1.1. США. Хоуплесхиллз, штат Мэрилэнд. Осень 1990 года.
Увлекая на волне «Crocodile rock» мужчину и женщину, дверь провалилась во мрак комнаты, приправленный запахами вечеринки.
Дверь предала Лиз.
Лиз хотелось казаться недосягаемой, чтобы еще больше распалить Джо, который добивается ее внимания с первых минут своего появления в Таинственном Замке.
Когда он обнял ее за талию, Лиз отпрянула к стене но…
Дверь оказалась податливей, чем предполагала Лиз. Теперь он может принять эту случайность за ее безусловное согласие.
- Нет, нет! Нет, я не могу! Ты же знаешь, что я не одна з д е с ь.
Я не умею так быстро менять партнеров! - шепчет скороговоркой Лиз, задыхаясь в объятиях Джо и одновременно шаря по стене в поисках выключателя.
Она нашла какую-то кнопку и комната наполнилась слабым свечением.
- О! - воскликнул Джо выпустив на мгновение, Лизу.
Свет льется из огромного, хрустального блока в котором застыло потрясающей красоты женское тело, изображенное скульптором в натуральную величину.
- Дорогой, охлади свой пыл возле нее! - рассмеялась Лиз, пытаясь высвободиться из живых тисков.
- Нет, я хочу только тебя! - его руки вновь скользнули по ее бедрам, буквально прожигая платье насквозь.
Лиз изнемогает от желания. Но...
Сопротивляясь его натиску, она одновременно, поощряет его смелые жесты...
- Поверь, - шепчет Джо, - Ты, Ты – единственная, кто зажег меня, с первого взгляда! Когда я увидел тебя сегодня, з д е с ь, в этом доме, с бокалом в руке... В этом платье, - волнение мешает ему говорить:
- Я... Я просто обезумел от страсти! Я хочу тебя! Немедленно...
Он шепчет прямо в ухо Лиз, успевая кончиком языка почувствовать все извилинки этой маленькой прелести.
Лиз теряет самообладание, чувствуя, как в глубине ее возникает мощная волна страсти и, еще мгновение, эта волна сметет все на своем пути.
Запахи его тела, духов и табака кружат голову. Она оглянулась в поисках какого-нибудь кресла, но в тот же момент Джо ловким движением освободил ее от платья и…
Она сама не знает, как ее руки могли так быстро расстегнуть пояс его брюк.
Она буквально сдернула их вместе с трусами, опалив ладони жаром его тела...
Волна обрушилась на нее, сметая последнюю мысль ее расплавленного сознания:
Джо оказался именно тем мужчиной, о котором она мечтала субботними вечерами, отгородившись толстым журналом мод от притязаний надоедливого супруга.
Джо стиснул ее груди, а она, обвив ногами его бедра, обняла его за плечи, приникнув к его губам в долгом поцелуе.
Джо легко приподнял ее, лаская зовущие влажные складки, еще больше возбуждая обезумевшую женщину.
Лиз, стеная от наслаждения, опускается все ниже, поводя бедрами и прижимаясь к Джо всем телом... Она сдерживает, рвущийся из самого нутра крик, превращая его в покусывания податливых губ и языка Джо.
Белый взрыв потряс их одновременно, и они закачались наподобие цветка под жарким ветром...
***
Белый фрак не помешал Харвею улечься на пол, в высокий ворс ковра.
Бутылка виски стоит здесь, рядом - на уровне глаз, но дотянуться до нее и налить себе уже не хватает сил...
Свет собрался в бутылке, превращая ее содержимое в осколок янтаря, гипнотизируя Харвея.
Он погружается в это янтарное мерцание, из которого выплывают картины недавнего прошлого…
Сверкнув на солнце, монеты полетели в корзинку сбора дорожной пошлины. Провалившись семи - десяти - пяти - центовым звоном в глубь автомата, они включили зеленый свет.
- Отлично сделано! – воскликнул черный полицейский, обладатель кино-боевого лица, со взглядом пантеры. В его зеркальной улыбке Тейлор заметил свой дорогой автомобиль, с возвышающимися, чуть ли не выше cобственной головы, розовыми коленками Лиз.
“Видел бы ты остальное...” - с удовольствием подумал тогда Харвей, в шутку козыряя сержанту.
В бокале таят кубики льда...
Дорога номер 95, слившись с New Jercey Ternpike, устремилась на Юг.
Зазвучавшая мелодия «Ledy in Red is dancing with me…» возвращает Харвею воспоминания о тех головокружительных сутках. Сейчас ему кажется что это было давным-давно, в какой-то иной его жизни…
Да… Это был конец мая... Всего лишь несколько месяцев назад... Но как все изменилось... В тот день... Они возвращались... Да...Девяносто Пятая неслась на Юг… Полулежа в до отказа сдвинутом кресле, Лиз спала удобно устроив свои красивые ноги перед лобовым стеклом.
Может быть она не спала тогда? А заново переживала их невероятные дни в Атлантик Сити? Или быть может, она переключилась на новую трудовую неделю?
***
Обессилев, Джо ослабил руки, позволив Лиз опуститься на пол.
Они замерли. Каждый, по-своему, переживает бурю пронесшегося оргазма.
Вскоре Лиз приподнялась: оставаясь на коленях, она жаркими поцелуями наполняет Джо новой силой... Их влажные руки опять переплелись, и …
***
В то утро, девяносто пятая была почти пустой.
Харвей вел машину в среднем ряду, не слишком превышая скорость. В какое-то мгновение он заинтересовался роскошной блондинкой, пронесшейся мимо него в красном кабриолете, чьи волосы полоскались на ветру, как знамя…
...и поэтому не увидел, почему движущийся по встречной полосе бензовоз неожиданно изменил направление движения…
Сейчас он вспоминает, что инстинктивно бросил свою машину вправо, хотя расстояние до места, предполагаемой катастрофы, было еще велико.
Бензовоз ударился о, разделяющий трассу барьер, и не увязнув в нем, был брошен обратно, на дорогу.
Искореженный, объятый пламенем тягач опрокинулся поперек полосы, а его многотонная цистерна, перелетев боком через заграждение, неслась навстречу Харвею, разливая бензин из расколовшегося корпуса.
Блондинка, в красном кабриолете, резко затормозила и от этого, ее машина закрутившись волчком на бензиновом пятне, вылетела в кювет.
***
- Ты, более фантастична, чем я предполагал! - выдыхает комплимент Джо, ложась на ковер и устраивая голову на коленях у Лиз.
Лиз слишком хорошо, слишком приятно, чтобы поддерживать разговор.
Несколько минут они пребывали в тишине, пока звуки из окружающего мира смогли достигнуть их сознания.
Любовники долго оставались в забытьи, пока праздничный гул вечеринки достиг их сознания. Музыку Элтона Джона давно сменила песня «Ledy in Red …» сопровождаемая хором пьяных голосов.
Лежащий в глубоком ворсе ковра, профессор Харвей Тейлор (непревзойдённый специалист в области хирургии быстрорастущих опухолей), предавался тем временем воспоминаниям о недавнем прошлом…
***
…Да… Я тогда согласился поместить Мистера Стэнсона к себе в госпиталь для лечения, хотя занимаюсь в нём только исследованиями, разработкой новых методик хирургических операций. Почему я взял его?! Ради солидного гонорара?
Нет… Не только… Это был особо интересный, с профессиональной точки зрения, случай...
Окончательно проснувшись, профессор собрал горсть картофельных хлопьев и ловко забросив их в рот захрустел солоноватой массой.
Да… Этот пациент - шестидесятилетний кандидат в сенаторы, обладает не только миллионами личного капитала, но еще и циррозом печени, что ставит под угрозу его жизнь и надежды избирателей...
Джо целовал ямки на очаровательных коленках Лиз, когда их внимание привлек странный хруст, доносящийся из-за витража.
…Я мог бы и не делать теста на СПИД… Ни возраст пациента, ни его образ жизни не предполагали такого заболевания. Но уж очень хотелось испробовать свою собственную, новую методику…- размышлял пьяный хирург, поднимаясь с пола.
- Джо, я боюсь! Там мыши! – воскликнула Лиз быстро надевая трусики.
- Откуда здесь... – Джо остановил ее руки, но тут же замер, не договорив:
на фоне зажженного витража четко обрисовался силуэт хозяина. Профессор Харвей Тейлор, приближался к ним, похрустывая Potato Crisps.
1.2. Хоуплесхиллз. Конец мая, 1990.
Выход, со скоростного шоссе, на York Street и спустя десять минут, Харвей остановил машину возле трехэтажного дома в одном из престижных районов города.
Еще только конец мая, но мерилендское солнце уже палит нещадно. Влага пропитала все вокруг. Казалось, что даже воздух, состоит из одной воды.
Чему-то блаженно улыбаясь Лиз, спящая, ласково поглаживала колено Харвея, как делала это почти всю дорогу. Они стояли так несколько минут, не выключая мотора…
Таких женщин он видел и раньше, но на экране телевизора. Возраст её не поддавался определению - иногда ему казалось, что ей нет и двадцати.
Но сейчас перед ним возлежала зрелая и очаровательная женщина, спящее тело которой излучало страсть, пробуждало желание, а разметавшиеся по спинке сиденья волосы…
Харвей с восторгом вспоминал безумство их ночей, купая руки в ее волосах… Он еще и еще целовал ее плечи, руки... Она, вторя его поцелуям, пробуждалась…
Весна девяностого года разукрасила Hopeless Hills как художник – недоучка: яркая зелень ухоженных газонов вопиюще контрастировала с резкой голубизной неба и малиновым пламенем герани на белоснежных фасадах зданий.
Одинокая сосна, что на левой стороне шоссе - в самом центре его изгиба, служила для Тейлора своеобразным указателем. При виде ее он знал, что можно сбросить газ и не используя тормоза плавно вкатиться на сосновую алею ведущую к его дому.
Здесь, сразу за поворотом на Green Spring, на невысоком холме расположился большой особняк в неоклассическом стиле, с портиками и колоннами.
Всякий раз въезжая на Green Spring в том месте, где эта улица минуя поля пробивается сквозь негустой лес, Харвей испытывал чувство невыразимой печали.
Особенно сильным это чувство становилось в закатные часы, когда неяркое солнце почти соприкасалось с верхушками деревьев, наполняя все вокруг таинственными тенями и тишиной.
В наступающих сумерках он с нетерпением ожидал появления дома в котором родился и где прожили почти всю свою жизнь его родители.
Харвей знает, что это щемящее чувство сохранилось в его душе с детства. С тех пор, как однажды он заблудился в соседнем лесу....
Профессор Тейлор очень любит свой дом и гордится проведенной, по собственному проекту, реконструкцией.
Этот дом (только фасадом напоминающий о временах Джефферсона!), представляет собой сверхсовременное жилище, оборудованное в соответствии с дерзкой фантазией и неисчерпаемым новаторством Харвея.
Трехэтажная коробка здания была лишена почти всех перегородок. Необозримых размеров гостиная с несколькими барами, кухней, прозрачными лестницами вниз - в бейзмент и вверх - к спальням для гостей и кабинету Харвея плавно перетекала в уютный внутренний сад, где прикрываемая лесом таилась жемчужина владений – большой голубой бассейн.
Но истинной гордостью Харвея была конечно операционная, оборудованная самой современной аппаратурой для медицинских исследований.
Это была не просто операционная, а богато оснащенный исследовательский центр, о существовании которого никто не знал.
Инженеры строительной компании (из соседнего штата) не догадывались, для размещения какого оборудования их люди рушили здесь простенки; углубляли подвал; проводили сложные электрические, компьютерные и сантехнические коммуникации.
Редкие гости этого дома не предполагали о том, что под полом, на котором они лихо пляшут, находится еще один этаж, доступ к которому открывается при подъеме одной из ложных стен - плоского аквариума.
Этот, небывалой величины, аквариум с живыми рыбками, был сконструирован таким образом, что у находящихся в бейзементе создавалось впечатление, будто это окно на морское дно.
Вот почему Тэйлор прозвал свой дом Mistic Castle – Таинственный Замок.
***
Поставив машину на стоянку, профессор отключил радиолокационную систему охраны и вошел в Таинственный Замок.
Сбрасывая на ходу одежду, Тэйлор пробежал через гостиную в сад и с разбегу нырнул в нежную воду бассейна. Плавая разными стилями, ныряя и тут же, по дельфиньи выпрыгивая из воды он играл как ребенок, а затем перешел в сауну.
Чередуя раскаленный воздух с ледяным душем, он расслаблялся, уходя все дальше от безумных ночей с Лиз, от ужаса пережитой на девяносто пятой дороге катастрофы.
Облачившись в уютный халат он приготовил зеленый чай и медленно выпил его, с каждым глотком обретая покой.
Поднявшись в спальню, хирург забрался в свою необъятную постель и блаженно заснул.
Через семь с половиной часов компьютер разбудил его клавесинным исполнением "Ларго", Купперена.
Безмятежно открыв глаза и отбросив одеяло, профессор нашел свое отражение в зеркальном потолке. Он увидел там загорелое, в меру спортивное тело, но не стал его разглядывать в деталях (что всегда возбуждало его сексуальные фантазии!), а прямиком отправился в ванную.
Закончив стандартный набор процедур, он довольно подмигнул сам себе и, не одеваясь, вышел в сад. Вечерняя прохлада прикоснулась к его телу.
Занимаясь гимнастикой, Харвей с удовольствием заметил что, несмотря на большой расход энергии за последние дни, чувствует себя отлично и вполне готов к суточному дежурству.
Яичница с беконом, пузатая чашка крепкого кофе – и, можно стартовать!
Радио передает последние новости, информацию о положении на дорогах. Сразу в двух местах Beltway перекрыт из-за автомобильных аварий.
Он прикинул: придется сделать объезд по внутренним дорогам. Уйдет больше времени, ведь в этот час, любители развлечений направляются в центр города.
Для этой поездки, Харвей выбрал свой маленький, спортивный автомобиль – с ним легче протиснуться в транспортных пробках.
1.3. Хоуплесхиллз, Госпиталь имени «Святого Марка».
Профессор Харвей Тейлор, хозяин St. Mark's Hospital, оставил свою машину на внутренней автостоянке и поднялся лифтом на административный этаж.
По дороге к своему кабинету он увидел тревожно мигающую лампочку «Экстренный вызов из палаты 17». Это та палата, где находится один из немногих пациентов его научно-исследовательского учреждения, Мистер Стэнсон.
Не заходя в кабинет профессор направился туда. Еще на подходе он услышал встревоженные голоса сотрудников.
- Кажется, у нас неприятности? - вместо приветствия бросил Харвей, вглядываясь в серое со впавшими глазами, лицо Стенсона. Сомкнув на холодном запястье больного свои пальцы хирург прислушался к пульсу.
- Да, сэр, - ответил доктор Грабер, следящий за кривой, движущейся по экрану главного монитора.
- Внезапное падение давления!
- Снижение ритма сердечной деятельности – раздались доклады сотрудников.
Цифры на экране анализатора качества крови особенно взволновали профессора: эти цифры указывали на значительное ослабление функции почек.
В палату вошли его ассистенты по смене и молча застыли, ожидая распоряжений.
- Не волнуйтесь, доктор Грабер, - процедил Харвей,- Спасибо за проделанную работу! – и, не замечая вошедших, продолжил:
- Вы, доктор Грабер и Вы, доктор Менфис, можете отправляться домой. Сверхурочных не предвидится! Я постараюсь решить эту задачу...
Тэйлор прикоснулся к компьютерной «мышке» дав команду на распечатку всей информации, поступившей за последние сутки от датчиков на теле пациента.
- На экранах установлены рентген снимки десятиминутной давности, я подумал может… заговорил доктор Мемфис.
- Спасибо, доктор! Сверхурочных не предвидится! Можете спокойно отправляться домой!
Тейлор погрузился в изучение рентгеновских снимков и надолго замолчал.
Сорвав с принтера бумажный свиток Харвей неожиданно воскликнул:
-А, Сьюзен! Привет, Джон! - он обратился к ожидающим его врачам – ассистентам и немедленно приказал:
- Срочно диализ! Аппарат “Искусственная Почка”! Подключите его к пациенту, как можно скорее! Немедленно новые рентген снимки мне в кабинет, быстро!
Он еще раз взглянул на компьютерную распечатку и грустно пошутил:
- Почитаем этот рассказ… О своих приключениях в Atlantic City… я поведаю вам… позже!
Оказавшись с ворохом бумаг и рентгеновских пленок у себя в кабинете, Харвей взглянул на телемонитор, передающий изображение из палаты #17.
Он увидел грациозную, словно точеную из черного дерева фигурку Сьюзен подключающую катетеры к телу пациента. Красотка многозначительно улыбалась помогающему ей китайцу Джону. Профессор тоже улыбнулся, как бы вступая с ними в тайное соглашение.
***
Вот уже второй месяц, как он специально назначает для них совместные дежурства. Это с тех пор, как однажды застал их за любовной игрой.
В ту ночь они даже не заметили включенной телекамеры. Полюбовавшись в течение нескольких дежурств на их забавы , Харвей более не включал телекамеру из палаты, в которой они встречались.
***
Устроившись за рабочим столом, он произнес в пустоту:
- За время пребывания в моем госпитале, здоровье мистера Стэнсона улучшилось.
Да! Нормализовалась функция печени, язвенные образования постепенно зарубцовывались! И вот, неожиданный отказ почки!
Исследовав снимки мочеточных каналов и сосудов, Тэйлор пришел к выводу, что сгусток крови (или кусочек отторгнутой ткани?), закупорил главный проток, блокировав собой нормальную работу всего организма.
Кандидата в сенаторы предала любовь к пиву, к жареному мясу с картошкой и к сигарам! Терапия здесь бессильна.
В дверь постучали. Мгновенно распахнувшись она пропустила взволнованную Сьюзен с новыми рентгеновскими снимками. Не глядя на них и не давая ей сказать и слова профессор изрек:
- Нужно экстренное хирургическое вмешательство: резекция поврежденного участка канала и замена его синтетическим!
- Стандартная операция, - согласилась Сьюзен, - Проведение которой не должно вызвать у страховой фирмы возражений, даже если мы сделаем ее без направления от семейного доктора!
Речь идет не о простом пациенте, а о возможном кандидате в Сенат Соединенных Штатов, Сьюзен! Немедленно свяжитесь со страховой фирмой и семейным врачом! Да, и не забудьте вызвать моего адвоката!
Наклонившись к микрофону селекторной связи, профессор вызвал Джо и увидев его встревоженное лицо на экране телемонитора приказал:
- Предоперационная подготовка. Набор инструментов и анестезия по расписанию #4!
Затем Харвей поднялся в лабораторию, где занялся тщательным изучением экспресс анализов.
Анализы подтвердили картины ультразвуковых и рентгеновских снимков.
Разработав алгоритм операции, хирург засел за толщенные книги медицинских кодов – профессор не любил сюрпризов, особенно в области финансов.
Когда зазвонил телефон он взглянул на часы и заметил, что с начала дежурства не прошло и часа. Сьюзен сообщила о том, что ей удалось договориться с семейным врачом Стенсона и с его страховой фирмой. Не без лукавства она поведала о том, что профессора ждут не только члены семьи Стенсона, но и журналисты, а в их числе Мария - красотка с четвертого канала ТВ. Харвей подошел к окну и посмотрел на улицу. Действительно, рядом с госпиталем стояли несколько дорогих автомобилей и автобус ТВ со спутниковой антенной на крыше.
- Черт побери! Только этого мне не хватало! – разозлился профессор, - Кто их звал?!
- Свобода информации, профессор!
- Членов семьи и адвокатов – ко мне в кабинет, немедленно!
- А ж-журналлисты?
- В зал для собраний!
Вооруженный необходимыми документами, хирург появился в своем кабинете перед семьей больного. Детально обрисовав состояние здоровья Стенсона, Харвей заручился письменным согласием родственников на проведение хирургического вмешательства.
Когда он вошел в зал для собраний присутствующие на мгновение замерли, а затем под градом фотовспышек и в свете юпитеров, посыпались многочисленные вопросы. Вновь обрисовав состояние больного, Харвей рассказал что получил согласие семьи на проведение хирургического вмешательства. Затем он ответил еще на много вопросов связанных со здоровьем политического деятеля, а так же ответил на вопросы по поводу благотворительности в штате; о перспективах на медицинское обслуживание бедных; о целесообразности программы Звездных Войн; о возможностях создания русского театра силами вновь прибывших евреев из Бобруйска. Сославшись на необходимость краткого отдыха перед серьезной операцией, Харвей закончил пресс-конференцию не забыв при этом сказать несколько ласковых слов Марии, чем заслужил приглашение на совместный ужин. Они договорились созвониться позже.
Операция заняла около двух часов. Профессор Тэйлор провел ее сам от начала и до наложения последнего шва. Предоставив ассистентам послеоперационные заботы о Стэнсоне, хирург вернулся в кабинет и включил телевизор.
В новостях подробно рассказывали о недавней автокатастрофе на девяносто пятой дороге. На экране появились остовы нескольких сгорев¬ших автомобилей. Единственной жертвой оказалась Жаклин Миддоуэй - восходящая реп-звезда, в которой Харвей узнал негритянку в белом парике и её красный открытый автомобиль - кабриолет… Затем на экране появилось здание его госпиталя, прелестное личико Марии, а затем и он сам, выступающий на ночной пресс-конференции.
Бесстрастным тембром внутреннего селектора, Сьюзен сообщила, что:
- Стэнсону введен комплекс иммунодепрессантов, проведена атака антибиотиками.
Основные показатели крови удовлетворительные, пульс в норме.
Харвей распорядился перевезти пациента обратно, в 17-ю палату, с обязательным подключением датчиков на его теле к СПК ( к Системе Прямого Контроля).
Вспомнив многозначительный обмен улыбками между Сьюзен и Джо, шеф напомнил Сьюзен о других серьезных больных, находящихся под ее ответственностью в эту ночь.
Проронив несколько сухих “Да, сэр!”, “Будет сделано, сэр!”, “Спасибо, сэр!” - селектор умолк.
Утро, 01:27.
Обычная в это время дежурства чашка кофе вызвала в памяти знакомство с Лиз, прохладу ее кожи и вкус ее губ. Ему захотелось позвонить ей, ирони¬чески спросить: а чем это она занята сейчас, если проспа¬ла весь день?
Он было поднял телефонную трубку, но вовремя спохватился и положил ее на место.
Во-пер¬вых, не в его правилах заниматься посторонними делами в госпитале. Во-вторых, мужу Лиз вряд ли понравится такой вопрос, да еще среди ночи!
Отгоняя приятные воспоминания, профессор вновь проверил данные, поступившие из 17 палаты, от СПК. Все параметры были в норме.
«Вот только температура все еще остаётся высокой… Впрочем, это нормально - следствие операции…» - подумал он доставая рукопись.
Харвей Тейлор посвятил всего себя научной работе, отказавшись от прелестей беззаботной жизни дарованной ему миллионным наследством – деньгами которые появились в их доме вместо родителей, погибших в авиакатастрофе.
Ему было тогда пятнадцать лет. Родители не вернулись из отпуска: их самолет разбился при посадке… Они еще были живы, когда прибыли спасатели, но…
С тех пор он увлекся проблемой трансплантации органов. Все, что он делал вне этой работы, он делал только для того, чтобы приступить к ней с новыми силами, свежим взглядом. Ведущие специалисты в области трансплантации органов консультировали его, а молодой ученый использовал эти консультации для углуб¬ления собственной теории. И не только теории. Самостоятельно экспериментируя на домашних животных и обезьянах, он провел операции по пересадке практически всех внутренних органов. За последние десять лет он разработал новые хирургические приемы и инструменты: ведь такие сложные опера¬ции он делал в одиночку и к тому же, в условиях секретности.
Пуританская общественность штата, объявила настоящую войну любым попыткам медиков вмешиваться в ход жизни законопослушных налогоплательщиков, будь то аборт, увеличение бюста, или пересадка волос.
Вот почему он проводил свои исследования секретно и вынужден был потратить треть полученного наследства на реконструкцию своего дома.
В ходе тайных исследований, Тейлор сделал важнейшее открытие установив общие закономерности в работе иммунной системы человека при трансплантации и в процессе заболевания СПИД.
Однако Харвей не публиковал результаты своих работ. Ему не нужна сенсация одного дня. Его цель: доведение методики лечения до полного совершенства! В этом случае возможным оппонентам не удастся ни в теории, ни на практике опровергнуть ни одной буквы ЕГО теории, ЕГО открытия! А тогда...
Нобелевская премия... Имя, навечно вписанное золотыми буквами в Историю Человечеств! БЕЗГРАНИЧНАЯ ВЛАСТЬ…В Л А С Т Ь над теми, кому принадлежат сокровища мира сегодня…Жизнь… П О Л У Б О Г А! Это великая цель! Ради нее можно отказаться от скучных радостей по пятницам! А пока...
Он углубился в работу над рукописью и поэтому не заметил, что над двумя мониторами СПК мигают красные лампочки.
Лишь тревожный сигнал датчика пульса, заставил профессора взглянуть на мониторы: у Стэнсона резко поднялась температура, а показатели качества крови на мгновение парализовали ученого: анализатор количества шлаков в крови, показывает просто невероят¬ные цифры! Почки кандидата в сенаторы, не работают!
- Как будто операция и не проводилась…- проговорил Тейлор.
Утро, 01:58.
Его рука замерла на кнопке «Экстренный вызов персонала»:
«Я обязан выяснить причину неудачи сам! До вмешательства посторонних. Ведь это... Я... лично... провел операцию! Без малейших сложностей! В сотнях подобных случаях результаты были прекрасными...»
Холодный пот липко покрыл доктора еще до того, как пробежав два коридора и два лестничных пролета он оказался на пороге 17-ой палаты. Там, на роскошной - резного дерева венецианской кровати, в окружении капельниц, проводов и приборов задыхался Стэнсон. Слюнопоглотитель не справлялся с пузырящейся на его губах и стекающей на подушку рыже-коричневой пеной… Хирург ввел еще один шланг между стиснутых зубов политика...
Хозяин госпиталя понял, что гибнет не только этот бога¬тый старик, а и он сам - он, Харвей Тэйлор! Гибнет его карьера, его жизнь, ЕГО будущее! Он не сомневался, что он, сам допустил ошибку при операции.
«Сейчас надо найти ее и исправить! Найти ошибку и исправить! ИСПРАВИТЬ!»
Прежде всего необходимо подключить к Стэнсону аппарат для диализа и искусственное легкое. Сделать это не просто. Громоздкие аппараты не предназначены для транспортировки. Находятся они в операционной. Это рядом, вторая дверь по коридору…
Лихорадочно готовя пациента к переезду в операционную, Харвей еще и еще раз возвращался к мысли «Где Я допустил ошибку? Где?! На каком этапе?!»
Утро, 02:04. Палата № 17.
Тейлор готовил приборы понимая, что эти временные меры не спасут положения, а лишь отсрочат кончину Стэнсона.
«Нужно что-то делать, что-то предпринять. Ясно - не работают почки. Но почему?!»
В какой-то момент, хирург ощутил полную беспомощность. Вдруг, что-то придумав, он побежал к лифту и спустился в подвал. Там он отыскал большую тележку-платформу:
- На ней можно перевезти Стэнсона, вместе с кроватью и приборами в операционную!
Но установить античную кровать, вместе с больным, на тележку не удается: одному не поднять такой тяжести! Да и велик риск повредить подведенные к телу капельницы. Возбужденный, вспотевший, разъярен¬ный своей неудачей, шеф готов ломать эту тач¬ку голыми руками. Конечно, если бы он спасал Стэнсона, а не себя...Тогда, безусловно, доктор не лежал бы сейчас на мраморном полу, пытаясь раскрутить проржавевшие болты хирургическими зажимами, а вызвал бы дежурный персонал, в конечном счете - позвонил бы в Скорую Помощь... Но...
Минут десять ушло на борьбу с тележкой, и вот - все готово. Он может перевезти это нагромождение электроники, механики и химии, вместе с умирающим человеческим телом, туда - в операционную.
- Но что это?!
Вся эта, сложная система, оказалась свободной в движении только... на длину шлангов и электрических проводов!
Снова бегом, бегом, быстрее - в подвал:
- Черт побери, здесь ничего нет! Обратно, наверх!
Снова бегом, бегом, быстрее - вверх, на технический этаж:
- Вот удлинители, вот разъемные коробки!
Бегом вниз, в бокс к Стенсону! С этим пыльным хламом, быстро, быстро!
Утро, 02:23. Операционная.
Стенсон в операционной.
Заметив свое растрепанное, вымазанное солидолом и графитом лицо, мелькнувшее в стеклах операционной, Харвей гомерически расхохотался. Он заставил себя вернуться в кабинет. Здесь все как обычно, как час назад, но он вдруг почувствовал…
Он вдруг понял: что-то изменилось… Быть может, в с е и з м е н и л о с ь… И уже не будет, так как прежде… никогда…
- Н и к о г д а ! - злорадно сверкнули глазами его собственные отражения гротескно изогнутые кривыми зеркалами блестящих поверхностей.
Тейлор плеснул в кофейную чашку хорошую порцию коньяка и, медленно смакуя каждый глоток, выпил. Затем он разделся догола, прошел в душевую и долго, сосредоточенно мылся. Покончив с дезинфекцией Харвей надел, нежно-бирюзового цвета, стерильный костюм. Поправляя волосы, выбившиеся из-под шапочки, хирург взглянул на свое отражение.
Теперь, оно ответило ему жестким блеском ледяных глаз. Спустя минуту, он приступил к рентген-топографическому исследованию брюшной полости кандидата в сенаторы. То, что он увидел, поразило.
«Ошибка... Неточность... Глупость!
Пропавшие годы исследований... Загубленная молодость... Бесперспективность дальней¬шего существования...
Лишение докторского диплома и права заниматься медициной!»
- Я – профессионал! Всемирно известный специалист! Я допустил ошибку, непозволи¬тельную даже для начинающего врача!
Харвей еще и еще раз проводит сканирование, выводит компьютерное изображение на распечатку, сверяется с данными ультразвукового анализа.
Сомнений нет:
- Тефлоновый заменитель участка почечной артерии не был "сварен" с тканью почки.
- Это совершенно невероятно!
«Я же проверял качество соединений с помощью рентгеновского микроскопа…»
Но... Незакрепленный конец тефлоновой трубки–протеза, свободно перемещается в теле почки, разрушая ее и отравляя организм поступающей из брюшной аорты неочищенной кровью…
Его пустой взгляд скользнул по мониторам, а мозг безразлично констатировал, что если сейчас отключить силовой рубильник, то Стэнсона не станет.
А его, Харвея, нет уже! Он увидел свое растерянное, бледное лицо в зеркале рефлекторной лампы. Его заплаканные, обычно зеленые, а сейчас белесо- бесцветные глаза, как-то сразу потускнели…Эти всклоченные светло-каштановые волосы...
Ему стало так жалко себя! Впервые, со дня смерти родителей, он рыдал в голос, звал маму, просил спасти его…
Как тогда, в лесу...
На какое-то мгновение, его внимание привлек блеск хирургических инструментов.
Двигаясь замедленно, как во сне, он подошел к столику на котором разложены, стерильные ножи, шприцы, зажимы, пинцеты...
Холод большого скальпеля приятно освежил ладонь… Сколько раз спокойным, уверенным движением он вскрывал чужую грудь? Спасая чью-то жизнь... Строя свою... Со скальпелем в руке, он вернулся в кабинет…
- Еще коньяка?
Сейчас я сделаю это...
- Это лучше, чем тот уни¬зительный финал, который ожидает меня, после заклю-чения комиссии!
Он последний раз взглянул на портрет родителей, обвел взглядом книжные полки, поднес скальпель к своей груди и упер его двумя руками, в хорошо известную точку…
Бипер, обыденностью телефонного вызова, возвращает доктора из кошмара.
Тейлор отбрасывает, зазвеневший по полу, скальпель. Буквально срывает, черный кубик бипера с пояса, весящих здесь же, брюк. Он взглянул на дисплей бипера и увидел, что его просят позвонить по незнакомому номеру.
Утро, 02:41. Операционная.
Силясь вспомнить, чей это номер, хирург опустился в кресло и позвонил.
Как буд-то из другого мира, из далекого прошлого он услышал томный голос Лиз:
- Здравствуй, милый... Прости мой звонок... Что-то не спится…
- Здравствуй, Лиз…
- Милый, что с тобой? Ты не рад моему звонку? Ты занят?
- Нет, что ты, Лиз...
- Может, ты хотел бы забыть меня?
- Забыть тебя?
- Но почему же твой голос так пуст и холоден?
- Прости, Лиз. Это не в связи с тобой…. Я устал…
- Что, сложное дежурство? Есть проблемы?
- Есть…
- Но милый, ты же сильный и мужественный. Ты сегодня прошел сквозь огонь и даже виду не подал!
- Так ты не спала?
- Нет, но я так испугалась, что до сих пор вспоминаю все это как жуткий сон…
- Сон…
- А ведь ты спас мне жизнь… Да?
- Не знаю, я не думал об этом... Сам здорово испугался…
- Ты уже видел новости? Так это была Жаклин… Как только я закрываю глаза, передо мной возникает та жуткая картина: бензиновая река, опрокидываю¬щаяся красная машина и летящая из нее девушка. О, мой Бог!
- Послушай, Лиз, тебе необходимо уснуть. Прими что-нибудь. Мы встретимся как условились - послезавтра, а сейчас, прости… М- меня ждет пациент...
Дрожь, охватившая Харвея ещё до разговора с Лиз, улеглась.
Его сознание медленно вернулось из безнадежного холода смерти и неожиданное спокойствие, а не скальпель, опустилось - вошло в его сердце. Пространство и время потеряли четкость измерений и только один звук – назойливое и непонятное тиканье овладел его разумом. В поисках источника этих странных звуков Тейлор обыскал весь кабинет, вывернул и опустошил ящики своего стола и даже рассыпал разноцветным веером компьютерные дискеты... Безрезультатно...
Утро, 02:44
"Тиканье" вдруг усилилось, стало походить на равномерные удары по какому-то предмету, они нарастали сотря¬сая все его существо, и он стал физически ощущать, что это не внешний звук, а какое-то внутреннее явление... Что-то происходящее в нем самом: в его теле, в его мозгу...
Он явственно чувствует эти размеренные удары, каждый из которых наполняет его энергией, стрем¬лением что-то предпринять.
Вдруг, удивительно легким и подвижным оказалось тело. Практически не ощущая его, он свободно переместился в комнату отдыха и приготовил себе кофе.
Аромат напитка оказался несовместим с ударами внутреннего метронома и он выплеснул его в урну. А вот с хлопком открытая банка газировки приятно освежила и даже смягчила эти внутренние удары.
«Почему Я должен отступить, умереть? - подумал Харвей, - Ведь я еще ничего не предпринял для спасения! А оно во мне самом, в моем мастерстве, в той работе, которой Я отдал долгие годы! Стэнсона мо¬жет спасти пересадка почек. Немедленная! Да, конечно, трудно будет убедить его родственников и соратников по партии в неизбежности такого шага но, в конечном счете - такая пересадка спасает ему жизнь. Сложнее бу¬дет оправдаться перед общественностью, перед всеми этими партийцами, журналистами, представителями меньшинств. «Пересад¬ка? В нашем штате? Кандидату на пост президента?!» Ну что ж, придется перебраться в более либеральный штат. Жаль, конечно, Таинственного Замка.
А если удастся сделать пересадку тайно? Тогда получится, что он спас Стэнсона во время пер¬вой операции! Да! Да! Да! Никто не должен узнать о случившемся и о второй операции!»
Мозг хирурга заработал удивительно четко и спокойно.
"Итак, на первом этапе, самое главное - сохранить в тайне все случившееся. Связаться с Международным Банком Донорских Органов и узнать, есть ли там почки.
Стоп! Сначала надо убедиться, что до наступления утра никто из персонала не обнаружит Стэнсона в операционной!".
Профессор вернулся в кабинет и, получив распечатку СПК, стирает из памяти компьютера все данные поступившие после часа ночи.
Затем, с помощью теле¬визионного контроля, он проверяет занятость сотрудников: палату за палатой, этаж за этажом.
Все как обычно: охранник смотрит телевизор в своей конторке у входа; медперсонал готовятся к утренним процедурам.
Некоторые, как например сестра Мэри, дремлют у своих столов, уронив голо¬ву на руки.
Впервые Харвей пожалел, что убрал телекамеру из 11-той палаты. Той самой, которую облюбовали Сьюзен и Джо.
- Что ж, придется пойти и посмотреть, как они там… А персонал с других этажей... Не придет сюда... Без особого распоряжения! - заговорил сам с собой хирург.
- Значит, надо нейтра¬лизовать только троих на этом этаже: дежурную сестру Мэри и влюбленную парочку!
- Впрочем, за Сьюзен и Джо можно не беспокоиться, имитируя тембр селектора внутренней связи отвечает, сам себе, шеф, - Добровольно они ни за что не разомкнут своих объятий, но наверняка к утрен¬нему обходу постараются проявить максимальное рвение!
Ученый не знает точно, сколько времени ему понадобится для осуществления задуманного плана. Поэтому он приготовил три шприца с сильнодействующим снотворным и, вооружившись ими, неслышно вышел из кабинета.
Дойдя до угла коридора он замер, прислушиваясь.
Тишина. Только приглушенные удары внутреннего метронома отсчитывают время новой жизни Харвея...
Он нашел Мэри дремлющей над раскрытой книгой. Совсем по-воровски подкравшись к ней, он быстрым движением сделал укол и, на какое-то мгновение, прикрыл ее рот от случайного крика.
- Мэри обеспечена крепким сном на ближайшие де¬сять часов!
Так же крадучись, он прошел по коридору до его следующего поворота, и вплотную приблизился к 11-той палате.
Из-за приотворенной двери струится луч неяркого света, доносятся сладкие стоны Сьюзен.
- Не надо обладать богатым воображением, чтобы из её стонов и учащенного дыхания Джо, нари¬совать себе картину происходящего внутри!
Чертых¬нувшись, шеф вернулся в кабинет.
«-Что ж, этот китаец Джо видать большой мастер не только в области анестезиологии…
Да и Сьюзен не новичок! Может быть, я напрасно не поддался ее игре, в самом начале ее работы в госпитале?»
Когда телефонная трубка ответила ему голосом представителя Международного Донорского Банка, он понял всю тщетность этого шага: если официально запросить Банк, то о второй операции станет известно!
Утро, 02:57
Когда телефонная трубка ответила ему голосом представителя Международного Донорского Банка, он понял всю тщетность этого шага: если официально запросить Банк, то о второй операции станет известно!
Кроме того, существует очередь на получение донорских органов и ждать ее приходится годами… Многие пациенты умирают так и не дождавшись донорского органа...
Снова, застучал внутренний метроном и подчиняясь его бешенному ритму Харвей заметался по кабинету пытаясь найти спасение. До рассвета оставались считанные часы, а решения не было…
Мама бежит навстречу. Она плачет и смеется, кричит оборачиваясь к следующему за ней, отцу:
- Алекс, Алекс, посмотри, наш маленький беглец нашелся!
- Харви, малыш мой любимый, ну, иди, иди же скорее!
Он ощутил тепло маминых объятий и слезы заструились из его глаз прямо на ее платье. На душе стало так легко, так свободно!
Голубые глаза таят истому, а, горящие щеки, зовут в сладостную даль...
Его ладони ощутили шелковистость кожи, когда он легкими прикосновениями спустил шлейки красного платья и, чуть касаясь, скользнул по плечам, по молодой, возбужденно дышащей, груди...
Он повернулся к окну, только на одно мгновение, чтобы закрыть шторы...
А когда он повернулся обратно, то ее уже не было в комнате, да и не комната это, а боль¬шой зал, переполненный людьми, и он не мог по¬нять, что происходит, но, взглянув на большую академическую доску, сообразил, что идет защита его диссертации… В раскрывшиеся двери внесли два больших, накрытых звездно-полосатыми флагами, ящика, а он не знал, что это были...
Свист в ушах; внутренности, казалось, подкатили к самому горлу и уже совсем нечем было дышать. Очень холодно, он не может встать с кресла, даже отстегнуть ремни... Мама протягивала к нему руки и звала, звала, а самолет внезапно раскололся на две части... И он перестал жить. Но какое-то странное чувство заставило его вновь открыть глаза...
Рядом с собой, на постели, он увидел женщину. Он удивленно рассматривает ее немолодое тело и слегка дряблую кожу, ее странной формы соски, похожие на детские мизинчики. Она спит удовлетворенно улыба¬лась, свободно раскинувшись на постели...
Он пере¬вел взгляд на свой зеркальный потолок... Вдруг из этой черноты звездного неба кто-то легким дунове¬нием провел по его ногам и животу, и когда он ощу¬тил прикосновение губ к своему члену, то явственно осознал: большой, блестящий скальпель приближает¬ся к его лицу...
- Не хо-чу-у-у! Не хо-чу-у-у! Не хо-чу-у-у! Не хо-чу-у-у!
- Не хо-чу-у-у! у-у! - хо-чу-у-у! - у-у! - крик разбил видения на мелкие осколки и вернул хирурга к реальности. Он зажал себе рот обеими руками испугавшись, что могут сбежаться люди - ведь это он кричал!
Измученный, внутренне опустошенный професор шагнул в операционную и натолкнулся на пустой взгляд мистера Стэнсона. Только одно может спасти их обоих... Трансплантация!
«Нужна почка, а лучше две. И новая печень тоже не помешала бы! Но где взять донора?!»
- "Донора?!!" - расхохотался Харвей, - "Д-0-Н-0-Р-А?!! Жертву! Жертву! Жертву!"
Он зашелся в новой истерике и, оставляя мокрый след на стене, сполз на пол...
«Где я возьму донора? И как я узнаю, что ткани его биологически совместимы с тканями этого Стэнсона, будь он проклят!»
Внезапно он понял, что надо сделать. Хрустя дискетами разбросанными по полу, он подбежал к компьютеру чтобы получить медицинские данные о сотрудниках.
- Никто из находящихся сейчас в госпитале сослуживцев не обладает хромосомным набором ДНК идентичным хромосомному набору кандидата в сенаторы! – прокричал Харвей рапортуя кому-то.
Из остального персонала только два человека могли бы стать донорами: это доктор Виктор Ле-Рон и доктор Офра Петерсон.
-Ле-Рон проводит свои каникулы в Европе!
Единственной, кто мог бы спасти его в эту ночь, оставалась... Офра.
Дождь лил вторые сутки. Унылый день не имел утра и казалось, что не будет иметь вечера. Только полумрак непогоды. Шел отбор кандидатов для эксперимента с плазмой крови. Из двадцати добровольцев, явившихся по объявлению в бесплатной газете, отбор прошли только трое и для группы не хватало двух человек.
Она вошла непринужденно, пожалуй слишком спокойная для человека, который решил, пусть даже за солидное вознаграждение, участвовать в смертельно опасном эксперименте. Заполняя анкетные данные, Харвей любовался ее смуглым, с правильными европейскими чертами, лицом. Во взгляде ее карих глаз чувствовалась какая-то скрытая сила. Она не была по¬хожа на американку, хотя ее английский был безупречен.
В буйстве черных волос, она гордо сидела напротив Харвея и без волнения отвечала на вопросы.
Задумавшись, отвечая на один из них, она не заметила, как длинная сигаре¬та, которую она закурила вначале разговора, истлела и, превратившись в серую палочку пепла, была готова обломиться у фильтра и слететь на платье. Ее глаза, на мгновение, отгородились хрупкой стеной слез, и зачарованный Харвей не смел нарушить это отчуждение.
Надломившись у фильтра, серая палочка пепла неумоли¬мо падала, рассыпаясь на лету.
Сознание Харвея, сотрясаемое мощными внутрен¬ними ударами, всё глубже увлекало его в калейдоскоп воспоминаний...
Кружась и распадаясь вместе с пеплом, он успел заметить время на дисплее:
Утро, 03:11
Сдувая остатки пепла, она рассмеялась его неловкой попытке подать пепельницу. Потом они ужинали на двадцать третьем этаже гостиницы Центральная. Много шутили. Харвей рассказывал смешные истории из своей практики, а она смеялась от всей души. Иногда тень-мысль омра¬чала ее. Она застывала, теряясь взглядом где-то в неизвестности.
Город лежал под ними - за глыбой стекла омываемого дождем, обозначенный мерцанием реклам и пятнами света освещенных зданий. По затерявшейся далеко внизу Charles Street текла река автомобильных огней: рубиновых и желтых размытых шаров.
Прошлое плотным кольцом стянуло мозг Харвея. Гипнотизируя, мешая предпринять задуманное.
Офра оказалась беглой израильтянкой.
Совсем юной она вышла замуж за прекрасного парня - летчика израильских ВВС. Но счастье их было недолгим: в одной из пьяных драк он погиб, а она осталась с маленьким сыном, отдавая ему и работе свою молодость. Годы пролетали в заботах, войны сменяли друг друга на ближневосточном пупке планеты. Боясь потерять сына в ожесточенном пламени арабо-еврейского конфликта, Офра решилась на побег.
Она благополучно прилетела в Нью-Йорк, где ей удалось разыскать друзей мужа, ныне успешно торгующих фототоварами на Lexington Avenue.
Они помогли ей снять дешевую квартирку в Бруклине. Вскоре, Офра подала прошение иммиграционным властям о легализации.
Время шло, а ей все отказывали в праве на постоянное место жительства.
Будучи высококвалифицированным хирургом, она довольствова¬лась временными заработками, которые подыскивали для нее друзья: уборка квартир или служебных поме¬щений, уход за больными стариками или инвалидами, словом - там, где могли заплатить наличными...и где не желают работать урожденные американцы.
Почти весь заработок приходилось отдавать адвокатам, занятых ее легализацией в стране, но на квартплату за маленький полуподвал и скромное питание, им хватало. Жизнь продолжалась...
...До того страшного дня, когда банда бешеных рокеров раздавила ее мальчика колесами своих мотоциклов.
Неожиданная мысль вырвала Харвея из цепи вос¬поминаний...
“Офра не случайно оказалась на моем пути! Она же нелегальная иммигрантка! Никто не будет ее разыски¬вать! Она сама приняла решение участвовать в смер¬тельно опасном эксперименте! Правда, это было больше года назад, но ведь она заполнила и подписала все необходимые бумаги! Она хотела быть полезной науке.”
Он взглянул на часы:
Утро, 03:12
- Пора навестить Сьюзен и Джо! –сказал сам себе Хирург, направляясь к 11-той палате, на ходу проверяя шприцы со снотворным.
В комнате тихо. Утомленные любов¬ники крепко спят, так и не разомкнув своих объятий. Неслышно ступая, Тейлор сделал им по уколу и вышел, осторожно притворив за собой дверь.
Ночные улицы были пустынны и поездка в Таинственный Замок, не заняла много времени.
Приготовив, необходимые хирургические инструменты и приборы, Харвей упаковал их в два специальных чемодана. Затем, он погрузил чемоданы, в багажник своего большого автомобиля.
По дороге к госпиталю он сделал круг и подъехал к дому, в котором живет Офра.
В тот первый вечер, Харвей предложил ей не участие в эксперименте, а постоянное сотрудничество. Она оказалась одаренным хирургом, понимая его без слов во время труд¬ных операций. Постепенно, она стала просто незаменимой.
Между ними вспыхнула страсть, которой они отдавались с упоением. Но длилась она недолго. Постепенно остывая, они перешли на исключительно деловые отношения.
Прикасаясь к выпуклой кнопке звонка Харвей еще раз пережил щемящее чувство потери и, всплывая из глубины воспоминаний на поверхность этой страшной ночи, навсегда простился со своей прежней жизнью.
На звонок в доме зажегся свет, а еще через минуту в окне появился силуэт Офры.
Так случалось и прежде, когда для срочных операций, шеф посылал за ней или заезжал сам. Поэтому сборы молодой женщины не заняли много времени. Вскоре они сидели рядом и машина несла их по мокрым, в ночной испарине улицам к госпиталю имени Святого Марка. По обыкновению радушно обменявшись новостями, они перешли к обсуждению состояния Стэнсона и планированию срочной операции.
Утро. 03:27.
Два тяжелых чемодана с инструментами послужили естественной причиной для входа в госпиталь через подземную автостоянку и это не вызвало у Офры никаких подозрений. Хирург и ассистент - недавние любовники, а теперь друзья - они поднялись в грузовом лифте на свой этаж и разошлись по своим кабинетам, что бы приготовиться к операции.
Она вышла из душевой.
Еще с закрытыми глазами, вытираясь жестким полотенцем, она ощутила прикосновение его губ на своих плечах и жар его рук на груди.
Поддавшись настойчивой воле его желания, Офра раскрываясь, уронила полотенце. Она не успела уди¬виться холодному блеску его глаз.
Профессионально сделанный укол, стремительно унес ее, по крутой спирали, в черноту сна…
Жесткий свет главного рефлектора выхватил из матовой тишины операционной два тела, в перепле¬тении проводов, трубок и капельниц. Приглушенно отсвечивают оставшиеся в полутени приборы, мигая разноцветными лампочками.
Бесфор¬менное желто-зеленое тело Стэнсона подчеркивает плавность форм и красоту линий лежащей, рядом с ним смуглянки - Офры.
Взгляд Харвея скользнул по ее безмятежному лицу, спустился с приоткрытых губ на безупречную шею, задержался на округлостях бедер. Чувствуя, что теряет силы и способность действовать, он сделал себе укол.
Допинг с каждой секундой вытесняет из сознания хирурга жалость и сомнения, освобождая волю от пут прош¬лого.
Минуту спустя его руки ощутили успокаивающее прикосновение хирургических перчаток.
Спустя четыре часа сложнейшая операция завершилась. Заканчивая обработку шва на теле пациента, профессор Тейлор сожалеет, что не остается времени для пересадки сердца.
- Остается надеяться, что сердце мистера Стэнсона, с кардиограммой сорокалетнего, не подведет...- проворковал сам себе ученый и включил систему полного переливания крови.
По вживленному катетеру, венозная кровь Стэнсона выводится из организма прямо в канализацию, а кровеносная система заполняется очищающим биораствором, на смену которому, в тело возможного сенатора начала поступать кровь израильтянки Офры.
Отвезя Стэнсона в 17-ю палату, Харвей вернулся в операционную.
Офра встретила его, зиянием выпотрошенной брюшины.
Что-то внутри него стремительно оборвалось, увлекая вниз, в тошноту, в пустоту, во мрак…. Он упал...
...Длинная сигарета, превратившись в серый столбик пепла, неотвратимо падает на ее платье...на лету рассыпаясь мириадами невесомых и, почти невидимых, частиц…
Опять возникли внутренние удары, материализовавшись в мысль:
"Убрать тело Офры, оно должно и с ч е з н у т ь ! Иначе - все на¬прасно!"
Эта мысль дала силы на еще одну инъекцию допинга.
Утро. 07:04.
В процессе тайных исследований, Харвеем был изготовлен сублиматор (на базе мошной микроволновой печи), для уничтожения останков подопытных животных.
Помещенные в этот прибор останки превращались в хрупкие комочки, легко измельчаемые в порошок, а вакуумный поглотитель исключал возникновение неприятных запахов.
- Но сублиматор рассчитан на сравнительно мелких животных? – полу спросил себя хирург, и тут же сам себе подсказал:
- Чтобы бесследно уничтожить труп Офры, его надо расчленить!
- Времени остается все меньше, скоро утренний обход, начнут съезжаться сотрудники! – предупредил его кто-то внутри его сознания и жуткий метроном застучал с новой силой. Хотя на его этаже весь персонал будет спать еще пару часов, Харвей вдруг снова заторопился. Для расчленения трупа очаровательной женщины, хирург использовал все попадающие в поле зрения инструменты. Операционная стала похожа на скотобойню: повсюду темнели лужицы крови, куски разрываемых тканей и распиливаемых костей разлетались из-под бешено вращающихся дисков циркулярной пилы...
Уже были распилены голова и конечности, когда разламывая кости таза, Харвей обратил внимание на увеличенную матку. Офра была беременна…
1.4. США. Хоуплесхиллз. Осень 1990 года.
Стэнсон поправлялся. Результаты послеоперацион¬ных анализов потрясли пользовавших Стэнсона врачей, особенно его семейного доктора из «The Best Insurance Company».
Жизнерадостность и неуклонное улучшение здоровья кандидата в сенаторы не оставляли сомнений в успехе лечения.Через полтора месяца Стэнсон уехал из госпиталя за рулем своей машины, не доверив управления шоферу-малазийцу.
Такое поведение кандидата в сенат вызвало бурю негодования: союзы Цветных Рабочих, Лесбиянок, Гомосексуалистов и Бездомных организовали демонстрацию протеста у Белого Дома, обвиняя Мистера Стенсона в расовой дискриминации и в неуважении к правам Меньшинств. По всей стране прокатилась волна массовых увольнений –особенно гнали программистов, а Егбэне Могубу Дцбэре -шофер мистера Стенсона, недавно сменивший свои половые органы на женские, заработал кучу денег рекламируя силиконовые груди в одном из Калифорнийских журналов.
Интеллектуалы превозносили успех Профессора Тейлора и неустанно поздравляли Стэнсона. Газеты пестрели яркими заголовками. Телевизионные новости не обходились без интервью со Стэнсоном или Тейлором, или с кем-нибудь из светил медицины на фоне мощных Дцберевских грудей.
На этом празднике свободы совершенно незаметно подросли цены на бензин, молоко,свежие овощи,фрукты, и мясо.
Радуясь выздоровлению своего кумира хозяева доходных домов пообещали квартиронанимателям поднять цены за аренду жилплощади не более чем на десяток процентов.
Вместе с назойливыми WWW.com - черными, словно тараканы, буквами лезущими изо всех углов и шныряющими между страниц, Соедененные Штаты Америки вступили в эпоху окончательного процветания.
В Августе, семейный врач Стэнсона опубликовал отчет о состоянии здоровья политика. Из этого документа следовало, что мистер Стенсон не только полностью излечен от тяжелой болезни, но биологические процессы в его организме приобрели новый характер: замедлились процессы старения!
Вновь материалы о Харвее Тейлоре появились на страницах газет и научных журналов. Ему посыпались приглашения на международные симпозиумы, конференции и встречи. Медицинская общественность всех стран жаждала подробностей и описания методики. Электронная почта оказалась парализованной миллионами сообщений; телефоны и факсы не умолкали. Богатые старики со всех концов планеты, умоляли его о помощи, слали своих представителей (и представительниц!), с подарками.
Хозяева «The Best Insurance Company» облегченно вздохнули: как ни как, а Тэйлор-то, им сэкономил несколько сот миллионов долларов - компенсацию в случае смерти Стенсона, которую им пришлось бы выплатить семье покойного.
Совладельцы фирмы расщедрились и преподнесли в дар госпиталю, солидный подарок – четверть миллиона долларов - на приобретение нового оборудования.
За фейерверком успеха совсем незначительным выглядело исчезновение одной из сотрудниц госпиталя. Впрочем, профессор Тэйлор распорядился выяснить, почему Офра не появляется на работе. Получив сообщение о том, что соседи Офры уже давно не видят ее за стрижкой травы по воскресеньям, он немедленно обратился в полицию. Полиция занялась расследованием.
На одной из пресс-конференций помолодевший Стэнсон объявил день своего выздоровления - своим вторым Днем Рождения. Кроме того, он немало удивил своих соратников по партии, заявлением о том, что уже не требует полного и окончательного вывода русских войск из оккупированных ими деревень Северного Карабаха. Это немало позабавило лидеров еврейской общины которые поспешили заявить, что к этому решению Стэнсона они не имеют никакого отношения.
Тогда Стенсон сделал по-настоящему ошеломляющий жест: он преподнес Харвею подарок - чек на один миллион долларов.
Обычно далекий от светской суеты, Харвей ока¬зался вовлеченным в непрерывную цепь торжественных приемов, идаже был вынужден организовать вечеринку в Таинственном Замке.
Возбужденная толпа, где были Стэнсон и его люди; сотрудники Харвея, несколько доступных теле-кино-радио-звезд (и еще, какие–то нарядно одетые, но незнакомые ему люди), заполнила дом и сад. Все устали от официальностей и в Таинственном Замке воцарилась легкая, по-домашнему непринужденная атмосфера. Повсюду слышались взрывы смеха и восторженные восклицания.
То одна, то другая компании завладевали Харвеем. В этом хороводе, он потерял из виду Лиз. За последние месяцы они встречались не так уж часто. Харвей надеялся сегодняшний вечер провести с ней. Переходя из комнаты в комнату, в поисках Лиз, он обошел дом дважды - по дороге опустошая бутылку виски. Пересечь гостиную в третий раз он уже не мог: темнота и алкоголь сделали свое дело. Профессор Тейлор уснул на полу.
Внезапный порыв рок-н-ролла вторгся в сон Харвея одновременно с ярким светом, плеснувшим на него из хрусталя, под которым он лежал. Возбужденный шепот и запах, хорошо знакомых ему духов, отрезвили его совершенно.
В полумраке комнаты он увидел Лиз оседлавшую доктора Джона - аспиранта из Китайской Народной Республики! Доктора, которого он сам – профессор Тейлор, превратил в гордость анестезиологической службы госпиталя!
Невольный свидетель эротического дуэта, Харвей не шевельнулся. Только когда они кончили, он поднялся с ковра, прихватив тарелочку с Potato Crisps.
Выросший в свободной и демократической стране Харвей знал, что такая красивая и замужняя женщина как Лиз - может позволить себе выбор партнеров для половых сношений. Профессор не испытал в этот момент чувства ревности или желания отомстить, нет! В этот момент его беспокоило лишь то, что любовники могут подумать, будто он специально подстерегал, выслеживал их - как дикий самец...
Был один очень удобный момент, чтобы выдать свое присутствие: когда Лиз, в изнеможении, опустилась на колени. Харвей даже сделал шаг вперед, что бы какой-нибудь шуткой (ну, что-то вроде того что sexual harassment is not a sexual behavior’s freedom), выдать свое присутствие, но … они снова занялись любовной игрой. Невольное наблюдение за Лиз, азартно целующей член Джона; стоны экстаза; музыка; хорошо знакомый хирургу запах его женщины, а быть может, что-то еще, не связанное с этим сексуальным дивертисментом, вызвало в нем прилив дикой, неукротимой энергии.
Вдруг он понял, что несмотря на свои успехи и деньги он нищ и одинок…
Грустное лицо Офры… Безмятежное, красивое лицо Офры на операционном столе, залитом кровью, засыпанным частицами распиленных костей, вдруг возникло перед ним, вопрошая:
- За что?
I feel like I'm in dark room with no where to go. It's like I wanna get out but my soul keeps saying no. I need someone to talk to, maybe someone who cares. Someone, who would talk to me, listen, And show me that the love is there. See in this room it's a world Full of pretend. Pretend people, who pretend to lend helping hands, Pretend ladies who act like they wanna be your women Pretend ass father figures Who ain't really nothing but broke ass niggas. So, I 'll. be happy maybe I just might. But right now I hear pretend laughhter, loiful cries for help Pretend feelings that slowly begans to melt. When I get out Of this pretend filled world I'm in I will find someone to rescue me So all this could end.
Не обращая внимания на ошеломленных любовников, Харвей выбежал из комнаты, а еще через минуту, его автомобиль вырвал¬ся на ночное шоссе.
1.5. Вашингтон. Международный Аэропорт.
Аэропорт встретил его обычной деловой суетой.
«Все равно куда! Лишь бы навсегда покончить со всем этим!» - Взгляд Харвея мечется по экрану информационного монитора.
- Так, ближайший рейс… AIRCOMPANY-7546...на Париж! И посадка уже началась!
Напевая “I love Paris in the Summer…” хирург направился к стойке регистрации пассажиров. Однако купить авиабилет оказалось трудной задачей:
возбужденное состояние Харвея, привлекли внимание аэропортовских детективов. Водительское удостоверение, паспорт, кредитные карточки – единственный багаж Харвея, подверглись тщательному осмотру и утомительным телефонным проверкам. Приглашение на международный симпозиум в Макондо, случайно застрявшее в паспорте, произвело решающее впечатление на служащих AIRCOMPANY и счастливый обладатель билета на Париж - профессор Тейлор направился к самолету, где рухнул в кресло и заснул.
1.6. На борту самолета. Рейс - 7546 (Вашингтон-Париж)
- Хотите чего-нибудь выпить, сэр? - ослелительно улыбается молоденькая стюардесса.
Хирург смотрит на нее долгим, тяжелым взглядом, все не понимая, где он и что происходит вокруг. В горле пересохло. Сейчас он выпил бы чего-нибудь холодненького.
- О, да! Конечно. Минералку, пожалуйста. И побольше льда!
Щекочущие пузыри отрезвили профессора. Разглядывая свое небритое, помятое лицо, растрепавшиеся волосы, отражающиеся в стекле бокала он нашел себя, тем не менее, достаточно экстравагантным и понял, многозначительное подмигивание стюардессы.
Минералка сделала свое дело: хирург не успел сдержать газовый заряд и довольно громко икнул, а затем и пёрднул.
- Извините! - он победоносно оглядывается, ожидая дискуссию с возможными опонентами. Однако таковых, в салоне «Business Class”, не нашлось.
- Знаешь, что такое ИК? –спросил Харвей у соседа–япронца и, не дожидаясь ответа от его закупоренной наушниками головы сам же, расхохотавшись ответил:
- Это заблудившийся ПУК!
Несмотря, на утверждения чиновника AIRCOMPANY о том, что «….свободных мест нет, и не будет!», самолет оказался почти пустым.
Порывшись в карманах смокинга, Тейлор нашел мятую сига¬рету. С трудом раскурив ее, он отстегнул ремень безопасности и покачиваясь, поднялся в бар.
Повторив воду со льдом и поболтав (ни о чем) с барменом, Харвей собрался было, вернуться в салон, когда на его плечо в нежном прикосновении, легла (резко пахнущая духами), рука.
- Слушай, я видела тебя по телевизору тышу раз! Ты кто, политик? А? Нет! ТЫ - актер! Я тебя видела в кино! И – с – тех – пор - Я – хочу - тебя!
Перед ним, в пространстве глубокого декольте, колыхнулись аппетитные и ничем не стесненные груди. Лица женщины, прижатого к его лицу, он разгля¬деть не успел: ее рука скользнула вдоль его брюк и, еще ничего не найдя там разбудила в нем неукротимое желание. Бармен вообще не замечал странностей пассажиров, поэтому, когда парочка уединилась в туалете он продолжил болтавню со следующим клиентом.
Вдвоем в туалетной кабинке оказалось чертовски тесно.
Однако мощный гул невидимых двигателей, легкая тряска, резкий запах хвои и блеск нержавеющей стали придали особую пикант¬ность происходящему.
Даму не пришлось раздевать. Она подняла шелковое платье и, накрывшись им с головой, склонилась к умывальнику. Во власти хирурга оказались ее великолепные ягодицы с уже раскрывшимся и роняющим сок, цветком наготы.
Расстегнув ремень и позволив белым брюкам, с шелковыми лампасами, свободно упасть на пол, Тейлор обхватил эти роскошные, прохладные ягодицы и вошел в нее легко, как буд-то они были давними партнерами. Он не просто вошел - он погрузился в женщину, расстворился в ощущениях незнакомого тела, реализовывая, в каждом своем движении все то, что переполняло его в продолжении этих трудных недель.
Кончив, хирург натянул брюки и вышел, оставив Даму в той же позе, так и не увидев ее лица.
1.7. Франция. Аэропорт им. Де Голя.
Вокзал AIRCOMPANY, в парижском аэропорту, мало чем отличается от десятков таких же вокзалов, разбросанных в США и по всему свету. Только музыка французского языка, на котором звучат объявления, подтверждает реальность многочасово¬го перелета, большую часть которого, хирург проспал.
Его некогда б е л ы й фрак, измятый и в пятнах; несвежая рубашка; спутавшиеся волосы; двухдневная щетина и странный блеск в глазах, привлекли внимание окружающих. Какая-то непонятная бравада разыгралась в Харвее: он заигрывал с работницами аэропорта, пытался пошутить с полицейскими.
Успокоился он, только в парикмахерской, где отдался на милость (совершенно дикого, на вид), корсиканца.
Заполучив клиента, корсиканец немедленно приступил к делу. Руки его взлетели, сверкнув хромом инструментов так, как будто он делал не обычную стрижку, а исполнял ритуальный танец, перед съедением жертвы.
Харвей закрыл глаза и открыл их только тогда, когда неистовый лязг стали и разгоряченное дыхание корсиканца сменились кротким вопросом:
- Ну, как Вам это нравится, сэр?
Это ему понравилось. Тэйлор расплатился долларами, чем вызвал бурный поток благодарностей, пожеланий и благословений. Покончив со стрижкой хирург направился в магазины «Duty Free». Купив джинсы, кроссовки, пару рубашек и прочей мелочи, он переоделся, оставив услужливому продавцу свой белый смокинг «на чаевые». Вскоре, разноголосый поток пассажиров, вынес хирурга к стоянке такси.
Он глубоко вдыхал свежий воздух, будоражащий остротой запахов прошедшего дождя.
Очередь, желающих воспользоваться такси оказалась длиннее, чем очередь поджидающих их, машин.
Что бы как-то скоротать время, Тэйлор наблюдал за воробьями, забавно барахтающимися в луже. Профессору тоже захотелось искупаться, и более того - ему захотелось есть. Ожидая такси он перебирал в памяти лучшие парижские рестораны, предвкушая экзотические меню...
«Креветки под лимоном», телячьи ножки, «Бургундское»
Эта мысль прочно завладела его воображением и, это из-за неё, Харвей чуть было не пропустил свою очередь. Он также не заметил нескольких молодых людей, бесцеремонно следящих за каждым его шагом: еще с того момента, когда американец оказался в зале для прибывающих пассажиров.
- Монмартр, пожалуйста! - бодро скомандовал Харвей, устраиваясь на заднем сидении машины.
- Опять Монмартр, - пробурчал таксист, - Эти американцы как сбесились: все начинают с Монмартра!
- Эй, друг! Чем это тебе не нравятся американ¬цы? - Харвей приводит в действие свой, почти забытый, французский язык.
- О, нет! Что Вы, сэр! Вы меня не так поняли! Я только сказал, что все очень любят наш Мон¬мартр!
- Не удивительно, он действительно прекрасен!
- Только ради базилики Сакре Кер можно бросить все на свете! А у Вас, хороший французский! Вы жили во Франции?
- Не то чтобы жил, но бывал здесь часто. А как насчет девочек с улицы Пигаль?
- Нынешний мэр решил отодвинуть… девочек подальше, старый идиот!
- Но для меня, что-нибудь, осталось?!
Они дружно расхохотались и стали обмениваться пикантными эпизодами.
Тем временем, такси выбралось из путаницы прилегающих к аэропорту дорог и, поднявшись на ажурную эстакаду, вырва¬лось на скоростную трассу.
- Что-то я не припомню этой дороги. Совсем новая?
- О, да! Только полгода как открыли движение.
- Теперь пробки Парижа нам нипочем?
- Через полчаса будем на месте!
1.7 Франция. Париж. Скоростная автотрасса «Аэропорт- Париж»
День, только начинающийся для американского хирурга, для Европы - уже вечер.
В закатных лучах низкого солнца, мелькают зеленые пригороды Парижа.
В окружающих красках исчезли полутона, зато появились глубокие и сочные тени.
Ветер врывается в раскрытые окна машины, окатывая Харвея вечерней прохладой.
- Через два километра будет выход на Монмартр! - сказал таксист.
Он перестроил свою машину из среднего ряда в крайний правый, а его место тут же занял тягач с огромным холодильником на прицепе. Впрочем, ненадолго - набрав большую скорость, тягач стал удаляться.
Псих! Дорога под контролем радаров. Если его засекут полицейские, то он потеряет работу.
Э! Да они сегодня все свихнулись! Смотри, смотри: что она вытворяет! - взорвался шофер.
Харвей обернулся.
Солидная дама, в черном "Ситроене" следовавшая за ними справа, уже обогнала на полкузова такси и мешает ему перейти на полосу выхода с трассы.
- До нашего выхода остается, менее чем полкилометра! -таксист включил аварийную сигнализацию и, не снимая руки с клаксона дал полный газ.
- Сейчас ты у меня увидишь, стерва!
Но оторваться ему не удалось. Черный "Ситроен" идет параллельно такси. Дама с невозмутимым видом смотрит прямо перед собой, прижимая кузов своей машины к кузову такси.
- Сука! Что ты от меня хочешь? Кто ты такая? Что тебе надо, дрянь ты пакостная! - таксист неистовствует, понимая, что пропускает выход на Монмартр.
Вначале бесстрастно наблюдавший эту гонку, хирург тоже начинает волноваться.
- Оставь ее. Сойдем на следующем выходе!
- Да что же это сегодня происходит?! - завопил таксист, - Смотри, смотри: что они делают!
Такси, рванувшееся было влево, неожиданно царапнуло по лакированному боку другой машины - бежевого "Вольво" водитель которой, при первой же попытке таксиста уйти от "ситроена", набрал скорость и, идя параллельно с такси, заблокировал левый ряд.
Три машины неслись параллельно на большой скорости почти соприкасаясь кузовами, давно миновав выход на «Монмартр».
Таксист уже не ругается. Вцепившись в руль так, что побелели костяшки пальцев, он старался удержать машину от столкновения.
- Слушай, ты кто? Мафиозо? Наркотики? Боже! Зачем ты сел в мою машину? Что я тебе сделал? Почему они не отпускают нас?
Харвей сам, хотел бы понять, что происходит. Через зеркало заднего обзора он видит искаженное страхом, покрытое крупными каплями пота, лицо водителя.
- Откуда я знаю? Может быть, это твои делишки! – заорал хирург, - У меня нет никого в этой стране!
- Может быть, это дружки твоей жены хотят свести с тобой счеты ?! - американец орал изо всех сил, пытаясь перекричать рев моторов и шум ветра.
- Господи, спаси меня, Господи! Это - конец! - взвыл таксист.
Две машины ведут его на большой скорости к неумолимо приближающемуся тягачу с холодильником.
- Меня зовут Жюстьен! Жюстьен Парада! Вот моя карточка! - таксист, не поворачиваясь, протянул Харвею визитку, - Если ты уцелеешь, расскажи моим детям, что я ни в чем не виноват!
Харвей не успел ответить. Задняя стенка холодильника внезапно отвалилась, превратившись в трап с высокими бортами. Таксист инстинктивно дал резкий тормоз.
Едущие, рядом, машины стиснули такси, не давая ему перевернуться от резкого торможения.
Следовавший в хвосте и не принимавший (как будто бы), участия в этом сумасшествии, большой джип вдруг резко набрал спорость и, ударив своим передним бампером по такси, буквально втолкнул его по трапу вовнутрь холодильника.
Такси ударилась о противоположную стенку холодильника, но Жюстьен и Харвей не услышали страшного удара, скрежет мнущегося металла, звон рассыпающихся стекол...
Перед глазами плавают светящиеся геометрические фигуры.... Все тело болит…
«Как будто бы меня пропустили сквозь мясорубку…»
Появилась первая, после потери сознания, мысль в звенящей голове профессора.
Хирург пытается найти себя в пространстве, ощупывая левой рукой окружающие предметы. Правой руки он не чувствует, как будто ее нет вовсе…
Удар загнал его между сиденьями.
Правая рука оказалась зажатой между сиденьем водителя и рычагом переключения передач. Упираясь левой рукой он высвободил плечо и правую руку. Перелома, вроде бы нет, но рука холодная - как мраморное надгробие.
«Не менее получаса без сознания», подумал Харвей, усиленно массируя руку. Вскоре острое покалывание, а затем жар проникли в нее. Ощупью он нашел таксиста. Жюстьен оставался недвижим. Уронив голову на руль, он продолжал держаться за него обеими руками. Ощупывая кисти и шею таксиста, на предмет обнаружения пульса, Харвей случайно задел выключатель указателя поворота. Контейнер осветился равномерными желтыми вспышками. При их свете Харвей смог разглядеть бледное лицо шофера и тонкую струйку крови, текущую из его разбитого рта.
Сквозь головную боль, доктор пытается найти ответ на вопрос:
«Кто мог предвидеть мой внезапный приезд в Париж и так тщательно подготовиться ко встрече? Неужели эта история... это похищение, связано только с таксистом? Нет! С ним могли бы расправиться значительно тише, где-нибудь в закоулках Парижа. Кроме того, совершенно ясно, что это похищение. И похищенные нужны живыми.»
- Где мы? - внезапный стон Жюстьена прерывает размышления хирурга.
- Внутри холодильника.
- Зачем мы понадобились этим сволочам?
- Не знаю. Подумай хорошенько, может у тебя с кем-то проблемы?
-Только с моим старшим сыном. Не хочет учиться, не хочет работать, только этот идиотский брейк и рок-н-ролл!
- А я вообще внезапно сюда приехал! Сутки назад я еще не предполагал, что окажусь в Париже!
- Все вы, американцы, беситесь от своих долларов!
- Я просто сбежал...
- А, так ты мафиозо?
- Да нет же, нет! Я сбежал от нудных приемов, конференций. Пару дней назад один мой пациент подарил мне миллион. Представляешь?!
- Так что ж ты сбежал, придурок?
- Видишь ли, это сложно объяснить...
- Из-за бабы?
- И это есть...
- Машина сильно разбита? "
- Не рассмотрел. Думаю, прилично. А как ты? Переломов нет?
- Я в норме... Жаль машину... Если эти бандюги отпустят живым, так мой напарник прибьет меня! Только вчера купили это такси!
- Слушай, Жюстьен, а может, это твоя жена тебе подстроила, а?
- Ты еще не сказал, как тебя зовут, а уже порешь дикую чушь! Эта сука бросила меня восемь лет назад. Сбежала с американцем. Таким же небось хлыщом, как и ты!
- Вот откуда у тебя, такая привязанность к американцам! Меня зовут Тейлор. Харвей Тейлор.
- Не могу сказать ...что мне приятно с тобой познакомиться!
Холодильник резко тормознул, и такси, скользнув по железному полу, опять гулко ударилась о стенку. Жюстьен вскрикнул от боли.
- У меня что-то с ногой! Какая боль!
- С правой или с левой? "
- Какая разница? Ты что, садист? Раз сказал "пациент", значит, ты врач. Чем трепаться, лучше посмотрел бы мою ногу. Надо выбираться из этой чертовой коробки!
Фургон сошел с нового шоссе и, судя по вибрации, двигается по старой, разбитой дороге.
Такси скользило по металлическому полу фургона, то и дело ударяясь о его стенки.
1.9. Франция. Где-то в пригородах Парижа.
Огромный тягач с фургоном-холодильником на прицепе оставил скоростное шоссе и свернул на старую дорогу.
Запертый внутри, скользящий по стальному полу автомобиль-такси то и дело ударяется о стенки холодильника.
- Эти чертовы машины расплющат нас как тараканов! Раньше чем я успею плюнуть в морды этим подонкам! – завопил Жюстьен.
- Надо застопорить такси, – глубокомысленно заметил хирург, помогая водителю выбраться из машины. Жюстьен встал было на ноги но громко вскрикнув упал.
Харвей склонился над ним. Такси вновь поползло на них.
- Да... застопори же ты... ее! – корчась от боли стонал раненый пока Харвей тащил его в угол фургона.
- Открой багажник... Там есть инструменты, - выдохнул таксист.
Инструменты действительно обнаружились в новеньком футляре.
Хирург включил лампу-переноску, затем подтолкнул машину к передней стенке и забил домкрат под заднее колесо.
- Хорошо, что аккумулятор цел...- Жюстьен ищет повод отвлечься от боли, пока Харвей исследует его ногу.
- У тебя вывих стопы. Я попробую вправить, это больно. Потерпишь?
- Делай все, что нужно.
Харвей вернулся к машине и нашел в аптечке болеутоляющие порошки.
- На, прими парочку до того...
Почти звериный крик многократно отразился от стенок машины. В замкнутом объеме холодильника резкий запах нашатыря не только вернул сознание Жюстьену, но и освежил Харвея.
- Слушай, таксист?! Как ты думаешь, можем мы отсюда выбраться? –поинтересовался хирург забинтовывая жюстьенову ногу.
- Слушай, американец?! Не факай меня! Ты разве не видишь, что мы внутри стального сейфа? Да еще с двойной обшивкой! Это только в ваших факаных кинофильмах, ваши факаные супермены могут ломать такие факаные штуки!
- Двойная обшивка? Значит, механизм подъемника спрятан между стенками?
- Не знаю я эти дурацкие фургоны! Бывает - гидравлика установлена снаружи, а бывает что между стенками!
Вдохновленный идеей побега доктор принялся исследует заднюю стенку. Сантиметр за сантиметром он прощупывал сталь. Но она оставалась гладкой и холодной.
- Эй! Эй, доктор! Что ты ее щупаешь?! Такие механизмы бывают снизу или по бокам!
Отогнув резиновый уплотнитель двери, Харвей обнаружил крышку маленького люка. Боль совсем отпустила Жюстьена – он подобрал нужный ключ и вот, крышка снята! Под нею оказались гидравлические трубки.
- Кажется, мы утрем нос этим ребятам! - засме¬ялся хирург.
- Главное, что б эти ублюдки не заметили падения давления!
Разъединив трубки, таксист заглушил их болтами, пролив совсем немного гидравлической жидкости.
Харвей кинулся на заднюю стенку, но стенка осталась неподвижной.
- Не надо психовать, сэр! Есть еще верхний замок!
- Залезай на мою спину, Жюстьен!
Стоя на согнутой спине Харвея и балансируя вместе с холодильником на неровностях дороги, шофер нашел и разобрал механизм замка.
Уставшие и счастливые, они опустились на пол
- Чашку кофе бы, хорошую сигарету, - Харвей вернулся к мечте об обеде.
- Ага, и пописать тоже не мешало! Теперь мы можем это себе позволить, - Жюстьен бодро вскакивает на ноги, - Гаси свет, Харвей!
Хирург был еще у машины, когда таксист, упершись в середину задней стенки, налег на нее изо всех сил.
Стенка поддалась, образовав тонкую рамку сумеречного света.
- Теперь дави с боков! – скомандовал шофер. Упираясь в чертову железяку и скользя по полу они заставили стенку двинуться с места... на ширину ладони. Не сговариваясь, они направились к такси.
- Только бы аккумулятор не разрядился! - Жюстьен устроился за рулем и, затаив дыхание, повернул ключ. Мотор взревел. Пленники заорали от радости. Включив задний ход, таксист отпустил сцепление - машина приподнялась от натуги но... не сдвинулась.
- Домкрат! Мы забыли вынуть домкрат! -Харвей выпрыгнул из такси и вытащил домкрат из- под колеса.
- Подожди, американец! Я поставлю ее на задний ход и ... Поможешь мне, если что, ладно?
привязав педаль газа и включив реверс, Жюстьен рванул такси и с грохотом ударил им по задней стенке. Это сдвинуло ее еще на ладонь.
Вдвоем они уперлись в разбитый передок такси. Под этим натиском стенка стала медленно опускаться.
Она опустилась почти параллельно дороге, и такси готово было съехать наружу... ...Но Жюстьен решил сохранить машину. Он встал...
Слепящий свет вывернул наизнанку внутренность холодильника. Инстинктивно отпрянув Харвей был оглушен грохотом автоматной стрельбы и звоном пуль по обшивке фургона. Он заметил как скользнув вдоль такси, Жюстьен выпал на дорогу.
Прячась, хирург неловко схватился за разбитое стекло фары. Между ее стеклом и корпусом обнаружился надорванный пакетик из которого просыпался белый порошок. Харвей попробовал его.
- Героин!
Напрягаясь изо всех сил, Тэйлор, медленно толкал машину с заведенным двигателем к трапу...Она нехотя набирала скорость и...выпала!
Визг тормозов, скрежет удара, взметнувшееся пламя...
- Подлые убийцы! – вскочив заорал хирург но немедленно был брошен крутым поворотом на пол. Отсюда он увидел еще один, следующий за холодильником автомобиль, а в нем - вооруженных людей.
«Скатиться по трапу? Нет никакой надежды остаться живым….»
Внимание его привлекли удары. Эти, повторяющиеся без всякой закономерности удары, вызвали в его памяти картины операции Стэнсона, убийство Офры.
«И после всего, на вершине успеха, быть пойманным, зажа¬тым, как крыса? И кем?! Для чего?!»
Как и тогда, каждая мысль стала превращаться во внутренний удар.
«Единственное, что я могу предпри¬нять сейчас –это подготовиться к будущему побегу!»
Ползком исследуя пол он нашел домкрат-источник ударов, подпрыгивающий вместе с машиной на неровностях дороги, кусок провода. Затем он проверил свой бумажник. Водительское удостоверение и одну из кредитных карточек он спрятал за стельками кроссовок.
- В данной ситуации особенно важно сохранить день¬ги и наркотик! Вспомнив эпизод старого фильма о каторжниках, он стянул джинсы и, корчась от неприятных ощущений, затолкал пакетик с наркотиком и долларами в задний проход.
Привязавшись к подъемнику, он принял героин.
Дама управляющая бежевым «Вольво» подняла вуаль, сняла и отбросила шляпку.
Тщательно стерев с лица грим «она» оказалось «владелицей» вполне мужского. ближневосточного лица. Это был Зазария, взгляд и машина которого неотрывно следовали за красными огнями джипа.
Французская ночь и холодный блеск звезд разбу¬дили в нем тоску по родине, где ночи жарки и влажны как женские губы...
В ярком свете вспыхнувших на джипе прожекторов он увидел раскрытый кузов холодильника и на его трапе человека возле такси. Он не успел нажать кнопку радиотелефона – Ибрагим, управляющий джипом, вскинул автомат разорвав идиллию ночи грохотом выстрелов.
Заморгал дальним светом черный "Ситроен" Салеха. Захария ответил ему миганием габаритных огней: слу¬чилось что-то непредвиденное, ведь операция должна была быть скрытной - без лишнего шума… Радиотелефон взорвался потоком ругательств: Абу Мохаммед (старший их группы, управлявший тягачом холодильника), пригрозил Ибрагиму, что если тот укокошил израильтянина, то он, Абу, перережет Ибрагиму глотку. Через стекла джипа, Зазария напряженно всматривался вовнутрь холодильника. Он заметил шевелящийся силуэт за капотом такси и закричал в рацию:
- Ибрагим, уходи! – но было поздно...
На полной скорости джип врезался в упавшее с трапа такси. Прогремел взрыв осветивший на мгновение трассу. Бежевое «Вольво» и «Ситроен» синхронно вильнули, прижимаясь к разделяющему барьеру. Горячая волна пламени лизнула машины оказавшиеся под градом разлетающихся обломков.
- Да примет тебя Аллах Всевышний (Слава Ему!), - воскликнул Зазария, понимая что столкновение двух машин привело к детонации взрывчатки спрятанной в джипе,
- Евреи дорого заплатят за твою смерть!
Теперь он первым едет за раскрытым холодильником. В свете фар ему виден силуэт мечущегося там человека.
- Абу, - включил телефон Зазария, - Абу! Израильтянин жив!
- Ладно, посмотрим. Через полтора километра выход. Я еду медленно, а вы смотрите в оба: израильтянин попытается бежать!
Ломая придорожный кустарник тягач углубился в лесную чащу и остановился. Салех пристроил свой "Ситроен" к трапу холодильника. Амаль немедленно забрался во внутрь. Человек, привязанный к подъемнику, не шевельнулся.
- Этот малый не глуп! – прохрипел грузный, задыхающийся от злости Абу, - Мы наделали много шума, да простит нас Аллах Всевышний (Слава Ему!), – в сумерках его выпученные глаза с кроваво-розовыми белками выглядели особенно устрашающе,- Хозяин будет недоволен!
- А французы, уже наверняка перекрывают дороги! – подольстился к нему Амаль.
- Заткнись, сосунок! Зазария, завяжи этому «голубю» глаза! Но не так плотно как тому итальянцу! У нас нет возможности прятать его по госпиталям. Он нужен свеженький! Холодильник бросим здесь. Салех, отвезешь тягач к нашему человеку - в Орлеан. Он знает, что делать с машиной. Сам сиди тихо там же. Жди приказа. Связь через муэдзина тамошней мечети. Все. Да поможет нам Аллах Всевышний (Слава Ему!)! Смерть неверным! Да здравствует Джихад!
Тошнота ввинчивается в Харвея, выколупывая его сознание из плена наркотического сна. Приступ рвоты напряг тело. В этот момент он почувствовал, что плотно спеленат. Он не спит, но глаза открыть не может: голова стянута повязкой.
Он хотел протестовать, но рот наполнился отвратительной, жгучей массой. Отрыгнув ее, он снова потерял сознание…Первой пришла заунывная мелодия слившаяся в монотонном плаче с равномерным урчанием автомобиля.
Эта «колыбельная» прерывается вспышками яростного спора. В гортанный арабский язык вплетаются французские и английские словечки.
Харвей уловил названия городов: Дижон, Лион, Сант- Этьен. Он предположил, что это маршрут, по которому его везут. Захотелось взглянуть в окно. Он сделал движение, но, уткнулся лицом в жесткую, дурно пахнущую ткань куртки. Ее обладатель рассмеялся, стал протискивать между зубов Харвея горлышко бутылки с водой, приговаривая на незнакомом языке:
- Шалом! Ихье тов?
Вода потекла за ворот рубашки. Харвей. резко мотнул головой, отстраняясь от бутылки. Он больно поцарапался щекой о металлическую застежку куртки. При этом движении повязка на глазах чуть ослабла - через нее проник свет.
- Куда вы меня везете? - спросил он по-французски.
- Можешь говорить на своем иврите, адон министр!
- Я не знаю иврита! Я - гражданин Соединенных Штатов А м е р и к и!
- Все вы, граждане Соединенных Штатов! Особенно, когда мы собираемся сворачивать вам головы! – расхохотались арабы.
- Кто вы такие? Зачем я вам?! Отпустите меня немедленно! Развяжите меня!
Н е м е д л е н н о! Я требую!
- Потерпи, рави! Все узнаешь! А требовать будешь у своей геверет, если вообще когда-нибудь увидишь ее!
Протестуя, Харвей со всей силы вертит головой, обдирая лицо о жесткую ткань куртки. Это принесло желаемые результаты: витки тряпки раздвинулись и в глаза ударил свет.
- Сиди тихо, а то не увидишь своего Израиля! - чей-то локоть тяжело опустился на живот Харвея.
«Я похищен арабскими террористами! Они убеждены, что я - израильтянин…. Это невероятно!»
Сквозь тошноту и голод он заставил себя вспомнить последние политические новости, о которых читал еще до банкета в своем доме...«Менее суток назад… »
Он не дослушал сообщение о новой вспышке террора в Израиле. Тогда ему была важна сводка погоды и он переключился на другой канал…«Невероятно! Всего сутки тому назад…» Сейчас он пытается восстановить в памяти все что ему известно о ситуации на Ближнем Востоке. Вспомнились рассказы Офры… Она сама, все, что произошло в ту страшную ночь… Его внезапный побег за океан…
«Похищение…» - это не поддаётся осмыслению, не складывается в единую картину. Он не может понять, зачем понадобился террористам? Несомненно одно - его захватили не для того, чтобы убить.
«Скорее всего – это недорозумение, ошибка…Значит, надо экономить силы и ждать... Ждать…»
1.10. Франция. Где-то …
Повязка на глазах чуть ослабла. Сквозь небольшой просвет Харвей мог видеть кроны деревьев, изредка -крыши зданий проплывающие за окном автомобиля.
Если бы Харвей Тэйлор сам вел машину по этим живописным местам Южной Франции, то он мог бы наслаждаться зеленью равнины омывающей предгорья Бургони. Он мог бы восхититься зрелищем ее знаменитых виноградников. Возможно он сожалел бы о том, что Лиз осталась дома. А возможно – и не сожалел бы! Скорее всего, путешествуя в одиночку профессор остановился бы, в одном из этих крошечных городков. Да хоть вот в этом, где нагромождение красных черепичных крыш соперничает со снегами далекого горного хребта. Остановился бы специально для того, чтобы завести знакомство с какой-нибудь местной красоткой. Но…
Сейчас эти идиллические пейзажи (которые ему-то и не видны!) стали фоном, на котором разыгрывается драма его жизни.
Кто мог бы предположить, что этот тихий, гористый уголок Европы выбран мусульманскими террористами для создания Центральной Базы?
Отсюда протянулись невидимые нити космической связи с бойцами Джихада в Европе и Америке, Африке и Австралии и, конечно с основными силами на Ближнем Востоке.
Путешествуя по Франции и попав в прелестный Сэнт-Этьен, путешественник скорее всего был бы озабочен выбором хорошей гостиницы и классной кухни, не предполагая, что всего в получасе езды от Площади Церквей, в одной из пещер (о существовании которой не знают даже местные жители!), расположился штаб Всемирной Исламской Революции.
Этот подземный комплекс, был построен немецкими и французскими фашистами в годы Второй Мировой Войны. Сотни тысяч угнанных из окупированной Европы евреев и не евреев воздвигали эти бетонные сооружения. Сотни тысяч людей-кротов… Сотни тысяч рожденных под Солнцем, но навсегда оставшихся под этими скалами, под построенными ими же бункерами, переходами, шахтами и тоннелями…
Тэйлор всегда относился к политике как к чужому бизнесу. Он с восторгом принимал участие в предвыборных спорах и манифестациях, но считал все это неизбежным, как Рождество или Холловин ритуалом.
Жажда Мировой Известности? ДА! Власть? ДА! Они живут в его сокровен¬ных мечтах, но прийти к ним он хотел не через политику, а через научную работу, дело всей жизни. Он никогда не думал, что может стать фишкой в политической игре!
Нет, даже не фишкой - просто мешком дерьма, слепым бараном которого вот, выволакивают из машины!
«Не хватает только колокольчика на шее...»
Абу Мохаммед и Зазария ведут, тащат пленника по малоприметной тропе в расщелине гор. Всего лишь ширина человеческой стопы отделяет усеянную камешками тропу от бездонной пропасти.
Восхождение со связанными за спиной руками и затянутыми (новой повязкой), глазами оказалось малоприятным занятием: ноги скользят по гравию, и если он упадет – то только криком сможет зацепиться за отвесные скалы.
Но всякий раз сильные руки подхватывали его, не давая сорваться в пропасть. Неожиданно его заставили пригнуться.
Прозрачный горный воздух сменился заплесневелым. Без сомнения - это пещера. "Пастухи" тяжело дышат, наполняя пещеру запахами вспотевших тел.
Ноги удивились гладкому бетонному полу. Послышалось бульканье воды во флягах. Наконец-то фляга уткнулась и в его потрескавшиеся губы, холодная вода оцарапала пересохшее горло. Щелчок раскрывающегося ножа и, почти сразу, ослабление веревок на руках…
- Сесть! Ты! Сесть! Идти! Лестница!
Вдруг его резко потянули за ноги, вниз… Скользнув вниз хирург больно ударился подбородком о стальной прут. Ноги повисли - лестница кончилась. Снова резко дернули - он упал, больно ушиб копчик и вскрикнул.
Невидимые своды отозвались гулким эхом усиленным хохотом ковоиров.
Его вновь грубо схватили и одним рывком поставили на ноги, одновременно подталкивая: - Идти!
Что-то загрохотало. Защелкали какие-то выключатели. Дышать стало еще тяжелее. Слабое жужжание и подкатившие к горлу внутренности сообщили, что он стремительно опускается, падает в скоростном лифте. От резкой остановки пустой желудок чуть было не выскочил из горла и, вместе со струей чистого воздуха,
Чья та мягкая рука прикоснулась к его ладони.
- Это! Пить! - теплое тело чашки и аромат неизвестного напитка были последними свидетелями его отлетающего сознания.....
Удалось открыть один глаз. Потом второй. Именно открыть. Он лежал уткнувшись в подушку и ничто не мешало перевернуться на спину. Харвей так и сделал. Окно во всю стену, мягкая мебель, большой телевизор, роскошная кровать, в которой он сиротливо озирался - все было как во сне - не сочитаясь с недавним похищением, стрельбой и смертью таксиста.
На столике-тележке сервирован аппетитный завтрак. Харвей отбросил леккое покрывало и нашел себя в голубой, шелковой пижаме.
За одной из дверей обнаружилась розово-мраморная уборная, которой он незамедлительно воспользовался, за другой - малахитовая ван¬ная комната с великолепным басейном-джакузи.
Хирург тщательно выбрился и затем опустился в бурлящую воду. О похищении думать не хотелось.
«-Такой комфортабельный номер просто грешно занимать одному!»
Словно повинуясь его мысли, дверь ванной отворилась… В ее проеме он увидел... Девушку. Девушку восточной красоты, окутанную прозрачно-розовым облаком тонкой вуали… На щёчке – родинка, а в глазах…
Большие миндалевидные глаза, космически-черные и бездонные, неотрывно глядели куда-то внутрь его … Её золотисто-коричневое тело колыхалось в танце: то ли подчиняясь еле слышной мелодии, то ли создавая её - томную, сладковато-тягучую волну возбуждения, которую Харвей воспринял как музыку…
Неуловимым движением она освободила себя от платка, тяжелого мониста (зазвеневшего о мрамор купальни), от прозрачных шаровар и, опустившись в басейн, прильнула к разомлевшему Харвею.
Он подчинился музыке ее тела, погружаясь в состояние необычайной неги...
Подобно стебелькам благоухающего цветка её руки обвили шею и плечи профессора - как бы продолжая влажный и долгий поцелуй, соединивший их губы...
1.11. Арабский Пленник.
Хлорированная вода мешала ощутить вкус кожи красавицы, но слившись с ее телом - проникнув в его таинство, Харвей вполне насладился её ароматом…Растворился в её глазах... Очнувшись, он хотел выйти из бассейна, но женщина остановила его, жадно прильнув…Она плавно развела его руки, жестко прижав их к краю басейна.
- Как тебя зовут? – прохрипел доктор.
- Аххура, - расхохоталась мусульманка, надавив коленом профессорскую грудь.
Вошли две обнаженные девушки с автоматами наперевес:
- Встать! Идти! Быстро! Быстро!
Под несмолкающий, ленивый напев какой-то арабской мелодии террористки отвели пленника к кровати и, отложив автома¬ты, прилегли рядом...
Удалось открыть один глаз. Потом второй. Именно открыть. Он лежал уткнувшись в подушку и ничто не мешало перевернуться на спину. Профессор так и сделал. Огромное - во всю стену окно, кожаная мебель, большой телевизор, роскошная кровать, в которой он озирается…
Все как во сне…- подумал доктор Тейлор и вновь уснул.
Спал он крепко. Но недолго. Вой сирены подбросил его на кровати. Между звоном стреляных гильз и косточек манго, заше¬лестели газеты, но он не обратил на это внимания - он что-то вспомнил.
Потирая ноющие запястья, хирург подошел к холодной матовости окона... И вдруг он понял, что это не ...
Подобрав пустую обойму от автомата, он швырнул её в «окно». Ударившись о сталь, обойма отлетела в сторону и разбила фаянсовую вазу. Вода пролилась... Но цветы не завяли - они были бумажными, со следами тараканьих лапок на пыльных лепестках...
- Я не убить ты! Я менъять ты на братъя "Черный Вторник"! Будь тихо! Будь жить! - Возник невысокий, смуглый человек замотанный в клетчатый платок и со скрещенными на груди пулеметными лентами. Харвей заметил на нем достаточно много оружия. «Наверное, дня на три самообороны хватит....» -подумал доктор. Араб "лучезарно"' улыбался, демонстрируя восточное гостеприимство и гнилые зубы.
- Кушать! Спать! Девочки! Здравствуйте! - он сделал прощальный жест.
- Сезам, откройся!- ответил Харвей и вернулся к «окну». Он заметил на его поверхности мазок-след от недавней встречи с автоматным магазином… Прикоснувшись к этому следу, он ощутил холод металла.
- Клетка!
Кофе оказался непривычно терпким. А газета - совсем новой: на хорошей бумаге и с цветными картинками, но увы - без даты! Не отрываясь от чашки, он прочитал заголовки :
«США: ЭКОНОМИКА ЗАМЕДЛЯЕТСЯ. МАССОВЫЕ УВОЛЬНЕНИЯ ПРОГРАММИСТОВ. ПАДЕНИЕ РЫНКА НЕДВИЖИМОСТИ. НА БРАЙТОНЕ ОТКРЫЛСЯ ЕЩЕ ОДИН РУССКИЙ МАГАЗИН»
«ПОХИЩЕНО СЕМЬ ГРАЖДАН ЗАПАДНЫХ СТРАН»
«НОВАЯ ВОЛНА ПАЛЕСТИНСКОГО ТЕРРОРА»
"ЛИДЕРЫ ООП ОТРЕКАЮТСЯ ОТ ТЕРРОРИСТОВ “ЧЕРНОГО ВТОРНИКА".
"АМЕРИКАНСКИЙ ХИРУРГ – ЗАЛОЖНИК МУСУЛЬМАНСКИХ ТЕРРОРИСТОВ".
Последнее сообщение, конечно же, следует прочитать в первую очередь!
Телеграфное агентство «Шлепперз» сообщало:
«Вчера неизвестный позвонил в редакцию парижской газеты. Коверкая английские слова этот неизвестный сообщил, что
«...вместо министра Радио и Антен Государства Израиль, оказался захваченным гражданин США, знаменитый хирург - X. Т. Палестинская патриотическая организация "Черный Вторник" согласна обменять этого заложника на 156 борцов Джихада заключенных в тюрьмах Израиля...»
Президент США решительно заявил, что вся ответственность, за жизнь и благополучие этого американского гражданина, теперь падает на лидеров «Черного Вторника», а затем перешел к обсуждению проблемы здравоохранения меньшинств.
Кандидат в сенаторы - Мистер Стэнсон связываться с президентами США, Франции и Израиля не стал, зная, что эти страны не ведут переговоров с террористами - за неимением квалифицированных кадров. Но во время пресскоференции он потребовал у журналистов предпринять все возможное для спасения гражданина США и других заложников, обвинив ЦРУ, КГБ и Мос-Сад в бездействии. Мистер Стэнсон также обратился к лидерам "Черного Вторника" с личным предложением выкупить талантливого врача за пять миллионов долларов.»
Смену суток можно было определять лишь по смене еды. Он не помнил, чтобы ложился с намерением уснуть, как и просыпался, не понимая, что это было - сон или явь.
Аххура, девушка-охранница оказалась большой искусницей: Харвей с радостью замечает, что все менее отягощает себя размышлениями о собственной судьбе. Теперь он уверен что, приз в пять миллионов долларов рано или поздно соблазнит кого-нибудь из террористов. Остается ждать и поддерживать хорошую спортивную форму. Обычный набор упражнений он расширил гимнастикой для пальцев - руки главное его богатство.
Это был третий или четвертый приход Аххуры, когда она включила телевизор (Харвей думал, что телевизор не настоящий - как и окно).
Он замер у экрана. Независимая Арабская Телестанция передавала новости. В числе прочего показали репортаж из штаб-квартиры Международного Зеленого Креста.
В ответ на запрос этой организации, «Черный Вторник» предоставил материалы об условиях содержания западных заложников. Судя по представленным материалам, условия эти были просто "великолепными". Так, комментируя видео сюжет, заключила полногрудая дама в очках - видный эксперт «в области прав человека». В телевизоре Харвей увидел себя: за обедом, во время гимнастических упражнений и, даже в джакузи – во время любовной игры с Аххурой!
-Брать! Одеваться! - в его комнате, вместо Аххуры, стоит вооруженный боевик. Он бросил на постель выстиранную одежду хирурга.
Не спуская с американца горящего взгляда и автоматного ствола, бандит крикнул:
- Быстро! Быстро!
Харвей не заставил себя упрашивать и скинул пижаму. Он с удо¬вольствием принял мягкие объятия свежевысти¬ранных джинс и рубашки. Пру¬жинисто поиграв ногами в кроссовках он понял что спрятанные в них документы остались на месте. Услышав "Идти!", Тэйлор окинул место своего заключения про¬щальным взглядом.
Они вышли.
Конвоир остановился у лифта и нажал кнопку вызова. Загорелась сигнальная лампочка.
- Ах-хура? Где Ах-хура? – Харвей вспомнил, что не попрощался с девушкой.
- Идти! - бандит толкнул его прикладом автомата.
Харвей вошел. Лифт опустился. Кабина резко остановилась. Двери открылись.
В ожидании солнечного света Харвей инстинктивно зажмурился…
1.12. Сделано в Третьем Рейхе.
Двери лифта открылись в... сырой полумрак пещеры. Потрясенный Харвей двигался автоматически, погоняемый жирным арабом.
Лампы, в зарешеченных паутиной колпаках, тускло освещали шершавые стены каменного мешка. Грохотом обрушился лязг захлопнувшейся за ним решетки.
Доктор не шевельнулся, стоя лицом к заплесневевшей стене...
Его пронизывал холод. Но это был не холод пещеры - это был омерзительный, животный страх. Из оцепенения доктора вырвал истерический женский крик Харвей повернулся к решетке.
Цепляясь руками за скользкие стены, за стальные прутья, молодая женщина сопротивлялась двум арабам вытаскивающим её из клетки. Ее крики, смех и восклицания бойцов Исламской Революции множились эхом и все вместе смешивалось в жуткий, сюрреалистический коктейль.
Бросив женщину на колени, один из бандитов вцепился в её волосы и запрокинув голову, лезвием ножа разомкнул стиснутые зубы, в то время как другой стал мочиться, целясь золотистой струей в рот пленницы. Несчастная захлебывалась рыданиями и мочой, которая стекала по ее лицу, смешиваясь со слезами.
Хирург закричал и бросился на решетку, как раненый зверь. Оглушенный столкновениями звуков, он видел искаженные в крике лица еще двух пленников, мечущихся в своих клетках. Кончив, араб игриво стряхнул последние капли на белую блузу…
Бросив пленницу в клетку, правоверные направились к лифтовой шахте. Радостно постреливая из автомата они оглушили неверных и обрушили град камней из-под низких сводов. В звенящих отзвуках выстрелов клубилась, оседая, пыль.
Харвей обнаружил четкий рисунок- оттиск в середине ладони под чешуйками приставшей ржавчины. Подобрав камешек, он вернулся к решетке и с ожесточением начал тереть им прут.
- Боже мой! — воскликнул невольно хирург когда на сверкнувшем металле обозначилось литьевое клеймо: орел с распростертыми крыльями, сжимающий в когтях свастику. Птица находилась в окружении готических букв:
“Ist im Dritten Reich gemacht. 1939”.
— Нашли “птичку”? — голос принадлежал мужчине средних лет, явно англичанину, — Сделано в Третьем Рейхе, в 1939 году! А как прочно!
Похоже, что даже в тюремной клетке он сохранил достоинство и светские манеры:
— Вы кто, американец?
— Да, сэр. Я - Харвей.
— А я - Стивен. Стивен Киш. Университет, Глазго. Пастор. Приятно познакомиться!
— О, да…Конечно…Мне тоже… — хирург отвечал лишь из уважения к седым волосам пастора. Ему было не до светских бесед.
— Разрешите Вам представить наших … коллег по несчастью: это - мадемуазель Николь. Она - из Парижа, тележурналист. Вы могли ее видеть в выпусках утренних новостей…
— Привет! — махнул рукой Харвей, но Николь даже не повернулась.
— А это, господин Ави Шошани. Он из Тель-Авива, бизнесмен!
Клетка, в которой заперт Ави, рядом с клеткой Харвея и хирург кивнул немолодому человеку с большими грустными глазами.
Бизнесмен оказался мужчиной небольшого роста, с крупной головой и маленькими, словно не выросшими из детства, руками. «Руки ювелира....» -подумал Тэйлор.
Не отвечая на приветствие, Ави отрешенно перебирал зубья расчески. Многодневная щетина покрывала его серое лицо, весь вид его говорил о том, что в плену он находится уже давно и, видимо, потерял надежду на освобождение.
— Они выкрали Вас из гостиницы? — продолжает пастор, жестами показывая американцу, что этот разговор необходим для Николь - отвлечь ее от боли и унижения.
— Нет. Они украли такси! Вместе со мной и водителем… Посреди белого дня, на оживленном шоссе! На скорости, самое малое, семьдесят миль в час! Таксиста убили… Его имя Жюстьен… Его убили….
Пытаясь осознать события последних суток, прежде всего - для себя самого, Тейлор со всеми подробностями рассказал о вечеринке в «Таинственном Замке», о бегстве в Европу и похищении.
Увлеченная этим рассказом, Николь успокоилась. Из железной бочки с водой она умылась выстирала блузку. Оставшись в кружевном лифчике и мини-юбке женщина разбирала слипшиеся волосы.
Когда американец рассказал о смерти таксиста, журналистка с криком вскочила:
— Животные! Грязные твари! Их надо уничтожать как бешеных собак! — лицо ее раскраснелось, красивая грудь - стиснутые кружевами дорогого лифчика полушария, вздымалась от возбуждения, — Господи, почему Гитлер начал с евреев?! С этих несчастных, гонимых отовсюду?! Почему он уничтожал народ, который никогда и ни для кого не представлял опасности?! Боже, почему не ара-бов?! Они же облепили весь мир! И весь мир встречает их с распростертыми объятиями! Как же, ведь они: бе-же-н-цы!
— Ка-а-ак же, ведь это в руках арабских богачей находится нефть — кровь индустриального, цивилизованного мира! Бежен-цы! А вы посмотрите на виллы этих беженцев в Париже, Риме, Лондоне, в Нью- Йорке, в Лос-Анджелесе!
— Вы бывали в Холливуде? — чтобы перевести разговор на более безопасную тему, спросил Тэйлор.
Но митингующая журналистка, похожая в этот момент на Жанну Д-Арк со знаменитой картины, не слышала его:
— Кто торгует наркотиками на улицах наших городов?! Кто во-обще принес к нам эту заразу?! Откуда пришла эта мода выставлять голые животы и пупки?! Кто, откровенно развращает нашу молодежь?! Кто взрывает пассажирские самолеты, поезда и дискотеки?! АР-РА-БЫ!
— УБ-ЛЮД-КИ! УБ-ЛЮД-КИ! — крик ее перешел в истерику. — И АЛЛАХ ВАШ, ВМЕСТЕ С МАГОМЕТОМ УБ-ЛЮД-КИ!
Всю свою ненависть она вложила в удар ногой по стене. Тяжелое молчание приняло эхо ее рыданий…
— Грубо сказано. Но библейски - верно, — проронил пастор.
— Грубо, субъективно и политически - некорректно, — зачем-то возразил Харвей.
— Что Вы хотите этим сказать, сэр? — удивился Стивен, а израильтянин даже поднял голову и прислушался.
— Я только хочу сказать, что это исторически неправильно, обвинять арабскую нацию - мусульман, в наших острейших проблемах.
— Вы считаете, что мадемуазель Николь, не права?!
— Я знаю, и Вы пастор как образованный человек, конечно знаете, что это арабская цивилизация дала человечеству знания по астрономии, времяисчислению, математике и философии, а также, важнейшие открытия в области медицины…
— «Семяизвержению, математике…» — повторил израильтянин, — Не понятно!
— Вы что, мусульманин?! — удивилась журналистка.
— Нет… Просто я хочу вам напомнить, что это арабы дали нам цифры и созвездия!
- Но это было много веков назад! И потом, прежде чем «дать» эти знания нам они их украли у других народов!
—А что они дают нам теперь?! — возмутился Ави.
— Между прочим, астрономией занимались еще с незапамятных времен в Китае, в Индии, Персии, Мексике, Египте…— вспомнила (что-то из школьной программы?) француженка, - А кочевые арабские племена вторглись...
—И разрушили крупнейшую в те времена Александрийскую обсерваторию! — ехидно вставил израильтянин.
— Вы говорите об обсерватории Птолемея? – переспросил Стивен.
«... в его голосе звучит такая искренняя печаль, будто событие это случилось позавчера...» - подумал Харвей отвлекшись от собственных мыслей.
— Именно! Так вот, разрушили и разграбили ее мусульмане, а уже потом - много позже, они принялись строить свои собственные обсерватории.
— А я, хочу сказать, про цифры! Мне совершенно точно известно, что у арабов не было ноля! — встрепенулась Николь.
—Как это? — удивился американец.
—А вот так: один, два, три - были, а ноля - не было! Концепцию ноля – символа «ничего» они привезли из Индии вместе с другими символами такими как скажем, свастика и шестиконечная звезда – два переплетенных треугольника.
—Уж не Звезду ли Давида вы имеете ввиду? Стивен не мог скрыть своего удивления.
—Её самую.
—Это- наглая ложь! –закричал израильтянин.
—Ничего это не ложь! Эти треугольники много веков были исключительно мусульманским знаком. Взгляните на любое произведение искусства древних арабов-мусульман, их священные книги – и вы увидите что этот знак присутствует повсюду! Я об этом делала репортаж из Лувра и, между прочим из нью-йоркского музея Метрополитен. Да! А самым древним изображением того, что Вы называете Звездой Давида является барельефное изображение п-е-н-т-а-г-р-а-м-м-ы найденное в одной из синагог Капернаума!
- Пятиконечная звезда?
- Капернаум... это в Палестине?
- Именно. Я оттуда тоже делала репортаж. Для еврейской реформистской общины Парижа. Кстати загадка этой звезды в том, что по сути это тоже два треугольника, только изогнутые в пространстве. Вот!
— Да… — проронил Харвей, — Если мусульмане и внесли, свой вклад в цивилизацию, то что они дают нам теперь?!
—Террор! Насилие! – одновременно воскликнули узники.
—Идея терроризма кстати, была внедрена в мусульманские головы именно в Палестине, еще до создания государства Израиль, – авторитетно заявил пастор. И не кем-нибудь, а немецкими фашистами.
—Так это гитлеровцы научили мусульман убивать евреев?
—Мусульмане убивали евреев и не евреев во все века, а немцы пришли в Палестину в 1800 году.
—Туристы, что ли?
—Нет. Рыцари Тевтонского Ордена. Захватчики. Они пришли Крестовым Походом
—«Огнем и мечом...» - знаем, в кино видели!
—Немцы основали внутри Иерусалимских стен свою миссию. Из поколения в поколение потомки графа Людвига Вон Бокмана посылали наместников в Палестину – своих сыновей. К 1878 году они создали сеть поселений уже вне Старого Города. На знаменитой Оливковой Горе они построили больничный комплекс Augusta Victoria Hospital. Немецкое присутствие в Палестине усилилось в начале двадцатого столетия с визитом Кайзера Вильгельма, искавшего упрочения отношений со своим союзником – Турцией, которая владела тогда Палестиной. Так что во время Первой Мировой Войны Augusta Victoria Hospital превратился в штаб-квартиру немецких войск, наводнивших Землю Обетованную. К 1920 году Турция потеряла Палестину и управление этим краем было передано Великобритании по специальному Мандату Лиги Наций. В середине двадцатых годов немецкая разведка с помощью очередного потомка графского рода Бокманов - Густава создала разветвленную агентурную сеть как в самой Палестине так и в соседних арабских странах, с целью противостояния французским и английским интересам в этой части мира.
—Что, белокурые бестии «сошли за» арабов?! Или они загримировались?!
—Зачем «белокурым бестиям» было покидать своих «белокурых –же, фрау»? – рассмеялся Стивен, - Через продажных, охочих до богатства арабских «царьков» и «царечков» - первым из которых был тогдашний Муфтий Иерусалима, они вербовали тысячи рядовых агентов из числа местной бедноты. Преуспевающий палестинский бизнесмен и банкир Густав Бокман стал резидентом германской разведки. С приходом Гитлера к власти Густав стал членом нацистской партии.
Когда немецкие евреи, некогда сытые и счастливые побежали от немецкого же геноцида в Палестину, то там их с ненавистью и погромами встретили мусульмане. Вдохновленный реками еврейской крови и поддержкой Бокмана, Муфтий Иерусалима объявил что «Эра Джихада началась!» и съездил с этой новостью (а так же с молитвами прославляющими Гитлера и его идею уничтожения евреев), в Индию, Иран и Афганистан. В 1935 году, резидент немецкой разведки и Муфтий Иерусалима создали первые арабские тайные бандитские формирования. Их основной задачей была скрытая война против англичан, французов и евреев на всем Ближнем Востоке. Тренировочными базами и поставщиками оружия стали те самые, немецкие поселения которые заложили рыцари Тевтонского Ордена! – на одном дыхании прочел лекцию пастор и победоносно оглядел слушателей.
—Вот это преемственность поколений!
—Да... Так это вовсе и не арабы...- молвил американец.
—А Заговоры?! А нефтяной шантаж! — закричали хором присутствующие.
—Это что, арабы придумали бензиновый двигатель внутреннего сгорания? – удивился Стивен.
—Эй, американец! Это что, арабы построили первый автомобиль, а затем уничтожили сеть железных дорог в Соединенных Штатах, подчинив всю вашу страну зависимости от бензинового двигателя? – сложив руки рупором закричала Николль
—Это что, арабы научились добывать нефть и делать из нее бензин?!- воскликнул Ави.
—Или это арабские бензиновые компании продают этот бензин в наших странах?! – иронично заметил пастор.
— Да, но если бы израильтяне не захватили их земель… — парировал хирург, используя свои (почерпнутые из теле новостей), знания но не успел закончить мысль, как Ави вскипел и закричал на удивление высоким (почти сопрано), голосом:
—А! Конечно! Я так и знал! Опять евреи виноваты!
- Через тех же самых «царьков» и «царечков» евреи – в лицах Всемирного Еврейского конгресса и сионистских организаций скупали арабские земли в Палестине. Заметьте с-к-уп-а-л-и, в соответствии с мусульманскими законами, а не захватывали!
—Слушайте, вы! - вновь закричал Ави. Его английский язык с сильным акцентом загремел под сводами пещеры:
— Слушайте, вы, стопроцентные! Вы, своим безразличием вскормили Гитлера, за решетками которого сейчас и сидите! Это вы со своей брезгливостью обрекли на смерть сотни тысяч евреев-беженцев из горящей Европы, хотя они, эти несчастные, с детьми и стариками на перегруженных кораблях искали спасения у берегов Англии и Америки! Вы, сытые американцы, вы дали им спасение тогда? Нет!
Или вы, господа англичане, а?! Кто, как не ваши военные по распоряжению вашего факанного правительства блокировали корабли с евреями, пытавшиеся прорваться на свою исконную родину, в Палестину! Кто?!
— О каких кораблях и беженцах Вы говорите? — не понял связи хирург.
— О каких беженцах?! Да пошел ты, факанный американец, в свою факанную библиотеку да прочитал бы! А то рассказываешь тут нам о цивилизации! — немедленно парировал Ави и тут же повернулся к пастору, — Кто, как не вы, надменные англичане, уходя с позором из колонизированной, развращенной вами Палестины, оставили нам в наследство все эти проблемы, настоящий клубок змей! Да! Да! Да! Я говорю о границах, палестинцах, поселенцах и обо всем том, что Вы, господин пастор, можете попробовать на вкус сейчас! Лично!
Стивен попытался было что-то возразить, но Ави, в запальчивости не дал ему сказать и слова:
— Или это не вы с помощью арабских штыков попытались вернуться в сорок восьмом году в Иерусалим, а?! Да вы всегда расправляетесь с евреями чужими руками! Я не удивлюсь, если выясниться, что за палестинским террором стоят ваши, факанные банки в которых лежат проклятые фашистские деньги! Только когда миллионы евреев сожжены, замучены, изувечены… Вот тогда, вы вспоминаете о сочувствии… Милосердии… Что ж, теперь побудьте в нашей шкуре, хоть раз! — и, Ави плюнул куда-то в направлении лифта.
— Послушайте, Ави! Что Вы так горячитесь? Лично я - всегда уважала и уважаю евреев, их право на собственное государство, — вклинилась в спор Николь, — Я вообще считаю, что нынешние евреи не несут никакой ответственности за тот, доисторический грех…
— Какой грех? — огрызнулся Ави.
— Ну, убийство Христа, — Николь проникновенно обратила свой взор к небесам, вернее к низкому своду пещеры. «Она словно сошла с картины «Кающаяся Мария Магдалина» - подумал о журналистке пастор.
— Слушайте, Вы… страдалица! Иисус, Иешуа — Мессия он или нет, прежде всего - сын еврейской матери! И это наше внутреннее дело… Кроме того, евреи его не убивали! Его убили римляне!
— Да, распяли его римляне, но ведь…………………………………….
Голоса спорящих постепенно удалялись от сознания доктора. Как сквозь вату доносились отдельные слова, фразы, какие-то звуки…
Губы Харвея дрогнули, в линзах слез окружающее пространство невероятно искривилось, унеслось - подхваченное горячим световым вихрем…
Бриз освежил лицо, высушил слезы. Харвей почувствовал себя легко парящим над бирюзой моря, сливающимся с ним и вот уже - белым гребешком на макушке волны…
…Она бежит в обволакивающем мареве рыжих волос, легко отталкиваясь грациозными ногами от золотого песка, а прибой слизывает ее следы, словно охотясь за ней самой. Кажется, что она просто скользит над дюнами…
Ее обнаженное, загорелое тело встречается с поцелуем моря, и она отдается ему с восторгом.
Она играет с морем, то ныряя в прохладную синь, то выплывая на гребень волны фейерверком взметнувшихся брызг… Но вот, она устала и прибой на своей шуршащей ладони выносит ее к берегу…
Солнце метнуло последние стрелы, которые красной медью рассыпались по песку, воде и небу, по ее распущенным волосам… Неотвратимой чернотой ночи, Космос растворяет остатки заката, и свет первых звезд прикасается к обнаженным плечам, прячется в капельках воды, рассыпанных драгоценным жемчугом по ее телу… Сумерки теплым дыханием шепчут ей что-то ласковое, а она лежит зачарованно всматриваясь в непостижимость Пространства, и песок Вечности течет сквозь ее пальцы…
Она приподнимается и повернувшись смотрит прямо в лицо Харвея. Это - Офра. Она так близко, что сквозь шум прибоя он слышит ее дыхание… Он хочет что-то сказать, но не успевает...Губы его дрогнули и в линзах слез окружающее пространство невероятно искривилось, унеслось горячим световым вихрем…
— Николь, ты ошибаешься, - возразил пастор, — Ты ошибаешься, как и миллионы людей разных эпох! Называя Иисуса Христа своим Спасителем, они при этом слепо….
— А вернее по чужой подсказке! — резко вставил Ави, ударяя чем-то тяжелым по решетке.
— Да, наученные силами Зла, они противопоставляют еврейского героя - еврейскому же, народу! — пастор достал из кармана брюк маленькую книжицу, — Смотри, Николь, это – Книга. Библия. Если мы говорим о себе: “Я - Христианин”, что это значит?
— Ну, я думаю… Это значит что мы верим в Бога, стараемся соблюдать его Десять Заповедей…Верим в спасительную миссию Сына Его…
— Это так. Но откуда пришло к нам это Знание, эта Благая Весть?
— Пастор, извините, но я - не лицеистка на экзамене! Я отлично себе представляю что такое Святое Писание, —пытаясь согреться, Николь обхватила себя за плечи от чего грудь ее приподнялась и стала еще более объемной.
—Но читала ли ты его все?
— О, конечно, нет… Часть «От Матфея» и что-то про «Деяния Апостолов»…
— А как насчет Ветхого Завета?
—Я пробовала читать Ветхий Завет. Когда-то. Но там эти путанные: кто - кого родил, кто - кого убил…
— Вот, Николь, в этом и проблема. Люди принимают Благую Весть на слух, но не утруждают себя чтением (уж не будем претендовать на глубокий анализ)! А ведь для верующего в Бога, не может быть Нового Завета без Ветхого! Помнишь, как сказано: “Кто не почитает Сына, тот не почитает Отца”. И, как же можно почитать Сына, ничего не зная о многих делах Отца и его первых заветах с человечеством?!
— А они так не любят евреев, что даже не хотят понять того, что эти Десять Заповедей, Бог-то дал, евреям! — иронично заметил израильтянин, - Сделал евреев своим народом, Солью Человечества! Задо-оолго до появления англий! Франций! Германий! И... прочих америк! Не так ли сказано в Библии, пастор?
— Да, Ави. Конечно, так. Но и ты пойми, что образованные люди во все времена знали и знают о роли евреев в развитии цивилизации…
— А арабы знают?
— Догадываются... Вот и ненавидят нас люто...
— Жаль…
— Что, “жаль?!” — восклицает журналистка, схватившись за прутья решетки, как бы готовясь к драке.
— Жаль, что только образованные знают, а арабы только «догадываются»!
— Почему? — удивился Тейлор.
—Образованных всегда мало в стаде дикарей! Образование — это свет! А за свет надо платить! Вот и выходит, что издревле богачи прячут знание от толпы, манипулируют «народными массами» в своих корыстных интересах!
— Классовый подход при анализе Святого Писания… Это интересно! — расхохоталась француженка.
—Быть может, именно поэтому, Господь послал Сына Своего, что бы Он нес знание всем людям... бесплатно…. – задумчиво произнес Стивен, перебирая страницы Библии.
— Выгнал бы торгующих из Храма и других учреждений! — дополнил израильтянин.
— Во все времена образованные люди понимали и понимают, что настоящее христианство - самое первое, было достижением прежде всего, иудейской философии.
— Ведь Святое семейство, ученики Христа-апостолы и их последователи были иудеями…
— Послушайте как говорит об этом сам Иисус Христос через Библию: “Не подумайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков, не нарушить пришел Я, но исполнить”.
— Только нечистые на руку хитрецы, используя безграмотность и лень толпы, толпы всегда голодной и жадной до простых зрелищ, сумели противопоставить народного героя его собственному народу! Сначала это были иудейские, разбогатевшие на темноте народных масс и выдуманных запретах жрецы. Придуманный ими лозунг о том, что “Иисус - чужой!”, подняли и до сих пор используют против евреев те, кто ненавидит и ищет их уничтожения!
— Действительно, как можно убивать евреев во имя “Отца, Сына и Святого Духа”?! — воскликнул Ави.
— Нет, вообще интересно, на чем построена наша цивилизация? — Николь уже не смеется и даже не улыбается. — Я хочу спросить, на каких моральных принципах?! Мы верим в Десять Заповедей, где первая: “Не убий!” и, при этом, мы все время убиваем! Все наши технологические достижения, в конечном счете направлены на уничтожение человека... или его души...
— Как может верить или даже говорить, что он верит во Христа, человек, у которого руки (или помыслы) в еврейской крови! — вдруг сказал израильтянин, подняв руки в вопрошающем жесте, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Я до сих не понимаю, как можно было именем Бога и Христа устраивать гонения против евреев, если в Писании Христос говорит: “Я послан только к погибшим овцам Дома Израилева…”, между прочим, называя все остальные народы, “Собаками… которых негоже кормить, когда дети не кормлены”, —цитировал пастор.
— Но ведь евреи не поверили ему! — раскрасневшись в азарте спора, воскликнула Николь, — Не признали в нем Пророка и даже отдали его на распятие, купив его жизнью жизнь осужденного преступника, вора!
— Поразительно! Мы только что говорили об этом, и вот вам - яркий пример! Корреспондент средств массовой информации, получивший образование, как правильно заметил Ави, — «свет», тем не менее продолжает оставаться во мраке обмана! А в силу своих должностных обязанностей, продолжает держать во мраке толпу!
— Какое право вы имеете меня оскорблять?! — возмутилась Николь. — Что, пользуетесь тем, что я временно за решеткой?! — она наклонилась в поисках какого-нибудь предмета, чтобы запустить им в обидчика.
— Никто здесь Вас не оскорбляет, мадемуазель, — доктор попытался успокоить революционно настроенную француженку.
— Да ведь это так просто: открыть Книгу и прочесть, что нет вины перед Иисусом и первыми христианами на евреях! Нет! И никогда не было! — закричал израильский бизнесмен.
— Если мы говорим о христианстве и евреях в рамках Ветхого Завета (а другого источника у нас нет), то читая его, мы узнаем, что Бог простил евреям все их предыдущие прегрешения! И это для их всеобщего очищения Он послал Сына Своего, чтобы тот кровью своей искупил грехи каждого падшего иудея… Написано же, смотрите: “…ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы мир не погиб, но имел жизнь вечную”. Иисус был послан своим же Отцом на физическую смерть и мучения, чтобы явить пример людям! Чтобы каждый из нас в трудную минуту мог вспомнить Его муки, его страдания: невинного, но по воле Отца своего, взявшего на себя все наши грехи! Чтобы каждый из на мог иметь пред собой пример, Вы понимаете?
— Да… Вы хотите сказать, что это Господь Бог и есть инициатор убийства своего собственного сына… — задумавшись и, как бы издалека, отозвался хирург.
— Именно! Но — физического убийства; ведь не забывайте, что основной целью Бога было показать людям, что жизнь души не заканчивается с наступлением физической смерти тела! Основная цель пришествия Иисуса — это доказательство вечности души, воскресение!
— Кстати, физически Иешуа был убит не евреями, а римлянами, пастор! — заметил Ави, утративший агрессивность, — Но Вы говорите, как еврей…
— Когда я закончу свою мысль, то Вы сможете сказать, что я еще и коммунист.
— Какое страшное сочетание: еврей-коммунист! — заметила Николь, усаживаясь на пол.
— Это не важно, что я не еврей. Я и не коммунист. Я - просто верующий человек, которому вера открыла глаза и дорогу к Свету, а не залила их кровавым туманом фанатизма. Вы не устали, господа? Продолжать?
- Конечно, конечно! — хирург с нескрываемым интересом следил за спором.
— А Иуда?! — не унималась Николь.
— Что, “Иуда, Иуда”! — взорвавшись, Ави жестикулировал, просунув руки через решетку.
Харвею даже показалось, что не будь стальных прутьев, то спорщики сцепились бы в рукопашной схватке.
— Это ваши подлецы, лже-христиане, сделали его предательство притчей во языцех, чуть ли не главной чертой целого народа! — продолжал кричать израильтянин. — Но что-то ни один из вас не смакует тот факт, что Иуда, предавший и продавший Христа, немедленно, — Ави вонзил указательный палец в пространство над своей головой, на секунду смолк, а затем продолжал, сменив крик базарного торговца на увещевательный тон рэбэ:
— Слышите: немедленно раскаялся в том, что он сделал! И что об этом говорит Евангелие, а Пастор?
— Вот это место… Ага, слушайте: “…вернул тридцать серебряников первосвященникам”, а потом “…пошел и удавился”!
— Конечно, врагам евреев выгодно изображать его только предателем!
— Но он, Иуда, первым из учеников Мессии-Иисуса Христа исполнил призыв “Покайтесь!” Мессия знал с самого начала о своем предназначении, Иуда же - нет!
— Правильно, Ави. Через поступки Иуды Бог показывает нам, что человек в состоянии и обязан соизмерять Добро и Зло в своей душе. И это зависит только от человека, чему он отдаст предпочтение, чему будет служить!
— Но, смотрите, — вновь с чем-то не согласилась Николь.
— Что “Смотрите, смотрите”?! —Ави вновь закричал, — смотрите лучше Вы, в Библию! Может, читая ее, вы, наконец, поймете смысл жертвы Иисуса и смысл жертвы Иуды!!!
— Что Вы имеете в виду? — не понял Тейлор.
— Что я имею… Авраам уже занес нож, над своим единственным сыном, чтобы принести его в жертву, как того хотел от него Бог. Но Бог, видя насколько сильна вера Авраама, остановил его. Иуда убил себя, и Бог не остановил его, опять же, потому, что увидел насколько сильны его вера и раскаяние! Вот это-то и есть Страшный Суд!
Отзвуки последних слов израильтянина еще жили некоторое время под сводами пещеры, а затем наступила тишина, прерываемая только перестуком падающих где-то в отдалении капель.
1.13. Где-то на территории Французской Республики.
Всемирно известный хирург Харвей Тейлор, несколько месяцев назад покинувший эпицентр бушующей вечеринки; профессор Тейлор - любимец женщин и кредитных компаний, проснулся в сырой пещере, где-то на территории Французской Республики.
Первым, что он увидел открыв глаза, была жирная крыса. Она с аппетитом грызла рукав его и без того, потрепанной рубашки.
Преодолевая ломоту во всем теле врач выдернул рубашку, словно та зацепилась за гвоздь или сучок и поднялся со скользкого тюфяка.
В пещере душно и влажно. Давно не мытое тело покрылось слоем жира, смешенного с водой и грязью. Оно воняет, но Харвей воспринимает этот запах как нечто постороннее. Подойдя к решетке, он долго мочиться сквозь прутья. Он видит, что моча его практически бесцветна, и это уже не первый день. Впрочем, понятия “день” и “ночь” здесь, на большой глубине, отсутствуют. Он потерял представление о времени вообще…
Воины Ислама, а проще говоря, - арабские террористы не обременяют себя заботой о заложниках. Уже очень давно никто не спускался к пленникам, не приносили еды.
Покончив с утренним туалетом, хирург приступил к завтраку глотнув зеленоватую воду из металлической кружки. Это утоляет жажду и голод, так как в воде, почерпнутой из расщелины в скале, плавают какие-то моллюски и водоросли.
Ученый старается не думать о бактериях, а вновь возвращается к давнему спору, который сначала объединил пленников, а потом - разъединил, разобщил настолько, что они уже давно не говорят друг с другом.
А быть может их полу-животное существование не предполагает интеллектуального общения? Мужчины поросли бородами, грязны. Они копошатся по своим клеткам, борясь с насекомыми, к тому же, они не могут обсудить последние новости... за неимением таковых.
Тяжелее приходится единственной среди них женщине. Николь пытается соблюдать элементарную гигиену: когда у нее начались месячные, она изорвала свою блузу на гигиенические прокладки. Когда блуза кончилась, она перестала прятаться в темном углу своего каменного мешка... Заложники поняли, что единственный способ исчисления времени под землей - это месячный цикл Николь.
Большими глотками Харвей пил зеленоватую воду, а в его мозгу один за другим проходили фрагменты былого спора...
“Почему здесь, глубоко под землей, на грани жизни и смерти, эти люди спорят о чем-то очень древнем и недоказуемом? О какой-то сказке? Не лучше ли, было б обсудить варианты побега?” — думал он тогда.
Жадно глотая тухлую воду, профессор услышал какой-то новый, звук.
Звук непохожий на обычные звуки пещеры: это не была возня крыс и не шум ржавого механизма подъемника… Это… Шаги.
Харвей сделал последний глоток и замер с кружкой в руке, прислушиваясь: сначала собственный пульс, тяжелой кувалдой забился в ушах и ему даже показалось, что никаких шагов не было… Но затем…
Влажная тишина подземелья наполнилась шорохом шагов. Этот шорох услышали и другие узники. Они приблизились к своим решеткам, тревожно переглядываясь, прислушиваясь к звукам, которые доносились не со стороны лифта, откуда обычно приходят их мучители, а с противоположной, теряющейся во мраке дальней стороны пещеры.
Шаги слышны все отчетливее, громче, даже хруст каменной крошки под чьими-то ногами уже звучит рядом…
Какой-то силуэт или тень…Тейлор еще не может разглядеть что это и, что бы убедится, что он не спит, больно щипает себя:
— Ай!
Перед клеткой израильтянина стоит человек. Человек без автомата. Вообще - без оружия. Что-то вроде плаща с капюшоном покрывает его с головы до пят.
Готовой лопнуть струной, натянулась и стала осязаемой тишина. Даже нескончаемая капель подземных вод растворилась в ней. Харвей ощутил дуновение теплого, сухого ветра. Он заметил, что прутья решеток и поверхность скалы высохли, покрылись солевым налетом. Дышать стало труднее, но телу значительно приятнее в этом проникающем тепле…
Стоящий перед Ави человек отложил капюшон на плечи.
Харвею показалось, что при этом в пещере стало светло, а лицо пришедшего он уже где-то видел…
Тот, кто пришел, молча смотрел на застывшего израильтянина.
Хирург видел, как прояснилось под взглядом незнакомца искаженное страданием лицо Ав. Морщины разгладились, сверкнул взгляд и, прежде чем слеза скатилась по щеке израильтянина, губы его раскрылись в улыбке.
Тот, кто пришел, поднял руку. Если бы не трагичность ситуации, то такой жест можно было бы назвать театральным - так много он выразил: попытку подхватить слезу, предупреждение, напутствие…
Скрежет лифтовой машины на мгновение привлек их внимание, а когда это мгновение пролетело, фигура в плаще исчезла. Никто из заложников не проронил ни одного слова…
Арабов было много. Некоторые из них на ходу передергивали затворы автоматов, а один - спешно готовил видеокамеру.
Они направились к Ави и выволокли его из клетки. Бандиты раздели израильтянина и голого вытолкали на освещенное место. Самый толстый из них отрывисто выкрикивал:
— Ваш! Подлый! Правительство! Не делать мой ультиматум! Я делать! Будет умереть один! Подлый израильтянин! Вы есть следующий!
Безо всякой паузы, но вскричав:
— Аллах Акбар! — бандит ударил Ави, своим длинным и кривым кинжалом, в самый низ живота. Мгновенно проведя этим страшным ножом до самого горла, араб раскрыл тело несчастного, в тот же момент другой араб сверкнув длинной саблей отрубил голову Ави, которая с гулким стуком упала на каменный пол и покатилась к клетке Николь.
В хлынувшей крови и вывалившихся внутренностях отразились блики фотовспышки.
Протяжный крик Николь, падение ее бесчувственного тела вспугнули, неизвестно откуда взявшегося, взмывшего под свод пещеры, белого голубя.
Его мечущаяся в поисках выхода тень наполнила души свидетелей чудовищного убийства еще большим ужасом.
Обрадованные возможностью поохотится арабы, начали беспорядочную стрельбу, но голубь уже успел найти воздушный поток и улетел.
Багряное золото листвы согрело холодный блеск Манхэттена, противостоя свинцовому напряжению облаков. Осень еще не превратила город в простуженного гиганта. Его жесткое, деловое дыхание смягчилось шелестом листвы под миллионами колес и башмаков.
Харвей торопливо сбегает по ступенькам станции метро «Всемирный Торговый Центр».
Спешка мешает ему ответить на собственные вопросы: “Куда и зачем я спешу? И вообще, как я оказался в Нью-Йорке? Почему бы мне не воспользоваться такси?” Но он торопится, ему некогда размышлять о таких странных вещах: он опасается пропустить ближайший поезд на Бруклин. В том, что ему необходимо успеть именно на этот поезд, он не сомневается.
Ненасытное чрево метро проглатывает хирурга вместе с тысячами других пассажиров и в судорогах часа пик заталкивает на самый глубокий перрон, к краю платформы. Харвей пытается разобрать замысловатые надписи, испоганившие стены станции. Особенно впечатляет вязь длиннющего ругательства, пересекающая рекламный щит презервативов “ЛЮКС”.
Наконец, из черноты тоннеля выдавился вонючий столб гнилого воздуха, послышались жуткий скрежет и писк. Угрюмая толпа навалилась на него сзади и вот-вот столкнет на рельсы. Хирург чуть удерживается на самом краю, толпа напирает, скрежет и визг поезда нарастают, приближаются - от этого грохота ломит в ушах и кружится голова.
В ярком свете прожекторов локомотива железные рельсы кажутся Харвею гигантскими хирургическим пинцетом...
Разболтанная вереница железных вагонов вырывается из темноты но вместо торможения почему-то набирает еще большую скорость.
Тейлору кажется, что он прижат к бешено скачущим вагонам, окна которых трансформировались в одно, колеблющееся как изображение в неисправном телевизоре, окно. Невероятный жар исходит из этого “окна”…
— Слушай американец! У нас мало времени, а я должен тебе многое сказать! — с этого невероятного экрана к Харвею скороговоркой обращается мужчина, которого хирург где-то видел. “Только вот, где я его видел?”
— Да это я, Ави Шошани. Не могу тебе ничего объяснить об этом… я сам еще толком ничего не понял. Боюсь, что это моя последняя возможность говорить с человеком… Ты - единственный, кто может мне помочь…
— Но что я могу?
— Слушай и запоминай! Когда ты будешь в Тель-Авиве…
— Я не собираюсь ехать в Израиль! — воскликнул Харвей.
— Не перебивай, а то я не успею сказать всего! Так вот, когда ты будешь в Тель-Авиве, то позвони по телефону… Я говорю тебе не цифры, а буквы: ты легко запомнишь их, они образуют название твоего любимого напитка, “Sherry Brandy”…
— Откуда ты знаешь?…
— Только не пропусти ни одной буквы! Просто назовешь мое имя и расскажешь обо всем, что ты сам видел и то, что я тебе сейчас скажу! Вас, заложников, скоро отправят из Франции в Ливан.
— К-куда?
— В Ливан. На советском контейнеровозе “Николай Кузнецов” русские и французы поставляют в Ирак детали для строительства атомного реактора, а также ракетные установки “Скад”. Еще передай, что сам реактор строится под горным массивом на севере Ирака. Может, ты слышал про уничтожение Саддамом курдских повстанцев? Так это там!
— Но…
— Так вот. Вас – заложников упакуют в контейнер и довезут на этом корабле до Кипра, а там перегрузят на греческий пароход ”Сраккис” - который и доставит вас на юг Ливана - в один из боевых лагерей террористов. Понял? Ты должен бежать из лагеря - это тебе удастся, только не бойся! Как только окажешься на свободе - немедленно позвони, номер не забыл?
— “Sherry Brandy”… Но смогу ли, я убежать…
— Главное - не бойся! Как только окажешься на свободе - немедленно позвони! Ирак готовит большую войну! До пуска их атомного реактора остается совсем ......— не договорив, изображение Ави пропало, исчезло вместе с поездом, сжалось в черную точку пустого тоннеля.
Лицо хирурга пылало. Он оглянулся по сторонам: ничего в поведении пассажиров не говорило о том, что они были свидетелями происшествия. Только один человек — оборванный и грязный, подобрав кем-то брошенный окурок, возмущался
пронесшимся, без остановки, поездом.
Влажные своды метро вдруг отозвались чистым звуком маленького бонга.
Чья-то ладонь лениво упала на кожу барабана, а несколько таких же ленивых ударов пальцами сфотографировали настроение момента. Сухой звук еще не погас, как упала вторая ладонь, и ее пальцы завели неторопливый спор. К звукам бонгов присоединилось сочное, металлическое эхо ямайского барабана: “Женщина, в красном платье танцует со мной…”
Простоволосая, обнаженная Николь сидит на корточках, прижавшись грудью к прутьям решетки. Ее глаза сверкают на потемневшем от грязи лице. Она что-то напевает, отбивая такт кружкой. Вдруг глаза ее заметались. Вскочив, она отбросила кружку и направилась в глубь клетки. Похоже, что там она встретила кого-то. Разгоряченная невидимым партнером, она легла у самой решетки, раскинув руки в экстазе и кричит то ли в экстазе любовной игры, то ли от того, что рука ее оказалась в луже. Николь подносит ее близко к лицу: пальцы вымазаны чем-то темным. Это кровь Ави, тоненьким ручейком стекающая из его головы в клетку Николь. Из клетки Стивена доносятся всхлипывания и причитания. Должно быть он молится. Вдруг подземелье огласилось улюлюканьем: это Николь, обмакивая пальцы в кровавый ручеек, разрисовывает свое тело узорами похожими на боевую раскраску индейцев.
— Бедняжка не вынесла этого кошмара, — роняет пастор.
— Вы думаете что это… с Николь… необратимо? — Харвей чувствует, что силы покидают его и заставляет себя разговаривать, чтобы удержать сознание, но это ему не удается - ответа пастора он уже не расслышит…
Собачья возня, визг и фырканье разбудили хирурга. Несколько здоровенных псов раздирали то, что было некогда израильтянином. Наевшись человеческим мясом, собаки ушли в боковой ход пещеры подгоняемые бандитом.
Другой араб вытащил пастора из клетки и, с помощью автоматного приклада, объяснил:
— Ты! Чисто! Чисто! Взять! — он швырнул Стивену щетку и картонный ящик:
— Чисто! Чисто!
Отойдя к клетке Николь, бандит футбольным пасом отбросил голову Ави в направлении пастора, одновременно ущипнув грязную (но все еще красивую), грудь пристающей к нему (с расспросами о предстоящем театральном сезоне), журналистки.
Закончив уборку пастор исчез в том же направлении, что и собаки...
— Куда же вы, маэстро Гуэдано?! Мне нужно подготовить материал к утреннему выпуску новостей, а вы еще не сказали мне… Ладно, сама, что-нибудь придумаю! Не впервой! — журналистка обиженно скребется в спутавшихся волосах и начинает выть и поскуливать:
— Зима… Зи-ии-има…Опять холодно… мо-оо-кро… Пойду-ка я, лучше пописаю! И она присела в уголке, напевая что-то из “Фигаро”.
Густая борода и резко проступившие ребра - единственные признаки времени, по которым Харвей мог судить о том, как долго он находится в плену.
После смерти израильтянина заложники разговаривали между собой все реже, каждый углубился в самого себя.
Помешательство Николь сделалось буйным. Приступы ее бешенства надолго лишали Стивена и Харвея покоя. Некогда обаятельная, сейчас эта француженка превратилась в дурно пахнущий, облепленный насекомыми скелет.
Во время одного из наиболее диких, продолжительных приступов, хирург и пастор рассуждали как избавить Николь от мук. Решили, что самое гуманное - заставить ее спать как можно дольше. Харвей вылепил из героина шарик и перебросил его Стивену, а уже тот переправил его в клетку больной. Но прошло много времени прежде чем она нашла его и съела.
Они проснулись от тишины. Только мерная капель подземных вод метрономом отсчитывала секунды. Свернувшись калачиком, Николь неподвижно лежала в клетке, а маленькая серая крыса суетилась возле ее грустного лица…
Слабый организм Николь не справился с наркотиком, превратив его из снотворного в яд. Она тихо умерла, оставив пастору и хирургу решать насколько правомерен был их поступок.
Смерть журналистки, а быть может какие-то внешние события, взбудоражили арабов. Пленникам стали приносить еду и даже разрешили прогулки к подземному озеру. Постепенно Харвей стал ощущать приток сил, возобновил занятия гимнастикой, с каждым днем увеличивая нагрузку.
Ему приснился Ави. Даже не сам Ави, а взгляд его грустных глаз. Вспомнив их разговоров нью-йоркской подземке, хирург понял, что предстоят перемены. И не ошибся. Он еще думал обо всем этом, когда пришли бандиты с ворохом одежды. После долгого перехода с завязанными глазами, хирург и пастор оказались в кузове автофургона-пикапа.
Стивен массировал ушибленную при посадке лодыжку. Впрочем “посадкой” это назвать было нельзя: заложников грубо затолкали в машину, швырнув несколько банок с консервами и водой.
— Не слишком обходительные ребята, как ты думаешь, Стивен? — хирург уже нашел острую грань обшивки и пытался перетереть об нее веревку, связывающую руки.
— Если нас везут на обмен... то я согласен и с такой вежливостью! Но могли бы нас и развязать, кретины!
— И не мечтайте, пастор! Не будут нас менять… — Харвей здорово потрудился и но веревка поддалась. Освободившись от пут, он радостно воскликнул:
— А как Вы Sir, смотрите на морскую прогулку?
— О какой прогулке, Sir, Вы гово... — автомобиль резко тронулся с места и Стивен, не договорив полетел под ноги хирурга.
— Далеко собрались, пастор? —Харвей засмеялся впервые за долгое время .
Он подхватил Стивена и принялся развязывать его руки.
— Теперь я вижу, что Вы – настоящий Si... Superman, Мистер Тейлор! — пастор принял шутливый тон, предложенный хирургом.
— Кино насмотрелся...Вот и появился некоторый опыт...Так как насчет морской прогулки?!
— С чего вы это взяли, Харвей? — пастор массировал кисти освобожденных рук.
— Мне сон был. Будто нас повезут морем, куда-то далеко-далеко…
— Ну что ж, немного морского воздуха нам не помешает! Только я боюсь, что они вновь запрячут нас в какую-нибудь пещеру.
Пикап несся на большой скорости. Судя по струйкам холодного воздуха, в его обшивке имелись щели, но свет через них не проникал. Пассажиры по-прежнему не знали, что сейчас за стенками машины: день или ночь.
От длительного сидения на железе, да еще в неудобной позе, тело ныло, превратившись в “одну сплошную и отсиженную ногу”, как выразился пастор. Пытаясь размяться, они несколько раз пересаживались, а сейчас удобно устроились, лежа на спинах и положив головы на плечи друг друга. Ногами они уперлись в противоположные борта фургона. В такой позе оказалось не только приятнее ехать, но и разговаривать удобнее - не напрягаясь, не повышая голоса, ибо лицо собеседника было совсем рядом.
— Знаешь, Стив, я вот, все думаю об этой женщине...
— О мадемуазель Николь?
— Это что, я убил ее?
— Не знаю, Харвей. Господь избавил ее от страданий. Может быть то, что именно у тебя оказался героин, было проявлением Его воли…
— Его воли… — отозвался хирург. Они некоторое время молчали.
— А что, Иисус Христос… Он что, действительно - еврей? – Неожиданно для себя самого спросил американец.
— Так ты не знаком с Ветхим Заветом, с Библией? Кто ты вообще? Во что веришь? В какую церковь ходишь?
— Я уже говорил тебе, что я хирург. Насчет Бога я не очень-то разбираюсь. Мои родители были не слишком набожны, но каждое воскресенье ходили в церковь.
Неподалеку от нашего дома. Знаешь, такое своеобразное здание - никакой помпезности. Полная противоположность храмам, которые я видел позже… Помню большой зал. Там не было никаких изображений: ни креста, ни икон...
В центральном окне был витраж. Очень красивый, на нем - белый голубь, парящий в лучах восходящего Солнца. Родители никогда не говорили о религии дома, по крайней мере, в моем присутствии… А я больше интересовался авиамоделями… В то время...
— А потом, позже, когда ты вырос, стал студентом, неужели…
— Потом… Потом они погибли. Это была авиакатастрофа… Они возвращались из Доминиканской Республики… Да…
— К великому сожалению, Харвей.… Только эта Книга даёт поддержку человеку в трудные для него времена...
— Возможно… Знаешь, Стивен… Мне надо поговорить с тобой... Об одном моем поступке… Тогда мне казалось, что я просто продолжаю эксперимент, спасаю человека, а теперь, я вижу…
Машину резко занесло на повороте и вот уже колеса запрыгали по каменной мостовой, заполнив фургон невообразимым грохотом и пылью...
— О каком поступке ты говоришь? — прокричал пастор.
- Видишь ли, до моего приезда во Францию…— доктор не закончил свою мысль: от резкого торможения они вновь полетели кубарем и ударились о противоположную стенку. Тут же послышалась гортанная речь и, почти мгновенно, двери пикапа распахнулись. Ночь.
Поток чистого воздуха обрушился на пленников. Бандиты вытащили их из фургона. Машина, оцепленная вооруженными бандитами, стояла почти вплотную к какой-то мрачной стене.
— Здес! Здес!
Один из арабов, тыча стволом автомата, потащил Стивена, а другой пинками подгонял Харвея к этой стене. Оставив их возле стены, бандиты отошли, на ходу передергивая затворы автоматов. Полная Луна армейским прожектором освещала ландшафт.
Харвей и Стивен переглянулись: “Неужели это - конец?” — прочли они в глазах друг у друга.
Тощий араб, лучше других владеющий английским языком, закричал:
— Здес! Стэна ! Быстро! Пи! Пи-пи! Быстро!
Ему не пришлось повторять эту команду: пленники расхохотались, синхронно снимая штаны…
— Такого.. бла-аа-женства, я никогда еще…ах… ни-ии-когда не испытывал, Стив!
— Да, это замечательно: вместо того, что бы быть расстрелянным - просто пописать!
— “Просто, пописать!”, а почему бы нам еще и не …ну, ты понимаешь?
— Отсутствие приличной туалетной бумаги, Sir! Только это!
— А как Вы смотрите на “неприличную”, Sir? Столько травы вокруг! — более не раздумывая, хирург присаживается, комментируя (для бандитов), сущность проблемы.
Отступив немного, арабы смеются. Один из них, сорвав большую ромашку, швыряет ее в сторону пастора, стоящего со спущенными штанами.
— Весьма рекомендую, Стив! Натуральный продукт! As it been seen on TV! Тем более что следующая остановка скоро не предвидится.
— Вы думаете, еще далеко ехать? — хрустя суставами Стивен уселся рядом.
— Теперь - просто не сомневаюсь. Они везут нас в Марсель. Это - далеко!
— Вот почему такой сервис!
— Эй! Эй! Быстро! Быстро! — бандитам надоела процедура, и они стали подталкивать заложников к машине.
— Какой была луна, Харвей? — пикап набрал скорость, а друзья устроились в удобном положении - головами на плечи друг другу.
— Луна? Белая-белая. Очень яркая… Круглая абсолютно!
— Сейчас ночь. Полнолуние. А как высоко она была?
— Почти в зените. А, я понимаю, ты хочешь определить время!
— Господи, это уже год, как я нахожусь в плену… — промолвил Стивен, — Тогда тоже трава зеленела, ромашки… — он принялся горячо молиться, обращая к Богу свои мечты и надежды. Он просил милосердия, просил даровать ему радость встречи с семьей…
Некоторое время они молчали.
— Я завидую тебе, Стивен. Ты обладаешь тем, чего нет у меня. И наверное, никогда уже не будет...
— О чем ты?
— У тебя есть твоя религия, твоя вера. А я даже не могу во всем этом разобраться… Что-то, где-то, когда-то слышал… Разные религии, разные боги… Будда, Магомет или Моисей - для меня - всего лишь яркий, сказочный калейдоскоп
— К несчастью для человечества, ты не одинок в своей духовной опустошенности. Сказка, говоришь? Быть может. Но эта “сказка” пытается вытащить Человека из грязи, несчастий, болезней, развращенности! Среди непрерывных войн, борьбы за власть, за деньги; среди природных катаклизмов и космических катастроф рождались и рождаются учения, которые пытаются показать Человеку его настоящее лицо, его истинное предназначение… Наиболее яркие учения овладевают воображением великого множества людей, иногда даже не связанных между собой единой страной, землей проживания. Тогда, эти учения становятся религиями. Если проанализировать возникновение и становление наиболее
распространенных религий то похоже что мы- Человечество, получаем знания и направление развития от каких-то… сил, а быть может, существ или явлений, чьи интеллектуальные возможности просто не сопоставимы с нашими... Настолько они выше наших! Нас как бы... переводят с одной ступеньки развития, на другую…
— Извини, Стив, я что-то не понимаю… Ты что, сторонник космического происхождения Человечества?
— Можно так сказать.
— И космического происхождения религий?
— Тоже!
— Но что значит “с одной ступеньки на другую”?
— Во-первых, это касается практических навыков: от камня - к каменному топору и далее, ты понял? Да? Технический прогресс и технологии…
— Складно у тебя получается…
— Во-вторых... а, быть может все-таки, во-первых, усложнение, расширение религий.
— Ты говоришь о взаимосвязи Христианства и Иудаизма??
— Я говорю о динамических изменениях религии: от язычества древнего мира до увлечения дьявольщиной в современном обществе!
— Не понял…
— В язычестве человек обращает свою сущность, свое “Я” во внешний мир…
— Что это значит, “во внешний мир”?
— Это означает, что язычество, это такая... Гм... Философия, при которой Человек наделяет окружающий его мир - камни, реки, горы, дождь или град, гром, словом, все вокруг него - качествами, которые свойственны самому Человеку…
— Это как бы игра в куклы, когда ребенок наделяет неживой объект свойствами живого, в своем воображении?
— Точно! Удивительно метко подмечено: ведь язычество - это детство, колыбель человеческой цивилизации… Наделяя окружающий мир человеческими свойствами, Человек ожидает от него живых действий- добрых или злых поступков по отношению к себе!
— То есть, дробит свою личность, раздавая крохи ее окружающему миру?
— Именно! Если сравнить языческие племена в разных уголках планеты и в разные века, то мы увидим очень похожую - можно сказать, единую систему верований, я бы сказал - шкалу ценностей, свойственную им всем!
— Нет различий?!
— Разница - только в обрядах, то есть в способе пропагандировать, если хочешь, исповедовать эту систему ценностей.
— Ты хочешь сказать, что, наделяя богов своими качествами, Человек снимает с себя ответственность за собственные поступки?
— Да. Ведь теперь его защищают Духи. А он - как бы подневольный исполнитель “воли богов”! Вот почему при язычестве отсутствует институт брака, естественны кровавые войны и каннибализм!
— Понял. Но причем здесь космическое происхождение и прочее?
— А притом, что новорожденное человечество нуждалось в воспитателе... Кто-то же научил первобытного человека язычеству. Которое, кстати, явилось первой ступенькой культуры, за которой последовал монотеизм - вера в Единого Бога.
— Иудаизм?
— Скажем, что иудаизм. Эта религия собирает вместе, возвращает в глубь самого Человека все те качества, которые он при язычестве отдал внешнему миру.
— Понял. Эта концентрация внутри себя и делает-то, Человека - Личностью!
— Кому-то, каким-то силам нужно, чтобы Человек научился не только планировать свои поступки, но и оценивать их, становясь сам себе судьей и критиком…
— Точно. Человек обязан осознавать себя над неживым, неинтеллектуальным миром - это и есть следующая ступень в постижении Разума. Как только Человек вновь собирает внутри себя все, чем он наделил неживой мир, он немедленно становится перед оценкой своих собственных поступков, перед ним возникает проблема Добра и Зла.
— И что же дальше?
— Ты, конечно, знаешь, что эволюция человека (как биологического вида!), остановилась много миллионов лет тому назад… Человеческий мозг в том виде, в котором он есть сегодня, был…
— И остается неизменным с доисторических времен!
— Да. Миллионы лет назад началась и продолжается по сей день эволюция высшего порядка - человеческого Духа, Души (назови это как угодно!), которая поднимает человека, как по ступенькам: язычество, буддизм, иудаизм, христианство, ислам…
— А как насчет учения Дао-путь?
— Дао-путь?
— Да, Стивен, мне пришлось пожить некоторое время в Китае и на Тибете. Так вот, Дао-путь это учение, суть которого как раз в том, что нет Добра и Зла! Основной его принцип: каждая вещь - на своем месте!
— Что имеется в виду, Харвей?
— Последователи этого учения считают, что во Вселенной есть два начала: Инь и Янь. Женское и мужское. Истинного совершенства Человек достигает, добившись гармонии между ними.
— Опять же, внутри себя!
— Нет, подожди минутку! Если ты - приверженец космической теории, то не можешь отрицать, что космическая логика, где Добро и Зло есть необходимые составляющие эволюции - это совсем не человеческая логика, при которой Зло - это все то, что не нравится и мешает человеку быть счастливым!
Увлеченные спором, они не заметили наступление нового дня -их первого дня после долгого заточения в подземелье. Яркие иголки лучей пробивались через щели в обшивке фургона, играя на их телах разноцветными пятнами.
Изредка останавливаясь, для дозаправки, пикап продолжал мчаться куда-то вперед…
Неожиданно по крыше забарабанил дождь, и они с восторгом встретили его - жизнь продолжается!
— К Вашим услугам передвижная дискотека, Sir! — дожевывая сардинку, Харвей изобразил несколько танцевальных пируэтов, самозабвенно иллюстрируя грохот рок-н-ролла, доносящийся из стоящей рядом машины.
— Только после рюмочки виски, Sir! — в тон ему ответил Стивен.
— Тогда Вам придется немного подождать, Sir! Всего лишь несколько лет!
Взревев мотором и визжа колесами, “радиомашина” рванулась с места, наполнив их передвижную тюрьму вонью отработанного бензина.
— Смотри, Стив! Я думал, что такие придурки есть только у нас, в Штатах!
— Ты видимо еще не катался по Италии, Харвей!
— Это у них что, международное, а?!
— Да! Как и терроризм!
— Идиоты всех стран, соединяйтесь! — заорал Харвей, колотя изо всех сил в стенку пикапа.
— Что нам с ними делать, с идиотами, если они действительно соберутся все вместе?! — рассмеялся пастор.
— Убивать! Убивать! Убивать! — еще громче заорал хирург.
— Ты что, фашист? А как насчет Де-мо-кра-ти-ии, а?!
— Факал я, эту “Де-мо-кра-ти-ию”, которая ничего не сде-ла-ла ни для спасения моих родителей, ни для моего спасения! — огрызнулся хирург и надолго замолчал.
Похолодало. Даже сквозь духоту фургона проникал резкий морской воздух. Пропетляв по улочкам города, машина, наконец, остановилась. Пленников провели из подземного гаража вовнутрь заброшенного здания и заперли в темной комнате на втором этаже.
— С прибытием в Марсель, Sir! — Харвей обшаривает стены, знакомясь с обстановкой. Никакой обстановки в комнате не замечалось.
— Вас так же, Sir! А если вы позволите Вашим глазам привыкнуть опять к темноте, то значительно облегчите себе жизнь!
— Жизнь?! Так, существование…В ожидании непонятно чего!
Они подошли к слабо светящимся щелям. Это было надежно зарешеченное и прикрытое снаружи ставнями, окно. Перед ними — стена другого, близко стоящего дома. В узкий промежуток между домами едва проникают последние закатные лучи.
— Да...На гостиницу “Luxury” не похоже…— хирург приоткрыл оконную раму, наполнив комнату коктейлем звуков и запахов близкого порта.
Шум механизмов переплелся со свистками тепловозов и грохотом сцепляемых и расцепляемых вагонов, отдаленные гудки кораблей перекликались с воем полицейских сирен, и все это вместе плавало в аромате застоявшихся морских водорослей, мазута и копченой рыбы.
1.14. Голоса Мира.
Они прижались к прутьям решетки, жадно впитывая кипение жизни.
Неожиданно громко хлопнула где-то выше дверь. Послышались тяжелые шаги, шум спускаемой в унитаз воды, щелчок какого-то выключателя. Радио. Звуки заметались в пустоте дома, отражаясь от его голых, изуродованных стен бессмысленной какофонией эфира. Перебрав с десяток радиостанций, кто-то
невидимый остановился на восточной мелодии, которая тут же закончилась. Взволнованный голос диктора, сообщил по-английски, но с сильным акцентом:
“Вы слушаете «Голос Мира»!” У микрофона - Эби Натан. Правильно, ваши приемники настроены на волну «Голоса Мира»!”
Стивен и Харвей напряженно вслушиваются, боясь пропустить хоть слово:
“Несколько минут для классической музыки”.
Они огорченно вздохнули: им хотелось бы услышать новости, точное время, но радио продолжает свои, обычные передачи.
“Сейчас, сидя в студии на нашем корабле, я наблюдаю потрясающей красоты закат. Мне кажется, что его краски и настроения прекрасно передаются в одной из классических арий... —продолжал диктор. — Думаю, голос, который вы сейчас услышите, и волшебная музыка, как нельзя лучше подтверждают мысль о том, что каждый закат есть обещание Всевышнего о том, что предстоит новый день...”
Еще недавно багрово-черная, стена противоположного дома утратила все краски, растворяясь в серости сумеречной мглы. Перед ними возник полыхающий в алых лучах, острый как бритва - как сама грань между жизнью и смертью, край стены соседнего дома.
“Итак, Мария Каллас. Ария Нормы из оперы «Норма», Беллини.”
— Черт побери их с этой классикой в такой момент! — воскликнул Харвей.
— Тише. Как ты можешь? Слушай - не пожалеешь, — зашептал пастор. — Хочу сказать тебе, — он не договорил, замолчав на полуслове: полились звуки музыки, мгновенно погрузившие их в глубину собственного сознания, отрезая внешний мир, наполняя сердца возвышенной печалью...
“Каста Дива...”
Двое мужчин стояли у окна, сдерживая слезы. Они никогда не признаются себе в том, какие чувства они испытали в эти мгновения. Но оба ощущали, как вместе с этим простым, чуть надтреснутым голосом к ним пришла материнская ласка и тепло, обволакивая нежной грустью. Осторожно касаясь струн смычки окружили голос хрупкой вязью диалога с неслышным хором, вселяя надежду... принося покой.
Ненужный здесь, нелепый и грубый скрип шагов возвратил их к реальности: кто-то поднимался по шаткой лестнице.
— Стивен, — вполголоса сказал хирург, — сейчас! Потом будет поздно! Он идет один!
— Да, Харвей! Но учти — я не умею драться и тем более, стрелять!
— Я попытаюсь его… — Тейлор снял рубашку и, приготовив нечто похожее на удавку, встал у дверного проема. Он жестом указал пастору на его место - с другой стороны.
— Стивен! Только выдерни у него оружие, пока я его буду...
Стивен понимающе закивал головой. Они застыли в ожидании. Голос певицы торжествовал над тишиной комнаты. У двери завозились с замком. Сомнений нет - бандит идет один.
Араб не успел даже пискнуть. Наброшенная Харвеем удавка стянула его раскрытый рот и он извиваясь, как червяк на крючке, забилмс в конвульсиях.
Стив, пытавшийся вырвать у араба не существовавший автомат, был отброшен к стене. Его крик сопровождался грохотом медного подноса и кофейного сервиза, рассыпающегося по полу.
— Он меня обварил кипятком!
— Кофе попьем попозже, а сейчас свяжи ему ноги!
Харвей привязал руки бандита к голове. Они обыскали его, но оружия не нашли.
— Тьфу ты! У него даже пистолета нет!
В этот момент чья-то рука оборвала исповедь Нормы, отыскала в беснующемся хаосе радиосигналов унылую, застывшую на одной ноте мелодию. Такая музыка больше нравилась хозяину приемника. Он врубил его на полную мощность, обеспечивая тем самым Стивену и Харвею безопасный спуск по предательски скрипучей лестнице.
Оказавшись в гараже, они обнаружили улегшихся поперек единственного выхода бандитов. Беглецы переглянулись: двое верзил с автоматами выглядели очень внушительно.
— Мохаммед, это ты там выдрючиваешься? Давай ложись, маленький шайтан, дай поспать! — сквозь сон прочмокал один из бандитов.
Казавшаяся нескончаемой арабская мелодия неожиданно оборвалась. В тишине прозвучали сигналы точного времени.
— Мохаммед! Скажи этому шайтану, там наверху, чтобы он заткнулся со своим дурацким радио!
Притаившись у кузова автофургона, Харвей лихорадочно соображает, что можно предпринять в такой ситуации.
“Нет шансов на победу, если вступить с ними в открытый бой. Открыть ворота, чтобы не разбудить их, тоже невозможно...”
Он заглянул в кабину машины, надеясь обнаружить ключи в замке зажигания.
Зазвенела упавшая железка. Это Стивен задел что-то на верстаке.
— Мохаммед, я кому сказал? Дай спать! — заорал один из охранников, нехотя поднимаясь и включая свет.
— Куда это ты собрался? — не веря своим глазам промямлил верзила, протирая глаза.
— Может, к девчонкам? Ты, грязный американец?! — завопил второй. Хирург увидел летящий в его лицо, приклад автомата…
Черные мушки бесшумно кружили голову. Харвей опять закрыл глаза и погрузился в тягучую головную боль. Мушки не исчезали. Он не мог шевельнуться. Взглянув на стонущего пастора он понял, что как и тот, связан. Рассеянный лунный свет проникал в окно. Это другая комната, в которой стояли несколько старых стульев, пластиковый столик и что-то вроде кровати. Там, в лохмотьях давно не стираного белья, кто-то хрипел и ворочался. Заманчиво светилась зеленая шкала приемника.
— Как дела, Стивен? — шепчет Тейлор, — Я в норме. Нос разбили, ублюдки, Совсем не могу дышать…
— А у меня наверное, содрана кожа на голове. Жуткая саднящая боль... и тошнит.
— Да, я видел, когда он тебя треснул.
— Пить хочется... Это все из-за моей неловкости. Прости, Харвей. Я же тебе говорил...
— Э, брось, Стив! Все равно нам их не одолеть! — Харвей попробовал перевернуться на другой бок.
С кровати послышалось хриплое:
— Лежать, сука!
— Я хочу пить! — Харвей устроился полусидя.
— Виски с содовой? Лимонад? Кофе? Что хочешь, сука капиталист?
— Пить... Все равно что….
Кровать неожиданно отозвалась женским смехом и шушуканьем:
— Дай ему воды, Муфди! Он не должен помешать нашей последней ночи!
— Плевать я на него хотел, а ты уже получила свое! Даже два раза, Захава! Что, мало?
— Дорогой, я хочу тебя еще. Кто знает, когда увидимся? Ведь ты уедешь надолго, воевать с неверными. Возьми меня еще раз!
— О, женщина! Ты прекрасна! — на кровати опять заворочались, послышались учащенное мужское дыхание, чмокающие звуки, женские вздохи и стоны...
— Пить...
Голый араб, с автоматом в одной руке и с кружкой в другой подошел к Харвею:
— Брать! Пить! Сука! — и выплеснул содержимое кружки в лицо пленника.
— Я просил пить, а не душ! — огрызнулся Харвей. Однако, холодная вода прогнала мушек. Он почувствовал себя лучше.
Неслышной тенью скользнула с постели обнаженная и простоволосая женщина. Она наполнила кружку из большой бутылки и, присев на корточки перед Харвеем, принялась понемногу поить его.
Дружок ее, тем временем, забавлялся: шлепая по женским плечам своим расслабленным, толстым членом. Это их веселило, и они оба смеялись.
— О, Цветок Пустыни! Покажи этому грязному неверному то, что умеют только наши женщины!
“Цветок пустыни”, не поднимаясь с корточек, обняла своего любовника и прильнула...
На каждое ее движение боец исламской революции отзывается сладким стоном. Его руки запутались в ее волосах, прижимая голову все сильнее и сильнее...
Ее обвислая грудь колыхалась в такт, а когда соски касались волосатых ног возлюбленного, она особенно протяжно мычала.
Кислый запах потных тел и вообще все происходящее вызвало новый приступ головокружения у Харвея.
Постепенно сцена орального секса, которую он вынужден наблюдать буквально пред самым своим лицом, стоны и вздохи, возбудили и его. Сердце бешено заколотилось. Тяжелые молотки стучали в висках, а эротическое возбуждение продолжало нарастать. Араб, опершийся на автомат, почти лежал на своей подруге, извиваясь в оргазме.
Грохот упавшего автомата заглушил стон, вырвавшийся у Харвея. Когда уставшие любовники улеглись в постель, Стивен проговорил:
— Поразительно до чего мало воспитаны эти люди... Как звери в лесу...
Задыхающийся Харвей, у которого вновь открылось кровотечение из носа, был не в состоянии поддерживать беседу. Он только выдыхнул:
— А мы для них нечто неодухотворенное…
— Муфди, пора вставать! Приехал Хозяин! Хочет наказать этих! — вошедший араб ткнул пальцем в сторону пленников...
— Аллах Всевышний (Слава Ему) свидетель! Дадут мне сегодня выспаться или нет?!
— Добрый вечер, джентльмены! — безупречный английский принадлежал замызганному коротышке в чалме или тюрбане. — Привет!
— Привет! — отозвались связанные.
— Меня зовут Абаль, — сказал он противно хихикая и пуская слюни. — Мне не нравится ваш попытка убивать моего слугу и убежать!
— Мне тоже, — грустно сообщил Харвей.
Замызганный включил яркий свет и, не обращая внимания на голую мусульманку, спешно натягивающую чадру, уселся на кровать.
— Хусейни, начинай. Позови Арада!
Пришел Арад, тот самый, который ударил доктора, автоматом.
— Развяжите их и разденьте! — коротышка снял тюрбан и клетчатой куфеей обтер потную лысину.
Зловеще скалясь, Арад щелкнул большим автоматическим ножом и разрезал веревки, стягивавшие Харвея. Когда путы отпали, Арад начал срезать пуговицы на одежде.
Спустя несколько минут голые Стивен и Харвей стояли перед хохочущими бандитами.
— Смотрите, смотрите — они тоже обрезанные! — завопил самый молодой бандит-подросток.
— Не все, что обрезано - мусульманин, сопляк! — огрызнулся верзила, с пулеметом на плече.
Абаль и Муфди оседлали стулья, а Хусейни и Арад заставили пленников стать напротив, привязав их руки к спинкам этих стульев.
— Ты что-нибудь понимаешь, Харвей? Он что, этот коротышка, Синяя Борода?
— Кажется, понимаю... — Харвей почувствовал давление тяжелых рук, которые раскрыли его ягодицы... Острая боль пронзила его и, облетев все тело, вспыхнула ярким оргазмом. Кривой член Арада проникал все глубже в задний проход хирурга... Харвей кричал от боли переходящей в удовольствие, разбрызгивая по полу кровь из носа и надрывов ануса.
Он видел, как истязали Стивена. Пастор кричал и сопротивлялся изо всех сил то, падая на колени, то, отталкивая подступавшего сзади Хусейна. Здоровяка сначала забавляла неуступчивость Стивена, но в какой-то момент он просто приподнял его и буквально насадил на свой член. Оба испустили жуткие крики. Пастор кричал, проклиная своих насильников, а араб испускал вопли восторга:
— О, какой сладкий девственность! О какой хорошо!
В это время, бандит-подросток, поднял с пола, сорвавшийся с шеи Стивена золотой нательный крест довольно большого размера, и, хохоча во все горло, махал им перед безумными глазами пастора.
Харвей попытался вырваться, но добился лишь еще большей боли.
— Пастор! Стивен! — закричал он, — Будь они трижды прокляты, эти педерасты! — ему было трудно говорить: проникающий внутрь чужой огонь испепелял его, разбитый нос и губы еще больше распухли, он не мог дышать, задыхался…..
— Стив, расслабься! Иначе этот верзила все разорвет внутри! Ну... Вспомни же, вспомни поговорку: “Если насилие неизбежно - расслабься и попробуй получить удовольствие!” Стив, о!.. Стив... Вспомни древнюю... Перс...сию! О, мой Бог! Он меня пробьет насквозь!.. Считай это массажем... Это даже полезно при многих... а-аа... болезнях, чтоб тебя взорвало, тварь!
Все вокруг поплыло как в кривом зеркале. Оргазм следовал за оргазмом. Он уже не видел, как Абаль и Муфди занялись тем же, буквально набросившись друг на друга. Он не видел, как Захава, доведенная до истерики этой мужской оргией, подкралась к нему... ухватила губами его мотающийся член…
Он лишь почувствовал, как его плоть вдруг окунулась во влажное тепло...
1.15. Ультиматум.
Темно. Рядом стонет пастор. Подушка воняет чужим потом. Харвей приподнялся на кровати. Никого... На приемнике — недопитая бутылка водки.
Свербящая боль пронизывает низ живота. Он сделал не-сколько массирующих движений и вымазался в липком. Выбравшись из кровати, Харвей подошел к окну, к свету. Увидел себя перепачканным в крови и слизи. Он кое-как вымылся из той же кружки. В большой бутылке еще оставалась вода. Он предложил умыться пастору.
Молчание. Глотнув водки, Харвей тронул Стивена за плечо.
— Стив, не поддавайся. Ты же не маленький! Нужно вымыться, глотнуть вот этого, такая гадость, тьфу!
Молчание. Харвей видел, как дрожало тело Стивена. Он плакал, уткнувшись в подушку, сжав голову руками.
— Стивен Киш, необходимо вымыться. Они могут прийти за нами в любой момент. Если ты наденешь брюки прямо так, могут возникнуть осложнения. Ну, пожалуйста!
Пастор молчал. Тогда Харвей куском простыни и оставшейся водой обмыл его, переворачивая с боку на бок, как ребенка. Потом, без долгих разговоров, влил ему в рот немного водки.
— А теперь - самое неприятное. Мы должны позаботиться о дезинфекции. Единственно возможное в этом плане решение - это водочный компресс. Будет больно. У тебя наверняка есть разрывы. Но надо потерпеть - иначе...
Харвей ожидал дикого вскрика, ругательств или причитаний, когда он раздвинув ягодицы Стивена, приложил к анусу тряпку смоченную в водке. Но пастор молчал.
Доктор проделал ту же самую процедуру с собой. Боль адская. Стиснув зубы, он принялся вертеть ручку настройки приемника. Эфир наполнился треском, обрывками мелодий. Он дважды прошелся по диапазонам, пока не зацепился за обрывок бравурного марша. Он остановился на этой станции, начал одеваться. Марш закончился. Прозвучали незнакомые позывные. Неестественно торжественный голос диктора сообщил по-английски, но с непонятным акцентом:
“Говорит Москва! Радиостанция Всемирного Радио начинает свою работу!”
Тейлор попытался заговорить со Стивеном, привлечь его внимание к радиопередаче, но тот молчал, отвернувшись к стене.
“В Москве час ночи. В Берлине, Риме, Брюсселе и Париже - одиннадцать часов вечера, в Лондоне - десять часов”.
— Эх! Где мой хронометр а, Стив? — Харвей, забыв про боль, не отрывался от приемника.
“Вчера, пятого августа 1991 года, — продолжал диктор, — две тысячи морских пехотинцев армии США были отправлены в столицу Либерии, Монровию. Они будут охранять американские военные объекты и помогут эвакуировать граждан США из этой страны”.
— Нич-ччего себе! — присвистнул Харвей от удивления. — Они что, совсем свихнулись?! Что происходит?
“Как сообщил пресс-секретарь Белого Дома, возле Посольства США раздавались выстрелы. Обстановка, после объявления ультиматума ООН Ираку, накаляется”.
— Ничего не понимаю! При чем тут Ирак, если мы-то с тобой здесь, Стивен! Да ты повернешься ко мне или нет?! Ты только послушай, что мы с тобой натворили!
“Иордания, считающаяся ближайшим союзником Ирака, не признала пока марионеточное правительство Кувейта, сформированное после вторжения иракских вооруженных сил.”
— Стив, это же война! Это мировая война, ты понимаешь?!! — Взволнованный хирург заметался из угла в угол, удерживая брюки руками: без пуговиц и с поломанным зиппером, брюки не хотели держаться на бедрах.
“Семьдесят тысяч народных милиционеров направлены
правительством Ирака в Кувейт для поддержания общественного порядка”.
— Плохи наши дела... Ага, вот есть какая-то, веревочка! — доктор нашел, и немедленно приспособил в качестве ремня, кусок старого шпагата.
“Лондон. По сообщению агентства «Шлепперз», председатель Курдской демократической партии заявил, что Саддам Хусейн послал три дивизии на границу с Турцией, мотивируя это необходимостью охраны станций по перекачке нефти.
Вашингтон. Сенат утвердил дальнейшее производство бомбардировщиков «Б-2», несмотря на фактическое окончание холодной войны с СССР. Министр обороны США вылетел в столицу Саудовской Аравии (Риад) для переговоров с королем Фахдом. Министр обороны заявил, что США готовы к военным действиям в районе Персидского залива”.
— Ну, Стив, мы попали с тобой в передрягу! Неужели они нас потащат в самое пекло?! Смотри, остался кусок веревки и для твоих брюк, давай примерим, а?
“Как сообщает наш политический обозреватель, в Хайфский порт (Израиль) прибыли корабли ВМС США. В составе эскадры атомная подводная лодка «Оклахома Сити», эсминцы «Джон Роджер» и «Скот». На подходе к Хайфе - авианосцы «Эйзенхауэр» и «Саратога».
Газета “Балтимор Мун” выразила опасение, что война в Персидском заливе может уподобиться войнам в Корее и Вьетнаме. Со всеми вытекающими последствиями. В настоящее время Президент Соединенных Штатов, Джордж Буш предпринимает дипломати...”
Громкий топот по лестнице заглушил голос диктора. Комната огласилась криками:
— Быстро, быстро! Идти! Идти!
Слышно, как во дворе разворачивался большая машина. Это тягач с трейлером. Подталкиваемые конвоирами, заложники вскоре oказались на стремянке, приставленной к раскрытому транспортному контейнеру, какие используются для морских перевозок.
— Эти ребята помешались на контейнерах, не так ли, Стивен?
Но Стивен не ответил. Створки контейнера захлопнулись за ними, машина тронулась. Пытаясь удержать равновесие, они уперлись обо что-то металлическое в темноте. Секунду спустя зажегся слабый свет, их позвали:
— Сюда, пожалуйста!
Стивен впервые взглянул на Харвея: что-то металлическое, обо что они оперлись, чтобы не упасть, оказалось гусеницами небольшого танка, из-под чехла которого матово проглядывали головки небольших ракет. Танкетка была надежно закреплена тросами к стенкам контейнера и всевозможными колодками. Все вокруг было заставлено деревянными ящиками выкрашенными как и танк, в песочно-коричневые цвета камуфляжа.
— Сюда! Здесь есть проход, пожалуйста! — повторилось приглашение.
Действительно среди ящиков обнаружился узенький коридор. Танкетка, оказывается, занимала не весь контейнер. Сразу за ней обнаруживалась ложная железная стенка. Сейчас она была раскрыта по одному из “сварных” швов.
— Да, да! Это здесь! — в узком проеме, резко выделяясь на фоне желтого света, стоял какой-то человек. Приветливыми жестами он приглашал их войти.
— Я - Хаддади. Буду теперь с вами до прибытия на место. Сейчас, пожалуйста, пройдите в ваш отсек, — он ехидно улыбнулся, указывая на зарешеченную часть отсека.
Харвей и Стивен вошли в крошечную камеру и, Хаддади тут же запер за ними решетчатую дверь.
— Ты слышал, Стивен, война в Персидском заливе! Похоже, что про нас забыли... — Харвей отрешенно рассматривал новое место заключения. Здесь было все: двухэтажная кровать, стол, унитаз, полки с какими-то книжками и журналами.
Щелкнув тумблером, Хаддади подбавил света, и одновременно зажужжал невидимый вентилятор. Воздух в отсеке значительно посвежел.
— Хотите чего-нибудь выпить? – араб ловко манипулировал бутылками и кубиками люда мастеря какой-то замысловатый коктейль. Продукты и банки с напитками виднелись по другую сторону решетки, там же находилась прекрасно оборудованная, сверкающая никелем кухня с множеством специальных приспособлений.
- А ты что, мусульманин–алкоголик ? – съязвил Харвей.
- Для нас, мусульман, легко рассуждать об алкоголе. Нам не свойственно затуманенное мировоззрение, сопровождающее культуру питья! Мы имеем в буквальном смысле трезвый взгляд на вещи! Мы не употребляем алкоголь не потому, что запрет на него логичен и трезвость соответствует истинному пониманию культуры, нет. Для нас достаточно того, что Аллах Всевышний (Слава Ему!) наложил запрет на выпивку. Аллах Милосердный хочет, чтобы мы жили полноценной жизнью, полностью реализуя свои способности. А глядя на ваши «западные» проблемы, мы все больше убеждаемся, что этот категорический запрет Аллаха Всемогущего – лучше для человека! Аллах (Хвала Ему!) ниспослал нам наилучший кодекс поведения, но мне лично – можно немного выпить.
- Персональное разрешение от Алл...
- Я – выполняю ответственное задание партии, а ты бы лучше заткнулся со своими вопросами, неверный!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ!
Книга Первая
© Copyright: Марк Турков, 2021
Свидетельство о публикации №221060700036
Свидетельство о публикации №221060700036
Рецензии