3.1. США. Вашингтон. Городок иностранных посольств.
Улица International Drive c её величественными особняками припорошенными снегом, похожа на улицу из сказки Андерсена. Ледяные кристалики отсвечивают уличным фонарям -улыбаясь предрождественской суете возле Торгового Центра. Лениво шевелятся флаги на макушках посольств. Кажется – ещё мгновение и из-за поворота вылетит сверкающая карета Снежной королевы.
В одном из освещенных окон посольства Иордании – силуэт человека.
С высоты холма ему отлично видны подъезжающие к посольству Израиля роскошные автомобили.
Гости в дорогих шубах неспеша пересекают просторный двор посольства, направляясь к главному входу.
- Так что нам доложит разведка? – спрашивает некто в глубине кабинета.
Не поворачиваясь человек у окна отвечает:
- У израильтян сегодня «Сионистский вечер». Ваше Величество.
- Только сегодня? – смеётся король Иордании, Хусейн пригубливая золотящийся в напиток из хрустального бокала.
-Но только сегодня у них в гостях почти весь когресс США!
_ Да, Полковник. Это сегодня у них в гостях весь Конгресс! А в остальное время – он просто у них в руках!
Полковник не может возразить Монарху. Кроме того – король прав. Поэтому он выдерживает долгую паузу, молча наблюдая за происходящим во дворе израильского посольства. Снежинки кружась падают на следы в снегу... Получив по алой гвоздике гости оживленно следуют к столам с традиционным израильским угощением.
- Учитесь, Полковник! Всего восемь месяцев понадобилось про-израильским кругам чтобы выкачать из Конгресса десятки миллионов долларов на стратегические проекты Израиля. И это – в дополнение к ежегодной более чем двухмиллиардной военной помощи США этой стране!
Полковник молча отворачивается от окна и разжигает угасшую трубку. Ему енсть над чем задуматься: объединённые усилия арабских стран по срыву американо-израильского соглашения « О предоставлении финансовой помощи государству Израиль» завершились провалом.
Это удар не только по внешней политике стран Ближнего Востока. Это удар по его самолюбию. Полковник организовал и провёл серию правительственных встреч с руководителями заинтересованных стран. Он и его сотрудники приложили много усилий для временного сглаживания имеющихся между мусульманскими странамипротиворечий, прежде чем они согласились на совместные действия. Согласились объеденить работу своих спецслужб в нужном для срыва американо-израильского соглашения направлении.
Вся эта деятельность стоила Полковникку больших усилий, а казне королевства – больших денег. И вот результат: соглашение подписано. Победители с алыми гвоздиками в петлицах смакуют швуарму и хумус...
Соглашение подписано... Это провал, который помимо всего прочего ещё более обострил межарабские противоречия...
Будучи светским человеком, офицером старой школы он не может не восхитится успеху противника.
- Вы правы, Ваше Величество. К сожалению евреям удается год за годом. Камень за камнем складывать своё государство. Клином вбивать его в сердцевину мусульманского мира...
- Конечно, Полковник! С такими разведчиками как Вы! Не знаю, что удерживает меня от разжалования Вас в лейтенанты?! А стоило бы Вас отправить обратно, в Москву! На пе-ре-по-д-гото-вку! Так кажется говорят русские?
- На «Курсы Повышения Квалификации», Ваше величество...
- Вот именно, полковник!
- Я сделал больше чем это было вообще возможно, Ваше Величество, - он подошёл к столу налил и залпом выпил коньяк, - прошу Вас, Ваше величество...
- Аллах Всевышний (Слава Ему!), ниспослал нам наилучший кодекс поведения, Полковник! А Вы... общаясь с правоверным позволяете себе пить алкоголь!
- Но Ваше Величество, служба...
- Вы, Полковник, должны покаяться, и Всевышний(Хвала Ему!) простит Вас, как сказал Ибн Маджа Пророк (мир ему и благословение): "искренне покаявшийся в грехе подобен тому, у кого не было греха" !
_ Так точно, Ваше величество! –разведчик задвинул подальше недопитую бутылку.
- Полковник, Я хочу видеть Ваш отчёт на моём столе завтра утром! – король поднялся, - кроме того я хочу узнать Ваши соображения по повлду анти-иракской пропаганды начатой Вашингтоном.
Направляясь к двери кабинета Король продолжил:
- Я знаю кое-что о проделанной Вами работе, поэтому не разжалую Вас в лейтенанты немедленно, а позже! Если Вы опять не сумеете использовать уже созданнцую Вами комбинацию, в интересах королевства! – и король вышел к ожидающей его свите придворных.
А Полковник взяв рюмку вновь повернулся к окну, наблюдая за подъезжающими гостями.
«Естьчто-то мистическое в той легкости, с которой США покровительствуют Израилю. При этом американцы не очень-то считаются с мнением мировой общественности!»-размышлял он наблюдая снегопад и праздничную суету возле израильского посольства.
Аналитические отделы разведок ещё не успели переварить осеннее решение Вашингтона «Об отказе во въездных визах сотням тысяч еврейских беженцев из СССР», направив их прямиком в Израиль, как правительство США уже выделило на на военные и гражданские нужды этой стране астрономические суммы!
Согласно решению Вашингтона, принятому под давлением израильского лобби, право на жительство в США получат лишь пятьдесят тысяч евреев-беженцев из СССР.
Общее число желающих покинуть коммунистический рай вообще не поддаётся определению. Судя по данным Всемирного Еврейского Конгресса, евреев уже зарегистрировавших свое желание покинуть страну «развитого социализма» насчитывается более стапятидесяти ттысяч! Кроме того, ходатайства о предоставлении визы им придется подавать теперь не в Вене или Риме, как это было до сих пор, а а непосредственно в Москве, в посольстве США. И это, как сообщили полковнику, к уже имеющимся в американском посольстве пятидесяти-пяти тысячам тысячам заявлений!
Полковник глотнул коньяк, отдавая должное виртуозности этой комбинации.
Этот неожиданный визит короля...
Странно что свой человек в королевской гвардии не сообщил зараннее о готовящяйся поездке короля...
Позвонил секретарь и доложил что в пиёмной уже который час ждёт господин Фатхалла Сафреди. Только сейчас полковник вспомнил, что вызвал одного из вкедущих банкиров королевства – международного финансового магната, для личной беседы.
Пригласив его в кабинет и орбменявшись традиционными приветствиями, полковнике приступил к делу:
- Кто-то,,,Кто-то весьма влиятельный, воспользовавшисьпараличем государственного аппарата США в связи со сменой президента (на смену рейгану пришел Буш), сумел очень быстро сломать отработанный механизм попадания иммигрантов из СССР в США.
- Я не совсем понимаю, собственно, чем я могу быть полезен Вам, господин полковник...
- Деньги. Для такого дела нужны были очень большие деньги... Или связи...
-Этот «кто-то»...
- Обладает не только очень большими деньгами, но и и надёжными связями в белом Доме и на капитолийском холме!
- Я под подозрением, господин полковник? Но это же нелепо!
- Господин Сафреди, Вы знаете круг истинных властителей Мира. Он узок: несколько семей финансовых магнатов и несколько биржевых царьков. Я прошу Вас помочь мне разгадать эту загадку.
- Но Я не совсем понимаю о чём Вы говорите,,,
- Кому-то удалось направить многотысячный поток иммигрантов из СССР прямиком в Израиль. Я хочу знать кому это удалось! Кто за этимм стоит?
- Разве этими вопросами не занимается Служба Иммиграции и Натурализации США? – улыбнулся Сфареди, расслабившись в кресле,- и кроме того, квота на въезд в США мусульман возросла втрое, по сравнению с прошлым годом. Я не понимаю Вашего беспокойства...
- Вот именно... Служба... Которая выполняет приказы...
- Насколько мне известно, господин полковник, до сих пор механизмом еврейской иммиграции из СССР работал таким образом: благодаря нажиму США, Советы были вынуждены приподнять «Железный Занавес». По крайней мере для некоторого числа лиц еврейской национальности. Якобы для «воссоединения семей». Этот механизм, на основании приглашений «от родственников» из Израиля, позволял евреям (и назвавшимися евреями) вырваться из СССР.
- Да, это так.
- Затем, на перевалочных пунктах в Австрии и Италии эти «вырвавшиеся для «воссоединения семей в Израиле» меняли направление своего движения. Они обращались в американские консулаты за предоставлением права въехать в США в статусе «политический беженец». Они не хотели ехать в Израиль – маленькую развивающуюся страну, мгновенно становлясь ёё гражданином. Естественно со священым правом – быть её солдатом!
- Причём заметьте, это весьма устраивало наш мусульманский мир – чем меньше у Израиля содат и рабочей силы – тем для нас легче!
- А наших беженцев американцы тоже принимали...
- Конечно. Наши спецслужбы взяли под контроль и практически нейтрализовали деятельность ультра мусульманских террористических групп в европе и по всему миру – что бы не вспугнуть, не нарушить этот процесс. Я лично давал большие деньги Фатху. Хезболла. на закупку оружия но с условием, что эта категория беженцев будет в безопасности.
- Вот. Такая ситуация конечно не устраивала сионистов-фанатиков...
- и «Кто-то», воспользовавшись сменой президентов сумел изменить деятельность имиграционного ведомства США, заставить это ведомство «забыть» пропагандистские лозунги о «Правах Человека», ловко направив многотысячный людской поток из СССР прямиком в Израиль - к нашим границам!
- Я должен знать кто этот мистический «КТО-ТО». –воскликнул личный посланник короля.
- Господин полковник, я понимаю стоящую передо мной задачу. Именно поэтому позвольте мне не спешить с предположениями: всемирная экономика. Возникновение Европейского Экономического Союза в противовес американскому доллару – это сложная игра.
- Значит, как всегда во всех мировых кофликтах, корни ведут к английской короне?
- Возможно... Мы видим как великобритания иподволь проводит имперску колониальную политику против своих бывших колоний и даже против Америки, прикрываясь «союзническими» интересами.
- Я не удивлюсь если англичанам удасться наконец –то добится полного банкротства Вашингтона ..Финансового и политического...
- Каки образом?
- Ну, предположим втянуть США в щ затяжной и заведомо проигрышный конфликт, СЛОМАТЬ ДОЛЛАР! ВОЙНА ФУНТА_СТЕРЛИНГА против ДОЛЛАРА!
- Давайте рассмотрим эту ситуацию, я имею в виду изменение американцами имиграционных правитл для советских евреев с другой точки зрения...
- А именно? – полковник не скрывал разочарования отсутствием немедленного и прямого ответа.
- По сути, такая политика только внешне выглядит как уступка «КОМУ-ТО». На самом деле, с точки зрения глобальных американских интересов, военная помощь Израилю, постоянное увеличение численности его армии – главная стратегическая задача Вашингтона. Ведь Израиль – второй после Турции союзник США в нашем районе.
- стророжевой пёс у нефтянных скважен..
-так что ещё не известно в каком полушарии была написана недавняя речь Шамира, главный лозунг которой: «...Евреи из СССР больше не беженцы – у них есть своя Родина, которая с нетерпением их ждёт!»
- Такая сделка, конечно оказалась выгодной не только сионистам-фанатикам, но и кое-кому ещё, не так ли, господин Фатхалла?
- Возможно, господин полковник, - уклончиво ответил финансист, -надо подумать над этим... А сейчас я хотел бы уйти – у меня важная встеча...
- Конечно. Благодарю Вас что пришли и надеюсь скоро услышать от Вас...
- Нпременно. Я должен провести некоторые исследования...Связаться с некоторыми людьми по обе стороны океана..
«Такая сделка конечно оказалась выгодной не только сионистам-фанатикам, но и кое-кому ещё... – подумал полковник когда финансист вышел и тсказал вслух:
- В этой сделке выиграли многие. Не считая конечно наши мусульманские страны, да наивных советских простолюдинов, одурманеных антисоветской пропагандой.
Благодаря этой ловкой игре израиль мгновенно получил сотни тысяч новых солдат и миллиарды долларов на вооружение! Как любил говариватиь Иосиф Сталин; «Кадры решают всё!»
Крупные финансисты и промышленники (и уж конечно, наш милый Фатхалла!) получили новые возможности ждля инвестиций... Этот хитрец, Фатхалла что-то не договаривает: деньги не знают границ и политических интересов. Деньги текут туда, где они могут расти, размножаться...Приносить ещё большие деньги...
Дальше – кремлёвские паяцы. Они получили возможность раскланиваться, ловить аплодисменты от мировой общественности перед поднятым «Железным Занавесом»...
- Но всё это вместе не может остановить Исламской Революции! – воскликнул полковник всердцах поставив рюмку на стол да так, что токая ножка сломалась.
Он расправил плечи и гордо поднял голову; уже начал работать план, который скоро, очень скоро, разорвёт Израиль изнутри, а США и их приспешники будут поставленны на колени!
Капли коньяка лениво выкатились из осколков хрусталя и упали в ворс персидского ковра...
3.2. Израиль. Тель-Авив. Гостиница «Отель»
Зловещий гул поднимается из самого нутра Земли, сотрясая ветхие стены, наполняя Харвея необъяснимым ужасом. В дикой пляске мечутся кровавые блики превращая прутья решёток в полыхающие стебли фантастических цветов
Трещина змеёй скользнула через стену, освобождая из образовавшегося разломамириады суетящихся полупрозрачных существ.
Свод арки, под которой он сжался в комок неотвратимо расползается, выставляя его беззащитное тело сине-зелёному свету.
Гул усиленный душераздирающими воплямидоносящимися отовсюду разрывает мозг пленника...
Объятый страхом он ринулся прочь но каменный пол обрушился под ногами рвазверзая бездну клокочущего мрака
Падая Харвей зацепился за единственную уцелевшую балку. Из последних сил всасывающему вихрю который казалось поглотит его он взобрался на эту балку опираясь о вибрирующую, готовую рухнуть стену.
Мимо проносятся камни, порванные решётки, какие-то неясные тени...
Силы оставляют его и он вот-вот рухнет...
Балка стрелой вонзается в противоположную стену где пока невридимой осталась крохотная площадка уцелевшей лестницы. У него не остаётся времени чтобы понятьоткуда взялась и каким образом женская фигура невозмутимо движется сквозь этот хоровод смерти... вот она уже почти рядом...На той же самой балке... Он падает... но фигура протягивает к нему руки он ухватился за нихи тут же ощутил поцелуй Офры...
Она лаского посмотрела на него и пошла впеёд ведя его за собой
- Эй! Ты! – раздался вопль перекрывший всеобщий хаос.
- Не оборачивайся, иди за мной! – прокричала Офра.
Но слишком поздно: он обернулся и расстворился в пламенеющих глазах обнажённой Кати, появившейся на противоположном конце балки...
Рассплавился в огненном ореоле её развевающихся волос волос...
Сгинул в торжестве её всеобъемлющей сексуальности...
Офра не отпускает его, сопротивляясь попытками Кати сбросить Харвея вниз.
Балансируя между двух сил он чувствует что балка на которой происходит сражение стремительно нагревается...
Рваный край её уже раскалился добела...
Белесый налёт подступает всё ближе... подошвы кросовок плавятся обвалакивая ноги горячей резиной...
Захотелось прыгнуть, отдаться этому сумасшедшему вихрю, лететь в пропасть.
Откуда-то сверху на него на него пролился смех – ещё один силуэт приближается к ним Когда смеющееся лицо приблизилось настолько,что его что его холод пронзил тело Харвея, он узнал Николь...
Спасли его звуки рояля: Лиз безразлично глянув в его сторону перевернула страничку ноктюрна Шопена...
В тот же момент Кати обняла, обвила его.
И когда всё вокруг взорвалось с жутким грохотом и звоном он понял что Кати вошла в него...
Телефон звонит долго, непереставая. Нащупав аппарат где-то на прикроватной тумбочке, Харвей, не открывая глаз, сорвал с него трубку и сунул ее к себе под подушку. Оттуда немедленно донеслось приглушенное:
— Доброе утро, сэр! В десять тридцать Вас будет ждать маши-на посольства. Спуститесь, пожалуйста, к этому времени в холл!
— Да. Спасибо… — пробормотал он и вновь заснул.
Постучали. Настойчивее. Из-за двери донесся голос:
— Добрый утро Сэрь! Рюмь Серьвись! Ты хотеть разбудить тебя. Извинить но телефонь нье работать нье отвьечьать. Сей-чась девьять утьа. Хотеть что-то пить? Кусать?
— Да, черт побери, если мне все равно не дают как следует выспаться! – Харвей решительно отбрасывает одеяло, подушки и, вскочив с кровати, опрокидывает телефон с тумбочки. Рывком распахнутые шторы, и в глаза ударяет голубизна неба, кокетни-чающая с бирюзой моря.
С высоты гостиничного номера белые яхты кажутся ему жем-чужинами на бархатной подушке волн.
“ОТЕЛЬ” - прочиталась надпись на красивой пепельнице. Он направился в ванную. Ноги тонут в ворсе ковра, но неприятное жжение стоп заставляет хирурга сесть на пол. Подошвы ног в волдырях, как после ожога.
“Что же это?” — думает Харвей, наблюдая как эти волдыри исчезают вместе с болью, когда он прикасается к ним.
Все-таки он добрался до ванной комнаты и залез под душ.
Мощная струя воды смыла остатки видений вместе с части-цами ливанской пыли.
Харвей наполнил ванну хвойной пеной и блаженно погру-зился в ее изумрудную глубину. В искрящемся хаосе радужных пузырей, над поверхностью воды он оставляет лишь кончик сво-его носа, расслабляется и вновь переживает события предшест-вующих дней…
В окружении разгоряченных боем солдат они бегут, при-гибаясь под напором воздуха, под бешено вращающимися вин-тами к вертолету. “Машина эта похожа не то на ящерицу, не то на осу…” — думал он набегу…
Сейчас, лежа в ванной под радужной пеной, он широко улы-бается сам себе: подбегая к грозной машине, ему больше всего хотелось, чтобы полет закончился как можно скорее - ведь он ни-когда не летал на вертолетах!
Вертолет висел в воздухе, почти не касаясь полозьями земли. Йоси - он летел вместе с ними - забрался внутрь пер-вым, помог друзьям подняться. Используя стволы пулеметов и головки ракет как ступеньки, они оказались “во чреве”, как выразился пастор, что-то цитируя. Люк немедленно закрылся, и машина, резко увеличив обороты, стала набирать высоту, одновременно наклоняясь вперед. Йоси усадил их возле квад-ратного окна и дал каждому по специальному шлему с ларинго-фонами - иначе общаться в “животе” этого дикого “зверя” было невозможно.
— Вот и первая экскурсия над Государством Израиль! — начал рассказ Йоси.
— Над Святой землей... — молвил Стивен.
— Отсюда началась современная цивилизация человечества.
Картина действительно была ошеломляющая: вертолет летел немного выше матово-красного солнца, погружающего-ся в темно-синее море. Редкие облака были расцвечены крас-ками заката, словно кистью сумасшедшего художника. Харвей всматривался вверх, сколько позволяло окно - там начиналась чернота, и сквозь нее проникали уколы первых звезд. В проти-воположной солнцу стороне блестела луна - плоской, запят-нанной пивной крышкой.
Йоси что-то рассказывал, но открывшаяся красота захва-тывала воображение, мешала слушать. Мелькали слова: Си-рия, Метула, Кирьят-Шмона, Иерусалим, при которых пастор издавал восторженные восклицания или протяжные вздохи.
Зелень растений и белизна зданий, окрашенные пурпуром заката, выглядели еще более объемными, сочными.
Так они летели, вместе с закатом огибая страну вдоль линии моря. Вскоре машина пошла на снижение. Перед ними открылся большой город сверкающий разноцветными огнями.
Из-за шума в голове и неприятных ощущений в желудке, це-ремония встречи стала для Харвея скомканной и безликой.
К их вертолету, севшему в отдалении от главного терми-нала аэропорта, подъехали несколько лимузинов. Прежде чем Стивен и Харвей в сопровождении израильтян приблизились к ним, вертолет взмыл вверх и исчез ночном небе.
Теперь, нежась в ванной, Харвей вспоминал рукопожатие и прощальные взгляды Стива. Они почти ничего не сказали друг дру-гу, видимо, оставляя главный разговор на потом… Когда-нибудь…
Звон бокалов и хлопки открываемых бутылок проникли в ванную - официант суетился в гостиной, сервируя завтрак.
Стандартно-роскошный холл гостиницы встречает Харвея шумом многоголосой, разноязыкой толпы, над которой витают ароматы дорогих духов и хорошего табака.
Поминутно кого-то задевая и извиняясь в разные стороны, он пробирается к портье, заряжаясь настроением царящего здесь, праздника.
— У вас всегда так много клиентов? — Харвей улыбнулся оза-боченному администратору.
— Увы, нет, сэр. На Пасху. Иногда - на Пурим.
— А что, сейчас праздники?!
— О, нет! Ожидается начало войны.
— Начало войны?! С Ираком?
— Да.
— Но ведь…
— Господа, которых вы здесь видите, — дипломаты или жур-налисты. Есть несколько богатых снобов. Но все они прилетели сюда, чтобы в минуту опасности быть с Израилем.
— Но Ирак же напал на Кувейт? Армии Коалиции сосредото-чены в Саудовской Аравии?
— Все это так. Вы, очевидно, не слышали самых последних новостей: Ирак пригрозил уничтожить Израиль, если США начнут военные действия.
— А при чем тут Израиль?!
— Извините, сэр, ваша машина, — администратор указал в стекло витрины на подъехавший белый автомобиль американ-ского производства.
— При чем во всей этой истории Израиль? — повторил Хар-вей.
— Знаете, они... - арабские страны, особенно Ирак и Сирия, мечтают нас уничтожить давно. Нужен повод. Впрочем - я не поли-тик, извините! — он повернулся к другому гостю, что-то объясняя.
— Доброе утро! — Харвей хлопнул дверцей и машина мед-ленно отъехала.
— Доброе утро, сэр! Как поживаете? Я - Майкл. Катаю здесь наших! — он включил радио и тут же стал подпевать зазвучав-шей мелодии группы “Битлз”: “О, герлз…”
— Прекрасное утро, Майкл! Свобода! Солнце! Море! “Битлз!” И праздник в гостинице - по случаю войны! - Харвей восторженно оглядывается по сторонам.
3.3. Тель-Авив образца 1991 года.
Улицы буквально распирает гуляющими людьми. Он видит многочисленные кафе, разбросавшие свои столики по тротуарам; бурлящую публику в них; искрящиеся на солнце фонтаны; прилавки, заваленные экзотическими фруктами и овощами; множество цветочных ларьков и выступления уличных музыкантов.
“Маскарад да и только!”
Прохожие, почти все вооружены: кто в военной форме, а кто и нет; с автоматами за спинами или, торчащими из спортивных сумок; с пистолетами невероятных размеров, заткнутыми за поя-са брюк, юбок, шорт или просто трусов - словом повсюду можно видеть вооруженных людей. Он спросил Майкла:
— Эти люди… Они так вооружены… Это что, по случаю предполагаемой войны?
— Я здесь около двух лет, Харвей. Это их постоянная “фор-ма одежды”! Вначале меня это чертовски раздражало, но потом привык. Их можно понять: маленькая страна в кольце врагов. Прак-тически каждый гражданин служит в армии. Оружие носят с собой!
Отъехав недалеко от гостиницы, их машина оказалась сти-снутой в заторе.
— Ха, Яркон Стрит, — вслух прочел надпись на одном из ука-зателей, доктор и закашлялся.
Салон заполнился шумом тарахтящих, плохо отрегулиро-ванных моторов и вонью выхлопных газов.
— Долгое пребывание в чистом воздухе Ливанского пред-горья! — Майкл поднял окна и включил кондиционер.
— Да, похоже, что я отвык от цивиллизации! – Харвей задыхался, испытывая вдобавок, приступ изжоги.
— Впрочем, это, может быть, вызвано не только газами - со-ус, поданный к завтраку, был слишком острым. Однако, здесь на-стоящий автосалон! — воскликнул Харвей, озираясь, и тут же по-правил сам себя: — Не автосалон, а автомузей! Никогда бы не поверил, что на таком полуразвалившемся старье можно ездить!
Как бы назло ему, в затор протиснулась совсем новенькая, огненно-красная машинка.
— Ого! Я такой модели еще не видел в Штатах!
— Наверное, пробная партия. Японцы рвутся на ближневос-точный рынок! — недовольный задержкой пробурчал Майкл.
— Тыщу лет не сидел за рулем! — Харвей прикасается к обивке салона, узнавая неповторимый запах американского автомобиля.
Допотопный автобус, стоящий перед ними, тронулся с мес-та, выбросив облако густого, черного дыма.
— Они что, не научились регулировать карбюраторы и кла-пана, Майкл?!
— Ха! — рассмеялся тот. — Это Восток, сэр! Здесь важно, чтобы четыре колеса катились!
— Но ведь эти газы очень вредны для здоровья, свинец - яд!
— А вот это уже вопрос не техники! Не нравится - не нюхай! ДЕМОКРАТИЯ!
— Демократия? Демократия — это когда общество защища-ет… — Харвей не договорил, резким толчком брошенный в лобо-вое стекло.
— Извините, сэр. Эта леди… Вот, впереди… — действи-тельно, красная машинка нахально втиснулась перед ними, но, к счастью, пробка рассосалась и они смогли ехать дальше. Про-ехав еще квартал, американцы остановились вновь: напрочь пе-регородив улицу, посередине ее стояли два автобуса, водители которых не спеша переговаривались, обмениваясь сигаретами.
— Вы что-то хотели сказать о демократии, сэр!
Даже в плотно закрытый кузов проникала какофония авто-мобильных сигналов. Казалось, все окружающее должно было бы взвиться, сойти с ума, исчезнуть — таким диким было сочетание звуков. Высунувшись из своих кабин, многие водители кричали что-то, отчаянно жестикулируя и, даже размахивая пистолетами.
— Как в кино про ковбоев! Просто невероятно! – расхохо-тался доктор.
Однако, ничто в поведении людей на улице не выдало ка-кого-либо недовольства.
— Что-то я не вижу здесь дорожных полицейских…
— Здесь практически нет такой полиции.
— Здесь разрешены сигналы?
— А что, в Нью-Йорке запрещены?
— Но…
— Здесь другой принцип управления автомобилем, — Майкл лучезарно улыбается, кладя руку на кнопку клаксона. Автомобиль взвыл, перекрывая остальных. — Отличный сигнал! Совсем но-вый, итальянский! Я тебе потом его покажу: шесть хромирован-ных труб! Не автосигнал - настоящий орган!
— Что значит “другой принцип управления”?
— Как ты заводишь машину в Штатах?
— Что значит “как”?
— Ну, в какой последовательности?
— Усаживаюсь. Пристегиваю ремень. Ключ на старт. Драйв.
— Здесь иначе.
— ?!
— На Ближнем Востоке водитель сначала кладет руку на кнопку клаксона, а потом уже... — они расхохотались, — все остальное!
В это время один из автобусов тронулся. Почти не глядя пе-ред собой, а ориентируясь на его дымовое облако, Майкл повел машину, обращая внимание Харвея на достопримечательности местных девушек.
— А вот и наш дом!
На фоне бело-серых отелей здание американского посоль-ства выглядит темным, неприступным дзотом. Оно покоится на мощных кубических опорах, нависая над тротуаром мрачной глы-бой бетона.
— Давно не видел такого уродства! — констатировал хирург.
— Зато надежно, — Майкл мигнул светом фар, приветствуя охранников. — Наши учли трагедию в Бейруте. Помнишь, когда террористы взорвали штаб морской пехоты в Бейруте? А вот эти мощные опоры возьмут на себя взрыв любой силы, любое коли-чество осколков или снарядов прямого попадания. Само здание при этом не пострадает!
Двое агентов безопасности, похожие на горилл в длин-нополых пиджаках, заглянули в салон, обследовали содержимое багажника и моторного отсека. После этого шлагбаум поднялся.
— Симпатяги, правда? — Майкл ловко поставил машину на стоянку.
— ЦРУ?
— И “Зеленые береты”. Можем спать спокойно!
Миновав еще два поста охраны, а затем камеру фильтрации, Харвей и Майкл вошли в просторный холл.
Поднявшись на третий этаж, они предстали перед высушен-ной блондинкой неопределенно-старческого возраста. Скалясь в стандартной улыбке, она протянула костлявую руку Харвею:
— Добро пожаловать! Добро пожаловать домой, сэр! Посол, к сожалению, не может принять Вас сегодня - его срочно вызвали в Иерусалим. Вы встретитесь с ним послезавтра. Сегодня с Вами побеседует вице-консул.
— Как скоро я смогу улететь в Штаты?
— Как только мы оформим для вас новый паспорт и уладим формальности с МИД Израиля. Это займет несколько дней. Для Вас получен факс из Вашингтона, — она протянула ему бумагу.
“Дорогой Харвей! Рад твоему освобождению и надеюсь ско-ро встретиться. Обещанные за тебя пять миллионов долларов передаю в твое распоряжение. Чувствую себя прекрасно! Желаю удачи. Всегда твой Стэнсон”.
3.4. США. Вашингтон. Посольство Государства Израиль.
Неправдоподобно-длинный лимузин проплывает вдоль Интернешнл Драйв и замирает у ворот израильского посольства. Из его интригующего нутра, из-за галантно открытой шофером двери появляется исключительной красоты женская нога, затем другая, а затем - и их обладательница: стройная, полушоколад-ная брюнетка в шубе из дорогого меха. Получив алую гвоздику, она покачивая роскошными бедрами, направляется к главному входу, и снежинки, кружась, опускаются на ее следы…
“Даже под этой, небрежно брошенной на плечи шубой, уга-дывается грация марокканской женщины!” — думает начальник охраны, следящий по видеомониторам из своего бункера за при-емом гостей.
Он не знает, что это - Шилла, сотрудница нью-йоркского от-деления “AL” израильской Организации. Она прилетела в Ва-шингтон для встречи с другим резидентом Организации в США, представляющим подразделение LAKAM. Этот человек работает под прикрытием легенды, которая позволила ему занять дол-жность одного из парламентских секретарей в Конгрессе США.
Надежным прикрытием для их контакта служит эта встреча израильских промышленников с американскими конгрессменами на территории израильского посольства. Уже несколько месяцев не выходит на связь и, как показало предварительное расследование, исчез агент “Цафта”.
Шилла с нетерпением ожидает этой встречи. Она не знает резидента в лицо. Вот почему, беззаботно (на первый взгляд!) об-щаясь с гостями, она напряженно вслушивается в каждую фразу, чтобы не пропустить слова пароля.
Разведчица рассмеялась на шутку одного из дипломатов, ког-да теплое дыхание пробежало по ее оголенной спине и плечам:
— Поверь мне, мужчина не всегда так прекрасен, как нам ка-жется. И, конечно же, он совсем не знает способа, который боль-ше всего приятен женщине…
Изысканный иврит, на котором к ней обратились, запах духов и прикосновение очаровательной руки не оставили сомнений - перед ней стоит бывшая сокурсница по Мидраше, Эстер.
— Потому, что больше всего думает о себе самом, — закон-чила фразу Шилла, сообщив, таким образом, отзыв. Она поняла, что перед ней, лучезарно улыбаясь, стоит резидент-агент “Гимел”.
— Добрый вечер, — невозмутимо продолжила Эстер, — меня зовут Анна. Я секретарь депутата конгресса, г-на...
Шилла хладнокровно пожимает протянутую ей руку и отвечает:
— Я представляю торговую фирму “Эйлат”, меня зовут Са-ша. Мне давно хотелось познакомиться с Вами.
Они некоторое время поговорили, сидя в креслах и потяги-вая коктейли, а затем экономический советник посольства при-гласил их в кабинет, где оставил одних.
Как только советник вышел, молодые женщины обнялись.
— О, Эстер, Эстер! — восклицает Шилла, торопливо рассте-гивая свое платье.
— Сколько лет я не видела тебя, не прикасалась к твоей ко-же… — шепчет Эстер. Она кладет руки на плечи Шиллы, под то-ненькие шлейки, удерживающие вечерний наряд. Разводит их в стороны, отпускает.
Платье Шиллы, скользя по капрону чулок, падает к ее ногам. Она переступает через него навстречу требовательным рукам подруги, которые ловко освобождают ее от бикини, а сама она в порыве нарастающей страсти, расстегивает платье Эстер, отбра-сывает его, освобождает тело Эстер от шелка белья.
— Ты такая же, как будто мы расстались вчера!
— А у тебя - все такие же юношеские груди. Боже, как я их люблю!
Они опускаются на ковер, предоставляя пламени камина и огню любви обратить их переплетенные тела в ожившие картины Модильяни. Ненасытный, влажный язык Шиллы начинает путе-шествие по телу Эстер: перламутровая мякоть пятки; укромная, с капельками росы, впадинка стопы; нежные, почти прозрачные, как зернышки винограда, пальчики с изысканным педикюром и дальше, дальше - туда, где розовость коленок переходит в мо-лочную прохладу бедер...
Эстер, преобразилась. Сейчас она совершенно не та, ледя-ная американка, которая десять минут назад вела деловую беседу.
Зрачки ее серых глаз расширились, губы полуоткрыты, с них готов сорваться крик, но она удерживает его, она не хочет расто-чать силу охватившего ее экстаза в стонах и криках, чтобы на са-мом гребне этого взрыва вознестись к блаженству.
Она чувствует мягкое, настойчивое повеление рук Шиллы, жар ее груди на своих коленках; тонкий лучик прохлады пробега-ющий по ним от прикосновения сосков… Ей все труднее удержи-вать рвущуюся на свободу волшебную силу… Подчиняясь этой силе, Эстер в сладкой неге раскрывает навстречу Шилле свои стройные ноги.
Обхватив теплыми руками все еще холодные булочки ягодиц возлюбленной, Шилла припадает к раскрывшейся, теряющей ароматный нектар чаше.
Долгий, протяжный крик срывается с красивых губ Эстер и затихает в стонах изнеможения, переплетаясь с обжигающим ды-ханием Шиллы.
Время остановилось…
Его новое измерение начинается для Шиллы с ленивых пальцев Эстер. Они бархатистыми лепестками роз прикасаются к ее груди, обнимают жаждущие этого соски, игривым ветерком, по-кружив в лунке пупка, спускаются ниже...
Из ровного, почти затихающего, дыхания Шиллы вновь про-биваются вздохи желания. Ее глаза закрыты, и если бы не при-косновения рук и губ Эстер, то ничто не сообщило б ей реаль-ность ее собственного тела, покоящегося на самом краешке ка-кой-то немыслимой горы… Горы, вознесшейся высоко-высоко: над всем миром, где-то в благости Вселенной...
— О, какое счастье, какое блаженство.…Нет... Мужчина... Рука мужчины... не способна подарить такое…Волшебство! — Шилла заставляет себя отвлечься, продлить удовольствие.
Но слишком настойчивы пальцы Эстер, которым передалась вся сила любви, вся грация ее тела, все то наслаждение, которое отдала ей Шилла мгновение назад.
— Да! Да!!! — тело Шиллы вздымается все выше, навстречу пальцам Эстер, принимает их, окунает в горячую влажность сво-ей Тайны…
Они некоторое время лежат молча, не разнимая объятий, вды-хая друг друга. Потом, собирая на ходу свои платья, готовят кофе.
— Я меньше всего предполагала увидеть кого-то знакомого, — говорит Шилла.
— А я знала, что приедешь ты. Мне Ури сказал. Вот я и при-думала такой пароль! — сверкнув посветлевшими глазами, отве-чает Эстер и приникает к губам Шиллы в долгом поцелуе.
Устроившись за рабочим столом советника, они пьют обжи-гающий кофе.
— Как вам удалось на него выйти, расскажи, пожалуйста, подробно, Эстер.
— Как мы выскочили на Харвея Тейлора?
— Да.
— Как ты знаешь, моя группа еще с середины восьмидесятых годов следит за разработкой американцами “генетической бомбы”.
— Это работы некоего… Кирмана, не так ли?
— Да. Мы внедрили нашего сотрудника на базу Шеррард, в Неваде.…Это там, где работал Кирман. Кстати ему недавно при-судили Нобелевскую премию Мира…
— Нашему сотруднику?
— Да нет же, Кирману! Совсем незадолго до его неожидан-ной смерти…
— Сердце, как обычно?
— На этот раз, командование Организации приняло другое ре-шение - ему устроили небольшой, но неоперабельный рак легких…
— За что же ему, все-таки, премию дали? За разработку “ге-нетической бомбы”?!
— Конечно же, нет! За его открытия в области генетики.
— Клонирование?
— Мы как раз разрабатывали это направление, и все что с этим связано - благо весь остальной мир был занят программой “Космических Войн”…
— Ты говоришь о СОИ, президента Рейгана?
— Именно. Так вот, следуя заказу Организации, наши люди, из общин, собирают любые сведения обо всем, что может быть связано с подобного рода разработками.
— Да, я помню директиву Организации по этому поводу.
— Один из наших сайаним, контрактор по инсталляции, рас-сказал в общине своего города о странных работах, которые ему пришлось выполнять в другом штате.
— Электрические и канализационные работы могут быть странными? — улыбается Шилла.
— Странное заключалось, главным образом, в том, что по-добные работы могли бы выполнить и десяток компаний того са-мого штата, где живет хирург.
— Однако он предпочел заплатить в два раза дороже компа-нии из другого штата?
— Причем, он хотел сохранить эти работы в тайне. Даже до-плачивал рабочим наличными!
— И тогда, когда вам показалось все это, особенно доплата наличными, странным, вы послали к нему катса?
— Нет. Не сразу. Вначале нашим сайаним удалось проникнуть в его дом, но ничего, стоящего внимания, обнаружить не удалось.
— А как насчет, принадлежащего ему госпиталя?
— Мы несколько раз пытались устраивать наших людей в его госпиталь, однако, никто из них не смог удержаться долго на работе.
— Он что, самодур, вроде наших?
— Нет, он же не сабра! Просто слишком высоки его професси-ональные требования. Мы даже решили, на основании собранной к тому моменту информации, что Тейлор и его работы, бесперспек-тивны. С точки зрения поставленной перед нами задачи, конечно.
— Вы решили, что он не занимается тайными исследованиями?
— Да. И вдруг в газетах появилось его объявление о наборе добровольцев, для экспериментов с плазмой крови…
— И тогда…
— Мы послали сразу пятерых. В том числе двух, высокопро-фессиональных хирургов. Внедриться удалось только одному…
— Вернее - “одной”?
— Нахон. Это удалось агенту “Цафта”.
— Кто это?
— Ты ее должна помнить по Мидраше…Впоследствии она вышла замуж за нашего резидента, который сразу же был коман-дирован в сектор Газа.
— Да. Конечно я помню: “Дан приказ: ему на Газу, ей - в дру-гую сторону…Они были на курс старше нас, если не ошибаюсь…
— Ее командировали сюда, в Штаты.
— Ей удалось что-то выяснить?
— Многое из его частной жизни. Даже его сексуальные на-клонности и фантазии…
— Я имею в виду, многое ли ей удалось выяснить о его под-польной научной деятельности?
— Почти ничего. “Цафта” сообщала, что Тейлор может, практически в одиночку, совершать сложнейшие хирургические операции. При этом он использует созданные им самим нестан-дартное оборудование и инструменты.
— Передала ли, агент “Цафта”, образцы этого оборудования в ваш отдел?
— Нет. В тот момент Командование решило не рисковать, ведь у Тейлора прекрасная память. Руководство опасалось, что, обнаружив пропажу, хирург еще глубже уйдет в подполье, до то-го, как нам удастся проникнуть в суть его тайных разработок.
— И что?
— Увы, агент “Цафта” исчез…
— Почему же вы так поздно сообщили об исчезновении аген-та “Цафта”, в Центр?
— Мы были спокойны, так как “Цафта” выходила на связь толь-ко тогда, когда имела важную информацию. Все было спокойно. Когда из газет мы узнали о похищении Харвея террористами…
— Вы пытались связаться с “Цафтой”!
— И вот тогда-то и выяснилось, что она исчезла…
— Мы не можем вмешиваться в работу вашего отдела, Эс-тер. Однако Ури готов помочь в деле розыска “Цафты”. Ведь она -
жена его боевого товарища, того самого, в Газе, ты понимаешь?
— Чем может помочь Ури? Лучше меня никто не может подо-браться к Стенсону и его людям. Ведь именно в то время, когда Стенсон находился в госпитале у Тейлора, исчез агент “Цафта”.
— Ури решил, что тебе будет легче, если ты поработаешь в контакте с агентом «Умник». Вот его телефон.
— “Умник”? Он в Штатах? Давно?
— Как и ты - с восьмидесятых годов.
— О, так вот куда он исчез после того, как хотел объявить се-бя президентом Израиля!
— Да. Но годы не исправили его!
— Что же он, продолжает страдать манией величия? Мечта-ет, как в студенческие годы, подчинить себе весь мир богачей?
— Да. Но на этот раз, он решил, не становится Президентом Израиля…
— Что же он выкинул на этот раз?
— Ты наверняка знаешь. Все газеты писали. Замораживание…
— Так это он раструбил на весь мир, что в его фирму обрати-лись агенты Саддама Хусейна?!
— Да. Эти козлы мечтают заморозить сперму и какие-то ор-ганы этого сумасшедшего быка.
— Постой... Это было в сентябре, не так ли?
— Да…
— Так Президент этой компании, по замораживанию трупов и… “Умник”…
— Одно и то же очаровательное лицо, которое, кстати, стоит израильтянам больше денег, чем проект “Хец”.
— Н-да…Ракеты…Ты думаешь, наш “Хец” когда-нибудь взлетит?
— Обязательно.
— А что ты думаешь о ситуации в Персидском Заливе, Шилла?
— Не называй меня по имени дорогая…
— Как, даже здесь, в нашем посольстве?!
— Именно здесь! А что до ситуации в Заливе, так я тебе ска-жу, что “Риголетто”, в Израиле, уже планирует реализацию проти-вогазов населению…
— Почем?
— Конечно, бесплатно.… Пока…
— У меня мама в Тель-Авиве… — грустно сказала Эстер. — Одна... А Буш настроен так воинственно...
— Ха! Воинственность Буша не зайдет дальше беготни Бей-кера по Ближнему Востоку, в поисках мира!
— Но лучше мир, чем...
— Конечно! А потом Израиль останется один на один с этим кровожадным психом, да?!
— Дорогая Шил… Сашшша, скажи лучше, когда мы с тобой останемся… “один на один”? — молодые женщины вновь обня-лись в ленивой неге.
— Теперь, когда по легенде, мы с тобой, вернее, представ-ляемые нами фирмы - деловые партнеры, мы можем видеться чаще, вот моя карточка, госпожа Анна!
— Приятно было познакомиться, госпожа Саша.
3.5. Израиль. Тель–Авив.
Поздним вечером по пустынным, но грязным улицами Тель-Авива автомобиль посольства США мчит Харвея Тейлора обратно в “Отель”.
Этот день измотал и опустошил спасенного заложника: ему пришлось три раза рассказать свою историю! В разных кабине-тах! Заполнить добрую сотню каких-то немыслимых анкет! В том числе декларации для федерального и штатного Налоговых Уп-равлений. Как же, ведь два года он не предоставлял налогового отчета! Впрочем, этот первый деловой день имел и несколько приятных моментов.
Завтракая в кафе посольства, он познакомился со смешли-вой Гледис. Малышка изо всех сил намекала, что свободна этим вечером, но, так как мысли Харвея были заняты бюрократичес-ким круговоротом, он так и не назначил ей свидания, обещав по-звонить позже.
— Да ты парень экстра-класса! — развалившись у руля, Майкл восторгается рассказом Харвея, — Но эта история с тво-ими документами! Это же надо! Как это тебе удалось?
— О чем ты?
— Ну как тебе удалось сохранить водительское удостове-рение и кредитку?!
— А-а... Совсем просто. Когда убили таксиста, и я остался один в автофургоне, я понял - с этими ребятами мне не сладить. И что у них на уме - угадать невозможно. Только одно было со-вершенно ясно: я им нужен живой. Значит, будет надежда на по-бег. А раз побег - понадобятся деньги...
— Ну да, и водительское удостоверение, чтоб не было помех при погоне! — схохмил Майкл.
— Приблизительно так. Паспорт, сам понимаешь, спрятать невозможно, я его разорвал и сунул в карман. Наличных было совсем немного - всего пара сотен, да...
— Но как же ты спрятал остальное?
— Я разрезал подошву кроссовок и всунул в образовавшуюся щелку удостоверение и кредитки. Залепил жевательной резинкой.
— А если бы отобрали у тебя кроссовки, что тогда?
— Ты же видишь, не отобрали! — Харвей неожиданно раз-веселился: сорвал с ног видавшие виды кроссовки и, размах-нувшись, выбросил их на пустынный тротуар.
— Ну, мужик, ты даешь!
— С этим – покончено!
— Ну, вот и твой «ОТЕЛЬ» Медовый Месяц»!
— Увидимся завтра, Майкл!
— Приятных сновидений, сэр!
Доктор вошел в “Отель”, который кипел, как расстревожен-ный улей.
Сейчас в холлах и барах гостиницы людей было даже боль-ше, чем утром. Около стойки портье собралась очередь. Со-храняя вымученную улыбку, смазливенький брюнет, явно латинос, втолковывает очередному гостю, что “...свободных мест нет! Гостиница не резиновая”. Гость недоумевает:
— Как это понять, “Отель” отказывается от клиентов?
В очереди роптали - каждый надеется, что ему повезет боль-ше. Все кругом заставлено чемоданами, сумками и прочим бага-жом. Элегантная лестница, ведущая в нижние помещения, гроз-дьями обвита юнцами и девушками в потертых джинсах с молит-венниками в руках.
Прямо на полу, положив головы на блестящие ящики киноап-паратуры, спят несколько групп кинорепортеров.
В креслах гостинничного бара рассположились солидные леди и джентельмены. Они натянуто улыбаются, скрывая досаду и раз-дражение трудного дня, пьют кофе (запах которого с непривычки кру-жит голову бывшего заложника!); похрустывая соломинками тянут коктейли; сверкают драгоценностями и при этом, хорошо пахнут.
Протиснувшись к стойке, Харвей берет ключ от номера. Идет к лифту, сопровождаемый завистливыми взглядами опоздавших. Здесь он оказался двадцать седьмым, но расстерявшись от изум-ления, он пропустил двух туристов впереди себя и таким образом стал двадцать девятым желающим подняться.
Подходя к номеру, он почувствовал неладное - дверь была приоткрыта. Картина дикого погрома предстала его взгляду: рас-терзанные постельные принадлежности повсюду, оборванные шторы, выпотрошенные чемоданы, шелестящие по всему полу бумаги... Хрустя стеклами разбитых очков, Харвей приблизился к отчаянно гудящей телефонной трубке.
Нелепо озирающийся по сторонам, с телефонной трубкой в руке, он был застигнут криком:
— Убирайся вон отсюда, ублюдок! Иди-иди! Трахайся со своей Мэджик! — из ванной комнаты вырвалась, размахивая по-лотенцем, дама средних лет. По ее жировым складкам стекает вода, образуя мокрые проплешины на ковре.
— Я сказала тебе, у-б-и-р-а-й-с-я! — На этом дама останови-лась, видимо сообразив, что стоит совершенно раздетая, то есть голая, как была в ванной, перед незнакомым мужчиной.
— И ты убирайся! — немедленно выпалила она. — Убирать этот гармидер будешь, когда я уеду!
Остолбеневший хирург собирался сказать что-то, но дама продолжила, размахивая полотенцем:
— А! Так ты не понимаешь английского! Боже, какая провин-ция! Так я тебе скажу на иврите: Ма ата роце? Ани ло ахшав...
Но Харвей уже был в коридоре. Корчась от смеха, он взгля-нул на цифры номера. Конечно, он не доехал до своих апарта-ментов два этажа!
Он возвращается к лифту, двери которого выталкивают бли-зорукого толстячка. Его потрепанный вид выдает причастность к разбитым очкам. Толстяк проплывает мимо Харвея, отчитывая на ходу служащего отеля, семенящего за ним с подобострастной улыбкой:
— Я хочу сменить номер, потому что вид на море отвлекает меня от важной работы!
— Но, господин Зобин, вы же просили именно этот номер! Кроме того - у нас все занято!
— Вы создаете невыносимые условия для работы советских журналистов!!!
— Но, господин Зобин!
— Я вообще поменяю гостиницу, но в своем ежедневном ре-портаже...
Он не успел закончить свою мысль, так как на пороге номера его атаковал чемодан. Толстячок неожиданно ловко увернулся, а чемодан, зацепив лицо служащего, грохнулся посреди коридора. Из него вывалилась и плавно покатилась по ковру початая бутылка водки, высыпались галстуки, какие-то свертки, не-объятных размеров трусы и растрепанная, в жирных пятнах газета “Правда”.
Оказавшись в прохладном уюте своего номера, Харвей еще раз посмеялся над инцидентом, которому был невольным сви-детелем, забрался в ванную и, немного понежась, блаженно уснул в огромной постели.
— Президент Буш не зря говорит о необходимости... защи-щать старых друзей от агрессии иракского диктатора! — слышит Харвей, выйдя следующим утром на открытую террасу гостиницы. Отсюда открывается потрясающий вид на море и яхт-клуб.
Доктор опускается на единственный свободный стул, что у столика за которым оживленно спорят журналисты.
— Ты не делаешь сенсации, Билл! Евреи Израиля и евреи Америки - давние друзья.
— Тем более, что это одни и те же люди!
— Не понятно говоришь…
— У них же двойные и тройные гражданства!
— Конечно, они будут спасать свои капиталы!
— Как мы это видим каждый день на бирже.
— Ерунда! Они топят друг друга на бирже так же, как и любых других конкурентов!
— Джентльмены! На вас плохо действует солнце! Вы не вы-слушали мою мысль до конца, а спорите. Да еще так, что у госпо-дина в стакане растаял лед! Раньше, чем он успел представиться!
Все расхохотались и повернулись к новенькому.
— Здравствуйте, господа! Я - Харвей. Соединенные Штаты Ам...
— А, наконец-то появился кто-то из “Джуиш Таймс”!
— Нет, я… представляю… э… независимое агентство...
— Независимое от чего? — зло прищурился худой очкарик.
— Джентлмены перегрелись на израильском солнце! Эй, офи-
циант, еще пива и льда! Побольше льда!
— Хорошо, Билл, так что ты хотел сказать о “друзьях прези-дента Буша”?
— Мне кажется, что говоря о «друзьях», Буш имеет в виду не только или, не столько Израиль.
— Уж не русских ли? — вставил худой, протирая свои огром-ные очки и вызвав очередной приступ смеха.
— Нет, не русских. Саудовцев... и Иракцев...
В возникшей паузе кто-то спросил:
— Ну, Саудовцы, это те “друзья”, которые отрезали Америку от нефти в 73 году?
— Представьте себе, что да!
- Но Иракцы?! Против которых сюда нагрянула вся военная мощь Соеденённых Штатов?
- И иракцы тоже!
- Ерунда! Саддам Хусейн был и остается другом коммунистов, весь его генералитет обучался в Военных Академиях Сосветского Союза!
- Да . Но при этом Саддам – ставленник США!
- Что вы слушаете этот бред?1 Пойдемте-ка лучше к женщинам!
- Это не бред, а факт: На протяжении 40 с лишним лет Саддам Хусейн был не самым плохим (хотя и не самым надежным) инструментом политики США - антииранской, антикоммунистической, антиисламской... Его контакты с американскими спецслужбами начались в 1959 году. ЦРУ посчитало, что с ролью "политического киллера" премьер-министра Абдель-Керима Касема Саддам справится как никто другой в Ираке.
- Ты-то откуда это знаешь?
- Просто я сделал свою домашнюю работу перед приездом сюда, к началу войны. Слушайте:
65-летний Роджер Моррис, бывший член СНБ (Совет Национальной Безопасности США), служивший также в Госдепартаменте (при президентах Джонсоне и Никсоне), сообщил: в 1959, 1963 и 1968 годах ЦРУ организовывало в Багдаде переворот, доверяя исполнение партии Баас - той самой, которая сейчас ассоциируется исключительно с Саддамом!
- Ну и дела!
- Выбор администраций Дуайта Эйзенхауэра, Джона Кеннеди, Линдона Джонсона и Ричарда Никсона определялся не симпатией к баасистам, а желанием любой ценой свергнуть и не допустить вновь до власти тогдашних правителей Ирака - Абдель-Керима Касема и генерала Арефа. Белый дом гнался за сиюминутной, тактической выгодой. Такую же гонку устроила в годы ирано-иракской войны команда Рональда Рейгана.
У каждой администрации, поддерживавшей Саддама и его людей, была своя логика. Но результат тем не менее налицо. Когда сегодня официальные лица США говорят: "Народ Ирака должен быть освобожден от десятилетий тирании!", они умалчивают о том, что у колыбели этой тирании стояла Америка!
Поначалу люди Эйзенхауэра заигрывали с Касемом, ожидая ответной симпатии, того, что он станет союзником, противовесом в регионе египетскому и общеарабскому лидеру Гамалю Абдель Насеру. Но сложилось иначе.
В начале 1959-го по указу Касема Ирак неожиданно вышел из откровенно антисоветского Багдадского Пакта, заключенного в середине 50-х еще при местной монархии - с участием также Турции, Великобритании, Ирана и Пакистана. Касем начал закупать оружие у СССР, продавать направо-налево нефть, посадил на министерские посты коммунистов... США ужаснулись, директор ЦРУ Аллен Даллес назвал Ирак "самым опасным в мире местом".
Устранять "опасность" ЦРУ доверило проинструктированной ее оперативниками группе из шести баасистов под началом 22-летнего Саддама Хусейна. В Ираке он тогда был никем. 7 октября 1959-го заговорщики рассредоточились у здания Министерства обороны Ирака на багдадской улице аль-Рашид, где был офис Касема. Саддам встал по другую сторону улицы, напротив входа в здание. Подъехал автомобиль с Касемом, после чего, по словам бывшего сотрудника ЦРУ, "у Саддама сдали нервы, он открыл огонь слишком рано, не дождавшись, пока жертва выйдет из машины".
По свидетельству другого информированного американского агента, один из заговорщиков взял с собой пули, которые, как выяснилось на месте, не подошли калибром к пистолету, а сообщник собирался достать гранату, но та как назло завалилась за подкладку куртки. В общем, получился фарс: раненый в плечо и руку Касем спасся, а подоспевшая охрана пристрелила пятерых членов группы.
Саддаму же (раненому в ногу) удалось бежать в Тикрит, оттуда в Сирию, оттуда в Ливан, а затем в Египет -- выручили агенты ЦРУ и египетской разведки. В Бейруте и Каире ЦРУ проводило с Саддамом инструктаж и платило за его жилье. В каирском Indiana Cafe с утра до вечера он играл в домино с завсегдатаями.
И так же регулярно наведывался в посольство США в египетской столице - к "товарищам" из ЦРУ Джиму Эйхельбергеру и Майклу Коупленду.
В 1960 году ЦРУ попыталось уничтожить Касема самостоятельно: спецотдел под сложным названием "Комитет по изменению состояния здоровья" послал "в дар" иракскому премьеру пропитанный ядом носовой платок. Но Касем ни разу не взял его в руки.
8 февраля 1963 года партии Баас удается путч. Касем убит. Советник Джона Кеннеди по национальной безопасности Роберт Комер мгновенно информирует шефа, добавив: "наша взяла". "Так же, как и в 1953-м в Иране (был свергнут премьер-министр Моссадык, восстановлено шахское правление.), за этим переворотом стояли американские деньги, разведка и воля президента США", - заявляет сегодня Роджер Моррис, который подал в отставку из рядов Совета национальной безопасности в 1970-м после вторжения американцев в Камбоджу.
- Слышал я эти сказки, но участие ЦРУ в иракском перевороте не доказано!
- Шеф отдела новостей нашей газеты – бывший ЦРУшник, рассказывал мне: "События в Багдаде нас ошеломили. Наши парни бегали по коридорам, теребили друг друга: что еще там такое случилось?"
- А я знаю, из достоверных источников, что ЦРУ США быстро подключилось к событиям, передав Баас списки иракских коммунистов - вскоре арестованных, замученных и расстрелянных.
- Да-да... Я помню..."Великой победой" назвал ликвидацию Касема и иракских коммунистов специалист ЦРУ по Ближнему Востоку Джим Критчфилд.
- Ну и что? Если баасисты продержались на вершине недолго: 18 ноябрятого же 63-го их, ослабленных внутренним расколом, сбросил генерал Абд эль-Рахман Ареф, за которым стояла вся армия!
- Правильно. Тот же Роджер Моррис утверждает, что ЦРУ участвовало и в свержении Арефа 17 июля 1968 года (президентский дворец был захвачен парашютистами Саддама, Ареф оставлен в живых), благодаря чему партия Баас пришла к власти уже окончательно. "Будучи членом Совета национальной безопасности, я часто слышал, как руководители ЦРУ, включая Арчибальда Рузвельта, внука Теодора Рузвельта, открыто обсуждали свои общие дела с баасистами", - рассказывал мне перед вылетом Моррис.
-Да...Америка – оплот Демократии, Свободы, Равенства и Братсва!
- Если причастность ЦРУ к "июльской революции" 1968-го еще вызывает у вас сомнения, то связь управления с багдадским режимом в 80-е годы - бесспорный факт.
- Это известно: США помогали Саддаму в восьмилетней войне с Ираном.
- Но лишь сейчас - из архивных документов, из признаний бывших разведчиков - раскрылись формы, размеры помощи.
-Это интересно! Подождите-подождите – я настрою свой магнитофон!
- По тайному распоряжению Рейгана госсекретарь Шульц, министр обороны Уайнбергер и директор ЦРУ Кейси подготовили план "по предотвращению победы Ирана". ЦРУ регулярно снабжало хусейновскую армию данными о дислокации иранских войск, полученными саудовскими самолетами дальнего радиолокационного обнаружения АВАКС.
- Слушай, ты так говоришь буд-то сам летал на тех самолётах!
- Зачем же «сам летал»! Сам платил: «Знание – свет, а за свет надо платить, не так ли? – все расхохотались.
- Так вот, самне-сам, а при участии ЦРУ иракцы "глушили" радары иранцев, наступая на полуостров Фао в феврале 1988-го. В отдельных случаях американцы вели двойную игру, стремясь загнать противников в патовую ситуацию. "Когда я подписывал бумаги, одна часть которых касалась предоставления нашей спутниковой информации Ираку, а другая часть - Ирану, мне казалось, что я схожу с ума", - признался агентству ЮПИ бывший сотрудник ЦРУ, а я сам это лично читал!
0- Похоже на правду. Наш Багдадский кореспондет рассказывал, что 20 декабря 1983 года некто Дональд Рамсфелд, в ту пору спецпредставитель США на Ближнем Востоке, в ходе регионального турне встретился в Багдаде с Саддамом Хусейном, передал письмо от президента Рейгана. Они беседовали 90 минут.
- О чем? Об этой войне что-ли?! – все расхохотались.
-Нет. О необходимости восстановить дипотношения, разорванные в 1967-м генералом Арефом. Об общих врагах - Иране и Сирии. О нефтяных разработках Ирака в Персидском заливе, закрытых иранцами, о нефтепроводе, перекрытом сирийцами. О том, что две страны "многое связывает". Рамсфелд выразил озабоченность тем, что Иран, Сирия и Ливия, поддерживаемые Советским Союзом, "стали вотчинами террористов"...
- Да я то же это помню. В интервью ООН, Глава МИД Ирака Тарик Азиз рассказывал , что Саддам остался "чрезвычайно доволен" беседой.
- А знаете ли вы, что был еще один визит Рамсфелда в Багдад?
- Вчера?!
- В конце марта 1984-го. К тому моменту США - здесь надо отдать им должное - в ответ на жалобы Тегерана в Совет Безопасности ООН публично осудили Ирак за "почти ежедневное" применение химоружия в войне, и потому спецпосланника встретили хмурые лица. Хозяева (Саддама не было) молча выслушали обещание гостя выбить для Ирака кредиты у Экспортно-импортного банка США, отвергли предложение об оказании им помощи, которое Рамсфелд передал от властей Израиля.
- Израиль предлагал помощь Ирану?!
-Конечно! Это же Восток, а Восток – дело тонкое: истинная опасность для Израиля – это не Ирак, а Иран! Вот израильтяне и действуют по принцыпу «враг моего врага – мой друг»!
Впрочем, Хусейн и его подручные оставили обиды, когда дело коснулось техники "двойного назначения" - 2 тысяч тяжелых грузовиков или тех же вертолетов "Белл" фирмы "Текстрон", поставленных США Министерству земледелия Ирака (с них иракцы наловчились распылять на полях сражений смертоносные газы)...
Если же верить источникам в сенатском комитете по военным делам, во время первого визита Рамсфелда в иракскую столицу стороны согласовали поставки в Ирак из США штаммов сибирской язвы, бубонной чумы, бактерий, вызывающих газовую гангрену и ботулизм, а также инсектицидов. При этом помощники Рейгана были в курсе того, что творит Саддам у себя дома - с курдами, шиитами и разными прочими отступниками от линии партии Баас. А как Саддам собирается использовать американскую продукцию, это "его сугубо личное дело", считали и в госдепе, и в ЦРУ, и в Белом доме.
Большие и малые услуги режиму оказывали в Америке все кому не лень.
К примеру, в рассекреченном письме (от 3 мая 1984 года) Ричарда Никсона к Николае Чаушеску бывший президент США подтверждает посредническую сделку с Бухарестом его помощника Джона Бреннана о продаже в Ирак партии румынского военного обмундирования. Очень вовремя: Саддаму, четыре года назад напавшему на Иран, как воздух было необходимо любое содействие. И могли ли "старые знакомые" из Вашингтона ему в таком содействии отказать?
- Вот вам и друзья!
Расследование преступлений режима Саддама Хусейна, которым вплотную займутся "освободившие" Ирак американцы, принесут неожиданные (и уж явно нежелательные для вашингтонских властей) результаты.
Спор увлек Харвея, он расслабился, позволяя легкому ве-терку играть с его волосами, ласкать кожу. Сощуря глаза, отда-ваясь ласковому зимнему солнцу, он наблюдает за сражением молодых парней на досках с волнами шумного прибоя.
- С Саддамом ясно. А вот Саудовцы, которые американцам отрезали нефть - они что, то же «друзья Америки»?!
— Так вот, в 47 году я служил в особом отделе армейской раз-ведки. Наше подразделение находилось в Эр-Рияде, когда там бы-ло заключено секретное соглашение о совместной обороне.
— Что - что?
— Вашингтон тогда обязался предотвратить любую внеш-нюю агрессию против саудовского престола.
— Без ведома конгресса и американской общественности?! Это твои домыслы, Билл! Прибереги их для своих читателей!
— Домыслы?! Выпей-ка льда с тоником и остынь, Эрик! — Билл протянул худому типу принесенный официантом графин со льдом. — С 1947 года по настоящее время наши инженерные войска построили в пустыне этого королевства массу военных объектов. В том числе - армейский городок на пятьдесят тысяч солдат!
— Это тот, куда нас возили пару дней назад, показывали под-готовку армий стран коалиции?
— Именно.
— То-то я обратил внимание на некоторые детали и плани-ровку: уж больно напоминает наши базы.
— А я там был еще двенадцать лет назад! Кстати: в шесть-десят третьем году, когда возникла опасность египетского втор-жения в Саудовскую Аравию, президент Кеннеди послал туда немного наших самолетов. Этого оказалось достаточно, чтобы Насер отказался от своей затеи.
— Да, я помню этот момент! Были посланы самолеты “Ф-100”. Но тогда это объясняли просто совместными учениями, — в разговор вступил молчавший до сих пор толстяк, обвешанный фотокамерами разных конструкций. Похоже, он плавится на солнце, то засыпая, то вздрагивая и просыпаясь.
— Поддержка еврейского государства политически была выгодна США, — вставил Харвей: дискуссии с пленниками ливанского лагеря сделали его закаленным спорщиком, обогатили его представления о политических играх.
— То есть?! Что ты хочешь этим сказать? — проворчал с испанским акцентом тот, кого называли Жорэ.
— Пока США заигрывали с Израилем, поддаваясь нажиму внутренних произраильских кругов, русские, я имею в виду Советы, успели подружиться с арабами. Проскользнули на Ближний Восток! Приложили свои руки к арабской нефти! Все это позволило Москве если не диктовать условия Вашингтону, то по крайней мере стать в позу!
— В какую? — все расхохотались.
— Все это позволило Москве занять угрожающую позицию по отношению к свободному миру!
— Не сгущай краски, Харвей!
— Я не сгущаю. Кажется, здесь минуту назад помянули наш энергетический кризис? А разве арабы могли бы позволить себе такие игры, если бы за ними не стояла военная мощь СССР?!
— Пожалуй, в этом что-то есть...
— В чем же взаимный интерес при такой ситуации, когда Штаты защищают саудовцев, а те отвечают черной неблагодарностью?! — возмущенно воскликнул толстый фотограф, раскла-дывая принадлежности для съемки.
— Кое-какой интерес имеется, — оживился Билл. — Смот-рите: Саудовская Аравия не принимала участия в войнах против Израиля в 48, 67, 73 годах. Сегодня - вы это видите сами — на ее территории размещены войска антииракской коалиции...
— Не думаю, что израильтяне так уж нуждаются в амери-канской защите от Саддама!
— Джентльмены, как бы там ни было: США, хоть и косвенно, но даже в случае тайных соглашений с арабами, поддерживают и защищают прежде всего Израиль! — воскликнул худой тип и продолжил: — Но я не возражаю! Прекрасная страна, забавные люди! А какие женщины?! Вы только взгляните на эту газель! — он указал кривым пальцем на приближающуюся девушку.
Журналисты примолкли, зачарованные скользящей поход-кой красотки. Ниточки бикини практически ничего не скрывют на ее смуглом теле.
— Это еще не предел! Рекомендую попробовать русских де-вочек! — очкарик вскинул руку с зажатой в ней газетой. — Читали?!
— Оставь, Какис! Не все же они проститутки!
— Русские проститутки в Израиле? — ухмыльнулся Харвей.
— Так ты только что приехал?
— Да.
— Здесь только и говорят...
— И пишут, пишут тоже!
— Да, и пишут о новой алие и о новых проститутках!.
— Алия?! Проститутки?
— Ну да! Восхождение.
— На что?
— Харвей, — плечистый Билл перегнулся через столик и на-клонился поближе к лицу хирурга. — Ты знаком с еврейской исто-рией?
— Немного.
— Во все страны мира люди иммигрируют. В новой стране их называют иммигрантами, так?
— Естественно.
— В Израиль не иммигрируют, а возвращаются на Родину.
— Те, что родились в Палестине?
— Нет. Любой еврей, который докажет свое еврейство, име-ет право вернуться на Родину, то есть в Израиль! У них есть даже специальный закон “О возвращении”. Вернувшийся считается не иммигрантом, а гражданином. Со всеми социально-политичес-кими правами.
— А причем тогда русские проститутки?
— О, мой бог! — Билл потерял терпение и завладел бокалом со льдом. — Объясните ему толком, джентльмены!
Жорэ придвинулся к Харвею:
— Ты что, с Луны свалился? Весь мир поражается массовой алией, невиданной иммиграцией - практически эвакуацией евреев из СССР в Израиль. Ежедневно их привозят битком набитыми самолетами из России и перевалочных пунктов в Европе. И так уже почти год!
— Израильтяне захлебнулись в этой волне.
— Вначале они таяли от умиления, но сейчас, похоже, отрез-вели.
— Так вот, мы зацепились за последние новости израиль-ской прессы, ты на иврите читаешь?
— Нет…
— Так я тебе переведу, слушай:
“Лидеры проституток из районов Таханы Меркази и рынка «Кармель» недовольны - русские проститутки сбили расценки на работу!”
Присутствующие взорвались хохотом.
— Но почему же вы говорите “русские”?
— Слушай! — Билл делано вымученным взглядом вопро-шал, полулежа на стуле. — А как нам их еще называть, если они приехали из России?!
— Сами израильтяне называют их “Олим ми-Русия”, — ехид-но заметил очкарик. — Они, еврейки из СССР, белокожи, воспи-таны, э...
— Да что говорить! Ты не представляешь, как шокирован из-раильский истеблишмент — почти каждый новый иммигрант с высшим академическим образованием!
— Огромное количество ученых!
— Образовательный уровень среднестатистического изра-ильтянина подскочил втрое за один год! Кстати, свеженький анек-дот, хотите?
— Конечно!
— Как сабра совершает самоубиийство, знаешь?
— Нет…
— Он прыгает со своего “Эго” на свое “Ай-Кью”!
— Местные ребята не видели такого количества белых жен-щин никогда, это точно!
— Все - как голодные звери!
— Они назвали этих русских женщин также, как называют здесь свинину - “Басар лаван”, что значит “Белое мясо”.
— Не правда ли, очаровательно для цитадели Западной демократии и культуры на Ближнем Востоке? — все опять засме-ялись.
— Джентльмены, мне кажется, что мы уделяем слишком много времени этой проблеме! Давайте лучше обсудим перспективы сторон в приближающемся конфликте.
— Оставь, Билл! Саддаму дадут по башке, и нечего тут об-суждать!
— Нет, но забавно, как много внимания уделяют проституции местные пресса, радио и телевидение!
— Неправда! Не только проституции! Вчера, например, из Иерусалима транслировали потрясающий вечер русских роман-сов. Ах, какая женщина их пела…
— Да я то же смотрел эту передачу. Потрясающий голос и столько чувства, столько женского обаяния…
— А ты заметил, какие у нее глаза?
— Да… Красивая женшина… Имя правда трудное… Титина… Титьяна… - Татьяна. Ее имя - Татьяна, — вставил Жо-ре. — Я брал у нее интервью. Прошлым летом. Тоже, в Иеру-салиме. Тогда ее пригласили выступить на открытии Всемирного Еврейского Конгресса. Вот это было зрелище, я вам доложу! Делегаты со всех стран мира стоя аплодировали ей! А сейчас она поет в Новой Израильской опере.
—Все это – через постель! – завопил очкарик.
—Глупости! Она делит свою постель, как и все свое время со своим мужем. Там, между прочим, какая-то загадочная исто-рия между ними, но ее личная жизнь прочно закрыта для посто-роних!
— Джентльмены, Израиль многолик. Евреи, выходцы из ев-ропейских стран, стремятся обогатить страну классической куль-турой, создать интеллектуальное государство, тем временем, как евреи-выходцы из арабских и африканских стран…
— Которых здесь, кстати, большинство!
— Это так. Вот они и стремятся сохранить кочевно-племен-ной образ жизни, соответствующий библейским легендам.
— При этом и те и другие любят посмаковать “клубничку”, а не русские романсы!
— А где не любят?!
— Но только здесь, в этой стране, однажды нашлепанный ярлык остается навсегда, — говорит толстяк-фотограф, щурясь на окружающее сквозь линзы снятого объектива.
— Согласен с тобой, Алекс. Все проститутки - женщины, это точно. Но не все женщины - проститутки!
Оставив разомлевшим на солнце репортерам ленивую бол-товню, Харвей вернулся в номер. Позвонил в свое посольство. Звонок огорчил его: ответ из Израильского МИДа придет не рань-ше, чем через неделю. На столе его ждет пачка чистой бумаги и ручки, приготов-ленные по его заказу. “Что ж, если приходится ждать - проведу это время с пользой”.
3.6. Великий учёный.
Отрываясь от работы лишь для еды и коротких прогулок, последующие четыре дня Харвей систематизирует и обрабаты-вает все, что касается его открытия.
Схема, обеспечивающая невиданное обогащение и, как следствие - приобретение власти над человечеством, проста: он будет излечивать любые, любые ранее неизлечимые заболева-ния методом тайной пересадки поврежденных органов и омоло-жения организма.
Богатые старики, теряя сопли и слюни, толпами будут сидеть под дверью его приемной, с надеждой взирая на закры-тую дверь и трясущимися, подагрическими руками протягивая ему, ПОБЕДИТЕЛЮ, свои ничтожные миллионы и миллиарды, свои нажитые деньги, деньги, денежки... Пусть живут потом здоровые и омоложенные в нищете, в подчинении ему: Вели-кому, Светлому Гению...
Картины близкого будущего ярким калейдоскопом предстают в его воображении, воодушевляя, высвечивая технические детали.
“Бесспорно: надпочечники донора должны подвергнуться облучению гамма-квантами со слабой энергией взаимодейст-вия. Каким должно быть время такого облучения и расстояние от радиоактивного источника до облучаемого органа? Кроме того, необходимо выяснить каков должен быть спектральный состав такого излучения.”
Для этих экспериментов у него есть все необходимое. К практической работе можно приступать после создания обшир-ного банка донорских органов.
Подпольный Международный Донорский Банк? Но это неве-роятно сложно. Деньги-то есть... Но активизация и слаженная работа Интерпола и других спецслужб станут роковой помехой в бизнесе. Необходимо придумать, придумать что-то новое, с чем его враги еще не сталкивались, но что? Где взять большое количество здоровых людей, которые добровольно расстанутся со своими внутренностями? Где взять талантливых, преданных сотрудников, умеющих хранить тайну?
Такими мыслями были заняты его часы и минуты.
Открыть госпиталь для бедных и там выращивать материал? Организовать скупку здоровых органов у нищих и обездоленных? Но где гарантия, что, получив за свою селезенку сотню-другую долларов, какой-нибудь бывший средний гражданин не зальет ее алкоголем по самые края? Или не попадет под колеса такого же, как он, гражданина Вселенной? А обслуживающий персонал?
Но, может быть, организовать такую ферму где-нибудь дале-ко от Штатов?
“Это же интересная мысль! Запрещено же на территории США строить вредные для окружающей среды предприятия, скажем по производству аммиака или асбеста. Для этого су-ществуют другие страны!”
Но если донорские органы должны перевозиться на большие расстояния, и в условиях секретности - необходим особый транс-портный контейнер. Да... Простое замораживание или хранение в физрастворе в данном случае исключено.
“Создать такой контейнер - труднейшая биоинженерная задача! Тем более - малогабаритный контейнер! Такая задача не решаема в одиночку. Необходимы новые материалы, новые технологии. И все это требует времени, ВРЕМЕНИ...” — он буквально слышал, как секунды золотыми монетами падали и па-дали все больше и больше - целым водопадом денег! Но, увы, это не он раскрывшейся Даяной, лежит под этим золотым дож-дем...
“В Штаты! Скорее домой! На месте начать работы по всем направлениям одновременно, одновременно! Чтобы не потерять, — он сделал движение в попытке поймать еще один золотой квотер, падающий последней секундой полуночи. — Нанять десятки лучших специалистов! Пусть каждый работает над маленькой, узкой проблемой! Только он один будет знать, какая пирамида сложится в итоге!”
Великий Ученый начинает свой день с первыми лучами солнца.
Пробежка трусцой вдоль моря по уютной набережной заря-жает бодростью и хорошим настроением. С каждым днем увеличивая нагрузку, он пробегает все дальше от гостиницы: до здания
посольства, а затем к мысу, над которым возвышается древний христианский храм. Величественная колокольня храма могла бы служить маяком для находящихся в море и, как он узнал позднее, так оно и было в древности.
Это Яффа - древнейший город современной цивилизации, чья история восходит к библейской легенде о Всемирном потопе и Ное. По преданию, именно на этом самом месте, которое сей-час попирают ноги Харвея в новеньких кроссовках, стучал топо-ром Ной (чуть ли не сто двадцать лет стучал, парень!), сооружая Ковчег. Яффет - сын Ноя, - тем временем строил город, который и назвал в свою честь!
Бродя по древней Яффе, в лабиринтах ее узких улочек, впи-тавших в себя запах пронесшихся веков и разлагающегося мусо-ра, Харвей с иронией размышлял о своем предназначении, о сво-ей мечте и грядущем богатстве.
То, что он оказался именно в том самом месте, где не только Ной сооружал ковчег, но позднее случилась и драма Андромеды
и Персея, наводило его на мысль о своем предназначении, о том, что все происшедшее с ним далеко не случайность.
Прошла еще одна неделя. На его запрос, о выезде из стра-ны, МИД и МВД Израиля не отвечают, а международная ситуация в районе Персидского Залива, накаляется. Саддам Хусейн отверг ультиматум ООН, угрожая нанести по Израилю сокрушительный удар. Он запугивает мир химической войной, намекая также, что кроме химического он располагает и другим, более страшным оружием.
Проживая в гостинице “Отель”, Харвей невольно оказался в курсе самых различных международных событий: здесь орга-низовали пресс-центр. Дискуссии в его гостиных коридорах не смолкают даже по ночам. Постепенно налет праздничности со-шел с лиц людей. Разговоры становились серьезнее, суета сме-нилась деловым ритмом. Реже звучат шутки и смех.
Особое впечатление на постояльцев произвела выдача проти-вогазов - это был первый реальный штрих надвигающейся войны.
США. Мунвилл, Калифорния.
С трудом разыскав нужное здание в промышленной зоне городка, Эстер поднимается на третий этаж.
Выйдя из лифта, она оказалась лицом к лицу с улыбающимся портретом “Умника” - доктора Вэна. На снимке он находился в обществе Рональда Рэйгана и какой-то красотки тоже, по-види-мому, из Холливуда.
Пользуясь пребыванием своего шефа в Калифорнии, она ре-шила нанести доктору Вэну неожиданный визит. Выдавая себя за журналистку, Эстер приехала в фирму, по замораживанию тру-пов, без предварительной договоренности.
Пока секретарь, с помощью внутренней связи, разыскивает мистера Вэна, «журналистка» знакомится с офисом. На стенах висят фотографии каких-то людей. В основном – старики и ста-рухи, всего несколько молодых, уродливых лиц.
Как профессиональный разведчик, Эстер не может не заме-тить одну общую черту характерную для каждого портрета. Это улыбка: улыбка свойственная только очень богатым людям…
— Мы каждый день напоминаем себе, что люди, которые на-ходятся в наших контейнерах, это -наши друзья! — объясняет секретарь. Это мужчина неопределенного возраста, весьма похо-жий на героя из кинофильма “Молодой Изя Штэйн”.
Эстер знает, что “Умник” - талантливейший сотрудник Орга-низации, из особого отдела “AL-2”. Ему было восемнадцать, ког-да его имя было занесено в Книгу Рекордов.
AL-2 занимается внешней разведкой, задачи которой: обна-ружение научных кругов, ведущих работы в области биопсихоло-гического оружия. Внедрение в эти круги сотрудников АL-2 с целью контролирования хода работ и, срыва этих работ - в слу-чае очевидных успехов.
На одной из ежегодных встреч с руководителями Армии и Организации Премьер сказал, что видит историческую миссию Израиля не только в том, чтобы стать оплотом еврейского наро-да, но так же и в том, чтобы находить и наказывать виновных в массовом уничтожении евреев во время Второй Мировой войны; препятствовать всеми доступными средствами разработке и соз-данию новых, бесчеловечных видов оружия, как например, био-психофизиологического.
Ожидая встречи с “Умником”, Эстер размышляет о том, на грани какой катастрофы оказался бы мир сегодня, если бы тогда, в восемьдесят первом году, в результате операции “Сфинк”, блес-тяще осуществленной Израилем, не был бы уничтожен Иракский атомный центр. Когда в Организацию поступили первые сообщения об американских компаниях, ведущих работы по замораживанию людей, с целью их дальнейшего (спустя 50 или более лет!) “ожив-ления”, в структуру одной из них был внедрен сотрудник АL-2. Кличка “Умник” сделал в этой фирме блестящую карьеру. Он продвинулся от лаборанта до руководителя, став тем самым во-площением “американской мечты”, примером для подражания. Откуда появились деньги на преобретение контрольного пакета акций компании у ее рядового лаборанта, знает только бухгалтер финансового отдела AL-2.
— Хозяин в настоящий момент находится на одном из наших филиалов. Вы желаете встретиться с ним там? — спросил сек-ретарь.
— Да, — сухо ответила Эстер и поднялась.
Лимузин, в котором секретарь вез ее на встречу, оставил ско-ростную трассу и съехал на городскую улицу в районе трущоб.
Проехав вдоль магазина крепких напитков, у которого собра-лась группа представителей меньшинств в пьяном угаре притан-цовывающих около громадного магнитофона, лимузин свернул на еще более мрачную улочку. Они остановились перед зданием из рыжего кирпича: что-то среднее между гаражом и складом.
Похожий на “Изю Штэйна” секретарь распахнул, перед Эс-тер, дверь. Внутри темно, а когда глаза привыкли к полумраку, Эстер увидела в глубине помещения огромный цилиндр с при-крепленной к его верхушке табличкой:
“Пусть твое будущее будет прекрасным!”
Эстер улыбнулась, отдавая должное чувству юмора агента “Умник”. Вокруг этого цилиндра, похожего на банку от пива, валя-лись бревна, различные инструменты. Мигали разноцветными лампочками всевозможные приборы. Воздух был насыщен не-знакомым запахом.
Возле одного из приборов стоял сам доктор Вэн, облаченный в смокинг, и что-то объяснял группе техников. Выслушав подо-шедшего к нему секретаря, он резко обернулся, собираясь ска-зать что-то колкое, но, увидев очаровательную женщину, напра-вился к ней.
Лучезарно улыбаясь, Эстер представилась журналисткой и тут же, не снимая улыбки, произнесла слова пароля. Улыбаясь ей в ответ, “Умник” сказал отзыв, и пригласил ее подойти поближе к цилиндру.
— Господа, разрешите вам представить мисс Рэйчел, представляющую “Мунвилл Стар”. А это - мои сотрудники, леди. К со-жалению, у нас мало времени, поэтому прямо здесь я дам вам необходимую информацию, и если у вас появятся дополни-тельные вопросы, то мы пройдем в мой кабинет. — Вэн говорит скороговоркой, не давая никому вставить ни слова.
— Подробности эксперимента, Рэйчел, вы найдете в бро-шюре, которую вам передаст секретарь. Сейчас я только обращу ваше внимание вот на что. Внутри этого сосуда, — он ласково погладил цилиндр, — сейчас плавают шесть целых тел, пять че-ловеческих голов, а также необходимые для сравнительных ана-лизов через пятьдесят лет несколько тел домашних животных. Некоторое из содержимого можно увидеть сквозь иллюминатор, расположенный вот здесь.
Он предлагает очаровательной женщине подойти к толстен-ному стеклу в небольшой, но мощной стальной оправе. Прошед-
шая специальную подготовку, владеющая несколькими видами вос-точных единоборств, агент Эстер -”Рэйчел”, тем не менее, испыты-вает приступ тошноты: из-за стекла на нее оскалилась желто-зеле-ная, лысая голова. Эстер просит пить, и они проходят в кабинет.
3.7. Тель-Авив. Гостиница “Отель”. Ночь.
Не спится.
Виски, выпитое в баре с журналистами, или огорчение, вы-званное задержкой с получением визы от МИД и МВД Израиля; желание немедленно приступить к осуществлению задуманного плана и невозможность его реализации или еще что-то, непонят-но что, а, быть может, все это вместе взятое - мешают заснуть.
Выхватив из мусорной корзинки журнальчик “Тель-Авив сегодня”, доктор Тейлор пытается отогнать бессонницу. Или, по крайней мере, найти смысл уходящей ночи.
— Так, посмотрим “Тель-Авив сегодня”. Рекламный журнал Министерства Туризма Израиля!
Ночные и дневные клубы для одиноких, массажные кабине-ты, рестораны, стрип-бары и ювелирные магазины вопят с глян-цевых страничек:
“ПРИДИ! РАЗВЛЕКАЙСЯ!
ВОЗЬМИ НАШИ УДОВОЛЬСТВИЯ!
ОСТАВЬ СВОИ ДЕНЬГИ! ОСТАВЬ НАМ СВОИ ДОЛЛАРЫ!!!”
Возможно, Харвей и оставил бы им кучу “зеленых”, но одно-му развлекаться - не в масть, а шумная братия журналистов, по-рядком утомила его.
С красочных страниц “Тель-Авив сегодня” к нему взывают более сотни обнаженных девиц и броские заголовки:
ЭСКОРТ СЕРВИС!
ВЫСОЧАЙШЕЕ КАЧЕСТВО ОБСЛУЖИВАНИЯ!
СОПРОВОЖДЕНИЕ
ДЕЛОВЫХ ЛЮДЕЙ И ГОСТЕЙ НАШЕГО ГОРОДА!
НАШИ ДЕВОЧКИ —
САМЫЕ ЛУЧШИЕ В МИРЕ!
ПОД КОНТРОЛЕМ РАБАНУТА!
ПРИНИМАЕМ ОПЛАТУ
НАЛИЧНЫМИ И КРЕДИТНЫМИ КАРТОЧКАМИ!
Последнее рассмешило Харвея. Ему не приходилось еще пользоваться услугами проституток. Никогда.
— Платить женщине за секс?! — он, как человек из поколе-ния Вудстокского Фестиваля, не может представить себе такого варианта!
…Он только-только кончил, сперма еще не изошла пол-ностью но, выбравшись из-под него…
— Нет, не так…
…отодвинув его бессильное тело, проститутка…
— Нет, не так…
…женщина извлекает калькулятор и, прогромыхав прес-сом для прокатки кредитных карточек, протягивает ему кви-танцию:
— Распишись вот здесь!
Видение исчезло, оставив после себя неприятный осадок, круто замешанный на любопытстве. Поддавшись минутному азарту, Харвей позвонил. Стандартная вежливость и простота за-каза огорчили своей обыденностью:
— Все равно, что заказать овощи! Требуется только номер карточки и — “Самая-самая, к твоим услугам!”
Швырнув журнальчик подальше, доктор выключил свет и закрыл глаза.
Не спится.Чего-то не хватает. Что-то мешает заснуть.
В воспоминаниях проявляется недавняя дискуссия “О жри-цах любви в государстве Израиль”. Хирург оказался ее свидетелем во время одного из коктейлей в пресс-центре Дома Изра-ильских Журналистов. Тогда его увлекло пристальное внимание общественности к ходу конкурентной борьбы между урожден-ными и, вновь прибывшими из СССР, специалистами.
— Подружка из Империи Зла?! Это интересно! — ночь и бес-сонница обрели смысл.
Доктор обзвонил с десяток фирм, по прокату женщин, пока (наконец!), отозвалось заведение, предоставляющее услуги мас-сажисток из СССР.
— Да. Мы ымет сылно класывый дэвушка много дэвушка бол-шой ноги болшой глаза бэлый-бэлый сылно занятый. Нэ сэгодна.
— Я могу поговорить с Вашим супервайзором?
— Нэ-эээ понял?
— Я могу поговорить с главным, или с кем-нибудь, кто гово-рит по-английски?
— Мы всэ говорыт англыт энд ыврыт, Гоги?
— Гоги на телефоне.
— Я хотел бы …
— Слушай, дорогой, длинноногие блондинки, с голубыми глазами, сейчас заняты. Многа есть работа. Такой время... Сам понимаешь, столко гостей, скоро война начнется!
— А завтра? — с надеждой спросил Харвей.
— У нас все расписано на неделю вперед. Они просто не успевают!
— Эсть одын малэнкий дэвушка совсэм новый, Гоги?
— О’кей эсть девушка не очень высокого роста и...
— Из СССР?
— Из самой Москвы...
— Давайте! Сколько?
— Извини, дарагой, она совсэм новенькая. Проходит ста-жировку, испытательный срок, так сказать… Для работа с гостями из Америка у нее мало опыт...
— Отлично! У меня достаточно опыта! — доктор, сдерживая смех, решил торговаться: — Пусть это будет для нее продол-жением стажировки!
— О’кей! Номер кредит-кард?
— Я, надеюсь, могу рассчитывать на пятидесятипроцентную скидку, как консультант?! — Харвей просто давится от смеха.
— Дэсат! Нэт? Уходы!
— Нет, сэр! — голос Гоги приобрел железные нотки. Это в сочетании с восточным акцентом его компаньона, делало процесс торгов, невероятно колоритным: — Толко на дэсат! Но от тыбъя хотим отчет о продэланный дэвушка работа.
— О’кей. Номер моей кредит-кард...
Задыхаясь от смеха, Харвей добрался до ванной комнаты: подготовиться к предстоящему уроку. В дверь номера постучали.
— Войдите, открыто! — Харвей мокнет под душем, надеясь что плеск воды, открытая в ванную комнату дверь, полумрак и тихая музыка наведут гостью на правильный ход игры.
За щелчком дверного замка последовала тишина.
Хирург совершенно обалдел, когда выйдя из ванной (в на-бедренной повязке носового платка), накололся на жесткий взгляд больших и светлых глаз. Глаза эти зажаты между копной каштановых волос и натянутым по самую переносицу одеялом.
— Привет! — Харвей не знает, что предпринять.
— Привет! — еле различимо донеслось из-под одеяла.
— Ты всегда так начинаешь? — улыбнулся американец.
— Мой плохой английский.
— Как же ты будешь... меня… “сопровождать”?!
— Сопровождение! — услышав знакомое слово, существо сбра-сывает одеяло, оказавшись прихорошенькой девушкой, которая уже раздета и готова к употреблению: — Ну что, будем сношаться или разговоры разговаривать, козел?! — весело отозвалась она.
Харвей решил, что его приветствуют на незнакомом языке:
— Спасибо! Но я не понимаю! — звуки новых слов “сноатся”, “разовагивать” — понравились ему, красками новой речи.
— О’кей! — девушка сделала приглашающий жест, сохраняя нелепую позу: широко раздвинув полусогнутые в коленках ноги. Поигрывая зажатым в пальцах презервативом, она говорит:
— Пожалуйста. Использовать. Кондом!
Расставшись с набедренной повязкой, Харвей достает из хо-лодильника шампанское, шоколад, фужеры. Он устраивается со всем этим на краю кровати, устремив ироничный взгляд на “Ино-планетянку” (кличка придумалась по дороге к холодильнику и развеселила доктора Тейлора), грудь которой тревожно вздра-гивает, волосы ниспадают по плечам, наигранная улыбка исчезла - она с интересом наблюдает за ним.
— Извини, я не представился. Меня зовут, э-э... Эдди! — за-чем-то соврал Харвей.
— Мое имя есть Ольга, — и снова, по-русски: — Хватит, врать-то!
— “Хать атьто”, это фамилия?
— Мое не иметь второе имя!
— Моя любить шоколад, шампань!
Выстрелила пробка шампанского.
— Давай выпьем за знакомство, Ола!
— Мой есть ОЛЬГАА! — она приподнялась, протягивая ру-ку за бокалом...
— Давай, выпьем за знакомство, ОЛГА ! — в свете ночника хирург видит легкие округлости девичьей груди, со смешными, торчащими в окружении веснушек, сосками.
“Инопланетянка” молча пьет, маленькими глотками - смакуя вкус напитка, наслаждаясь его ароматом.
Харвей рассматривает гостью сквозь хрусталь фужера, пы-таясь определить ее возраст, ее историю. Кожа с массой роди-нок, озорные блестящие глаза, угловатая фигура - ее можно при-нять за подростка, если бы не ироничная, горькая складка, очер-чивающая изредка ее красивые губы. Эти впечатления, смешан-ные с ароматом тела и легким налетом хороших духов, не впи-сываются в представления ветерана Вудсток о проститутках.
Ольга поставила фужер на столик, приняла рабочую позу, раздвинув полусогнутые ноги.
— Иди, начинай!
Треск разрываемой упаковки презерватива отвлек хирурга от созерцания линий ее тела. Он берет из ее рук презерватив. Мед-ленно надувает его и отпускает на волю. Презерватив, выбрасы-вая воздух, делает несколько замысловатых пируэтов. Съежив-шись до стадии осеннего листа, кондом замер на абажуре ночника.
Ольга хохочет, сопровождая этот полет, непонятными для американца, восклицаниями.
Харвей понял, что не хочет секса. Ни грамма.
— Давай поедем в ресторан! — он уже стоит у шкафа, выби-рая рубашку.
— Что это? — она в растерянности показывает на грустный презерватив.
— Как-нибудь потом! — он уже при галстуке, но еще не зна-ет какие надеть брюки.
— О’кей. Это есть твой выбор! — неподдельный восторг, с которым “инопланетянка” это выкрикивает и тут же вскакивает с постели, ловко натягивая трусики, убеждает Харвея в правиль-ности принятого им решения.
У нее долго что-то не получается с застежкой лифчика:
— Помогите! Пожалуйста!
Лифчик, по представлениям ветерана, весьма устаревшей конструкции.
— Ты уверена, что это... Этот...Эта...Тряпка тебе необходима?!
Не дождавшись ответа, он рванул лифчик с растерявшейся девушки.
— Это. Есть. Больно, — совсем по-детски надув губы, обиде-лась “инопланетянка”.
Она одевает блузу, которая немедленно выдает гвоздики сосков. Бережно подняв лифчик, она прячет его в сумочку.
— Прости, Ольга. Но тебе так лучше. Я думаю... Понимаешь?!
— Это. Есть. Твой. Деньги. О’кей, — она вздыхает и направляется к выходу.
3.8. США. Муннвилл. Калифорния.
Угостив “журналистку Рэйчел” бокалом прохладительного напитка, «профессор» Вэн, удобно устроился в глубоком кресле. Кресло — единственный атрибут кабинета, не считая радиоте-лефона, стоящего на полу. Рэйчел-Эстер присела на подоконнике давно немытого окна, о чем мгновенно пожалела: все здесь было покрыто толстенным слоем пыли.
Вэн с восхищением рассматривал прибывшего агента: ноги Эстер просто замечательны! Длинные, с такой плавностью ли-ний, словно рассчитанные компьютером, они переходили в узкие бедра, дополняя впечатление изысканности, пробуждая смелые эротические фантазии. Уловив его настроение, Эстер сделала движение, пытаясь немного оттянуть короткую юбку. Не отры-ваясь от созерцания обаятельной женщины, “Умник” заговорил быстро, тоном автоответчика:
— Харвей Тейлор. Мы лично знакомы. Я занимался им до переброски в Калифорнию. Талантливый хирург. По моим дан-ным, проводит секретные работы по пересадке органов.
— Мы не нашли прямых подтверждений. Где он проводит свои работы?
— У себя в доме.
— ?
— Однажды я был у него на вечеринке.
— Наши сайаним обшарили весь дом - и ничего!
— Не удивительно. В доме - ничего. Но под домом…
— Тебе удалось туда проникнуть?!
— Нет. Но изучая его научные контакты, проверяя фирмы по-ставляющие ему медицинское оборудование, я пришел к заклю-чению, что доктор Тейлор создал секретный центр медицинских исследований. Анализируя образ жизни этого человека, я увидел что он нигде не бывает кроме своего госпиталя и своего дома. Я установил, что получая оборудование на адрес госпиталя, доктор Тейлор значительную часть его перевозит к себе домой.
Один из моих сайаним вел длительное наблюдение за до-мом и вот, спустя месяц или два, он засек, как в дом к Харвею привезли клетки с домашними животными, какие-то коробки с приборами. Ничего из этого не появилось в госпитале.
Когда представился случай побывать у него на вечеринке, я прихватил с собой портативный дефектоскоп. То, что показала эта игрушка, превзошло все ожидания. Под домом находится один или два этажа, забитых аппаратурой и какими-то инструментами.
— Ну и…
— Начальство перебросило меня сюда. Как видишь, не на-прасно, — он сделал широкий жест, как бы показывая горизонты достигнутого.
— Да уж, конечно, — перед воображением Эстер вновь всплыла зеленая голова.
— Но именно ко мне обратилась агентура Саддама!
— Скажи, это действительно возможно?
— Что?
— Замораживание, оживление и прочее…
— В теории - да. Разве каких-то пятьдесят лет назад человек мог предположить, что вырвется в космос, будет ходить по Луне?
— Значит, враги нашего народа смогут перескочить столетия и донести потомкам эту ненависть к нам?
— Это зависит от нас. Как видишь, — он демонстративно провел глубокую борозду в слое пыли на полу, — мне удается вести фирму к “процветанию” и кое-как воздействовать на конку-рентов. Можно пригласить тебя на ужин?
— Можно. Но, увы, меня ждет шеф в Сан-Франциско.
Он провел ее к лимузину и, когда машина скрылась за пово-ротом, вернулся в здание.
“Нет, — подумал он, — Нет ничего лучшего на свете, чем на-ши женщины!”
Тель-Авив — Яффа. Ночь.
— “Бармалей!” — выдохнул Харвей прямо в ухо таксисту первое, пришедшее в голову, название. Таксист одобрительно хмыкнул и рванул машину.
Ночью город Яффа еще больше похож на сказочный, вол-шебный город, чем днем.
Теплая зелень газонов и кустов, умело выхваченные под-светкой четкие силуэты пальм, домики, утратившие дневное убо-жество, и теперь - желтовато-золотистые, терпкий запах моря, крики чаек и сводящий с ума запах шкварчащих на углях то здесь, то там бараньих шашлыков. Вся эта сказка расслабляет туриста, уносит его (кошелек?) в атмосферу легенд и покоя.
Середина ночи, но ресторан переполнен.
— Как здесь весело! — восклицает Ольга по-русски. — Как много света!
Вновь прибывшие, оглушенные шумом и светом вынуждены прищуриться: ресторан залит светом ярких юпитеров.
— Как будто здесь идет киносъемка!
— Что? Что ты говоришь?
— Свет! Много! Кино! Делать!
На мгновение хирургу показалось что он бывал здесь рань-ше… В зале шумно. Слышны музыка, восторженные крики, свист и аплодисменты. Доктор и “инопланетянка” идут по залу, сопро-вождаемые звуками самбы (…а, быть может, это - румба?), в ослепляющем свете ламп и любопытных взглядов.
Постепенно глаза привыкают к издевательству прожекторов. В зале много полноватых, лысеющих мужчин. Перед ними стоят огромные кружки с пивом, миски с криветками, раками, жарен-ными цыплятами, различными соусами. В поиске свободных мест доктор замечает, как мужчины, глядя алчными глазами на его спутницу, методично поглощают свои хот-доги, гамбургеры и дары моря. Над шумом собравшейся здесь толпы витают креп-кие запахи пива, сигарного дыма, потных тел, специй. Повсюду грубый смех; треск кальмаровых суставов и чмоканье жирных губ, отсасывающих нежную мякоть из их красных панцирей.
— Эти странные металлические пуговички, на рукавах мно-гих мужчин и даже некоторых женщин… Похоже, что здесь со-брались лишь одни военные, полицейские и их покровители…
— Ты говорить полиция “Эдди” почему? — удивленно воск-лицает “инопланетянка”, и сама себе отвечает по-русски:
— Ах, да! Ведь они борятся с преступностью, а рестораны как раз и есть те места, где…
— Здесь не только полицейские - здесь много красивых жен-щин, — думает Харвей, испытывая странное томление. Это, на-верное, из-за сигарного дыма. И вовсе он не вонючий… Напротив - он ароматный, навевающий мечту… Мечту… Но о чем?
— Полиция Воры Бандиты Убийцы Ловить Тюрьма!
— По твоему, только преступники и полицейские ходят в рес-тораны?
— Так советский пропаганда говорить!
— А в самом деле, нормальный человек, которому вставать в шесть утра, чтобы попасть на работу (если она у него есть!), будет транжирить свои деньги здесь, да еще в три часа ночи?! — задумывается Ольга.
— Во-первых, сегодня - воскресенье, а во-вторых…
— Воскресенье кончать три часа назад! Израиль воскре-сенье есть рабочий день! — отрапортавала “инопланетянка”, но “Эдди” восклицает:
— А во-вторых, я вижу освободившиеся места!
Они занимают маленький столик на балконе, который завис над ворочающимся в бессоннице море.
— Выбирай все, что тебе нравится, Олга! — Харвей раскры-вает перед Ольгой меню.
Изучив ассортимент, он взглянул на нее. Ольга смотрит в раскрытую книжку меню, но глаза ее задумчивы и неподвижны.
— Ты готова?
— Мой английский плохой есть.
— Что ты любишь, Олга, мясо или рыбу?
— Рыба. Я не знать какой тип брать…
Рыбище необъятных размеров, запеченная в грибах и вос-точных овощах, великолепна. Запивая эту вкуснятину белым ви-ном, они успевают обмениваться лишь восклицаниями.
Заунывная мелодия специфически-восточной приправой вливается в атмосферу ночи.
Доктор оживляется, когда в одурманивающих звуках музыки, под аккомпанемент сложных грамматических построений “ино-планетянки” в ресторан вплывает полуголая танцовщица.
В этот момент томная брюнетка, чья грудь заслонила от взгляда Харвея чавкающие рты и танцовщицу, вскакивает со сво-его места, что за соседним столиком и, разорвав на себе платье, извивается обнаженная под грохот бубенцов.
Однако ей не удается привлечь всеобщего внимания: все взгляды устремлены на исполнительницу танца живота, вернее - просто прикованы к ее дергающемуся в разные стороны, желудку.
Повинуясь ритмичным ударам бубна с колокольцами, тан-цовщица также вращает бедрами, звенит многочисленными бра-слетами, цепочками на руках и ногах. Золотое монисто, летает над ее, тоже крутящимися, правда - в разные стороны, грудями.
— Еще шампанского! — кричит хирург пробегающему офи-цианту.
После танца живота оркестр заиграл европейскую музыку. Зал наполнился танцующими парами.
Я не танцевал вечность!
— Потанцуем?
— Да! Танец! — радостно воспринимает предложение “ино-планетянка”.
Заиграли танго. Что-то про “Утомленное Солнце”.
— Я не танцевал целую вечность, — шепчет “Эдди” на ухо “инопланетянке”, тут же наступая на ее ногу.
— Ай!
Что бы исправить оплошность, американец решает пораз-влечь партнершу своими наблюдениями:
— Знаешь ли ты, почему во всех армиях и во всех полициях мира, униформа обязательно с пуговичками на манжетах?
— Неть нье понимать говорить медленно пожалуиста!
Хирург медленно и осторожно, чтобы вновь не наступить на ее ногу, повторяет па, а затем и свой вопрос.
— Неть я есть не знать!
— Так это для того, чтобы обладатель мундира не вытерался бы рукавом после еды!
— Я не видеть связь не понимать! Так не бывать!
— “Бьевать!” Знаешь, почему эти пуговички “блестять”?
— Неть…
— Они блестят от того, что обладатели мундиров все равно ими утираются! — “Эдди” расхохотался от удовольствия: танце-вать с этой русской легко и приятно!
— Полицейские всех стран, соединяйтесь! — зачем-то крикнул в зал хирург, но его призыв утонул в чавкающих, сосущих и слизывающих звуках ресторана.
“Они уже давно объединились, парень, как и их покровители нарко-цари! И вообще - кончай митинговать: это старый советский анекдот. И откуда ты его только знаешь?” — подума-ла Ольга.
Они еще долго танцевали, и она сливалась с ним, подчиняясь его малейшему движению, чутко отзываясь на нюансы музыки. Когда в грязном окне такси, замаячил уродливый силуэт гос-тиницы “Отель”, Харвей вновь заметил горькую, ироническую складку на лице Ольги.
— Пожалуй, слишком поздно, Олга… Или, вернее, рано...
Выйдя у гостиницы, хирург поручил таксисту доставить “ино-планетянку” домой. Утренний звонок из посольства, озадачил Тейлора. Ему со-общили, что: во-первых, проблема с МИД Израиля решена, виза получена, значит, он может покинуть страну в любой момент. Во-вторых, посол зовет его в числе почетных гостей на рождествен-скую вечеринку.
Он решил заказать билет на первый же рейс до Нью-Йорка или Вашингтона.
Пока нежные голоса сотрудниц авиакомпаний сообщают ему, о том, что “…в связи, с приближающимся Рождеством и вой-ной, билетов нет!”, он засомневался:
— А что, собственно говоря, делать в Штатах, если наступили праздники - долгие две недели, когда вся страна на каникулах?
Он положил трубку на аппарат, но телефон отозвался новым звонком.
— Привет, Харвей! Как поживаешь?
— Привет, Стив! Отлично! А как ты?
— Через несколько часов улетаю! С большим трудом дозво-нился к тебе: все занято, да занято…
— Я заказываю билет домой, обзваниваю, вот, авиакомпа-нии. Пока, безрезультатно: все билеты уже проданы!
— Значит мне крупно повезло!
— Что, “клерки Ее Величества”?! — вспомнил давнюю шутку Харвей.
— И они тоже!
— А как твое плечо?
— Спасибо. В норме. Так ты, пакуешь чемоданы?
— Какие чемоданы, Стивен! Ты же знаешь, что я всегда на-легке!
— Жаль, что мне приходится уезжать в канун самого Рож-дества, ведь мне так хотелось побывать в Иерусалиме, Назаре-те, да и с тобой встретиться…
— В Назарете? Так почему бы тебе не задержаться еще на недельку?
— Семейство жаждет встречи! Да и я соскучился по ним!
— Ну что ж, в добрый час и счастливой дороги тебе, Стивен!
— Удачи тебе, Харвей! Давай созвонимся после Рождества!
— Обязательно!
Положив трубку, Харвей понял, что появись он сейчас в Штатах то, наверняка, окажется один на один с праздником. Один в своем Таинственном Замке, со своими грандиозными замыс-лами. Ведь в канун Рождества каждый американец занят только своим семейством. После долгих торгов, с хозяином массажного кабинета, Хар-вею удалось “забронировать” Ольгу на целый месяц.
Не находя себе успокоения в течение дня, он с нетерпением ожидал вечера: мысль вызвать Ольгу немедленно, почему-то за-поздала. Ее негромкий стук в дверь оказался самым волшебным звуком прошедших дней.
Ольга вошла в распахнутые двери, удивленно-иронично гля-дя на него. Она одета так, что если бы не суровая определен-ность их отношений, то ее вполне можно было бы принять за сек-ретаршу или служащую банка: на ней белоснежная, полупро-зрачная блузка и черная юбка средней длины.
— Привет! — она присела на краешек кресла.
— Привет! Как дела?
— Спасибо. Отлично, как всегда! А как ты?
— Собираюсь отпраздновать твой приход! — ответил хирург, торопливо раздевая женщину.
Вначале, с недоумением и улыбкой она подчиняется напа-дению, стараясь (по возможности) уберечь одежду, но постепен-но взгляд ее темнеет, наливается какой-то мощной силой и, вот она уже сама разрывает рубашку и снимает брюки с Харвея.
Он чувствует в ней не только взрыв давно неудовлетворен-ного желания, не только страсть, но еще какую-то обреченность, фатальность. Их губы слились в долгом поцелуе. Он прикоснулся к ее бедрам - она застонала, увлекая его за собой в огненное марево оргазма.
— Какой ты вкусный... Как я хочу тебя!.. — она шепчет и вскрикивает, кусает его губы. — Но не мой, не мой!.. И никогда, — он не понимает ее русского языка, он вообще уже ничего не мог бы понять: он превратился в сплошное желание, он горит и чувст-вует, только чувствует, что эти ее слова, эти крики - это ее откро-вение. — И никогда, никогда не будешь моим... О, Боже, как мне хорошо!
Он проснулся, ощущая, как она прижимается горячей грудью к его спине.
— Олга, ты... ты… с тобой я...
— Ты классный парень, Харвей! Мне хорошо с тобой! — то-лько сейчас доктор заметил, что ее английский язык безупречен, просто великолепен.
— Ольга, ты мне нравишься... Я просто... У тебя... Ты гово-ришь свободно по-английски! Ты знаешь мое имя?! — его вос-торгу и удивлению нет предела.
— Ведь ты, дорогой, заказал меня по кредитной карточке, не так ли?! — она рассмеялась и вновь поцеловала его.
— Д-да... Но почему... Почему вначале ты... Ты баловалась?!
— Не знаю. Самозащита, наверное...
Харвей не понимает, что с ним происходит — он хочет об-ладать ею вновь. Он продолжал разговор, обтирая ее полотен-цем, как ребенка. Самозащита? Почему? От кого? Кто собирался обижать маленькую, вот эту маленькую вкусненькую попочку? Смеясь, он в шутку укусил ее за розовую ягодицу.
— А ты? Почему ты назвал себя Эдвардом, а?! — она вскрик-нула и перевернулась на спину. Под губами Харвея оказался вы-пуклый, золотящийся холмик.
— Так от кого ты хотела защищаться?! — обжигающее вды-хание Харвея ласкает ее.
— Не надо больше об этом... Милый... Иди ко мне…
— Но я хочу знать, почему вначале ты хотела меня обма-нуть? — в его глазах огонек страсти полыхнул с оттенком укора. Харвей поднял лицо от заманчивого треугольника и встретился со взглядом Ольги.
— Прошу тебя, не надо об этом! Я же здесь не для разговоров?
— Но у тебя прекрасный английский!
— Прекрасный английский... — ее руки перебира-ют волосы Харвея. Он прижался лицом, к ее упругому животу, слушает:
— Когда-то, давным-давно... В какой-то другой жизни... Год... Целый год тому назад... Я была учителем английского языка в университете...
— Учитель английского?! А почему...
— И литературы! А теперь, — она встала на колени так, что голова Харвея оказалась у нее между ног, — давай прекратим разговоры! Ты заплатил за всю ночь, так не теряй времени!
— Времени у нас, предостаточно! Я заплатил за месяц вперед!
Он обнял ее вновь и почувствовал, что каждое его прикосно-вение, отзывается в ней горячей волной. Его язык трепещет как трудолюбивая пчелка над цветком, собирающая нектар. Ольга прогнулась дугой. Еще мгновение - и стон ее перешел в крик: бед-ра раскрылись и снова сжались, не выпуская Харвея. Последняя мысль его угасающего сознания пронеслась и исчезла: “Ничего себе, стажировка...”
Настойчивый телефонный звонок вытащил его из теплой пропасти сна.
— Доброе утро, сэр!
— Привет, — прошипел в трубку Харвей.
— На ваше имя прибыли медицинские журналы. Лондон, э... Париж, э... Берлин и Нью-Йорк... Кра-аасивые…
— О’кей. Оставьте их пока у себя. Я заберу их позже. А сей-час - завтрак на двоих, пожалуйста. Да! Не забудьте шампанское - самое лучшее, какое найдете!
— Да, сэр!
Делая заказ в ресторане, администратор подумал: “Шампан-ское с утра? Так пьют только настоящие аристократы и, эти бога-чи, американцы!”
Он глубоко вздохнул: подобное удовольствие он, вряд ли, может себе позволить… Его жена ненавидит шампанское…
3.9. Израиль. Тель-Авив.
Маховик дня набирает обороты. Улица Дизенгоф - признанная тель-авивская красотка - выставляет свои прелести напоказ случайным прохожим, сверкая утренним макияжем лавок и магазинов.
Автобусы, нарушая тишину утра, выплевывают первых пас-
сажиров. А те бросаются к газетным киоскам за свежими новос-тями. Новости действительно свежие. Но не вкусные. Жирная краска филейных заголовков прилипает к глазам и пальцам:
ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО В ЯФФО
Наемный рабочий - араб с оккупированных территорий убил ножом своего израильского работодателя и еще двух евреев.
ТРАГЕДИЯ У БЕРЕГОВ ХАЙФЫ.
ПОГИБЛИ ДВАДЦАТЬ МОРСКИХ ПЕХОТИНЦЕВ США И СОРОК СЕМЬ РАНЕНО.
Израильский паром «Эльтувия» (фирма «Оген») перевозил морских пехотинцев США с борта авианосца «Саратога» на берег и обратно.
Ночью, 21 декабря паром перевернулся и мгновенно затонул. Первым удалось спастись капитану парома - Йосефу Шохату, ко-торый покинул судно еще до того, как оно затонуло.
«На борту находилось 102 морских пехотинца США. Не счи-тая команды. Слава Богу, что не все погибли!» — сказал капитан Шохат нашему корреспонденту. Начато секретное расследование.”
Харвей остановился перед витриной магазина. В витрине выставлено не одетое ни на что, а легко парящее - и потому рас-паляющее воображение женское белье. Ольга в этот момент по-купает русскую газету и не может отвести взгляда от ее страниц:
“КРЮЧКОВ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КГБ, УГРОЖАЕТ КРОВОПРОЛИТИЕМ”,
“УСИЛИЛСЯ ПОТОК БЕЖЕНЦЕВ РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ ИЗ ПРИБАЛТИЙСКИХ И СРЕДНЕАЗИАТСКИХ РЕСПУБЛИК”,
“СЕМЬ ТЫСЯЧ НОВЫХ ИММИГРАНТОВ ИЗ СССР ПРИБЫЛО ЗА ПОСЛЕДНИЕ ТРИ ГОДА В ИЗРАИЛЬ”,
“ПАПА РИМСКИЙ ИОАНН ПАВЕЛ ВТОРОЙ ПРИЗВАЛ К ОСУЖДЕНИЮ АНТИСЕМИТИЗМА КАК ЯВЛЕНИЯ, НЕ СОВМЕСТИМОГО С ХРИСТИАНСТВОМ”.
Ольга вскрикивает от неожиданности, когда на газету падает элегантный сверток.
— Что это?! — она переводит удивленно-восторженный взгляд с пакета на сияющего Харвея.
— Это маленький сувенир для тебя!
— Ты читал новости?
— Да...
— Что же это происходит с людьми? Господи! Повсюду кровь, страх, насилие. Американские моряки утонули, ты знаешь?
— Да... Скверная история... Капитан бросает пассажиров и команду на произвол судьбы! Капитан союзной страны... Изра-ильтянин...
— Так нельзя говорить, ведь его вина не доказана!
— Капитан уходит последним. Так было всегда и везде! То, что он не погиб - как раз и есть его вина!
— Ты слишком категоричен. Но “на войне - как на войне!”, не так ли?
— На “войне”? Что, у берегов Хайфы идут сражения? Ты слишком любишь свою страну, Ольга. Ты не видишь многого сквозь розовые очки патриотизма. Посмотри, как сабры ездят на автомобилях, ведут себя на улицах!
— Здесь жарко. Мы не можем постоянно ходить в костюмах и при галстуках!
— А уважать права человека им тоже жара мешает? Знаешь ли ты, что всего пару дней назад на дорогах Калифорнии погибли тридцать туристов?!
— Израильтян? Наверное, дело рук арабских террористов!
— Нет, погибли американцы, но по вине израильтянки.
— ?
— Их автобус в лоб столкнулся с машиной нетерпеливой... — Харвей поискал подходящее слово... — э... “леди”, когда она, на-рушая правила, выехала на полосу встречного движения!
— Она погибла?...
— И ее дети, которые были в машине - тоже. Но, как говорит-ся - это ее личное дело. Но в чем были виноваты американцы?
— Наверное, в том, что пускают таких на дороги своей страны.
— У нас свободная страна, — гордо воскликнул Харвей, и свежий ветер колыхнул за его спиной огромное звездно-полоса-тое знамя родины. — И Свобода эта основана прежде всего - на уважении прав друг друга, а не на анархии!
Почувствовав себя митингующим на площади перед Конг-рессом, Харвей улыбнулся, и сам себя остановил:
— Ладно, давай не будем говорить о проблемах. Хотя бы сейчас.
— А о чем будем? О тройном убийстве в Яффо? О том, что КГБ топит в крови Россию?
— У русских не принято благодарить за подарки? — Харвей поднял скользнувший на пол нарядный пакетик.
— Я - израильтянка!
— Но из России?!
— Прости. Спасибо, конечно. А что это?
— Раскрой - увидишь!
— Нет, я лучше дома посмотрю, хорошо?
— Посмотри сейчас, а вдруг тебе не понравится? Сразу об-меняем!
Они заняли хорошие места в партере пустого кафе, отсюда прекрасно видно сцену-улицу и актеров на ней - прохожих. Не притрагиваясь к принесенному официантом “Капуччино”, Ольга развернула сверток и замерла в восторге.
— Какая красота! Какая прелесть! Спасибо! Я давно мечтала о таком, — она с благоговением раскладывает перед собой бе-лье. — Но это стоит так дорого!
Харвей рассматривает улицу сквозь ажурную невесомость тру-сиков и встречается взглядом с оборванным, в струпьях, нищим-по-прошайкой. Улица сверкает ложной позолотой: за яркими рекла-мами, подсвеченными даже днем, скрываются убогие здания. Пер-вые этажи дробились на лавки, лавочки и лавчонки, а вторые и ред-ко - третьи (если они имелись) почерневшими от смога фасадами, провалами нежилых окон наводили на грустные размышления.
— Тебе нравится Тель-Авив? — Харвей опустил трусики-бинокль.
— Да! Такой живой, открытый, солнечный! А какие краски! Какой здесь чистый воздух.
— Здесь чистый воздух?! — изумился Харвей, показывая на очередную порцию черной копоти, выброшенной автобусом.
— Здесь яркие краски, полное изобилие, и жизнь - букваль-но кипит! А воздух - ты знаешь, какой воздух в Москве?!
— Ты находишь все это, — Харвей обвел широким жестом панораму, — красивым?
— И да, и нет. Конечно - это не архитектура Ленинграда или Москвы.
— Или Вены, или Парижа, или Нью-Йорка! — продолжал Харвей.
Они шли по городу.
— И все-таки, в этом провинциализме что-то есть! — воск-лицала Ольга при виде кого-нибудь особнячка в турецком стиле рядом с кубиком современной постройки.
— Что-то есть? О, да! На мой взгляд - есть весьма аппетит-ный архитектурный салат!
— Харвей, это можно понять! Здесь давно нет мира и стабиль-ности. Да. Я читала. Я знала, что первые архитекторы возрождаю-щейся страны стремятся создать свой, собственный стиль. И ниче-го удивительного в смешении мотивов их работ нет! Они питались двумя культурами: европейской, в которой они выросли и сложились как художники, и восточной, мусульманской по своей философии.
— Но, Ольга...
— Это старый район города. А есть еще и новые, совершен-но другие! Современные и благоустроенные. Такие как, напри-мер, наши Черемушки.
— “Тесьерьемуськи”? Что это?
— Ты бывал в Москве?
— Нет.
— Черемушки - это название одного из красивейших районов Москвы, построенного еще в шестидесятые годы. Но знаешь, что удивительно? Даже обидно?!
— Что? — Харвей озабоченно снимал оброненное кем-то мороженое с лацкана пиджака.
— Я здесь чуть больше года. Много ездила, смотрела страну, но, представляешь, здесь, в Израиле, ни одного впечатляющего здания синагоги.
— Син-ха Го-ги... Это кто такой?
— Ты что, не еврей?
— Я - американец.
— Синагога - это молитвенный дом, церковь, с точки зрения архитектуры.
— А!.. Конечно! Си-на-го-га! Зато есть вот это! — рассме-явшись, Харвей указал на грубо возвышающееся над городом одинокое высотное здание. Нелепый параллелепипед с абсолю-тным пренебрежением попирал окружающие трущобы.
— О, да! Это может служить памятником Пифагору!
Они ушли далеко от “Отеля” и оказались в неожиданно уют-ном, зеленом районе... Особняки тесно примыкали друг к другу. Казалось, что соседние дома находятся на расстоянии вытяну-той руки.
— Одна спальня на всех! — пошутил Харвей.
— Почему?
— Ты же видишь, как близко стоят дома - окно к окну!
— Можно закрыть шторы, опустить жалюзи! — рассмеялась Ольга, а Харвей вдруг вспомнил Офру и ее многочисленные рас-сказы об Израиле.
“Одна спальня на всех” — это была ее шутка, когда в первые дни их знакомства она пыталась объяснить ему какова жизнь в маленькой стране, опутанной сетью родства и коррупции. Тогда он не понимал ее.
Ольга и Харвей обедали в маленьком китайском ресторане. Обнаружить такое заведение в Тель-Авиве было настоящим сюр-призом. Харвей увлеченно рассказывал о Нью-Йорке, его вели-колепии и разнообразии. На обратном пути они оказались в боль-шой толпе людей, внешним видом резко отличавшихся от изра-ильтян, растерзанный вид которых уже набил оскомину.
— Наши... — вздохнула Ольга.
— Что это — “Наси”, Ольга?
— Это люди из СССР. Иммигранты. Такие, как я... Новопри-бывших здесь называют “олим”.
Харвей с интересом разглядывал людей, очень похожих на
американцев средней полосы Мэриленда.
— Судя по одежде, они собрались на торжественный прием?
— Да! — саркастически воскликнула Ольга. — На прием без-работных! Пойдем скорее отсюда! Это биржа...
— Здравствуй, Олечка! — из толпы выделилась девушка и бросилась навстречу Ольге с распростертыми объятиями. Было похоже, что они давние подруги.
— Ленка?! — удивленно воскликнула Ольга. — Ты когда при-ехала?!
— Да уж полгода, как здесь мыкаюсь!
— А твои?
— Да все мы здесь. На схардире гнием! Мишка, так тот во-обще с ума сходит...
— Жалеет, что бросил лабораторию в институте?
— Ага. Теперь вот стоим за подаянием.
— Привет! Шалом! Салам алейкум, Олька! — подошел мо-лодой мужчина, небритая улыбка которого подчеркивала угрю-мость взгляда. — С твоим знанием языков уже свой бизнес от-крыла, Оленька?
— Ольга, представь меня, пожалуйста, своим друзьям, — сказал мужчина и Харвей уловил тень, пробежавшую по лицу Ольги, и наступившее замешательство в разговоре.
— О, прости. Это - Харвей. Он журналист. Из США.
— Лена...
— Миша.
Харвей пожимал протянутые руки, а молодые люди с интересом рассматривали его.
— Ой, ребята? Вы нас извините - спешим! Я должна помочь Харвею с переводом... Запишите мой телефон - и давайте встре-тимся.
— Как когда-то, за бутылочкой сухого? — оживился Миша.
— Что за вопрос, конечно!
Испачкавшись подтекающей пастой, Лена на клочке бумаги записала номер телефона.
— Лена! И тебе не стыдно? До сих пор пользуешься старой советской ручкой!
— Не до ручек, Оленька, — грустно улыбнулась Лена, — встретимся, я тебе такое расскажу...
Поискав в сумочке, Ольга достала сверкнувшую золотым пером ручку.
— Спасибо, Оля. Но не нало. У нас все есть...
— Мишаня, здесь не принято отказываться от подарков! — она вставила ручку в боковой карман Мишиной рубашки. — Пиши, может разбогатеешь!
Взявшись за руки, Ольга и Харвей прошли сквозь толпу, об-ращая на себя удивленные и завистливые взгляды.
— А что? Молодые стараются выхватить иностранца - поми-най как звали! — пробурчала пожилая дама в платке, свидетель разговора.
— Нет, они должны сидеть в дерьме и ждать? — возмути-лась другая.
— После Рейгана американская экономика тоже трещит но швам, — Харвей решил отвлечь Ольгу от грустных мыслей. — Президент Буш, похоже, заигрался в международную политику. Спад. Много банкротов, увольнений. Тысячи специалистов теря-ют работу.
— Причем здесь Буш? Мы же не в Америке!
— Но безработные есть повсюду, это неизбежная черта эко-номики.
— Это нельзя сравнивать, понимаешь? Невозможно!
— Но таковая жизнь, Ольга!
— Мы приехали сюда с надеждой обрести себя на нашей “Исторической Родине”. А что получается?! — в ораторском за-пале волосы Ольги рассыпались и, подхваченные ветром, поло-скались, разлетались, мешая говорить, ее глаза сверкали, щеки раскраснелись. — Да, пусть мы пришли сюда не первыми - но ведь там, где мы родились, мы достигли кое-чего! Я - ладно, простая учительница. А наши ученые? Мишка, например? Тот, которого мы только что встретили на бирже безработных…
Казалось, из-за ее спины, из серого дыма разоренных гнезд, истекала людская река. Свинцовое небо, вспоротое зигзагами молний, придавливало этот, нагруженный домашним барахлом поток к каменистой дороге, уступами спадающей в туманную бездну мрака. Зловещий рокот отчаяния стлался над этой рекой. Кричали младенцы. На носилках и инвалидных колясках коченели старики. Глаза, множество разноцветных глаз, на-полненных укором, надеждой, мольбой, но в большинстве - оди-ночеством и страхом, закружились в жутком хороводе.
— Знаешь ли ты, что Мишка - талантливый ученый, конст-руктор биоэнергетических систем?! Много лет ему отказывали в выезде из СССР, наконец, он вырвался и привез сюда свое нео-публикованное открытие и, ты думаешь, здесь кто-нибудь этим заинтересовался?
— Биоэнергетические системы?
— Да. Я не специалист - не могу точно тебе обьяснить суть. Что-то из оборудования, необходимого при пересадке внутренних органов. Но я говорю не о сути Идеи, а о том, что здесь никто даже не интересуется ни судьбой ученого, ни его работами! Год он ходит по различным конторам, и везде одно и то же: “Потерпите!”
— Наверное, эта работа действительно требует проверки, изучения, а на это необходимо время.
— Согласна. Но никто не предлагает взяться за это изуче-ние! Или, к примеру, Шура Файн - специалист по гусеничным сис-темам танков.
— Он что, военный?
— Почему “военный”? Он - инженер-механик. Доктор наук! Его изобретения делают танк надежней, боеспособней. Ты дума-ешь, в нашем прифронтовом государстве это кого-нибудь ин-тересует?! Да они, эти самодовольные чиновники, эти крысы, — в ее голосе прозвучало столько откровенного отвращения, что Харвей ощутил на себе прикосновение мохнатых хвостов.
Навстречу людскому потоку, из сырости мрака, зашелес-тели, запищали, царапаясь по каменистым уступам, мириады крыс. Мерзкие твари набросились на толпу. Кроваво скалились зловонные пасти. Люди пытались защищаться - они отбива-лись чемоданами, сумками. Некоторые, содрав одежду, поджи-гали ее. На всплески еле различимого огня сбегались новые полчища мерзких тварей.
— Да они, эти крысы, просто боятся! Они боятся, что мы, новенькие и более талантливые, потесним их с насиженных мест. Уф! Как сегодня жарко! Давай выпьем чего-нибудь холоднень-кого, Харвей!
Они нырнули в прохладную тень ближайшего бара. Он с вос-торгом наблюдал, как оратор-бунтарь превращался в очарова-тельную девушку, с умиротворением потягивающую через соло-минку ледяную жидкость.
3.10. США. Хоуплесхиллз, штат Мэрилэнд.
— Эта Шерон, она совершенно не похожа на израильтянку, вы не находите? — Мэри запивает томатным соком только что съеденный сэндвич с сыром, ветчиной и яйцами.
— Ну что Вы! Шерон - типичная сабра!
— Сабра? — икнула Мэри. — А что это такое?
— О, дорогая! Вам видимо не приходилось бывать в Израиле! — всплеснула удивленными руками собеседница.
Это миловидная женщина в седом парике. На ее платье, за-стегнутом до самого подбородка, красуется значек, изображаю-щий скрещенные флаги США и Израиля. Массивная золотая цепь с замысловатым кулоном то и дело цепляется за значок, окружая хозяйку драгоценностей таинственным и таким уместным на Рож-дество Христово звоном.
— Мое имя - Софи.
— А я - Мэри. Рада познакомиться! У вас превосходный анг-лийский. Откуда Вы приехали в эту страну?
— Я уже двадцатиь лет, как бежала из СССР, — с некоторым раздражением на свой акцент натянуто улыбнулась Софи.
— Как замечательно! Я - ни разу не встречалась с русскими!
— Мэри, позвольте я объясню Вам: сабрами называют лю-дей, родившихся на территории государства Израиль, коренных жителей, так сказать…
Софи с ужасом вспомнила жаркий Август восемьдесят девятого года, когда ей удалось побывать в Израиле (в стране ее сту-денческих грез!) по дешевой путевке.
Тогда, изрядно пропотев в тесной квартирке, снимаемой ее родственниками, что в одном из беднейших районов города Хедера, она окончательно поняла: как же она была права, когда в семидесятом году, выехав по гостевому приглашению в Изра-иль из СССР, уже по дороге, в аэропорту города Вена, отказа-лась от еврейского государства. Она добилась статуса “беже-нец” и ее пустили в США. Вдалеке от израильских трудностей и палестинских ножей евреем называться приятнее!
— Даже имя у этой артистки - ну, точно, как у нашего люби-мого министра! Ну, того, кто взорвал несколько арабских дере-вень вместе с жителями знаете?
— Как интересно! Я всегда мечтала побывать в Палестине, на родине Христа. Но знаете ли, жизнь так сложилась…
— А я могу рассказать Вам много интересного о Палестине и, быть может, мне удасться раздобыть для Вас, моя дорогая Мэри, льготную путевку в Иерусалим! — зажглась Софи. — Давайте пройдем вот к тому столику! Там есть она очень вкусная вещь. Вы знаете, что такое “штрудль”?
Промозглый вечер, сквозь оправу мокрого снега подглядыва-ет в окна гостиницы «ВАЗА-ОТЕЛЬ».
На яркий свет его окон, бросающих вызов непогоде, наряд-ными мотыльками слетаются дорогие гости.
Сегодня здесь банкет по поводу открытия еврейского фестиваля.
Публика взволнованна ожиданием почетных гостей, среди которых кандидат в сенаторы, мистер Стэнсон; несколько Хол-ливудских звезд, спортсмены-миллионеры и, конечно, адвокаты, финансисты, врачи, другие лидеры еврейской общины.
Особым вниманием пользуются сотрудники из госпиталя, ко-торый принадлежит знаменитому хирургу, Харвею Тейлору. Се-годня этот человек, похищенный мусульманскими террористами и спасенный израильскими командос, хоть и не еврей, но - насто-ящий герой дня! Это ничего, что он находится пока далеко! Такое внимане к врачам госпиталя не случайно. LAKAM при-ступил к секретной операции “Меркава”. Разведцель этой опе-рации на территории союзной страны: выяснение обстоятельств исчезновения агента “Цафта”.
Сообщение агента “Умник” (“О секретных работах хирурга-одиночки”) подтвердило тот факт, что ФБР, ЦРУ, КГБ, а также Ор-ганизации других стран не имеют никакого отношения к исчез-новению вышеназванного агента. Не оправдалась также версия о предполагаемом переходе агента “Цафта” на сторону повстан-цев штата Кашмир.
Командование Организации пришло к выводу, что судьба агента “Цафта” оказалась в руках хирурга-фанатика. Доказатель-ства предполагается найти в его секретном исследовательском центре, штат Мэрилэнд.
В соответствии с планом операции “Меркава”, сайаним об-щины города, в котором жил и трудился талантливый доктор, по-ручается установить дружеские контакты с персоналом госпи-таля. Для этого организован еврейский фестиваль.
Особым вниманием ассов разведки на банкете в честь от-крытия фестиваля пользуются сотрудники из госпиталя Тейлора. Те сотрудники, которые дежурили в ночь спасения Стэнсона: Сьюзен, Джо, доктора Грабэр и Мэмфис, сестра Мэри.
Доктора Грабэр и доктора Мэмфис не оказалось в городе. Титанические усилия нескольких сайаним, завести дружескую бе-седу с Джо или Сьюзен во время коктейля и позднее, во время танцев, не увенчались успехом. Оно и понятно, так как Сьюзен и Джо, безразличные к еврейским проблемам, пришли на этот бан-кет, чтобы бесплатно повеселиться, вкусно поесть, потанцевать.
Агент, ответственный за проведение фестиваля, уже мыс-ленно рисовал себе взбучку от начальства, когда разговорчи-вость пожилой медсестры, мексиканки Мэри, с лихвой окупила затраты устроителей праздника.
Мэри уже много лет коротала свои дни в одиночестве, поэто-му была рада любому случаю с кем-нибудь поболтать!Много любителей сладкого собралось у столиков со штруд-лем. Когда подошла очередь отведать чудесного штрудля для Софи и ее новой знакомки, то женщины уже успели не на шутку подружиться.
Увлеченные друг другом (паломничество на родину Иисуса Христа - давняя мечта сестры Мэри, а Софи так интересно рас-сказывает “О нуждах ультрарелигиозных партий Израиля”!) по-дружки не заметили прибытия кандидата в сенаторы и отсут-ствие звезд. Хотя кто-то из Холливуда все-таки прошмыгнул по залу пока они вели непринужденную беседу за кофе.
Очарованная “ штрудлем-по-московски” и без умолку вор-кующей Софи, сестра Мэри поняла: она счастлива. Счастлива - как никогда раньше! Расстроганная до глубины души, мексиканка решила пригласить Софи к себе в дом (как она выразилась: “…ко мне на гассиенду!”), чтобы удивить русскую иммигрантку прелес-тями мексиканской кухни.
— Дорогая, следующим воскресеньем — непременно! Вы слышите? Я буду ждать Вас ко мне на гассиенду, к двум часам дня. Мы как раз вернемся из церкви!
В территориальных водах
государства Израиль.
Ветер наполняет солеными брызгами паруса небольшой ях-ты, по белому корпусу которой разлилось декабрьское солнце. Скрипящие тросы оснастки что-то сообщают морю, а море отве-чает недовольными вздохами волн. Светло-серые облака про-плывают в выцветшем небе.
“Облака похожи на Винни-Пухов...”, — думает Ольга.
— Эти облака… Особенно вот это, видишь, маленькое? Они похожи на Винни-Пуха, правда?
— Что?
— Эти облака похожи на Виини-Пуха, не так ли?! — повто-ряет она по-английски.
— Что это есть, “Винь Пьюх”?
— Это... Такой добрый малый. Из мультика.
— А-а...медвежонок! — открывать глаза не хочется — облас-канный бризом и скользящими солнечными лучами Харвей от-дается воспоминаниям о прошедшей ночи.
Со своей высоты облака видят белую яхту и обнаженные те-ла на ней. Облака спешат. Им не до прелестей человеческого тела.
Но одно из них, маленькое и пушистое, цепляется за мачту и заглядывает в глаза девушке. Ее глаза печальны - в них идет снег.
“В Москве сейчас зима...Метель…Очереди за хлебом... — ду-мает в это время Ольга. — Эх, накупить бы всякой всячины - на все свои деньги, отвезти им, накормить. Как давным-давно кор-мили родители нас там, в интернате на Таганке... Вернуться бы странником с заплечным мешком (неунывающим Винни-Пухом) в этот Богом покинутый край. Не страна, а огромный серый ин-тернат... Прижать бы к сердцу, пожалеть, отогреть... Я-то в тепле. Не боюсь голодной зимы, не боюсь пьяного соседа... Я в порядке. А они? А они так и живут - как и жили, на тлеющих развалинах, среди облупленных стен и очередей за похлебкой...”
Ольга роняет глубокий вздох, и, как бы подхватывая ее пе-чаль, облачко, срываясь с мачты, догоняет своих.
Оказывается, и Харвей глядит на нее. На пробегающие по лицу тени облаков, на застывшую и вот-вот готовую сорваться слезу. Он смотрит на нее, не отрываясь, и в его душе что-то теп-леет, и сами собой приходят строки:
— Из чуть прикрытых глаз,
Разлукою томясь,
Слеза печальная, катилась...
У губ, тоской иссушенных,
Напилась,
Хрустальным бликом
Отразилась,
И умирая - сорвалась:
На капли утренней росы
Разбилась…
— Стихи... Как давно мне не читали стихов! — восклицает Ольга.
— Что с тобой, Олга?
— Не знаю. Ностальгия, наверное. Не обращай внимания, ладно?
— У тебя кто-то там остался?
— Мама, брат.
— Ты приехала совсем одна?!
— С сестрой. А сколько стоит такая прогулка, на яхте?
— Хочешь прокатиться без меня?! — рассмеялся Харвей, за-пуская в Ольгу апельсином.
— Ты не похож на обыкновенного журналиста! — принимая, как в баскетболе, оранжевый мячик, она ловко возвращает его Харвею. — У тебя даже нет фотоаппарата!
— А я и есть - необыкновенный…— Харвей раздева-ет апельсин, подхватывая на лету искрящиеся на солнце капли.
— Хорошо платят?
— Очень много!
— Когда ты работаешь? Мы вместе так давно, и я не заме-тила, чтобы ты...
Мешая ей договорить, Харвей прильнул к ее губам в долгом поцелуе и в этом поцелуе передал ей дольку апельсина. От нео-жиданности девушка вскрикнула и рассмеялась.
— А у меня собственная методика работы! Ты устала от меня?!
— Нет, что ты.
— Но я чувствую, что тебя что-то тревожит. Что?
— Тебе показалось, дорогой.
— Что не дает тебе покоя?
— Пожалуйста, не обращай внимания. Мне хорошо с тобой, как... Как в сказке! Грустной сказке, о которой я мечтала и которая скоро закончится...
— Для меня встреча с тобой - тоже, как продолжение сказки. Я надеюсь, самая трудная часть ее уже позади… Есть ТЫ - непо-хожая ни на одну из известных мне женщин... Я...
— Не надо, Харвей. Лучше расскажи мне свою сказку, а?
Яхта рассекает морскую пустыню, далеко позади оставив по-лупрозрачную кайму берега. Рулевой, местный парень - типич-ный сабра - прилип к штурвалу. Изредка встречаясь взглядом с Харвеем, он лучезарно улыбается.
“Олька, я сегодня ел селедку! — вдруг вспомнила она ночной звонок из Москвы. — Где достал? — Славик принес. — А Славик где взял? — Хрен его знает. Но пить после нее хочется. — Вы-пей чай. — Кончился. И сахар кончился. — Тогда иди ко мне. — Тогда приду!”
Боря любил ее с детства. И с детства не смел признаться в этом, или даже намекнуть. Так получилось, что вместо любви со всеми ее традиционными атрибутами между ними возникли ка-кие-то особенные отношения. Они стали поверенными в душев-ных делах друг друга.
Поддерживали друг друга в трудные минуты, спасаясь от оди-ночества и тревог. Она вспомнила их недавний разговор, размыш-ляя о том, кто же теперь, когда ее нет рядом, приласкает эту неуспо-коенную душу. “Легко сказать: «Приди ко мне». На эту яхту, что ли?!”
— Русские мне непонятны. Здесь же явно лучше, чем там, в СССР. Так почему ты страдаешь? Из твоих рассказов я понял, что жилось тебе в Москве не так уж плохо. Квартира, интересная ра-бота. У тебя был муж?
— Был.
— И что ж?
— Давно разошлись.
— Почему ты эмигрировала? Испугалась “Пьерестройка”?
— “Перестройки”? — передразнила его Ольга. — Какой, к чер-товой матери, перестройки?! Жизнь с постоянным ощущением
своей неполноценности из-за того, что ты еврей! Когда с детства
знаешь, что наиболее престижные места и профессии для тебя закрыты?! Закрыты! Понял?
— Но ты же сама рассказывала, что многим, тем не менее, удавалось.
— Удавалось! Но ценой каких усилий, каких жертв!
— Но без усилий и жертв никто и нигде ничего не добьется, Олга!
— А постоянный дефицит? А мафиози, захватившие страну?
— Дефицит платежного баланса страны? Или твоего лич-ного банка?
— Дефицит по-советски? Это - когда ты заходишь в магазин, а там - пусто! Купить что-то можно только по-знакомству. Как го-ворят у нас: “из-под полы”, “по блату”!
— Не понимаю тебя, прости. Что такое “Пьё бля-тью”?
Она расхохоталась, оттирая глаза.
— Ты сам не знаешь, как здорово выразился! По блату! Это,.. как бы тебе объяснить... Что такое “протеже”, ты знаешь?
— Еще бы!
— Предположим, ты хочешь купить сахар. Как ты поступишь?
— Что значит “как”? Позвоню в магазин и мне привезут все, что нужно.
— Ну вот, а у нас, в СССР, ты должен позвонить своему другу (если он у тебя есть!), который ремонтирует личный автомобиль директора продуктового магазина (или шьет ему костюмы, или де-лает прически или маникюр и т. д.), да... Ты следишь за мыслью?
— Очень внимательно, но не понимаю, при чем здесь сахар!
— А при том: объясняешь другу, что тебе нужен сахар. За са-хар ты можешь ему предложить томик Брюсова. Этот друг позво-нит директору продуктового магазина и сделает для тебя протеже!
— Чтобы купить сахар?!
— Обязательно! Когда ты придешь в пустой магазин и шеп-нешь продавцу: “Я от Пети, по разрешению Василия Ивановича”, то тогда тебе протянут завернутое в газету “нечто”. Что именно- увидишь дома. Может, и не сахар, но обязательно какой-нибудь дефицит: соль или стиральный порошок!
— Не понимаю... — Харвей испытал легкое головокружение — возможно от качки — и, преодолевая его, заметил: — Такая сверхдержава... Весь мир...
— Сверхдержава! Поэтому-то и держит весь мир в страхе, что сотни миллионов ее населения, влача жалкое существова-ние, работают на войну! А эта серая, унылая жизнь, без красок, без просвета?!
— Невероятно... Но ты все-таки рада, что вырвалась оттуда?
— Конечно...
— А почему ты, преподаватель английского языка, пошла работать в эту фирму, «по сопровождению»?!
— Слушай, зачем тебе все это? Зачем ты разрываешь мне сердце этими вопросами?! Тебе-то не все равно? Погуляешь – и укатишь в свою Америку!
— Сам не знаю... Ты для меня небезразлична. Мне кажется, что тебя не устраивает и твоя нынешняя жизнь!
— Да, не устраивает! И не жизнь это вовсе! Господи, ну зачем же я сюда приехала?! Лучше погибла бы там, во время погрома.
— Зачем ты так говоришь!
— Да! Лучше погибла бы там, где родилась. Там была чужой - и здесь оказалась ненужной! Зная три языка, так и не нашла че-ловеческой работы! Как же! Страна маленькая - все тепленькие местечки только для своих, а мы что, мы - русские: “мыть полы!”
— Ну, это естественно: в любой стране иммигрант - человек второго сорта. По крайней мере в первом поколении.
— В любой стране - может быть! Но ни одна страна не кри-чит: “Мы ждем тебя! Мы - твоя Родина!” Люди верят, едут, и что же они находят?! Настоящая трагедия... Сколько талантливых уче-ных, музыкантов, художников...Без работы, без жилья, без средств к существованию, без будущего... А сколько их уже по-кончили счеты с жизнью, ты знаешь?!
— Да, самоубийства…
— А тут еще война вот-вот начнется.
— Войны может и не быть.
— В этой части мира война - как время года, каждые пять лет!
Крики чаек, играющих с волнами по-соседству, отвлекают Ольгу и она замолкает. Некоторое время они молчат.
— Ты читал Чехова, Харвей?
— “Идиот”?
— Нет, “Идиот” написал Достоевский.
— Я знаю еще из русских Тсяйковски.
— Это композитор. Впрочем, не важно… Эх, были бы крылья — и я вот так же взвилась бы в небо. И летела бы, летела… Сколько сил хватит… И камнем воду!
— Но почему? Если ты так тоскуешь, почему бы тебе не вернуться?
— Куда? Зачем? Что теперь делать ТАМ с разбитой, обману-той душой. В хаосе разваливающейся страны... И потом, кто ж меня ОТСЮДА выпустит?!
— Но ведь это демократическая страна, не так ли?!
— Какой ты наивный... — она обнимает его, зарываясь в гус-тоту волос. — Как с другой планеты... Я люблю тебя...
Последние слова она произносит по-русски.
3.11. Израиль. Тель-Авив.
Никанор положив голову на руку, спит. Спит на лестнице, что возле фонтана - на площади Дизенгоф. Утренний ветерок ласково пробегает по его длинным, слипшимся волосам. Никанор блаженно чмокает во сне, роняя слюну. Ему снится родной Ниж-невартовск, кореш Гной, забияка и веселун. Во сне (Никанор ви-дел точно!) Гной налил себе на треть стакана больше. Такая не-справедливость наполнила сон горечью обиды. Никанор отрыгнул. Вчерашний фалафель и капуста в уксусе оказались не самой лучшей “хавкой” под бренди, бутылку которого они с Битюгом за-работали на погрузке арбузов.
Натягивая несуществующее одеяло, он только сейчас почув-ствовал острый край ступеньки, впившийся в бок.
— Падла! — он вспомнил, что ненавидит эту жару, этих шум-ных людей и, вообще, эту дурацкую страну.
Никанор мучался ностальгией. Сюда, в Израиловку, его при-тащили предки. Маманя, “непонятый гений архитектуры”, и отчим - маленький еврей, “великий программист”. Мысли о предках вы-звали новый приступ изжоги. Сплевывая сквозь зубы, Никанор приоткрыл один глаз. Какой-то шкет, наверное, доцент, тщатель-но выметает лестницу. Шкет оставил вокруг его, никанорова тела, контур вчерашнего дня: слой пыли, инкрустированный окурками в ореоле его же, никаноровой, блевотины.
В Израиле он получил кличку “Ник”. Это было по-американ-ски. Это нравилось. Первые дни ему все “ндравилось”: солнце,
море, яркие рекламы, ураганом проносящиеся между гужевых повозок автомобили и мотоциклы. И девчонки: все как одна гру-дастые и длинноногие! В свои восемнадцать Никанор думал, что сразу за Таханой Мерказит начинаются небоскребы Нью-Йорка. Но небоскребы в Тель-Авиве можно увидеть только на дешевых майках с картинками про Америку.
Никанор тоскливо вспомнил свою родную, обсосанную па-радную, что осталась в хрущевской пятиэтажке на окраине Ниж-невартовска. Он икнул. В запахе отрыжки ему почудился тонкий аромат дерматина, которым была оббита ихняя дверь. Он отчет-ливо помнил каждый разрез в дерматине и торчащие из дыр кло-чья войлочной прокладки.
Ник потянулся, расправляя затекшие члены. Пошарил в пус-тых карманах и выгреб оттуда некогда красную, а теперь пожел-тевшую военкоматовскую повестку. В Армию Обороны Израиля идти его ломает.
“Вот если б Карабах-та-ра-рах! Или — Преднестровье-ёбье-ёбье! Там все ясно, все как на ладони!”
С “предками” у него интифада. Они считают его безграмот-ным неумехой. Требуют от него просто невозможного: или рабо-тать, или учиться! Да еще - “помогать по хозяйству”!
Неожиданно он вспомнил тот вечер, когда к мамане пришла ее подруга со своим знакомым. Тогда-то, впервые, Ник увидел на-стоящего американца. Предки пили дешевое вино с гостями и много о чем-то спорили. Ник встрял со своими майсами. К всеоб-щему удивлению, американцу понравился рассказ Никанора о том, как во время очередного побега из дома в Нижневартовске, он добрался аж до Средней Азии.
Там, “во тьме тараканьей”, где-то за Ургенчем, его поймали местные мафиози. Он чуть было не превратился в раба. Такого, какими стали беглые зэки, дезертиры и прочий, никому не нуж-ный, сброд. Советские мафиози использовали их дармовой труд на хлопковых и опиумных полях, а затем переправляли нарко-тики, через гнойники Боснии и Афганистана по всему миру. Хозя-ева этого бизнеса наживают миллиарды долларов.
Ник не понял, почему американца так заинтересовал его рассказ. Особенно слово “рабы”. Американец переспросил Оль-гу, правильно ли она поняла, что говорит Ник. Ольга несколько раз переспросила Ника, что он имеет в виду, говоря “рабы”. А что тут было непонятного? Ненужные абсолютно никому, без паспор-
тов, каких-либо документов, даже без воли к жизни, эти люди в руках мафии превращались в настоящий скот. Даже хуже - узбе-ки берегут домашний скот и заботятся о нем, а этих можно было не кормить, издеваться или просто безнаказанно убивать. При-родная жажда свободы, да помощь одного из мафиози вырвали Ника из рабства до того, как его успели посадить на иглу.
Америкашка подарил ему зажигалку и начатую пачку сигарет!
“Да! Он же дал мне номер телефона и обещал помочь с деньгами!” — окончательно проснулся Ник.
Поднявшись со ступенек, он стал клянчить у прохожих мелочь “на телефон”.
США. Хоуплесхиллз, штат Мэрилэнд. Осень 1990 года.
Эта таратайка восемьдесят восьмого года выпуска была прекрасным автомобилем, но давно. Они купили ее, как только удалось найти работу, не со вторых рук, а прямо от дилера в сверкающем магазине на Кэй-Март-Плаза.
“Столько лет прошло с тех пор…” — вздохнула Софи. Она включила щетки-”дворники”.
Слякотно. Обычно нарядная, Парк Хэйтс Авеню, этим воск-ресением выглядела неприветливо.
“Опять придется работать ночами на развозке пиццы... Иначе не выкрутимся... Два просроченных платежа за дом... ме-сячные взносы за обучение детей... Телефон... Вода... Электри-чество... Да еще этот чертов автомобиль! Что он сказал надо менять в этой колымаге? Приводной ремень? Еще что-то...”
За этими мыслями Софи не заметила, как миновала чис-тенький район Хоуплесс Хилз и въехала к Опасным Соседям. Так старожилы называли район негритянских трущоб, все меньше отличающийся от городской свалки. Она остановилась перед красным светом.
“Конечно, если бы это была новая машина - только одно на-жатие кнопки, и все закрыто! А пока поднимешь это старое дерьмо - точно прирежут!” - сердилась на свою задумчивость Софи, сдирая свежий маникюр об неподатливую ручку стекло-подъемника. Она почти закрыла окно, когда похолодела от ужаса: по пешеходному переходу, прямо перед ней, перед ее машиной… шли вприплясочку два здоровенных негра. На плече одного из них взгромоздился совершенно невероятных размеров магнито-
фон, из которого разносились оглушительные крики: “Я, ты, он, она - вместе целая страна!”
“Дура! Проехалась бы по Бэлтвею. Подумаешь, на три пять-десят дороже - зато безопасно!” — Софи гипнотизировала све-тофор пока не вымолила зеленый свет.
Не отвлекаясь более на посторонние мысли, она с предель-ным вниманием и осторожностью миновала опасный район и вскоре подъехала к крошечному домику Мэри.
“Мы в стране - всего-то ничего - и то лучший дом купили!” — ободрила себя гостья, приближаясь к крохотному особнячку американки.
Надев на лицо лучезарную улыбку, Софи ударила в дверь железным молотком.
Дружба с Мэри и приглашение посетить ее дом оказались, действительно, большой удачей для AL-2: среди бесчисленных фотографий, украшавших все стены, столы и столики в доме мек-сиканки, была одна, на которой Мэри и Харвей снялись на фоне госпиталя, стоя у его новой машины - тогда только купленного ев-ропейского автомобиля. На этом снимке отчетливо виднелся ре-гистрационный номер машины: ХМС-489, который мгновенно за-печатлелся в математическом уме Софи. Кроме того, уже за чаем со сладостями, Мэри много рассказывала о докторе Тейлоре и даже всплакнула, вспомнив, как он был к ней снисходителен. Особенно в ту ночь, когда спасали Стэнсона, а она, почему-то, заснула и спала долго - до самого утра.
— В другом госпитале меня бы, конечно, немедленно уволи-ли, — вздохнула Мэри. — А мистер Тейлор только посочувство-вал и дал мне даже один оплаченный день для отдыха…
“Зная номер автомобиля, специалистам LAKAM будет не трудно отыскать его на стоянке в Вашингтонском аэропор-ту!” — еще не веря в свою удачу, подумала Софи. Она оказалась права: запыленный автомобиль, принадлежащий хирургу, так и стоит там, где он его оставил: в международном аэропорту Ва-шингтона.
По фотоснимкам машины, полученных от специального агента в аэропорту, были определены ее марка, год выпуска. Од-нако выяснить электронный код замков не представлялось воз-можным. Лучшие специалисты концерна “РАФАЭЛЬ”, анализируя
коды таких же имеющихся в их распоряжении машин, не могли решить этой загадки. Пока случайно, на одной из Лондонских ве-черинок, шеф концерна не поделился своими проблемами с од-ним из богатейших граждан Великой Британии: всего один теле-фонный звонок и дубликат кодирующего устройства был куплен прямо со склада завода-изготовителя.
— Спасибо, сэр! — охранник, не моргнув глазом, сунул в карман солидные чаевые и открыл турникет.
Автомобиль Харвея медленно перекатился через брус ограничителя скорости и, набирая скорость, исчез в направлении Вашингтона.
Яффа. 31 Декабря 1991 года. 23 часа 15 минут.
— Здесь чертовски темно. Хозяин - жадина. На лампочках экономит!
— Ерунда! Я не боюсь темноты.
— Осторожно! Тут отбита ступенька! — лестница ввинчивает-ся в колодец черного хода. Воняет кошачьим дерьмом и подгорев-шей пищей. Доносятся приглушенные голоса, звяканье посуды.
— Это ресторан?
— Да. На первом этаже. Ты видел швейцара с эполетами на углу?
— Что это - “эпольетками”?
— Эполеты? Это такие погоны, офицерские. Из прошлого ве-ка, понимаешь?
— Хорошо. Я думал, что это чучело, на углу - хиппи или панк. — Он остановился, переводя дыхание.
Рождественскую вечеринку для сотрудников американского посольства устраивал, в своем дворце один из крупных банкиров Израиля. Как-то во время завтрака Харвей показал Ольге бело-снежный конверт с пригласительными билетами. Их имена были красиво вписаны в вязь текста.
— Ты, конечно, за все заплатил, но я думала...
— Что?
— Так. Ничего... Могу я не пойти туда?
— Почему?
— Я, я никогда не была на Рождестве. Ведь я - еврейка...
— Ну и что же?! Именинник - тоже еврей! Почему бы тебе не повеселиться вместе с другими!
— Да, конечно. Но... — она опустила глаза. — У меня нет та-кого платья, в котором можно было бы пойти на дипломатический прием...
— Как же ты собиралась “сопровождать”? — Харвей чувст-вовал, что этот разговор для нее - как пытка: Ольга раскрасне-лась, судорожно сжимая и разглаживая салфетку.
— Мой хозяин...
— Никогда не произноси этих слов: “мой хозяин”!
— Ты - свободный человек! А он, он есть хозяин своего пред-приятия!
— Если бы он знал, что ты журналист, да еще связанный с посольством США... Он никогда не послал бы меня к тебе.
— Почему?
— Для ТАКИХ гостей у него есть ОСОБЫЕ девушки. Мест-ные и со специальной подготовкой, не то, что я...
— Шпионки, что ли?!
— Нет, почему шпионки. Просто опытные, обольстительные...
— Что значит “...не то, что я...”!
— Это значит, что я... То есть - ТЫ... ТЫ - мой первый... моя первая работа...
— Первая?!
— И, конечно, последняя! Это не по мне. Если бы ты оказал-ся другим...
— Каким “другим”?!
— Не знаю... Если бы ты оказался другим, то меня бы уже не было на этом свете!
— Что за глупости!
— Это не глупости! Я не могу продавать себя! Я это поняла еще тогда, стоя перед дверью твоего номера, в ту первую ночь! И если бы не...
— Но я приглашаю тебя не потому, что заплатил! Я хочу быть с тобой в этот праздничный вечер! Хорошо - мы не пойдем туда. Я уважаю твои чувства и не собираюсь насиловать их! Прости, оставим этот разговор!
— Мои платья… Ну те, что я привезла с собой, безнадежно устарели! К тому же в них очень жарко...
— Это не проблема! — Харвей вскочил и легко повел Ольгу в туре вальса. — Подарить тебе платье - мечта моей жизни!
Им пришлось объездить весь Тель-Авив, прежде чем в од-ном из дорогих магазинов они нашли изумительное платье - на-стоящее произведение искусства. Нежно-абрикосовое, без лиш-них украшений, оно облегало тело Ольги, подчеркивало красоту линий и казалось сшитым специально для нее.
Сейчас, стоя на грязной лестнице заброшенного дома в Яф-фе, он вспомнил, как по дороге домой Ольга счастливо улыба-лась, прижимая к себе огромную коробку с платьем.
На вечеринке она произвела настоящую сенсацию. Сравни-вая подругу знаменитого хирурга с одной из кинозвезд, некоторые из гостей признали Ольгу даже привлекательнее, женственней.
Рождество в Тель-Авиве, во дворце еврейского богача! Это был настоящий праздник, непохожий на скучные протокольные вечеринки в Штатах. Харвей заметил, что соотечественники его здесь, в Израиле, расслабились, стали проще. То и дело кто-ни-будь из сотрудников посольства подходил к ним, делился с ними своими впечатлениями от Израиля, обязательно добавляя, что хотелось бы здесь оставаться подольше - вдали от преступности Нью-Йорка и Вашингтона.
Для Ольги стол “а-ля фуршет” был новостью. Харвей кормил ее деликатесами израильской кухни, а она, в смущении, стояла с тарелкой в одной руке и бокалом в другой.
Именно тогда, на рождественской вечеринке, у него возник-ла мысль о том что, возможно, среди друзей Ольги - иммигран-тов из СССР - он сумеет найти преданных, талантливых помощ-ников, благодарных ему за избавление от нищенства и голодного прозябания на израильских улицах.
— А как твои друзья? — спросил он ее между танцами.
— Нормально. Приспосабливаются, а что?
— Они мне понравились. Я хотел бы с ними познакомиться ближе.
— Они отличные ребята! Не все, правда, владеют английским.
— Но с твоей помощью…
— Да. Конечно! Можешь не волноваться — перевод обеспе-чен! Но где бы организовать встречу?
— Хотелось бы посмотреть, как они живут. Это возможно? — в это время оркестр заиграл быстрый танец и Ольга увлекла в него Харвея.
— Возможно! Но я боюсь, что это не доставит тебе удовольст-вия!
— Почему?
— Потому, что они… — резкий поворот, наклон и вот Ольга лежит на колене умелого танцора, почти касаясь пола своими красивыми волосами.
— На семь человек снимают сарай... э... трехкомнатный са-рай! — все-таки продолжает она.
— Тем более интересно! Я как раз работаю над одним… ма-териалом… и хотел бы посмотреть, почувствовать, как Израиль принимает своих “вернувшихся” граждан. Должен знать наш На-логоплательщик, на что расходуется миллиардная помощь этой стране, или нет?!
— Конечно, должен! Тем более, что, как кажется нам - вновь прибывшим, американские деньги (как и деньги мирового еврей-ства), собранные для помощи нам, текут куда-то мимо нас! Есть! Придумала! Я приглашаю тебя к ним на встречу Нового года! У нас это самый интересный, самый радостный праздник… Был... Там...
— Я тебя предупреждала, что дом старый, неприятный. Но ты же сам захотел встретиться с моими друзьями - терпи!
— Нет проблем! Идем дальше!
— Еще парочка пролетов - и мы на крыше, они живут в пентхаузе.
Она оставила руку Харвея. Тепло девушки таяло в липком мраке.
— Где-то здесь должен быть выключатель, — донесся ее голос.
Отвратительный свист проткнул сознание ледяной спицей ужа-са. Колодец черного хода наполнился хлопаньем многих крыль-ев. Что-то мохнатое пронеслось мимо Харвея, чиркнув по волосам.
— Летучие мыши! Летучие мыши! А-ааа... Мамочка!!! — ис-тошно вопя, Ольга скатилась, сбежала вниз. Он протянул руки в темноту, пытаясь поймать ее.
— Ай! Как ты меня напугал! О-о-о! Эта мерзость… бр-рррр... Просто кровь останавливается! — она прижалась к нему.
Руки Харвея случайно оказались под взметнувшейся юбкой. Тонкие трусики рельефно очерчивали разгоряченное тело девуш-ки. Прикоснувшись к губам, Харвей ощутил прилив желания. Он привлек ее ближе, покрывая поцелуями.
— Осторожно, — ее горячий шепот еще больше возбуждает его, — здесь перила... Сломаны… О-ооо-ох! Но почему здесь, до-рогой?.. А вдруг… кто-то... — Она целовала его, зажегшись стра-стью. — Не надо здесь... на этой лестнице... Я люблю видеть твои глаза... О, как хорошо... — прозрачная ткань трусиков уступила настойчивости Харвея...
Наверху распахнулась и сразу захлопнулась дверь, пронзив темноту колодца ярким светом и шумом голосов.
— Давай отложим это, любимый... ладно?..
До двери, из-за которой доносился шум вечеринки, остава-лось совсем немного, когда на своем плече Харвей ощутил что-то... Он попытался сбросить это, но больно поранился об острые когти.
Жуткие кроваво-фиолетовые глаза вспыхнули перед ним, заставляя похолодеть. Они осветили лестницу каким-то по-тусторонним светом.
“Убей ее! - это был даже не шепот, а кинжалом проника-ющая в мозг мысль. — УБЕЙ ЕЕ!”
В кровавом ореоле Ольга приближается к проему в перилах.
“УБЕЙ ЕЕ! - немигающие, нечеловеческие глаза преврати-лись в колеблющееся мерцание, из глубины которого выдели-лась Кати: — Убей ее!
— Прочь, прочь! — но крик не получился, застрял в его горле. Только тело, повинуясь указующему персту Кати двинулось, приближаясь к девушке.
“Иди, помоги ей стать тенью... помоги ей... помоги!” — Кати взвилась угасающей точкой вверх, а затем, набирая ско-рость, стремительно падает на Ольгу.
Преодолевая свинцовую тяжесть и скованность собствен-ного тела, Харвей тянется к пролому, пытаясь перекрыть его...
Разъяренной кометой пронеслась Кати, взглянув в глаза Харвея и наполнив его ужасом.
— Давай отложим это, любимый. Ладно? Не обижайся, по-жалуйста, хорошо? О, какой ты горячий!
— Д-да. Хорошо. Все хорошо... — он все еще не может раз-жать руку, в ладонь которой врезался острый край перил, мокрый от крови.
— День и ночь роняет сердце ласку,
День и ночь кружится голова,
День и ночь взволнованною сказкой
Мне звучат твои слова, —
сквозь дверь проникли мягкие аккорды гитары.
Они обволакивали, возвышали и несли чарующий своей теп-лотой и искренностью женский голос:
— Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз, в холодный зимний вечер,
Мне так хочется любить.
У самой двери Ольга подхватила мелодию романса:
— Где же ты, желанный мной когда-то,
Где же ты, пленивший все мечты?
— Красиво! Это русская песня? О чем?
— Где же ты, тот мужчина, который взял в плен мои мечты? — она повторила на английском, взяв Харвея за руку. — Боже! Да ты порезался! Иди, иди сюда скорее!
В гостиной с облупленными стенами собралось так много на-роду, что вошедшие Ольга и Харвей были не сразу замечены.
— Алл-лло-оо! О-ли-мы-ы!! — сложив руки рупором, крик-нула Ольга. — Здесь есть хотя бы один толковый врач, или толь-ко доктора наук?!
— А что такое? — симпатичный парень отложил жалобно за-стонавшую гитару.
— Харвею плохо.
— А кому хорошо?!
— Познакомьтесь - это Харвей. Он порезался на вашей ду-рацкой лестнице!
— Леонид. Рад встрече!
— Леня, Харвей из Америки. Он не понимает по-русски.
— Отлично! — Леня перешел на английский язык, — Привет! Я есть Леонардо!
— Да Винчи? – улыбаясь, пошутил Харвей.
— Скорее Не До Винченный, — воскликнул кто-то. Хоуплесс Хиллз.
Импортный автомобиль, принадлежащий хирургу и выкра-денный со стоянки вашингтонского аэропорта, спрятали в одном из гаражей и полностью разобрали. Пульт для дистанционного управления домашним компьютером и несколько приставших к нему волосков - вот и все, что удалось добыть дотошным экс-пертам LAKAM.
Находки были немедленно отправлены в ГПУ Организации
(Главное Политехническое Управление). Спустя семнадцать ча-сов в нью-йоркской штаб-квартире получили сенсационное сооб-щение: волосы, найденные в машине Тейлора, как свидетель-ствует биологический анализ, принадлежат агенту “Цафта”.
Значительно больше времени понадобилось специалистам концерна “Рафаель” для расшифровки электронного кода - ключа к системе охраны дома Тейлора, управляемой компьютером.
3.12. Израиль. Тель-Авив.
Рождественские каникулы закончились. Но Харвей отклады-вает свое возвращение. Неожиданное знакомство с иммигранта-ми из СССР явилось настоящим подарком судьбы, о котором мож-но было только мечтать. В его распоряжении оказались специа-листы именно того профиля, который необходим для его секрет-ного проекта. И не просто специалисты, а ученые экстра-класса!
Посвятившие свою жизнь науке, добившись значительных результатов и общественного положения в СССР, эти люди оказа-лись ненужными в Израиле. Без родственных или дружеских свя-зей добиться соответствующей работы, в новой стране, оказа-лось невозможным.
Научные круги, сотрясаемые внутренней конкуренцией, не-пробиваемы для чужаков!
Среди друзей Ольги, с которыми был знаком Харвей, только один, Эммануил, талантливый аналитик-программист смог найти себе применение в качестве оператора на компьютере.
Другие, как например Генрих, в недавнем прошлом руково-дитель биоэнергетической лаборатории Военно-Медицинской академии СССР; Шура Файнлейб - автор интереснейших изобре-тений в области танковой техники; Леня Габелев и его жена Лена, оба биологи-исследователи; Роман, слесарь-виртуоз, или Юрий, военный летчик, пилот истребителя-бомбардировщика… Эти лю-ди, эти высококлассные специалисты второй год перебиваются случайными заработками на грязных, физически тяжелых рабо-тах, чтобы обеспечить свои семьи едой и крышей над головой…
Пожалуй, еще один человек оказался на своем месте - при-емный сын Эммануила, Никанор. Человек без всяких интересов, неграмотный, бродяга по своей природе, он бродяжничал в Изра-иле также, как до этого скитался по СССР. Но что поразительно - именно Никанор поставил последнюю точку над последним “i” в сложном проекте Тейлора.
Благодаря рассказу Ника, хирург отчетливо понял, где и как создать ферму для выращивания доноров.
Ученые-иммигранты, оказавшиеся в Израиле, бедствуют. Не-которые из них, не выдержав нервного и физического напряже-ния, а быть, может, оказавшись в неразрешимом тупике ошибки своего же (!) решения - поселиться на “своей «исторической» ро-дине”, — кончали жизнь самоубийством.
Мыслящая часть израильского общества призывала прави-тельство вмешаться, протянуть руку помощи. Эта деятельность оказалась весьма своевременной.
Прежде всего для политиканов и промышленников Израиля, а также для всевозможных Джент-льменов Удачи за его границами. Идея помощи ученым-беженцам из СССР легла в основу выбивания новых финансовых гарантий и многомиллиардной помощи для Израиля. Этой же идеей восполь-зовались многие желающие “отмыть” свои, нажитые (даже по по-нятиям современного общества) нечистым путем капиталы.
Щедрые финансовые подачки посыпались, как из рога изо-билия. Среднего налогоплательщика убедили, что лучше создать для ученых из СССР приемлемые условия жизни, хоть какую-ни-будь видимость научной деятельности, чем позволить им, этим ученым, продавать свои знания в страны, лидеры которых прово-дят агрессивную, непредсказуемую политику.
Под этим денежным дождем, на благодатной почве Израиля, как грибы стали возникать научные объединения -так называе-мые, “теплицы для ученых из СССР”, предназначенные для раз-работок новых идей и проектов.
Харвей Тейлор не замедлил воспользоваться идеей “тепли-цы для ученых”.
Выделив из своего личного капитала два миллиона долла-ров, он создал проектно-исследовательскую группу.
В нее вошли найденные им специалисты, перед которыми он поставил задачу: создание малогабаритного транспортного кон-тейнера, в котором можно было бы перевозить донорские органы на большие расстояния. Такое устройство должно обеспечить нормальное функционирование органа без его замораживания или длительного хранения в физрастворе. Особое внимание уде-лялось тому, что контейнер должен прикрепляться на теле курье-ра, исключая возможные проблемы с багажом.
Выдав каждому из ученых большую сумму наличных денег, Харвей потребовал, от них, переселиться в Рамат Ха-Шарон, на-
и более престижный, хорошо охраняемый район Тель-Авива. Там
же, Харвей снял пятикомнатную квартиру, принадлежащую од-ному из профсоюзных лидеров.
В этой квартире он разместил все необходимое для научных разработок и производства. Ольга отказалась переехать с ним на квартиру в Рамат Ха-Шарон. Она осталась в Старом Яффо, а сам Харвей остался в “Отеле”.
Неограниченный кредит, открытый для организации Тейлора в международном банке, сделал бывших советских специалистов свободными в выборе приборов и материалов для работы.
Одновременно Харвей продолжал изучение феномена, возникшего в ходе операции Стенсона.
Какова функциональная зависимость между временем облу-чения и массой трансплантируемого органа? Как долго нужно об-лучать этот орган? Каковы спектральные характеристики рассеян-ного излучения прибора, в поле которого оказалась кювета с транс-плантантом? Прибора, который является вспомогательным узлом рентгеновского микроскопа?! Эти основные вопросы стали его глав-ной задачей. Результат, великолепный, положительный результат был достигнут в ходе той операции. Но - случайно! Теперь необходи-мо эту случайность распознать, сделать закономерностью, поставить это открытие к себе на службу и начать массовое производство…
Дни пролетали за окнами библиотек Тель-Авивского и Иеру-салимского университетов, посольств США и Великобритании. Он уже проработал все имеющиеся научные журналы по интересую-щей его проблеме и даже совсем свежие публикации, заказан-ные им из Вашингтона. Но чем больше он изучал проблему, тем больше убеждался в том, что мир ядерной физики полон тайн и загадок. Сами слова “ядерная физика” приводят в трепет населе-ние планеты, вызывая в памяти ужасные картины Хиросимы, На-гасаки и Чернобыля. Но только специалистам видно, что цепная реакция деления ядер урана - лишь самая “макушка айсберга”, “пустячок”, за которым скрывается непостижимость Мироздания.
Его внимание привлекли недавно опубликованные работы профессоров Джона Миллса и Генри Мазура, которые доказали, что все существующие лекарственные препараты не в состоянии справиться со спидоносными вирусами. Эти ученые сделали смелые предположения, что, возможно, успех борьбы с вирусом
лежит где-то за пределами лекарственной терапии. Он злорадно
ухмыльнулся этой идее, торжествуя свою победу, но тут же спох-ватился: его открытие - случайность, которую теперь необходимо оседлать, сделать ручной и послушной.
Поддерживая контакт с врачами своего госпиталя, Харвей руководил ходом исследовательских работ, и как только были по-лучены первые интересные результаты, а в Тель-Авиве полным ходом начались разработки контейнера, он принял решение воз-вращаться.
Гостиница “Отель”.
— Одно место в бизнес-классе до Вашингтона? Извините, сэр, но все билеты на все рейсы нашей компании давно распроданы!
Харвей неприятно удивлен - таков ответ всех авиакомпаний, совершавших полеты из Израиля.
Он уже согласен не на прямой рейс, а с пересадкой где-ни-будь в Европе или хоть на Северном Полюсе, однако диспетчера компаний с явной издевкой в голосе вежливо сообщают ему, что “...билетов нет и не будет!” Разговорившись в баре гостиницы с одним из знакомых журналистов, Тейлор выяснил-таки причину нехватки билетов на полеты из Израиля. Оказалось, что всего два дня, до истечения срока Ультиматума! Многие авиакомпании уже прекратили полеты в страны Персидского залива. Обратив-шись к секретарю своего посольства за помощью, Харвей был поражен услышав, что, “…Увы, посольство ничем помочь не мо-жет, так как через сутки авиакомпании США прекращают полеты в Израиль и из Израиля”.
— Поезжайте в аэропорт. Может быть, кто-то не явиться к по-следнему у рейсу, — посоветовали ему.
Аэропорт имени тов. Бен Гуриона.
Такого скопления мужчин в черных сюртуках и черных шля-пах Харвею не доводилось видеть даже на концертах симфони-ческого оркестра. Аэропорт Бен-Гурион можно было бы назвать растревоженным ульем, но суетливое мелькание черных лапсер-даков, крики, напоминали скорее тараканий шабаш, а не грозное волнение золотистых пчел.
В залах царил шум, хаос, детский плач и непрекращающиеся перепалки. То там, то здесь возникали свалки за свободную ба-
гажную тележку. Солидные и степенные, сейчас эти люди отпихи-
вали друг друга от стоек регистрации с дикими криками: “Вас здесь не стояло!”, и “А ты кто такой?!”
Редкими цветными вкраплениями в этом черношляпье и чер-нобородье маялись перепуганные туристы в идиотских бейсбол-ках туристических компаний.
Повсюду сновали гориллоподобные охранники, не отрывав-шие от уха портативных раций и норовившие заглянуть в каждую сумку.
Косметика неотвратимо таяла на уставших лицах молодень-ких бортпроводниц, не справлявшихся с потоком пассажиров.
Беспрерывные объявления на разных языках дополняли картину бегства.
Даже не преодолев и половины пути, к ближайшей стойке ре-гистрации, Харвей был отброшен толпой обратно, на стоянку так-си, и, чуть было, не потерял свой паспорт. Взбешенный, пытаясь перекричать толпу, он дико завопил: “Пропустите меня! Пропус-тите меня! Я - гражданин Соединенных Штатов!”
— Ну и что? Тебе что, надо больше всех? Или, может быть, тебе памятник поставить, за то, что ты “гражданин Соединенных Штатов”? — скалясь в беззубой, но ехидной улыбке прокартавил какой-то нищий, перебирая отбросы в соседней урне.
Вторя попрошайке, перед всемирно известным американс-ким хирургом, возникло несколько типов - из числа особо при-ближенных к сотрудникам Службы Безопасности.
— Предъяви свой билет. У тебя есть билет? Здесь могут на-ходиться только те, у кого есть билет!
“У тебя есть билет? У тебя есть билет? Утебяестьбилетуте-бяестьбилет? Утебяестьбилетутебяестьбилет? — колотилось в голове Харвея, пока нанятое такси везло его обратно в “Отель”.
— У вас есть пропуск в гостиницу, сэр? — вежливо осведо-мился швейцар.
— У меня есть вот это! — дико расхохотавшись, Харвей рез-ко выбросил вперед согнутую в локте руку, продемонстрировав хорошо известный всему цивилизованному человечеству жест “Fuck you!”
— Спасибо, сэр, — улыбнулся охранник и вызвал полицию.
3.13. США. Хоуплесс Хиллз. 00:17.
Влажная ночь моросящим дождем утопила Луну. Свет теп-лился в окнах домов всполохами телевизионных экранов.
Если бы в этот час какой-нибудь оригинал вышел в сырость и слякоть, к примеру, прогулять собаку или отогнать бессонницу, то маловероятно, что сквозь желтый свет уличных фонарей он бы уви-дел, как из соседнего лесочка плавно взлетело что-то странное.
Конечно, в ясную погоду можно было бы сказать, что ничего странного в бесшумно парящем дельтаплане нет. Но ночь была темна, а любители прогулок в этот момент грелись у телевизо-ров. Поэтому никто не видел, как пилот дельтаплана, набрав вы-соту, выключил мотор и, красиво планируя, опустился на крышу особняка, стоявшего на самом изломе Олд Корт Стрит.
— Чертова погода! — ругнулась Шилла, скользя по наклон-ной крыше здания. Мелкие капли дождя прилипали к прозрач-ному щитку летного шлема, искажая видимость.
Если бы тот же оригинал, который так и не вышел в эту ночь, выглянул бы в окно, то вряд ли он заподозрил в неуклюжем, бес-форменном существе с крыльями - очаровательную женщину, ря-дом с которой топ-модели сезона выглядели угловатыми вешал-ками.
Шилла несла на себе не только микросамолет. Ее супер-комби-незон, нафаршированный пуленепробиваемыми титановыми плас-тинками, представлял собой, нечто вроде хозяйственной сумки, в бесчисленных карманах которой упаковано разнообразное обору-дование.
Ловко отстегнув дельтаплан, очаровашка закрепила его на ка-минной трубе. Затем, лежа на спине, спустилась к водосточной тру-бе, которую приняла между ног с лаской исполнительницы стрипти-за. Обвив трубу всем телом, прижимаясь к ней, Шилла замерла на некоторое время, пытаясь оценить прочность сооружения. Соору-жение оказалось надежным. Если бы не титановые пластинки, че-шуей покрывающие женщину, то она могла бы почувствовать, как напряглась, выпрямилась труба, согретая теплом ее бедер.
Еще на подлете к дому хирурга она предусмотрительно от-ключила систему радарной охраны. Теперь же, сидя верхом на водосточной трубе, она нажала другую кнопку на пульте дистан-ционного управления, тем самым, открывая дверь гаража.
Бесшумная тень скользнула вниз по трубе и, оказавшись на лужайке перед домом, так же бесшумно, по-кошачьи, нырнула в темный проем.
Жалюзи поползли вниз, гараж закрылся. Шилла оказалась в темноте. Она переключила светофильтр летного шлема на ин-
фракрасное видение. Включив радиопередатчик, сообщила о благополучном прибытии.
С помощью специального штатива, она укрепила видеока-меру к жесткому плечу комбинезона.
“Как капитан Флинт, с попугаем на плече!” — подумала раз-ведчица, но вместо крика “Пиастры! Пиастры! Пиастры!” из ра-диотелефона донеслось указание не терять времени и присту-пить к работе. Расположение комнат в доме было хорошо изуче-но сайяним и, благодаря их подробной информации, Шилла быстро разыскала дверь в бейзмент.
Спустя восемь с половиной минут после приземления она уже стояла у аквариума с изумительными рыбками. Из доклада Умника было известно, что этот аквариум, скорее всего, и есть потайная дверь в лабораторию Тейлора. Но как заставить ее от-крыться не знал никто. Предполагалось, что механизм замка дол-жен быть предельно прост - иначе Тейлору пришлось бы нани-мать специалиста, а ведь он стремился к секретности.
Используя различные приборы и инструменты, Шилла ис-следует дверь-аквариум.
Секунды складывались в минуты. Минуты - в часы, но сек-рета замка обнаружить не удавалось.
Неслышно хрустнула бумага разрываемого пакета с завтра-ком. Подняв щиток-забрало шлема, собираясь есть, Шилла впер-вые вдохнула странный запах этого дома.
Ожил радиотелефон. Это заволновался руководитель груп-пы прикрытия, машины которой притаились вблизи важнейших магистралей. Люди уже который час находились в состоянии по-вышенной готовности, не давая остыть моторам: Шилла должна покинуть дом до рассвета.
Жуя питу, милашка подтвердила расписание операции, од-новременно наблюдая за суетой рыбок в аквариуме. Автома-тически она продолжала водить пальцем вдоль рамки аквариума и неожиданно ей показалось, что одна из планок холоднее дру-гих. Грациозным движением, отложив питу, не обращая внимания на выпавшие кусочка швуармы и капли хумуса, она сняла пер-чатки и приложила пальцы к планкам. Ошибки быть не могло — одна из планок сделана из другого металла.
“Более металлическая!” — подумала догадливая и доло-жила о находке. Последовала команда: “Открывай!”
“Легко сказать, открывай! Мотек!” — пронеслось в голове,
а руки уже приступили к работе. Она давила и тянула за планку, но металл оставался холодным и безразличным.
“Шарнир!” — пронеслась догадка. Ухватив край планки дву-мя руками, соблазнительница изо всех сил потянула ее вниз, по-виснув на ней. Планка не двинулась. Тогда, присев на корточки, она попыталась сдвинуть ее вверх. Планка оставалась на месте.
— Любой импотент кончил бы уже пять раз, если б я его ласка-ла столько, сколько тебя! — разозлилась девушка и со злостью хлопнула по планке. В глубине дома что-то щелкнуло и зажужжало.
Она не успела обрадоваться: массивный аквариум вдруг по-полз вниз и перед ее глазами во вспыхнувшем свете ярких ламп предстала операционная.
Победительница отключила прибор инфракрасного видения и настроила видеокамеру.
Отсюда, из этого дома на атлантическом побережье США, изображение транслировалось через спутник в Тель-Авив. Бес-страшная разведчица, к сожалению, не разбиралась в хирургии. Поэтому Командование Организации возложило на нее задачи буравчика: проникновение и съемка. Заключение же о характере проводимых исследований в подпольной лаборатории Тейлора и его причастность к судьбе агента “Цафта” должны были сделать на основании ее репортажа приглашенные в штаб-квартиру Орга-низации специалисты.
Шилла приступила к съемке. Видеокамера была послушна в ее умелых руках, как и все, к чему они прикасались. Крупным планом разведчица показала все помещения подпольной лабо-ратории, операционный стол, какие-то непонятные приспособ-ления, сверкающие хромом и никелем, холодильники с кодовыми замками. Затем, изменив фокус объектива, она перешла к показу крупных планов: приборы, хирургический инструмент, дискеты, какие-то заспиртованные органы в многочисленных банках, кан-целярские принадлежности, даже открытая пачка презервати-вов. “Забавное путешествие” — ничто не избежало пристального взгляда ее видеокамеры.
Израиль. Тель –Авив. Середина января.
Солнце устало дорисовывает панораму Израиля. Оно сми-рилось с наступлением зимы и притаилось в ожидании дождей.
Утомленная зноем страна нежиться во все еще теплом море, с восторгом выпивая негу прохладных ночей.
Псом, бездомным и голодным, плетется метель по сиротским просторам России.
Тайфуны, смерчи обрушиваются на берега Америки и Япо-нии. И только здесь, на Святой Земле, еще не упала ни одна кап-ля дождя.
Глубокая чернота неба пересыпает горсти звезд в шелковую неподвижность моря.
Море своим дыханием раскачивает отражение огней старой Яффы, смешивает их с мерцанием звезд…
— В детективах или в “романах про войну”, такую тишину называют тревожной, — говорит Ольга.
— Почему? — Харвей раздевается для купания, — Почему “тревожной”?
— Всего, полчаса до окончания срока ультиматума. И никто не знает, что произойдет в следующие полчаса...
— Я знаю! — воскликнул он и нырнул в подступившую волну.
Волна оказалась уставшей и ему не стоило большого труда тут же вынырнуть, что бы крикнуть:
— Через полчаса я буду на вершине блаженства, обладая тобой!
— Зачем же так долго, ждать?! — грациозно балансируя на скользких валунах, Ольга снимает платье.
Предоставив лунному свету свободно ласкать свое тело, она с криком:
— Ой, мамочка! Какая вода холодная! — размашисто по-плыла к Харвею. Соприкосновение горячих тел, в прохладной во-де, восхищает их новизной ощущений. Они отдаются, друг другу не на постели, в ворохе простыней, а среди звезд, моря и неба…
Свет фар приближающихся автомобилей внезапно искром-сал темноту берега.
Джипы остановились у самой воды. По волнам заметались лучи прожекторов и тут же остановились, поймав на свое пересе-чение человеческие фигуры. Из джипов высыпали солдаты, зани-мая стрелковые позиции. Через мегафон раздалась команда на иврите и арабском:
— Немедленно выйти из воды! В случае отказа - стреляю без пре-дупреждения! Повторяю! Немедленно выйти из воды! В случае...
Щурясь от слепящего света, влюбленные теснее прижима-ются друг к другу. Харвей почувствовал, как легкая дрожь пробе-жала по телу Ольги.
— Я боюсь...
— А что, он говорит?
— Чтобы мы немедленно выходили из воды, иначе он будет стрелять…
С берега слышится клацание затворов. Оглашая пустыню моря диким воем и всполохами голубых огней, к ним на полном ходу несется торпедный катер.
— Ерунда! Это какая-нибудь ошибка, - Харвей выпускает Ольгу и, сложив руки рупором, кричит:
— Господа! Я - гражданин Сэ-Шэ-АА! Со мной моя подругааа! Мы выполняем ваш прика-ааз!
— Как это, “мы выполняем”?! Я же голая! Я так не пойду! — возмутилась Ольга.
Обнимая Ольгу, Харвей чувствует, как вода становится гуще и теплее…
Вода больше не ласкает, а прилипает вязкой жижей, на по-верхность которой всплывают пузыри...
Отражая всполохи голубого огня, пузыри лопаются с мерз-ким хлюпаньем, испуская зловоние.
Пронзил, слился с воем сирены ужасный крик Ольги. Бес-чувственная, она повисла на руках Харвея.
Преодолевая скованность тела и всасывающую мерзость болота, задыхаясь в ядовитых испарениях, он двинулся к бере-гу. Какое-то существо: не человек, но и не зверь, а скорее по-крытое длинной шерстью насекомое, взмахнув перепончаты-ми крыльями, взмыло над ними. Описав круг, оно стремительно рванулось вниз и когтистыми лапами, разодрав в кровь руки Харвея, выхватило девушку. Не ощущая собственного тела, он видит, как такая же безобразная тварь схватила его и швыр-нула на прибрежные камни. Смрадное дыхание опалило лицо.
Перед ним, сложив за спиной крылья, сидело нечто, похо-жее на кенгуру или на кентавра с ошеломляющим бюстом Кати.
Ее убийственной красоты лицо обращено к Харвею.
— Увидишь Ты! Ты мой! Пред чьим бы ни был взглядом, кто с уст Твоих не пил бы утренней росы! Ты сам не знаешь: было, сном иль явью то, что сейчас увидишь Ты! - Кати не от-крывает рта, но пригвожденный непонятной силой к берегу, Харвей отчетливо слышит ее слова.
Над ним захлопали крылья. Подняв глаза, он увидел, как
другое насекомое опускает на него извивающуюся Ольгу. Он
изогнулся дугой, пытаясь, освободится - но тщетно...
Ольгу опустили на четвереньки так, что ее лишенный во-лос низ живота оказался почти у губ Харвея. Ничто на свете не могло быть более красивым, более возбуждающим, чем эта, ведущая во влажную глубину тела расселина.
Он видел, как, зловеще ухмыляясь, Кати распрямилась и медленно ввела свой неправдоподобно толстый, щетинистый член в Ольгу.
Долго, бесконечно долго он, задыхаясь в судорогах, наблю-дает, как основательно работает чудовищный поршень. Бе-зумные крики Ольги перешли в неистовое хрипение. Нектар Ольги, смешиваясь с остро пахнущим соком Кати, стекает по лицу Харвея.
Недоразумение выяснилось моментально.
Командир патруля (Служба Безопасности) разъяснил необ-ходимость подобных мер: террористы не оставляют попыток про-никнуть на территорию Израиля. Всего несколько недель назад им удалось задержать, вот так же ночью - на пляже, причалив-ших в резиновой лодке пятерых вооруженных бандитов.
Харвей не слушает его.
Морская соль жжет несколько тонких царапин на его руках. Он с тревогой осматривает Ольгу, вглядывается в ее лицо…
“Ты сам не знаешь: было, сном иль явью то…”
Ольга в запальчивости о чем-то спорит с офицером. Она не замечает тревожных взглядов любимого…..
Армейский джип высадил их у гостиницы. По дороге в свой номер, в лифте, Харвей спросил ее:
— Ольга, тебе не показалось...
— Что, дорогой?
— Что в море, там — на берегу, с нами произошло нечто... нечто неприятное... страшное?
— Да уж! Когда на тебя, голую, направляют прожектор и за-ставляют выходить на всеобщее обозрение - что уж тут приятного!
— Нет, я о другом...
— Впрочем... Ты знаешь, было жуткое, какое-то мерзкое ощу-щение. Это когда мы вышли из воды, в свете прожектора, под ство-лами автоматов. Мимо скалящихся солдат… Мы были голые, сов-сем-совсем голые и мокрые, а они почему-то смеялись.… Как будто мы прошли сквозь... скопление медуз.
— Медузы?!
— Ну да! Там было еще много-много медуз, у самого берега и, даже на камнях! Но еще в воде.… Или это было уже на бере-гу?… Что-то я все перепутала… Ты знаешь мне кажется, что одна из медуз - даже обожгла мне… самое-самое...
В ванной он увидел идущий от ее лобка к внутренней сторо-не бедер красноватый, похожий на ожог крапивы, след...
Вашингтон.
Нанеся последние штрихи утреннего макияжа, Барбара вы-шла в столовую. Она не сомневалась, что завтрак будет отлично сервирован, но возрастающее напряжение этого дня заставляло ее двигаться, что-то предпринимать.
Она не видела мужа со вчерашнего вечера, когда он прово-дил совещание с командованием Объединенных Штабов в Овальном кабинете. Приветливо встречая ее, персонал ничем не выдает своего волнения, все шло как обычно, но трагичность, от-ветственность момента занимали ум каждого.
Послышались быстрые, уверенные шаги, и в распахнувшие-ся двери вошел Президент.
— Доброе утро, Барбара! Доброе утро всем! — он, как обычно сух, подчеркнуто вежлив. Элегантный костюм, спокойный взгляд и сдержанная улыбка меньше всего говорили о бессонных ночах, о титанической работе, которую проделала возглавляемая им команда.
Присутствующие ответили на его приветствия. В их взглядах он видел взгляды миллиардов людей планеты, обращенных к не-му в этот, увы, наступивший, час “Икс”. Покончив с завтраком и про-бежав глазами, пресс-релиз утренних газет, Президент прошел в комнату космической связи. Дежурный офицер подал ему телефон-ную трубку. Обменявшись несколькими короткими фразами с гене-ралом, командующим вооруженными силами стран антииракской коалиции, Президент распорядился соединить его с Иерусалимом.
Тель-Авив.
Харвей удивился внезапному решению Ольги покинуть “Отель”. Рассчитанное на большие перегрузки, оснащенное убежи-щами, это здание являлось отличным убежищем, из которого, прак-тически не выходя, можно было пережить любые бомбардировки.
Уже несколько часов, как началась операция “Шторм в пус-тыне”. На Ирак были сброшены тысячи бомб и снарядов, и, как сообщало военное руководство, этот смертельный шторм будет продолжаться многие дни. Население Израиля готовилось к вой-не. Тем удивительнее было для Тейлора решение Ольги оста-вить “Отель” и вернуться на съемную квартиру в районе бедняков южного Тель-Авива.
— Прости меня, дорогой. Но я должна уйти…Я должна быть там.
— Но почему? Ты думаешь, там безопаснее, в этих скорлуп-ках из песка?
— Нет. Я так не думаю. Но я не могу их оставить в такой мо-мент.
— Кого это “их”? А меня, меня ты можешь оставить в “такой момент”?
— Поверь, мне не хочется расставаться с тобой… Но… Но и не вернуться я не могу!
— Да к кому ты должна вернуться, ведь твоя сестра с мужем живут в другом городе! У тебя есть еще кто-то близкий здесь?
— Понимаешь, я снимаю квартиру пополам с одной семьей…
— Так то семья, а ты — одна! Почему бы, нам не переждать опасность здесь?
— Потому что эта семья — это два несчастных старика. У них нет никого, кто позаботится о них.
— Это твои родственники?
— Нет… Но я не смогу сидеть здесь и знать, что они там одни, совершенно беспомощные, без знания языка, и вообще… Я не знаю, как это объяснить, но я должна быть с ними!
— Не понимаю!
— Я уверена, что они даже не подготовили загерметизиро-ванную комнату! Как не получили вовремя противогазы. Если бы не я так…
— Что они не подготовили?
— Ну, комнату - убежище от газов и вообще… Прости, Хар-вей. Но я должна успеть, пока ходят автобусы, ведь наступает суббота, — нежно поцеловав его на прощанье, она вышла.
Расталкивая публику, нагруженный несколькими огромными сумками, Харвей сбежал по лестнице “Отеля”. На шее у него мо-талась коробка с противогазом, больно ударяя в грудь. Он проры-вался сквозь озабоченную толпу, бежал мимо копошащихся с ап-паратурой тележурналистов и только у самой автобусной оста-новки догнал Ольгу.
Яффа.
Лиза бежала по искрящемуся снегу к Зимней канавке, а Осип, глотая снежинки, кричал и звал ее, чтобы остановить, объяснить, что “…абсорбция - как операция без наркоза! Надо немного потерпеть - и все будет «бесэдер!»”. Только круги по ледяной крошке ответили ему…
С грустью вспоминая сон, Осип уставился в январское окно. Все белым-бело от неистового солнечного света.
— Ты слышишь, Роза? Сегодня опять хамсин обещали. Се-редина января, а у НИХ - хамсин!
— Не у НИХ, Осип, а у НАС! У НИХ - сейчас Перестройка и ми-нус двадцать! Это у НАС - хамсин и конец Ультиматума!
— Ну и что? Это же не НАМ ультиматум!
— Осип! Так я вижу, что ты, таки, еще не а-б-с-о-р-б-и-р-о-в-а-л-с-я!
Неужели ты думаешь, что если Буш “даст в глаз” этому бан-диту, так он, этот хулиган, на нас не отыграется?! Этот антисемит!
— Пусть попробует!
— О! Посмотрите на этого героя! Мало он навоевался за свои семьдесят пять лет! Ты лучше спустись в лавку и купи лип-кой ленты.
— Что такое? Кроме хамсина, Хусейна, так еще и мухи?
— Да… Что старость делает с человеком!..
— Молодая нашлась!
— Вчера, что по радио говорили? Вот что: “Загерметизируй-те одну комнату. Для этого обтяните пленкой окна и двери. За-крепите пленку липкой лентой. По сигналу «Воздушная тревога!» - всем зайти в за-гер-ме-ти-зи-ро-ван-ную комнату и надеть про-ти-во-га-зы!”
— И что?
— И ждать!
— Чего ждать-то?!
— Пока не скажут: “Снять противогазы!” или “Отбой!”.
Обойдя ближайшие магазины, Осип не нашел липкой ленты. Зато запасся веткой бананов. Желтых.
Он протискивался сквозь узкие улочки, забитые стремящи-мися на Юг автомобилями.
“Мобилизация…” — подумал Осип и предложил свои услуги,
по защите страны, первому встречному полицейскому.
Окончательно запутавшись в клубке автомобилей, спешно покидающих Тель-Авив, полицейский пытался понять трепетную речь старика. Он сожалел о том, что с тех пор, как приехал из Марокко, так и не успел выучить русский язык. “Эта алия - это что-то особенное!” — подумал он, захлебываясь вонью отра-ботанных газов, смешанной с руганью водителей.
Потребовав от старика паспорт, он усадил его в машину с го-лубой мигалкой. Дико взвыв сиреной, машина, сжигая покрышки, рванулась прочь, оставляя за собой длинный шлейф пыли.
— Ну, что ты уже натворил, что тебя с милицией приводят, доцент? — Роза стоит на пороге комнаты, во главе отряда народ-ного ополчения: это приехала Ольга со своим другом.
Сдав новобранца с рук на руки, полицейский облегченно вздохнул и, был таков.
После недолгих разбирательств личное дело Осипа было закрыто, и они перешли к обсуждению насущного момента - под-готовка к газовой атаке, которую обещал жителям Тель-Авива президент государства Ирак.
Даже ребенку ясно, что этот построенный из песка и извести дом не выдержит прямого попадания ракеты или снаряда, как впрочем, и сильного ветра. Однако, за неимением другого убе-жища, они выполнили предписание Штаба Гражданской Обороны Израиля, превратив спальню Розы и Осипа в “загерметизирован-ное помещение и собрав в нее все необходимое, как им каза-лось, к длительной осаде.
Одежда, фонарики, документы, несколько буханок хлеба, ложки, консервы, вилки, телевизор, ножи, пипетки со специями, магнитофон, невесть откуда взявшийся примус, телефон, каст-рюльки, пледы, чашки, стаканы, мокрая простыня на двери, зубные щетки, полотенца, бутылки с питьевой водой и еще много всякой всячины загромоздило комнату, вплотную подступив к кроватям Розы и Осипа, рядом с которыми, прямо на оставшемся пятачке пола, Ольга и Харвей устроили спальные места для себя. Возле каждой подушки приготовили противогаз.
Ольга загерметизировала помещение, натянув с двух сторон на окна целлофановую пленку.
На мгновение она замерла у этого экрана, размывающего изо-бражение улицы и сделавшего схваченные белыми крестами стек-ла соседних домов миражом, кадром из какого-то старого кино.
“Прощай, не жалей…” — грохнул медью “Славянки” духовой оркестр. Жесткие зеленые лучи воинских колонн вонзились в площадь Белорусского вокзала, взорвав его полыханием кумача.
Сапоги, пилотки, гимнастерки, скрип новеньких портупей, фуражки смешались с пестротой платьев, косынок, платков, деревянными прикладами трехлинеек.
Встревоженные, постаревшие лица женщин; решимость, играющая желваками на лицах солдат; окрики команд и чекан-ный шаг батальонов. Тысячи, миллионы отчаянных взглядов, крики прощания, слезы, спешные объятия, торопливые поце-луи обреченных на долгое расставание людей. Бесконечные ленты теплушек, устремленные к смерти - и она, в безумном порыве рассекающая это море человеческого несчастья, что-бы сказать последнее “прощай” любимому.
С подоконника упала книга.
“Где я? Что я делаю? Зачем?”, — она хотела подняться, от-кинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину.
— Господи, прости мне все! — проговорила она, чувствуя невозможность борьбы.»
Ольга не отрывала взгляда от случайно раскрывшихся стра-ниц “Анны Каренины”. Перелистывая их, одну за другой, она об-нажала драму ее собственной души.
“И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-ни-будь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла”.
Ольга смотрит в пустые глазницы приближающейся войны без страха. Смерть, физическая смерть, не волнует, не страшит ее. Скорее наоборот - смерть, как ей кажется, могла бы освободить ее навсегда от унижения жизни, от горечи несбывшихся надежд.
Только любовь, неожиданная и страстная, поддерживает ее существование.
Она боится войны меньше, чем расставания с Харвеем. А война… Война отодвигает это расставание…
Как надолго: на день, на месяц, на год? - она не знает, но каждую минуту общения с ним, Ольга впитывает, превращая мгновения счастья в вечность…
По утрам, просыпаясь на его плече, Ольга не спешила от-крывать глаза.
Она тихо лежит, вслушиваясь в его ровное дыхание, прони-каясь запахом его тела, чтобы потом долго-долго помнить и ощу-щать его, когда любимого уже не будет рядом. Постепенно мысли и чувства ее наполняются заботами начинающегося дня. Она думает о том, как много он работает, как много хорошего он дела-ет для ее друзей, и неизбежно эти мысли приводят ее исстра-давшуюся душу к предстоящей разлуке. Со страхом она думает, что это утро может оказаться последним. Она прижимается к не-му сильнее, и сердце ее исходит в немом крике.
Из другой комнаты, они называют ее, “наша гостиная”, по-слышались смех и какие-то восклицания.
Рискуя свалиться, Харвей стоял под потолком. Он заклеивал стекла огромного, разделенного на квадраты окна с помощью бу-мажной ленты. Роза и Осип, затаив дыхание, следили за его работой, как за полетом акробата под куполом цирка.
— Почему все люди, в этом городе, наклеивают на окна бук-ву “Экс”? — негодовал хирург. — Взгляни, сколько “Экс” повсюду! А где же “Эс”, “И”, “Эл”, “Ей”?
— “Эл”, “Ей”? “Экс”? О чем ты говоришь? — не поняла Ольга.
— Ну, что? Нравится? — прыжком, под грохот рассыпавших-ся стульев, он оказался возле нее. — Хорошая работа?
— 3… замечательно... Н... неповторимо! — засмеялась де-вушка: он заклеил стекла не крест-накрест, а буквами, образуя слова “Love”, “Kiss”, “Sex”.
3.14. Израиль. Яффа.
Черная воронка сна замедлила свое вращение, останав-ливая праздничную карусель сновидений. Сознание неумолимо приближалось к поверхности утра.
Стремительный полет из глубины к свету закончился ощу-щением жаркого бедра Ольги, сквозь реальность которого про-ступали очертания собственного тела, еще скованного тонкой сетью дремоты.
Звуки настойчиво проникали под эфемерную оболочку ут-реннего счастья и среди них — один резкий, как молния, выбро-сил Харвея из сладкого забытья.
Еще мгновение, и оцепенение ночи осталось далеко позади загерметизированной комнаты. Заспанные, почти не одетые, они с Ольгой встретили удивленные взгляды Розы и Осипа. Надрыв-ный звук просверливал стены и только сейчас прояснил созна-
ние: да это же разрывался телефон!
— Оля, это Вас, — улыбнулась старушка.
Кутаясь, в наброшенную на плечи простыню, Ольга берет те-лефонную трубку. Никто не заметил тени, пробежавшей по ее ли-цу и притаившейся в горькой складке у рта. Она молча слушала кого-то и, неожиданно бросив трубку, выбежала из комнаты.
Следуя за ней, Харвей нашел ее на постели. Она плакала, закрыв лицо руками, и слезы, просачиваясь между пальцами, ка-пали на подушку.
— Олга, Ола! — он пытался ласково отвести ее руки от лица, но она не поддавалась. — Что, что случилось? Что? Почему ты плачешь?!
— Оставь, пожалуйста, меня одну... Ну, пожалуйста...
Он вышел в кухню, где в тягостном молчании застыли Роза и Осип.
— Цай? Да? — чтобы что-то сказать, спросил Харвей и щел-кнул клавишей электрочайника.
Вскоре Ольга появилась в дверях, одетая для деловой встречи.
— Ты уходишь?! В пять утра?! — Харвей застыл с недопитой чашкой чая.
— Прости, дорогой... Но мне надо... Я должна... Это не-надолго... Я, я скоро вернусь...
— Могу я проводить тебя?! — он, наконец, избавился от чашки.
— Нет, не надо. Я сама... Я все сделаю сама! — и она стре-мительно вышла.
Он увидел ее пышные волосы в стоящем у светофора такси. Харвей побежал к машине, но в этот момент зажегся зеленый свет и такси рванулось с места, как укушенное. Сердце бешено колоти-лось, он бежал следом за машиной. Тесные улочки старого города с их бесчисленными светофорами оставляли ему шанс, догнать ма-шину.
Он уже почти коснулся дверцы, когда простая и неожиданная мысль остановила его: “Какое право я имею вторгаться туда, куда меня не просят?!”
В эту же секунду такси снова рванулось с места, а другое, сзади, чуть было не опрокинуло Харвея. Повинуясь азарту по-гони, он, не обращая внимания на красноречивый жест таксиста, вертящего своим указательным пальцем у виска, плюхнулся в машину, на ходу крикнув:
— Следуй за тем такси, что впереди!!! — и хлопнул дверью так, что таксист, поперхнувшись очередным ругательством, рва-нул с места.
Светало. Пустынными улицами, они неслись прочь из горо-да, оставляя розовым волнам зари биться о серые, утомленные бессонной ночью, стены домов.
Вскоре такси оказались в одном из дорогих районов север-ного Тель-Авива.
Изысканная архитектура суперсовременных зданий… Мяг-кая зелень газонов, шелест фонтанов, розовеющая девствен-ность предрассветного неба - эта идиллическая и пахнущая боль-шими деньгами картина резко контрастировала с нищетой грязного Яффо.
После ночи, которую они вчетвером провели в загерметизи-рованной комнате… После ночи, изнасилованной криком сирен, воем пролетающих над головой ракет, судорогами близких взры-вов, страхом и слезами отчаяния, война - огненный “Шторм в пустыне”, вдруг показалась Харвею не смертельной опасностью, подстерегающей у порога, а нелепой выдумкой телевизионщиков.
Такси, в котором была Ольга, остановилось возле небольшо-го дома, скорее коттеджа, утопающего в живой изгороди растений.
Остановившись поодаль, Харвей из окна своего такси ви-дел, как Ольга вошла в этот дом, скорее коттедж, утопающий, в живой изгороди растений...
Он расплатился с водителем и отпустил такси.
Изо всех сил разыгрывая беспечного прохожего, как бы, гу-ляя (это в начале-то шестого утра!), хирург приблизился к дому. Увлеченный погоней, “сыщик” не заметил двух мужчин, вышед-ших из стоящей неподалеку машины.
Обойдя коттедж несколько раз, ругая самого себя за несдер-жанность и нахальство, он пытался заглянуть внутрь, но ему это не удалось: окна были плотно закрыты, а стальная, внушительных размеров дверь не оставляла никаких надежд на малейшую щель.
— Черт побери, здесь даже нет замочной скваж… — хотел он высказать свою досаду, но неожиданный удар в челюсть нокаутировал его.
Израиль. Рамат-Авив.
В голове чудовищным колоколом забилось лающим немец-ким акцентом: “Найти их всех, прикончить быстрее!”
Земля разверзлась, выбрасывая высоко в небо столб огня и камней. Черный дым, подсвеченный алыми языками пожара, поднимался над разбомбленной деревней. А колокол все звенел и звенел, подавляя своим набатом разорванные в крике челове-ческие лица...
“Мы свободны, Стивен... Мы свободны!” — простонал Хар-вей, расплавляясь в котле атаки…
— Эй, Хаим! Плесни-ка на него холодненьким! — обрадо-вался один из мужчин.
— Сейчас я его приведу в чувство, — ответил Хаим, с удо-вольствием выливая стакан ледяной воды на лицо Харвея.
Услышав ивритскую речь и приняв холодный душ, он нашел себя в стоматологическом кресле. Вспыхнувший свет галогенной лампы заставил сощуриться.
— Где я? — голова гудела, как треснувший колокол, сказы-валась ливанская контузия.
— Адон пришел к нам, наверное, лечить зубки? — снова об-ратились к нему на иврите.
— Извините?
— Вот я и смотрю какой зуб тебе мешает? — перед ним, с бормашиной на изготовку маячил субъект в мятой футболке. Между краем его футболки и резинкой трусов мужественно выпе-ралось волосатое брюхо.
Взгляд Харвея скользнул вверх по массивным цепям из ду-того золота и встретился с туманным взором красных, заплывших жиром, глазок.
— Извините, я не говорю на иврите… Вы говорите по-английски?
— О, да-да! Я говорить Англия! Очень хорошо говорить Анг-лия и понимать!
— Где я?
— Ты есть приходить дантиста госпиталь исправить зубы!
— Но у меня не болят зубы... Мне… Мне не надо к дантисту!
— Ты ехать такси дантист, госпиталь. Смотри дантиста, гос-питаль, — гевер исраэли обвел обстановку широким жестом.
— Но...
— Я тебя не ходить такси здесь ты приходить!
— Я хочу уйти...
— О’кей! Уйти! Дай доллары уходить, уходить!
— Но я же не...
— Ты есть понимать английский не хорошо?! — угрожающе придвинулось пузо.
— Сколько?
— Пять, сотня!
— Но у меня нет денег!
— Что это есть, ну? — ухмыляясь и жонглируя кредитной карточкой (из бумажника Харвея!), подошел другой хавер ис-раэли. От него дохнуло кислым.
— Хорошо. Я заплачу.
Пузатый манипулировал прессом и квитанциями с профес-сионализмом торговца, оформляя платеж. Пряча квитанцию в карман, уже у самого выхода, Харвей услышал возбужденный го-лос Ольги. Она говорила что-то на иврите...
Он резко обернулся, но по выражению встретивших его лос-нящихся “лиц”, понял, что ему лучше уйти.
В ту же секунду распахнулась другая дверь и появилась Ольга, которую галантно вел под руку, изысканно одетый мужчина. Муж-чина преклонных лет. Его горбоносый профиль и седые волосы вы-звали ассоциации с портретом Паганини, но в другой руке он держал (не менее элегантно чем даму!), нет, не скрипку, а вонючую сигару.
— Ты здесь! — воскликнула пораженная Ольга. — Зачем ты пришел?!
— Я… я, — Харвей не знал, что ответить.
— Молодой человек, все очень просто, — английский язык ее спутника менее безупречен, чем его костюм.
Он сделал приглашающий жест, Харвей и Ольга прошли в дру-гую комнату. Комната оказалась тоже, стоматологическим кабинетом.
— Извините за скромный прием, — заявил лже-Паганини, — но Вы - неожиданный гость! Хотя и наш клиент. Бывший, клиент!
— Не понимаю...
— Да, Ольга работает в моей фирме “по сопровождению”. Ваш договор с нами истек еще неделю назад, и, поскольку у Оль-ги есть другая работа, Вам придется оставить ее в покое!
— Но я не хочу, не хочу! — разрыдалась Ольга.
— Попрощайся с клиентом, а потом мы с тобой поговорим, — угрожающе прошипел на иврите старик.
— Послушайте, Вы! Я заплачу еще! Сколько там?! — взор-вался хирург.
— Нет! Я уже обещал ее, другому господину!
— Я не буду продавать свое тело, мерзавец! — закричала Ольга и замахнулась в пощечине. Однако джентльмен обладал реакцией теннисиста, перехватил ее руку на лету, сжал ее и при-
тянул Ольгу к себе, рыча ей в лицо:
— Ты будешь работать на меня столько, сколько я захочу, грязная русская шлюха! Ты должна мне столько денег, что бу-дешь до конца своих дней тереться о половые члены, ты поня-ла, тварь?!
Джентльмен еще не закончил своей речи, а кулак Харвея уже летит в тонкое лицо интеллигента. Удар оказался настолько силен, что не успевший выпустить Ольгу старик вместе с девуш-кой отлетел на несколько метров и опрокинулся в стоматологи-ческое кресло. Ольга вскочила и, схватив попавшийся под руку графин с какой-то жидкостью, со всего размаха ударила “джен-тльмена” по голове.
На звук борьбы и бьющихся стекол, ворвались “охранники”. Но Харвей уже был готов к встрече: журнальный столик красного дерева полетел к ним в ноги.
— Харвей! — истерически закричала Ольга.
Он обернулся. Удерживая пистолет двумя трясущимися ру-ками, “джентльмен” приближался к нему. Волосы его, оказав-шиеся париком, сползли набекрень, обнажив блестящую лысину.
— А сейчас я вызову полицию! Вам обоим - крышка, мерзав-цы! Нападение на частную клинику, с целью ограбления! — ста-рик орал, не обращая внимания на струйку крови, сочащуюся из ссадины на его голове.
Действуя автоматически, Харвей обрушился на него всем те-лом, а подскочившая Ольга выхватила игрушечный пистолет из ослабевших рук.
Они связали его проводами и шлангами бормашины, затем тоже самое проделали с двумя другими типами.
— О каких деньгах говорил этот подонок, Ола?
— Все началось со ссуды
— Со ссуды?
— Да. Это случилось вскоре после моего приезда в Израиль. У меня кончились деньги. Работы нет, пособия по безработице нет, денег из “корзины”...
— Из “корзины”? Какой “корзины”?!
— Ну, так называют здесь набор пособий от государства для вновь прибывших… Для ОЛИМ. Денег, из этой “корзины”, не хва-тает на еду и на общественный транспорт! А тут - надо платить за съем квартиры 450 долларов в месяц!
— Эта дыра, в которой вы живете с Розой и Осипом, стоит 450 долларов в месяц?!
— Нет. Сейчас с Розой и Осипом я живу на другой квартире. Мы платим за две семьи 600 долларов в месяц, то есть это, ко-нечно, дешевле, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Как это - зарплату платят в шекелях, а за квартиру берут в долларах?!
— Мы этого тоже не понимаем. Цены на предметы первой не-обходимости, скажем на жилье, на автомобили, холодильники, кон-диционеры, почему-то “привязаны”, как говорят израильтяне, к бир-жевой стоимости доллара… А вот зарплата… Или пособия… вооб-ще не понятно к чему привязаны - они никогда не повышаются...
— Но куда же девается наша, американская многомилли-ардная помощь этой стране?
— Тогда я жила в однокомнатной квартирке на крыше и должна была заплатить за полгода вперед. Умножь 450 на 6 и получишь сколько? 2700 долларов! Где ж мне было взять такие деньги?! А тут, - она с ненавистью посмотрела на барахтающе-гося в путах пожилого господина, — это дерьмо со своим объяв-лением: “Ссуды новым репатриантам на льготных условиях”.
“Это дерьмо” что-то мычало и дергалось.
— Заткнись, ублюдок, пока я не просверлил твою башку этой штукой! — рявкнул Харвей, подскочив к бесформенной массе, ко-торая пять минут назад была эталоном изысканности. Хирург включил противно завизжавшую бормашину.
— Не трогай его! Я все равно в его лапах, мне некуда деться! — Ольга вновь зарыдала.
— Но почему?! Что было дальше?!
— Дальше? Дальше я пришла по указанному адресу. Как ви-дишь, здесь все очень солидно и красиво. Этот сказал, что хо-чет помогать новым репатриантам. Что у него есть деньги, и он может дать в долг.
— На каких же условиях?
— Три тысячи без процентов, а свыше… два процента годовых.
— Н-да, неплохо. И что же?
— Но в качестве гарантии он уговаривает своих клиентов подписать страховочный чек. Естественно, многие подписывали, не понимая, что это за документ. А там на иврите написано… написано не цифрами, а буквами, что я одолжила у него, то есть взяла взаймы “…сто тысяч долларов и обязуюсь их вернуть в течение пяти лет….”
— Сука! — воскликнул Харвей, пнув ногой “это дерьмо”.
— Но в тот день, когда он дал мне семь тысяч шекелей, я бы-ла так счастлива, что не думала ни о чем. Я рассчиталась за квартиру, послала немного денег маме... Потом нашла неболь-шую работу: делала переводы из английских газет для одной здешней русскоязычной газетенки…
— В общем, почти через год я собрала деньги, те самые семь тысяч шекелей. Я пришла к нему чтобы отдать долг… А он...
В это время в углу заворочались подручные. Харвею потре-бовалось несколько ударов ногами, чтобы вернуть их в нирвану.
— Дальше! — сказал он жестким тоном.
— Он предложил пойти с ним в ресторан, обмыть нашу сдел-ку. Я согласилась, дура! Но ты же видишь, он довольно инте-ресный. Мне даже не могло прийти в голову… — она вновь зарыдала, закрывая лицо руками.
Харвею потребовалось некоторое время, чтобы успокоить ее.
— Словом, — напившись воды, всхлипывая, продолжала Ольга, — после ресторана он пригласил меня к себе… Как он сказал “попить кофе”. Конечно, я подозревала... что кончится все это в постели... Когда больше года без мужчины... Я надеялась что, в его возрасте все сведется к невинным ласкам, а он... Он просто какой-то шизофреник!.. Вначале он заставил меня зани-маться с ним оральным сексом! Это было мучительно долго - он все не кончал, что я только не делала!
— Тогда он принялся совать свою сигару, толстенную такую, настоящую гаванскую сигару, мне в… Ну, понимаешь… В меня… При этом он говорил, что “…иммигранты из Советского Союза, ни-чего в сексе не понимают!” Я ответила, что с сигарой это и не секс, а просто гадость, а он сказал, что наоборот - совать сигару во вла-гал… это большой шик, очень модно… Особенно в Америке…
— Да…Я что-то слышал, хотя сам никогда не пробовал…
— Ну, вот, а он, вынул эту сигару и принялся обсасывать ее мокрый конец…
— Но почему ты не ушла сразу, если тебе было неприятно?
— Потому, что он все не отдавал расписку… Ведь я тогда еще не знала…
— Но ты хоть потребовала ее пока он курил сигару?
— Да, конечно. Он сказал, что вот только оденет… Он на-дел... — она вновь залилась слезами.
— Что он надел?
— Он одел роликовые коньки и заставил меня, избивая плет-кой, возить его по комнате!
— Возить по комнате?! На коньках?!
— Да! Я держала его за член и так возила по комнатам всю ночь!
— Но ты же могла убежать?!
— Нет. Он все закрыл, и потом - эти два кретина, его телохра-нители… Они ходили следом и хлопали в ладоши!
Утром он отпустил меня, предварительно вручив фотокопию расписки. Он сказал, чтобы я внимательно ее прочитала и чтобы я знала, что оригинал находится у его адвоката. То есть, если я буду жаловаться, то он посадит меня в тюрьму! С тех пор моя жизнь превратилась в кошмар.
— Но как ты стала работать на него?
— Однажды, когда я опять была без работы, он нашел меня и обещал отдать расписку, если я поработаю на него. По “сопро-вождению”.
Харвей одним рывком поднял “это дерьмо” и воткнул его в кресло. Так же молча, он освободил его от веревок - всего одно-го удара в пах было достаточно, что бы старик понял: убежать не получиться.
Харвей привязал его руки к подлокотникам кресла, а ноги к нижней подставке. Со столика, где был разложен стерильный, си-яющий хромом стоматологический инструмент, хирург выбрал длинные ножницы, пинцет, зажим. Присев на табурет, с невозму-тимым видом принялся разрезать модные брюки по линии ши-ринки. В образовавшемся просвете показались трусы немыслимо яркой расцветки. Харвей разрезал и их. “Джентльмен” задер-гался, завертелся, но провода и шланги держали его крепко.
— Что ты собираешься делать?! — воскликнула Ольга, от-прянув к стене.
— Взять автограф! — лучезарно улыбнулся Харвей.
С невозмутимым видом он поднес к глазам “этого дерьма” сверкающий зажим и, слегка подразнив, молниеносно защелк-нул его в самом основании члена.
— Посиди так, пока я подыщу подходящий скальпель! — Хар-вей небрежно смахнул капли пота с лысины авантюриста. “Джен-тльмен” умоляюще замотал головой, задыхаясь с кляпом во рту.
Совершив небольшую экскурсию по ящичкам кабинета, Хар-вей вернулся к пациенту:
— Итак, сэр, — величественно молвил он, поигрывая отнюдь не театральным скальпелем, — сейчас Вы напишите расписку в
том, что получили от госпожи Олги… Нет, от меня, Харвея Тейло-ра, в счет уплаты долга госпожи Олги, сколько, Олга?!
— Сто тысяч, долларов... — оцепенев от ужаса, прошептала Ольга.
— Да. Получил от меня в счет уплаты долга госпожи Олги сто тысяч долларов. И, кроме того, полмиллиона долларов от меня, скажем на новую клинику, согласен?! — и он пощекотал уже по-синевшего червячка холодным металлом. “Это дерьмо” задер-гался, всем своим видом выражая согласие.
— Отлично! — Харвей принялся, было, отвязывать руки старика.
— Да, да! Развяжи его - он на иврите напишет такую распис-ку, что ни один судья не поймет, кто кому должен! — воскликнула девушка.
— Ты права. Я напишу сам. Этот только подпишет. Как его зовут?
— Ицхак Осехара. И не забудь вписать этот номер! — Ольга, преодолев отвращение, вытащила из “джентльменского” пиджа-ка удостоверение личности.
Хирург подошел к стоящему на соседнем столе компьютеру, и спустя несколько минут из принтера поползла бумажная лента.
Освободив правую руку джентльмена, он сунул ему ручку, и тот подписал двадцать или тридцать копий документа.
Уже в дверях молодые люди услышали жалобные причи-тания и старческие угрозы:
— Я вас посажу! У меня друг — посол Египта! Я немедленно звоню Министру!
Рассмеявшись, Ольга с Харвеем выбежали на улицу и, пой-мав такси, поехали домой.
3.15. США. Хоуплесхиллз, штат Мэрилэнд. 06 часов 23 минуты 27 секунд.
Джон Блэк, вынырнув из межгрудья Силесты Франчески, довольно облизнулся. Такой восхитительной женщины ему еще не приходилось видеть в своей холостяцкой постели.
Отрыгнув вечеринкой, Джон кряхтя пополз к холодильнику. Он сильно удивился, когда через предрассветную серость окна увидел вспорхнувшее с крыши соседнего дома существо. Решив, что это первые симптомы белой горячки, Джон Блэк хлебнул ле-дяного пива и зарылся в манящий пушок его новой подруги.
Яффа.
Ванная комната, вкруговую облицованная желтым кафелем, являлась самым роскошным местом, в съемной квартире, за ко-торую Ольга, Роза и Осип платили больше, чем могли зарабо-тать. Вспоминая армейские будни, Осип шутил, что в таком бла-гоустроенном помещении можно “обеспечить помыв большого количества личного состава, одновременно!”.
В самом деле: посреди этой большой и сияющей комнаты, прямо под огромным (во весь потолок!), окном-витражом, стояла, опираясь на львиные лапы допотопная, огромных размеров (как маленький бассейн!), чугунная ванна. Здесь же было два раз-дельных душа, станции бидэ - тоже две, множество выступаю-щих из стен мыльниц, вешалок, каких-то скоб и подлокотников.
Чтобы согреть этот Дворец Гигеи, сюда втаскивали газовый обогреватель, любовно называемый “бомба”.
“Бомбу” новым съемщикам подарил старик, хозяин кварти-ры. Он часто приходит к ним, проверяет состояние своей собст-венности и, подолгу глядя немигающими глазами в синее пламя «бомбы», вспоминает первые годы в молодом, только что обра-зовавшемся, еврейском государстве:
— А! Что у нас было? — Ничего у нас не было! Жили в палат-ках и охраняли себя от диких арабов и бедуинов. Ты понимаешь, Осип? В дождь и холод, голодные, в палатках?! Но мы верили!
Осип понимает его очень хорошо, проведя в сражениях двух ми-ровых войн и одной гражданской войны большую часть своей жизни.
— А вы? — продолжал хозяин. — Понимаешь, приехали на готовенькое?! Разные льготы требуете!
Осип больше не спорит с ним. Не доказывает, как пытался в первые месяцы, что и он, и его поколение тоже верили в мечту… И кровь свою они проливали, ради этой красивой мечты… А она (что ж с мечты-то, требовать?) мечтой и осталась: далекая, недо-сягаемая… Украденная, изнасилованная лжецами и убийцами.
Осип больше не спорит с хозяином, не спорит с ним… Ведь это бесполезно: старик-хозяин глух. Что бы ему не говорили, только себя и свои беды он видит в синем пламени “бомбы”.
Эта ванная комната оказалась тем местом, где Ольга и Харвей могли отдаться свободе любви, не боясь побеспокоить стариков, не сдерживая себя, своих эмоций, как школьники в кинотеатре.
В сухом жаре “бомбы” они долго ласкали друг друга, тесно прижавшись мокрыми телами. Струя воды из старинного душа не
разъединяла, а наоборот - обволакивала их драгоценной скорлу-пой, падая и взлетая вместе с падениями и взлетами их чувств, рассыпаясь на стоны, вскрики и мириады сверкающих в сине-фи-олетовом отсвете “бомбы” брызг.
Теплый “Шерри” зажег неторопливую беседу, неожиданно перешедшую в спор о достоинствах и недостатках последнего ки-нофильма, когда у входной двери кто-то позвонил.
Израиль. Тель-Авив. Север.
Ури, Директор Североамериканского Отделения Организации, прилетел утренним рейсом из Нью-Йорка в Тель-Авив. Его вызвали для участия в экстренном совещании командования LAKAM.
Вылетая из Нью-Йорка, Ури сожалел о том, что не может взять с собой в полет кого-нибудь из сотрудников, например аген-та Гимел или агента Саша. Бюджет Организации не предполагает излишних расходов! А жаль… Ведь во время многочасового пе-релета в обществе одной из очаровательных сотрудниц, Дирек-тор мог бы расслабиться, что столь необходимо перед принятием ответственных решений.
Совещание заняло пятнадцать минут. В два раза больше времени понадобилось Ури, чтобы на автомобиле с воющей си-реной и голубой мигалкой преодолеть несколько километров, разделяющих аэропорт и учебную военную базу.
На севере Тель-Авива, на одной из учебных военных баз, в одном из секретных бункеров разместилось Командование Орга-низации. На оперативке заведующий Биологическим Отделом ГПУ Организации доложил, что ДНК волос, найденных в секрет-ной лаборатории Тейлора и ДНК агента “Цафта” - суть одна и та же ДНК. На основании этого факта, Командование приняло реше-ние об аресте, “но без лишнего шума!”, о тайном аресте знамени-того хирурга Харвея Тейлора. Операцию, по его задержанию, на-звали “Меркава”.
Руководить ею поручили Ури, Директору Североамерикан-ского Отделения, который вообще-то был от этого не в восторге: он все еще сожалел о том, что не мог взять с собой в полет кого-нибудь из сотрудников, например агента Гимел или агента Саша.
Недолго задерживаясь на воспоминаниях о прощальном ужи-не, устроенном на принадлежащей Организации яхте “Агава” под видом экскурсии вокруг острова Манхэттен, Директор немед-ленно после обеда приступил к формированию группы захвата.
С момента своего освобождения Тейлор находился под тай-ным и неусыпным контролем Отделения по Борьбе с Арабским Террором (ОБАТ) Службы Безопасности.
Агенты, днем и ночью следившие за американцем, проник-лись к нему благодарностью: четко организованный график, по которому он жил, работал и любил этот молодой человек, не до-ставлял им особых хлопот со слежкой. Группа слежения могла потерять “объект” на несколько часов, так как ее члены уверены в том, что “вычислить” его местопребывание не составит особого труда. Кроме того, это было совершенно очевидно, никакие тер-рористические организации не ставили своей задачей прове-дение каких-либо акций против “объекта”. Тем сильнее было удивление начальника ОБАТ СБ, когда специальным распоря-жением Командования надзор за объектом немедленно пере-дали агентам Организации. Получив исчерпывающие подробнос-ти поведения “объекта”, его привычки и наиболее часто посещае-мые места, секретные сотрудники Организации повели объект, не позволяя себе оторваться от него ни на один лишний метр, ни на одну минуту.
Из рассказов Ника Тейлор узнал о тысячах рабов, томящихся в зинданах Узбекистана. Именно из такой средневековой тюрь-мы, расположенной в подземелье одного из медресе, вытащил подростка генерало-врач. Этого странного человека, одетого то в генеральский мундир, то в шоферскую робу, а то и в белый халат, одинаково боялись заключенные и их тюремщики-мафиози. Из уст в уста предавался рассказ о том, что этот Главный врач-па-тологоанатом Внутренних Войск занимает по совместительству большой пост в КГБ, чуть ли не в звании генерала этой Органи-зации. Говорили, что его подразделение проводит тайные опыты на живых людях и трупах. Конечно, никто не знал подробностей, но как только в зиндан поступали новенькие - тут же появлялся генерало-врач. Он забирал некоторых с собой, и они либо не воз-вращались, либо умирали вскоре после возвращения. Ужасные шрамы на телах рабов, побывавших в “больнице” Организации, наполняли страхом сердца обреченных.
Ника он забрал силой, переругавшись с охранниками до дра-ки, когда последним аргументом в его доказательствах оказалась граната типа “лимонка”. Добавив к ней несколько сотенных бума-жек, генерал- врач получил добро на вывоз Ника. Парню связали руки и завязали глаза.
— Я помню, — рассказывал Ник, сидя с американцем в кафе на улице Бэн Йохуда, — как “газик”, в котором он меня увозил из тюрьмы, долго швыряло по проселку. Наконец машина оказалась на шоссе и вскоре остановилась. Генерал, вытолкнул меня из ма-шины, я даже упал в грязь, но тут же почувствовал на своих свя-занных запястьях холод ножа, и веревки мгновенно упали. Мне сунули что-то в карман… Мне было очень страшно тогда… Я еще долго лежал, боясь шевельнуться, когда его машина уехала. Решившись встать, я сорвал повязку с глаз и обнаружил себя на железнодорожной станции “Ургенч-Главная”. С толстенной пач-кой денег в кармане. Я взглянул на дорогу: там еще можно было различить клубящееся облако пыли за уносящимся вдаль авто-мобилем. Так я оказался на свободе…. Я купил билет до Таш-кента, поел и несколькими часами позже уснул на белоснежных простынях купейного вагона!»
Эти рассказы убедили Харвея в том, что если бы ему уда-лось наладить деловые отношения с хозяевами этих рабов, то проблему источника донорских органов для его операций можно было бы считать решенной.
Но как познакомиться с такими людьми, как убедить их в ре-альности его предложения, в высокой прибыльности предла-гаемой им сделки - он не знал. Не помогли и многие часы, про-веденные им в размышлениях и разработках всевозможных пла-нов. Поэтому сообщение Ника о том, что он встретил на рынке в Иерусалиме того самого генерало-врача, взбудоражило Харвея не меньше, чем самого Ника.
Все складывалось, как нельзя лучше - сообразительный Ник запасся телефоном этого человека. На элегантной визитке зна-чился на английском и иврите: “Юсуп Каримов. Доктор медицины”.
Тэйлор позвонил. И получил отказ. Жесткий, менее всего ожидаемый от провинциального генерало-врача. Целый месяц почти ежедневных звонков понадобился знаменитому хирургу, чтобы добиться личной встречи с загадочной личностью! Нако-нец, Каримов согласился. Они договорились о встрече в одной из кофеен старого Иерусалима, у Сионских Ворот.
Никанор быстро шел по пустынным улочкам Яффы, предвку-шая сытный ужин и, возможно, какие-нибудь деньги. Он направ-лялся к дому, в котором жила мамина подруга, Ольга, в компании каких-то стариков и со своим любовником-американцем.
Эхо никаноровых шагов отражалось от ветхих стен, разла-мывая воцарившуюся тут было тишину.
Улочки, суетливые днем и ночью, здесь, к услугам мелкого люда. На верхних этажах, что над складами, кожевенными и жес-тяными мастерскими, работают дешевые проститутки, сбывается краденное, контрабандное, продаются наркотики, дымится угар азартных игр, а для клиентов побогаче - раскрывают свои двери бесчисленные бары, ресторанчики и массажные кабинеты. Сей-час из-за Чрезвычайного Положения эти улочки и переулки без-людны. Они безразлично демонстрировали Нику свою обшарпан-ную, жалкую наготу. Неожиданно в эхо его шагов вплелась скрипка. Безразличный к классической музыке Ник замирает: лег-кая, удивительная и такая живая в этом скопище мертвого камня и бездонного, черного неба мелодия заставляет его остановить-ся, прислушаться…
Ему показалось, что из автомашины, ну да из той, белой, что стоит у дома Ольги, высунулся и тут же исчез длинный ствол фото-объектива. Это мимолетное явление вызвало в памяти Ника цепь, казалось бы, не связанных, не обративших на себя его внимания прежде картинок: бомж, дремлющий на скамейке; две девицы, о чем-то оживленно спорившие; парочка, которая буквально кину-лась в объятия друг друга, как только Ник оказался в их поле зре-ния; красная машина, водитель которой выбрал именно улицу Ольги для того, чтобы почитать газету; “Жук” за углом и двое горил-лоподобных в нем, разглядывающих облезлые стены и, наконец - эта белая, как голая невеста, машина, из которой, Ник чувствует это всей своей вздыбившейся кожей, его сфотографировали.
Нику стало не по себе — “легавые зависли на хвосте!” Ви-димо, давно. “Но почему?! Может - показалось?” Не заходя в нужный дом, он прошел дальше. Туда, где усыпанные разлагаю-щимся мусором переулки сходятся к полицейскому участку. Ник ворошил свое израильское существование, но кроме двух-трех драк с сабрами за ним ничего нет.
Он идет, пытаясь спиной уловить происходящее сзади. Резко повернулся. Ничто на улице, возле дома Ольги, не изменилось. В сотый заход вокруг дома пошли девчушки-хохотушки, матовеют бока запыленных автомобилей, вот только парочка перестала целоваться. “Наверное, слюни кончились”, — подумал Ник. Если это и слежка, то, во всяком случае, не за мной. Повеселев и вспомнив об ужине, парень бодрым шагом на-правился в Ольгин дом.
Бездомный, дрыхнущий на облупленной скамье, поднял го-лову и, вытащив из-под нее радиотелефон, что-то буркнул в него. Белая машина, как бы в ответ ему, моргнула фарами.
— Подобного я прежде не видела.
— Вау! Ты не видела “Девять с половиной”?! Ты не видела эту звезду голой?!
— Имя-то знакомое, но фильма не видела, а что? Вау! — Хар-вей вынырнул из пены, чтобы поцеловать Ольгу. — Действительно, что тебе до какой-то там артистки! Ты - в тысячу раз лучше!
— Но, дорогой, я не совсем понимаю героя, в этом кинофиль-ме… Что он хотел сказать, когда послал свою девушку в постель к другому, да еще наблюдал за всем происходящим?
— Видишь ли, дорогая… — хирург не договорил, так как во входную дверь постучали.
— Это, наверное, Ник. Мы ведь собирались сегодня поужи-нать вместе, — Ольга поднялась из ванны, а Харвей любовался ее телом, по которому, играя всеми цветами радуги, сползали одуванчики мыльной пены.
— Потрясающая картина... Боттичелли... “Рождение Венеры”! — воскликнул он.
— Не Венеры, а Ольги! — рассмеялась она и, надев халат, вышла.
Возбужденный своим открытием, Ник прямо с порога сообщает:
— А за этим домом следят!
— Иракцы, что ли?! — пошутила Ольга.
— Нет. Наши, собственные! Легавые.
— А, наверное, опять вылавливают торговцев наркотиками, — она достает из серванта посуду и принимается сервировать стол. — Неделю назад, тут двоих забрали. Ну, знаешь, этих двух: не поймешь, женщины они или мужчины.
— Может и за наркомами. Но больно уж много легавых, еще и с фотоаппаратом!
— Чем так возбужден Ник? — вошел Харвей.
— Он говорит, что за нашим домом следят.
— Следят?
— Полиция.
Что-то екнуло и оборвалось в душе Харвея. Какое-то смутное беспокойство, предчувствие охватило его, потеснив упоение любви.
Через узкие щели в прикрытых жалюзях он рассматривал улицу и внимательно слушал рассказ Ника.
— Это следят за мной... — проговорил он, вспомнив Ави и то, что не выполнил его просьбу — не связался по телефону с изра-ильской разведкой.
— Почему это, за тобой? — не удивилась, а скорее пошутила Ольга, выходя из комнаты на кухню.
— О, как это пахнет! Что это? — воскликнул Ник, когда она воз-вратилась с большим, керамическим (Харвей не видел раньше ни-чего подобного: нечто вроде глиняного горшка для цветов!), сосудом.
— Сюрприз! — улыбнулась Ольга, с осторожностью водружая горячий керамический гигант в центр стола. Тейлор не устоял и заглянул внутрь горшка. В нем под золотящейся горкой жареного лука, издавая аппетитный аромат, томилось что-то вкусное. Ник тоже заглянул.
— Ура! Вареники! — закричал Ник и придвинулся к столу. — С картошкой!
— И с грибами! Так почему должны следить за тобой, Хар-вей? Это только у нас, в СССР, следили за каждым иностранцем! А Израиль - свободная страна!
— Ну, если свободная… Так что же мешает следить за мной? — пробует шутить Харвей, но нарастающие удары какого-то внут-реннего метронома не позволили ему улыбнуться.
— Ник, подожди! Во-первых, еще нет Розы и Осипа, а без них мы не будем есть. Во-вторых, возьми, пожалуйста, в холодиль-нике бутылочку сухого вина и открой ее. Да и рюмки прихвати из кухни!
— Так ведь, — глотая слюнки, взмолился Ник, — остынут!
— Не остынут, не беспокойся. Только с огня!
— А хотите повеселиться? — неожиданно предложил Харвей.
— Да!
— Конечно!
— Ты, Ник, стань у окна в кухне, а ты, Олга, здесь.
— А ты пока съешь все вареники?!
— Нет. Я выйду прогуляться, а вы посмотрите, может, это действительно следят за мной.
— Я тебя таким никогда не видела, дорогой. Что ты так волнуешься?
— Можно, я тебе после прогулки, кое-что расскажу?
— Ладно. Только, пожалуйста, уходи недолго, а то сейчас Роза с Осипом придут.
Луна не соблюдает Чрезвычайного Положения, заливая яр-ким светом безлюдные улицы. В ее свете выпуклились, обостри-лись причуды израильских архитекторов: дом, построенный в ви-де огромного утюга, угрюмо навис над тремя переулками, кото-рые ручейками впадают в другие улицы, образуя сеть узеньких каналов-дорог.
Ольга видит, как Харвей вышел из дома, постоял немного и, не спеша, пошел в сторону моря. Он дошел до угла дома-”утюга” и Ольга, не заметив ничего подозрительного, уже собралась отойти от окна, когда, не зажигая фар, от дальнего тротуара отде-лился и поплыл автомобиль. Поравнявшись со скамейкой, на ко-торой (Ольга увидела это только сейчас!) кто-то лежал, авто-мобиль остановился. “Кто-то” со скамейки поднялся, пошушу-кался с водителем и, крадучись, пошел следом за Харвеем.
Ольга не была уверена, но как ей показалось, с другой сторо-ны улицы моргнули фары другого автомобиля. “Чертовщина ка-кая-то!” — подумала девушка. В это время из кухни закричал Ник:
— Сюда, скорее сюда!
Харвей шел через пустырь, а за ним, это было отлично вид-но с высоты, по разным улицам двигались несколько автомоби-лей. Не считая сутулой фигуры, тенью скользящей в лунном свете.
Чтобы не волновать (и без того, сдавших за время войны) стариков Ольга, Харвей и Ник за маской веселья спрятали ох-ватившее их волнение.
После ужина, когда они остались втроем, Харвей рассказал не-сколько эпизодов, связанных с его похищением и освобождением.
— Потрясающе! Уникально! — то и дело восклицал Ник. — Это интереснее всякого кинобоевика!
— Но почему ты ничего не рассказывал мне раньше? — оби-делась Ольга. — Почему?
— Не знаю. Случая не представилось.
— А теперь представился, да? — слезы наполнили ее глаза.
— Я очень сожалею… Прости.
— А, может быть, раз ты такая важная птица, — слезы про-сохли, — они просто охраняют тебя?!
— Возможно, — сказал он, подозревая, что эта слежка не может быть только заботой о его безопасности.
В нем проснулись смутные предчувствия, что подробности исчезновения Офры стали известны ФБР. А раз так - значит, все
его связи здесь, вся проделанная работа и (черт побери!) пред-стоящая встреча с Каримовым под контролем.
— Жаль, но завтрашнюю встречу (с генерало-врачем) при-дется отложить… Я думаю, что ему не очень хочется попасть под колпак...
— Я придумал, как от них потеряться, Ольга! — воскликнул парень.
— Слушайте сюда... — и он рассказал им простой, но гени-альный план. — Я придумал это еще на улице, когда заметил их. — Ник с гордостью взглянул на притихших влюбленных.
— Так и сделаем, а сейчас - спать! — сказал Харвей, пред-чувствуя, что это - его последняя ночь с Ольгой.
3.16. Израиль. Южный Тель-Авив.
Косой, в крапинках дождя, луч прожектора падает на взлетно-посадочную полосу. Он измельчается безжалостными винтами машин на осколки отражений. В зловещем блеске бе-шено вращающихся лопастей Ури отдает последние распоря-жения экипажам вертолетов. Операция “Меркава” началась!
Они легли в сугроб постели не раздеваясь. Согревая собой сырость простыней, они лежат рядом, но истекающая секундами ночь уже разлучила их.
Лунный свет сыпится на обшарпанные стены, на колченогие стулья, на старую кровать, на холмик одеяла, под которым при-жались друг к другу два человеческих существа.
Они чувствуют, как эта кровать, этот последний островок их не-правдоподобного счастья, уносится жестоким ветром, и чернота Забвения похищает их любовь, тепло и неистовство их тел, а сами они, опустошенные, безвольно парят в мерцании лунного света.
Назойливый мираж пропасти стал реальностью.
Ольга провалилась, падает, летит в нее, оставляя за собой вихрь разорванных мыслей, воспоминаний и несбывшихся надежд.
Они легли в сугроб постели не раздеваясь, не обмолвившись и словом… Погрузившись в океан тишины, они вслушиваются в дыхание ночи, в звуки старого дома…
За стеной, в комнате стариков, безразлично стучат часы. Ста-рый будильник освободил сознание и сердце Харвея от сокруши-
тельных внутренних ударов, впитал этот ритм. Теперь слышно как скрипят и натужно ворочаются его металлические внутренности.
Три часа пятьдесят семь минут.
Автобус, оборудованный под передвижной Командный Пункт (КП), останавливается в двухстах метрах от дома, где прячется «объект».
Сдерживая азарт начавшейся охоты, Ури проверяет каждую мелочь перед атакой. “Объект»” - непрофессиональный терро-рист или разведчик. Его можно было бы взять в любой момент и без тщательных приготовлений, но Ури решил провести задер-жание со свойственным ему размахом. Командование должно ви-деть в нем незаменимого сотрудника и как можно дольше оставлять на посту резидента в Нью-Йорке. Тем более, что приказ гла-сит: “Арестовать тайно, без применения оружия. Обеспечить спо-собность «объекта» к дальнейшему сотрудничеству”.
Харвей многое хотел бы сказать Ольге, теперь, в их послед-нюю ночь. И он говорил, говорил, кричал и стонал, не открывая рта, не позволяя словам сорваться с губ. Он беззвучно плакал, не утирая слез сухих глаз, а душа его пыталась прорваться через непостижимость, стремительно растущей стены…
Кристаллики лунных отражений простираются перед его взглядом безмолвием пустыни, в бесконечности которой умирает эхо его собственного дыхания…
Ольга ощущает тепло его руки на своем, округленном бере-менностью животе, и последней жестокостью этой ночи стала для нее необходимость снять эту руку, подняться в колодезность выстуженной комнаты, сделать первый шаг в одиночество.
Четыре часа утра.
Ури нажимает клавишу селектора спутниковой связи. Докла-дывают о готовности командиры подразделений в странах Евро-пы и США. Под контролем все крупные аэропорты мира.
Ури переключает видеокамеру наружного наблюдения в ре-жим круговой панорамы. Где-то здесь, за пыльными окнами ста-рого Яффо, притаились сайаним из числа редких жителей этого квартала.
Зверь загнан. Охотники ждут сигнала. Ури посмотрел на хро-нометр и достал пачку сигарет.
В четыре часа утра Никанор приступил к реализации своего плана: вызвал по телефону “девушек по сопровождению”, обзво-нил с десяток пиццерий и ресторанов, позаботился о заказах на такси. Собрав все, имеющиеся в квартире горючие материалы и запасшись обломком трубы, он вышел.
А, вместе с ним, вышла и их последняя Ночь, забрав, в свой черный мешок их чувства и мысли, поселив, в сердцах серость ожидания.
Четыре пятнадцать.
Со своего кресла внутри автобуса-КП руководитель опера-ции “Меркава” видит как одна за другой занимают позиции маши-ны групп захвата.
Командиры групп докладывают о готовности. Международ-ный аэропорт, хайфский морской порт, автобусные и железнодо-рожные станции - под контролем сотрудников Организации. Все транспортные пути Тель-Авива - также под их контролем. Любая из дорог может быть блокирована в считанные секунды, поэтому наготове скоростные автомобили, мотоциклы, сети с шипами, спецзаграждения.
“Наш опыт, накопленный в борьбе со внутренним террором, можно сделать основной статьей экспорта нашей страны!” — ду-мает Ури с гордостью.
Когда Ник вышел, Ольга приглашает Харвея к своему трюмо (так она величает маленькую, железную тумбочку с прикреплен-ным к ней зеркалом). Из ящичков, каких-то кулечков, сумок и су-мочек она извлекает всевозможные косметические принадлеж-ности: расчески, пинцеты, бигуди, паровой зажим для волос и са-мое впечатляющее - несколько роскошных париков...
— Ого! — восклицает Тейлор. — Да здесь у тебя настоящий салон красоты! — он подхватывает и примеряет на себя парик из бело-золотистых волос:
— Мэрелин Монро! — восторгается он, глядя в зеркало — Только родинки не хватает!
— А тебе идет! С твоими очаровательными глазами ты бу-дешь пленительной женщиной!
— Главное, не оказаться плененной... женщиной!
— А я даже и не знала зачем все это притащила с собой в Израиль! Не поверишь: буквально два дня тому назад я собира-
лась выбросить весь этот хлам!
— Разве ты не пользуешься косметикой?
— Я никогда особенно ею не увлекалась…
— О, женщины! — кокетливо вертясь перед зеркалом, хи-рург примеряет тугую, каштанового оттенка косу. — “Я никогда косметикой не увлекалась…”, — передразнивает он. — “Но имею, на всякий случай, передвижной салон красоты!”
— Видишь ли, дорогой, еще в школьные годы, а затем, буду-чи студенткой, я увлекалась театром. Играла в самодеятельных спектаклях…
— Так ты, оказывается, актриса! — он шаловливо раскры-вает и нюхает разнообразные баночки, тюбики, коробочки с теня-ми и пудрами.
— Нет, но представь себе, что знание основ театрального мас-терства очень пригодилось мне для преподавательской работы.
— А для “работы” со мной? — он нежно обнимает Ольгу и долго целует ее в губы, мешая ответить.
— Время убегает, — шепчет она, — уже половина четвертого!
— Так рано!
— Садись, будем делать из тебя блондинку, да?
— Дьа! К-л-а-а-с-а-в-и-с-у! — говорит он по-русски, опускаясь на табурет и обречено закрывает глаза.
Харвей взглянул в зеркало спустя десять минут.
Он увидел там над своим телом, надетую на его собствен-ную шею, чужую голову! Голова с лицом обворожительной блон-динки, растерянно смотрела на него, моргая длинными и пыш-ными ресницами. Вишневая помада и крупная родинка, на левой щеке, делали это лицо интригующе-влекущим.
— А ты не боишься, что я влюблюсь в нее? — смеется Тей-лор, ощущая каждую мышцу своего лица под слоем натянувшего кожу макияжа. В глазу зачесалось. Он потянулся, было, к глазу пальцем, но тут же получил по рукам:
— Не трогай! А то сломаешь ресницы, я с ними так намучи-лась! Ну, что там у тебя, покажи!
“Четыре двадцать пять...” — Ури любит начинать боевые действия на последней затяжке. Не отрывая взгляда от экрана, он поднес зажженную зажигалку к торчащей изо рта сигарете и замер: рядом с его КП остановилась машина, и из нее вышла очаровательная женщина. Ури прикурил.
Грациозно прикрываясь от моросящего дождя ярким зонти-
ком, блондинка, покачивая бедрами (“Манекенщица, что ли?” — подумали ребята из группы захвата), неторопливо направляется к дому.
Ольга склоняется к лицу Харвея так низко, что ее глаза ока-зываются вплотную к его глазам. Сквозь дурманящие запахи кос-метики, хирург улавливает запах ее тела, видит, в распахнув-шемся халате, ее небольшую, но очень красивую и желанную грудь. Он прикасается ладонями к этим плодам, и они через тон-кую ткань моментально согревают его руки, чуть щекотя набух-шими сосками. Он целует ее в губы. Ольга отскакивает:
— Ну, что же ты, делаешь! Я так старалась, а ты?!
— Я тоже!
— Ты испортил губы!
Действительно, помада с его губ перешла на Ольгины, смешно разукрасив ее рассерженное лицо. Харвей посмотрел в зеркало и рассмеялся: он сам превратился из обворожительной женщины в клоуна!
— Ничего смешного в этом нет! Я так старалась! А теперь, надо делать все сначала! И тон-пудру, и вот эту тоненькую линию, и помаду!
Вооружившись салфеткою, Ольга, глядя в его глаза, произно-сит:
— Я очень люблю тебя… Я очень хочу твоих объятий и поце-луев… Я просто мечтаю о том, чтобы ты перемазал меня, всю-всю, вот этой помадой.… Но, не сейчас… потом.… Ведь тебе надо спешить…
— Прости меня… Я… Я еще не привык.… А нет ли у тебя по-мады, которая не будет сходить при каждом поцелуе?!
— Интересно, с кем это ты собираешься целоваться?! — по-деловому, высунув кончик языка, Ольга тщательно убирает сле-ды разрушений с лица Харвея и затем наносит новый грим.
— О! Вье-льи-ко-льеп-но! Как-а-аая к-лаа-сивая я! — вос-клицает хирург, глядя на свое новое отражение.
— Теперь одеваться! Вот тебе белые колготки, только осторожно, не порви! Нет не так! Дай-ка я тебе покажу. Это начинают наде-вать с одной ноги. Например, подними правую… Так, теперь этот чулок надо присобрать… Присобрать вместе у носка, вот так, ви-дишь? Как ты одевал бы обычный носок…
— Или, презерватив! Впрочем, презерватив уже заранее присобран!
— Вот, а теперь, когда пятка точно на своем месте, раскру-чивай вдоль ноги до самого верха, только следи за швами, чтобы они не перекрутились!
Водитель, привезший утреннюю блондинку, оставил свой ав-томобиль рядом с автобусом-КП, а сам ушел.
— Кретин! — сказал Ури и сбросил пепел в изумрудную пе-пельницу.
Раскатывая вдоль ноги нейлон чулка, Тейлор ощущает его холодное объятие, а прикосновения Ольгиных рук через эту тон-чайшую паутину воспринимаются им, как новое, неизведанное прежде удовольствие.
— Так вот, оказывается, что чувствуют женщины, в колготках, когда мужчины гладят их по ногам! — восклицает он. — Это необыч-но! А почему мы с тобой никогда не занимались сексом в белье?
— А почему ты всегда срываешь белье с меня, как будто бы белье - твой злейший враг?!
— Ладно, давай сейчас попробуем! — Харвей ловко наде-вает второй чулок колгот, а Ольга смеется:
— Нет, подожди, эти семейные трусы не годятся! У тебя есть при себе плавки?
— Конечно, есть! Они где-то там, в сумке.
— Ну ладно, попробуй мои! В конечном счете, ведь это не на-долго!
Теперь он вынужден снять колготы, свои длинные, до колен, трусы и одеть смешные, Ольгины трусики с надписью “Понедель-ник”. Когда все было готово и, встав на пальцы, он сделал не-сколько танцевальных па вокруг Ольги, она воскликнула:
— Слуша-аай, американец! У тебя получились ноги-ииии! Как у француженки!
Командир подразделения, дежурившего с другой стороны дома, докладывает, что “к одному из подъездов соседнего дома подъехала автомашина, из которой вышла высокая блондинка. Блондинка вошла в дом, а машина осталась рядом с машиной наблюдения…”
Ури не успел дослушать окончание этого доклада, как теле-монитор показал ему, что в прямой видимости КП появилась еще одна машина. Когда она остановилась, то из нее вышла молодая женщина.
— Еще одна бл… — Ури не договорил, так как женщина ока-залась тайманкой. Разыскав нужный номер дома, она скрылась в парадном.
Командиры групп один за другим докладывают о подъезжа-ющих машинах и выходящих из них блондинках.
— Откуда ты знаешь, какие ноги у француженок?!
— Я в кино видела. А тебе идет… На-ка вот, примерь эту юбочку!
— Она очень короткая!
— Ну и что, что она “очень короткая”? У тебя красивые ноги, можешь не стесняться! Теперь самое главное - груди!
— Что?!
— Хорошо, что я не позволила тебе выбросить мой старый лифчик - это как раз то, что нужно! — Ольга достает из недр оче-редного ящика, советский лифчик с множеством железных крюч-ков и петель.
— Я это не одену! — заупрямилась “блондинка”-Харвей
— Если хочешь нравиться мужчинам - оденешь! При таких ногах и плечах нужны соответствующие сиськи!
— Это становится забавно… — пробормотал Ури и попросил сделать боц покрепче. Боц приятно смягчил гортань.
Минутой спустя хирург был тесно застегнутым на все эти же-лезные приспособления. Пока он трогал пустые чашечки лиф-чика, Ольга с двумя большими апельсинами, возвратилась из кухни. Смеясь, они упаковывают оранжевые плоды в лифчик...
— Я сама хотела бы иметь такой размер! — говорит она вос-хищенно. — А как они замечательно пахнут!!
— А чем тебя не устраивает твой размер?
— А тебя он устраивает?
— Ничего прекраснее в жизни не видел! “А как они, замеча-тельно пахнут”!
— Ладно, оставим это.… Уже поздно. Одевай вот эту коф-точку и пойдем завтракать.
Сидя за маленьким столиком в кухне, они молча пьют креп-кий кофе, и чтобы не повредить макияж блондинка почти не при-касается губами к чашке…
— Пей спокойно, дорогая! Если помада сойдет, я ее восстановлю, будешь опять “класииваая”!
Когда раздается свист (условный сигнал от Ника), они целу-ются горячими губами и, еще некоторое время, держась за руки, смотрят в глаза друг-друга.
— Я вьернусь, Олга… — говорит Харвей..
— Да... Возьми, яблоко - съешь по дороге… Я… Я люблю тебя…
— Я лубльюу тье-ебъя! — он берет и надкусывает яблоко, затем надкусывает яблоко Ольга. Яблоко окрашивается вишневым цветом помады.
— Ну, вот теперь надо будет рисовать все заново…
— Ты и так собиралась это делать…
Условный свист повторяется. Ольга и Харей едят яблоко и одновременно целуются, утопая в помаде и яблочном соке. Ког-да от яблока остается несколько косточек на ладони Ольги, она спрашивает:
— Как ты думаешь, если я посажу эти косточки, из них выра-стет дерево? — она промокает салфеткою его губы, мешая отве-тить и затем быстрыми, профессиональными движениями по-крывает их новым слоем помады.
— Я вьер-нусь! — говорит Харвей, перебросив через плечо ремень спортивной сумки.
— Я буду ждать, — говорит Ольга.
Стараясь не шуметь, Тейлор спускается вниз и, взглянув на часы (четыре часа тридцать семь минут, двадцать четыре секун-ды), решительно открывает дверь на улицу и сразу замечает ав-тофургон и лимузин, стоящие у противоположного тротуара.
“Кто бы это мог быть? Зачем они следят за мной?” — вот уже в который раз спрашивает сам себя хирург, поправляя локон, щекочущий глаз. Улица пустынна. Ему надо дойти до угла и за-вернуть. Там должна ждать машина-такси. Есть! Он садится, вы-дохнув фальцетом, как его научила Ольга:
— Тахана-Мерказит-Бэ-ва-ка-ша!
Четыре часа тридцать семь минут тридцать пять секунд.
Ури сбросил пепел и посмотрел на монитор: блондинка вы-шла из дома и, свернув за угол дома, устроилась на заднем сиде-нии такси. Машина уехала. Ури облегченно вздохнул:
— Одной машиной меньше!
Прибыв на автовокзал, блондинка остановила такси возле
женского туалета. Это показалось таксисту странным и он по-требовал надбавку, к оплате за проезд. Блондинка молча рассчи-талась и скрылась за железной дверью уборной.
То, что блондинка не ругалась, не спорила, даже не открыла рта, а просто достала толстый кошелек и рассчиталась, пока-залось таксисту-сабре еще более странным. Он, было, собрался следом за блондинкой, но в это время мимо него проплывает полицейский джип. Решив не связываться, таксист уехал.
К облегчению Харвея в этот ранний час женский туалет еще пуст.
Четыре часа, тридцать семь минут двадцать четыре секунды.
Ури сбросил пепел и посмотрел на монитор: съезд блон-динок закончился. Старший одного из подразделений доложил,
что в их поле зрения появилось семиместное такси. Оно оста-новилось недалеко от дома, в котором находился “объект”. Точно такое же такси поравнялось с КП и остановилось чуть поодаль. Ког-да несколько минут спустя в переулок въехали еще несколько ма-шин такси, Ури понял, что происходит что-то необычное. Все пере-улки, примыкающие к дому, похожему на огромный утюг, запол-нились автомобилями. Ури сбросил пепел и вновь затянулся.
Закрывшись в отдельной кабинке, Харвей прикасается к па-рику на голове, чтобы снять его, сменить на другой, как это преду-сматривается планом Ника, и в ту же секунду раздаются душераз-дирающие вопли мчащихся со всех сторон полицейских машин.
Завывание сирен парализует его страхом лишь на мгнове-ние: он быстро снимает парик блондинки и, ранясь заколками, на-девает каштановый парик, перебросив косу вперед так, чтобы она оказалась на груди.
“Это очень сексуально, когда толстая коса лежит на большой груди!” — вспомнилась ему фраза из популярного телесериала, о школьницах Бронкса.
Четыре сорок четыре.
Ури дает команду на взлет вертолетов. Одновременно в зону операции “Меркава” стали съезжаться на мопедах, мотоциклах и велосипедах развозчики пиццы. Ночные улицы ожили, как в горя-чие дни интифады, наполнились стрекотом подъезжающих и отъезжающих посыльных из ресторанов и пиццерий.
Ури сбросил пепел. На крыше утюга что-то вспыхнуло, и тут же повалил густой черный дым.
Почти одновременно послышались сирены полицейских ма-шин. Две из них втиснулись в переулок. Разбрасывая блики крас-ных маяков, подъехали автобусы “Скорой помощи”.
Ури затянулся последний раз и дал команду к штурму.
Парни группы захвата покинули машины и рассредоточились по заранее намеченным позициям. Шестеро вошли в утюг.
Сирены воют, высверливая из глубины желудка тошноту и страх. Харвей лихорадочно меняет парик и подправляет макияж.
Четыре пятьдесят.
...а в пять он доложит руководству об окончании операции “Меркава”. Крупные хлопья сажи оседают вместе с каплями дож-дя, омрачая и без того унылые переулки.
“Как будто палестинцы или поселенцы жгут автопо-крышки...” — думает, принюхиваясь к запаху паленой резины, старший офицер Сил Безопасности. Они примчались на своих джипах последними, и места в переулке для них уже не нашлось.
— Во все ночные рестораны и пиццерии города поступили заказы на доставку пиццы… от имени Тейлор Харвей... кредит-кард № 035748655 МТ, — наконец-то отозвался на запрос Ури диспетчер с Центрального Компьютера Организации.
— Отменить все дальнейшие заказы! Закрыть действие дан-ной карточки на территории страны! Всем фирмам таксистов за-претить въезд в зону! — последовали четкие распоряжения ру-ководителя операции.
Ури переключился на волну связи с группой захвата:
— Блокировать все подходы к дому! Проверить каждый уго-лок, каждый автомобиль! Задержать всех, кто находится в зоне!
Доложил о прибытии командир вертолетчиков и тут же получил приказ к действию.
Следя за изображением, на экране монитора, Ури видит, как переулки окружающие дом-утюг, ощетинились полицейскими за-борами. В слепящем свете мощных прожекторов, установленных на нависших над местом боевых действий вертолетах, видно как
стали возвращаться блондинки. И без того чем-то рассерженные блондинки устроили настоящий скандал, когда секретный сотруд-ник в форме полицейского попросил их показать ему… их удосто-верения личности.
Сжигая нейлоном кожу, колготки прилипли к телу, и даже выступивший холодный пот не в состоянии охладить жжение, до-ставляемое смешными, на первый взгляд, трусиками...
— Ничего себе “Понедельник!” — восклицает Харвей, пы-таясь через колготы поправить съехавшие в сторону трусики. Не в состоянии справится с мужскими габаритами хирурга, они пре-вратились в орудие пытки...
— Как они могут носить это всю жизнь?! — елозя ногами, возмущается он.
К противному вою полицейских сирен добавляется другой, еще более страшный звук - завыли, застонали сирены воздуш-ной тревоги, и почти одновременно с ними слышится гул подле-тающих ракет.
В четыре пятьдесят восемь старший группы захвата сооб-щил, что объекта в квартире нет. Ури среагировал мгновенным приказом перекрыть все дороги из города.
В четыре пятьдесят девять старший группы захвата сооб-щил, что на крыше дома-утюга, рядом с горящими покрышками, обнаружен связанный мужчина. С кляпом во рту. Задержанный утверждает, что является развозчиком пиццы. Теперь, Ури-таки разгадал хитрый план коварного врага. “Объект” был явно преду-прежден о готовящемся аресте! Следовательно, те люди (в руко-водстве Организации), которые с самого начала подозревали причастность КГБ, ФБР и ЦРУ к исчезновению агента “Цафта”, были абсолютно правы. Но времени на рассуждения не остается — доклад о ходе операции “Меркава” ждут в бункере.
— Возьмите эту русскую и этого, с пиццей!
— Понял. Но у “этого” пиццы нет, ее кто-то забрал…
— Да пошел ты со своей пиццей… Выполняй, что сказано! — не теряя самообладания, сказал Ури и переключился на селектор космической связи, объявляя Всемирную Боевую Готовность.
— Ничего себе, “Понедельник!” — восклицает Харвей, пы-таясь через колготы поправить съехавшие в сторону трусики. Не
в состоянии справится с мужскими габаритами хирурга, трусики превратились в орудие пытки...
— Как они могут носить это всю жизнь?! – елозя ногами, все еще возмущается хирург.
Вместо ответа слышится эхо далеких разрывов. Эхо его под-гоняет. Тейлор быстро прячет блондинистые волосы в пакет, а пакет - на дно мусоросборника. Мимолетный взгляд в щербатое зеркало, в котором все равно ничего не видно, и очаровательная девушка с длинной косой и спортивной сумкой через плечо вы-скакивает из туалета.
Штаб Гражданской Обороны Израиля рекомендовал насе-лению Израиля не запирать входных дверей квартир во время ракетных обстрелов. Поэтому двери квартиры, в которой находи-лись Роза, Ольга и Осип, не заперты. Это была большая удача для командира группы захвата: жесткие профессионалы сэконо-мили на этом семь секунд (что является отличным среднестатис-тическим показателем как по отрасли, так и в международном масштабе!) и, не взламывая двери, проникли в квартиру Ольги неожиданно и без лишнего шума.
Первый, прорвавшийся в загерметизированную комнату, от-важный Шимшон Заде, запутался в мокрой простыне, прикры-вавшей дверь (Роза точно соблюдала распоряжения штаба Граж-данской Обороны Израиля!). Отлепляя от себя мокрую ткань, солдат Специального Подразделения Организации, на всякий случай одетый в штатскую одежду, ругался, путая, по привычке, ивритские и арабские ругательства.
— Господин, кто Вы такой?! — на литературном иврите воскликнул Осип.
Другой солдат, тоже, одетый в штатское, оттолкнув непонят-ливого старика, бегом-бегом, прикрываясь от возможных выстре-лов возможного врага, засеменил по комнатке, разыскивая что-то. Он опрокинул телевизор, поднял, перевернул матрас, загля-нул под диван и выбежал в коридор.
Водитель отъехавшего, было, междугороднего автобуса за-метил девушку с косой и большой сумкой. Она буквально вылете-ла из туалета. Девушка бежала без зонта под все еще морося-щим дождем, шлепая кроссовками по лужам. Коса ее развева-лась. Водитель смеялся, но все же, притормозил свой автобус.
Заметив, что двухэтажный автобус “Тель-Авив-Иерусалим” притормаживает, Харвей догнал его и, запыхавшись, прыгнул на заднюю площадку, дверь за ним мгновенно захлопнулась, и под треск разрываемых где-то между ногами колготок автобус поки-нул Тахану Мерказит.
“А еще называются “безразмерные”! — думает Харвей, огля-дывая салон.
Пассажиров здесь немного, в основном, солдаты и солдатки в полном боевом снаряжении. Один из них, почти лысый, но с пу-леметом на коленях что-то приветливо начал говорить вошед-шей девушке, прилипнув взглядом к каштановой косе между ее грудей. Она, как будто, не слышала, и тогда он жестами пригла-сил ее занять свободное место у окна, рядом с ним.
Раздались близкие взрывы, дрогнули стекла, упали и разби-лись какие-то безделушки. Не переставая, воет сигнал воздуш-ной тревоги. Ворвались еще несколько одетых в штатское солдат, но среди присутствующих в квартире “объекта” не оказалось. Чтобы убедиться в этом, можно было бы и не сдирать с испуган-ных людей противогазы - тем более, что команда “Отбой Воз-душной Тревоги” еще не поступила из штаба Гражданской Обо-роны Израиля.
— Кто вы такие?! — возмущенно кричала Ольга.
— Полиция! — сухо бросил одетый в штатское, как и осталь-ные члены группы захвата, Шимшон.
— У вас есть разрешение?! Ордер?! — русская вскочила, но Шимшон со злостью отшвырнул ее к стене.
Доложив начальнику обстановку и получив указания, Шим-шон скомандовал, ткнув худым пальцем в грудь девушки:
— Ты! Пойдешь с нами!
— Нет! — вскричала девушка. — Предъявите ордер на арест!
— Вот тебе ордер! — рявкнул Шимшон и коротким, без раз-маха, ударом в живот сбил девушку с ног.
— Что здесь происходит?
— Помогите! Помогите!
— Прекратите издевательство! — кричат (что-то непонятное для израильтян на русском языке) старики.
Когда Шимшон и подоспевший Арье принялись выволаки-вать бесчувственную Ольгу к выходу, старик бросился на них с ку-лаками:
— Я не позволю! Оставьте ее… — Арье стряхнул старика со своей руки на острый угол шкафа, — …в покое. — Глаза старика остекленело уставились в белую стену, где на одиноком гвозде качнулся портрет их давно погибшего сына.
Все было белым-бело... Белые ночи вражеских обстрелов, белые перекрестья на окнах, побелевшие от бессильной злобы кулаки, пустынные улицы залитые белым горем…И вдруг, этот белый город на ладони истории… Старик и сам был бе-лым. Седина не посеребрила его пышные волосы, а именно выбелила...
И мертвенно-белый проспект, Невский Проспект, сорок второго года возник перед его глазами, и он увидел на белом снегу - черные тела...
Мог ли он, тогда командир батальона, подумать что…
3.17. Израиль. Тель-Авив. Тахана Меркази (Старая). Борт автобуса.
Харвею не нравился этот лысый и вообще ему нужно было побыть одному, привести себя в порядок, сменить, по возмож-ности, белье.
Девушка с косой и спортивной сумкой, не реагируя на при-зывы лысого, взялась за поручень лестницы, ведущей на второй этаж автобуса. Водитель что-то прокричал ей, а затем, повторил через микрофон. Естественно на иврите.
Харвей не понял. Автобус начал выписывать фигуры высше-го пилотажа в тесных переулках Таханы Мерказит, при этом Тей-лора болтало из стороны в сторону, как на корабле во время качки.
Шимшон защелкнул стальные наручники на белых запястьях русской девки и теперь стаскивал ее вниз по лестнице. Старик рванулся вдогонку, но ловкий удар Арье снова опрокинул его:
— Помогите! На помощь! Убивают! — истерически кричала на своем диком языке старуха, защищая старика, над которым Арье уже занес ногу.
…Иногда, в своих белых снах, старик поднимался высоко-высоко и оттуда видел Израиль в кольце врагов. Ему всегда хотелось прикрыть эту маленькую, многострадальную землю собой.
— Вонючие русские! Лех Кебенемать в свою Русию! — сплю-нул израильтянин и, передумав, ударил не старика, а старуху. Поднимаясь с колен, старуха с горящими, но без слез унижения глазами, закричала путая ивритские и русские слова:
— Вы хуже арабов! Вы - фашисты! — удар в спину выбросил старуху на лестницу, и она смолкла.
Видя, что девушка не понимает, лысый достал из своей сумки противогаз и показал ей, мол, что это: “Приказ Штаба Граж-данской Обороны: одеть противогазы!”
“Они неправильно поняли треск!” — решил Харвей и, прео-долевая качку, продолжал подниматься на второй этаж.
Ури взглянул на хронометр: пять ноль-ноль.
Натягивая противогаз, он распорядился свернуть операцию “Меркава” и отправился в штаб Организации, который имел надежные убежища от ракет и отравляющих газов.
На втором этаже автобуса никого не было, зато кондиционер работал на полную мощность. Тейлор чувствовал, что кол-готки вместе с “Понедельником” примерзают к его…телу. Он устроился на самых передних сидениях, тех, что расположены у лобового стекла, над кабиной водителя.
Оглянувшись по сторонам, девушка с косой содрала с себя колготки вместе с “Понедельником” и кроссовками.
Жесткая ткань сидения показалась ему бархатом после ти-рании нейлона, однако, не надолго: коротенькая юбочка не спа-сала от ледяных струй кондиционера. Разыскав свои трусы, джинсы и носки Харвей, пренебрегая правилами конспирации, о которых так долго говорили Ник и Ольга, оделся. Согревшись, он расслабился в комфортабельном кресле.
Из динамика, установленного где-то над его головой, разда-лось на нескольких языках сообщение Штаба Гражданской Обо-роны Израиля о том, что:
“….отбой воздушной тревоги! Можно снять противогазы!”
Харвей поискал, как бы выключить радио, но в этот момент из динамика послышалась хорошо знакомая мелодия… Это “Лав Стори” Френсиса Лея, которая мгновенно возвратила его на по-рог ольгиной квартиры, где они целовались горячими от кофе губами и еще некоторое время, держась за руки, смотрели в гла-за друг друга…
— Я тебя люблю….
— Ты для меня - вся жизнь и я тебя люблю!
— Ты - как Звезда вдали, а я тебя зову…
— Ты для меня одна - и я тебя люблю…
— Люблю тебя….
— Нет мне без тебя ни счастья - трудно жить, ни горя - умереть!
— Весь мир пустой - в нем нет,
— Любимый мой, тебя…
— И я молю: постой, не покидай меня!
— Не покидай…
— Ведь без любви твоей погаснет Свет и День в душе мо-ей…
— Настанет Ночь и Пустота! Прости…
— Вернись!
— И снова будет день, и Солнца луч……
— И наша жизнь светлей…
— Скажи лишь ДА, лишь только…
— Да…Возьми, яблоко…
— Давай съедим его вместе!
Они целуются, утопая в помаде и яблочном соке. Когда от яблока осталось несколько косточек, Ольга спрашивает:
— Как ты думаешь, если я посажу эти косточки, из них вырастет дерево?
— Конечно, ведь я вернусь, и мы вместе будем его растить…
— Я буду ждать, — сказала Ольга.
— Я вернусь, Олга... — сказал Харвей и заметил, что разго-варивал сам с собой, что находится он на втором этаже между-городнего автобуса, который везет его в Иерусалим для встречи с Каримовым.
Вернее, пока он спал, автобус, преодолев скоростной учас-ток шоссе Тель-Авив - Иерусалим, прополз по горному серпанти-ну и, миновав Сады Сахарова, оказался в новостройках израиль-ской столицы.
Несмотря на ранний час и Чрезвычайное Положение, улицы Иерусалима уже были заполнены автомобилями и пешеходами. В отличие от улиц Тель-Авива, на которые война в Персидском За-ливе, бросила горсть ракет, тени развалин, запустение и тишину…
Автобус миновал улицу Яффа и, вскоре, оказался на буль-варе Леви Эшколь. Харвей сразу узнал это место по одному из
небольших зданий, которые уступами спускаются с соседнего холма. Здесь всего месяц назад он и Ольга обедали в маленьком ресторанчике. Тогда им подали круто сваренный говяжий суп, овощи; они пили дешевый но, весьма забавный коньячный напи-ток “Экстра-Файн”. С приближением к рынку “Махане Йогуда”, лю-дей на улицах стало больше, а снующие автобусы и микроавто-бусы были переполнены спешащим на работу трудовым людом.
3.18. Борт автобуса.
Воспоминания о говяжьем супе пробудили аппетит. Тейлор потянулся, было, к сумке за завтраком. Попавшая первой в его руки маленькая сумочка-косметичка, напомнила ему, что пора взглянуть на себя в зеркало, поправить грим. Чем он и занялся. Взрыв, переполненного людьми автобуса восемнадцатого маршрута оказался настолько мощным, что во встречном двух-этажном автобусе “Тель-Авив-Иерусалим” лопнули и посыпались стекла, а те, что устояли, под чудовищным натиском ударной волны, оказались в крови. Невероятно яркая вспышка взрыва, его жуткий, оглушающий грохот, резкое торможение междугороднего автобуса и удар головой о лобовое стекло второго этажа произо-шли для поправляющей помаду девушки одновременно.
Застонав от саднящей боли во лбу и переносице, хирург от-крывает глаза и прямо перед собой видит сползающую по стеклу, истекающую кровью печень взрослого человека…
Он провожает отрешенным взглядом хорошо знакомый кусок человеческого организма и смотрит, как, скользнув со стекла, пе-чень шлепается на булыжники мостовой.
…тефлоновый заменитель участка почечной артерии не был достаточно хорошо “сварен” с тканью почки. Это кажется совершенно невероятным, ведь все действия контролирова-лись компьютером! “Я же проверял качество соединения с по-мощью рентгеновского микроскопа…” но...
Этот незакрепленный конец тефлоновой трубки-протеза, свободно перемещается в теле почки, как штыком, разрушая ее и отравляя организм поступающей из брюшной аорты неочищенной кровью…
Сквозь залитое кровью стекло он видит развороченный и дымящийся автобус, который продолжает двигаться, описывая медленные круги по базарной площади…
Люди, мгновение назад живые, сидевшие у его окон, а теперь мертвые, вываливаливаются на дорогу…
Развороченный остов с торчащими в разные стороны балками, какими-то рейками и волочащимися сидениями продолжает кружиться и разбрасывать трупы…
Офра встретила его зиянием выпотрошенной брюшины, когда он вернулся в операционную…
Что-то внутри него стремительно оборвалось, увлекая вниз, в тошноту, в пустоту, во мрак….
...Длинная сигарета, превратившись в серый столбик пеп-ла, неотвратимо падала на ее платье... падала налету, рассы-паясь мириадами невесомых и почти невидимых частиц…
С высоты автобуса ему видны ярко-красные пятна разбро-санных повсюду расколовшихся арбузов, настолько яркие, что затмивают кровь тех, кого разорвало взрывом, чьи обгоревшие,
изуродованные тела, вперемешку с фруктами, овощами и арбу-зами разбросало по базарной площади…
Для расчленения мертвой Офры он использовал все воз-можные инструменты. Операционная стала похожа на бойню: пятна крови на стенах и полу, куски разрываемых тканей и рас-пиливаемых костей разлетались из-под бешено вращающихся дисков циркулярной пилы...
Оставаясь в полуобморочном, отрешенном от жизни состоянии, хирург-убийца снимает кофточку, вытерает ею грим со своего лица, расстегивает, разрывает лифчик и, не обращая внима-ния на выпавшие, покатившиеся по проходу апельсины, выходит из давно опустевшего автобуса.
Вокруг него - крики, стоны, слезы, дым, гарь, запах обгоревшего человеческого мяса, кровь, кровь, кровь, кровь: стены домов, деревья, автомобили, случайные прохожие - все забрызгано кровью…
А над ним, над площадью, над Иерусалимом, над страной, над континентом, над планетой, где-то в немыслимой глубине черного космоса, кружит бело-голубой вертолет, освещая этот кошмар прожектором, хотя Солнце поднялось уже достаточно высоко…
Разломав, распилив, искромсав на мелкие кусочки кости и ткани конечностей; измельчив ребра и позвоночник до консис-тенции кровавой жижи; перемазавшись кровью и подгоняемый наступающим рассветом, вспотевший хирург принялся ло-мать кости таза. Они не поддавались даже циркулярной пиле: ему пришлось долбить суставы большим долотом и только затем, сменив несколько стальных дисков пилы, он смог раздробить и их… Измельчая, шинкуя как салат, внутреннос-ти, он обратил внимание на увеличенную матку. Офра была беременна…
Харвей упирается в бело-голубую ленточку, натянутую вокруг остановившегося, все еще дымящегося автобуса… Он упи-рается в ленточку полицейского заграждения… Грустное лицо Офры… Безмятежное, красивое лицо Офры на операционном столе, залитом кровью, засыпанным частицами распиленных костей, вдруг возникло перед ним, вопрошая: “ За что?”
За это заграждение никого не пропускают, даже появивших-ся, как из-под земли, журналистов. Их не пропускают. Они тре-буют, ругаются, спорят, что-то доказывая, клацая затворами фотоаппаратов на ходу, вытягивая вперед руки с видеокамера-ми, но почти не глядя туда…
“Офра была беременна… Я убил ее… Я убил ее ребенка… Я убил всех этих людей… Я убил Ольгу… Я, просто, убийца… Я - простой убийца… Я - простой убийца!”
Офицер полиции, который находится здесь с самого момен-та взрыва, орет, на обнаглевшего фотографа:
— Пошел вон отсюда, сын проститутки!
Фотограф отвечает ему тем же:
— Сам ты, “сын проститутки”! Мне нужны эти снимки, понял?! Это же - первая полоса! Сенсация!
К этому мнению присоединяются и многочисленные операторы телевизионных каналов, примчавшиеся сюда, раньше ма-шин “Скорой помощи”, и пока подоспевший наряд полиции разни-мает драку за право первого снимка, какой-то тип с перемазанным лицом, полуголый, пересекает финишную ленточку. Он что-то шепчет, но никому нет дела до его слов…
— Я - простой убийца! Я - простой убийца! Я - простой убийца! — все громче и громче скандирует на английском языке полуголый тип с перемазанным лицом.
Никого не интересуют признания сумасшедшего, который приближается к еще горячему остову автобуса и заглядывает внутрь. Харвей заглядывает внутрь еще дымящегося после взрыва автобуса…
Надломившись у фильтра, истлевшая сигарета, превратив-шись в серую палочку пепла, неумолимо падает, рассыпаясь на лету…
Сквозь клубы дыма и пара, среди месива из железа, обуглен-ной резины, крови и костей, на одном из уцелевших сидений, хи-рург замечает лежащую на боку, в лужице крови, женскую вечернюю туфлю...
За глыбой стекла, омываемого дождем, город лежит под ни-ми, обозначенный мерцанием реклам и пятнами света в окнах домов. По затерявшейся далеко внизу Чарльз-стрит течет река автомобильных огней - рубиновых и желтых размытых шаров…
“Женщина, в красном платье, танцует со мной...” — при-жавшись к нему в танце, Офра шепчет что-то ласковое, целуя его, а под ними кружится река автомобильных огней, превра-щенная глыбой стекла, омываемого дождем, в танцующие па-ры рубиновых и желтых соцветий, в лежащую на боку, в лужице крови, женскую вечернюю туфлю... В туфлю –лодочку, совсем еще новую, нестанцованную, судя по почти неистертой, кожаной подошве…
— Это я, убил ее! — кричит странный тип, неизвестно как прорвавшийся к взорванному автобусу.
К нему подбегают несколько санитаров и пытаются отвести в машину “Скорой Помощи”. Но странный тип, с лицом, перема-занным кровью так, что можно подумать, будто это театральный грим или художественные краски, кричит и рыдает. Он, изо всех сил, сопротивляется настойчивым санитарам.
— Простите меня, Люди! Прости меня, Бог, если Ты есть! — Харвей не знает, говорит ли он это или кричит во все горло, или это всего лишь мысль…
— Сын мой… Сын мой… Сын мой… Сын мой… Слушай… Слушай меня… Слушай меня внимательно…
Что это? Что это было? Новая мысль? Это он кого-то звал? Или это чьи-то слова, обращенные к нему?
Странного Типа удалось оттащить и, насильно, втолкнуть в машину “Скорой Помощи”. Он больше не орет, а размазывая по лицу грязь, сажу и кровь, тихо плачет, изредка останавливаясь, как бы прислушиваясь к чему-то.
Харвей предоставляет санитарам возможность умыть себя, очистить спиртом лицо.
Этот Голос… Он явно слышал Голос…
Тейлор прислушивается, но ничего не слышит из-за шума улицы…
Хирург видит, как какие-то люди в кипах разбирают железные обломки. Они находят и складывают в пластиковые мешки то, что осталось от совсем еще недавно живых людей… Полные мешки от-носят к подъезжающим машинам. Эти же люди осматривают все вокруг: каждую веточку уцелевшего на месте террористического ак-та дерева. Приносят лестницу, забираются в его крону, чтобы снять останки погибших людей, заброшенных при взрыве в самую ее гу-щу, даже на второй и третий этажи соседнего дома. Наблюдая за их работой, Харвей видит белую кость - большую бедровую кость с прилипшим к ней, лоскутом брюк… Кость своим острым, зазуб-ренным в месте перелома концом, застряла в косяке двери…
…Лужи крови на столе, на полу; кровавые подтеки на сте-нах; куски разрываемых тканей и распиливаемых костей разле-таются из-под бешено вращающихся дисков циркулярной пилы...
Он вскакивает, вырывается из салона “Скорой помощи”…
Он бежит прочь, не разбирая дороги, не помня себя, не раз-личая сон это или явь…
Он забирается на макушку какого-то дома… Отсюда беглецу виден остов автобуса, его крыша, повисшая на ветвях дерева; по-лицейское оцепление; появление какого-то важного господина, в правительственном лимузине…
Харвей видит, как увеличивается, растет, негодующая толпа, под крики и улюлюкание которой Государственный Господин вы-нужден отступить внутрь своего лимузина и ретироваться…
Он видит, что останки погибших лежат на земле. Потом их накрывают белой материей, и только один труп, вернее то, что осталось от тела террориста, остается лежать открытым. Поли-цейские изучают, фотографируют его и, лишь затем, на него на-брасывают какую-то ткань… Вот и эти останки погрузили в ме-шок, забросили в полицейский пикап, увезли…
Израиль. Иерусалим.
Столичный воздух, отдающий вершинами гор, близким дож-дем, а быть может, и снегом, пробудил доктора Тейлора. Осознав
вдруг, что сидит на крыше какого-то домика, полуголый, доктор зябко повел плечами и потянулся к сумке за одеждой. Сумки рядом с ним не оказалось.
Харвей спускается с крыши, идет к двухэтажному автобусу, на котором приехал и, который все еще стоит здесь неподалеку. Однако сумки нет и там.
Похрустев крошкой битого стекла в проходе автобуса, он поднимает какую-то майку, натягивает ее на себя и, взглянув на часы, — “До встречи с генерало-врачем еще остается довольно много времени!” — уходит, сквозь редеющую толпу.
Доктор пересекает небольшой сквер и выходит на другую улицу.
Здесь снуют автомобили и мотоциклы, торопятся пешеходы, слышны крики зазывал и торговцев, а Солнце уже печет во всю…
Здесь ничего не случилось...
Ослепленный яркими красками и, оглушенный громкими зву-ками торговой улицы, хирург щурится, облизывает пересохшие губы, вглядывается в лица прохожих: знают ли они… Но здесь, на этой улице, ничего не случилось...
Подхваченный людским водоворотом, он оказывается под уютными зонтиками уличного кафе. Здесь, в двух шагах от места террористического акта… В двух шагах от эпицентра чудовищного взрыва…
В двух шагах от места исполненного вселенского ужаса и скорби, доктор видит израильтян, мирно сидящих, попивающих прохладительные напитки, беседующих, как ни в чем не бывало, за чашечками ароматного кофе, как будто там - он невольно огля-дывается в сторону редких деревьев, из-за крон которых под-нимается пепельно-серый, почти неразличимый уже, на фоне се-рых же облаков, дымок - НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ!
Тейлор глотнул ледяной воды из чужого бокала и, напра-вившись к искрящемуся в солнечных лучах радужному фонтану, ныряет в него.
Оказавшись, раньше условленного времени в Иеру-салиме для встречи с Каримовым, Харвей сидит в пряном полу-мраке кофейни. Через ее раскрытые двери он наблюдает коло-ритные сценки из жизни Вечного Города: мелькают черные капо-ты хасидов, длинные рубахи-халаби мусульман, монашеские ря-сы и сутаны; повсюду видны заношенные джинсы и свитера, очень редко - элегантные костюмы и нелепые береты. Все это смешивается, сливается со звуками церковных колоколов, криками муэдзинов, галдением детей, автомобильными сигнлами и воплями торговцев.
Внутренние удары, сотрясающие все его существо с того мо-мента, как совершенно очевидной стала слежка за ним, посте-пенно утихали, уходили куда-то далеко, а вместо них появля-лось ликование победителя. С помощью Ника ему удалось обма-нуть преследователей, уйти от ловко расставленной ими сети.
“Но как надолго?” Эта мысль снова омрачила его. Впервые он ощутил мощное сопротивление своим планам. Реализация готового проекта, по-видимому, отодвигается, вновь становясь мечтой. Он заставил себя успокоиться, готовясь к предстоящему разговору с Каримовым. И тревожные мысли ушли, представив образу Ольги заполнить его разум и сердце.
Любовь к ней была той глыбой невоплощенного, невысказанного, которая и задержала возвращение домой, на Хоуплесс Хилз, в Б-л.
Эта молодая женщина оказалась тонко чувствующим парт-нером с оригинальным мышлением. Преклоняясь перед древне-индийской наукой любви, Ольга, следуя “Кама-Сутре”, превращала каждую интимную встречу с ним в незабываемый праздник, возносящий их на самые вершины эротических наслаждений. Не менее вдохновенным было ее участие в работе созданной Хар-веем фирмы. Из переводчика, подруги хозяина, она преврати-лась в незаменимого администратора, которого ценят и уважают сотрудники. Но самым удивительным из ее достоинств, оказалось, проявившееся во время чрезвычайного положения (и связанного с ним длительного пребывания дома) - умение готовить пищу.
Привыкший к ресторанам и кафе, можно сказать, вскорм-ленный общепитом, как и любой другой американец, Харвей с нескрываемым удовольствием открывал для себя мир еврейской кухни. Все, что бы ни приготовила Ольга, а особенно если она готовила вместе с Розой, все было очень вкусно. Ему полюби-лись их совместные, шумные трапезы, трогательная тишина ша-батов, когда с появлением первой звезды на небе Роза, как стар-шая в семье, зажигала две свечи и произносила слова молитвы. Потом они долго сидели за столом у открытого окна, любуясь красками заката, потягивали сладкое вино и говорили, говорили, спорили о чем-то...
Беременность чудным образом сказалась на внешности Ольги. Некоторая резкость фигуры уступила округлости форм, взгляд ее исполнился какой-то новой глубиной, проникновен-ностью. Он любил долго-долго смотреть в ее глаза, чувствуя, как уносится в какие-то другие миры его душа. Иногда сонный, с за-крытыми глазами, он чувствовал на себе, нет - в самой глубине своего существа, ее взгляд…
Среди всего пережитого, в ночь первого ракетного удара по Тель-Авиву, самым сильным был страх потерять эту женщину. Одна из ракет пролетела совсем низко над их домом. Стекла за-вибрировали в тон гудящему двигателю, а затем выгнулись, за-стонали под ударом взрыва - когда “Скад” плюхнулся где-то по-близости.
По сравнению с перенесенной им бомбардировкой в Ливане, это было похоже на шутку, о чем он и собирался, было, сказать на своем шатком русском. Но взглянув на побелевшие губы лю-бимой, беспомощно вжавшейся в белизну стены, он испытал на-стоящий страх.
— А я вам говорю, — старичок освободил спеленавший его шарф, — американские “Патриоты” - это именно то, что нам надо! — Он грохнул пивной кружкой по столу. Хлопья пены взлетели и, плавно кружась, оседали.
— Что ты понимаешь в ракетах, ты что - летчик?! — другой старичок подошел к возмутителю спокойствия, буквально про-сверливая тщедушную фигурку взглядом.
Шум спорящих людей огорчил Тейлора - они разрушили уют-ный мир мыслей об Ольге, их предстоящей женитьбе. Он глотнул ледяной воды и осмотрелся. Сквозь низкую арку входной двери он видел часть улицы где, сверкая лакированными (цвета зеле-ного кадмия) боками, разворачивался большой и неожиданный на тесных улочках старого Иерусалима, американский автомо-биль. “Похоже, что эта модель вышла тогда, когда меня уже не было в Штатах…”, — подумал он. Какое-то мимолетное, нос-тальгическое чувство коснулось его: он ощутил запах своего до-ма, какие-то картинки из детства, первое свидание с девушкой…
Вышедший, из перламутрово-зеленого автомобиля, мужчи-на, пересек улицу, вошел в кофейню и, немного помедлив у две-рей (привыкая к полумраку заведения), направился к столику Тейлора.
— Смотрите, — оратор вскочил, размахивая кружкой, как бы призывая завсегдатаев кафе в свидетели. — Я, уже-таки, по-нимаю в ракетах! Эти железяки, уже-таки, целый месяц летают над моей головой! Каждую ночь!!
— Так укройся подушкой и надень противогаз! — скрючен-ный палец оппонента застучал по картонной коробке противога-за, болтающейся на худом плече зачинщика спора. — Эти ихние “Патриоты” ни черта не стоят!
— Как, а доллары?! — засмеялись в зале.
— Советы дали их иракцам бесплатно! В знак дружбы между народами!
— Мой сын, кстати, он — водитель танка, уж он-то разби-рается в этих штуках, и он говорит…
Только двоих из всех присутствующих не коснулся азарт спо-ра. Они беседовали о чем-то своем, замолкая лишь, чтобы глот-нуть кофе или переждать особо бурную вспышку дискуссии.
С нескрываемым интересом Харвей изучал нового знако-мого. Лицо Каримова, скуластое и с раскосыми, бездонной черно-ты глазами, это - лицо азиата. Местный житель, израильтянин-сабра, распознал бы в нем бухарского еврея, несмотря на эле-гантный костюм, галстук и безупречный английский язык. Ма-ленькая шапочка, как теперь уже знал Харвей, кипа, украшала пышные черные волосы “генерало-врача”.
Мужчина выглядел бы сверстником хирурга, если бы не его проникновенный взгляд и сеть морщинок у глаз, которые гово-рили, что он значительно старше.
С достоинством персидского хана, бухарец держал в руке чашечку с турецким кофе.
Белизна манжет, омрачаемая лишь пятном запонки, пере-ходила, по тонким, чуть нервным пальцам в перламутр ногтей и сливалась с фаянсом чашки. В пальцах другой руки, возлежащей на столе, покоилась длинная сигарета, пьянящая ароматом дорогого табака. Как бы перекликаясь друг с другом ледяными искрами, вспыхивали бриллианты многочисленных перстней. Незнакомый, тонкий и терпкий запах духов не завершал образ, а лишь усиливал его таинственность, рождаемую кривым шрамом, навсегда перечеркнувшим угол рта.
Каримов, казалось, увлеченный разговором, прятал в при-щуре глаз настороженное внимание.
Этот человек, выдающий себя за американца, добился встре-чи с ним только благодаря исключительным знаниям в области иммунологии. Отдав многие годы исследований этой проблеме, генерал Каримов не мог не заинтересоваться оригинальными идеями, предложенными незнакомцем сразу, с первого же теле-фонного разговора.
Их телефонное знакомство и вот эта, первая встреча, состо-ялись благодаря Никанору. Благодаря тому самому подростку, которого Каримов вырвал из рук мафии, несколько лет назад. Случайно встретив парня на одной из улиц Иерусалима, Каримов решил приблизить его к себе. Они изредка встречались, как пра-вило, тогда, когда подростку становилось плохо и одиноко.
Встречая парня на автобусной остановке, Каримов, обычно, приглашал его пообедать. Они направлялись в какой-нибудь ти-хий ресторанчик, где ничто не мешало подростку рассказать Ка-римову о трудностях своей жизни.
Каримов внимательно слушал его, давал советы, но что больше всего нравилось Нику, “генерало-врач” всегда давал ему немного денег. Затем, они бродили улочками старого города и говорили, спорили обо всем на свете. Вот, во время одной из та-ких встреч, Ник и рассказал Каримову о своем знакомстве с, как он выразился, “настоящим американцем”. Ник очень гордился этим знакомством и тем вниманием, которое уделял ему при встречах “настоящий американец”.
Спустя некоторое время, Каримову позвонил мужчина, пред-ставился Харвеем Тейлором, хирургом из США, и попросил о встрече. Каримов отказался. А Тейлор звонил еще и еще. Они бе-седовали. Иногда спорили. Из этих разговоров генерал сделал вывод, что знания Тейлора - плод глубокого анализа, большой научной работы. Во всяком случае, легкость употребления тер-минов и понятий, рассказ о новой методике при трансплантации органов не могли быть фактами, заученными в стенах Органи-зации. Впрочем, на Комитет могли работать и светила науки - об этом прекрасно знал Каримов, который сам отработал в Орга-низации шестнадцать лет.
Именно поэтому, он не позволял себе расслабиться, ока-заться застигнутым врасплох, как тушканчик. Но вскоре, интерес ученого пересилил страх чекиста перед бывшими коллегами. Ге-нерал решил встретиться с человеком, который разрабатывал ту же проблему, что и сам Каримов.
Причем, это совершенно ясно из его аргументации, доктор Тейлор достиг важных результатов - таких, которые были бы не-возможны даже на базе секретного центра Организации в одном из секретных городов-заводов, в которой работал Каримов. Он решил встретиться. Стилет “Гюрза”, затаившийся в корпусе обык-новенной авторучки, был стопроцентной гарантией того, что пер-вые же подозрения в отношении “американца” будут ему смерт-ным приговором. Это уже случалось не раз, когда Каримову гро-зила опасность.
— Ты что, ненормальный? Мешигинер? — сторонник исполь-зования американских противоракет “Патриот” для перехвата ирак-ских ракет “Скадов”, сорвал с себя шарф, открывая тонкую, небри-тую, как у гусака, шею, торчащую из потертого пиджачка.
— Тебе что, — тихо, но с угрозой проговорил он, — не нра-вится, что нас защищают?!
— Ты сам, ненормальный! Что он ко мне прицепился, госпо-да?! — отец танкиста повернулся к аудитории: — Ашкеназим есть ашкеназим! Привыкли там, в галуте, искать чьей-то защиты!
— А что, сфарадим - особая нация?
— Сверхчеловеки?! — послышались возмущенные голоса.
— В арабских странах, арабские евреи, что всегда защища-ли себя сами?!
— Может, вы там еще были и привилегированным классом, как это хотите показать здесь, в Эрец-Исраэль?! — взорвался криками дальний угол кафе.
— А! Какая разница, господа! — бармен, натирая до блеска никель кофеварки, пытался угомонить спорщиков.
Он много горя и лишений пережил здесь, в Палестине, когда чудом вырвался из гитлеровской Германии, в ноябре тридцать седьмого года. Теперь, как и другие граждане Израиля, он спо-койно воспринимал ярлыки, наклеиваемые израильским общест-вом, каждой новой волне алии. Немецких евреев, спасшихся от уничтожения нацистами, местные ненавидели за то, что они слишком образованные, персов - за то, что они скупердяи, марок-канских евреев обзывали бандитами, румын - ворами, йемен-ские, так они воняют. Теперь, вот, вонючими оказались русские. Их назвали “Колбасная алия”, а их женщин - проститутками.
“Жаль, что евреи США не приехали сюда, а заставили свое-го президента прислать ракеты. Интересно, как бы наши из-раильтяне обозвали бы их?” — подумал бармен и рассмеялся. Вслух он сказал:
— Я вас спрашиваю, какая разница: ашкеназим, сфарадим, сабры?! Какая, если мы все здесь, на нашей земле? Мы должны быть едины и защищать сами себя! Вот только эти русские…
— Ты что, перешел в христианство?! Всех уровнять хочешь?! — раздался истерический вопль.
— Вот именно — сами! А где наши противоракеты, где хотя бы убежища, которые можно использовать?
— Говорят, противогазы, которые нам выдали, — заговор-щицки зашептала почтенного вида дама, — до этой войны были забракованы армией, вы представляете?
— Это провокация! Поезжайте в Луд и послушайте!
— Что, “…поезжайте”, зачем?
— Поезжайте в Луд и послушайте! Послушайте рев, кругло-суточный рев готовых в любой момент взлететь бомбардиров-щиков! Мы сами можем стереть Саддама в дерьмо! Американцы даже не успеют моргнуть! Просто у нас договор с Америкой… “О ненападении…”
— Это слабое утешение для погибших в развалинах Рамат-Гана! — закричали сразу несколько человек.
— Возможно, это простое восстановление креаторных свя-зей? — безразлично спросил Каримов. За холодностью тона он скрыл вулкан чувств, который пробудили в нем факты, представ-ленные американцем.
— Нет. Это, не “простое восстановление”, разгрызая соленый орешек, парирует Харвей. — Новые (мутировавшие при опреде-ленном воздействии!) клетки… — он на мгновение замолкает.
Через открытые двери кофейни, за спиной Каримова, в мелькании уличной толпы, хирург замечает полицейский джип.
— Я подчеркиваю: клетки подкоркового вещества надпочеч-ников…
Джип остановился у дверей. Из него выпрыгнул солдат в полном боевом оснащении и вошел в зал.
— Синтезировали тысячи новых макромолекул…
Оружейной смазкой, табаком, особым запахом человеческого тела, одетого в униформу, неясной опасностью повеяло от про-шедшего мимо их столика полицейского. Он купил сигареты и выбежал обратно к джипу,
— Они-то и понесли новую информацию ко всем клеткам ор-ганизма!
— То есть, кроветворные органы и органы, ответственные за иммунную систему, получили... — Каримов прикурил.
— Получили абсолютно новую информацию! Громадный по-ток новой информации для работы всего организма! — облегчен-но воскликнул американец. — Поток этот строго упорядочен во времени.
— Точно. Ведь именно этот, строго дозированный поток ин-формации, содержащийся в макромолекулах, и есть граница жи-вого и неживого! — подчеркнул Каримов.
— Ты же полный идиот, ты это понимаешь?!
— А ты… Ты - фашист! — обстановка в кофейне, тем време-нем, накалилась.
— Я, фашист? А ну иди сюда, ты, вонючий марокканский пе-дераст! Иди, иди, я тебе сейчас засуну в твою черную жопу…
Полетели стулья, послышался звон битой посуды.
— Здесь становится слишком шумно. Давайте устроимся где-нибудь поуютнее, — предложил Каримов.
Начавшийся, за время их пребывания в кофейне, дождь пре-кратился. Отбросив сине-серое покрывало туч, солнце ощупы-вало вышедших из душного помещения мужчин.
— Знаете, чем закончился их спор? — улыбается Юсуп, лю-буясь панорамой Вечного Города.
— Я не понимаю иврит. Но, судя по мордобою, спор еще не закончен!
— Да. Очень забавно: один еврей обзывает другого еврея словом “фашист”!
Они садятся в автомобиль Каримова и едут по дороге, бегу-щей вдоль древних стен.
В первые дни знакомства с Ольгой и с Израилем Харвей вос-принял Иерусалим, как и все прочее, лишь великолепной декора-цией для своего нового любовного приключения. Проезжая сей-час сквозь узорчатый гобелен старых и новых построек, он физи-чески ощущал на себе пристальный взгляд тысячелетий.
Упали, рассыпались тревожными аккордами звуки рок-ком-позиции.
— Вы - “рокер”?! — улыбнулся Харвей. Он не заметил, ког-да Юсуп включил магнитофон.
— Нет, я не рокер. Но мне нравится “Куин”.
Несколько решительных, глубоких и красиво звучащих бара-банных ударов породили в сознании Харвея нарастающий поток воспоминаний, каких-то далеких и, вместе с тем, очень близких, живущих где-то в глубине его самого, образов...
Невероятно яркая вспышка взрыва, его жуткий, оглушаю-щий грохот…
— Его уже нет... — проговорил Юсуп.
— Кого... Кого уже нет? — горький комок подкатил к горлу Харвея.
Развороченный остов автобуса с торчащими в разные стороны балками, какими-то рейками и волочащимися сиде-ниями, продолжал кружить и разбрасывать трупы…
— Фрэдди Меркури. А вы не знаете?
— Нет... Я не интересуюсь рок-музыкой...
Ему видны ярко-красные пятна разбросанных повсюду, рас-коловшихся арбузов. Они настолько ярки, что затмили кровь тех, кто разорван взрывом, чьи обгоревшие, изуродованные тела, вперемешку с фруктами, овощами и арбузами, разброса-ны по базарной площади…
— Он недавно умер. СПИД, — бухарец резко затормозил, так как впереди образовался затор.
С каждым всплеском песни горячая волна накатывает на Харвея, покрывает его с головой, выносит на своем, похожем на язык пляшущего огня, гребне.
Очертания иерусалимских зданий, автомобильного салона, озабоченное лицо бухарца - все окружающее исказилось, теряя реальные очертания, стремительно распадаясь на несвязанные, размытые эпизоды - выгоревшие картинки...
Ослепленный яркими красками и оглушенный громкими зву-ками торговой улицы, хирург щурится, облизывает пересохшие губы, вглядывается в лица прохожих: знают ли они… Но здесь, на этой улице, ничего не случилось, ничего не случилось.
Улица, вернее, та ее часть, которая перегорожена армейски-ми машинами и заграждениями из колючей проволоки, осталась последней ускользающей реальностью...
Лицом к стене стоят несколько человек, возможно, семья, а, возможно, случайные попутчики, по всей видимости, арабы с под-нятыми и сцепленными за головами руками. Солдаты методично
обыскивают задержанных и их старый проржавевший автомобиль с голубыми регистрационными номерами сектора Газа.
“Представление должно продолжаться!!!” — динамики сов-сем рядом, но звуки уже с трудом проникают в слоеный мрак…
Придавленный бездыханными телами, еще не отдавшими свое тепло вместе с кровью, он не может шевельнуться, что-бы стереть ее - кровь многих расстрелянных, со своего лица, кровь, смешавшуюся со слезами и землей.
Солдаты травили их собаками. Мама заслонила его от свирепого пса - так она и упала, свернувшись калачиком, при-крыв его своим телом, когда раздались выстрелы...
Сверху, сквозь рыхлый чернозем, чуть припорошивший те-ла, брошенные вповалку, доносятся отрывочные, лающие ко-манды и сразу за ними - стрельба...
Он был слишком мал, чтобы понять слово смерть…
Ему казалось, что это… кто-то другой: истощавший маль-чик с разбитыми бесконечной дорогой ногами… Какой-то другой ребенок, чьи распахнутые, как сама ночь, глаза - сплошная боль... а не он... придавлен со всех сторон сотнями, тысячами мертвых тел…
С этой высоты ему кажется - череда холмов уходит за горизонт.
Оттуда стелется серый, непробиваемый солнцем дым... Он опускается все ниже и с ужасом видит, что эти холмы - это бесчисленные колонны раздетых донага людей, скорее - движу-щихся, безликих скелетов, исчезающих в гудящем пламени печей.
Черный снег тихо падает на колонны, покрывая бритые головы, собираясь нетающими озерцами, во падинах ключиц. Здесь не было мужчин и женщин. Здесь не было детей и стари-ков. Здесь не было разговоров. Здесь не было плача. Здесь не было стона. Только шлепанье босых ног... И - глаза... глаза... глаза... глаза... глаза... глаза.. глаза... глаза... глаза... глаза...
Теплее... жарче... жарко - все ближе нестерпимый свет!
Удалось высвободить одну руку и оттереть лицо... Другая рука еще прибита к доске... Суетятся рядом - вынимают гвозди из тела...
Это не крест, на котором я распят, обагрен кровью - это пересечения рельсов бесчисленных вокзалов, станций и полу-станков, дорог и тропинок моих скитаний... Солнце кладет на них
угасающие лучи... Как на струны, ложатся пальцы музыканта...
На самой верхней ноте, там, где прижатая к грифу струна слилась с многоголосьем хора, родился взгляд Офры.
“Представление должно продолжаться!” — поет Меркури.
Харвей растворяется во взгляде красавицы Офры, чьи во-лосы, как и свободный балахон платья, подхваченные не то ветром, не то ураганом музыки, трепещут перед ним, внутри него, становясь им, подчиняемые виртуозным пальцам музы-канта, - как стальные струны, как уступчивые клавиши син-тезатора...
“Свободные пространства, в которые мы уносимся в на-ших снах, в наших мечтах - есть ли они?
Узнаем ли, для чего была наша улыбка, поцелуй? Никто не знает, для чего мы любили, никто не скажет, почему все имен-но так, а не иначе?
Кто скажет, что мы ищем?
Я предполагаю, что я люблю тебя, но кто знает, что та-кое любовь? Представление? А представление должно продол-жаться!”
Офра взяла его за руку и они, по какому-то скрытому лест-ничному пролету, поднялись на самый верх зубчатой стены старого города.
“Вчера мое сердце было разбито - я перестал существо-вать, а сегодня я вновь живу в твоих мыслях, в твоих надеждах”.
…Город бурлил жизнью, поигрывая золотом куполов и монет на столах менял. Не видно автомобилей - лишь несколько вьюч-ных верблюдов опустились на песчаный откос возле Дамасских ворот, да ослиные крики вперемежку с окликами погонщиков…
“Завтра вместо нас придут другие. Они тоже будут лю-бить и страдать. Убивать и рождаться. Мучаться вопросами: «Зачем? Во имя чего?»”
А, над ними, над площадью, над Иерусалимом, над стра-ной, над континентом, над планетой: где-то, в немыслимой глубине черного космоса, кружит бело-голубой вертолет…
“Но ответ будет только один: ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ДОЛЖ-НО ПРОДОЛЖАТЬСЯ!”
С каменного блока, служащего одновременно и столом, и стулом, поднялся человек в тунике. Он обращает свое ясное лицо к пришедшим. Харвей узнает в нем Стивена.
“Никто не знает, откуда мы пришли и куда уйдем…
Никто не знает, что мы ищем…
Возможно, какой-нибудь другой герой откроет нам тайну, какой-то другой разум придет и даст покой нашим душам...
А пока... Пока я возвращаюсь к тебе - потому что ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ!”
Машина остановилась на вершине Оливковой горы. Харвей и Юсуп, покоренные величественной картиной, застигнутые му-зыкой Города Мира, молчат.
“Конец Израиля неизбежен. И Бог несомненно покарает тех, кто использует имя Божье для обмана простых людей и захвата чужой земли. За годы оккупации погибли тысячи защищавших свою родину палестинцев, миллионы страдают в изгнании...
Сионистские бандиты, используя помощь богатых евреев Запада и юдофилов-коммунистов СССР, прирезали себе еще арабских земель... Заявляют по всему миру, что это их «Ис-торическая родина» и, что «все евреи должны на нее вернуть-ся»!” — думает Каримов.
Храм блистает так ярко, отражая солнечные лучи а, возмож-но, даже испуская какое-то сияние, что Харвей не может смот-реть, на него, более одного мгновения.
Ему показалось, будто камень Мория превратился в свер-кающую снежную вершину...
Он видит, как из праха пустыни поднимаются гигантскими ус-тупами террасы, состоящие из огромных, непостижимо огромных каменных блоков, тщательно подогнанных друг к другу. Величест-венные стены заканчиваются двойной, как будто сотканной из дра-гоценных нитей, колоннадой, а еще выше - поднимаются головокру-жительные лестницы к золотым и серебряным воротам. И лишь за этими воротами поднимаются белокаменные стены самого Храма.
Подобные камнепаду, равные гулу землетрясения, разда-лись слова:
— И сделает Господь Саваоф на горе сей покрывало, покры-вающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах... Поглощена будет смерть навеки, и ототрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле...
— Какая дикая, несуразная чушь собачья! — Каримов расхохо-тался, не стесняясь набежавших слез. — Нет такого народа - “изра-ильтяне”, НЕТ! - кричит он по-арабски, и слова его разносятся вет-ром. - Если ИХ закон разрешает любому человеку принять иудей-скую религию и после этого признает его израильтянином.
— Что с Вами, сэр? — воскликнул Харвей, не понимая пове-дения Каримова.
— Что ж, хотите всех приверженцев этой сказки собрать на священной земле Палестины?! Поливать саженцы “нового государства” невинной кровью людей, рождавшихся на этой зем-ле тысячелетия, из поколения в поколение?!
— Что с Вами, сэр? — повторяет доктор.
— Видите золотой купол?
— Да. Похож на купол муниципального суда, в городе Нью-арк, штат Нью Джерси, а что?
— Это наша святыня - Мечеть Скалы. Халиф Омар прогнал с этой земли византийцев, которые сначала уничтожили иудеев, а затем - на месте их некогда величественного Храма - предава-лись разврату. Уже тогда от Храма осталась только пыль! А мы - монолитны и крепки, как и столетия назад! И это наш народ по-клоняется нашей святыне на Храмовой Горе! Да здравствует Джихад! Смерть неверным! Слава Аллаху и его пророку Магомету!
— Я не совсем понимаю... Вы здесь что-то кричали... Про джихад? Вы что, разве не еврей?
— Еврей? Я, Еврей? Кто здесь еврей?!! Вы видите на улицах этой страны монолитную нацию? НАРОД?!
— Но…
— Вы видите здесь: рыжего француза, темнокожего афри-канца, светловолосого русского!
— С голубыми глазами…Как у немца…— прошептал Харвей.
— Вот именно, да еще такого, русского, который, имея граж-данство Израиля, является министром обороны России!
— Ну, это уже проблема России, я думаю…
— Только ли России? Вы видите на улицах израильских горо-дов узкоглазого китайца, корейца... и, Шайтан знает, кого еще! А в большинстве государственных учреждений вообще - одни чисто-
кровные арабы, хоть это, как-то успокаивает: есть еще наши лю-ди, на нашей земле!
— У нас в Штатах такое же разноцветье…
— Но согласитесь — это же преступно — в XX веке изгонять жителей какой-то территории только по той причине, что эта тер-ритория - реликвия приверженцев какой-то политической идеи!
— Не понимаю Вас...
— В израильском законе “О возвращении!” сказано, что “...израильтянином может стать любой, исповедующий иудейскую веру человек”. Эти-то, выдающие себя за евреев люди с разным цветом волос, кожи и типом глаз, по-моему, и являются лучшим доказательством того, что сионистская идеология - стопроцен-тная ложь!
— Христианином тоже может стать любой человек, верую-щий в искупительную миссию Иисуса.
— Это и не удивительно. Христианство - продолжение иу-даизма. Но оно, по крайней мере, не противопоставляет нацио-нальную принадлежность вероисповеданию...
— Призывает к взаимной любви и терпимости.
— Да. Это особенно хорошо видно на примере взаимной лю-бви белых и черных христиан, у вас, в Штатах, или католического и протестантского “единства” в Ирландии, Ольстере!
— А разве мусульманином не может стать любой чело-век?
— Может. Но арабом — никогда!
— В арабском мире царят взаимопонимание и любовь?!
— Да. Все мы - дети Аллаха!
— Все - дети Аллаха?! Так что ж вы отказываетесь от своих палестинских братьев?! Ни одна из арабских стран не приняла их, не дает им своего гражданства!
— Но...
— Вы используете этих несчастных, как козырную карту в иг-ре против остального мира, и, прежде всего, - против Израиля!
— Вы наивны, мой друг. Многого не знаете, — Каримов как-то мгновенно остыл и холодно посмотрел на Харвея, который продолжает в запальчивости:
— Вы просто продаете свой народ! Подставляете его под бомбы и ракеты, прикрывая свои бандитские авантюры - я это пережил на собственном опыте!
— Харвей Тейлор... Вы что, еврей?!
— Нет. Не важно… Оставим это. Вы и я… Сегодня мы мо-жем, конечно, объединившись, достичь наших личных целей без методов прошлых веков.
— Согласен. Давайте еще раз пройдемся по сути Вашего от-крытия. Мы остановились на том, что кроветворные органы и ор-ганы, ответственные за иммунную систему, получили абсолютно новую информацию из коры надпочечников…
— Которые претерпели определенные изменения в резуль-тате некоего процесса.
— Какого?
— Позвольте эту часть работы оставить за мной!
— Совершенно новая информация для работы всего орга-низма... Как бы включающая все его резервы…— размышляет Каримов.
— Красный костный мозг стал воспроизводить новые, более стойкие лейкоциты, — продолжил Харвей, — и Т-лимфоциты, а тимус...
— Вот именно! — из мусульманина-фанатика Каримов, пре-вратился в азартного, убежденного специалиста. — Центральный организатор иммуногенеза, тимус получает новые Т-лимфоциты для дифференциации, созревания и затем выбрасывает их в Т-зависимые зоны, ответственные за работу иммунной системы!
Рассуждая, бухарец понял: открытие американца стало на место недостающего, в его собственной работе “камня”.
— Но ведь в возрасте Стэнсона тимус практически прекра-щает свою функцию, — только сейчас Харвей увидел еще одну, потрясающую грань своего открытия.
— К шестидесяти годам масса тимуса уменьшается, он пере-стает создавать Т-лимфоциты-киллеры. Тимус зарастает жиро-вой тканью. Но! Но даже в старческом возрасте лимфоидная ткань не исчезает!
— Значит, если дать ей подпитку, новую стимуляцию…
— Закодированную в том самом мощном потоке информа-ции, который несут с собой макромолекулы, воспроизведенные… — на мгновение воцарилось молчание…
— Я хотел бы, —- неожиданно жестко сказал Каримов, — услышать от Вас не только этот, безусловно, интересный доклад, но и о цели Вашего знакомства со мной.
— Мне нужны Ваши связи и Ваше влияние в мире…э…в мире…
— Во всем мире?! Вы более знамениты во всем мире! — рас-смеялся бухарец.
— Нет. В том мире, откуда Вы вытащили Ника.
— Зачем Вам это? — глаза Каримова сузились, как у кошки, из их тонкой щелки блеснул холодный взгляд.
Харвей понял - играть с этим человеком нельзя:
— Мне нужны донорские органы для пересадок, — выдохнул он.
Лицо Каримова сохранило то же жесткое выражение. Тот же жалящий взгляд вынудил американца к откровенности, и он про-должил:
— У вас... Или вы знаете у кого, есть тысячи рабов! Это бес-ценный материал, а вы... вы уничтожаете его бесцельно! Извле-кая жалкий доход! Я предлагаю Вам сотрудничество. Мы будем зарабатывать не миллионы - миллиарды! Даже больше: нашими клиентами, в первую очередь, окажутся владельцы крупнейших финансовых корпораций, хозяева важнейших банков, короли средств массовой информации, короче, - богачи, которые за лиш-ние годы жизни бросят к нашим ногам большую часть своих капи-талов! Через них, через их сеть кредита и с помощью их средств одурманивания толпы, мы сможем манипулировать миллионами людей во всем мире! И это без войн, без революций, без лишнего шума! Это - мировое господство!
Бухарец молчал, не меняя выражения лица. Он оценивал си-туацию. Если этот человек - агент КГБ, Каримов проиграл. Ему не удастся уйти от них ни здесь, ни где бы то ни было. Эта Орга-низация помнит всех своих “сыновей” и беглых - прежде всего. Казалось бы, время стирает вину изменника, но штука как раз в том, что беглый сотрудник становится целью охоты сразу не-скольких подразделений Организации.. Оно и понятно: чтоб дру-гим не повадно было.
Кроме того, между секретными службами - взаимные долги и счета: Организация содержит и подкармливает тайные службы и террористов во всем мире. Векселя и закладные хранятся и под-лежат погашению. А долг, как говорят русские, “платежом кра-сен”! Поэтому Организация наводит “подшефных” на правиль-ный, только для ее руководителей понятный курс и в случае успе-ха погашает часть долга.
“Интересно, что обещали за мою голову, этому парню и его команде? Кроме того, если они вышли на меня, и при этом я еще жив и пользуюсь банковскими счетами - значит, им от
меня что-то нужно... — просчитывает варианты, Каримов. — Если же это, действительно, выдающийся ученый, одержимый идеей мирового господства, и предлагает сотрудничество, то просто, просто нелепо отказываться!”
Красные ворвались в кишлак на рассвете, осквернив лязгом копыт священные плиты медресе. В робких лучах восходящего солнца безжалостно сверкала сталь клинков - падали разруб-ленные мусульмане, пришедшие к утреннему намазу, заливая своей кровью вековые ковры…
Умирая, преодолевая удушье кровавой пены, отец завещал ему ветхий свиток - родословную потомства Улугбека... Имен-но ему, маленькому Юсупу - Сулейман - Абддалла Улуг-беку, за-вещано стать Властелином правоверных, восстановить царство Хорезма и торжество Ислама.
— Согласен. Выезжаем, — бухарец взглянул на часы и, что-то проверив в своем блокноте, продолжил. — Через два часа и… сорок минут.
— К-куда? — испугался хирург.
— Для начала, в Самарканд. — “Там и проверим, что ты за птичка!”
— В Самарканд?! Сейчас?!
— Вы же хотели начать совместный бизнес?!
— Да. Но...
— Что, “но”? — Каримов достал авторучку и снял колпачок.
— Я должен Вас предупредить…
— О чем?
— За мной следят.
— Следят? Кто? — блеснула холодом улыбка бухарца, а гла-за его вновь сощурились.
— Не знаю. Возможно, это ФБР. Возможно, ЦРУ. Я плохо разбираюсь в таких вещах. А возможно, - местные.
Непроницаемость собеседника, ледяной холод, исходящий, от всего его образа, от вспыхивающих молний бриллиантов, гип-нотизировало Тейлора, заставляя рассказывать дальше и даль-ше о своей жизни, о своих экспериментах и, наконец, впервые - об убийстве Офры.
Ни единым жестом, ни единым словом не перебил Каримов взволнованный рассказ американца. Лишь в конце рассказа, в
том месте, где Харвей говорил о плане Ника, благодаря которому хирургу удалось избавиться от слежки, взгляд бухарца потеплел. Впервые на его лице заиграла нормальная, человеческая улыб-ка, а американец продолжал:
— Таким образом, я прибыл на встречу с вами чистым, без преследователей. Я уверен в этом. Но я не могу подвергать Вас… Подставлять под удар. Скорее всего, аэропорты и вокзалы уже под присмотром. Тем более, после этого террористического ак-та… Этим утром… Вы знаете?
— Сэр, — отвечал бухарец, — Вы что-либо слышали об опе-рации “Шломо”? — при этом он облегченно вздохнул и, закрыв авторучку, спрятал ее в карман.
— Нет.
— Один из богатых американских евреев купил рейс “Карго” и на нем вывезли из Эфиопии в один прием чуть ли не тысячу эфиопских евреев!
— ?!
— Их затолкали в грузовой самолет, как кильки в банку!
— В негритянской Эфиопии есть евреи?
— Евреи есть и в Китае, и в Японии, даже на Северном По-люсе! — рассмеялся Каримов, включая зажигание. — Давайте пообедаем перед дорогой, вот в том ресторанчике, — он указал на своеобразный силуэт гостиницы “Царь Давид”, первоначально принятый Харвеем за одну из мечетей старого города.
Автомобиль бесшумно заскользил, поплыл вдоль древних стен, и генерало-врач продолжил:
— Так вот. Я не так богат, как тот американец, но тоже хочу “спасать евреев”.
— Но Вы что-то говорили здесь о торжестве Исламской Ре-волюции… Ведь вы - мусульманин… Вы сражаетесь против ев-реев… Что-то не вяжется… Как же израильтяне могут разрешить Вам…
— Я - не просто араб! Я - единственный наследник, прапра-правнук прославленного Тимура Тамерлана!
— Это значит, что Вы и есть, тот загадочный наследник зна-менитого астронома, Улугбека?!
— А в начале нашего рода — сам Чингисхан!
— Чин… Ги… Это кто? Я смотрел, кажется, кино про Чин-гач-гука…
— Скажите еще, что Вы не читали про Чука и Гека…
— Значит Вы скрываете от израильтян Ваше истинное про-исхождение, выдавая себя за еврея!
— А кого это здесь волнует?! Были бы деньги! Вы же сами только что упомянули про русского министра Безопасности Рос-сии, которому ничто не помешало стать гражданином Израиля! Забавно, правда: наконец-то в российской думе появилось кому “думать”!
— Непостижимо… Сегодня здесь, на моих глазах, кто-то из ваших… арабский террорист… взорвал автобус с людьми…полный автобус простых людей… работяг… домохозяек… школьников…
— Эх, молодые…Горячие! Спешат попасть в святые, к Маго-мету! Я осуждаю такой террор. Я действую иначе. Поэтому влас-ти идут мне навстречу.
— Не понял я Вас…
— Я привез сюда, в Израиль, химический завод по производ-ству аммиачных удобрений. Все оборудование. Я не вижу смыс-ла менять высококвалифицированный обслуживающий персонал!
— ?
— На моих плантациях в Средней Азии работает много евре-ев, настоящих. Вот я их и спасаю от “Перестройки”!
— Извините, сэр, но я не совсем Вас понимаю... Химический завод, рабочие... Вы же военный врач? Патологоанатом?
— Разве Вам не известно понятие финансовых инвестиций?!
— Оу-Кей! Понял!
— Агентство евреев не возражает, если мой личный самолет привозит сюда раз в неделю сотню беженцев, а отсюда - продук-ты, одежду, лекарства: ведь мои верные люди там, в Бухаре и Са-марканде, тоже нуждаются во внимании, не так ли?
— Гуманитарная помощь, я понимаю.
— Сегодня мы полетим как раз таким рейсом.
— Но я не могу появиться в аэропорту!
— А этого и не нужно. Расслабься, парень! Мы в Израиле! Как там у вас поется? “Доунт Ворри, би хэппи”?! Не бери в голо-ву! Главное - деньги! А они имеются! — путешественники заходят в ресторан и занимают один из пустых столиков.
— Ну-с, молодой человек, — почему-то перешел на русский язык Каримов, — что вы будете есть?!
— Этот стол не обслуживается! — задорно воскликнула курносенькая официанточка, толкая мимо них тележку с грязной посудой.
КОНЕЦ КНИГИ ТРЕТЬЕЙ!
Книга Третья
© Copyright: Марк Турков, 2021
Свидетельство о публикации №221060700043
Свидетельство о публикации №221060700043
Рецензии