Книга Вторая

2.1.  У побережья Французской Республики.

Ленин хитро щурясь улыбается такому же, как и он, портретному Горбачеву.
На противоположной стене кубрика висят портреты Членов Политбюро ЦК КПСС, благословляющие личный состав контейнеровоза “Николай Кузнецов” на выполнение пятилетнего плана.
Замполит Пахомыч, любовно надраивающий золоченую рамочку портрета Эдуарда Шеварднадзе, поглядывал на судовой хронометр: сегодня на камбузе его любимое блюдо - украинский борщ. Ему хотелось быть одним из первых к раздаче - пока братва не расхлюпала пеночку, сквозь которую, как ему удалось заметить, аппетитно высовывались капустные листья.
— Замполит, на мостик! — бесцветно распорядился вахтенный офицер по бортовому радио. Недовольно пробормотав что-то, Пахомыч отвалил.
Собравшиеся в кубрике моряки облегченно вздохнули.
— Во, как он их натер: сияют бля, как новенькие! — воскликнул мичман Шурупов, извлекая невесть откуда бутылку “Столичной” и гитару.
— Над обрывом, по-над пропастью
По самому по краю... Я коней
Лихих нагайкою стегаю, погоняю!
Рваные аккорды смолкли - Шурупов прервал песню на полу-слове:
— Наливай, Серега! Н-н-аливай!
Один из матросов, плечистый блондин с сияющими глазами, достал из тумбочки и расставил в ряд несколько граненых стаканов. Соприкасаясь, стаканы чуть звенели в унисон с вибрацией корабля. Демонстрируя навыки профессионала, парень ловко распечатал поллитровку и с ювелирной точностью разлил ее со-держимое по стаканам, наполнив тишину кубрика бульканьем и запахом водки.
Один из стаканов плечистый поднес барду. Не отрывая пальцев от грифа видавшей виды семиструнки, мичман Шурупов одним глотком осушил поднесенный стакан. Занюхав его ломтиком ржаного хлеба, продолжил своим хрип-лым, с надрывом голосом:
 — Ветер пью, туман глотаю-ууу!
Чую с гибельным восторгом:
Пропадаю... Пропадаю-уу!
Я коней напою. Я...
 Он рванул крючки воротника форменного кителя и собравшимся в кубрике показалось, будто он душу свою отпустил на волю.

 2.2. Франция. Марсель. Порт. Тягач. Прицеп. Контейнер.

 — Так что, хотите что-нибудь выпить? — повторил Хаддади.
— Воду со льдом, пожалуйста. Нет, лучше безо льда!!
— Вам простую или диетическую?
— Простую, но со льдом. А что тебе, Стив? — Харвей повернулся к Стивену, который лежал в постели, отвернувшись к стене. Пастор не отвечал.
Клацнув ручкой холодильника и забросав льда в железную кружку, террорист ловко опрокинул в нее запотевшую баночку.
— О! Я вижу - ты мастер.
— Да, сэр. Три года в Париже и Ницце не проходят бесследно!
— То-то я смотрю здесь все устроено, — Харвей сделал широкий жест, охватывая все окружающее и, как бы говоря насколько серьезно все сделано, — Буквально космическая орбитальная станция!
 — Почти! — тем же ироничным тоном ответил приверженец ислама, и они рассмеялись.
 — Наш вождь, он есть очень богатый и умный Хозяин, — продолжал Хаддади, — его тренировали американские разведчики для войны против Советов в Афганестане, а теперь он объявил войну самим Америкакерам!
- Это ещё почему? – воскликнули пленники.
- Америкакеры есть самые неверные из всех неверных! Смерть Неверным! Слава Аллаху Всевышнему (Слава Ему!) и его пророку – Магомету (Хвала Ему)!
- Так это он сделал такой контейнер?
 - Сделали работяги. Хозяин купил у северных корейцев несколько новеньких подводных лодочек...
-Что то я не слышал что б корейцы строили...
- Строили Советиы! А наши мастера переставили почти все оборудование с них вот в такие автономные контейнеры. Здесь, как ты видишь, предусмотрено все!
— Да, сделано отлично...
- Регенерация воздуха! Сбор отходов! Аварийный запас воды и еды. А кухня?! Это же высший пилотаж! Холодильник забит мясом и овощами. Проблема только одна - не сдохнуть от ожирения!
— Надежно... Даже в случае войны...
- Очень! Если американские капиталисты или советские коммунисты заварят атомную кашу - мы здесь, в этом контейнере - вне опасности!
— Да. Если, конечно, какая-нибудь “игрушка” не угодит прямо в наш сейф! — добавил Харвей, и они вновь рассмеялись.
 — Кстати насчет ужина: хотите чего-нибудь?
— Нет, что-то не хочется. Быть может Стив, а? — Хирург повернулся к пастору, но тот не отвечал.
— Если вы не будете есть, то я сделаю свет меньше. Я всегда волнуюсь перед таможней и предпочитаю пережить ее во сне. О’кей?
— О’кей! — Харвей, заложив руки за голову, устроился на ровной и чистой постели, правда немного коротковатой для него. Здесь он обнаружил несколько ремней безопасности: точь-в-точь, как на автомобилях.
— Это на случай шторма! — Хаддади внимательно наблюдал за пленниками, — Надежно! Ведь нам предстоит небольшой морской круиз! — он погасил свет.
Вскоре почувствовалось, что тягач тормозит, начались ка-кие-то маневры, наконец, машина остановилась. Они слышали, как шла догрузка контейнера. Довольно быстро лязгнули какие-то замки и в наступившей тишине возник голос:
— Все! Теперь нас закрыли совсем! — просипел, засыпая, Хаддади.
— А как же таможня, а? С этим танком и прочими, “игрушками”?! Не боитесь? — поинтересовался доктор.
— Не волнуйся, парень! Я же сказал: наш Хозяин - умный человек, тренированный ЦРУ! А главное - правоверный мусульманин! Смотри: по документам, в этом контейнере находятся запчасти к тракторам для Вьетнама. Все чисто! И потом, среди французских таможенников тоже люди есть! Им деньги, знаешь как нужны, при ихнем-то жаловании!

2.3. Борт советского конейнеровоза «Николай Кузнецов».

— Ну что, Серега?! Вот тебе и Марсель! А ты, Серега - как птичка в клетке! Не пущають тебя на берег к “загнивающим”... Мать их...так разэдак!
— Не пущають, сучьи коммуняки! Ты, Шурупов прав как всегда!
— А есть ли у нас еще водка, братва?
— Кончай базарить, Володя! И с водкой завязывай! Начальство бля, как узнает - так спишет на берег!
— Да как же оно узнает, ты что ли бля, заложишь? Стукачем заделался, сопляк?
— Палубной команде занять места по рабочему расписанию! — вклинились распоряжения с мостика.
— А я... плевать я, хотел на твое начальство и на всю подхалимскую компанию, вроде тебя, салага!
— Начинаем погрузку! Всем свободным от вахты уйти с палубы! Через три часа снимаемся на Кипр.
— А я, за столько лет болтанки, так ни разу и не сошел на этот ваш “Кииипрр!” — зло передразнил селекторное распоряжение мичман. — Только из иллюминатора-то и видел как американцы, греки, французы и прочая морская братия шастает по кабакам да клевые ****и в открытых машинах подъезжают! А я что?! В этом ****ом Пальмасе мешки всяким дерьмом набивать для своей Натахи, да?! Чтоб она, падла, в Одессе по бульвару в импортных шмотках выпендривалась перед пацанвой? Да-а?! — он рванулся к новому стакану и осушил его залпом. — А мы что, рвань болотная? Не мужики, что ли?! На кой хрен нам этот их бля “ облик”? — мичман ткнул заскорузлым пальцем в красочный плакат  “МОРАЛЬНЫЙ ОБЛИК СТРОИТЕЛЯ КОММУНИЗМА” протянувшийся от переборки к переборке.
Серега отвернулся. Сквозь царапанное стекло иллюминатора он смотрел на суету в чужом порту. Это его первый рейс на секретном “Кузнецове”, и ему хотелось пережить этот рейс без осложнений с начальством.
Конечно, после “Рыбки” он теперь каждые три дня пути видит новый порт, но сойти на берег не разрешается. Это оказалось даже мучительнее, чем на тральщике: там хоть полгода только океан вокруг но, зато - и никакого соблазна!
В кубрик вошли свободные от вахты матросы и младшие офицеры. Звякнув стеклом, Витек, шестой помощник второго механика, неуловимым движением смел со стола в укромное место пустую посуду. Выручая друзей, он завел разговор:
— А что, товарищ мичман Шурупов, это правда что вы ходили на больших “пассажирах” в Америку?
— В Америку? А по всему бля, Тихому- плюс- Карибский- бассейн- ты- не хочешь- салага?
— Э! Да что там Америка! — не удержался Серега, — Ты
лучше скажи Володя, что с нами творится? Вот, например: будет ли существовать СССР, когда мы бля, вернемся в Одессу? Или там уже будет Самостiйна Украiiна? Кому достанется флот? С кем бля пойдет народ?
— Не те дела пошли, братва, не те... Кто бы и куда бы ни пошел - мы бля, как были голытьбой, - так и останемся! К власти и богатству опять прорвутся те, кто уже сейчас у власти! Те, кто сегодня ворует вагонами. Вот они-то и выиграют от Пе-ре-стро-й-ки!
— Ага, мичман прав! Теперь они будут воровать не вагонами, а эшелонами! — воскликнул совсем молодой матросик, и все дружно рассмеялись.
— Над чем смеетесь, пацаны? Над собой же смеетесь…, — зло рявкнул Шурупов. — И что же мы за народ бля, за такой, несчастный… А?!
— Ну, почему же несчастный, мичман? — вмешался один из младших офицеров.
— Да вот, товарищ младший лейтенант, все из говна бля, вылезти не можем! — воскликнул бард и, ударив по струнам, запел:
— Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов!
Моряки подхватили песню нестройно и со злостью:
— Кипит бля, разум возмущенный ... Но в смертный бой вести готов!

Стоя на крыле капитанского мостика Стасис Мацкявичюс (Капитан Первого Ранга), наблюдал за погрузкой вверенного ему контейнеровоза. Время от времени поднося к глазам бинокль, он осматривал территорию ночного порта.
Он видел снующие вдоль терминалов автомобили, какието механизмы, группы людей. Стасис наблюдал как очередной контейнер, раскачиваясь на тросах башенного крана, переносится на корабль и исчезает в темном провале открытого трюма.
В поле зрения капитана были и матросы отряда особого назначения, притаившиеся у крупнокалиберного пулемета в носовой части палубы. Посторонний взгляд не мог бы различить артиллерийскую установку среди разнообразных палубных механизмов корабля.
Ролкер “Николай Кузнецов” выполнял грузовые перевозки на Черном и Средиземном морях, внешне ничем не отличаясь от судов подобного типа. Только специалист обратил бы внимание на то, что надстройка этого корабля выше стандарта, а мачта усеяна антеннами самых причудливых форм.
Мацкявичюс командовал этим кораблем уже второй год. После аварии на атомной подводной лодке «Навага», где он служил помощником командира, его перевели на Черноморский флот. Присвоили звание Капитана Первого Ранга, назначили командовать контейнеровозом. Такой перевод был безусловно пощечиной.
Перевели Мацкявичюса! Единственного офицера подлодки проекта «667-А», который неоднократно предупреждал о падении дисциплины на ракетоносце и, как следствие этого, о неудовлетворительном контроле за радиационной обстановкой на корабле. Рапорты его один за другим ложились в стол командира корабля. Когда же произошла трагедия, то командование флотом, уязвленное тем фактом, что среди офицеров только он, литовец, оказался предельно дисциплинированным, представило Стасиса к повышению в звании. Но фактически унизило - переведя его, боевого офицера Северного Флота, с Атлантики  на Черное море!
С боевого подводного крейсера -  на эту шпионскую фелюгу!
Мацкявичюс ненавидил этот корабль и собранную на нем команду... таких же неудачников, как и он сам.
Начальник управления КГБ на флоте был предельно краток, инструктируя его:
— Исполнять обязанности капитана ролкера в рамках международных судовых законов. Не вмешиваться в работу разведывательных служб, базирующихся на корабле, поддерживать дисциплину в команде, обеспечивая секретность. В случае чрезвычайного положения командование ролкером переходит к начальнику разведывательных служб, который подчиняется только Председателю названной Организации.
Внутренняя жизнь на этом корабле сложна и противоречива. Рядовой состав меняется с каждым рейсом - в целях секретности. Исключение составляют командный состав и десантно-оперативный отряд, обеспечивающий защиту судна. Этот отряд состоит из головорезов специальных войск Организации.
Так они и со-существуют, начинив корабль как слоеный пирог: “особая” и “простая” команды не контактирующие между собой.
Стасис перевел бинокль на удаленную часть порта: туда, где мол примыкал к причалу. Около бара, свесив длиннющие - в ажурных чулках ноги с крыши старенького автомобильчика, две брюнетки поджидали клиентов.
В мощный бинокль было видно что это две дешевые замухрышки.
Стасис поморщился, как бы окунувшись в затхлость меблирашки... Передернув плечами, он опустил бинокль и ушел с мостика в рубку.
— Загрузка семьдесят процентов! — доложил вахтенный. — Радио из Москвы!
Не отвечая, капитан прошел в штурманскую.

Капитан-лейтенан Семен Баллицер склонился над картами. Он приветствовал вошедшего командира и доложил:
— В семь сорок пять снимаемся на Кипр! Получено штормовое предупреждение: на траверзе Корсики возможна встреча с антициклоном. Ветер северовосточный, 9-11 баллов. Дождь. Волнение моря до семи баллов.
Стасис с удовольствием смотрит на штурмана -молодого, подтянутого офицера.
“Как, должно быть, счастлив этот еврейский мальчик, пробившийся к темносинему заветному кителю, — думает он. — Его лицо еще сохраняет восторг студенческих лет в академии. Но понимает ли он, что выше этого звания “капитанлейтенант” ему вряд ли удастся подняться в такой стране...”
Мацкявичюс удовлетворенно кивнул и вернулся в рубку. Привычная деловая атмосфера, царящая здесь, не радовала Стасиса, как это бывало на ракетоносце. Едва слышимый рокот, доносящийся из машинного отделения, тихие переговоры по рации, мигание сигнальных лампочек и отрывочные команды вахтенного не могли отвлечь капитана от ощущения в нагрудном кармане кителя, членского билета КПСС. Билета, с вложенным в него заявлением о выходе из рядов партии коммунистов-большевиков. Это уже не первое, написанное им заявление “О выходе из КПСС”... Наверное и не последнее, которому суждено попасть в корзину для бумаг.

2.4. В трюме советского конейнеровоза «Николай Кузнецов». В одном из контейнеров.

Соблазняя, она грациозно изогнулась в смертельно-опасном прыжке и ее серебристо-коричневый хвост исчез в изумрудной зелени. Кроны сосен лучами выбрасывали терракотовые, остро пахнущие смолой и хвоей, стволы. Он рванулся на ее зов изо всех сил вверх, срывая когти о кору, мчался по могучему дереву, и все вместе закружилось вокруг него в бешеном темпе погони…
Сквозь ритмичные удары своего сердца он уже явственно различает ласковое прикосновение ее шерстки. Он не успел понять почему треснула, предательски надломилась ветка. Распластав лапы и свечой вытянув хвост, он проваливается, падает в черную пропасть, превращаясь в ужас и крик...
Удар падения оказался на удивление мягким.
Он тут же поднял голову с мокрой подушки и увидел склонившегося над ним Стива.
— Проснись, да проснись же, Харвей! — Стивен трясет его, заставляя проснуться. — Не надо кричать...
— Авария? — переводя учащенное погоней дыхание, спро-сил Харвей. Внутренности сводила тошнота, рот наполнился горечью, — Мы падаем? Похоже, что мы вместе с этим гробом про-валиваемся в преисподню!
— Похоже, что нет... — пастор вернулся на свою койку. — Впрочем, я не знаю, — и он снова забылся...
— Не стоит беспокоиться, сэр! — Хаддади протягивает стакан апельсинового сока. — Нас грузят на корабль!
“Какой корабль?!” — хотел спросить Харвей, но вспомнил предупреждение Ави. Только сейчас он окончательно проснулся, недоумевая, что это ему вдруг приснилась любовь между белочками?!
— Слушай, Хаддади, к чему это, если снятся белки, да еще занимающиеся любовью?! Точнее - если я сам себя видел во сне белкой?
— Что есть “бьелька”? — переспросил араб. Харвей собрался было подробно объяснить ему, но в ту же секунду покачивание контейнера сменилось резким спуском и внезапной остановкой.
— Это все! — воскликнул Хаддади, колдуя на кухне откуда распространялись аппетитные запахи. Щелкнув клавишей магнитофона, террорист запустил бешеный рок-н-ролл. Музыкальный ураган выбросил Харвея из тесной оболочки пленника. Двигаясь в истерическом танце он поднял с по-стели пастора, заставил его подчиниться ритму. Они танцевали до изнеможения подхлестываемые горячительной музыкой и дикой какофонией, которую устроил Хаддади, стуча ложками по пустым банкам, бокалам и кастрюлям. Танцуя, они ухитрились выпить по рюмке коньяка.
— Таких веселых заложников я еще не возил! — приговаривал араб, снова наполняя рюмки. — Давайте выпьем за нашу встречу!
— Я вполне бы мог обойтись без этой факаной, встречи! А ты, Стивен Киш?
— А я — тем более!
— Но выпить-то нам не мешает, верно?
— Этот араб прав - жизнь продолжается! — Харвей взгля-нул на пастора. Тот, раскрасневшийся от танца, уставился на рюмку, словно видел ее впервые в жизни. — Здравствуй, Стивен! Ты как, в порядке? Знаешь, я уже беспокоился из-за тво-его молчания: уж не потерял ли ты разум?... Вместе с девственностью!
— Это не смешно. Не стоит иронизировать. Сказано: “Кого люблю — того наказываю!” — тем и велик Господь... Тем более, что меня есть за что наказывать...
— Да?!! — доктор сильно удивлен таким откровением. — Что ты этим хочешь сказать?
— Да. Я знаю, за что Господь карает меня. Ты думаешь, я родился пастором? С Библией в руках?
— Похоже, что да!
— Ошибаешься. Прежде, чем я пришел к Великой вере, я...Я много в этой жизни сделал неправильного. Проще говоря - много грешил. Да и вошел-то в настоящую жизнь через страшные ворота…
— Это как?
— Моя взрослая жизнь началась... Мои терзания начались с... группового изнасилования…
Хирург аж свистнул.
— Н-да... я был вторым...

2.5. Борт советского конейнеровоза «Николай Кузнецов».

“Николай Кузнецов” выходит из Марсельского порта. Капитан Первого Ранга Стасис Мацкявичюс стоит на ходовом мостике.
Неяркое солнце отражается в золоте капитанских нашивок. Лазурное в этот утренний час море не радует его как обычно. Стасис следит за полетом белых чаек, пытаясь унять бурю, разразившуюся в его душе. После вильнюсских событий Стасис постоянно имеет при себе крошечный радиоприемник - несмотря на строгий запрет Организации иметь на корабле личные радио- приемники.
Услышанные перед отплытием новости и породили его душевное смятение: США создали антииракскую коалицию. Приближается война с Ираком. Судя по силам, прибывающим в район Персидского залива, приближается мировая война.
К настоящему моменту правительство СССР никак не проявило своей позиции, выдвигая лишь стандартные, ничего не стоящие призывы к мирному урегулированию конфликта. Тем не менее, “Николай Кузнецов” продолжает рейс. Стасис не сомневается в том, кто является истинным получателем “запчастей к сель-скохозяйственной технике”, столь тщательно охраняемых! Он саркастически усмехнулся. Считая себя гражданином свободной Литовской Республики, Стасис уверен, что политика Литвы больше не является политикой Москвы.
“Нет, я больше не намерен служить советам!” — подумал Мацкявичюс и ушел с мостика. Корабельный ревун бросил прощальный клич французскому берегу. Не задерживаясь на докладах офицеров о ходе рейса, капитан прошел в штурманскую, плотно закрыв за собой дверь...
— Товарищ штурман, — обратился он к Баллицеру, — Доложите навигационную обстановку!
Выслушав доклад офицера, Стасис распорядился:
— Подготовьте маршрут для аварийного захода в порт Неаполь. Все необходимые расчеты. Основывайтесь на получении штормового предупреждения.
Штурман в недоумении взглянул на капитана и кивнул.
«Недавняя метеосводка не предвещала ничего экстраординарного. “Николай Кузнецов” способен ходить и в более сложных метеоусловиях!» -промелькнула мысль но он рапортовал по уставу:
— Есть, товарищ капитан первого ранга!
Видя некоторую растерянность и удивление на лице штурмана, Стасис обнял его за плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:
— Война Сеня. США и их союзники — против Ирака.
— А наши, наши-то с кем? — выдохнул пораженный штурман.
— Сеня, кто “наши” ? Коммунисты? Обманутые народы? КГБ?! Кто - “наши”, Сеня?
— Вы получили приказ о заходе в Неаполь, минуя… “этих”, — Баллицер многозначительно показал в направлении нижних, секретных палуб.
— Нет, штурман. Как гражданин свободной Литовской Республики, я не допущу, чтобы судно под моей командой доставило грузы врагам ДЕМОКРАТИИ. Даже если мы везем действительно, макароны!
Капитан-лейтенант Баллицер в изумлении молчит. Возвышенная речь командира, блеск его глаз можно было бы принять за помешательство, впрочем, международная обстановка...
- Нет, Сеня. Я - не сумасшедший! Я просто… больше не иду на поводу у “Советов” и КГБ!
«Это бунт. Бунт на корабле, во главе мятежа - сам капитан! Это просто невероятно!» -подумал штурман.
“Угон советского ролкера”,
“Захват мирного, советского сухогруза агентами мирового империализма!”
Газетные заголовки и лица родных смешались в воображе-нии штурмана. Видя его нерешительность, Мацкявичюс наступает:
— Тебе хочется нового Афгана, Сеня? Неужели ты не понимаешь, что если коммунисты опять помешают Штатам и их союзникам, то весь мир захлестнет исламско-коммунистическая чума! Ты хочешь этому помочь?! Ты хочешь быть с КГБ?! Ты, хочешь своим бездействием, помочь Саддаму разграбить Кувейт, сбросить Израиль в море, сжечь газами его население?! Ты этого хочешь?! А я этого не хочу - и не буду больше игрушкой в грязных руках! Не буду оловянным солдатиком!
— А как же...
— Ты имеешь в виду гэбистскую шушеру на корабле? Нейтрализуем! Как ты думаешь, на кого из офицеров я мог бы положиться?
— Не знаю…. Из стариков, пожалуй, только Шурупов…
— Я тоже о нем подумал. Значит так: готовь все расчеты для захода в Неаполь, но никому ни слова! Разыщи Шурупова. Но не по связи - лично! Передай, что с девяти тридцати я жду его в своей каюте. Дальше - ни слова. Понял?
— Так точно, товарищ Капитан Первого Ранга!

Замысел Мацкявичюса отчаян и прост: находясь в зоне шторма, максимально приблизиться к Сардинии. На траверзе острова изменить курс и, подавая сигнал SOS, на полном ходу идти к Неаполю. Конечная цель - сдать шпионский корабль со всем содержимым командованию NATO. Необходимо продержаться всего несколько часов: Средиземное море полно кораблями США и их союзников. Возможно, удастся осуществить этот план без вооруженного конфликта. Главное: блокировать подходы к рубке и арсеналу. Не допустить прорыва сюда головорезов из особого отряда. Но без поддержки Шурупова и его людей - можно и не начинать... У Шурупова есть свои счеты с коммунистами, но пойдет ли он на нарушение устава?

«Николай Кузнецов». Трюм. Контейнер.

— Как это могло случиться, Стивен?
— Нашей жертвой стала дочка фермера, которая привозила молоко в школу. Пышненькая такая вся... Грудочки - как шарики, попочка - как булочки. Сам знаешь, как в этом возрасте соблазняют округлости...
— А в каком возрасте они не соблазняют?
— Ты же знаешь, какой столбняк в юности! Прости меня, Господи! Как далеки мы от путей Твоих прямых!
— И что же дальше?
— Банальная история...
— Она что, умерла? Покончила с собой? Тебя посадили?
— Нет. Обошлось без скандала. Она никому не пожаловалась. Но когда родился младенец, она подкинула его мамаше “заводилы” - того, кто все это придумал и был первым. Подкинула, а сама укатила в Лондон. Однажды я видел ее в кино…
— Сидели рядышком, ворковали?
— Нет. Она была на экране. Стала порнозвездой, номер один. Да... А со мной вот, Господь рассчитывается...
— Ты хочешь сказать, что происходящее с тобой, нами... Все это... не случайность?! -  тяжелый комок подкатил к горлу Харвея.
— Конечно не случайность. Всему свое время. Как сказано у Екклесиаста: “...время убивать и время вра-чевать... время разрушать и время строить...”
— И еще что-то про камни, кажется?
— “Время разбрасывать камни и время собирать камни...” — пастор глубоко задумался и, как бы мысля вслух, продолжил:
— Ну, что ж, разбросал я достаточно. Видно, пришло время собирать!
Неожиданный, сильный удар по контейнеру, грохот металла прервали рассказ пастора.
— Шайтан! — выругался Хаддади и тут же перевел сам себя на английский:
 — Видимо, наш контейнер в нижнем ярусе. Неопытный крановщик уронил другой контейнер на нас. Не волнуйтесь, это не опасно!
Залпом осушив рюмку пастор снова лег, а доктор подсел к разделяющей отсек решетке - поближе к арабу.
— Твой английский язык, действительно хорош!
— Я же говорил: большой опыт в ресторанах и отелях.
— Ты не такой, как другие… гм... как другие... ваши... гм… люди…
 — Я - не такой? Просто они - боевые ребята! Им не до обра-зования! А я что? Я - так, мелкая рыбка! Мне деньги нужны, дол-лары. Хочу открыть собственный ресторан…Даже место присмотрел...
— Наверное, в Нью-Йорке, или в Париже?
— Куда мне! Там ведь и так полно наших! Конкуренция, знаешь какая?! Нет, я - куда подальше! Я нашел, — бандит перешел на шепот, — представляешь, я нашел остров, весь покрытый “зеленью”, абсолютно весь!
— Необитаемый, что ли, в джунглях?
— Ха! Это такой остров, на котором собрались самые крупные банки и всякие, там, “Фонды доверия”, подальше от своих правительств, налоговых ведомств, а главное - подальше от своих вкладчиков! Банкирам - им тоже, кушать хочется, а рестора-нов на Кайманских островах, как мне рассказал один верный человек из охраны Хозяина, еще недостаточно… Так что, я работаю ради долларов, ради “зелененьких”! Платят хорошо - и ладно! Я что, я - перевозчик. Я в безопасности. Не то, что мой брат: на нем нет живого места - столько ранений! Он - идейный боец ИСЛАМСКОЙ Р-революции! А я - мелкая рыбка. Сдал товар - принял товар, получил свои “зелененькие”: Слава Аллаху!
— За какую же идею сражается твой брат?
— Мы боремся за торжество Ислама, за Царство Аллаха и его пророка Магомета! Мы должны убить всех неверных и, преж-де всего, - этих вонючих израильтян! Израилю нет места на земле!
Хаддади преобразился из услужливого, масляного метрдо-теля в дико вращающего глазами, кровожадного террориста.
— Газават! Да здравствует священный Джихад! Смерть неверным! Смерть еретикам!
Взметнулось зеленое полотнище. Отсек превратился в за-полненную толпой площадь.
Над площадью носятся выкрики, вой полицейских сирен, шлепанье огромных флагов-транспарантов:
“Долой израильских оккупантов!”,
“Отдайте нам нашу землю!”,
“Смерть Соединенным Штатам!”,
“Смерть Советам!”,
“Иерусалим - столица Всемирного Исламского государства!”

Харвей задохнулся в вони удушающего
дыма: толпа  подожгла и высоко вздернула на пиках  чучело американского президента и звездно-полосатый флаг. 
Из-за угла выкатились полицейские бронемашины. Первая из них остановилась иссторгнув поли-цейских в бронежилетах и касках.
— Разойтись! Всем покинуть площадь! — призывал громкоговоритель, установленный на другой бронемашине, — Через минуту мы применим резиновые пули и слезоточивый газ! Всем покинуть площадь! Эта демонстрация не разрешена муниципалитетом!
Толпа отвечает градом камней и бутылок, опрокидыванием автомобилей. Опустив забрала своих шлемов и с дубинками на-изготове полицейские ринулись в толпу.
Харвею показалось, что сейчас его арестуют как “зачинщика”, а ведь ему всего год остался до окончания медицинского факультета.
Он начал протискиваться сквозь бушующую, изрыгающую ругательства толпу, но слишком поздно: прямо на него выкатился броневик, и из установленного на нем водомета жесткая струя ударила прямо в лицо...
 — Наше дело победит! Во славу Аллаха и его пророка Магомета! Смерть неверным! — продолжает скандировать Хаддади и, хлопнув пробкой шампанского, попал пеной в лицо американского хирурга.

Склянки пробили двенадцать. Волнение моря усиливается с каждой милей. Моросит дождь.
— Командир на мостике! — рявкнул вахтенный.
Старпом Проценко, неотрывно следящий за экраном радара, оглянулся. Удивленный появлением капитана в парадной форме, при кортике и орденах, Проценко не обратил внимания на старшину, который вошел следом за капитаном и немедленно приступил к задраиванию всех дверей.
— Здравия жел... — старпом осекся: только теперь он заметил, что у старшины за спиной, болтается “Калашников”. Почуяв неладное, Проценко рванулся с красному телефону, но наткнулся на направленный в него ствол пистолета.
Прикрывая капитана, старшина удерживал под прицелом своего автомата четырех находящихся в рубке офицеров. Остановившийся у входа в свою выгородку радист, кинулся, было, к передатчику, но удар штурманской чертежной доской опрокинул его под стол.
— Всем оставаться на местах! Слушай мою команду! — голос капитана перекрывал завывания шторма. Через окна рубки, заливаемые дождем, было видно как вздымается вверх и затем проваливается в серую бездну нос корабля. Гигантские волны обрушиваются на судно, норовя опрокинуть его. Качка заставляет всех держаться за поручни.
— Я, как представитель свободной Литвы, я объявляю ролкер “Николай Кузнецов”, выстроенный на верфях Прибалтики, собственностью Республики!!!
— Но, Товарищ Капитан Первого ранга...
— Никаких “но”, старпом Проценко! Приказываю: курс девяносто семь градусов юго-восток. Средний ход!
— Есть! — рулевой ложится на новый курс, проложенный штурманом на карте.
— Ты, предатель! — завизжал старпом, бросаясь на капитана. Но его кулаки только мелькнули в воздухе: старшина, ловко выставив ногу, а качка скорректировала падение старпома на тумбу штурвала, и Проценко затих.
Зазвонил телефон внутренней связи. Шурупов доложил, что герметизация отсеков корабля закончена. Это означало, что личный состав, гэбисты и особый отряд заперты в своих кубриках и каютах. Перекрыты подходы к машинному отделению, на все палубы, к ходовой рубке.
Это была бескровная победа — теперь ничто не может помешать Стасису осуществить задуманное!
Погода ухудшилась. День превратился в мрачное безвременье, разрываемое всполохами молний. Грохот волн, обрушивающихся необъятными потоками воды, сотрясал корабль. Вся чаша моря, казалось, вознеслась над кораблем и вот-вот, эта черно-серая громада воды и неба раздавит его...
— Держать нос на волну! Малый ход! Курс девяносто семь! — распоряжается капитан.
Красный телефон, для связи с секретными службами корабля, впервые за весь рейс подал сигнал.
— Капитана к аппарату.
— Капитан Первого Ранга Мацкявичюс у аппарата!
— Назовите пароль!
— Северное сияние. Назовите отзыв!
— Полярная звезда! Здравия желаю, товарищ капитан. Что у вас там происходит?
— Шторм десять баллов, товарищ Звезда!
— Я понимаю, что шторм. Что происходит с курсом?
— Маневр для обеспечения плавучести корабля, товарищ Звезда!
— Но почему так резко и без согласования с нами? Вы сбили настройку наших антенн на спутник связи!
— При благоприятных условиях - вернусь на прежний курс!
Мацкявичюс бросил трубку, гомерически расхохотавшись:
— Командуй своими шпионами, дерьмовый чекист! Штурман! Отключить бортовое радио и систему внутренней связи!
— Бортовые системы связи отключены, товарищ капитан!
— Отлично. Нам больше не о чем с ними разговаривать! А теперь включить автоматический радиопередатчик сигналов SOS. Полный вперед!
Завыл, застонал корабельный ревун, подавая сигнал “Тревога”.
— Тревога! Всему личному составу! Корабль пытается захватить изменник Родины Мацкявичюс. Всем службам: принять меры для ареста предателя и возвращения корабля на курс! – раздалось из репродуктора общекорабельного радио.
— Штурман, я же приказал отключить бортовые системы связи!
— Так точно, товарищ капитан первого ранга, я их и отключил!
Стасис ринулся в радиорубку. Споткнувшись, о тело радиста, он чуть не упал. Аппаратура выключена, лишь тревожно мигает глазок автопередатчика SOS. Но корабельное радио продолжает монотонно вещать:
— Всему личному составу…
Это - роковая неожиданность. Капитан не знал всех секретов корабля, которым командовал!
— На мостике! — продолжаются тем временем радио-команды начальника раз-ведслужбы, — Немедленно прекратите своеволие! Вернитесь на заданный курс! Машина! Малый ход! Стоп, машина, мать твою!..
Стасис щелкнул тумблером:
— Всем на корабле! Наши секретные службы скрывают от личного состава подготовку к войне, которая начнется между США и Ираком. Сегодня весь мир поддерживает США. Даже большинство арабских стран! Только СССР не занял определенной позиции. Как гражданин свободной Литв... — речь капитана оборвали несколько выстрелов, прозвучавших одновременно: старпом, очнувшись и не поднимаясь с пола, стрелял в капитана, но старшина опередил его, выстрелив из автомата.
— Как гражданин свободной Литвы, — продолжал с еще большим воодушевлением капитан, — я не могу допустить доставку нашим кораблем грузов для врага человечества или его союзников! Поэтому я намерен сдать подчиненный мне корабль представителям НАТО!
Стасис отключил радио.

2.6.  «Николай Кузнецов». Трюм. Контейнер.

Вспотевший Хаддади жадно лакал шампанское, а Харвей утирая пену с лица, повернулся к смеющемуся Стивену:
— Почему ты смеешься, Стив? Это же страшно…Ты посмотри, что с ними творится, когда они говорят об Аллахе, Джихаде и прочем. Может быть, это и есть настоящая религия, если она так их… зажигает, и они с радостью идут на смерть ради нее!
— Да, неверный! Ислам - правильная единственная религия и МЫ - его бойцы, скоро докажем его торжество всему вашему факаному миру! - провозгласил “боец невидимого фронта”.
— Я видел, что с тобой творилось, Харвей, пока он здесь митинговал! Все это предсказано в Библии, — Стивен утирал слезы, выступившие от смеха.
— Что предсказано: Ислам? Арабы? Международный терроризм?
— Ну, конечно! Если бы ты сам ее читал, то смеялся бы сейчас, как и я, а не попал бы под гипнотическое воздействие маньяка! Есть книга Бытия - это начало Библии, Ветхий завет. Ты про Авраама и Сару слышал?
— Конечно. Это что-то про евреев. Но точно не помню. Они были как Адам и Ева, да?
— Не совсем. Они были прародителями евреев и арабов.
— Так что, евреи и арабы - братья?!
— Ну, конечно! Коротко эта история выглядит так: Сара всю жизнь не могла иметь детей, и когда Господь заключил третий завет с людьми - это с Авраамом, насчет обрезания, - она родила мальчика, которому дали имя Исаак. Но до того, до завета, когда Сарра уже и не мечтала забеременеть, она просила Авраама “…войти”, как пишет Библия, к их служанке - арабке по имени Агарь, чтобы та родила ребенка от Авраама к ней, к Саре “…на колена”. Авраам, конечно, воспользовался такой идеей и переспал с красавицей Агарью.
Агарь, “Увидев же, что зачала, она стала презирать госпожу свою”, то есть – Сарру, которая пожаловалась Аврааму. “Авраам сказал Саре: вот, служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно. И Сара стала притеснять ее…”, то есть притеснять Агарь. “…И она убежала от нее. И нашел ее Ангел Господень у источника воды в пустыне, у источника на дороге к Суру”. В конечном счете, Агарь родила сына, которого назвали Измаилом.
Это случилось до того, как Авраам - богатый халдей (что означает, язычник) - доверился Господу, воскликнул «Хинени!», то есть - «Вот Я!»
Так что, когда Сара родила, как и обещал ей Ангел Господень, после заключения завета и обрезания всего мужского пола, в том числе Измаила, то это уже был второй ребенок от Авраама!
— Ну и ну! Этот рассказ - прямо как со страниц желтой прессы! Но я не пойму, что ж смешного в том, что ты видел сейчас, и вообще в этой кровавой ненависти между народами-братьями?
— Смешно поведение Хаддади. Особенно в сопоставлении со сказанным об арабах самим Господом, устами ангела, посланного к Агари в пустыню.

«Николай Кузнецов».

Теперь, когда весь личный состав оповещен о происходящем, ситуация в принципе изменилась. Судя по курсу и ровному ходу, в машинном отделении пока подчинялись капитану Мацкявичюсу. Но как поведут себя остальные?
Капитан даже не догадывался, что на секретных палубах имелся другой капитанский мостик - точная копия настоящего! Но мостик-дублер располагал большими оперативными возможностями, чем настоящий.
Сигнальный глазок автопередатчика SOS мигает, но сигналы передаются не на антену и затем в эфир, а по кабелю вниз - на мостик начальника разведывательной службы!
Не знал Мацкявичюс и о том, что в фарватере “Николая Кузнецова” постоянно следует подводная лодка КГБ. Задачами этой подлодки были защита роллкера от нападения вражеских спецслужб и немедленное уничтожение контейнеровоза в случае непредвиденных событий.
Гидроакустическая картина вокруг корабля которой пользовался Мацкявячус была ложной - раз и навсегда благоприятной, подаваемой через кабель с мостика-дублера. Истинную подводную обстановку знал только начальник разведслужбы.
В этом дьявольском хитросплетении был один момент, который мог бы рассмешить Мацкявичюса: начальник секретных служб корабля не знал, что подай он сигнал SOS (с мостика-дублера) - и подводная лодка ответит мощным торпедным залпом. “Кузнецов” будет уничтожен!
Не зная ничего об этом, Стасис все еще надеется на скорый подход кораблей США или их союзников.
— Командир отряда особого назначения! Приказываю всеми возможными средствами захватить корабль! Преступников на капитанском мостике живыми не брать!
Зазвонил телефон. Шурупов взволнованным голосом доложил, что по всем палубам корабля раздаются выстрелы — офицеры пытаются выбивать замки кают и кубриков.
“На то, чтобы отбить капитанский мостик, им понадобится пара часов. К этому времени рядом уже будут корабли НАТО” , — думает Мацкявичюс.
— Что с эфиром, Семен?
— Ничего нового. Похоже, нас не слышат. Или не понимают.
— Или не хотят понять... — сказал Стасис.
Где-то в глубине корабля раздался взрыв. Завизжали пожарные сирены. Последовали еще несколько взрывов. Капитан рванул телефон связи:
— Шурупов, Шурупов! Что у тебя?!
— Солдаты отряда особого назначения взрывают переборки! Гранатами! Они уже продвинулись к... — в телефоне послышался взрыв, крик и... тишина…
— Шурупов! Шурупов! Володя! — надрывается в крике капитан, но телефон молчит.
— На мостике! Слушай приказ! Всем покинуть мостик! Сюда прорываются солдаты особого назначения. Я не хочу, чтобы вы гибли как соучастники. Я сам встречу их! Старшина, оставьте оружие и уходите! Все немедленно уходите!
— Но, товарищ Капитан Первого Ранга, — пытается спорить штурман.
— Нет, Семен! Уходи! Я приказываю: все уходите!
Мостик опустел. В луже крови валяется старпом. В собственной блевотине - радист. Приготовившись к обороне Мацкявячюс занял позицию у штурвала, удерживая корабль против волны. Он все еще рассчитывает на сигналы SOS.
Стасис видел, как Семен, неловко схватившись за страховочный фал не удержался на мокрых сходнях и, ударившись о выступ надстройки, черной птицей рванулся в бездну моря.
Продолжает выть сирена тревоги. К ней присоединились сигналы противопожарной защиты и грохот взрывов.
— На мостике! Прекратите сопротивление! Вы окружены!
— Якорь тебе в глотку! — капитан выругался и сменил магазин в автомате.
Неожиданно в потоках белой пены, заливающей верхнюю палубу, на самом носу, он увидел суетящиеся фигуры. Мгновение спустя заговорил носовой пулемет. Вдребезги разлетелись стекла смотровых окон рубки, кромсая осколками лицо Мацкявичюса, тут же умытое холодными и солеными брызгами занесенными ветром. Пули стучат по обшивке, разбивают стекла приборов, но достать капитана, который занял стрелковую позицию, спрятавшись за тумбой штурвала, пули и осколки не могут.
— Врешь, собака! Меня так просто не возьмешь! Хохот капитана перекрывал хаос шторма. В боковом иллюминаторе мелькнула тень, за ней другая.
— Давайте! Добро пожаловать на территорию Литвы!
Сверху упали какие-то тросы и, почти сразу, на них повисли десантники. Капитан выпустил очередь из автомата, веером распределяя смерть. Двое солдат упали, один безжизненно повис вниз головой.
— Получили, фашисты, получили! — ликует капитан.
В следующий момент по тросам спускаются еще трое... Стасис лишь видит взмах руки и летящий на него предмет...
Взрыв противотанковой гранаты своротил балки надстройки, разорвав ходовую рубку и превратил все внутренности ее в оплавившийся металл…


«Николай Кузнецов». Трюм. Контейнер.

— Рассказ из «желтой прессы»? — ухмыльнулся Стивен. — Что ж: “ничто не ново под Луной!” как сказал Екклесиаст. Да... Так про арабов... Самое интересное впереди: Ангел сказал про будущее ее сына, Измаила, буквально так...
Пастор достал маленькую Библию и, полистав ее некоторое время, продолжил:
— Ага, вот это место, слушай! “И сказал ей Ангел Господень: «Умножая, умножу потомство твое, так что нельзя будет, и счесть его от множества». И еще сказал ангел:«Вот ты беременна и ро-дишь сына, и наречешь ему имя Измаил; ибо услышал Господь страдание твое. Он будет между, людьми, как дикий осел; руки его на всех и руки всех на него; жить будет он пред лицом всех братьев своих»”.
— Ну и ну... Все точно!
— А знаешь, что означает на древне-арамейском языке “Измаил”?
— Оно означает — “Ты Бог, слышавший меня”.
— Так как получилось, что кровные братья стали кровными врагами?!
— Это длинная история, но в ее начале опять же библейская легенда. Сарре не понравилось, что сын служанки насмехается над ней, когда она кормит Исаака, кроме того, Агарь стала себе позволять больше, чем дозволено служанке. Кончилось тем, что Авраам, по совету Господа, отпустил служанку с сыном…
В этот момент раздался грохот падающего тела, звон рассыпающейся посуды.
Увлеченные разговором, Стивен и Харвей забыли про усиливающийся шторм и про Хаддади. Налакавшись шампанского, Боец Исламской Революции уснул сидя. Упав с табурета, этот представитель арабской национальности, очнулся и немедленно врезался в их просветительскую беседу:
— Отпустил?! Да он их выгнал одних, без еда и вода в пустыню. Шайтан! Беспомощный женщина и маленький ребенка, он их выгнал, как дикий собака!
— Это не совсем так, — мгновенно парирует выпад пастор.
— Книга Бытия говорит, — он вновь полистал Библию. — Ага, вот как это было: “Авраам (после обета с Господом Авраам стал называться Авраам, а Сара - Саррою), встал рано утром и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плеча и от-рока, и отпустил ее!!”
— Благодетель, факаный! Папашка! “Отпустил в пустыню…” Вот, я тебя отпущу в пустыню, тогда увидишь… Подлый христианин!
— Но ведь на то была воля Господня! — воскликнул Стивен. — Да, смотрите, как написано: “Но Бог сказал Аврааму: «Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; во всем, что скажет тебе Сарра слушайся голоса ее; ибо в Исааке наречется тебе семя. И от сына рабыни Я произведу народ, потому что он - семя твое»”!
— Так что не надо нас пугать лозунгами о несчастных женщинах и детях! — высказал свою точку зрения американец.
— Авраам, когда отпускал рабыню, уже знал, что она не пропадет, хоть и заблудится в Вирсавийской пустыне, понял?!! — продолжает пастор.
— Заткнись, неверный! — террорист угрожающе схватил пластиковую вилку, но корабль опять резко бросило на правый борт и Хаддади, чтобы снова не упасть, вынужден был схватиться за край стойки.
— Будь проклята эта болтанка, как она мне надоела, Шайтан! — ругался он. — Эй! Вы, там, наверху! Что, корабли водить разучились, а? А вам, книжники, советую заткнуться насчет вашей факаной Библии! Нет Книги, кроме Корана! Нет Бога - кроме Аллаха! Нет Пророка - кроме Магомета! Ясно?! А теперь - в постель, Шайтан, пристегнуться ремнями и что б было тихо, я спать буду!!!
— Я не переношу качку... — безнадежно сказал пастор, занимая позицию возле унитаза.
— А я, редко плавал по морю. Даже не знаю... Во всяком случае, в автомобиле и самолете меня не укачивает... — проговорил было хирург, но вдруг корабль провалился куда-то еще глубже и с резким, одновременным наклоном влево. Тут Харвей понял, что и он не переносит качку.
— Я сказал: лечь и пристегнуться! Возле подушек пластиковые пакеты - если захочется поблевать! — Хаддади повторил, как магнитофон, даже не глядя в сторону “неверных”. Выключил освещение и захрапел.
— Пастор, я думаю, следует прислушаться к совету... — не договорив, Харвей утыкается в пакет.
Отрыгнув, Стивен, пошатываясь, добрался до кровати и обрушился на нее вместе с очередной волной.

В штормовом море. Борт подводной лодки КГБ.

Перехватив шифровку с “Кузнецова”, капитан подводной лодки сопровождения отдал приказ к всплытию “под перископ”. Содержание шифровки не оставляло сомнений в необходимости уничтожения корабля.
Прильнув к окулярам перископа, командир увидел “Кузю”, как ласково прозвали этот корабль, в кулуарах Организации.
“Кузя” отчаянно сопротивлялся натиску волн. Из его разрушенной надстройки валил дым, вырывались языки пламени, кто-то с помощью прожектора передавал сигналы SOS.
— Ёб вашу мать, революционеры чертовы! — не стесняясь однополчан, выругался командир.
“Сорвали таки, рейс интернациональной помощи, ****и!” — это он уже подумал, а вслух приказал:
— Торпедные аппараты к бою, твою мать! Погружение пятнадцать метров!
Командир сложил и опустил перископ, приказал штурману рассчитать обратный курс на Севастополь.
— Есть погружение на пятнадцать метров!
— Правый ТА - готов!
— Левый ТА - готов! — посыпались доклады командиров боевых подразделений.
— Курс тридцать семь градусов, бля!
— Курс тридцать семь градусов, — эхом отозвался рулевой.
“Торпедные аппараты, пли!” — в шутку подумал командир, а вслух скомандовал:
— Торпедные аппараты, огонь!

Покидая капитанский мостик “Кузнецова”, штурман Балли-цер неудачно схватился за аварийный фал и, скользя по мокрому трапу, ударился головой о выступ надстройки. В этот момент “Кузя” резко клюнул носом, одновременно заваливаясь на правый борт.
“Надо было натянуть штормовые леера, — пронеслось в звенящей голове штурмана. — Шторм крепчает, а до берега не менее пятнадцати кабельтовых…”
Потеряв сознание, штурман сорвался в бушующее море.
Он очнулся от сильного удара в солнечное сплетение, инстинктивно обхватив руками, что-то большое и скользкое. Он на мгновение вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, но тут же почувствовал, что его тянут глубже, тащат с большой скоростью почти под водой - прочь от качающегося на волнах гигантского корабля. Вскоре яркий свет дня и воздух ударили в лицо.
Поднырнувший под тонущего штурмана дельфин вынес его довольно далеко от “Кузи”. Лежа на гладком дельфиньем теле, Баллицер пришел в сознание и, отметил, что шторм стихает, хотя море все еще продолжало бурлить. Рядом то и дело появлялись тупоносые морды других дельфинов. Семену показалось, что они восторженно перекликаются, издавая какие-то странные звуки.
Необыкновенно яркое сияние на мгновение слепит его.
— Что это еще за чертовщина такая?! — невольно воскликнул он, пораженный увиденным: нечто вроде сияющего, расплющенного шара с множеством странных приспособлений и прожекторов, зависло низко-низко над “Кузей”…
То, что он увидел дальше, чуть не потопило его во второй раз: раскрыв от удивления и ужаса глаза, штурман соскользнул с дельфиньей спины и, опять, хлебнул воды.
Море, в том месте, над которым появился странный объект, забурлило еще сильнее. Слепящий голубой луч упал из аппарата на поверхность воды расширяющимся книзу гигантским конусом. Буквально закипая, море затягивалось в этот конус, и вода испарялась, даже не достигая середины луча.
Он видел, как в этом жутком водовороте блеснула сталь: море вытолкнуло из глубины на поверхность, в этот голубой луч, подводную лодку… Советскую дизельную подводную лодку!
С замиранием сердца он следил за тем, как стальная сигара, выброшенная буквально вертикально, выпустила две торпеды, которые вспыхнули еле заметными искорками…
“Наши, небось, решили, что на них напали американцы…” — подумал штурман.
В это время корпус лодки раскололся от страшного взрыва. Секундой позже все исчезло: только сумеречная серость дня и моря приняло падающие осколки.


2.7. «Николай Кузнецов». Трюм. Контейнер.

 — Предвидится завтрак? — пастор здорово проголодался.
Многочасовое перетрясывание кишечника отдавалось болью во всех его мышцах. Стивен с интересом наблюдал за манипуляциями Хаддади: в его руках мелькали кусочки овощей, рыбы и сыра.
— Сейчас предвидится ужин, так как сейчас половина второго ночи!
— Тем более. Будем считать это ранним завтраком!
— Почему?
— Потому, что так поздно ужинать — вредно! А что это ты готовишь, такое замысловатое?
— Жареные цевисы, — судя по тону, Воин Исламской Революции был не в настроении.
— Но в такой последовательности у тебя получится Матесиль. Если вообще что-нибудь получиться, ведь сырто расплавится!
— А ты кто здесь такой, что бы Мне Здесь советовать, Йал-ла?! — глаза араба выпучились, вилка в его руке недвусмысленно заиграла.
— Я, между прочим, тоже работал барменом и поваром. В свое время… Голландия, Швеция… И, представь себе - в Ницце. Так что, кулинарного опыта у меня не меньше, чем у тебя!
— Ну и заткнись ты, со своим поганым опытом! Может ты еще и кулинарный техникум заканчивал, святоша?!
— Я только хочу…
— Я тоже хочу, я все лето… не кончаю, а ты - заткнись со своим поганым опытом, а то вообще останешься без завтрака, понял, пастор?!
Уловив бесполезность своего проникновения в чужую ментальность, Стивен решил прекратить спор: остаться без завтрака - плохая перспектива! Он повернулся к Харвею, но хирург спал, что-то бормоча во сне.
— Йалла! Ну, что я не так делаю, англичанин? — вдруг явно преодолевая неприязнь, спрашивает араб. — Ведь теперь я обваляю это в специальной муке…
— Ты можешь вывалять это даже на полу и полить собственной мочой, с голодухи  сойдет, но не называй это жареными цевисами!
— Слушай, зачем так говоришь, обижаешь?!
Пастор видит, как бандит ловко перебрасывает из слоя в слой рыбу, сыр и ветчину
— Видишь, я делаю, как ты сказал, но что такое матесиль? Мне не приходилось его готовить.
— Это изысканное швейцарское блюдо, молодой человек, тоже из рыбы. Вот почему я подумал, что ты готовишь матесиль. Это у тебя что, филе карпа?
— Слушай, откуда здесь карп? Это наша рыба, называется Принцесса Нила!
— Ну вот, а для матесиля нужно филе сельди.
— И что дальше?
— Значит так, — пастор сглотнул невольную слюну. — Нарезанные кусочки филе, также слоями, выкладывают вперемежку с луком и кубиками хрена…
— Где ты у меня видел хрен?!
— Неважно, можно добавить горчичное семя. порядок здесь не имеет значения, так как всё это будет вариться в уксусе, заправленном сахарной пудрой…
Гурманы сами не заметили, как перешли на шепот и, нако-нец, замерли на полуслове.
Глядя в остекленевшие, еще более безумные, чем обычно, глаза араба, уставленные в одну точку (куда - то за спиной пастора), Стивен понял, что там, за его спиной происходит, что-то необычное…
Он повернулся, но этот поворот дался ему с большими усилиями: тело не то было скованно, не то - расслабленно до такой степени, что поворот этот, как показалось Стивену, длился целую вечность.
Возле кровати, на которой спал Харвей, стояли какието лю-ди! Капюшоны скрывали их лица, но силуэт одного из них показался знакомым …
Неожиданно хирург поднялся, озираясь по сторонам… Это произошло настолько резко, внезапно, что Стив даже не успел осознать того, что тело Харвея продолжало лежать на койке, стянутое ремнями безопасности, а поднявшийся, как бы изнутри себя самого хирург, голый, какой-то полупрозрачный…
Крик ужаса вязко застыл в парализованном горле Стивена. А те, которые пришли, помогали Харвею встать, и вся группа, вы-шла через стальную обшивку контейнера….
 — Не беспокойся, малыш! Все будет Оки-Доки! Они тебя отлично примут! – Мистер Стэнсон покровительственно хлопает хирурга по плечу. Он при этом хохочет, не вынимая изо рта вонючую сигару. Харвей не замечал, раньше... за этим кандидатом в сенаторы... такого панибратства…
Собственно, это когда “раньше”?
До того, как хирург увидел на Стэнсоне этот дикий, в зеленую клетку пиджак, в котором, разве что на Хэлловин являться, да и то в какой-нибудь дешевый кабачок Гринвич Виллиджа? Или раньше? Этот аляповатый лиловый галстук с нарисованными клубничками? Что это за чертовщина?! И что это за сигара, вонючая такая, словно ее прежде, чем взять в рот обмакнули во что-то… Ведь он запретил Стэнсону курить после операции! А эта сигара… Кроме того, ведь мистер Стенсон — кандидат в сенаторы, а не в президенты… Так причем здесь эта сигара? И вовсе она не вонючая… Не такая вонючая, как если бы ее обмакнули в…
Напротив - ее аромат навевает мечту… Но о чем?!
— Иди, Малыш, приготовься! Через пять минут - твоя очередь!
— Но сэр, я не понимаю. Почему я? У меня нет такого опыта, и вообще - это не моя специализация!
— Не бери в голову, Харвей! Подойди сюда, Малыш, — кандидат в сенаторы приоткрывает дверь в зал. Оттуда пахнуло таинственным.
— Ты видишь эту женщину?
— Здесь много женщин. Какую именно?
— Ну, вон там, у стойки бара, в малиновом берете и черном корсете, затянутая такая вся, видишь?
— Да…
— Так вот, она тоже не специализировалась в этой области. А как она это делает, это же потрясающе!
— Кто эти люди? — спрашивает хирург, указывая на присутствующих в зале полноватых, лысеющих мужчин, перед которыми стоят огромные кружки с пивом, миски с креветками, раками, какими-то соусами.
Не обращай на них внимания. Это - полицейские и их покровители, судьи.
С несвойственной ему прежде неприязнью, Тейлор наблюдает как эти мужчины методично поглощают свои хотдоги, гамбургеры и дары моря: над мерным говором собравшейся здесь толпы витают крепкие запахи пива, сигарного дыма, специй, слышится грубый смех и треск разрываемых кальмаровых суставов, чмоканье отсасываемой из красных панцирей мякоти.
— Они мне неприятны, — зачем-то сказал правду Харвей.
— Это никого не интересует, приятны они тебе или нет! Зато теперь ты понимаешь, почему во всех армиях и во всех полицейских силах, униформа обязательно с пуговичками на рукавах?
— Нет, не понимаю. Не вижу связи.
— Так это для того, чтобы обладатель мундира не вытирался бы рукавом после еды!
— Не может быть…
— Может. Знаешь, почему эти пуговички блестят?
— Нет…
— Они блестят оттого, что обладатели мундиров все равно утираются! — Стэнсон опять расхохотался, выпуская дым от своей вонючей (“…нет, все-таки дым от его сигары что-то навевает, только — вот, что?”) сигары.
— Полицейские всех стран, соединяйтесь! — зачем-то крикнул в зал хирург, но его призыв утонул в чавкающих, сосущих и слизывающих звуках ресторана.
— Они уже давно объединились, малыш, как и их покровители! И вообще, кончай митинговать: это не они для тебя здесь, а ты - для них! Кстати: за все уплачено, - так что иди, начинай!
— Извините, сэр! Но я ведь запретил Вам курить, после операции! — кричит вслед удаляющейся фигуре политического деятеля доктор.
— Вот после операции и поговорим, а сейчас - за работу! — Стэнсон странным образом исчез, растворился в дыме собственной сигары…
Зал встречает Харвея восторженными криками, свистом и аплодисментами. В ослепляющем свете прожекторов он идет по подиуму вальяжной походкой, не стесняясь шикарного костюма и дорогой рубашки. Звуки самбы (…а, может быть, это румба?) наполняют все его существо томлением, ожиданием поцелуя…
Постепенно глаза привыкли к издевательству прожекторов, позволив ему различать лица в зале. Публики здесь собралось значительно больше, чем ему показалось, раньше. Здесь не только полицейски - здесь много женщин и среди них есть красивые…
Двигаясь по подиуму походкой манекенщика, хирург заключает, что эти женщины здесь - неслучайно. Многие из них - это жены полицейских. Жен он вычислил сразу: пока полицейские, не скрывая своего интереса, глазеют на других дам, сидящие рядом с ними жены неотрывно следят за каждым движением Харвея. “Ну что ж, позабавимся!” — ожесточается хирург, приближаясь к столу, у которого собралось особенно много полицейских (под его пиджаком уверенно холодит спину воткнутый за ремень брюк “Кольт” сорок пятого калибра). Хирург знает, что сейчас на него бросится одна из почитательниц его тела, так задумано по сценарию. Вот она - высокая и стройная брюнетка, чья грудь на мгновение заслоняет жирные и чавкающие рты от взгляда Харвея, вскакивает со своего места, разрывает на себе платье, оставаясь обнаженной под обезумевшими взглядами толпы, но он уже выхватил пистолет и публика остолбенела, подчиняясь грохоту выстрелов… Красотка умирает медленно, позволяя партнеру сделать несколько эффектных па, вокруг ее обнаженного тела: публика все еще в шоке, некоторые из полицейских потянулись к своему оружию и наручникам, но заботливые официантки тут же угостили их дополнительной порцией пива и те так и остались сидеть, словно пригвожденные, на своих местах, не спуская глаз с тоненькой струйки крови стекающей между грудей танцовщи-цы по ее плоскому животу вниз, туда, ко впадинке пупка…. В последней мольбе она протягивает свои красивые руки к Харвею, хватаясь в поисках спасения за край его шелкового галстука, но хирург ослабляет узел и она, развязав этот галстук окончательно, медленно оседает во всеобщей тишине. Вот она ухватилась за край пиджака, моля о пощаде, но Харвей, оставляя ей вместо прощения свой брошенный пиджак, отступает. Напряжение в зале нарастает. Тейлор ощущает буквально каждой мышцей своего тела, что жены полицейских следят за ним, как завороженные: боясь пропустить жест, взгляд, движение…
— Не поможешь ли, Киска? — он игриво опускается на колени перед толстушкой в голубом платье - похоже, брокерской дочкой (чем плохая пара для отважного полицейского?).
“Киска” с восторгом принимается расстегивать пуговицы на его жилете. Только в этот момент, Харвей замечает, что жилет не той расцветки…
“Черт побери! Перепутал костюмы перед выходом! Все из-за этого факаного композитора….” — думает хирург, незаметно расстегивая пуговицы на манжетах рубашки. Рубашка эта специально подготовлена: пуговицы на ней, отсутствуют для удобства работы.
Люди в зале вскочили со своих мест, что бы лучше видеть происходящее: безумно красивое в своей обнаженности женское тело, извивающееся в предсмертных конвульсиях; полуобнаженный красавец у стола полицейских; буйство румбы и цветных прожекторов… Зал восторженно ревет, свист и улюлюканье перекрыли хруст и чавканье. Внимание толпы сосре-доточилось на атлетической фигуре хирурга: рубашка осталась там, на столе полицейских, и возбужденные зрелищем жены разрывают ее в клочья - на сувениры - в память об этом незабываемом, как совершенно справедливо информировала их реклама у входа в заведение, вечере!
Переплывая в музыке самбы от стола к столу, Харвей видит еще много красивых женских лиц с горящими, распаленными похотью глазами. Эти глаза, эти губы, эти груди, эти вытянутые шеи, эти двигающиеся в том же ритме бедра, гото-вые раскрыться по первому же его взгляду, эти сотни разгоряченных, жаждущих близости с ним тел… Их возбуждение передается и ему, но он должен унять его, сконцентрировать все это на самом кончике, пике представления, ведь он – настоящий профессионал!
Худая блондинка, в платье с большим декольте, но впалой грудью и кривым носом, потеряла сознание, когда он, остановившись в одних плавках, которые уже не в состоянии удержать рвущееся наружу его мужское достоинство, попросил ее снять их…
Бедняжка не перенесла возбуждения, и подоспевший метрдотель выносит ее худое, но обмякшее тело из зала.
— Может быть, Вы, поможете мне? — спросил Харвей, обращаясь к брюнетке с восточным лицом.
Он грациозно изгибается и окружающие видят пикадора, только что поразившего своей бандерильей дикого быка.
Восточная женщина, отбросив паранджу, протянула руку к его плавкам и уже почти сняла их, но в самый последний момент истошно завопив:
— Я хочу тебя! Я хочу тебя! Я умру, если ты не возьмешь меня немедленн- да простит меня Аллах! И потеряла сознание. Видимо не простил её Аллах...
Харвей торжествует, победоносно оглядывая зал. Неожиданно - смелая рука протянулась к нему и он услышал:
— Я помогу твоей птичке!
Он повернулся на голос... Голос, в радуге запахов итальянского жасмина, восточных роз, испанских нарциссов и мускуса...
“Слишком много мускуса, пожалуй….” — подумал хирург, а в слух произнес:
— О, синьора так милосердна! Почему бы и не помочь?!
Лучезарно улыбаясь, Офра медленно стягивает, скатывает с него, снимает и выбрасывает плавки...
В лучах прожекторов сверкнуло лезвие огромного скальпеля и ее рука, украшенная бутонами апельсинов, элегантно сжимающая скальпель, молниеносно опустилась…
Подбежал официант. Увидев на его серебряном подносе (рядом со счетами за кофе и чаевыми), свой собственный член -, все еще восставший но уже отсеченный и истекающий черной кровью, Харвей закричал:
— НЕ ХОЧУУУУУУУУУУУУУУУУУ!

Прошло довольно много времени, пока Стивен, преодолевая скованность, сумел броситься к постели Харвея.
Тот лежал не шевелясь, притянутый ремнями к койке. Только поднимаемая дыханием грудь, свидетельствовала о том, что хирург жив.
— Эй! А что такое матесиль? Мне не приходилось его готовить.
— Видишь ли, молодой человек, это изысканное швейцарское блюдо. Тоже из… — Стивен еще продолжает говорить, но внутри его колотилась мысль:
“Что-то не так. Я уже это говорил… Араб это уже спрашивал... Что-то здесь не так…”
- Вот тут-то порядок не имеет значения: все это будет вариться в уксусе, заправленном сахарной пудрой…
— Ты не заметил ничего странного??
— Где??
— Здесь. Посторонние люди... Ты видел?....
— Слушай, какие “посторонние люди”? Наш секретный замок могут открыть только на месте прибытия… Это у тебя морская болезнь. Лучше продолжай рассказывать про матесиль!!
— Но это же не кошерная пища. Ты что, не соблюдаешь кошрут??
— А ты, что муэдзин или мулла?!
— Нет, конечно, но я …
— Здесь Я хозяин!!
— Просто я думал, судя по твоей горячей вере в Аллаха…
— Не смей упоминать Его имя, неверный! — араб с остервенением ткнул клавишу, и жуткий грохот тяжелого рока обрушился на пастора.
Согласившись с таким аргументом, пастор возвратился на кровать.
“Не такие уж они фанатики своей веры... — размышлял Стивен, — ...как обычно: к горстке истинно-верующих примы-кает толпа прихлебателей, пользующихся до поры до времени привилегиями, которые дает служение культу ...”
Он вглядывается в безмятежное лицо спящего Харвея.
“Но что, все-таки, произошло?...”
Стивен уверен, что виденное им - не сон, не мираж… Он вспомнил, где видел этого, в капюшоне...
...Израильтянин еще продолжал обмениваться колкими репликами с Николь... Был большой спор... И тогда они почти перешли на шепот - их внимание привлек шорох осыпающихся, под чьими-то ногами, камней…
Так же как сейчас реагировал араб - замер тогда, в пещере, Харвей - с открытым ртом и остекленевшими глазами…
Какой-то человек... или тень в длинном до пят плаще с капюшоном...
Он не мог видеть его лица, когда тот отложил капюшон, но было, несомненно - в пещере стало светлее и даже жарче...
Пастор отчетливо вспомнил, что тело точно также было сковано - не пошевелиться, хотя изнутри нарастал крик...
Нет, это не могло быть галлюцинацией, как он подумал тог-да. Но что же это? Мысли окончательно вытеснили “Хэви ме-талл”. Он услышал громкий стон и хрип, затем Харвей забился в конвульсиях, из его рта пошла пена и он истошно закричал:
— Не хочччууууууууууууууууууу!
Если бы не ремни безопасности, то хирург наверняка сва-лился бы с постели и проснулся. Но ремни туго притягивали его, не давая соскользнуть во время шторма. Вот почему Стивену пришлось подняться и дать Харвею пару пощечин - иначе разбудить его не удавалось…
— Кто ты? Почему я связан?! Где кандидат в сенаторы?
Прижав руку ко лбу мечущегося хирурга, Стивен не нашел большой температуры, но увидел на покрывающей Харвея про-стыне расползающееся кровавое пятно.
Пастор встревожено кинулся к нему - это оказалось шампанское, пролитое Хаддади…
Неожиданно Харвей схватил пастора холодной рукой:
— Вы не видели мои трусы-стретч? Потерялись... Я ведь не могу вернуться и голым искать их, — хирург жалобно смотрел на пастора не узнавая друга.
— Как твое имя, а? — мусульманин, свесив ноги со своей койки, обращается к пастору.
— Стивен.
— Значит так, Стивен, это - морская болезнь. Не трогай его. На, выпей, — он подал пастору через решетку рюмку коньяка.
— Сколько же нас болтает? — спросил Стив, переводя дыхание после выпитого напитка.
— Почти двое суток, — обросший щетиной Хаддади возится с кухонными принадлежностями.
— Ну, а как твои цевисы? — пряный запах и шкварчение масла будоражат и без того, бешеный, аппетит Стивена.
 — Еще минутку пусть поджарятся. Здесь некоторые очень требовательны к золотистой корочке!!
— Приснится же такое! — сидя на кровати, Харвей потянулся и зевнул. — Чем это, здесь, так вкусно пахнет? Кстати, Стивен, как пахнут испанские нарциссы?
— Доброе утро! Ты всегда задаешь так много вопросов по утрам, Харвей? — вздыхает облегченно пастор: кошмарный сон друга кончился...
— Нет. Но очень хочется есть! Какая прелесть! Это что, рыбные котлетки?
— Это жаренные цевисы, — пастор подает ему тарелку, полученную от араба.
— Очень вкусно! — золотистая корочка уже хрустит во рту Харвея. — Ну и сон! Бр-рррр! Он поежился... Так как же пахнут испанские нарциссы?!
— Увы, я не силен в ботанике! Тебе что, приснился ботанический сад?
— Нет, женщины. Мноого женщин!
— И как?
— Очень приятный запах, но финал просто ужасный! — он вновь повел плечами, — это, наверное, после твоего рассказа, про дочку фермера, а?
— Эти европейцы и американцы, они только и говорят что о женщинах! — неожиданно встрял араб, — Разве вы, мужчины? Женщины, женщины! Женщина - ничто! Аллах Всевышний (Слава Ему!)  , послал ее для услады мужских желаний, а вы возводите ее на царский престол!
— Дайте пройти! — Хаддади протискивается сквозь толпу созданий, обернутых с головы до пят в черные покрывала. Создания безропотно расступаются. Между ними пронесся шепоток:
— Да, господин! — согнувшись, они, отталкивая, друг дружку, рвутся поцеловать хотя бы кончик, хаддадиевого халата.
Заложники переглянулись - мусульманки заполнили все пространство: даже тарелку негде поставить…
— Придумали себе одну жену, а теперь не знаете, как вы-крутиться, чтоб зацепить пяток-другой баб, со стороны! И дрожите: “Как бы жена не узнала об измене!”
Боец Исламской Революции возлежит на кушетке, позволяя одной из жен (по-видимому, самой любимой) лизать его пятки.
— Посмотри, сколько у меня жен! — Хаддади продолжает митинговать. — И для каждой, Я - Хозяин!
— Да, господин! — прозвучало из-под ближайшей паранджи, а затем, девушка-подросток запела: — Веди нас, Революция, веди и вздымай наши руки! Мы с тобой, наша Революция, наш вождь, везде - на суше, в море и в порту! И если наш вождь скажет мне: “Антацар Эль-Атар! Надень эту связку гранат, поезжай с нею в Иерусалим, сядь там в израильский автобус и взорви себя вместе с подлыми захватчиками!”, то я с радостью сделаю это, ибо умру как святая!»
— Да, мы все хотим умереть как святые! — подхватыва-ет нестройный хор женских голосов.
 Звон битого стекла развеевает мираж. Поддавшись гипнозу оратора, хирург поставил пустую тарелку на спину одной из теней…
— Вот это мастер! Кого хочешь, заговорит! — воскликнул Стивен, аплодируя.
— Ч-что-то, в его демагогии, есть полезное, — отвечает Харвей.
— Ничего полезного нет! В мусульманстве женщина вообще не человек, — возмущенно протестует пастор. — В своем учении Магомет ее рассматривает как нечто безликое, предназначенное для освобождения человека (мужчины!) от лишней, отрицательной энергии…
— Как молниеотвод?! — улыбнулся Харвей.
— Примитивно говоря, — да. И, поскольку, в женщине видят только сексуальную энергию, иное отношение к ней ломает их мировоззрение - вот откуда бесконечные войны во имя “Обращения неверных”!
— Но христианство также утверждало себя “огнем и мечом”!
— На заре своего рождения настоящее христианство пол-ностью отрицало насилие для проповедования Благой Вести - веры. Основная идея, с которой к нам был послан Иисус - это бессмертие человеческого духа, соблюдение десяти заповедай и распространение любви. Вот почему первые христиане безропотно погибли, как только их стали преследовать.
— Да, но…
— Это уже потом враги христианства, всякого рода зверье, воспользовавшись светлой идеей, усовершенствовали свои языческие обряды, пошли крестовыми походами, стали сжигать истинных христиан на кострах инквизиции.
— Если я не ошибаюсь, то и в христианстве сказано: “Да убоится жена мужа своего”! — выбрасывает последний козырь,
своих религиозных знаний, Харвей.
— Нету там такого! Это уже придумали язычники значительно позже. Открой любое Евангелие: там вообще ничего нового, по сравнению с Ветхим Заветом, не говориться о брачных отношениях - ведь Иисус пришел “не нарушить Закон, но испол-нить”! Иисус призывает мужчин не разбрасывать свои чувства (считай свою жизненную силу) по разным женщинам, поверхностно с ними соприкасаясь, а призывает каждого стремиться проникнуть внутрь души одной женщины, полностью слиться с ней, обогащаясь при этом взаимным увеличением жизненной силы! И в этом он следует заповедям царя Соломона.
— Но ведь в иудаизме разрешено многоженство! Тот же Царь Соломон…
— Да, разрешено! Но есть ограничения, например, нельзя брать в жены мать или сестер... Полигамия, кстати, возможно была одной из причин из-за чего древние книжники и фарисеи боролись против идей Христа.
— А почему, когда ты говоришь о религии, то не возникают видения, например, как во время выступлений Хаддади?
— Не знаю... Возможно, он использует свои гипнотические силы для убеждения, но не думаешь ли ты, что Аллах, на самом деле…
— Не смей произносить Его имя, неверный! — истерический крик Хаддади и скрежет стали ножа о прутья разделяющей их ре-шетки врывается в спор.

2.8. Где-то в  Средиземном море.

 “Ветер по морю гуляет...
И... кораблик подгоняет...
Он бежит себе в волнах...
На-ааа… ра-ааа-здутых... п-ааа-р-у-с-а-х...
Мимо острова… Буяна,
В… царство
Сла-аа-вного Сал-таа-на…”
 
Кровоточащими, разъеденными солью и ветром губами штурман Баллицер шепчет стихи Пушкина.
Несколько суток он удерживался на плаву: принесенные волнами обломки поддерживают его обессилевшее тело. Он разговаривал сам с собой, а когда возможные темы исчерпались, штурман перешел к поэзии. Заснуть - означало погибнуть. Он понимал, что Средиземное море - это не Тихий океан: здесь оживленные морские пути, помощь придет… Это ничего, что уже которые сутки горизонт пуст… Главное не уснуть! Черт побери, вокруг море воды! Но штурман знал, что еще немного и он умрет от жажды…. просто изжарится под этим беспощадным солнцем на зыбкой сковороде волн… Глаза, затянутые солевой коркой, почти не открывались. Ему это и не нужно: картины его прежней жизни, дочь заполняли его угасающее сознание…
“«Мимо острова Буяна…»” …почти как мы на «Кузнецове» …мимо Сардинии… к этому чертову Саддаму… — родители, жена, мысли путаются, и шум приближавшегося мотора он вос-принял как очередной мираж. — Так что там у Алл-лександра Сер-гейча дальше..?”

Командир итальянского пограничного катера оторвал бинокль от глаз и крикнул:
— Человек за бортом! Стоп машина! Все наверх! — зарядил ракетницу и выстрелил красной ракетой.
“Ага…Пушки! «Пушки с берега палят, кора…блю… прис...»”
Не ожидая, пока шлюпка уткнется в обломок палубы, матрос Канцони ныряет и на глубине подхватывает безжизненное тело.
— Мама мийа! Сеньор почти умер! Атансьоне! Атансьоне! Ауто! Ауто!
Удерживая над водой голову утопленника, Канцони подплывает к шлюпке. Матросы побросали весла и втаскивают тело штурмана на борт.
Под могучими руками Чочодино, из легких и желудка русского моряка начала выплескиваться вода. Когда она вышла вся, Фиорино приник к его губам и начал делать искусственное дыхание “рот в рот”. Это вызвало одобрительные возгласы команды, которая наблюдала за поединком со смертью, как за футбольным матчем.
Вдруг веки спасенного дрогнули, и он застонал.
— Да здравствует Советско-Итальянская дружба!
-  Браво Фиорино!
- Браво Русский! — раздались восторженные крики, и катер круто развернувшись и подняв серебристую стену воды, на полной скорости (рискуя оборвать трепещущий на ветру флаг Итальянской Республики), понесся к берегу.
Сотнями миль южнее, советский контейнеровоз “Николай Кузнецов” огибает остров Крит. Двое суток отделяют его от порта назначения.

Борт советского конейнеровоза «Николай Кузнецов».

 Команда под неусыпным присмотром отряда особого назначения вычищала, надраивала корабль, скрывая последствия мятежа.
Начальник разведывательных служб - хитрый карьерист, захвативший командование ролкером, решил не сообщать в Москву о деталях. Тем более, что судно оказалось в поле деятельности НЛО.
Он было составил рапорт согласно устава, но перечитав его тут же уничтожил: такое нагромождение событий может вызвать, по крайней мере, недоверие Председателя Комитета. Он решил доложить лично по прибытии из плавания. Но эти уловки были тщетны: управление Организации на Лубянке меньше всего инте-ресовали проблемы внешней разведки. Комитет готовился к решающему бою: Горбачев со своими реформами зашел слишком далеко, да и американцы сулили золотые горы –лишь бы раволить «Союз нерушимый...» ...
Тревожная радиограмма с погибшей лодки так и осталась лежать в ящике стола командующего флотом. На плацдармах в Саудовской Аравии армия США наращивала силы для броска на Ирак. Агентура ЦРУ активизироала подкупную работу среди руководителей союзных республик, армии и спецслужб. С каждым часом Мир приближался к войне.
В круговерти международной политики проблема заложников оказалась отодвинутой на второй план.Советский контейнеровоз “Николай Кузнецов” миновал остров Крит. Менее суток отделяют его от порта назначения.

В трюме «Кузи». В одном из контейнеров.

В замкнутом объеме контейнера, в не очень комфортабельной тюрьме, Харвей Тэйлор и Стивен Киш продолжали вынужденное путешествие. Время для них протекало в несколько замедленном темпе, подчиняясь командам сопровождавшего их бандита: от завтрака - через обед - к ужину…
Проводя время в бесконечных беседах и спорах, каждый из них разрушал собственное одиночество, и за дни совместного плавания они подружились еще больше. Харвей Тэйлор вернулся к своей теоретической работе над проблемами пересадки органов и борьбе со СПИДом. Используя доброжелательное внимание пастора, он всякий раз свои собственные размышления превращал в спор с оппонентом, с ролью которого Стивен прекрасно справлялся. Нередко такой спор выходил за узкие рамки медицины, - тогда пастор оттачивал на Харвее свое ораторское искусство, тем самым открывая перед ним неисчерпаемый мир Свято-го Писания. Немало почерпнул из этих дискуссий и Хаддади - арабский борец за торжество ислама, не слишком утруждавший себя следованию Корана.
— Нет, Стивен. Самые большие на свете обманщики - это вирусы!
— Обманщики?! — пастор вздернул густые брови, недоумевая. — А я считал их просто, убийцами!
— Они хитрые убийцы. Невинная белковая капсула, содержащая, вроде, такую же ДНК как и обычная клетка, способна уничтожить весь организм!
— Что такое ДНК?
— Скажу тебе коротко: ДНК это носитель всей информации о живом организме растения или животного, или человека.
— А, я что-то слышал об этом в плане наследственности…
— Не только наследственности! ДНК фактически управляет деятельностью всего организма.
— Так почему она не может победить вирус?
— Потому что вирус - обманщик! Он прикрепляется к клетке и выпускает из себя заряд - молекулу своей, собственной ДНК.
— Ну и что? ДНК есть ДНК, как ты сам сказал…
— А то, что ДНК вируса похожа по некоторым параметрам на ДНК живой клетки. Благодаря чему клетка позволяет этой враждебной ДНК проникнуть внутрь себя и вступить во взаимодействие…
— Что-то вроде Троянского коня?
— Скорее из Звездных войн! Очень скоро ДНК – вируса заменяет собой ДНК – клетки и…
— Клетка нашего организма умирает?
— Перерождается, становится враждебной ему…
— Му-ти-ру-ет!
-  Это что такое?
— Стив, это слово означает: необратимое изменение, — хирург постепенно раздражается, так как наивные вопросы пастора сбивают его рассуждения.
— А ДНК живой клетки не му…
— В том-то и штука! Белковая оболочка вируса не защищает его от внешних влияний, например, таких, как радиация, магнитные поля, перепады температуры… Маленький вирус, такой слабенький и чувствительный, гибнет смертью храбрых уже от обычных марганцовки, спирта и хлорамина!
 Он боится тепла и при кипении дохнет практически мгновенно! Вот такой “слабак”, в профиль напоминающий вирусы герпеса и желтухи. Похож, - но другой!
— Так чего ж он такой живучий? Смотри сколько мы воюем с гриппом, я не говорю уже о СПИДе!
— Вот поэтому и живучий, что ДНК быстро мутирует, приспосабливаясь к внешним условиям. Самое поразительное - не пропусти! - то, что невозможно определить эту разницу в мутировавшей ДНК вируса от нормальной.
— Это невероятно! Как ты в этом не путаешься?
— Я их ненавижу и хочу уничтожить.
— Не кажется ли тебе, что ты противопоставляешь себя в этой войне кому-то очень могущественному?
— Не знаю. Иногда мне кажется, что каждый вирус действительно только инструмент в чьих-то замыслах. Суди сам, — Харвей в запальчивости спора выдернул лист из блокнота и прямо на колене принялся рисовать нечто вроде детских каракулей. — Смотри, два внешне неразличимых вируса: Гербиса - обычная простуда - и СПИДа. Вся разница в их конструкции, только в неуловимом изменении структуры ДНК! И работают они совершенно одинаково, прикрепляясь ножкой, видишь ножку?!
— Вижу. Красивая…
— Не отвлекайся! Через эту ножку они выбрасывают свою ДНК в здоровую клетку. И эта “испорченная ДНК” подменяет ДНК клетки! А клетка - дура, продолжает работать и плодить другие клетки, но уже с ДНК в-и-р-у-с-а.
— Так почему же она не борется?
— Да потому, что ДНК есть ДНК! Она не может бороться сама с собой. Вот это и есть ПРОБЛЕМА! На сегодняшний день не существует лекарства или вакцины, с помощью которых можно было бы, вывести этот вирус из организма человека!
— Джентльмены, откровенно говоря, мне больше нравится, когда вы говорите о женщинах. Хоть не так скучно, — зевает араб, обалдевший от научных разговоров.
— Подожди, подожди…— Харвей изо всех сил пытался удержать мелькнувшую было мысль... “слишком просто, слишком просто...”, он мучительно сжал виски: способ победы над СПИДом яркой вспышкой высветил ход выздоровления Стенсо-на: Харвей понял, что нащупал верную тропу...
Задумчиво рассматривая рисунок Харвея, Стивен декламирует:
— Для земли нарисовал он краской линию прямую,
Для небес - дугу над нею,
Для восхода - точку слева...
Для заката - точку справа.
— Что ты говоришь?
— Так, вспомнил... Лонгфелло.
— О, да ты знаток поэзии! Прочти еще что-нибудь, пожалуйста...

2.9. Италия. Неаполь. Военно-морская база.

Дышать стало легко, и штурман открыл глаза. Первое, что он увидел, так это его собственный китель, монументально выделяющийся на светлосалатовой стене. Золотеют пуговицы и нашивки.
— Доброе утро, сударь! Ну, слава Богу, пришли в сознание! — над Семеном склонился человек в таком же салатовом халате и шапочке, — Добро пожаловать в Италию! — лицо этого человека излучало покой и доброту. Голубые глаза, русые, выбиваю-щиеся из-под докторской шапочки волосы.
“Чекист...” — подумал штурман и закрыл глаза. Голова его запрокинулась.
Моряк потерял сознание, а гость перешел на итальянский, что-то говоря присутствующим в комнате.
Семен решил не открывать глаза, “не приходить в созна-ние”, пока не выработает линию своего поведения.
Одну за другой он вспомнил картины своей жизни, самые последние события. Он не помнил, когда сорвался со шкафута “Кузнецова” в бушующее море, но эпизоды бунта на корабле вырисовываются теперь даже четче, чем это было в реальности.
“В чем, собственно говоря, меня можно обвинить? В том, что я выполнял приказ командира корабля? С точки зрения Устава я не мог поступить иначе... В том, что, зная замысел капитана, не доложил в КГБ? Так ведь я не служу там и не подчиняюсь их начальнику... Чушь все это. Я выполнял приказ командира. Нет на мне никакой вины! Если, конечно, не считать падения в море...”
Может быть, главная вина в том, что он служил “этим”... Но он служил не им лично, а своей Родине... Как и миллионы других людей - верил и служил...
Баллицер вспомнил свое школьное сочинение “С чего начинается Родина?” Горький комок подкатил к горлу. Как он ответил бы на этот вопрос сегодня?
Он распахнул глаза. Его форма также висит напротив кровати, а рядом с ней, на стуле, покрывая сверкающие глянцем ботинки, лежит газета. “Русская мысль” - прочел он незнакомое прежде название.
Взгляд остановился на крупном заголовке:
“КОНЕЦ ИМПЕРИИ ЗЛА. РАСПАД СССР”
  В дверь постучали.
— Войдите! — машинально воскликнул штурман и тут же пожалел: ведь ему хотелось побыть одному.
— Здравствуйте! — Тот же человек, что и раньше, вошел, приветствуя моряка, — Меня зовут Николай Порфирьевич. Вы позволите?
Он присел на край кровати. Семен немного подвинулся:
— Привет.
— Я из общины русских иммигрантов в Италии, — продолжил гость и, видя недоумение в глазах штурмана, добавил. — Вы можете не беспокоиться, я не сотрудник посольства СССР и уж не чекист! Но, если Вы пожелаете, то я помогу вам связаться с ними. Я также представляю Толстовский фонд. Вы что-нибудь слышали о нас?
— Нет, — качнул головой Семен.
— Ну, это не удивительно. Не в правилах Советов делать нам рекламу. Тем более в армии или на флоте.
— Где я? Что произошло?
— Вы находитесь в госпитале, на военно-морской базе. Это в Италии, в городе Неаполь. Вас тонущего спасли моряки-пограничники. А вот что произошло с вами до того... как вас спасли... Если хотите, то расскажите офицеру разведки. Он побеседует с вами, как только позволят врачи.
— Я ничего не скажу! — запальчиво воскликнул моряк.
— Только не надо горячиться! Вам еще нельзя волноваться. Не скажете - и не надо. Ведь Италия пока не воюет с СССР, правда? Никто здесь не будет вас пытать, как в гестапо!
Семен ухмыльнулся.
— Ну вот и хорошо, вот и ладненько! Отдыхайте. Я еще приду завтра, если вы, конечно, не возражаете?!
— Нет, не возражаю... Приходите, конечно. Вам не трудно передать мне газету, Порфирьич?
  — Что за вопрос! Я принес ее для вашего удовольствия! — он передал штурману вместе с газетой корзиночку из плетеной соломки, в которой были любовно уложены мандарины, орехи, шоколад:
— А это — от матроса Канцони. Это он вытащил вас из воды.
— Спасибо...
— А здесь мы приготовили для вас самое необходимое на первое время.
— Спасибо. Большое спасибо... — Семен был тронут участи-ем и немного растерян, его не оставляла мысль, что все это - уловки Организации КГБ.
Когда гость вышел, капитан-лейтенант Баллицер углубился в чтение газеты.
- Так...Издается в Париже. Ну-ну...
 Прочитанное взволновало моряка.Он поднялся с постели и подошел к окну. Перед его задумчивым взглядом открылись, подернутые полосой тумана зеленые склоны гор, которые приподнимают на своих ладонях красивый и, как показалось ему, немного грустный (из-за зимнего солнца) город. Утопающие в зелени и золоте листвы ближайшие здания, цветочные газоны - все напоминало ему Дом культуры и отдыха в Крыму.
И только серо-голубые корпуса военных кораблей, про-являвшиеся сквозь дымку, говорили, что он находится на военно-морской базе. На чужой военно-морской базе...

Его взгляду открылись поддёрнутые полосой тумана зеленые склоны гор, приподнимающие на своих ладонях красивый, родной город – Одессу...
А еще выше - там, где из тумана могли бы вздыматься горные вершины, раскинулись кроны каштанов. Под ними медленно скользили вагончики одесского фуникулера.Зеленовато-желтые, желтые, красновато-желтые, кроваво-кирпичные опавшие листья выстилали аллеи Примор-ского бульвара, уютно шелестя под ногами. Крик маяка подхватил и понес далеко-далеко смех чаек, каруселивших над волнами. Штурман заглянул в глаза Дюка де Ришелье, в спокойной уверенности памятника застывшим над взлетом белоснежных ступеней Потемкинской лестницы… Совсем рядом, с соседней скамьи, зазвучала гитара, и де-  вичий голос подхватил проникновенное, есенинское “Помню, мальчик в детстве я босой...” С бешено колотящимся сердцем Семен взбегает по лест-нице и, вот уже совсем близко дверь квартиры, в которой он родился и вырос - он звонит, звонит, но ему отвечает только тишина и полумрак коридора... “Опять звонок не работает...” — думает он, изо всех сил колотя в дверь. 
Боль удара об оконную раму отгоняет наваждение.. “Домой. Скорее домой!” Семен принимается одеваться, надевает форму, потом спохватывается и раскрывает сумку, принесенную толстовцем. Подарки пришлись ему в самую пору: отличный джинсовый костюм, причем куртка по сезону подбита мехом, рубашки, носки, два свитера, бейсболка, бритвенные принадлежности, портмоне, блок сигарет, зажигалка, кроссовки. Он мысленно поблагодарил заботливые руки, приготовившие все это для него, чужого и незнакомого. На самом дне сумки он обнаружил плотный томик Библии. Не открывая, он положил его под кровать и направился к двери. Внезапно остановился: форма оставалась висеть на стуле. Он вернулся, аккуратно сложил ее в сумку. Потом нагнулся за Библией.
И потерял сознание... На следующее утро пришел толстовец в сопровождении двух итальянских офицеров. Он представил их: синьор Никеле Пиано, капитан, синьор Паоло Даниеле, сержант.
 — Господин Баллицер, вы позволите задать вам несколько вопросов? — обратился к нему на прекрасном русском старший офицер.
 — Да, пожалуйста. Но сначала... Сначала я хотел бы поблагодарить всех, кто принимал участие в моем спасении... Я да-же не знаю, что еще сказать... Спасибо, большое спасибо!
 — Ну что вы, товарищ капитан-лейтенант! Это наш долг. Моряки - дети моря, не так ли? Значит, мы должны помогать друг другу, — рассмеялся в ответ Никеле, устраиваясь в кресле. Семен вернулся к кровати - голова еще немного кружилась, а Никеле продолжал: — Из документов, которые были при Вас и которые не вызывают сомнений в подлинности, мы уже знаем все необходимое для оформления протокола, — он сделал паузу, пристально разглядывая Баллицера, — Но как вы казались в воде? Это был побег?
 — Откуда вы так хорошо знаете русский язык, синьор... капи-тан? — спросил Семен.
 —  Москва. Университет Дружбы Народов имени Патриса Лу-мумбы. Потом, по распределению, — усмехается Никеле, — три года в должности секретаря посольства. А вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?!
 — А что?! — все засмеялись, а Семен продолжил: — Одес-ская привычка!
 — Так как вы оказались в воде?
 — Сорвался со шкафута, во время сильного шторма.
 — Быть на шкафуте во время сильного шторма входит в Ва-ши должностные обязанности?
 — Нет. Но... Во время рейса... произошло... НЛО! Да, — и штурман поведал увиденную им трагедию с уничтожением под-водной лодки, снабдив ее красочными подробностями. Пало вел протокол со слов Никеле, который переводил рассказ Семена на итальянский язык. Когда заговорили об НЛО, Пало что-то воскликнул и быстро-быстро заговорил, яростно жестикулируя.
— Это у него итальянская привычка, - пошутил Никеле.
— Ваш рассказ совпадает с рассказами экипажа одного из наших патрульных кораблей. Но, честно говоря, мы не очень-то им по-верили.
 — Я говорю то, что видел сам!
 — Да-да. Конечно. А почему штурман сугубо гражданского корабля - офицер ВМФ? Да еще в парадной форме?!
 — Не знаю. Я получил это назначение в день отплытия “Куз-нецова”. — А на каких кораблях вы служили раньше?
 — На такие вопросы я отвечать не буду! — Баллицер поднялся. Встали и его гости.
— Не надо волноваться. Поскольку СССР больше не существует, то судьба Военного Флота СССР нас тоже не интересует. Может быть, янки еще поиграют с вашими в холодную войну, но не похоже. ЦРУ никак не среагировало на наше сообщение относительно обнаружения советского моряка в зоне. Чао! — и они вышли.

2.10.  Земля!

Удар был настолько силен, что на кухне у Хаддади полетели банки и бокалы. И без его объяснений стало ясно, что контейнер на твердой земле. Почти сразу наружные створки раскрылись. Послышались смех и громкие команды.
Харвей и Стивен молча смотрели друг на друга - путешествие закончилось... Что ожидало их теперь? Другая тюрьма? Пещера? Харвей вздрогнул - ему вспомнилось окрыляющее предчувствие свободы, когда он покидал “гостиничный номер”. Тогда он вошел в лифт...
Даже понукания охранника не могли омрачить радости освобождения... Но двери лифта открылись… во мрак  пещеры…
Рев мотора вывел их из оцепенения, а скрежет гусениц о днище контейнера известил о том, что они - следующие на выход.
Однако прошло довольно много времени, прежде чем в открывшуюся дверь хлынул солнечный свет. Первым выскочил Хаддади и, не попрощавшись, тут же растворился в толпе встречающих.
К решетчатой двери подошел мужчина, европеец. Его широкоскулое. загорелое лицо в венце белокурых волос было бесстрастно, а голубые жесткие глаза сверкали холодом. . Методично набирая шифр замка, он не реагировал на водопад вопросов задаваемых пленниками.
Открыв запор он посторонился и, по-военному одернув складки десантного (в пятнах камуфляжа) комбинезона, с немецким акцентом отчеканил:
— Выходите! Следуйте за мной!
Они шагнули в полыхание солнечного дня. От яркого света и свежего воздуха закружилась голова. Они шли нетвёрдо ступая, прикрывая глаза руками. Не прерывая разговора по радиотелефону, немец подталкивал их к стоящему, в тени нескольких куцых пальм, танку.
Он помог заложникам взобраться на броню и, устроившись верхом на танковой башенке, крикнул в раскрытый люк:
— Поехали!
Дернувшись, как необъезженная лошадь, выбрасывая клу-бы черного дыма, машина направилась к проходу в заграждении из колючей проволоки.
— Эй, бери легче! — от резкого толчка Харвей почти сорвал-ся с башни, но вовремя схватился за скобу.
Немец расхохотался, обнажив набор прекрасных, сверкающих зубов.
— Когда ты познакомишь меня со своим дантистом? — огрызнулся Харвей.
— После встречи твоей морды вот с этим! — немец многозначительно повертел у Харвея под носом своим волосатым кулачищем. От кулачища резко пахнуло табаком и оружейной смазкой.
На тыльной стороне предплечья Харвей успел рассмотреть знакомую татуировку - орла, сжимающего в когтях свастику.
— Понял, — он взглянул на Стивена. Тот, подставив ветру лицо, упивался открывшейся панорамой, которая была как иллюстрация из книжки восточных сказок.
Ничем не омраченная, бездонная синева неба покоилась на снежных вершинах отдаленных гор. Гладкая, как бильярдный стол, равнина щедро раздавала оттенки зеленого цвета, самым сочным из которых был густой хвойный цвет могучих деревьев с невероятно толстыми стволами. Где-то у горизонта зелень бледнела, уступая серо-красным оттенкам предгорий. Прозрачный воздух хотелось пить, пить большими глотками.
— Как называются эти деревья, Стив?
— Не знаю… Они похожи на сосны
— Но сосны тонкие и крона совсем другая.
— Это кедры, — ставил немец. — Факаная страна факаных кедров!
— Похоже на французскую Ривьеру, — в задумчивости продолжил Стивен.
— Или на Южную Калифорнию, — подхватил Харвей, и спросил немца: — Где мы?
Фашист молча ухмылялся, ковыря спичкой в зубах.
— Где мы? — спросил пастор.
— Стив, это Ливан. Южный Ливан – догадался хирург. 
— Почему ты так думаешь?
— Телевидение передает отсюда репортажи. На флаге Ливана вот это самое дерево.
— Не может быть!
— Почему? Почему «Не может быть»?
— Зачем нас тут прятать?
— Я понимаю. Франция тебе больше подходит. Особенно эта факаная пещера, не так ли?!
— Мы еще не знаем, какая пещера ждет нас здесь! — пастор вынужденно ухватился за станину пулемета, так как в этот момент танк сделал крутой поворот и увеличил скорость.
Зелень равнины в этом месте разрывалась четким квадратом песка и щебня, приблизительно шести-восьми квадратных километров. Они едут почти по диагонали этого квадрата, мимо приземистых построек, блиндажей и армейских палаток. Близкие горы стеной прикрывали этот военный городок и примыкающую к нему деревню.
Навстречу им попадались грузовики, мелькали джипы самых последних моделей.
Встречные боевики в десантных комбинезонах и с повязанными на го-ловах косынками, вскидывали руки, приветствуя, немца. Тот лениво помахивал ладонью. Территория этой базы или лагеря была разделена заборами из колючей проволоки на несколько частей, каждая из которых тщательно охранялась.
“Ну и ну... — подумал Харвей, — И это отсюда надо убежать?!”
Танк приблизился к плоским зданиям выкрашенным, как и все вокруг, в камуфляжные цвета. Стали различимы фигуры снующих людей и небольшая вышка - у проезда в заграждении.
Так же резко машина остановилась у контрольно-пропуского пункта (КПП).
Они рассматривали окрестности этого маленького, четко спланированного городка из каменных зданий с окнами строений, защищенных жалюзями. За одним из домиков виднелась баскетбольная площадка и даже теннисные корты. Харвей и Стивен крутили головами, пытаясь заранее угадать место своей новой тюрьмы.
— А они неплохо здесь устроились! — воскликнул хирург.
Миновав площадку на которой замерли под маскировочной сеткой танки, мотоциклы, тягачи, бронемашины, мотоциклы и прочая техника, размалеванная коричнево-песочными цветами камуфляжа, танк останавился возле крупного здания. 
Тарелка локатора, ловко замаскированная в ветвях могучего кедра, свидетельствовала о том, что это - здание начальства.
“Видимо, штаб или командный пункт... — подумал Харвей и тут же увидел несколько ракетных установок, расположенных по периметру здания. — Точно. Начальство!”
— Эта чертова колымага отбила мне задницу! — выругался Тэйлор. Он заметил тень, мелькнувшую по лицу Стивена, его мрачный взгляд. Хирург понял, что допустил бестактность, упомянув два понятия, шокирующих пастора:
— Прости, Стив, — я так, нечаянно. Все тело ломит!
В небольшом холле их тщательно обыскали молодые арабки. Харвей не возражал если бы эти быстрые пальчики задержались подольше на его единственном оружии... Но пальчики, обшарив все тело, равнодушно скользнули по бедрам вниз, к носкам.
— Стив, эта процедура называется “бесконтактный массаж”. Но какие девочки! А ты говоришь... — обыскав его, террористка отступила на шаг:
— Идти!
Но он не мог двинуться с места - это была... Девушка рассмеялась. Хирург понял, что ошибся.
Помещение, в которое их провели, почти не отличается от среднего юридического офиса где-нибудь в Айдахо: голубые экраны компьютерных мониторов; клацание женских ногтей, по клавишам; урчание принтеров; терпкий запах кофе; негромкие разговоры.
Глотнув кондиционированного воздуха, Харвей и Стивен пришли к выводу, что вне помещения климат очень влажный. Находящиеся здесь бандиты, большей частью европейцы, с интересом разглядывают вновь прибывших.
Когда раскрылась обитая кожей дверь, и на ее пороге появился долговязый араб, все служащие усердно занялись своими делами.
— Амджад Ата, “товар” доставлен! — коротко доложил немец и, вытянувшись, замер по стойке “смирно”.
Просверлив взглядом заложников, долговязый отступил от двери, жестом приказывая войти.
У окна, через которое видны горы, стоял другой араб -бледнолицый и с седыми усами, уютным брюшком – словом -  типичный лавочник, каких миллионами разбросано по всему миру. Глядя на него невозможно угадать, что этот человек - глава террористической организации, держащей в постоянном напряжении не только страны Ближнего Востока но и службы безопасности многих стран мира.
— Абу, они приехали, — долговязый плюхнулся в кресло.
— Джентльмены! — обратился к вошедшим Абу Нидаль, своим негромким, с хрипотцой голосом на хорошем английском и с милым арабским акцентом,
— Вы находитесь на территории военной базы. В интересах вашей же безопасности. Здесь мы можем гарантировать вам жизнь столько времени, сколько потребуется правительствам ваших стран, чтобы принять выгодное для нас решение. Вы обязаны подчиняться распорядку лагеря для пленных, куда вас сейчас отправят. В случае неповиновения, вы будете переведены в лагерь, который мы называем “станция Н-16”. Что это такое - вам расскажут те, кто уже там побывал! Любая попытка бежать - смерть! Это все. Идите.
Амджад открыл перед ними дверь и крикнул немцу:
— “Станция Н-15!”

Станция Н-15.

 Теперь их повезли в новеньком джипе американского производства – как раз такой модели об экономичности которой Харвей спорил с доктором Грабером незадолго до своего побега в Европу.
Подняв облако красной пыли перед двойным проволочным заграждением, за которым стояли однообразные и унылые бараки,  джип  остановился.
 Лениво подошедшие охранники разобрали часть ограждения, и сквозь узкий коридор Харвей и Стивен прошли в лагерь.
— Меня зовут Патрик. Патрик Байн. Пойдемте, я покажу вам лагерь и устрою все формальности. Я здесь вроде маленького начальника! — Это заговорил поджходя к ним подтянутый мужчина, отделившись от группы заключенных.
— Вы — лондонец? — с изумлением воскликнул пастор.
— О, да! А вы - северянин?
— Глазго.
— Вот и отлично! Здравствуйте, соотечественники!
— Нет, я из Штатов. Мое имя - Харвей Тэйлор, — и он пожал протянутую Патриком крепкую руку.
— Ага! Здесь представлена почти вся ООН! — расхохотался Патрик. — Ну что ж, это не самое лучшее место на Земле, но падать духом не стоит!
- А где мы? Что это за «база»?- спросил Стивен.
На собранные в мечетях всего мира деньги,  Бойцы Джихада скупают и сосредоточивают на таких базах новейшее оружие и боеприпасы – в том числе с бактереологическим, химическим и ядерным наполнением. Здесь разместились запасы продовольствия и одежды, которых должно хватить на долгие годы тайной войны против неверных – «...во имя Аллаха Всевышннего  (Слава Ему!)  и его пророка – Магомета (Хвала Ему!)».
- О. Вы что, м-муу-усульманин? – спросил Харвей заикаясь.
- Конечно нет! Я пишу книгу о мусульманском терроризме, вот и повторяю материал! – расхохотался Патрик.
- Так это и есть Т-А-Л-И-Б-А-Н...-проронил пастор.
- Можете так считать. Но Армия Джихада, ее боевой Центр создавался и действует не только благодаря пожертвованиям правоверных но, главным образом - на деньги самого отважного человека мусульманского мира - обладателя много-миллиардного состояния и героя Афганского Сопротивления Советскому Нашествию. На деньги Хозяина Большой Нефти, текущие к нему из завязших, в бензиновом рабстве, стран – на наши с вами денежки!
- Да, я знаю, - вставил Харвей, -  лидер Джихада выдвинул простой и ясный для каждого мусульманина лозунг: «Уничтожим иудео-христианскую цивиллизацию её же оружием!»
 - Однако, давайте следовать процедуре, - посерьёзнел Патрик, - Сейчас я вас зарегистрирую на нашем “Курорте”! Они вошли в один из бараков. Пройдя между двухэтажными нарами, Патрик предложил им несколько незанятых коек. Они выбрали две нижние у зарешеченного окна.
- Вы немного отдохните до обеда, а потом познакомитесь с остальными заложниками.

— В конце барака есть душевая и туалет. Сейчас отдыхайте. Как услышите гонг — приходите обедать, — он показал на отдельно стоящий кубик, виднеющийся в окне.
 — Это наш “Ресторан”! Да, чуть не забыл: смените вашу одежду вот на это, — он вытащил из-под матраца пластиковые пакеты с хлопчатобумажными синими комбинезонами.
«Сделано в Китае» - доктор прочитал яркую этикетку.
— Ну, вы уж сами тут с размерами разберитесь, а у меня есть дела. Пока!

Душ и чистые простыни на хорошо взбитом тюфяке сделали свое дело: гонг, призывающий к обеду, долетел к ним, как обрывок сна. Только благодаря заботливости Патрика они успели на построение.
Оказавшись в небольшом, квадратном зале, где обедали пленные, Патрик предстваил новеньких:
— Господа, — обратился к присутствующим Патрик, одновременно раздавая обед, — разрешите представить вам новичков: мистер Стивен Киш, Великобритания, — он наклонил голову в сторону сидящего рядом пастора, так как руки его были заняты: с помощью огром-ной ложки он доставал что-то похожее на суп из алюминиевого чана и, раздавая это в подставляемые металлические миски, продолжал: — Господин Стивен - пастор и мой соотечественник! А этот джентльмен, — он наклонил голову, как бы указывая на сидящего по другую от него сторону хирурга, — господин Харвей Тейлор, Соединенные Штаты, врач!
— Здесь кто-то сказал “Соединенные Штаты”?! — поднимаясь из-за стола в противоположном углу “Ресторана”, восклицает огромный чернокожий красавец.
“Настоящий Отелло! — подумал о нем Стивен, — навер-ное, он баскетболист!”
— А это - наш Отец Джон, — в шуме общего ликования продолжает процедуру знакомства Патрик, представляя приближающегося к их столу черного но белозубого гиганта.
— Отець Джон йесть лидерь черьньх уудиев изь Фильядельфья, — доверительно сообщил, сидящий рядом со Стивеном китаец. — Я йесть Цзы. Я йесть руськая переводчик- консультанть!
— А я – Джон. Джон-Учитель! Привет! — гигант утопил Харвея в своих мощных объятиях, больно уколов хирурга острым углом огромной, шестиконечной звезды. Звезда эта сплетена, так же как и замысловатая цепь на которой она болтается, из сухих трав. — Как поживаешь, мужик? Все хорошо?! Добро пожаловать в команду!
Под шуточные рукоплескания и возгласы Патрик продолжает знакомить вновь прибывших со старожилами:
— Рони и Хаим — они израильские летчики. А это - Хозе, Новая Зеландия. Он из “голубых касок” ООН.
Пока Стивен и Харвей отвечали на приветствия к их столику подошла официантка. Она поставила перед ними деревяные подносы, на которых лежали деревянные ложки.

Густые, черные волосы официантки собранные в тяжелый клубок на затылке, открывали смуглое, красивое лицо с большими, чуть раскосыми глазами цвета морской волны. Ее сочные губы чуть приоткрыты... Она сервировала стол перед Стивеном, а Харвей, невольно наблюдал за ней. Темные пятна на ее ру-башке, в подмышках пробудили в нем неудержимое желание близости с женщиной. Наклонившись, как бы невзначай, перед самым лицом хирурга, как бы собирая со стола крошки, она предоставила его жаждущему взгляду рассматривать себя, сквозь легкую ткань облепившей ее крутые формы армейской рубашки цвета хаки.
Рубашка взмокла на ней, четко обозначив тяжесть груди с выпирающими холмиками сосков.
— Не смотри на нее так, — прошептал Патрик. — Это может стоить тебе жизни! Эта женщина принадлежит Амдажаду.
Запоздалое предупреждение!
Глаза дикой газели встретились с глазами охотника и обоим стало ясно, что поединка не избежать.
— Для полного состава ООН здесь кое-кого не хватает, — чтобы отвлечься, заговорил Харвей, — Насколько я себе представляю эту организацию, здесь еще должны быть русские и...
— Все в сборе! Немца видел? Он из ЮАР. Здесь есть еще несколько немцев из ГДР и ФРГ. Они, как и русские военные инструктора обучают террористов....
— ГДР уже не существует!
— Как?!
— Сколько ты здесь торчишь?
— Почти год.
— А что, Арабские представители “ООН” не делятся с вами новостями?!
— Скажи ещё свежую газету по утрам…и кофе в постель!
— ГДР объединилась с ФРГ. Берлинской стены больше нет!
— Да ты что? Это же невероятно...
— СССР — на грани распада!
— Когда?
— Почему? — посыпались вопросы со всех сторон.
— Увы, я не политический обозреватель. Я - врач. Знаю новости двухнедельной давности, могу рассказать.
— Рассказывай!
— Так. ООН и США объявили ультиматум Ираку и лично - Саддаму Хусейну.
— Но почему?!
— Ирак захватил Кувейт. Уничтожает страну, поджигает скважины.
— Нефтяные скважины?
— Именно. Страны антииракской коалиции сосредоточили мощный кулак в Саудовской Аравии, главным образом - это армия Соединенных Штатов. СССР пока не занял четкой позиции. Мировая война может вспыхнуть в любой момент.
— Вы говорите, здесь есть восточные немцы и русские? — задумчиво проговорил пастор.
— Да. Есть! – откликнулся Цзы, -  На другой сторона колючь прьёволка. Они тренирують этот бандита.
— Мне удалось поговорить с одним из них, — откликается Патрик. — С советским полковником.
— Он что, предъявил тебе свое удостоверение, а? — засмеялся кто-то.
— Нет. Но он почему-то мало волнуется о конспирации. Сказал, что зовут его Иванов, а звание воинское - полковник.
— А хоть бы и генерал! Так что же он сказал?
— Он сказал: “Мы коммунисты выполняем наш интернациональный долг помогая палестинскому народу в его борьбе против израильских агрессоров за самоопределение и создание собственного государства со столицей в городе-герое Иерусалиме”.
— Какая дикая чушь! Просто глупость! — Закричал Рони, летчик израильских ВВС, хлопнув по плечу Хаима, — Хаим, как тебе это нравится?
— А ты что удивляешься, Рони? Они все ненавидят нас!
- Не все! Америка вот, нас любит и защищает…
- Да и одновременно на базах ЦРУ тренерует самых озверелых мусульман!
- Тише! Говорите тишшше и не надо говорить Ц-Р-У! Говорите просто – «Организация» - забеспокоился Педро – сицилийский журналист.
- Ладно, «Организация»… 
- Та кто ж для борьбы против… против Коммунизма!

Почувствовав на себе пристальный взгляд, Харвей обернулся. Вся напружинившись, официантка-красавица любовалась грациозностью своего тела перед зеркалом.
Она расчесывала распущенные волосы водопадом сбегающие к рельефно очерченным ягодицам. При этом, она неотрывно смотрела на хирурга через отражение в зеркале.
Этот взгляд сказал ему больше, чем любые слова. Спустя минуту она исчезла, вместе с подкатившим за ней джипом, в облаке пыли.
Сославшись на усталость, Харвей отказался от дальнейших политических дискуссий и отправился бродить по лагерю.

2.11. Великий Учёный.

Солнце краснело на самом краешке равнины банальной монетой, готовой опрокинуться на “решку”. Воздух стал прозрачнее и прохладнее. Непонятно откуда взявшиеся облака образовали тонкую линию над светилом и, подсвеченные малиновым, отбрасывали багровые и розовые полосы по густосинему горизонту в черноту неба. “Монета” не опрокинулась, а постепенно опустилась, распыляя пурпур в лоскутке бирюзового неба.

Из близкой деревни доносились лай собак, блеяние коз, ка-кие-то крики. Где-то недалеко заплакал муэдзин... Обойдя несколько раз лагерь, Харвей постепенно вернулся к размышлениям о своем открытии, начатым еще во время морского путешествия.
Тогда, ни на что не отвлекаясь, он большую часть времени посвятил аналитическому разбору результатов, полученных после операции Стэнсона.

Повышение жизненного тонуса и некоторое замедление процессов старения в организме кандидата в сенаторы вполне объяснялись пересадкой органов и полной заменой крови.
Неожиданностью, шоком, стало для Харвея исчезновение вируса СПИДа. Перед выпиской Стэнсона из госпиталя, Харвей провел обычный комплекс анализов. В том числе - реакцию на вирус СПИДа, обнаруженный ранее. Вирус не обнаружился!
Он проделал тестирование по всем известным методикам - результаты не оставляли сомнений: Стенсон чист! Вирус ис-чез...
“Совершенно ясно, что это последствие операции. Но ка-кого именно ее этапа? — в сотый раз он мысленно прокручивал ход событий в ту страшную ночь: — Видоизменить вирус СПИДа мог только другой, активный белок, — думает Харвей, вгляды-ваясь в черный колодец неба. — Белок, родственный белку-регулятору ДНК вируса... Откуда он мог взяться в уже пораженном организме?!
Замена крови и трансплантация не могли дать такого эф-фекта - главный кроветворный орган, спинной мозг, всегда ос-тается той “тихой заводью”, где вирусы переживают любые вмешательства извне.
Пожалуй, единственное, что могло бы убить этот вирус - так это приличная доза радиации. Нет, это не то... Да и не было никакого облучения!
В таком случае, единственным, кто мог справиться с вирусом, остается белок непонятного происхождения... — задумавшись, Харвей не заметил нескольких человек, направляющихся к нему. — С белком ДНК может взаимодей-ствовать только белок стероида - гормона, вырабатываемого надпочечниками….
Ну конечно! — он еще раз «прокручивает кино»: — Я транс-плантировал почки вместе с надпочечниками! Да... Но и это - не объяснение. При обычных условиях стероид не подключается к вирусу. Значит, со стероидом, а вернее с надпочечниками...”
 — Черт побери, хороша девка! Так и “трахнул” бы ее!! Но нельзя, — Гарри хлопнул по плечу замечтавшегося хирурга. — Как говорится: “Видит око, да зуб неймет!”
От неожиданного вторжения, Харвей замедлил с ответом. Это истолковано, подошедшей к нему компанией, как смущение.
— Не бери в голову, парень! Тут из-за нее один американец уже отправился на станцию “Н-16”!
— Понимаешь, этот подонок-Амджад, устроил нам пытку, вы-ставляя красотку. А она, стерва, пользуется этим! В тот раз она разделась, представляешь?!
— Разделась догола, сука, но красивая! На виду у всех по-просила Дэрка полить ее водичкой, из бака.
— Душ, значит, ей устроить?! — озабоченно восклицает Тэйлор.
—Ну, понимаешь, Дэрк, парень из Миллуоки, больше года без бабы, он совсем одурел и, понимаешь, схватил ее за сиськи!
— А сиськи там, я тебе скажу... — рассказывал Гарри, потея от возбуждения и жестикулируя, обрисовывал размеры.
— Она как завопит, стерва, а тут - охранники. Хвать Дэрка - и к Амджаду. Ну, тот ему пару раз по морде съездил и отправил на “Н16”.
— Слушай, а что это такое, станция “Н16”? — Харвей совер-шенно обалдел от яркого рассказа.
— Это тюрьма. Лабиринт подземных казематов.
— В основном они ее используют для наказания своих собственных дезертиров и предателей.
— Что они там делают с людьми, мы не знаем, но почти каж-дую ночь оттуда, — Роми ткнул пальцем в направлении невзрач-ного здания за забором, — гремит музыка, как на дискотеке!
— И все песни про любовь, будь они трижды прокляты, эти факаные палестинцы! — добавил Хаим.
— Во всяком случае, Дэрк оттуда не вернулся. Мы ничего не знаем о его судьбе. Да...
— Советую тебе: не думай ты, о ней!
Харвей огорчился, что его размышления прервали на самом интересном месте и, видимо, не сумел этого скрыть.
— Быстро же она тебя… — Гарри оценивает его молчание иначе.
Роми безнадежно махнул рукой. Оставив несколько сочных выражений, Гарри с приятелями, ушли.
 “Так. Надпочечники. С ними что-то стряслось. Иначе откуда взялся видоизмененный стероид?”
Снова перед внутренним взором Харвея проплыли картины операции:
Вот он произвел резекцию почки, вместе с надпочечником. Погрузил органы в физраствор... Это были две раздельные кю-веты для левой и правой почек... Так... Произвел резекцию “боль-ных” органов и убрал их...
Он вспомнил, что операционный зал, загроможденный двумя столами, приборами и капельницами, был неудобен для работы.
Он совершенно отчетливо вспомнил, что когда подошла оче-редь имплантировать левую почку, ее не оказалось под рукой - он даже испугался в этот миг, не мог понять, куда она подева-лась. Впрочем, это длилось всего мгновение, он нашел ее сразу, но все-таки -где стояла кювета с донорской почкой в то вре-мя, пока он был занят с другой почкой?
— Идти! Спать! — перед ним, широко расставив ноги, стоял бандит.
Харвей шел к бараку, непрерывно спрашивая себя: “Что могло повлиять на надпочечник?!”

Злой гений против команды «Сборная Мира».

Завтрак показался пресным и скучным - ее не было. Видя хмурое выражение лица Харвея, Стивен подсел к нему ближе и попытался развлечь рассказами, услышанными от других заклю-ченных.
—Отсюда террористические группы забрасываются на территорию Израиля и других стран.
— Стивен, почему ты думаешь, что все это должно быть интересно для меня?
— Потому что, мне кажется, ты не собираешься здесь долго оставаться. Если тебе удастся прорваться на свободу, ты не дол-жен забыть о тех, кто здесь находится. Кстати, мы единственные из заложников, кого по случайности провезли через весь лагерь с открытыми глазами. Мы кое-что успели заметить, не так ли? Это неоценимая информация для тех, кто предпринял бы попытку штурма этого гадюшника.
— Вот именно. Мы действительно кое-что видели. Неужели ты думаешь, что я или ты, или мы все вместе, сможем преодо-леть вооруженную охрану и заграждения? Это самоубийство!
— Я не знаю, о чем вы секретничаете, — подошел Патрик, — но связываться с этой девочкой я бы вам не советовал!
— С какой девочкой? — не понял Стив.
— Я говорю о Кати, “официантке”.
— Ее имя Кати? Она француженка?
— Точно не знаю. Она больше похожа на гречанку, рожден-ную на Кипре. Амджад привез ее с полгода назад. Забавляется с ней как с балованным ребенком.
— Слушай, да кто этот Амджад?
— Амджад Ата - доверенное лицо их главаря, Абу Нидаля. Этот тип официально занимает пост второго секретаря Цент-рального комитета ООП. При одном упоминании его имени, оби-тателей лагеря, я имею в виду эту банду, — он махнул рукой в сторону, где находятся домики начальства, — трясет от страха. Каждое его появление в лагере чревато разоблачением очеред-ного предателя, которого немедленно казнят или отправляют на “станцию Н16”.
— Это тот долговязый, который встретил нас?
— Да. Это он.
— Не понимаю, что такая клевая девка могла найти в этом... в этом бандюге!
— Женщин не понимают со времен Адама. Я думаю, более важно то, что он нашел в ней, не так ли, ребята?! — все засмея-лись. — Но будь поосторожней с ней, Харвей. По-моему, она положила на тебя глаз! Учти, виноватым все равно будешь ты! Потянулась череда бездельных дней. Кати не появлялась в лагере, и Харвей, казалось, забыл об их мимолетной встрече…
Рассуждая об удивительном излечении Стэнсона, хирург пришел к выводу, что немалую роль в исчезновении вируса СПИДа у пациента сыграл тот факт, что Стэнсону были переса-жены надпочечники беременной женщины.
Однажды в одном из кошмарных снов он видел себя, потро-шащим труп Офры в залитой кровью операционной. Вновь пере-жил изумление, увидев увеличенную матку - Офра была бере-менна, на третьем, или даже на четвертом месяце.
“При беременности надпочечники вырабатывают во много раз больше стероидов, и они обладают большей энергией. Вполне вероятно, что они могли очень быстро вступить в контакт с белком ДНК-вируса. Но не изменить его! Напротив! Они сами стали бы почвой для распространения и активации вируса, что могло бы превратить Стэнсона из носителя в больного! Но этого не случилось. Вирус исчез! Какое-то внеш-нее явление повлияло на стероиды, но какое? Что повлияло на надпочечники?!”
 Потянулась череда бездельных дней. Кати не появлялась в лагере, Харвей стал неразговорчив, погруженный в самого себя.
Тем временем Стивен Киш превратился в духовного настав-ника заключенных.
Началось это после религиозного спора вспыхнувшего меж-ду ним и Джоном Учителем, когда озабоченный потерей влияния среди пленных Отец Джон, считающий себя настоящим иудеем, наследником Моисея, закричал:
— А ваш Папа Римский - это липовый священник, как и все прочие священники и проповедники! Все что они говорят - одна сплошная ложь! Я явился в этот мир спасти людей, заблудших и забывших Бога, я - единственный, кто получил Слово Бо-жие, чтобы спасти не только доверившихся мне, но всю Америку, весь Мир!
— Разве Авраам и Моисей был черными? — искренно недо-умевая, спросил Цзы.
— Те люди, которые сегодня называют себя евреями, в дале-кие времена были вообще неизвестно кто! — закричал Джон Учи-тель. — Они все переняли у египтян, создателей древнейшей и ве-личайшей в мире цивилизации, а древние египтяне были неграми!
— Черные египтяне?!
— Да-да, они были неграми, черными, включая всех Тутмосов, Рамсесов, Хеопсов, Тутанхамонов и саму прекрасную царицу Нефертити! Это, кстати, подтверждается последними ар-хеологическими находками, которые свидетельствуют, что са-мые древние на планете, люди - это люди негроидной расы!
Последнее заявление повергло заложников в раздумья: то ли о собственном невежестве, то ли о богоизбранности Джона Учителя. Во всяком случае, на этом спор умер.
Спустя некоторое время Джон Учитель, или, как он решил себя называть (даже табличку устроил над своими нарами), Бэн Ами Бэн Исраэль, оказался в изоляции: все реже заложники соглашались поиграть с ним в баскетбол, и никто уже не задает ему вопросов. Люди старались общаться со Стивеном, находя у него добрый совет и поддержку.
Многие из них до встречи с пастором гордо называли себя “атеистами”, теперь они с интересом слушали его рассказы о Ветхом и Новом Завете, о том, как “работают” притчи и советы Царя Соломона в наши дни.
Стивен организовал для пленных режим дня, в котором большая часть времени отводилась спорту. Постепенно, Бэн Ами смирился с лидерством Стивена, а заложники - со странностями черного гиганта. Они принимают его в свои игры, но никогда не поддаются на его религиозные рассуждения. Пастору же, уда-лось выпросить у Амджада футбольный мяч, в дополнение к бас-кетбольному. Теперь пленники террористов проводят футболь-ный турнир: “Сборная Европы” против “Сборной Мира”.
— Если бы не колючая проволока и вооруженные бандиты — наша жизнь здесь походила бы на спортивный семинар! — од-нажды констатировал Патрик.
Заметно улучшивший свою спортивную форму, Тэйлор, стал центральным нападающим в команде “Сборная Европы”. Сортирный совет решил, что двух американцев в команде “Сборная мира” много. Поэтому, центральным нападающим “Сборной Мира” остался Бэн Ами.
Харвей пользовался не меньшим уважением среди залож-ников, чем Патрик или Стивен. Окружающие нашли в нем не только ученого, но и простого, отзывчивого парня.
Никто, естественно, не догадывался о его внутреннем мире, где торжествовал Злой Гений: стечение страшных обстоятельств способствовало важнейшему открытию - победе над СПИДом! Совсем немногое нужно теперь для победы полной, окончатель-ной: найти фактор, повлиявший на надпочечники, фактор, кото-рый заставил их производить видоизмененные стероиды!
Аналитически решить эту часть проблемы невозможно. Для этого нужны серьезные эксперименты, большие деньги, а значит - Свобода.
“Ну, деньги, для начала у меня есть! Но вот свобода…”
День за днем он планировал свой будущий успех, который должен принести ему не миллионные — миллиардные прибыли!
“Нет, я никому не раскрою своего секрета! Сам! Только сам!”
Но всякий раз его мечты упирались в колючую проволоку забора. С каждым днем, проведенным в этом лагере, он теряет, как он однажды высчитал, минимум миллион долларов!
“Нет, хватит! Пора готовиться к побегу! Не важно, что это был сон или явь, но Ави, мертвый Ави, там, в пещере нью-йоркского метро, предупредил меня обо всем, что случится дальше. И пока все исполняется точно. Значит, я должен попытаться бежать!”

2.12. 

Теперь во время прогулок он внимательно осматривал лагерь. Он уже свободно ориентировался в расположении участ-ков, а самое главное, в один из дней ему удалось проследить за пылевым следом моторизованной колонны, вышедшей из север-ной части лагеря.
Он был уверен: там дорога. Еще одна дорога была, по сути, деревенской улицей, обрывающейся у самых заграждений.
— Патрик, как ты думаешь, почему они расположили свою базу так близко к деревне? Они не боятся шпиона?
— Видишь ли, Харвей, деревня со всеми жителями - наи-лучшее прикрытие от возможного нападения. Этот лагерь нахо-дится между несколькими густонаселенными деревнями.
— Но зачем? Они не думают, что в деревнях могут появить-ся разведчики , или..
— Я думаю, здесь несколько причин. Во-первых, снабжение.
— Гениально! Действительно, что может быть проще!
— А во-вторых... Первыми жертвами нападающих, как ты хорошо знаешь из газет, бывают “...безвинные старики, женщины и дети”!
— Невероятно! Как же они могут так поступать?! Ведь их ли-деры утверждают, что сражаются за счастье этого самого народа!
— Какого именно народа? Задумывался ли ты об этом, Хар-вей?
— Ну, я думаю, палестинского народа...
— Израильтян, что ли?! Ведь территория Израиля раньше на-зывалась Палестиной. Или беглых безродных арабских племен, а? Или бедуинов, тех, что издревле кочуют по пустыне, уничтожая все на своем пути? То-то и оно: все перепутано! Помнишь: “Есть мно-гое на свете, друг Горацио!” В поведении и целях этих людей разо-браться сложно. Чего только здесь не намешано! Ислам и между-народный терроризм по заказу; глобальная торговля наркотиками; политические спекуляции, созданного советскими коммунистами (на американские деньги!) нового, якобы, еврейского, государства - Израиль… Кстати, знаешь, как я сюда попал?
— Нет, конечно.
— Пытался разобраться во всем этом. Делал репортажи...
— ООП?
— ООП, Хезболла, ФАТХ, Хамас, Израиль. Причем, когда я скрывался от израильских агентов, меня похитили бандиты из “Черного Вторника”.
— И ты остался жив?
— Как видишь! Они даже не подозревают, что я - тот самый журналист! Когда меня похитили, я как раз вышел из отеля с кредитной карточкой моего друга. Понимаешь, не хватило выпивки... Да... Погуляли!
— Во Франции?
— На Кипре.
— Но тебе удалось что-то выяснить, пока ты был здесь?
— Многое! Например, еще находясь в Европе, я вышел на их главаря, ты уже успел с ним повстречаться здесь.
— Ты говоришь о том бледнолицем арабе, с золотыми зубами?
— Именно о нем, об Абу Нидале. Темная личность. Закончил три класса начальной школы, страдает язвой желудка и по-роком сердца! Интересно, что он - двенадцатый сын в семье! С раннего детства рос в обстановке ненависти и презрения к себе в собственной семье. Ведь его родила последняя жена отца, слу-жанка. Когда отец Абу умер, братья просто выгнали его с ма-терью на улицу. Абу Нидаль родился в Яффе.
— Теперь можно понять, какие чувства он питает к Израилю…
— Но особенно интересна его карьера террориста. Сначала он стал наемным убийцей, а затем превратился в заправского гангстера. Ирак поддержал Абу, чтобы с его помощью стать во главе арабского мира и поторопился избавиться от него во время ирано-иракской войны. Сирия воспользовалась его услугами в Ливии... И что самое поразительное - каждый из “покровителей” направлял его деятельность против ООП!
— Не понимаю, — произнес увлеченный рассказом Харвей. — Ты же говоришь, что Абу Нидаль - один из лидеров ООП...
— Точно. Он принадлежит к радикальному крылу ООП, которое в противоположность более умеренным течениям этой организации, ставит своей конечной целью уничтожение еврейского государства. Вот почему он ненавидит Арафата и считает его предателем дела палестинцев!
— Тогда я понимаю, что здесь делают фашисты и коммунисты, — высказался пастор.
— Да. Израиль, как кость в горле, застрял у многих. Но я вам скажу кое-что похлеще: существует версия и, это известно не только мне, ее, в частности, придерживается заместитель Ара-фата, Абу-Ияд. Так вот, предполагают, что Абу Нидаль - шпион израильской разведки. Это не доказано. Но то, что за все время его бурной деятельности израильтяне ни разу не попытались его убрать, говорит о многом. Понимаете? Ни одной попытки уничто-жить своего заклятого врага. Опытного и опасного. И это при воз-можностях их Организации и израильской армии. Странно, не правда ли?
— Арафата, между прочим, тоже не пытались убрать на-сильственным путем, так что, по-твоему он тоже агент Израиля?
— Агент Израиля или Москвы - я точно не знаю, но вы уви-дите, что никого другого на арене не появится.
— О, конечно... — пробормотал Харвей, уставший от интриг “ближневосточного клубка змей”, как выразился когда-то Ави.
— Скажи, Патрик, ты не пытался бежать отсюда?
— Нет. Я не псих! Кроме того, здесь никто не мешает мне ра-ботать над книгой!
— А я хочу попытаться. Поможешь?
— У тебя есть идея?
— Да…
Леденящий душу крик разорвал тишину ночи, принуждая шепчущихся замолчать. Трудно поверить, что человек может так кричать. Кровь буквально застыла в жилах. Харвей вспомнил ро-маны ужасов, дешевые карманные издания, которыми он увле-кался в юности. По сравнению с этим ночным кошмаром, книжки выглядят просто туалетной бумагой!
Вопли еще звучали в их сознании, когда на станции “Н16” завели магнитофон. Тысячекратно усиленный голос Робертино Лоретти захныкал старую итальянскую песенку “Вернись в Сорренто”.
— Изверги!
— Садисты!
— Суки!
— Мерзкие, подлые твари! — вскочив с нар, обитатели бара-ка выкрикивают проклятия в адрес палачей-живодеров.
Патрик внимательно выслушал план побега, разработанный хирургом и, в заключение, сказал:
— План хорош. Но я думаю, ты не учел важный момент.
— Какой?
— Предположим, тебе удалось выбраться отсюда...
— Это точно сработает!
— Что дальше? Ты - белый. Американец. Прежде, чем ты сможешь добраться до своего посольства в Триполи, или, ска-жем, до сил ООН, кто окажет тебе поддержку?
— А они, местные жители, все звери, что ли?
— Ты наивен, мой друг. Это другие люди. Ты - для них враг, ничто! И еще: если пробиваться отсюда в Триполи, то необхо-димо преодолеть Ливийскую пустыню, которая, кстати, контроли-руется людьми Хезболлы и Абу Нидаля.
— А, если идти на юг, к силам ООН или израильтянам?
— Это там — за горным хребтом?
— Да.
— Преодолеть эти горы, будет очень трудно. Тем более, без специального снаряжения.
— Но я должен бежать отсюда! И как можно скорее!
— Я помогу тебе во всем, что в моих силах, но еще раз про-думай свои действия, хорошо?
— Конечно. Спасибо тебе!
“С аргументами Патрика нельзя не считаться: шансы на успех не выглядят даже как «пятьдесят на пятьдесят». Не убьют при побеге - погибнешь от голода или жажды. Или со-рвешься со скалы, без специального снаряжения. Но это еще счастливая смерть. В худшем случае - «станция Н16»!” - эти отчаянные размышления поглотили Харвея, он даже не заметил, как пролетела неделя.

Кати подавала завтрак в бикини, золотом люрикса полоснув-шим по красоте ее смуглой кожи. Пересеченное тонкими змей-ками купальника тело невероятно возбуждает, завтрак застре-вает в горле. Поэтому, заложники больше пьют, чем едят.
Сервируя стол, Кати прижалась своим обнаженным и горячим бедром к лицу Харвея.
На хирурга пахнуло крепким запахом духов и еще чем-то удивительно женским. Сердце его бешено заколотилось. Харвей почувствовал, что еще минута - и он потеряет сознание от возбуждения.
Злодейка нарочито долго вертелась у его стола, то одним, то другим бедром прикасаясь к хирургу, которому с большим трудом давались равнодушная поза и отсутствующее выражение лица.
Представление развивалось под аккомпанемент музыки, до-носящейся со станции «Н-16». Оно имело перед собой одну цель: развеселить Амджада и Абу, которые, сидя верхом на соседнем столе, хохотали и хлопали в ладошки.
Заложники притихли, ожидая самого худшего. Но ничего не случилось: Кати завершила процедуру завтрака эротическим танцем и укатила с начальством.
— Слушай, Харвей, ты не мог бы посмотреть Роми? — обра-тился Стивен к Тэйлору, чтобы вывести друга из опасного пере-возбуждения, яркие пятна которого все еще горели на его лице.
— Что с Роми? — как будто из далека, отозвался врач.
— У него неприятная вещь появилась, в самом углу рта…
— Это СПИД! Скоро помрет! — воскликнул Хаим, радуясь случаю повеселиться.
— Какой, к черту, СПИД?! Я почти год не был с женщиной!
— А как насчет мужчин, ведь нас так много вокруг?! — под-хватил эстафету шуток кто-то на другом конце столовой.
— Прекратите, дайте поесть спокойно!
— Никакой это, ни СПИД! — не поддаваясь веселью, охва-тившему пленных, проговорил все еще в задумчивости Харвей.
Он осмотрел эрозию на губах Роми и, заключил:
— А самый рядовой герпес. Был бы, здесь ацикловир - за пару дней все прошло бы… А так…
— Герпес, Ац … Ацикловир… О чем ты говоришь? — не по-нял напуганный летчик.
— Харвей — ученый, он знает что говорит! — воскликнул Патрик.
— Он-то знает, а мы?
— Действительно, господин врач, может объясните по-прос-тому?
— Конечно. Герпес – это название вируса…
— Как Адонис?
— Нет, Адонис — то название одного из греческих богов!
— Если вирус, значит это инфекция?
— Теперь мы все заболеем и не сможем целоваться?!
— Дайте же сказать ученому!
— Происхождение вируса, названного Герпес, неизвестно. Долгие тысячелетия он мучает человечество, разъедая слизистые оболочки губ, глаз, половых органов. Кстати, Роми, а как у тебя с…
— Нормально! По утрам стоит, как бешеный! — присутст-вующие расхохотались, затем Харвей продолжил:
— Только в восьмидесятые годы нашего века, удалось со-здать лекарственный препарат, способный не то что бы убивать навсегда герпес, но парализовать его надолго.
— Что за лекарство?!
— Я здесь не занимаюсь рекламой. Точно и не помню, не моя специализация. Знаю только, что в основе его препарат, на-званный Ацикловир.
— Но почему это вирус так живуч?
— Потому, что эти вирусы прячутся в наших нервных узлах, как говорят медики, в ганглиях.
— А где прячется СПИД?!
— Не исключено что там же! Кстати, вирус СПИДа похож на вирус герпеса или желтухи.
— Ну, с желтухой, кажется, наша цивилизация справилась?
— Но вирус СПИДа, хоть и похож на вирус желтухи, но сов-сем другой! Он маленький, слабенький и чувствительный, гибнет уже при воздействии обычных марганцовки, спирта и хлорамина. А при кипячении дохнет практически мгновенно!
— Так почему мы не можем победить СПИД?!
— Потому, что он такой слабый вне нас! А, попадая в нас, этот непрошеный гость моментально ломает защитные функции организма! За что его и назвали-то, СПИД!
— Вот именно, а что такое СПИД, как это расшифровать?
— Синдром Приобретенного Иммунодефицита.
— Очень понятно!
— Нет, серьезно, расскажи нам об этом, а то все говорят “Чума двадцатого века”, а как это работает непонятно!
— Кажется, дождь собирается… — сказал Цзы.
— Да, сегодня футбол, по-видимому, отменяется… Как ты думаешь, Стивен?
— Почему бы нам не организовать научный симпозиум?!
— Тем более, есть наглядный экспонат, — вновь съехид-ничал Хаим, указывая на обеспокоенного Роми.
— Да отстань, ты! Сказали же, что это не СПИД, а какая-то ерунда!
— Так что же, такое, иммунодефицит, Харвей?
— Попробую вам объяснить…
— Только поменьше терминов, а то мы ни черта опять не поймем!
— Ладно. Смотрите, наш организм, как биологическая машина, имеет систему самосохранения…
— Службу Безопасности?
— Точно! Когда какой-нибудь, враждебный нашему организму элемент, вирус например (мы называем все враждебные нашему здоровью вещества патогенами), попадает внутрь, Служба Безопасности объявляет тревогу и организовывает сопротивление. Медики назвали эту Службу Иммунной Системой.
— Что-то вроде вашего ЦРУ!
— Или вашего Мосад!
— Или ихнего КГБ!
— Да, только Иммунная Система - невероятно сложный механизм, работающий на клеточном уровне…
— Эти Организации, тоже работают на клеточном уровне!
— Когда патогенны, попадают в кровь, иммунные клетки (макрофаги), обнаруживают и абсорбируют их.
— Арестовывают, значит!
— Затем макрофаги зовут на помощь два других типа иммунных клеток…
— Начальство, что ли?!
— Они зовут на помощь “Би” и “Ти” –клетки.
— Я же сказал!
— “Ти”-клетки как раз и поднимают тревогу, сообщают Иммунной Системе, что обнаружен враг. “Би”-клетки вырабатывают антитела, уничтожающие (совместно с “Ти”), захватчика, а затем, когда враг уничтожен, “Ти”-клетки снижают активность им-мунной системы…
— До следующего нападения…
— Именно. Причем, что важно, Иммунная Система способна узнать однажды побежденного врага в случае повторного нападения и уничтожает его значительно быстрее.
— Так почему она не может справится с вирусом СПИДа, если она такая умная?
— Это и есть загадка. Иммунная система не узнает этот ви-рус, вернее не оценивает его как врага, а он, в свою очередь, ра-ботает так, что иммунная система начинает войну против своих же, жизненно важных клеток организма…
“СТОП! В СЛУЧАЕ СТЭНСОНА ЕГО ИММУННАЯ СИСТЕМА РАСПО-ЗНАЛА ЭТОТ ЧЕРТОВ ВИРУС…
НЕТ, НЕ ТАК! ЧЕРТОВ ВИРУС УНИЧТОЖИЛА НЕ ИММУННАЯ СИС-ТЕМА МИСТЕРА СТЭНСОНА, А КОМБИНАЦИЯ ИММУННЫХ СИСТЕМ: СТЭНСОН-ОФРА...
 
ВСЛЕДСТВИЕ КАКИХ-ТО ИЗМЕНЕНИЙ В СТРУКТУРЕ БЕЛКА НОВОЙ СИСТЕМЫ, ОНА МГНОВЕННО УЗНАЛА ЭТОТ ВИРУС И УНИЧТОЖИЛА ЕГО, НЕ ОСОБЕННО НАПРЯГАЯСЬ!
Я НАУЧИЛ ИММУННУЮ СИСТЕМУ УЗНАВАТЬ ВРАГА! НО ЧТО МОГ-ЛО ПОВЛИЯТЬ НА НЕЕ?!”
Харвей замер, пораженный мелькнувшей мыслью.
— Это похоже на наказание Господне! — воскликнул пастор.
— О чем ты?
— Господь карает человечество за грех прелюбодеяния, за грех осквернения Его лучшего творения - Человека!
— Еще в Ветхом Завете сказано, кажется в Притчах Царя Соломона: “С однополым не ложись и с животным не ложись, ибо мерзость это пред Господом!”
— Не там и не так это сказано! — воскликнул Бэн Ами, поймав пастора на неточности. — Это Третья Книга Моисеева…
— Книга Левит?
— Глава восемнадцатая, священник! “И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею. Не ложись с мужчиною как с женщиною, это мерзость...”
— “И ни с каким скотом не ложись, чтобы излить семя…” — продолжает цитату Стивен. — И далее уже глава девятнадцатая, собственно Десять Заповедей!
— Да, но вирус уж чертовски коварен! — возвращает спор в научное русло Роми.
— Вот именно, чертовски! За уступку козням Дьявола - Дьявольское же и наказание!
— Ты хочешь сказать, что Господь использует Дьявольские методы?
— Господь не использует Дьявольские методы, а учит провинившиеся души телесными муками с тем, чтобы в их следующем, телесном воплощении, эти души не совершили бы вновь греха, из-за которого может погибнуть все человечество! — воскликнул пастор.
— Да, но наш мир… Наше, современное общество… — что-то хотел сказать Цзы, но в этот момент Бен Ами поднялся во весь свой громадный рост и, нависая над присутствующими чер-ной тучей, заговорил громоподобным голосом:
— “То и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так, что они осквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца…”
 
— Это ты говоришь о Западной цивилизации, свобода люб-ви, наркотиков и татуировок, да? — догадался Патрик.
— Нет, он цитирует кого-то из Апостолов… — проговорил Стивен, — но я не знаю точно…
— Это Павел говорит о язычниках, пастор! — выйдя на мгновение из роли пророка, съехидничал Бен Ами, но, тут же, вернулся: — “Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным…”
— Так это же точно наша мода на лесбиянок, — воскликнул Харвей.
— Это ваша, навязанная вашим Холливудом и вашим порно-графическим телевидением факаная мода! — возмутился Хаим.
— “Подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, муж-чины на мужчинах, делая срам и, получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение…” — в этот самый миг, когда чернокожий гигант простер руку с вытянутым пальцем, куда-то в потолок, оттуда грохнул удар грома.
Зазвенев тонкостью стекол, он рассыпался по предгорью на более мелкие удары, и в ярких сполохах молний заблестели струи дождя.

2.13.

Не открывая глаз, Харвей понял, что твердое и холодное, ткнувшееся в его бок - это ствол винтовки. Он приподнялся на нарах. Бандит в маскировочном комбинезоне еще раз ткнул его винтовкой, жестом приказывая выходить.
Хирург догадался - за него дали выкуп, или договорились с террористами! Он скоро будет свободен. Свободен!!! Он торо-пливо оделся и направился к выходу.
Перед тем как его разбудили среди ночи, он видел сон... 
Сложная операция. Он делает трансплантацию... Какой-то предмет ему все время мешает... Цилиндр с силовым кабелем... Он пытается его убрать, но это невозможно... Он спешит... Что-то ставит на блестящий цилиндр... Да это... Это же пушка сканера! Ну конечно! Это пушка рентгеновского микро-скопа!
 Вот оно! Харвей остановился, сдерживая радостный крик, он понял! Донорская почка вместе с надпочечником оказалась под облучением. Под прямым и продолжительным облучением, но совсем небольшой энергии. Это и привело к изменению структуры стероидов! Он расхохотался от счастья, запрокинув голову и раскинув руки-крылья, готовый вот-вот взлететь. Бесконечно-черное небо, усеянное мириадами звезд, нависает над хирургом: Харвею кажется, что Вселенная открывает, для него, свои тайны.
 
Радостный, предвкушая грядущие Свободу, Удачу и Успех, он направляется к проходу в заграждении, но конвоир грубо под-талкивает его в направлении “Ресторана”.
Озноб лизнул Харвея липким языком страха: “Если бы меня вели к выходу, это было бы похоже на освобождение... Но... “
Он несколько раз обернулся, в ночной тьме можно было раз-личить лишь силуэт с винтовкой - конвоир в комбинезоне и даже голова чем-то замотана. Лишь белки глаз сверкают в ночной мгле…
Они вошли в “Ресторан”. Неплотно закрытые жалюзи окон пропускали слабый свет звезд, превращая обеденный зал в не-реальное, таинственное место.
Сильный пинок опрокинул Харвея на пол, и моментально на запястьях сомкнулись наручники.
Минутой позже его пристегнули за руки и за ноги к ножкам вму-рованных в бетонный пол столов. Распятый так на холодном полу, в проходе между столами, он приготовился к чему-то страшному…
Картина зверского убийства Ави, его жуткая смерть, возник-ла в памяти Тейлора... Он, невольно, застонал.
Когда пуговица брюк вышла из петли, а замок застежки-мол-нии пополз вниз, он приоткрыл глаза и увидел длинные пальцы, с великолепным маникюром, которые, медленно расстегивают его брюки, а затем он ощутил жар ладоней, на своих бедрах и, ему показалось, что это не женские руки, а его мужское естество прорвало и смело плавки с его тела.
Медленно поднимаясь с колен, террорист разматывает ку-фею… Лунный свет серебром прокатился по тяжелым, черным волосам…
Кати... Судя по жемчужному блеску глаз и зубов, она улыбает-ся, взволнованно дыша и не позволяя себе произнести ни звука...
Комбинезон соскользнул к ее ногам, и она переступила че-рез это уродство, не сочетаемое с красотой ее обнаженного тела. Как будто сбросила страшную маску...
Харвей напрягся в стремлении обнять, овладеть ею, но браслеты наручников удержали изогнувшееся дугой тело, взвившееся над полом.
Он весь - от корней волос до краешка мизинца перелился в невероятное напряжение, приподнявшее его над землей.
Кати, стиснув свои груди руками так, что еще мгновение - и из возбужденных сосков хлынет кровь, Кати возвышается над ним, поводя бедрами...
— Да! Иди! Ну, иди же, ко мне...я хочу тебя...— закричал Хар-вей. Кати прыгает на него, как будто ныряет в океан страсти, ис-пепеляя его поцелуями, одновременно затягивая его разорван-ный блаженным криком рот крепким узлом платка.
Она сомкнула бедра и, в судорогах экстаза, пробежавших по ее телу, опустилась на его вздыбившийся член... Хирург мгновен-но кончил, и оргазм унес его, расплавил в запахе Дикой Орхи-деи... Он задохнулся, хотел облизнуть пересохшие губы, но тугой платок … Неожиданно она сорвала платок с его лица, и его сухой, жаждущий влаги язык ощутил нежное прикосновение…
Колоколами страсти, облетев сознание и, вновь наполнив прикованного к полу хирурга невероятной энергией, ее грудь тя-жело закачалась над ним.
Извиваясь змеей, подставляя под его ненасытные губы жи-вот, бедра... грудь, исхлестав его вдоль и поперек своими тяже-лыми волосами, Кати купалась в нем, источая из самой себя неу-держимую волну страсти. Она приподнялась над ним и, придерживаясь руками за спинку стула, опустилась на его лицо. Губы Харвея встретились в поцелуе с влажными, душистыми губами Кати... Слишком темно.… Не видя ее наготы, он ощущает влаж-ный зов на своем лице, погружаясь в ее лоно все глубже…
Кати больше не в состоянии сдерживать рвущиеся из ее глу-бины стоны…Волны оргазма накатываются друг за другом, со-трясая ее, превратив Кати в эротического демона, в извергаю-щийся вулкан страсти.
Изнемогая, она сделала попытку встать, но Харвей не выпустил ее. Она вскрикнула от неожиданности и удовольствия, сдавшись на милость его губ.
Она еще и еще приподнималась, как бы собираясь встать, а Харвей играл с нею, удерживая... Мощные толчки сотрясали его тело… Он выпустил ее, разомкнув свои губы… Она не поднялась, не ушла, а в изнеможении легла на него, накрыв его бедра и ноги таинственным покрывалом своих распущенных волос…
Всего одно мгновение они оставались неподвижны, а затем вулкан проснулся снова… Умелая игра ее губ и языка уже не доставляла наслаждения хирургу, и Кати это почувствовала. Она поднялась и, широко расставив ноги, опустилась... Он ощутил жаркое, обволакивающее прикосновение… Кати почти не дыша-ла, глубже и глубже принимая в себя мужчину…
Харвею казалось, что это проникновение бесконечно... Его онемевшие руки и ноги перестали существовать… Оставаясь прикованным, он, тем не менее, совершенно явно чувствовал, как обнимает это извивающееся тело, прижимается своей гру-дью к влажной груди Кати... Он чувствовал, ощущал, что дейст-вительно, прикасается к ее волосам, пробегает пальцами по ее плечам и спине... Сладостное погружение в нее завершилось мощными толчками, но оргазма не последовало: он весь - от корней волос до краешка мизинца превратился, перелился в один гигантский, иссушенный жаждой член, в невероятном на-пряжении приподнявший два беснующихся тела над каменным полом. Эрекция превратилась в пытку, в горящую боль, взорва-лась вспышкой неимоверно яркого света. Нет, свет был даже не ярко-белый, он был ярче Солнца.
Порыв, вихрь ворвался в столовую, обжигая. В этом буйстве невероятной энергии почти ослепший Харвей видит как извива-ется пронзенная им Кати, царапающая его грудь ногтями, стеная в безумстве оргазма. Ее волосы всколыхнулись вокруг ее тела жутким ореолом... Извиваясь, она рыдает и хохочет в голос. Вне-запно замолчав, она устремила взгляд своих бездонно-черных, сверкнувших ярче беспощадного света, глаз на обезумевшего Харвея.
— Да! Ты правильно угадал! Ты - наш избранник! Мы дадим тебе наш свет, нашу силу!
Харвей слышит ее слова, как будто они доносятся с боль-шого расстояния……
— Ты, ты исполнишь нашу волю! Через тебя мы овладеем человечеством! — крик, перешедший в хохот, сотряс все во-круг, заглушив вопрос Харвея:
— Кто ты? КТО ТЫ-ЫЫЫ...
 — Я, Стивен. А это - Патрик! — возле нар, на которых рас-пластался Харвей, в переплетении сбесившихся простыней, сто-яли его друзья.
— Что это? — Харвей с трудом выговаривал слова, горло ис-сохло, хотелось пить. — Опять сон?
— Я не знаю, что “это”, но завтрак для тебя - уже сон! На-ка - вот. Нам удалось принести тайком для тебя чашку кофе.
Двумя руками поднося ко рту еще теплую чашку, Харвей замер пораженный - на руках чернели следы от врезавшихся на-ручников.
— Похоже, здесь не все так примитивно, как кажется! — чем-то озаботился Патрик. Присутствующие согласно закивали головами:
— Да... Похоже, все эти машинки и танки сорокалетней дав-ности только прикрытие чего-то большего, страшного.
— А что такое? — удивляется, Харвей.
— Сегодняшней ночью Митчел... Пусть он сам расскажет!
— Так вот, джентльмены, — Митчел не заставил их долго упрашивать себя, — подняло меня по нужде, где-то около че-тырех утра, еще было темно. Стою, значит, я, извините, опоро-жняюсь, и вдруг меня кто-то осветил. Прожектор!
— Ну да! Они не пользуются здесь прожекторами!
— Вот и я подумал: “С чего это им светить в уборную? Под-глядеть, как я писаю, что ли?” - все расхохотались удачной шутке.
— Да, так я через окно вижу и обалдеваю - вместо кубика на-шего “Ресторана” - сплошной огонь!
— Вот он кубик - целехонький! Это тебе приснилось!
— Нет, правда! И “огонь” - это, пожалуй, не то слово. Ярчай-шее сияние. Хочу закричать, не могу сдвинуться с места! Ну, пря-мо как во сне, когда не можешь проснуться...
— А теперь, проснулся уже, герой?!
— Я серьезно. Потом все исчезло. Только собаки в деревне выли.
— Ну и фантазер же ты, Митчел!
— Меньше выдумывай! — некоторые, продолжая смеяться и отпускать шутки в адрес Митчела, разошлись.
— Скажи, Митчел, а не обратил ли ты внимания на запахи?
— На запахи? В туалете?!
— Ну, может быть, пахло горелым или дымом? — допыты-вался Патрик.
— Пожалуй, что нет. Впрочем, было что-то странное, как после грозы...
— То есть ты хочешь сказать, что здесь, на краю пустыни, пахло озоном…
— Да, точно!
— Так вот, джентльмены, — Патрик обвел присутствующих серьезным взглядом, — когда я вошел сегодня в “Ресторан”, приготовить все к завтраку, в зале стоял крепчайший запах озо-на. Я все не мог вспомнить, чем же это пахнет!
— Ну и что из всего этого следует? — удивился Стивен.
— Вы знаете, что такое озон? Когда он появляется?
— Ну... Это свежий воздух, как после грозы или очень силь-ного электрического разряда.
— Такого мощного разряда, при котором воздух, обычно не-проводящий электрический ток, становится проводником, пре-вращается в плазму! — добавил Рони.
— А то, что такое явление возникает и при сильной радиации!
— Да, — подтвердил Харвей. — Это называется ионизацией...
Теперь он по-новому увидел события прошедшей ночи.
— Патрик, ты хочешь сказать, что здесь этой ночью прои-зошел атомный взрыв?! Бесшумный и почти невидимый?
— Или мы, вместе с этим факаным лагерем и “станцией Н-16” уже на том свете?!
— Конечно, нет! Если бы это произошло - мы бы уже не раз-говаривали с вами... Но здесь безусловно что-то есть ТАКОЕ... — он, не найдя нужного слова, повертел пальцами и закурил.
В сильном волнении Харвей переступил порог столовой. Кати здесь не было. В смятении, оглядывая место ночной пытки, он чуть не вскрикнул: на полу в проходе между столиками часть цемента посветлела, образуя пятно, в очертаниях которого мож-но было угадать силуэт раскинувшего руки и ноги человека. Он задохнулся, выбежал на свет дня…
 — Знаешь, Харвей, — Стивен идет рядом с ним вдоль забора из колючей проволоки, — такое впечатление, что сегодня ис-лам собрал под своим зеленым знаменем все отсталое, дикое. Все, что возвращает человечество к первобытным временам. Понимаешь, — пастор останавливается, положив руку на плечо Харвея. — Эта предстоящая война... Я понимаю это как столкновение религий, культур, если хочешь: как столкновение сил Добра и Зла.
Хирург с удивлением обнаружил в глубине своего сознания какое-то жесткое ликование, непреодолимое желание высмеять пастора.
— Стивен, — отвечает он, желчно улыбаясь, — почему ты оставил право определять, что есть Добро и что есть Зло, за собой, за своей религией?! Почему ты уверен, что представляешь верную единственную систему ценностей?! — поражаясь самому себе, он продолжил, воскликнув: — Божественное и сатанинское в постоянной борьбе за душу человека! Борьба этих сил беско-нечна! В ней не может быть победителя!
— Победить может человек, избравший путь Истины!
— Но откуда тебе известно, что путь Добра, как ты говоришь, Бога, это путь Истины, а путь Зла, по твоему, Сатаны - нет?!
— Замолчи, не кощунствуй!
— Как Бог узнавал бы своих праведников, если бы Сатана не испытывал их души?!
— Нет, замолчи!
— Почему, “замолчи”?! Ведь даже Сына Божьего...
— Прочь, прочь от меня, Сатана! — пастор закричал, крестясь, и отбежал прочь от злорадно хохочущего американца.
Странное чувство упоения собственной жестокостью переполнило Харвея.
Этой ночью он получил подтверждение в правильности сво-его открытия от могущественных и таинственных сил.
Это возвысило его над остальными заложниками, сделало общение с ними ненужным.
Теперь он проводил свои дни в одиночестве, планируя свой будущий бизнес. Бизнес, который сделает его властелином мира! Он будет излечивать любые болезни - умирающие богачи сами принесут ему свои миллиарды лишь бы продлить свое существование. Он победил СПИД! Но излечатся только те, кто сможет хорошо заплатить, кто станет исполнителем его воли!
Он будет диктовать свои условия всем! Техника хирургии для него совершенно ясна.
Но откуда брать донорские органы для проведения тайных операций, он еще не решил. Конечно, наемные убийцы за деньги готовы достать любой кусок мяса, но публика эта, во-первых, хо-рошо известна полиции и, следовательно, он ставит себя под удар, сотрудничая с ними. Нужно придумать что-то новое, не-стандартное. Он решил, что займется этим, как только оконча-тельно проработает, проверит на экспериментах свои выводы.
День сменялся ночью и снова днем. Все ярче в вооб-ражении хирурга-одиночки возникал ЕГО собственный, гранди-озный УСПЕХ.
Спустя много дней наслаждение, доставленное близостью с Кати затмило боль и унижение пытки. С нетерпением он ждал на-ступления каждой ночи, надеясь на ее появление, но Кати не появлялась.
Харвей Тейлор вернулся к идее побега и с помощью друзей стал готовится к нему.

2.14. Освобождение.

В один из ревматически-кислых вечеров наступившей зи-мы, пастор опустился на нары, рядом с хирургом.
— Дорогой Харвей, — начал Стив, — Я чувствую, что твоя душа мечется во мраке...
Харвей удивленно вскинул брови.
— Да-да! Богу было угодно сделать меня невольным свиде-телем многих дней и ночей твоей жизни. В пещере, на корабле и здесь.
— Ну и что?
— Я знаю, что ты тяжело страдаешь... Кошмары терзают твой разум....
— Нет, Стивен. Ты ошибаешься. Я сделал очень важное от-крытие, и все время думаю о нем. Мне не терпится применить его на практике!
— Нет, я не ошибаюсь. Твоя душа отягощена каким-то по-ступком, я не знаю каким...
— Ты испытываешь свой ораторский талант на мне, Стивен Киш?!
— Я обращаюсь к твоей душе. Расскажи мне все, покайся. Что мучает тебя?
— Оставь, Стив. Это ни к чему. Ты сам сказал: “Богу - Бого-во, а кесарю - кесарево!”
— Это не я сказал, это...
— Неважно, но точно: каждому - свое!
—Я понимаю... Отчаяние овладело тобой. И потом, эти странные разговоры о Сатане...
— Но, Стив...

— Пойми, друг мой, Бог всемогущ тем, что оставляет человека свободным в выборе пути. Он любит человека и не может не любить его - свое лучшее творение! Покайся, открой свою ду-шу для Бога, и ОН успокоит тебя...
— Может быть. Мы еще поговорим, позже, а сейчас - прос-ти, я устал... Хочу спать…

Рев самолетов разломил ночь. В образовавшейся трещине заметались лучи фонариков и фар, завыла сирена. Заложники вскочили с нар, побежали к выходу, одеваясь на ходу.
Самолеты, низко пролетевшие над бараком, заставили их втянуть головы, а удары взрывов, последовавших цепочкой, бро-сили людей на пол.
По крыше забарабанили камни, комья вырванной взрывами земли. Отозвались громовыми раскатами пушки. Взрывная вол-на накрыла людей, находящихся в бараках, сверкающим покры-валом каменно-стеклянной крошки.
Где-то рядом стонут раненные. Топот бегущих ног перекры-вается криками, свистками, беспорядочной стрельбой и воем - воем заходящих для новой атаки самолетов. Свет пожаров ли-зал темноту барака.
— Да что же это? — Митчел не успел продолжить: рев пики-рующих самолетов принес с собой свист падающих бомб. Они упали рядом — почва под бараком вздыбилась, казалось земля хочет сбросить с себя этот мерзкий лагерь.
Заскрипели стены и несущие балки. Отплевываясь пылью и грязью, Патрик закричал, пытаясь перекричать вой возвраща-ющихся истребителей:
— Здесь нельзя оставаться! Выходите! Прячьтесь в ближайшую воронку!
— Мы... — он не успел договорить: оглушительный взрыв метнул в барак тонны земли и камней, проламывая стену и по-гребая под этим месивом пленников.
Харвей не знал, как долго он пролежал под обломками. Его голова превратилась в непрерывно звенящий колокол. Он не слы-шал ничего вокруг, кроме этого жуткого набата, как будто он повис на языке колокола, раскачиваемого чьей-то невидимой рукой.
Освободившись из-под груды обломков, он узнал несколько копошащихся рядом и высвеченных пожаром фигур.
Помогая друг другу, они выбрались наружу. Лагерь горел. На месте “Станции Н16” зияет огромная, дымящаяся воронка. От кубика “Ресторана” остались лишь обгоревшие балки, напоминаю-щие кинодекорации. Горячий ветер разносил повсюду, осколки стекла, обрывки колючей проволоки, дымящиеся куски материи, части машин, куски человеческих тел…
Заложники побежали, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая. Когда вновь появились самолеты, рассыпающие новую пор-цию бомб и ракет, они нырнули на дно горячей воронки.
— Сюда, сюда! Они здесь! Я видел их только что! — послы-шалось рядом.
В тот же момент заметались лучи фонариков. Митчел и Ку-жра кинулись бежать, но вскочивший на свежий отвал воронки бандит, скосил их автоматной очередью.
— Надо найти их всех и пристрелить! — лающие крики нем-ца потонули в вое падающих бомб. Земля разверзлась, выбрасывая высоко в небо столб огня и камней...
Стивену пришлось придавить собою Харвея, удерживая та-ким образом контуженого хирурга от попытки выскочить из во-ронки следом за Митчелом... Прижавшись друг к другу в неве-роятном объятии, они оказались погребенными под толстенным слоем земли и обломков. Так они лежали долго: пастор решил не высовываться, как можно дольше, опасаясь преследователей.

Звуки из окружающего мира постепенно проникают под гу-дящий колокол контузии, вызывая у Тейлора истерическое жела-ние говорить. Пастор приложил ладонь к его губам, призывая к молчанию. Бомбежка кончилась.
— Мы свободны, Стивен, СВОБОДНЫ! — выкрикивал Хар-вей, выползая на гребень воронки.
— Мы будем свободны, — пастор не договорил, пораженный зрелищем открывшейся перед ними, разбомбленной деревни: суетящиеся в огненном урагане люди, машины, животные...
Черный дым, подсвеченный алыми языками пожара, подни-мался в предрассветное, уже сереющее, небо. Стивен, отирая кровоточащую ссадину на щеке, что-то кричал, обращаясь к хи-рургу. Тейлор видел его жесты но проклятый колокол, заглушал слова пастора…
Тогда Киш схватил контуженного хирурга за руку и, подтал-кивая и таща его за собой, направился прочь из этого кошмара, выкрикивая на ходу:
— Мы будем свободны... если, — пастор задыхался от бега, — если до рассвета выберемся отсюда!
— Скоро рассвет, давай поскорее!
— Нет, так открыто бежать нельзя. Нас могут заметить эти скоты…
— Ты думаешь, им сейчас есть дело до нас с тобой?! — бег-лецы спрятались за кузовом перевернутого джипа.
Неожиданно пастор вскрикнул и скрутился в приступе рво-ты. Харвей прижался к земле, стараясь, тем не менее, рассмот-реть, что случилось.

Там, где только что прополз Стив, из разлома красноватой земли торчала окровавленная кость со свисающим куском мяса. Превозмогая тошноту, Тейлор заставил себя вытащить кость. Это предплечье. Под бурыми подтеками крови можно еще различалась татуировка - когти и свастику.
“Суке - сучья смерть!” — подумал Харвей. Он взмахнул об-рубком, стремясь отбросить его подальше, но сообразил, что пристегнутые часы-хронометр, больше не понадобятся этой кос-томахе. Оттягивая браслет часов, он обратил внимание на мас-сивный перстень. Изображенный на нем череп скалится в вы-сокомерии молний “Эс-Эс”. Это уже просто смешно и, далеко забросив костомаху, Харвей расхохотался.

Деревня горит и вместе с ней загорается восход нового дня…
Они достигли окраины, свежих развалин нескольких редких домов, когда новый шум остановил их: из-за невысоких гор по-явилась стая вертолетов. Большие боевые машины зависли чер-ными, грозными силуэтами на фоне восходящего Солнца. Верто-летов много. Они летели низко, периодически стреляя ракетами.
К удивлению беглецов, наблюдающими за агонией лагеря тер-рористов, откуда-то из центра деревни раздался выстрел, взви-лась ракета, и мгновенно один из вертолетов вспыхнул, разлете-лся на куски. Другой вертолет, так же пораженный выстрелом с земли, закрутился волчком и рухнул, разбрасывая далеко вокруг рваные части. Одновременно с остальных машин последовали залпы, скрестившие четкие лучи ракет на невидимом для беглецов объекте. Грибовидной формы взрыв оказался самым сильным, самым страшным из всего, что им пришлось пережить в эту ночь.
Вновь пронеслись и исчезли черные треугольники само-летов. Посыпались бомбы, перемалывая в чудовищной мясоруб-ке все живое и неживое.
Выискивая малейшие признаки жизни, в смертельной кару-сели закружились вертолеты.Очнувшись от шока адской картины, Стивен и Харвей нача-ли пробираться через развалины уничтоженной деревни. Пере-бегая от укрытия к укрытию, они видели изуродованные трупы людей и животных, слышат стоны, причитания, детский плач. Воздух превратился в гремучую смесь пороховых газов с пылью и вонью паленого мяса…
— Стивен, Стивен! Это что — опять кошмарный сон?! Что со мной?! Где мы?!
— Это не сон! Нам надо поторапливаться!
— Куда? Куда нам торопиться? Повсюду смерть...
— Скорее! Бежим туда, под защиту гор!
Они почти миновали деревню, когда над тропой, преграждая путь, всплыла черная морда вертолета. Они упали одновременно со вспышками застучавшего пулемета.
Вжавшись в тропу, зарывшись в нее лицом, Харвей всем те-лом ощутил траекторию летящих со свистом пуль. Фонтанчики поднятой ими пыли пробежали рядом, леденя сердце ужасом.
Крик пастора заставил его обернуться: повалившийся в не-ловкой позе Стивен прижимал руку к окровавленному плечу. Где-то грохнул пушечный выстрел.
Вертолет круто развернулся и выстрелил ракетой по лагерю, а Харвей отполз к Стиву и втащил его в полуразрушенный дом.
Волоча Стивена, хирург поскользнулся и упал на сломанные ступени. Поднимаясь с них, он увидел, что наступил на разорванное тело младенца, окровавленная голова которого покатилась к тропе. Окружающее поплыло, рассыпалось… Харвей обессилено сел, уставившись на трупик младенца остекленевшим взглядом…
Стоны пастора вернули его к действительности, к необходи-мости действовать.
Вертолет тем временем набрал высоту и снова выпустил ра-кету в направлении лагеря. Воспользовавшись этим, беглецы ввалились под прикрытие разрушенных стен. Харвей немедлен-но приступил к осмотру раненного пастора.
Кое-как обработав рану, он остановил кровь. Стиву стало легче, он даже смог пошутить.
Грохот вертолетного двигателя и шелестение винтов накры-ли их новой волной страха. Харвей понял: сейчас в их убежище залетит ракета...
Подхватив Стивена, он направился, было к уцелевшему са-райчику всего в десятке футов от них, но тут же оказался в эпи-центре пылевой бури, под самым брюхом страшной машины, украшенной голубой звездой Давида.
— Эх, поговорить бы с ними нормально! — воскликнул Харвей, выплевывая песок и стараясь перекричать дикий шум мотора и ветра.
— Да… Б-будет обидно, если они нас прикончат, как этих бандитов…, — прокричал в ответ Стивен.
— Спасти и тут же убить! — прижавшись к стене, бормотал Харвей, — Невероятно!

Как бы услышав его, вертолет взмыл вверх и исчез. Устраивая раненого возле груды обломков, Харвей обна-ружил под ней автомобиль. В приливе детской радости, забыв об осторожности, он принялся разгребать завал. Наконец, перед ними возник старенький автомобиль, похожий на смятую консерв-ную банку.

Оторвав от руля еще теплые руки трупа, Харвей вытолкнул его из машины и к своей радости увидел ключ в замке зажигания. Надежно привязав Стивена к спинке сиденья, он повернул ключ. Мотор несколько раз чихнул и замолк. Харвей еще и еще раз бу-доражил стартер, пока машина затряслась в такт работающему двигателю. Но выехать невозможно: дорога завалена рухнувши-ми стенами.
Путь был почти расчищен, когда Стивен, отчаянно жестику-лируя здоровой рукой, обратил внимание Харвея на что-то в углу.
— Банка... Краска... Пиши... Америка... Пиши... О... О…Н...
Харвей посмотрел в направлении, куда показывал пастор. Там, среди прочего мусора валялось несколько банок масляной краски.
— Понял тебя! Отличная идея! — он занялся банками. Спустя несколько минут, устроившись на крыше автомобильчика, хирург вывел на ней большими голубыми буквами: “США”, “ООН”.
Такими же надписями он изукрасил кузов, добавив звезду Давида на весь капот.
Трогаясь с места, Харвей хотел бы взлететь, но ехать, прихо-дилось очень медленно, объезжая препятствия и оберегая по-крышки.
Автомобильчик пополз в сторону холмов, и в это время вновь появился вертолет. Не дожидаясь ракетного залпа, хирург вы-прыгнул из-за руля, застыв с поднятыми вверх руками.
Вертолет сделал круг и завис прямо перед ними, бешеным вращением винтов создавая пылевой смерч.
Сообразив, что стрельба не предвидится, Харвей помог вый-ти из машины Стивену. Слегка покачиваясь, вертолет опустился.
Друзья стояли так, поддерживая друг друга, пока выпрыгнув-шие из вертолета израильтяне бежали к ним. Солдаты помогли им дойти до вертолета, а затем - влезть в его разгоряченное нутро.


2.15. Свобода!

Каски сняты с голов и надеты на стволы винтовок, которые удивленно уставились в небо.
Утро.
Потягиваясь у раскрытого окна, Харвей с восторгом созер-цает свое первое утро. Утро свободы.
Трофейные часы показывают семь пятьдесят, среда.
Горный хребет, казавшийся недостижимым там, в плену, из этого окна выглядит безобидным нагромождением скал.
Хирург видит, что с внутренней стороны каменного забора, ограждающего несколько приземистых построек, валяются в пы-ли штук восемь пленных арабов.
Неподалеку солдаты израильской бригады “Гивати” пьют кофе из железных кружек. Кофе и грязь на лицах солдат - одного цвета.
Бронежилеты свалены в кучу. Пулемет растопырил ножки-сош-ки как козьи рога. Несмотря на ранний час, солнце здорово жжет.
Ветер из Сирии (израильский офицер объяснил накануне, что государство Сирия находится в нескольких сотнях метров от их расположения), наполняет эту жару запахами.
Запахами пекущегося теста, куриного дерьма и еще чего-то такого, что будоражит воображение.
Через грязные кусты и захламленный пустырь Харвей разли-чает какие-то постройки: быть может эти запахи не из экзотичес-кой Сирии, а из начинающейся сразу же за забором деревни?
Не отходя от окна, он пьет крепкий кофе. Наблюдает за тем, как развлекается израильский десантник, охраняющий пленных арабов.
Потуже затянув пленным повязки, закрывающие глаза и стиснув им за спинами руки, пластиковыми наручниками, солдат водит “борцов за свободу” опорожняться под ближайший куст.
Делает это он с помощью младшего из арабов - коричнево-го мальчонки лет шести, глаза и руки которого свободны. Как по-нял хирург, в обязанности маленького бойца входит: а) довести своего “товарища по борьбе” до куста; б) расстегнуть ему штаны; в) достать член; г) направить струю; д) вернуть штаны на место; е) отвести их владельца обратно в пыль под забор. Мальчик ста-рается, но дело идет туго. В результате “солдаты ислама” оказы-вались с мокрыми штанами. Эта картина веселит десантника, рассмешила она и Харвея. Он расхохотался. Услышав смех, сол-дат повернулся к его окну и, приветливо взмахнув автоматом, крикнул на иврите:
— Доброе утро, господин! — его улыбка блеснула на солнце.
— Доброе утро! Как дела? — ответил Харвей по-английски. Он не понял солдата, а скорее догадался о смысле сказанного.
— Доброе утро! Как поживаешь? — тут же отреагировал сол-дат на английском языке, — У тебя все хорошо?
— Просто превосходно! А где мой друг, англичанин??
— Раненый?
— Да-да. Раненый. Его имя - Стивен Киш...
— А... Я думаю, он в госпитале. Это там, — солдат показал винтовкой в сторону небольшой впадины между холмами.
Только сейчас Харвей увидел позади домика, в котором его поселили, несколько армейских палаток и шесты с бело-фиоле-товыми флагами.
— Как ты думаешь, я могу его повидать?
— Почему бы и нет?! Если, конечно, Рафи разрешит!
— Кто такой “Рафи”?
— Рафи? Рафи - наш врач! — ответил десантник, но вынуж-ден был вернуться к своим прямым обязанностям: охранять пленных.
Харвей заканчивал завтрак и собирался отправиться в гос-питаль, когда странное жужжание привлекло его внимание.
В шоколадное желе забралась большая, зеленая муха. Муха была наглая. Не похоже было, что она собирается покинуть шо-колад, тихо жужжа от наслаждения жизнью.
На мгновение Харвей увидел самого себя. Вот так же разо-млевшим в нирване Свободы под жарким солнцем Палестины.
— Доброе утро! Как отдохнули? Я - Йоси.
— Привет, Йоси! Все хорошо. — Харвей с интересом рассматривает вошедшего, явно офицера. Прекрасный английский, тонкое, интеллигентное лицо, сильные очки в тонкой оправе.
— Я представляю разведку. Мне поручено допро... погово-рить с вами.
— Садитесь, пожалуйста!
— Спасибо! - Йоси удобно устроился в плетеном кресле напро-тив. Из принесенной сумки-термоса он извлек несколько бутылок. Прилипшие крошки льда тут же превратились в дрожащие капли.
— О! Фантастика! — Харвей глотнул ледяную, будоражащую жидкость.
— Расскажите, пожалуйста, все о себе и о вашем пленении, — офицер включил и положил на стол перед Харвеем миниатюр-ный диктофон.
— Харвей Тейлор, родился в июле, 23,195...
Он рассказывал, и собственная жизнь кинофильмом разво-рачивалась перед ним. Он углублялся в детали своего детства, учебы в университете. Йоси сменил кассету, потом еще одну. Об Офре, своем открытии, о Кати и странных событиях последнего времени Харвей решил пока не говорить. Очень подробно Хар-вей рассказал о пещере во Франции и нарисовал подробный план лагеря в Ливане. Он хотел, было, рассказать и об Ави, но удержался: если их “встреча в метро” не была сном, значит, Ави действительно был разведчиком, а у Харвея не было желания вступать в серьезный контакт с разведкой. Кроме того, Ави ска-зал: “...если будешь в Тель-Авиве, позвони...” Это он и сделает — телефонный звонок ни к чему не обязывает!
Йоси заметил паузу в рассказе американца. Он попросил Харвея, повторить некоторые места рассказа, задал много воп-росов, большая часть, которых, касалась наркотиков.
— А не обратил ли ты внимания там, в лагере, на присут-ствие какого-либо химического производства?
— Химического производства? Что ты имеешь в виду, оружие?
— Наркотики.
— Наркотики? На базе террористов?!
— Мы знаем о производстве и сбыте на территории Ливана наркотиков. При попустительстве, если не сказать помощи сирий-ских властей.
— Нет, Мне ничего об этом не известно. Впрочем, если им удается, скрытно от таможен, провозить танки и оружие, то, веро-
ятно, таким же образом они поступают и с остальным. Но я не знаю точно.
— Мы подозреваем, что в этом бизнесе существует опреде-ленная связь сирийских властей, руководства Ливана и руковод-ства ООП. Нужны доказательства, понимаешь? Тогда всему миру окончательно стянет ясно, что террористическая деятельность против Израиля - главным образом прикрытие, повод...
— Нет, я ничего конкретного не знаю.
— Если что-нибудь вспомнишь — обязательно расскажи нам или вашим, в Штатах.
— Конечно! Но и вспоминать-то нечего!
— Хорошо. Это все?
— Это все. Впрочем…
— Что?
— Скажи, как долго я... Мы здесь….
— Пока придет ответ из посольства. Я думаю, к вечеру вас доставят в Тель-Авив.
Провожая Йоси, Харвей спросил:
— Какой месяц сейчас?
— 14 декабря …
— Почти год...
— Удачи, Харвей!
— Удачи, Йоси! До встречи в Штатах!
 
Стало жарко.
Из селения доносятся истерические вопли ослов, какие-то крики. С минаретика игрушечной мечети жалобно завыл муэдзин.
Харвей идет через деревенский двор к палаткам госпиталя. Он видит ограждение из закрученной спиралью колючей проволо-ки. Подойдя ближе, из текста на железных табличках он узнает, что за этим забором, действительно находится государство Сирия. Вернее - находилось: судя по проржавевшим табличкам и ржавой колючей проволоке, граница, видимо, бывшая. С другой стороны проволока была новенькая, и новенькие же таблички извещают:
“Стой! Мины!”
Всего в пятидесяти метрах видна другая надпись: “Не вхо-дить! Частная собственность! Охраняется злыми собаками!” - все это на трех языках.
Харвей улыбнулся: что-то в этой надписи зазвучало родное, американское!
Так, улыбаясь и обрывая по дороге редкие цветочки, он по-дошел к веревке, натянутой в разрыве ограждения. Эту “дверь” охраняли двое солдат в бронежилетах.
Если бы не взметнувшиеся в десятке футов от него пламя и столб земли, Харвей не придал бы значения еле слышным хлоп-кам со стороны гор.
Падая в пыль, он услышал свист, переходящий в вой, и кри-ки: “Катюша, Катюша!”
К взрывам и свисту снарядов прибавился уже знакомый ро-кот вертолетов - машины пронеслись над головой в сторону Ли-вана, производя на ходу ракетные залпы.
Очистившись и откашлявшись, Харвей улыбнулся: уж такой это день - первый день свободы!
Выспросить у дежурных расположение госпиталя оказалось трудным делом - они не понимали английского, а он, естественно, не понимал иврита. Все же им удалось договориться: сло-во “госпиталь” оказалось знакомым одному из солдат, а, вернее, очаровательной солдатке. А Харвей уже знает, что такое Звезда
Давида. Таким образом, он разыскал большую палатку, на цент-ральном колышке которой повис флажок с красной Звездой Давида.
Войдя внутрь палатки-госпиталя, он застал идиллическую картину: Стивен, полулежащий на походной койке, беседовал за чашкой кофе с симпатичным офицером.
— Добро пожаловать в Землю Обетованную, пастор! — хи-рург театральным жестом бросил букетик полевых цветов на пос-тель раненого.
— Здравствуй, Харвей! — обрадовано воскликнул Стивен. — Проходи сюда, знакомься: это - мой врач и наш спаситель, Рафи.
— Здравствуйте, сэр! — офицер козырнул в приветствии.
— Здравствуй, Рафи! Ну, как наш пастор?
— Ничего опасного. Сквозное ранение. Повреждений жиз-ненно важных центров нет! — он показал в направлении разве-шанных, наподобие просыхающего белья, рентгеновских снимков.
— Вот и отлично! Поздравляю, Стив!
— Тебя поздравляю с освобождением, Харвей! — и продол-жил: — Господи, как хорошо вновь оказаться среди цивилизо-ванных людей!
Сославшись на неотложные дела, Рафи вышел.
— Что говорит врач? Когда ты можешь отправляться домой?
— Сегодня вечером! Вместе с тобой, конечно. Скажи, ты уже имел встречу с офицером из разведки? Я имел. Рассказал все, что видел.
— Я тоже. Не знаю, правда, насколько им это важно. Как ты мог заметить, они уничтожили базу и без нашей помощи!
— То, что мы видели и рассказали, может оказаться важным для их будущих операций, я думаю.
Стивен взял в свои руки руку Харвея:
— Спасибо. Ты спас меня. Теперь - я твой должник!
— Ну, что ты, Стив! Разве могло быть иначе? Ты - не долж-ник, а свободный человек! Да. Все не привыкну к этому чувству — ощущению свободы...
— Скорее бы домой!
— Мне кажется, Стивен, что мы еще не скоро попадем до-мой. Этот офицер, Йоси, объяснил мне, что нам предстоит про-цедура… выяснения отношений с посольствами наших стран… и МИДом Израиля.
— Это все равно, что домой! Я надеюсь, эти дела не затя-нутся надолго. Может быть, нам удастся, тем временем, побы-вать в Иерусалиме. Я давно мечтал об этом! Как ты думаешь, на-ши клерки организуют туда экскурсию?
— Не имею представления. Ваши английские “клерки”... Клер-ки Ее… Величества… Королевы Объединенного Королевства…
Они рассмеялись - спасение все еще остается для них, не-ожиданным чудом.
— Ты уже слышал последние новости, Харвей? Стивен включил маленький транзистор.
— Нет. А откуда у тебя...
— Подарок! Здесь есть прехорошенькая сестра милосердия!
— Что, началась война с Ираком?!
— Нет. Но до истечения срока ультиматума остается месяц…
— Н-да...
— Нет, ты представляешь, США и союзники сосредоточили для удара по Саддаму что-то около семисот тысяч солдат, пол-торы тысячи самолетов, две с половиной тысячи танков!
— Ого!
— Это еще не все: шесть авианосцев, спутниковые системы разведки и связи.
— Саддаму осталось только молиться…
Крики людей, выстрелы, лошадиное ржание и смех прерва-ли их беседу.
— Что там, Харвей, опять нападение?
— Я взгляну, — Харвей рванулся к выходу.
Выглянув наружу, он рассмеялся:
— Да ты посмотри, что здесь делается!
По территории базы, между заборами из колючей проволоки, носилась лошадь. Очень красивая лошадь - коричнево-золо-тистой масти. Породистая. Харвей предположил, что она удрала из тщательно охраняемой “злыми собаками” частной собствен-ности. Несколько солдат гонялись за ней, пытаясь поймать.
Но лошадка оказалась не из покладистых. Она возмущенно ржала и, поднимаясь на дыбы, пугала преследователей. Те выстре-лами и выкриками пугали, в свою очередь, резвящуюся кобылку. Один из солдат, плотно сбитый крепыш, улучив момент, ловко осед-лал строптивицу. Поднялась буря аплодисментов. Красавица отча-янно сопротивлялась, но сбросить седока ей не удавалось - он словно прилип к ней, вцепившись в роскошную гриву. Отчаявшееся животное внезапно рванулось и сигануло через колючую проволоку.
Харвей еще только подумал, не на том ли заборе он видел табличку “Стой! Мины!”, как раздался сухой взрыв. Над местом действия вырос и навис гриб серо-черной пыли. Харвей, не обра-щая внимания на шмякающиеся вокруг него куски вырванной взрывом земли, побежал к месту трагедии.
В наступившей тишине кричала от боли лошадь. Кровь рез-кими толчками вытекала из нее, орошая сухие камни и пыль.
Харвей стоял возле самого забора, вцепившись в проволоку. Оседлавший лошадь солдат, с перебитыми ногами и, вероятно, контуженный, обнажив зубы, криво выплюнул в направлении за-бора сгусток крови, слизи и пыли.
Только сейчас Харвей сообразил, что лошадь с седоком очу-тилась посреди минного поля…
Засуетились солдаты: кто-то побежал к госпиталю, кто-то свя-зывался по рации. Примчался офицер, на ходу что-то выкрикивая. По его тону стало ясно, что ничего хорошего жокея и его товари-щей не ожидает, даже если он выберется живым с минного поля.
Все столпились у забора, не зная что предпринять. Один из солдат, немолодой, невозмутимого вида, со странной маленькой шапочкой на самой макушке - такие шапочки на головах мужчин хирург уже видел, когда лидеры еврейской общины города при-гласили его на благотворительный вечер - перелез через забор и спокойным, размеренным шагом, прошел эти смертельные двад-цать метров.
Наступила тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух, да лошадиным стоном.
Затаив дыхание, присутствующие видели как, осмотрев раненого, спасатель приступил к перевязке.
Вскоре, когда вертолет плавно поднял на тросе носилки, со спасенным солдатом и медленно полетел к госпиталю, спасатель наклонился к умирающей лошадке.
Глядя в ее глаза, он нежно перебирал спутавшуюся гриву, а затем, достав пистолет и, приставив его к красивой голове живот-ного, выстрелил. Выдохнув по-своему “спасибо”, лошадь дерну-лась и затихла.
Не дожидаясь возвращения вертолета, герой тем же спокой-ным шагом, таким шагом, что наступи он на мину, она побоится взорваться, чуть вперевалку, как бы гуляя, направился прочь с минного поля.
Солдаты, глядя на него с восторгом, молча расступились, когда он, также не торопясь, перелезал через заградительное ограждение.
— Отчаянные ребята. Но наказание им обеспечено! — офи-цер положил руку на плечо Тейлора и продолжил:
— Собирайтесь. Вертолет доставит вас в Тель-Авив.


КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ!