Из книги Горький мёд, глава 5, Небывалое

Дорогие мои читатели, к вам обращаюсь со словами благодарности за внимание.
Именно оно подвинуло меня и стимулировало напечатать главы из книги, которую  писала в стол для себя. Это прекрасное средство чтоб справляться с одиночеством, с переполнением эмоциями и к осмысленному подходу ко всему происходящему.

Книга "Горький мёд" о жизни человека, захватившего три эпохи истории своей страны. Когда я родилась, страна была на первом этапе своей истории. Я была современницей её расцвета. К сожалению, жизнь её оказалась короче моей. Мне довелось переживать её закат, а теперь это уже совершенно другая страна и моя судьба сложилась так, что я наблюдаю её со стороны, но очень неравнодушно.
Эта книга и есть честно о том, что жизнь каждого из нас взаимосвязана с жизнью страны, но  складывается индивидуально.
В Прозе.ру я оказалась случайно. Это была попытка, вернее проба и я печатала с большими купюрами вразброс, стараясь не перегружать читателя. Но именно читатель поддержал меня и последнюю главу я решила представить в её первозданном виде.
Еще раз благодарю Тебя, мой уважаемый читатель и желаю успехов в жизни и в творчестве.
 

Главу об американском периоде я хочу начать с проводов. Кончились прощания с родными, друзьями, сотрудниками и добрыми знакомыми. Народу оказалось столько, что я устраивала три приема, не забыла никого. Всё уже готово к отъезду в аэропорт. С нами, со мной и мамой едут Нина и Лиля с Аликом. Простились с маминым братом Владиком. Неужели мы больше не увидимся?  Все уезжают  под флагом объединения с семьей. На самом деле идёт великое разъединение того что
срасталось веками, что уцелело в прошедшей войне. Вот она печальная судьба евреев мира.
На сегодняшний день мне известны две страны где могут жить евреи, не испытывая унизительного неравенства - это Израйль и Америка. Но в Израйле не прекращается террор, который развязали палестинцы, а будущее Америки скрыто от нас, как впрочем и будущее цивилизации и всего мира вцелом. Мы песчинки, унесённые ветром.
Может кому-то ведома радость, я испытываю растерянность,оказавшись в Новом Свете, но и оставаться на родине было уже невозможно. После всего пережитого, внутри всё было испоганено, оплёвано. Здесь же чувствуешь свою полную незащищённость. Но "шаг сделан роковой, назад итти далёко".


В аэропорту нас пропускают туда где иностранные граждане и вот такие как мы.
Слава Богу, хоть пускают с провожающими.  Наша"мама" Лиля устраивает ужин с конъяком и рыбкой, которую наловил и приготовил Алик. Затем прощаемся, остаются Лиля и Нина. Ни я, ни тем более мамочка, ничем не распоряжаемся. Мы послушные. покорные как дети, делаем то, что нам говорят. Утром когда начнётся регистрация, уедут  Лиля с Аликом  и только Нина доведёт нас до последней черты. Она же и за мамой присматривает. На меня полагаться нельзя, она убедилась в этом ещё дома. Ночь мучительна, всё болит от неудобства, но скоро утро . Начинается движение. На моей шее много низок: цветные камни, речной жемчуг,ещё какая-то ерундовина, купленная чтоб "деньги не пропали". Нина перевешивает какую-то низку на маму чтоб у меня меньше было. Мама шутит:
 - Как мне идёт, Нина Алексеевна?
Это впервые в жизни на маминой шее украшение.


Объявляется начало досмотра. Провожающих отделяют баръером.Ниночка старается быть поближе. Меня уводят в какую-то комнату, пропускают через металлоискатель, задают вопросы. Я спокойна, ничего сверх допустимого нет - чего мне бояться.
 - А здесь что у вас?
 - А .. это серебряные ложечки.
Проверяющая разворачивает узелок.
 - Ой, это винты от книжных полок.
Проверяющая решает на этом остановиться . Мы возвращаемся в зал.
 - Зачем вам этот жемчуг, у вас ведь есть один на шее?
Я зову Нину и отдаю ей жемчуг
 - А деньги наши там вам зачем?
И правда, к чему мне эти деньги что в кошельке. Отдаю Нине.
 - А это что такое?
Она развязывает платочек с орденами и медалями Вовы. Нина подает голос:
 - Вы что не видите с кем вы дело имеете?
Проверяющая быстро завязывает платочек с орденами и вкладывает его мне в руку.
 - Идите!
Я посылаю Ниночке воздушный поцелуй, в последний раз встречаюсь с её взглядом.
Всё кончено на этой земле для нас.


Но мне некогда задумываться. Теперь для мамы опорой только я. Нас выводят к самолёту. Всех задерживают, пропуская первыми нас, видят что мама еле двигается.
Помимо этого с неё на каждом шагу сваливаются тапки. Они мужские,огромные привязанные бинтами. Когда-то я предпринимала усилия найти для мамы что-то на ноги, но ничего не годилось для её больных, деформированных ног.  Были попытки сделать для неё что-то на спец. заводе, но и там дважды сделали то что невозможно было носить. И я бросила эту затею. С тех пор мама тянула за собой мужские тапки.
Теперь я как бы со стороны вижу какими мы были запущенными..Я давно дошла до той степени измученности физической и моральной, что мною овладело безразличие, я отупела. Мы идём черепашьим шагом, проклятые бинты не держат.


Шаг, ещё шаг и я должна наклоняться чтоб очередной раз затянуть бинт. При этом с моего плеча сваливаются сумки - ручная кладь.. Я представляю как те что за нами наблюдают картину. Я злюсь.. Мне кажется что мама не приспосабливается.
Дошли.Уселись. Пристегнулись. Можно притти в себя.Я пытаюсь разговорить маму, но она будто онемела. Она действительно онемела на всю оставшуюся жизнь, на все 14 месяцев.. Никакими коврыжками я не могла раскачать, разговорить маму, да и сама не находила себе места, а в пути пребывала в ступоре. Когда самолет останавливался на подзаправку, я вышла в зал. Очень хотелось пить, но я не посмела разменять стодолларовую бумажку. У меня их было две по сто. И это все что
нам дали за 6 тысяч наших рублей, которые я накопила за годы экономии и называла НЗ - неприкосновенный запас. Мне страшно было их разменивать.


В Америке  нас встречали Гриша с дочкой Юлей. Я почти не знакомила читателя с семьей. Сейчас придется восполнить кое-какие пробелы. Старший сын Гриша эмигрировал в Америку в 1989 году из Ленинграда, где он окончил ЛИТМО и работал инженером. Домой в Киев он не вернулся, жил там с семьёй- женой и дочерью Юлей. К этому времени он был в разводе. После эмиграции Гриша пригласил в гости дочь и Юля осталась с отцом. Все свои годы летом Юля жила в Киеве. Когда я увидела её в аэропорту в Америке, то не узнала. Она стала взрослой девушкой, училась в американской школе. В дальнейшем то что мне померещилось подтвердилось, что-то в ней исчезло, что-то появилось новое. И вся последующая жизнь показала что она не наша. При встрече мы с мамой были растерянными, сын и внучка радостными мне не показались.


Мы ехали на Лонг Айленд. где Гриша работал и рентовал апартмент. Как потом я узнала, Лонг Айленд звучал как место привилегированное. Я это ощутила по-иному.. Оно удалено от города, изолировано, транспорта общественного нет. Куда бы ни двинулся нужна машина, без нее ты без ног.. Мне к этому было трудно привыкать. С любой малой потребностью надо обращаться, пусть даже к сыну, неудобно. Мне  не хочется вспоминать об этом периоде жизни. Только сейчас мне открывается что воспоминания о детстве, о жизни на Урале, в Киеве, несмотря на недостатки, всегда имели и светлую сторону. Начало жизни в Америке оставило тяжелый, однозначно негативный след, что ни вспомнню - бр.. Там во всём я находила место для юмора, здесь полная растерянность и потеря самой себя.


С самого начала была совершена грубая ошибка. Нам хотелось быть вместе, но это не дало мне возможности войти в общество себе подобных. Я не знала о положенных льготах, мне не с кем было общаться, я не могла стать самостоятельной и приспособиться. Я как бы сошла с рельс. Не стану детализировать. Кое- что видно из истории с покупкой дома. Спустя год после нашего приезда умерла мама. У меня во-всю разыгралась гипертония. Я болела, но не лечилась. Так было и в Киеве. После маминой смерти я не могла найти себе места. По приглашению двоюродной сестры в полусознательном состоянии улетела в Сан- Франциско, переступив через сумку с документами. Встречавшие меня родственники рассказывали что меня невозможно было узнать. Но и в Сан-Франциско мне не стало лучше. Меня окружали здоровые, благополучные, нормальные люди, что ещё больше подчеркивало моё неприкаянное положение. Понять меня никто не затруднялся, да и не мог. И я не желала обнаруживать своё отчаяние.


Я несколько поступилась гордостью, но совсем лишиться чувства собственного достоинства не хотела, не могла. Я позволяла себе расслабиться только наедине с собой. Я начала плакать так, что промокал пододеяльник, если сидела за столом, то натекала лужа из слёз.. Лицо опухало, я слепла. Наконец у меня стали течь слёзы на людях когда я ехала в трамвае. Я делала вид что читаю книгу, но слёзы  предательски капали на страницы. Наконец я поняла что иду ко дну, что если не сумею взять себя в руки, то пропала. Совершенно неожиданно мне удалось справиться с этой напастью.  Приступы слёз я решила оценивать ежедневно в календаре по пятибальной системе. Каждый вечер и каждое утро я подходила к календарю и старательно выводила себе отметку за слёзы . Если и была двойка, то не больше двух раз.. Были тройки и четвёрки, а вскоре надобность в этом контроле отпала. Бывало  закипят, подступят слёзы, но включается контроль и они отступают, не проливаются.


Я занимала себя английским, ездила в Пало Алто к знакомым. Ната советовала стать бибиситером. Она занималась этим, смотрела за детьми, другим помогала готовить пищу к субботе. Она и в Киеве, будучи инженером , шила с мужем меховые шапки на продажу. У меня совершенно отсутствует деловая жилка. Я ничего подобного делать не могла, хотя умела шить даже пальто и знала любую работу, я не представляла себя в чужой семье или заработки денег побочным способом.
Не знаю как бы обернулось если б Гриша не сообщил что из газеты узнал - старая женщина ищет компаньонку с предоставлением жилья и оплатой 1( один) доллар в час плюс 25 на питание в неделю. Я даже не расслышала условий и ближайшим самолётом вылетела в Нью-Йорк, не взяв с собой вещи, которые просила родственников выслать мне вслед.

2021 гол
                Продолжение следует