у меня тоже всё как будто сейчас перед глазами. Словно вчера акт заполнял.
(Полуприкрыв глаза, монотонно цитирует)
«Труп доставлен завёрнутым в брезентовую палатку. Кожные покровы серовато-бледные, труп равномерно холодный на ощупь. Трупное окоченение хорошо выражено во всех исследуемых группах мышц. Трупные пятна розовато-фиолетовые, разлитые, при надавливании на них пальцем бледнеют и медленно восстанавливают окраску. Глаза полузакрыты веками, роговицы прозрачные, зрачки ровные. Конъюнктивы век розовато-синюшные. В теменной доле черепа пулевое отверстие с рваными краями…»
     Птаха (резко). Ты что, док, не из того стакана накатил? Какое пулевое? Какая теменная доля? Башню тебе перекосило? — осколками, осколками Лёху посекло. Забыл?.. Предлагаю встать и поднять свои рюмки за бойца… За настоящего бойца! За капитана Куцаева.
     Не чокаясь, собравшиеся выпивают. Видно, что доктор очень смущён последним замечанием Птахи. Тем не менее оживление в зале нарастает, собравшиеся стихийно разбиваются на группы, кто-то громко спорит, кто-то даже включил потихоньку музыку. Меркулов и Птаха выходят на передний план
     Меркулов. Олег, Дока-то нахрена пригласил? Ты что, не знаешь, что он дурнее примуса, когда пьяный? Смотри за ним в оба, а то языком он не хуже, чем скальпелем горазд орудовать. Слышал?: «теменная доля, дистанция…»
     Птаха. Не бери в голову, Михалыч. Что он знает? После того боя наш доктор со стакана неделю не слезал. Переживал! А туда же: «теменная доля»! Верно же говорят: родина требует героев — манда рожает дураков… Да если хочешь знать, вместо него я карточку огневого поражения заполнял, а он закорючку свою тогда еле-еле сумел поставить. А в карточке чёрным по белому: множественные осколочные ранения. И никакой теменной доли. От недельного запоя у любого кукушку поведёт…
     Меркулов. Это точно. И не у таких ребят от тех дел люки начисто срывало… Лёшка уж насколько железобетонный был — и тот… Помнишь, как угораздило его конфискованный спирт на солярку поменять? Раскатал губищу, уже магарыч, небось, в уме считал… А на следующий день — следственная бригада из округа. Чуть под статью меня в тот раз не подвёл…
     Птаха. Да, мог бы капитально подставить капитан Куцаев… Да ладно, что вспоминать! Если что и было — быльём поросло... Видал сегодня, какая на Лёхиной могилке берёзка вымахала? Так-то, Михалыч.... Течёт время. Беспонтовое — оно забывается, хорошее помнится…
     Меркулов (меняя тон). Бывает, майор, что хорошее быстрее быстрого забывают… Так что нужно об этом хорошем почаще людям напоминать. И о парнях путёвых, которые не дожили… Сложили головы, как говорится, долг выполняя…
     Птаха. А мы чё, забываем, командир? Забываем? Всё как ты сказал: кафе по первому разряду, меню — банкетное. Ты на посуду взгляни: это тебе не общепитовские миски — настоящий фарфор с клеймами.
(Обращаясь к суетящемуся хозяину заведения)
Эй, Сайдо, сдаётся мне, пора шашлыки тащить! Ребята наши что-то без горячего заскучали.
     Меркулов и Птаха возвращаются к общей группе и включаются в развернувшуюся за столом беседу.
     Галямов. …А я так кадровику и сказал: крысы вы тыловые, говорю, поотсиживались здесь в тепле, пока мы там на блок-постах простатитами обзаводились. Вас бы туда на месяц-другой — хари бы меньше тогда лоснились! Не, ну что за дела: после командировки возвращаюсь, а штабные уже все при квартирах, кое-кто очередную звёздочку к погонам прикрутил, а некоторые даже медальку на китель умудрились повесить! А я в кэче как стоял в очереди на замену унитаза — так и стою под тем же номером! Эх, как мне тогда захотелось самому — короткими очередями!...
     Меркулов. Ты серьёзно, Радик? Про КЭЧ — серьёзно? Да ты бы мне отзвонил! Знаю я вашего начальника КЭЧ. Как его, подполковник, кажется… Ли… Ли…
     Галямов. …Литвиненко.
     Меркулов. Ну, точно! Встречались. Представительный такой мужик, с усами. Показалось, нормальный. Недопонял, наверное, вопроса. Мне, мне надо было сразу же звонить, Радик… А вы что, всё так же втроём у тёщи ютитесь?
     Галямов. Так точно, товарищ полковник. Только уже вчетвером — сын в прошлом году родился. Пробовали разменяться, да моих боевых и на балкон бы не хватило…
     Меркулов. Вона как! Ладно, дело поправимое. Один звонок в кадры… Что, я своему боевому однополчанину не помогу? Какой я после этого командир? Олежка вон соврать не даст — получил трёхкомнатную в центре. Был у него на новоселье — так там одна кладовая, что мой гараж. Ты-то, кстати, машину купил? Собирался, вроде…
     Галямов. Да, наскрёб на «шестёрку», товарищ полковник. Бэушную.
     Птаха. Ну-у… И это наш знаменитый Шумахер говорит! Ты же, как ласточка летал на своем «уазике» — ни один снайпер достать не мог. Да тебя на «Феррари» пересаживать надо, на джипец какой — а не на ржавую «шестёру»!
     Галямов (неожиданно зло). Не дорос, наверное. Говорят, у нас для джипов более достойные кандидатуры есть…
     Птаха (поднимаясь). На меня пургу гонишь, Радик? Нет, ты говори, говори, прапорщик, не стесняйся.
(Подходит к портрету)
Вот перед ним скажи, что думаешь, перед товарищами моими скажи… Ты ведь это хотел спросить: почему, мол, у какого-то сраного майора и хата в сто двадцать квадратов с двумя лоджиями, и «Опель» с турбонаддувом? А у меня, героического прапорщика, долбанная хрущёвка пополам с тёщей, да «Жигуль» на лысой резине? Ты ведь это спросить хотел?
     Меркулов. Стоп, стоп, сынки! Так мы не договаривались. Тоже мне время нашли — разборки чинить. Когда в стылом вагончике сидели и солёную сайру с сухарями жевали — не спорили, небось, сколько квадратов у каждого… О другом думали: подвезут ли патроны, успеют ли сапёры выкопать окопы полного профиля, да организует ли начхоз баню? А квадраты… Лёшке нашему вон и двух квадратов теперь — за глаза. А машина — пусть даже хаммер-расхаммер какой — вообще до фонаря…
     Док. Это вы точно сказали, Михал Михалыч! Я вот случай рассказать хочу… Помните, как в начале февраля снег целые сутки без продыху валил? Я тогда Витьке-земляку письмо на пост понёс. Еле нашёл в пурге… Гляжу — а от Витька из окопа только башка торчит в каске, торчит — и глазами вот так вот хлопает. Ну, вылитый Саид из «Белого солнца»… Вот вы, Михал Михалыч, — вы про окоп сказали, но окоп там для нас действительно один был на всех… Только вот стёжки-дорожки из этого окопа потом у каждого свои оказались…
     Птаха. А ты, Док, на свою дорожку в обиде, что ли? Кто-кто, а ты у нас, вроде, нормально упакован. Быстро ты забыл, что у тебя в личном деле от взысканий живого места не было… Но полковник Меркулов вмешался — и на весь этот геморрой глаза закрыли, утвердили тебя главным травматологом поликлиники… Ты же теперь как сыр в масле.
     Док (оправдываясь). А я что, Олег? Разве я жалуюсь?... И тебе спасибо, и Михал Михалычу… Я разве не знаю: чуть что — все к командиру бегут… И я прибежал, когда прищучило. Да такого командира ещё поискать! Я же ничего, я просто за Радика…
     Птаха. Ты — не надо за Радика. Ты — за себя давай!
     Док. Да ладно… Хватит обо мне… Не обращайте внимания, выпил лишнего, запутался. Фигню про Лёшку спорол… Я ведь о другом хотел… Я за командира тост предложить хочу. Давайте за товарища полковника, а? За настоящего человека!
     Птаха. Попробовал бы кто сказать, что наш командир не настоящий человек! Он у нас такой человек, такой… С большой буквы «Ч»!
     Док. Чапаев!
     Птаха. Да!
     Галямов. Чингис-хан!
     Птаха. Пожалуй!
     Ракитин.  Че Гивара!
     Птаха. Точно!
     Меркулов. Чинганчгук, ётать!
                Общий смех.
     Меркулов. А почему не на букву «Г»? Например: «генерал».
     Ракитин. В точку, Михал Михалыч! Давно генеральские лампасы примерять пора. Боевого опыта не занимать, и ребята за вас горой. Так что за генеральские золотые погоны я бы выпил.
     Меркулов (польщёно). Ну ладно, ладно… Я же пошутил… С вами, глядишь, к утру и до главкома дорасту. Вы лучше вот что… Док, вон там вон гитара. Ты же у нас композитор… Давай-ка мою любимую, а? Пройдись наждачком по сердцу.
                Док берёт гитару. Поёт.

Вроде, в гуще событий,
Выбрит, свеж и поддат —
Почему же, скажите,
Нынче грустен комбат?

Всё в порядке по сводкам
И начальством не бит,
Но трофейная водка
Отчего-то горчит.

Сухари пахнут прелью,
А тушёнка пресна,
И под старой шинелью
Не звенят ордена.

Не спугните, не надо,
Командирских морщин,
Не тревожьте комбата,
Пусть побудет один.

Пьёт за стопкою стопку,
Вспоминая до слёз
Ту проклятую сопку
И не взорванный мост,

Ту неяркую вспышку
Возле леса у скал,
И особо — мальчишку,
Что упал — и не встал.

Он себе — знает чётко —
Паренька не простит…
Оттого-то и водка
В его фляжке горчит.

     По возникшему возбуждению можно судить, что песня присутствующим знакома и любима. Все обнимаются, выпивают.
     Меркулов (расчувствовавшись — к доктору). Только без обид, Николаша… Хватит тебе на сегодня, слышь? За Лёху, за командира… — всё хорошо. Но не получилось бы, как в прошлый раз…
     Док. Да что вы, товарищ полковник… Я же норму свою знаю…
     Птаха (хохоча). И мы твою норму помним: упал — значит хватит!
     Галямов. Николай, ты бы и вправду того… А то выйдет, как после возвращения… Мало что морду тому хачику в пивной разбил, да еще и микроволновку в кафушке грохнул. Кое-как тогда замяли…
     Док (агрессивно). А ты мне что, адвокат? Адвокат? Может, мне обидно было… Может, я тогда о Куцаеве вспомнил, может мне больно было — за своё враньё… За наше враньё… Тоже мне укорил! Подумаешь: скинулись по полтиннику, забашляли хозяина… Да отдам я тебе этот вшивый полтинник, с процентами отдам! Может, тогда и на квартирку тебе хватит…
     Галямов срывается с места, хватает доктора за рубашку. Окружающие быстро растаскивают дерущихся, успокаивают их. Пьяный Док быстро обмякает в руках товарищей, его кладут на диван. Какое-то время присутствующие пребывают в растерянности и молчаливой подавленности, не зная, как себя вести, как реагировать на произошедшее
     Ракитин. А ведь прав он… Надоело это враньё, вот оно у меня где… С лёшкиными родичами встречаюсь — глаза отвожу… На годовщину мать его звонила, приглашала — не поехал… Не мог себя заставить…
     Меркулов. Ну и зря не поехал. Зря. А я вот поехал, прятать голову в песок не стал. И в глаза матушке его смотрел прямо, открыто… А чего? Мы с вами из такой заварухи живыми выбрались — теперь самому господу богу или чёрту в глаза заглянуть не испугаемся. Так оно, сынки?
(Оглядывается на присутствующих, ища поддержки)
Я ей так и сказал: сын у вас был героический, таких поискать. А осколок — он же дурак, он не выбирает, кого поцеловать…
     Ракитин. …И куда.
     Меркулов. Что «куда»?
     Ракитин. Куда поцеловать.
     Меркулов. Я что-то в толк не возьму, Слава…
     Птаха (перебивая).  Да ладно, Михалыч, что в жмурки кружить… Слава напролом хочет — лады! Давай, наконец, скажем то, о чём три года по курилкам шепчемся. Да! Не было никаких осколочных ранений — и каждый из нас это знает. А была маленькая, малю-ю-юсенькая, круглая такая дырочка в лёхиной голове. Вот тут
(Показывает)
Ну, доволен теперь? Легче тебе стало?
     Галямов. А чего же мы молчали до сих пор? Почему не сказали жене, матери, как оно было на самом деле? Что бы изменилось?
     Меркулов (тяжело поднимаясь). Ну, сынки… Не знал, что у нас сегодня такие щи с пампушками получатся… Думал, посидим, помянем товарища нашего по-хорошему. Вспомним про дни, когда каждый лишний прожитый день нами за высшее благо принимался. А вышло… Кисель на постном масле вышел…
     Ракитин. Это не кисель, командир… Это слёзы наши на злости настоянные. Три года ребята молчали, слёзы уже глотать устали. А сегодня выплеснулось.
     Меркулов. Ну, раз выплеснулось, Слава, назад их не вольёшь… Вот Радик спрашивает, почему мы Лёшкину смерть мы тем липовым актом прикрыли, зачем патологоанатому бешеные бабки за автограф на пустом бланке платили… А ответ простой. Вы на грудь себе взгляните, там ответ.
     Ракитин. Это вы про награды, товарищ полковник?
     Меркулов. А ты думал про пуговицы, капитан? Про награды, да — про ордена наши и медали. Про звания внеочередные. Если бы не тот проклятый бой и не лёхина смерть — кто бы на отряд нам отстегнул сразу пять орденов, да три десятка медалей? Ты вспомни, Слава, как в газетах тогда писали.
(Достаёт из нагрудного кармана сложенную газетную вырезку, очки. Разворачивает статью, зачитывает)
«С горсткой бойцов капитан Куцаев оказался на оголённом участке обороны, где неожиданно наметился прорыв противника… Умело организовав огневые точки, офицер в решающий момент лично повёл бойцов в контратаку и ценой собственной жизни ликвидировал кризисную ситуацию».
(Прячет вырезку на место)
Это же на всю страну прозвучало, Слава! Замминистра лично прилетал — благодарность объявлять! И пошло, завертелось: награды, путёвки в крутые санатории, досрочные звёздочки…
     Галямов. Извините, товарищ командир, вокруг меня хороводы никто не водил. Я свою медаль — собственным потом…
     Птаха. Да ты не езди, ладно? По ушам нам не езди, а? Полкомандировки в гараже под машиной пролежал — и туда же! Ты прикинь: кто бы в штабе группировки обратил внимание на капитана, которому в суматохе ночной перестрелки мозги продырявило? А тут не донесение приходит, а разлюли малина: погиб в бою, возглавив операцию. Командованию нужен был герой — оно его получило. Отряд — награды. Лёшкина семья — повышенную пенсию и страховку… Кому от этого хуже стало?
     Ракитин. А я пытаюсь понять: кому от этого лучше? Мы три года как в паутине какой-то живём: и хочется из неё выбраться, да не знаешь, за какую нить потянуть. Какую ни схватишь, ещё сильнее запутываешься…
(Оглядывается на портрет)
Ты знаешь, я с трудом заставляю себя смотреть на эту фотографию. Не узнаю я больше Лёшку Куцаева. В душе моей он один, а на фото — словно и не он… Словно другой кто-то…
     Меркулов (примирительно). Да мы и сами уже давно другие, Слава! Ты ящик включи: никто уже и пом-нить о той войне не хочет. Да кому сейчас какое дело до того, что мы по ночам своими бушлатами к стенкам палаток примерзали, что запчасти с сожжённых машин снимали, потому что других не предвиделось, что с операций по четыре недели не вылезали?... Сейчас только мы помним об этом. И ещё друг о друге. Вы — обо мне. Я — о вас.
     Ракитин. Мы знаем, командир!
     Галямов. Товарищ полковник, мы вам верим! Сейчас — как там.
     Меркулов (твёрдо). Ну, а если верите и знаете — лишних слов не нужно. И вопросов тоже. Командир всегда знает, как лучше…
(Машет рукой)
А сейчас вот что сделаем. Собирайте водку, закусь, какую утащите — и на выход. Поедем в одно местечко, командирская, так сказать, поляна… Расслабимся мало-мало, а то грузим сегодня друг друга по полной — караул души… А? Как вы на это?
                Возгласы одобрения
     Птаха. Михалыч, а этого-то брать?
(Кивает на спящего доктора)
Раскис совсем. Как сырок плавленый — бери и намазывай.
     Меркулов. Так бери и намазывай! Отрывай от дивана, возьмём с собой, там отойдёт. У меня там и мёртвые в себя приходили, и слепые прозревали…
     Доктора пытаются поднять с дивана, он отчаянно сопротивляется. Наверное, ему чудится или снится что-то страшное
     Док. Да оставьте, оставьте меня, гады!.. Сволочи, твари позорные!.. Что я вам сделал?.. Не я это, не я!..
     Галямов (Ракитину). Во-во, точно как тогда… Я же говорил… У него опять мультики.
(Обращаясь к Доку)
Вставай, «я-не я»! Ехать надо.
     Док (энергично отбиваясь). Отпустите! Простите… Почему я? Не трогал я его!.. Никто же не видел… Не мог никто видеть!
     Ракитин (тормошит Дока). Ты что, Николаша? Ты о чём это, Док?
     Док (очнувшись и приходя в себя). А-а… Это вы, парни… А я что, опять в отключке?
(Оглядывая себя и окружающих)
Да, в отключке. Полной… Далеко где-то… Фу-у, чёрт!
(Трясёт головой)
А вы что, уезжаете куда-то? Меня с собой возьмите, а? Возьмёте? Не оставляйте меня одного, ладно? Страшно мне…
(Неверными шагами подходит к портрету)
Он так глядит на меня, так глядит… Мне жутко делается…
     Неожиданно Док хватает тарелку с салатом и запускает её прямо в портрет. Ему снова крутят руки. Суматоха. По ходу этой неразберихи все покидают сцену



                Действие второе
 
     На сцене — нечто, напоминающее элитную баню, точнее — её предбанник. Красивые деревянные столы уставлены снедью, напитками. На дощатой стене немного криво укреплён помятый, в салатных разводах портрет Куцаева.
     В «предбаннике» пока двое: Галямов в брюках и тельняшке с длинными рукавами и обслуживающая заведение девушка Лера. Она в коротком халатике.
 
     Галямов. А у вас здесь классно, Лера! В бассейне вода как бирюзовая. Я такой никогда не видал. И хлоркой совсем не пахнет.
     Лера. А мы её из скважины берём. Во дворе видели такую пристройку кирпичную? Так вот там насосы. Михал Михалыч говорил, что трубы — на триста метров под землю! Ужас! Зато вода что слеза. Не то, что из городских кранов…
     Галямов. О, Лерочка, не знаете вы, что такое по-настоящему грязная вода! В командировке нам мыться знаете, как приходилось? Дождевую воду в бочки соберём, а потом завхоз нам по ведру на рыло выдаёт. Вот и вся тебе сауна вместе с прачечной!
     Лера (не без кокетства). Кошмар! Вообще не представляю, как это можно — без воды. Я бы двух дней не протянула, лучше уж голодать…
     Галямов (вживаясь в роль). А что ты думаешь… То есть, думаете. И этого тоже хватало. Особенно, поначалу. А когда мост взорвали — мы вообще без хлеба остались. Нет, натурально — совсем без хлеба! Только представь… представьте: сахара — завались, маргарина — хоть ешь жо… Короче, тоже много. А хлеба, сухарей — ни синь пороху! Покрутились мы тогда…
     Лера. И как же вы — без хлеба-то?
     Галямов. Сначала пробовали гороховый концентрат молоть. Полная чухня! А потом загрузились в «Уралы», пару пулемётов на крышу — и махнули по местным адресам.
     Лера (смеётся). Поскребли по сусекам?
     Галямов. Ну! Короче, к вечеру — пять мешков муки, как с куста. Не считая канистры коньяка и телёнка… Кстати, координаты нам капитан Куцаев покойный подсказал…
(Кивает на портрет)
Спасибо ему, а то без хлеба скучновато как-то…
     Лера. А без коньяка?
     Галямов. А без коньяка, Лерочка, вообще никак…
(Подсаживается ближе)
Но я скажу вам по секрету, Лерочка — без женщин ещё хуже. Так что мой тост — за вас. Не возражаете?
(Наполняет два фужера. Пьют)
А что вы так по-сиротски? Только пригубили…
     Лера. Нет, нет, я всё… Я же на работе… А вашего прославленного капитана я знаю… Знала, то есть. Михал Михалыч ведь вместе с ним в отпуск приезжал. Я тогда только-только сюда устроилась… дурочка была, молодая была… С мужем только месяца два как разбежались… А тут этот: рослый, весёлый, с войны… Короче, не я его тогда попарила, а он меня…
     Галямов. Да ну! Точно, помню, я их обоих на аэродром увозил… Значит, приголубил тебя наш капитан? Что ж, он по этой части…
     Лера. Куда с добром! И память о себе оставил: две недели полного курса анонимного лечения… Спасибо, Михалыч выручил, дал денег на импортные антибиотики.
     Галямов (смущённо). Хм-м… Да, сейчас лекарства дорогие… Вообще-то бывает, конечно… Война… Звереешь там без баб, ну — без женского внимания… Лёшке-то проще было, он свободный выход в город имел. Ему поджениться — что два пальца об асфальт. Были там у него… У каждой справку не попросишь, ну и подцепил, видать… Бывает…
     Лера. Да ладно, я без обиды. Что, я девочка-мокрощелочка, что ли? Понимаю всё. Вообще-то он мне понравился даже. Ласковый такой, конфеты дарил… Потом я даже письма ему пару раз писала… А Михал Михалыч, как Алексея убило — сильно горевал. На годовщину так напился — с табуретки встать не мог. Сидел, фотки всё перебирал, плакал… Пистолетом по столу стучал, матерился… «Нахрена мне этот орден!» — кричал. А потом сорвал его и в бассейн бросил… Хороший он — Михалыч. Добрый. Папку моего чем-то напоминает. Так же хорохорится всё, а глаза грустные…
                В предбанник из парной выходят Ракитин и Меркулов.
     Меркулов. Это кто здесь о грустном? Почему о грустном? Не для этого я сюда моих друзей боевых приглашал. Понятно, Лерок? Что, познакомилась уже с прапорщиком? Радик у нас знаешь какой… Когда он на своём «уазике» летел — в округе даже собаки не лаяли.
     Лера (улыбаясь). Почему не лаяли, Михал Михалыч?
     Меркулов. Потому что у Радика разговор короткий был: педаль газа до полика — и от зазевавшегося бобика только ушки на обочине… Ха-ха… Караул души!
     Галямов. Да бросьте, товарищ полковник… Мифы древней Греции… Девушка и вправду подумает…
     Меркулов. А пусть себе думает! О моих орлах пусть хоть что говорят и думают! Я-то знаю вам цену. Вот вы тут пять о грустном затеяли, а там, вспомни-ка, Радик, часто ли мы нюни распускали? То-то, некогда было. То пост обстреляют, то соседи колёса с машины ночью снимут, то полкараула травкой обкурится…
(Закуривая)
А вот веселиться умели. Артисты к нам приезжали, Док вон на гитаре — сам не хуже любого артиста… А какая стенгазета у нас была, Лерок! На дивизионном смотре второе место заняли, во как!
     Лера. Вас послушать, так не на войну ездили, а на районный смотр художественной самодеятельности… На курорт…
     Ракитин (вытирая голову полотенцем). Курорт, точно… Только некоторые путёвку на этот курорт лишь в один конец оплатить успели…
     Меркулов. Опять двадцать пять, Слава! Лёху схоронили — ты хоть других до времени не хорони. Хорош душу травить, а? Ты что думаешь, я Лёшку меньше твоего любил? И люблю? Да он мне, может, каждую ночь является. Просыпаюсь в три часа и ворочаюсь до утра… Я уж всё пробовал: и свечки в церкви ставить, и грамм двести на ночь принимать… Одно время вообще чуть на стакан из-за этого не сел…
(Как бы в подтверждение слов поднимает и рассматривает пустой стакан)
Но чтить память мёртвых — это не значит локти себе каждый день кусать. Об ушедших помни, но живи, как живой! И ради живых.
Ракитин (задумчиво). А ты знаешь, Михал Михалыч, бывают минуты, когда живые здорово завидуют мёртвым… Крепко завидуют…
                Распахивается дверь и из парилки появляются Док и Птаха.
     Док (без сил валясь на лавку). Фу-у… Чуть не угробил, дьявол! Как накинулся на меня с двумя вениками, представляете, аж волосы на голове затрещали… Едва заживо не сварил.
     Птаха. … И чуть не утопил. Я ж забыл, Михалыч, что у тебя в бассейне глубина под два метра… Не рассчитал! Сам говорил: мы не из тех, кто хлеб берёт пинцетом… Скинул Николашу в воду сразу после парной, а он возьми — и сразу на дно… Пришлось нырять, спасать. Зато теперь у нас не доктор, а стёклышко…
(Замечая настроение окружающих)
А вы чё здесь все какие-то заунывные? Не закусывали, что ли? Может, вас тоже того… Веничком, да в бассейн? Я готов. А особенно прапорщиком заняться нужно, он у нас сегодня самый стеснительный — даже тельняшку не снимает. Чё, Радик, вера не позволяет?
     Галямов. Да ладно… Не люблю я…
     Лера. Михал Михалыч, а что это тут майор раскомандовался? Вроде, пока что я по сауне приказы раздаю.
     Птаха (хохоча и приобнимая Леру). Вот это да! Отбрила целого майора! Дисциплина здесь, смотрю, от и до… Армейская.
     Меркулов. А то! У меня строго, да Лерок? Прихожу — сразу строю личный состав, на первый-второй пересчитываю. Непорядок замечу — наряд вне очереди.
(Смеётся)
Но это редко. Лера у меня девка с головой. Сговорчивая, когда надо, когда нужно — строптивая.
(К Лере)
Ну-ка, раскрасавица, сгоняй-ка к холодильничку, пива холодного принеси. Да бери с верхней полки, там в баллонах нефильтрованное, свежее…
     Док. А можно я помогу? Мужики, подсобим девушке?
     Доктор, Галямов и Лера исчезают. Птаха, Ракитин и Меркулов некоторое время сидят молча, не зная, как и о чём говорить.
     Птаха. А жалко, что некоторые пацаны сюда не поехали. Стареем, что ли, а, Михалыч? У одного жена, понимаешь, в ночную смену, у другого гости… Раз за три года встретились — и на тебе! Вот бы узнать, что там за смена у женщины такая — ночная…
     Меркулов. Да ладно хохмить… Нахохмились сегодня — аж скулы сводит… А я сразу понял, что не заладится у нас. Понял: не светлой памяти однополчанина мы сегодня должное отдавать собрались, а разборки непонятные чинить… Вот ребятам и обидно стало, рассосались поодиночке.
     Ракитин. А я думаю, не только в этом дело… Я же сбоку сидел, наблюдал, как твой Сайдо у столов суетился. Вам с Олегом он кристалловскую водку подгонял, а ребятам с краю норовил местную «Юбилейную» поставить. Да и икорка почему-то всё больше на ваш стол уходила…
     Меркулов. Ты серьёзно это? А я и не заметил, слушай…Нет, в самом деле, капитан? Вот морда нерусская! Я ж ему матку наизнанку выверну!..
     Ракитин. Может, и не заметил… Но ты, полковник, надо сказать, и прежде особой наблюдательностью не отличался. Откуда тебе было знать, что в вагончиках пацаны вповалку на грязных матрасах спят, когда ты в своих апартаментах на двуспальном сексодроме расслаблялся… Какое тебе было дело до того, что остальные каждый день перловкой постной давились? Ведь тебе-то, командир, свежую зелень и фрукты прямо с рынка доставляли. Эх, Михал Михалыч! И в той-то жизни граница между нами бездонная лежала, а уж сейчас… Видят же всё это пацаны. Обидно им. Вот и ушли они под разными предлогами.
     Меркулов. Не все ушли… Ты вот остался.
     Ракитин. Может, оттого и остался, что они ушли… А кое-кто и вовсе не приехал… Мне вчера Шура Степанов позвонил, помнишь, в группе техобслуживания был такой у нас? Он случайно узнал, что встреча намечается, нашёл телефон Птахи: можно приехать, спрашивает.
                Услышав свою фамилию, Птаха оборачивается, придвигается к говорящим
     Ракитин (продолжая). А Олег ему: не будет встречи, переносится, то да сё… Отшил, короче. А Шурик с Куцаевым, между прочим, друзьями были. Одно училище закончили… А ему вот так вот — по бороде.
     Птаха. Да. Звонил мне Степанов — да! И развернул я его на сто восемьдесят, подтверждаю. И объясню, почему. Кореш он не кореш Алёшке — я в такие подробности не вникал. Сейчас подобных друзей — до хрена и больше объявилось. Мёртвых любить легко… А не пригласил я его, Михалыч, потому, что чужой он нам. Да, чужой, и вы оба это не хуже моего знаете. Как он из отряда вылетел, помните? Вопросов много к нему возникать стало. Куда со склада две новенькие штабные палатки делись? Почему вместо трёх компрессоров получили только один — да и тот разукомплектованный? Шура на эти вопросы так и не ответил, а ведь он матобеспечением тогда занимался. Ладно, вовремя прочухали, кто есть ху, перевели парня без пыли и шума в тыловое управление… И вот: здравствуй, Вася, я снеслася! Хочу, мол, приехать, слезу пролить, да побухать заодним на халяву… Ну уж нет! Во — извини, подвинься!
(Делает красноречивый жест)
Я внятно всё объяснил, кэп?
     Ракитин. Понял, не дурак… Я за Сашку не вступаюсь, детей мы с ним не крестили. Погрел он тогда ладошки или нет — не мне судить… Но ты «А» сказал — говори и «Б». Тебе ли не знать, что все накладные, касающиеся матчасти отряда, шли за подписью Куцаева? Шурик, может, и рулил по мелочи, но такое имущество, как штабные палатки без визы старшего офицера с территории не вывезешь… Но Степанов почему-то пробкой после ревизии вылетел, а Лёшка отмазался благополучно. Что, не так?
     Меркулов (резким движением выхватывает револьвер и стучит им по столу). Всё, шабаш! Сыт по горло! Как командир, хоть и бывший, я запрещаю вам! Он погиб… Его нету уже… А вы — обливаете его, ногами топчете… А о мёртвых — или хорошо, или… Я требую!
(Обращаясь к Птахе)
Ну, чего уставился, майор? Сходи лучше узнай, куда наш спецназ с пивом подевался.
                Несколько озадаченный, Птаха уходит
     Ракитин. Так вот оно что! Значит, тебе икона нужна, командир.
(Кивает на портрет)
Икона, а не Лёшка Куцаев. Чтобы ты раз в месяц подходил к этой иконке, ставил копеечную свечку и отмаливал перед ней то враньё, которое мы наворотили… А пистолетик ты, Михалыч, спрячь. Спрячь от греха, а на меня это впечатления уже не производит…
Меркулов. Да ладно… Ты что подумал, капитан? Подумал, что командир совсем с резьбы съехал — на своих с оружием бросаться?.. Обижаешь, Слава! Я о другом… О другом тебе хочу…
(Высыпает на стол несколько патронов, берёт один)
О другом… Вот, гляди: стандартный патрон. Маленький, аккуратненький такой… Вот пулька. Примерно такую и достали из Лешкиного черепа. Сюда вот вошла…
                Показывает.
     Ракитин. Ты к чему это, Михалыч? Ты хочешь сказать…
     Меркулов. А тут и говорить нечего. Ни в какую атаку — сам знаешь — капитан Куцаев не кидался. В машине весь бой просидел, в штаб обстановку докладывал. А погиб от пистолетного выстрела… От близкого выстрела… С передовой такая пулька долететь никак не могла, я с баллистиками потом рассчитывал…
     Ракитин (напрягаясь, сжимая кулаки и хмурясь). Ну, а дальше, дальше…
     Меркулов (с железом в голосе и глядя собеседнику в глаза). А вот что дальше, Слава. Это только одно означает: что Куцаева кто-то из своих кокнул — вот такой расклад. Из табельного оружия. И, скорее всего, тот кокнул, кто в машине с ним в последнюю ночь был. Вот какая херомантия выходит, капитан…
     Ракитин (тихо и отводя взгляд). Ты ведь знаешь… Знаешь, Михалыч: я с Лёшкой в том бою был…
     Меркулов (тоже не глядя в глаза и пряча пистолет). Да, знаю… Был… Только не ты один был, Слава. Птаха вон тоже там был. И Радик тоже — он за рулём сидел…
     Ракитин (поднимая голову и презрительно щурясь). Выходит, всё же пытался вычислить, командир? Может, и патроны пистолетные потом пересчитывал — ну, которые после боя мы в оружейку сдали?
     Меркулов. Нет, не пытался, Слава. И не пересчитывал. Зачем? Смысл?
     Ракитин. Ну, смысл хотя бы в том, чтобы не пить сегодня с убийцей за одним столом…
     Меркулов. Ну а дальше? Трибунал? Позор на весь отряд? А о Лешкиных детях ты подумал? — это ж пятно несмываемое на них. Ты, что ли, придёшь к ним и скажешь: простите, ребятки, ошибочка вышла. Папашка ваш, оказывается, не в бою геройски пал. Его как собаку кто-то из своих втихаря грохнул. За что, спрашиваете? Да так, может, стырил он у кого-то тюбик с зубной пастой, а может, слово неосторожное горячему человеку сказал… Дело тёмное: суматоха, перестрелка…
                Меркулов, как бы ожидая ответа, глядит на Ракитина. Тот молчит.
     Меркулов. …Так что я лучше сожму зубы, Славик, нервы вот так на кулак намотаю — и выпью всё-таки с убийцей. Выпью — за светлую память убиенного русского офицера. Так надо. Так лучше.
     Ракитин (помолчав). А что, если… А вдруг это я, командир? Не может быть, чтобы ты не думал об этом…
     Меркулов (стучит по столу). Думал, не думал — какая теперь, нахер, разница! Я тебе сказал причину. Всё! Дело закрыто. В архив сдано.
     Ракитин (задумчиво, как бы самому себе). Я ведь и в самом деле той ночью рядом с Лёшкой был. И умирал он на моих руках. Да, Михалыч, не от осколочных ранений умирал, а от одной-единственной дырочки…
(Мысленно прокручивая воспоминания)
Где-то впереди бой идёт, ракеты вспыхивают… Справа из миномётов по зернохранилищу долбят… По низине — то ли туман, то ли дым ползёт, сильно воняет горелой резиной… И Лёха в кабине — у самой рации — вытянулся весь, рукой автомат цепляет, а на губах уже пена чёрная…
     Меркулов (не выдержав). Замолчи, Ракитин! Замолчи, а то убью!
     Ракитин (словно не замечая). …А патроны ты всё-таки пересчитывал, Михалыч. Не мог не пересчитать… И подметил, наверное, что я не все я патроны обратно сдал. И, так думаю, спросил себя полковник Меркулов: а куда это Ракитин дел пол-обоймы? Конечно, может и от противника отстреливался, а может, и по-другому как распорядился… А?
     Меркулов. Да пошёл ты!..
     Ракитин. Нет уж, терпи, командир! Говоришь, правду знать не хочешь? Врёшь, хочешь! Так хочешь — аж в копчике свербит. Затем и собрал нас сегодня. И именно тех сюда привёз, кто с Куцаевым до последней минуты был. И наверняка не раз прикидывал про себя, у кого какой зуб на Куцаева был. Что скрывать, у многих с Лёшкой счёты были… И у меня были…
     Меркулов. Ты вызов в академию имеешь в виду?
     Ракитин. И вызов тоже… Ты ведь знаешь, Михалыч, как я эту разнарядку ждал. Мне академия во как нужна была. Аттестацию отлично прошёл, характеристики — хоть завтра в святейший синод… Да я спал и видел себя в Москве, карьеру, если хочешь знать, уже на десять лет вперёд просчитал… И вдруг выясняется, что подостойнее есть. Поперспективнее…
     Меркулов. Ну, ты же знаешь ситуацию, Слава… Лёшке жена условие поставила: или академия, или на развод. Понять можно. По гарнизонам помотайся-ка… Любая осатанеет…
     Ракитин. А меня кто поймёт? Или я по бурятским степям да по тундре мурманской меньше Лешкиного мотался? Или моя Наташка семижильная? Я же три года за учебниками… Ты пойми: три года — как студент какой! И тут всё под откос в одночасье. Это как, командир?
     Меркулов встаёт, подходит к Ракитину. Кладёт ему одну руку на плечо, во второй всё ещё револьвер.
     Меркулов. Слава, ты давай того… Не дури, Слава… Понимаю: выпил, нервы и всё такое… Все мы не из железа кованы… Но ты давай лишнего не наговаривай… Ни на себя, ни на других… Ты не говорил ничего, я ничего не слышал, а, Слава?..
                В комнату в это время с пивом вваливается остальная компания.
     Лера. Вот! Я же говорила: чуть накатил лишнего — сразу за пистолет. Как ребёнок…
(К Меркулову)
Михал Михалыч, дорогой! Разве ж так можно? Так и до несчастья недалеко… Спрячу-ка я лучше вашу пушку, ага? А утром отдам в целости и сохранности… Ага?
     Силой вырывает револьвер из руки Меркулова и выбегает из помещения. Доктор тем временем уже наполнил стаканы.
     Док. Ну и дела! А вообще-то это к лучшему… Ну его, это стреляющее-колюще-режущее… И на работе хватает… Лучше вон пивком душу умоем. Пиво, если оно правильно сварено да хорошо хранилось — это симфония, братцы, поэма! Некоторые вот не видят разницы между ячменным и хмелевым солодом. На вкус дилетанта действительно малоотличимо. Ну, лёгкая горечь не нёбе, ну, послевкусие не такое терпкое… Но если обратить внимание на цвет, на пену…
     Галямов. Ну, разошёлся… Опять лекцию зарядил! А вот когда я в Туркмении служил — мы в баню не пиво брали. Оно там не того, да и не всегда достанешь… Мы дыньку брали. Вскроешь её, родную — м-м-м! Запах на весь предбанник. А ломтики такие янтарные, сочатся все… Теперь мне таких дынь уже не есть.
     Птаха. Хорошо свистишь, прапорщик. Туркмения, баня… Какая баня, если ты и здесь тельник свой целый вечер не снимаешь! Разучился, наверное, в своей Туркмении…
     Галямов. Ну и что дальше? Не хочу и всё! Дома я помылся. А сауны ваши — вообще не уважаю.
(Сводя разговор к шутке)
Сегодня у нас тут и без сауны вспотеешь…
     Птаха. Ясен перец! Запарили вы меня уже разговорами серьёзными, пойду-ка лучше в парилку. Поддам ковшичек-другой на каменку… Ракитин, составишь компанию? А то одному хлестаться кисло как-то…
                Птаха и Ракитин уходят париться
     Меркулов (мрачно). Лерка, пушку-то мою далеко спрятала?
     Лера. В надёжное место, Михал Михалыч. Утром отдам. По описи.
     Меркулов. Знаю твоё надёжное… Смотри, чтобы всё чики-чики было… Револьвер ценный, наградной как-никак… С гравировкой.
     Док. С гравировкой? У нас вот случай был в госпитале… Попал к нам как-то генерал. Видный такой, из московских. С инспекцией прилетел — а его возьми язва, да и скрути. Понятное дело, ему палату отдельную. С кондиционером, с телевизором… — все дела. Серёжка Акимов — вот такой хирург — генерала в тот же день прооперировал. Всё о'кей… Генерал чуть от наркоза отошёл — спецрейсом в столицу. А через месяц, представляете, Серёгу начмед вызывает и вручает такую вот маленькую коробочку. А в ней скальпель. Импортный, дорогой, с наворотами — с каким-то алмазным напылением… Музыка, короче… И на ручке гравировка, типа: «доктору — золотые руки с благодарностью»… Ну, и в том же духе. Серёга на подъём парень лёгкий, в тот же вечер нас в своей общаге собирает — ну, обмыть подарок, как полагается. Достаёт из серванта рюмки, разливает коньяк… «Ну, за руки золотые!» — и намахнули. Только смотрим: Эдик Оганесян, проктолог наш, покраснел весь, потом как полотно бледный стал… Глаза выпучил, молчит, руками машет…
     Лера. Не в то горло пошло?
     Док. Не в этом дело. Мы Эдика по спине — не помогает. Ещё хуже только. Видно же: задыхается мужик. Ну, мы ж профессионалы. Поняли, что в больницу надо быстрее. Отвезли на такси — и сразу на стол. Акимов сам же и оперировал. Через час приносит нам на блюдечке две золотые серёжки. Дешёвенькие такие, с феонитами. Оказалось, жена его по бабской привычке бижутерию свою в сервант положила. В рюмку. А Сергей не поглядел, когда на стол ставил. Вот и пришлось ему в тот день именной скальпель в деле опробовать.
     Галямов. Обмыл, называется!
     Лера. А по мне: все врачи — святые люди. Это же смелость нужна — человека живого резать! А какая ответственность!
     Док. Минуточку, минуточку… Я вот только нимб поправлю… На самом деле всё гораздо проще, Лерочка! Ремесло как ремесло. Латаем по мере способностей износившийся человеческий механизм. А настоящие секреты только одному мастеру ведомы…
                Кивает на потолок
     Лера. Да знаю, знаю, все вы, доктора, люди циничные… Но при этом ещё и многосторонние, талантливые. Мне тут шепнули, что вы песни поёте… Исполните? Ну, пожалуйста!
     Доктор берёт гитару. Поёт. По ходу пения взволнованно поднимается со своего места Галямов. Заметно, что ему не по себе.
     Меркулов (дослушав песню). Вот уж действительно по живому…
     Лера (не поняв). Да нет, я о другом доктора спрашивала: как это они не боятся резать? Это ведь кровь, крики, бр-р… Представить себе не могу… А что при этом сами пациенты чувствуют?..
     Галямов (неожиданно). Одиноко им очень… Пусто…
                Все оборачиваются к нему
     Меркулов. О чём ты, Радик? Тебе-то почём это знать?
     Галямов (словно разговаривая с собой). …Мне так страшно никогда не было. Словно ты на всём белом свете один… И нет у тебя — да и не было никогда — ни матери, ни жены, ни детей… Тело вдруг невесомым становится, и ты паришь, паришь, не ощущая никакой точки опоры… Да, страшно… Ужасно страшно… И хочется скорее землю, стены нащупать скорее — тянешь руки в пустоту. Больно — а тянешь. Но нету ничего вокруг. Ничего нету! Только ужас пустоты…
     Док (тормошит его). Тебе плохо, Радик? Скажи — плохо?
     Меркулов. Ну-ка, руку сюда дай…
     Галямов почти что не сопротивляется. Меркулов берёт его за руку, резким движением задирает рукава тельняшки.
     Меркулов. Так и думал… Так и думал я. Кто-то же говорил мне, что ты в психушку попал, да я значения не придал. Думал, сбрехали… Вены резал?
                Галямов равнодушно отворачивается.
     Меркулов (показывает на шрамы). Так ты в больницу-то — после этого попал?
                Галямов кивает.
     Меркулов. Ой, дурак ты, прапор, дурак! Ой, дурак — свет таких не видывал… Мы для этого брюхом чужую землю полировали? Гастриты да язвы на херовом комбижире наживали — для этого? Отвечай, раз командир спрашивает! Вернуться без царапины, чтобы потом так… погано… глупо… Взять — и по венам себя… Ты же из всех самый нормальный был, Радик!
     Галямов, пошатываясь, подходит к портрету. Пристально вглядывается в него. Вдруг срывает фотографию, потрясает ею
     Галямов. Нет, товарищ полковник. Самым нормальным — вот он был… И самым правильным…
     Меркулов. Думаешь? Что ж, может, это самое трудное и есть — в скотских условиях нормальным оставаться…
     Галямов. Да, да… Но вот что скажу, командир… Правильным быть проще, когда ты из комсостава, а перед тобой задрипанный прапорщик… Когда и оклад у тебя — вдвое, и боевые закрываешь себе, как бог на душу положит. Да на левом гэсээме ещё столько же сделать можешь… Тогда не нужно тебе считать каждую ночь в уме, сколько на этот раз из командировки домой привезёшь и хватит ли на сиделку для парализованного отца, жене на пальто, а дочери — на семестр в колледже?... И что в таком случае тебе останется, чтобы зубы, наконец, вставить Здесь вот и потерянные зубы…
     Меркулов. Да ты не жалоби меня, прапор! И не мямли, говори толком, что там у вас с Куцаевым случи-лось…
     Галямов. А что говорить… Застукал меня капитан Куцаев… С тротилом застукал…
     Меркулов. С тротилом? Ты что, тротилом приторговывал, Радик? Местным толкал?
     Галямов (заводясь). А кто не толкал, командир?! Комендачи — так те каждую ночь килограммов по двадцать выносили. И ничего! И то сказать: снарядов списанных до едрени фени, только успевай тротил выплавлять… А местным взрывчатка постоянно нужна — рыбу глушить. Попросили — я и подогнал килограмма три… Все ведь продавали, сами знаете, Михал Михалыч…
     Меркулов. Ой, какая вьюга у тебя в башке, прапор! Сам-то хоть веришь в то что несёшь? Да они же потом тротил этот — под нас же. В виде фугасов…
     Галямов. Да ладно… Я же не всем подряд… Я же с понятием — видел, кому можно… Нормальным мужикам продавал, для рыбалки — точно!
     Меркулов (качая головой). Радик, Радик… Ну да ладно, чего теперь… Короче, капитан Куцаев тебя с кастрюлькой тротила повязал?
     Галямов. С каской… Я в старую каску его сливал… Говорю: там меньше трёх кило было! Собрался на рынок идти, на стрелку с заказчиком, тут Куцаев меня на КПП и засёк. Следил — это стопудово…
     Док. Дальше… Дальше-то что было?
     Галямов. Сначала, как и полагается, — по морде… Не сильно — больше, чтоб попугать… А сам орёт при этом: «Добегался, кусок? Сгною теперь в особом отделе!»… И прокуратуру, и трибунал вспомнил… Ну и дальше всё в том же духе…
     Меркулов. Ну и что ему от тебя нужно было? Я же Лёшку как облупленного знаю, он такую операцию с кондачка не затеял бы…
     Галямов. Нужен я ему был… Чтобы следить… И докладывать…
Бросает портрет на пол. Никто его не поднимает.
     Меркулов. Да ты сопли не жуй, говори внятно…
     Галямов. Докладывать чтобы — обо всём, что старших офицеров касалось… Кто что и на какую сумму покупает, с местными кто какие разговоры разговаривает… И тетрадку мне дал, чтобы я всё это туда записывал. В зелёной такой обложке…
     Док (возбуждённо). Точно! Видел я у Куцаева такую тетрадку!
     Галямов. …А особо подробно он о Птахе расспрашивал. Всё интересовался, у кого тот в городе бывает. Два раза даже специально следить отряжал…
     Меркулов. Да хорош художественный свист разводить! Тоже мне: шпионский детектив…
     Галямов. Свист – не свист… А напоминание осталось…
     Меркулов. Какое ещё напоминание?
     Галямов: — Записочка. Вот она, товарищ полковник…
                Достаёт клочок бумаги.
     Меркулов (читает, нацепив очки). Ну и что там?... Ну и каракули… «Жанна, переулок Первый Школьный… Второй дом от колонки, синие ворота…» Почерк-то, гадство, знакомый…
     Док (взяв записку). Это Лешина рука, Михал Михалыч. Его — точно…
     Меркулов (после тяжёлой паузы). Постукивал, значит, прапорщик?.. Дятлом подрабатывал?.. Тебе-то самому не противно было?
     Галямов. Припёр он меня… Понимаете — за жабры взял, ни вздохнуть ни пёрнуть! Рапорт, говорит, на тебя никогда не поздно накатать, а там сами знаете: погоны долой и на гражданку без всякой выслуги… Это в самом кучерявом случае… А могут и срок спокойно припаять… И что мне оставалось? К вам, товарищ полковник на полусогнутых бежать? — простите, мол, нахимичил тут малость со взрывчаткой… Нет. Я по другому решил: поработаю на капитана, потерплю до первого боя…
     Меркулов. Что?! Что ты сказал? До какого боя — потерплю?
     Галямов (срываясь на истерические нотки). Какого… Того самого, командир… Понимаете, допёк он меня, не мог я больше! Война — она всё спишет… Только я думал — легче это… А оказалось, что не по себе ношу взял… То есть, сначала, вроде, ничего: патрон в патронник, как учили… Предохранитель вниз… Только потом… Ещё хуже потом стало, командир… Ночью проснёшься — и лежишь как бревно, в темноту пялишься. Ни мысли в башке, ни молитвы какой… Ничего! Только вопрос буравчиком: зачем? зачем?...
     Док. А вены?.. Вены ты, Радик, из-за этого?..
     Галямов. Вены — это уже потом… По пьяни это… В гаражах как-то выпили с мужиками, они ушли, а я чего-то остался. Включил приёмник — а там передача какая-то… Про нашу войну. И хмырь тыловой интервью даёт — как он героически складом на аэродроме заведовал… И так красиво говорит, так складно! И про тяготы вспомнил, и про лишения, и про долг перед Родиной… А потом песню поставили — ну вот эту, нашу… Про комбата… И так тошнёхонько мне вдруг стало, ребята!... Так безнадёжно… Сижу и думаю: а к чему это всё было? Кому нужны были наши гной, срам, храбрость, боль, вера?.. Неужели всё было просто ради денег? Так ведь и денег-то уже почти не осталось, опять в долгах как в шелках… Может, ради наград и звёздочек? Тоже мимо: их другие уже с успехом получили — из тех, кто по радио хорошо выступать наблатыкались… И не поверите, товарищ полковник, — так вот сюда подступило! Сил нет! В черепке как замкнуло что-то… Дальше слабо помню… Видно, хрястнул о верстак пустой поллитровкой и по венам себя, по венам…
     Меркулов (обхватывая голову ладонями). Ох, сынки, что же вы со мной делаете!..
                Из парной появляются Птаха и Ракитин.
     Птаха. Опаньки! Картина Репина «Приплыли»… Вы чё как опущенные, извините за выражение? Ну, в смысле, в воду…
(Подходит к столу, берёт записку)
Жанна? Вот так сюрприз… Откуда это здесь? Сегодня что — вечер девичьих откровений? Михалыч, это ведь та самая Жанка, о которой я тебе говорил…
                Меркулов кивает
     Птаха. Ну, и откуда это? Постойте, постойте… Почерк-то, вроде как знакомый… Куцаевский? А? Лёш-кин?..
     Ракитин (заглядывая через плечо). Точно, лёхин почерк.
     Док. Да, это его записка. Радик свой архив перетряхнуть решил…
     Птаха. А-а… Прапорщик… Ты что, Радик, думаешь, я не замечал там, как ты меня пас? Машину за углом оставлял — думал не просеку? Только Птаху на мякине не проведёшь, Птаха — воробей стреляный!.. А Куцаеву я тогда прямо сказал: я с тобой, говорю, одну бабу пилить не собираюсь. Если ты мужик, говорю, давай выясним отношения на берегу. А так — шпионить, подсиживать по мелочам… Не интересно как-то… Правильно, Михалыч?
     Меркулов (взрываясь). Что Михалыч?! Что Михалыч?!.. Всегда чуть что — Михалыч. Крайнего отыска-ли… Два взрослых кобеля бабёнку поделить не могли, а теперь — Михалыч!..
     Птаха. Да было бы что делить, командир! Мандавошка кривоногая, прошу у дамы прощения. А понтов-то, понтов… Да если бы не та пьянка у сапёров — разве бы я так облажался?.. Как получилось-то? Обмывали чей-то орден… Нажрались тогда с пацанами спирта, как дикие верблюды, попадали кто где… А утром просыпаюсь — в палатке с Жанкой в обнимку! Она в военторге работала, ни одной попойки, шалава, не пропускала…
     Док. Ну что уж ты так… Очень даже ничего женщина… И грудь, и это самое… Всё при своих местах…
     Птаха (убеждённо). Да шалашовка она неклеймёная! Она же сначала с Куцаевым тереться начала, а потом ко мне перепрыгнула. А Лёхе впаривала: Птаха, мол, домогается, угрожает, ля-ля, тополя… Во, лярва стопроцентная! Короче все вокруг дерьмо, а она одуванчик. Жанна Д'Арк! Чё ржёте? Её артиллеристы так и называли в глаза: Жанка Дыркина…
     Лера. Ну и вояки! Оказывается, за юбками больше таскались… А Куцаев мне такие картины рисовал! В разведку, говорил, каждую ночь ползаю… В рейды по тылам хожу…
     Птаха (хохоча). Во-во… По тылам — точно! Каждую ночь — это тоже верно. Много бабских тылов от его рейдов пострадало… Только вот с Жанкой у Лёхи промашка вышла. Уж не знаю, чем она его взяла, только он запал на неё капитально. Ревновать к каждому столбу стал… За мной вон целого прапорщика следить снарядил. Проверял, наверное, что у нас да как…
     Лера. …А как у вас?
     Птаха (беспечно). Как говорится: прошла любовь, завяли помидоры…
     Лера. И в самом деле — завяли?
     Птаха (пожимая плечами). Ну, не сразу, конечно… Наведывался к ней пару раз… А что, я человек тогда свободный был, имел право… Что и говорить, Жанна тётенька взрывоопасная была… Как вагон гексагена… Только запал поднеси…
(Спохватываясь)
И всё равно — никчёмная она женщина… Барахло…
     Меркулов. Выходит, бегал к ней? А мне что говорил? Завязываю, Михалыч, свой член морским узлом… Говорил? Если ещё раз к ней подойду — кастрируй меня, командир, прямо в оружейке… Было?
     Птаха. Было… Говорил… Чего не скажешь… Но гормоны, Михалыч, в каптёрку вместе с вещмешком не сдашь. Буянят гармоны-то!.. Вот и нашла у нас с Куцаевым коса на камень — из-за этой вот суки в ботах. И я Лёшке по этому поводу даже харю набил, прости меня, господи, грешного…
     Док (присвистнув от удивления) : — Нет, без дураков? А как получилось-то?
     Птаха. Обыкновенно… Когда он опять с претензиями ко мне припёрся, вызвал я его на улицу, отвёл за сортир и просто, по-пролетарски так, без изысков физю надраил. Нормально так надраил, не халтуря.
     Меркулов. Искать-копать! Во номера в отряде творились! И всё мимо командира…
     Птаха. И правильно, считаю! Зачем командиру всякую шелуху собирать? Два мужика выяснили отношения — делов-то!..
     Ракитин. Только не надо этого, Михалыч: «мимо командира…» Всё ты знал, а чего не знал — догадывался. Да Куцаев же при мне уговаривал тебя Олега старшим группы сопровождения колонны наливников отправить. Наверное, не от большой любви к нему. Ладно, потом отбой дали, комендантская рота вместо нас пошла…
     Меркулов. Ты полегче наезжай-то, капитан! Тоже мне — паровой каток… Я тогда и значения не придал. Кому-то всё равно идти надо было.
     Ракитин. Ну, хорошо… А когда сводку получили, что колону в сопках пожгли — тогда придал значение? Комендачи тогда двенадцать «двухсотых» привезли… А среди них вполне Птаха мог оказаться с лёшиной протекции… И с твоего, полковник, благословения.
     Меркулов. Моего?! Так ты меня лёхиной кровью умыть хочешь, капитан? Так, что ли? А не ты ли вот тут вот только что намекал — кто это сделал? Вполне конкретную кандидатуру называл…
                Птаха резко делает несколько шагов к спорящим офицерам. Он явно нервничает.
     Птаха. Ну и что он говорил?.. Что ты говорил, Слава?
     Ракитин. А то и говорил… Что все мы хлебнули от героя нашего… Что на курок нажал тот, кому глотать эту слизь уже невмоготу было…
     Птаха (хватая записку). Думаешь, я?.. На меня думаете? Да?
(Рвёт и топчет записку)
А что мне было делать? Я же защищался… Тогда, в машине, я вообще спиной к Куцаеву сидел… А он у рации, рядом с люком… Тут вот я, вот так он…
(Показывает)
Темь, холод собачий… Там пулемёты чешут — непонятно чьи, тут миномёты долбят… Ни хрена не понять: то ли мы окружаем, то ли нас… Дурдом! Нервы у всех… Слово за слово… Но он первым, командир, за кобуру схватился — это как на духу! Разве ж я думал, Михалыч, — что он за кобуру?
(Размашисто шагая взад-вперёд)
…Я даже выстрела-то не слышал… Так, хлопок какой-то… То ли взрыв, то ли удар… Глухо так — как доской по столу… Опомнился — на земле сижу, в руке погон с лёхиного бушлата, на морде кровь… То ли моя, то ли куцаевская… И санитары уже бегут, носилки тащат… А я сижу и сообразить всё не могу: зачем санитары? Что за погон в руке?.. Сижу и ору Ракитину: «Какого чёрта здесь санитары делают?»…
     Ракитин. Да это я тебе про санитаров кричал. А потом Радику: рацию, ору, выруби…
     Галямов. Ну, помню! Санитары подскочили, а я пистолет за ствол как дурак держу — не знаю, что де-лать… Ищу глазами Куцаева…
     Ракитин. А я в машине на карачках ползаю, гильзу в темноте нащупать пытаюсь…
     Птаха: — Санитары первым делом ко мне: что случилось? А я им зачем-то погон сую. И на машину показываю: отдайте офицеру…
     Галямов. …Я потом пистолет этот — под сиденье…
     Птаха. Под какое сиденье? Там же брониками всё забито было… Это я пистолет в ящик из-под гранат сунул…
     Ракитин. А как он тогда в куцаевской планшетке оказался? А? Это я его туда… Там ещё журнал, помню, какой-то лежал…
     Птаха. Не журнал — сборник сканвордов…
     Ракитин. Да журнал, журнал — я сам видел! На обложке артист ещё…
     Галямов. Какой артист! Там спортсмен известный… Олимпийский чемпион…
                Спор прерывает хохот Меркулова.
     Меркулов. Артист, да? Чемпион, да?.. Вот вы артисты — это я вижу. Народные… Ваньку валяете? Не много ли вас — на одного капитана? Док, а ты что тогда скромничаешь? Ты случайно в Алексея не стрелял? А, может, яда ему в водку подмешал?.. Давай, колись до кучи!
     Док (негромко, но отчётливо). Нет, Михал Михалыч, я не стрелял. И не травил… Я только тело осматривал. И акт подписывал. Липовый. Не знаю, что хуже… Это — считается?
     Меркулов. Теперь всё считается, Николаша… А что лучше, что хуже… Не мне судить. Потому что не знаю… Ещё сутки назад твёрдо знал, а теперь… Мозги на раскорячку…
(Грузно, словно через силу, поднимается)
Много вы мне сегодня наговорили, сынки. До конца дней моих хватит… Чувствовал я, что будет этот разговор, боялся его — но и хотел его, ждал его… Ждал ваших слов, хотя и трусил, признаюсь, капитально. Потому что знал, что кого-то из вас мне из собственной жизни вычеркнуть придётся. Навсегда. Вы ведь знаете, что я без рисовки считал: все вы — моя семья. Ведь у нас так и было — как в хорошей семье: если страх, если радость — то уж сразу на всех… Поначалу… Но потом… Кто эту невидимую борозду между нами проложил? Жизнь? Приезжает проверяющий из штаба… Само собой, вечером генералу нужно шашлычки, культурную программу соорудить… А пригласить могу только избранных — старших офицеров. Позови я, к примеру, Радика — разве понял бы меня генерал?.. Или другое. После рейда возвращаются ребята. Грязнее грязи, камуфляжка — в клочья, караул души!… А завскладом им: я вам что, рожу новую форму? Только ротному и комвзводов. Остальные — ждите колонну… И выкручивайся, боец, как хочешь. Кто-то стирает, штопает, кто-то на базар идёт, покупает бушлаты на свои кровные…
(Подходит к Галямову)
Да что далеко ходить… Радик тут про тротил нам рассказал. Дорого она могла ему обойтись… Да и обошлась… А ведь приговор ему подписывали бы те люди, на глазах которых уходили в никуда эшелоны с керосином, лесом, металлом… Да ещё под прикрытием вертолётов… Тогда я думал: так надо. Это зло, но зло на войне неизбежное. Это пройдёт, это — наносное… Главное — что я со своими парнями, мы — один кулак, мы — плечом к плечу… Кто-то, конечно, скисал раньше времени, но я на них свысока смотрел. Думал: слабаки, переехала их война… А сейчас смотрю на всё и думаю: а кого из нас она не переехала? Кого не перемолола?.. У каждого что-то внутри хрустнуло, только себе в этом зачастую признаться боимся…
(Выглядывает в окно)
Ого! Светает уже… Выпить, что ли? Нет, не хочется… Я впервые обо всём этом вслух говорю. А раньше даже мысли такие гнал. Ещё бы: я же командир! Я сильным должен быть, несгибаемым… Грудь колесом, глаза в кучу!.. А вот сегодня что-то не получается… Устал? Выдохся?..
     Док. Вы всё это говорите — как приговор зачитываете…
     Галямов. Мне, товарищ полковник?..
     Птаха. Или мне — твой приговор, Михалыч?..
     Ракитин. А, может, мне, командир?..
     Меркулов долго смотрит на них, словно обдумывая что-то. Потом поднимает с пола фотографию Куцаева, пытается кое-как приладить её на стене.
     Меркулов. Ну-ка, сынки, помогите…
     Сначала неохотно, но потом общими усилиями присутствующие закрепляют портрет. Меркулов возвращается к столу уже другим человеком: он строг, сдержан, подтянут. Он принял решение.
     Меркулов. Лерка, говори, куда револьвер дела?
     Лера. Михал Михалыч… В надёжном месте он…
     Меркулов. Это ты своей бабушке про надёжное место лепи… Небось, под диваном опять?
     Лера. Михал Михалыч, не надо… Я же потом сама принесу…
     Меркулов. Цыц у меня! Тащи его сюда быстро.
                Лера выбегает
     Ракитин. Вот и приговор… Вынес… Подписал… В исполнение тоже сам приведёшь, а, командир? Ну, и с кого начнёшь? Давай с меня, что ли…
     Меркулов. Красиво излагаешь, Слава. И смело. Ценю, горжусь, что у меня такие орлы в отряде… Но в прокуроры и судьи меня не записывай, не надо. И в палачи полковник Меркулов не гож… Судить не я вас буду — он пусть рассудит.
     Меркулов кивает на портрет. Появляется Лера, она неумело держит пистолет и робко протягивает его Меркулову. Тот резким движением выхватывает револьвер и первым делом открывает барабан.
     Меркулов. Так и знал… Ах, Лерка! Ах, курица!.. Патроны-то зачем вытащила?
     Лера (твёрдо). Патроны я вам не отдам, Михал Михалыч!
     Меркулов (почти кричит). Отдашь, дура чёртова! Говори, куда дела?
     Лера. Я их… В унитаз я их все. И смыла…
     Меркулов. Нет, вы видали курицу — патроны в унитаз! Это же импортные патроны, по полтиннику за штуку, между прочим…
     Лера. Вы бы потом сами жалели, Михал Михалыч…
     Меркулов. Что, поберечь меня решила? Пожалеть полковника Меркулова? Три года назад меня тоже пожалели: так, мол, и так, Михалыч — бой есть бой… Да, потеряли человека, но он не зря голову сложил… И мы его помнить всегда будем, и семью его не бросим… И полковник Меркулов кивал головой, соглашался. Догадывался, да что там — знал, что тухло всё, но кивал и бумажки нужные подписывал… Уверял себя, что честь лёшкину сберегает, а на самом деле себя жалел и берёг… Ведь кивать — оно удобнее… Только чем вот жалость та обернулась?..
     Лера (упрямо). Всё равно патроны я вам не отдам!
     Меркулов. Да и нужно, лапушка… Зачем нам много-то — патронов этих? Куцаеву вон и одного хватило…
(Срывает с груди патрон-амулет)
Нам одного — тютелька в тютельку… Правильно я говорю, а, бойцы?
(Вставляет патрон в барабан. Крутит его)
Ну, кто первый? Вроде как ты вызывался, Рябинин?..
     Ракитин. А что, думаешь, струшу? Давай сюда свою рулетку…
                К ним подскакивает доктор
     Док. Мужики, это уже ни в какие ворота… Это же бред! Вы хоть сами понимаете?.. Что эта дикая рулетка решает?..
     Ракитин (грубо отстраняя доктора). Хватит базаров на сегодня! Для тебя, может, и ничего не решает, а для меня…
     Быстро подносит револьвер к виску, нажимает на курок. Сухой щелчок. Ракитин бросает револьвер под ноги и, пошатываясь, отходит к стене. Меркулов ногой отправляет револьвер Галямову.
     Меркулов. Твой черёд, прапорщик…
     Галямов (поднимая револьвер). Я в кино однажды такое видел… Не помню, как называлось… Ну, там ещё офицеры какие-то в карты… У одного деньги вышли, он, значит, тоже револьвер достаёт… Какая здесь ёмкость барабана?..
     Меркулов. Достаточная… Ну, отчитывайся теперь ты перед Лёшкой…
     Галямов (взвешивая револьвер в ладони). Тяжёлый, а?.. Грамм шестьсот, а, командир?.. Вы не думайте, Михал Михалыч, не трушу я… Дайте водки, что ли!
                Ему наливают полстакана. Галямов залпом выпивает
     Галямов (глядя на портрет). Виноват перед тобой или нет — всё равно прости… Если слышишь, конечно…
                Подносит револьвер к голове. Щелчок
     Галямов (недоумённо переводя взгляд то на доктора, то на оружие). Там водка ещё осталась?
                Меркулов не без усилия вынимает из его ладони револьвер, протягивает Птахе
     Меркулов. Не упусти и ты свой шанс, Олежка…
     Птаха. Да пошёл ты! Из-за какой-то прости господи — пулю в лоб… Нажрались тут, и давай из себя королевских уланов корчить! Мозгами своими пропитыми хоть немножко ещё соображаете?..
     Меркулов (с угрозой). Бери, гад, револьвер! Не позорься… Себя и нас не позорь…
     Птаха. Да на колу я твою гравированную пушку вертел! Психопаты, истерики!.. В дурдоме вам самое место…
     Он не успевает договорить, потому что Меркулов подскакивает к нему, насильно впихивает револьвер в руку Птахе, подводит её к виску майора и нажимает на спуск. Пустой щелчок.
     Птаха (сидя на полу и нервно хихикая). Да, я понял… Понял я всё… Это он нас так на арапа берёт. А сам в револьвер негодный патрон вставил. Без капсюля… Понял я его…
     Меркулов (глядя исподлобья и недобро усмехаясь). Без капсюля, говоришь? Ну, ежели так, повтори подвиг…
(Протягивает револьвер Птахе, тот в ужасе отталкивает оружие)
То-то же… Туфтой полковник Меркулов никогда не занимался. Если службу тащить — то от и до… Боевая и политическая у полковника Меркулова — только на пять… Офицеры — отличные. Патроны — исключительно первоклассные… Правда, один раз всё же у полковника осечка случилась. Три года тому назад… Ну-ка, Док, как там у тебя поётся…
(Запевает негромко)
Пьёт за стопкою стопку,
Вспоминая до слёз
Ту проклятую сопку
И не взорванный мост…
     Поколебавшись, доктор берёт гитару и начинает подыгрывать, а затем и подпевать командиру
     Меркулов. Помните, как мы ангар с вами строили?.. Привезли два КамАЗа шлакоблоков — и кирпичик к кирпичику, быстро, споро… Нам и в голову не пришло, что их не прокалили, как надо… Почти до половины мы несущую стену довели — а она возьми и дай осадку. Повело её. Трещина образовалась… Вот так и я всю свою жизнь стену возводил — ровненькими рядами, шовчик к шовчику. Чтобы начальству нравилось, да и самому не стыдно было…
Всё в порядке по сводкам,
И начальством не бит,
Но трофейная водка
Отчего-то горчит…
     Меркулов. Сам любовался, как у меня это всё так чётко и красиво выходит. В срок, крепко, надёжно… А стенку-то повело… Перекосило… И рухнула в одночасье эта стенка. Одни осколки, груда битого кирпича…
(Обращаясь к портрету)
Ну что, пора подводить итоги?
(Переводя взгляд на остальных)
Вот сейчас и поглядим, сынки, чего ваш командир хвалёный реально стоит. Без погон полковничьих, без медалек и лихих рапортов. Вот такой, какой я сейчас перед вами… Трудно это? Очень трудно… Страшно, непривычно…
(Прислоняется спиной к стене рядом с фотографией)
Да ты пой, пой, Николаша! Я дослушать хочу. И вы, ребята, подтяните… И я помогу — в силу способностей… Всё-таки командир… Командир…

     Доктор играет, поёт. Один за другим песню подхватывают остальные. Она звучит всё громче, всё увереннее. Меркулов слушает её, закрыв глаза. Револьвер в его руке.



                ЗАНАВЕС



                г. Челябинск                cherlak44@yandex.ru