Личное

   Многие девочки писали тайные дневники и песенники-анкеты. Тайные дневники прятались в чемоданы, под матрасы, в тумбочки под книги. Анкеты девочки давали для заполнения. Эти тетради называли «Эстафета». Они уклеивались вырезанными фрагментами из открыток, либо украшались рисунками. Дети писали в анкетах цитаты, пожелания, любимую песню или стихи. Отвечали на ряд интересных вопросов. В конце принято было написать адрес, телефон и свои инициалы. Это была отличная вещь на память.
   Зарянова Лида отважилась первому из мальчиков дать эстафету для заполнения Жиганову Толику. Толик на удивление всем аккуратно заполнил тетрадь и вечером вернул её Заряновой.
   Второй мальчик был Рогачов Борька.
   Чеканов написал всё так, будто брехал на каждом вопросе, да ещё и нарисовал чёрта с рогами к песне «Арлекино». Вместо адреса он приписал: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз». Все девчонки хохотали, а некоторые злорадствовали:
- Х-ха! Всю анкету ей испортил!
   Но Зарянова не стала унывать. Она просто сказала:
- Ну и что. Зато память о Гоше будет. Весёлый мальчик.
   Когда тетрадь оказалась в руках Смирнова, Никита на вопрос «Кто тебе нравится из девочек?», написал короткий ответ «Секрет». Зная уязвимое место Смирнова, его молчаливое непреодолимое влечение и тягу к Столичной, мальчишки начали смеяться и ехидничать:
- Кит, а говорят, что у твоей зазнобы другой василёк завёлся!
   Смирнов упорно отмалчивался. Он уже знал, что Столичная втюрилась в белобрысого цыгана. Она слишком заметно прекратила проявлять свои отношения, предав дружбу забвению. Это, конечно же, было больно. Но сердцу не прикажешь, оно не умеет громко плакать. И мальчишка молча переваривал в себе размолвку. Столичная ему нравилась, как и многим другим мальчикам. Теперь своё утешение Смирнов компенсировал Ковчинским Олегом. Своим появлением Олег заглушил боль утраты товарища. С ним было весело.
   Многие мальчишки и девчонки увлекались стихами. Правда, не у всех это получалось.
   Сидя под берёзой на пруду, Кандышева Наташа закатила глаза к небу и задумалась. Она решила стать поэтессой! Но стихи никак не шли на ум. А если и шли, то получалась какая-то белиберда! Девчонка взглянула на обложку общей тетради и прочитала «Кандышева Натали». Жирная надпись выкрутасто была выведена красными чернилами. Наташа вздохнула, потом приписала внизу в скобках слово «поэтесса», открыла тетрадь и начала сочинять стихи:
- Я живу в стране родной… в стране родной… - первая строка легла на чистый лист. Попёрло патриотическое вдохновение! – Мне не скучно здесь одной! – быстро записал карандаш, и зубы вгрызлись в его бок! – Мне не скучно здесь одной… одной… Так, так, так! Что дальше?.. О! Светлячки площадь освещают, соловьи гимн стране распевают! Всё! Стих готов! Название ему будет безусловно – «Родная Родина»! Я живу в стране родной, мне не скучно здесь одной, светлячки площадь освещают, соловьи гимн стране распевают! Ух, ты!!! Ай да я!!! – зажмурилась от счастья девчонка, чувствуя себя на поэтической волне!
   Придумывая подобные стишки, однако, Кандышева задумалась и о лирике. Надо писать про любовь! Ей с первого дня безумно нравится командир отряда Комаров Алик! Она просто обязана, должна посвятить ему стихи! Но сколько ни силилась  написать что-то путное юная поэтесса, у неё ничего не получалось! Со временем стихи всё таки были записаны, и тетрадь строго хранилась под подушкой в секрете.
   Как-то при уборке Шалаева Груша будучи в роли дежурной по спальному корпусу, случайно узрела торчащий кончик тетради из-под матраса Наташи. Она с любопытством вытянула тетрадь, врылась в записи и её начал разбирать смех. А вечером на веранде она всем на смех бессовестно декламировала тайные стихи!
- Стихи, посвящённые К.А. Называются «Алик»! – объявила Груша и, многозначительно зыркнув в сторону командира отряда, с подчёркнутым выражением прочла, размахивая рукой: - Ах, Алик, Алик, голубые глазки! Люблю тебя я тайно и жемчужно! Я даже комаров не убиваю, мне каждый день тебя видеть нужно!
   Все дружно посмотрели на Комарова. Алик густо покраснел и, часто моргая голубыми глазами, глупо спросил:
- А при чём тут я?
   Толпа закатилась безудержным смехом, хватаясь за бока! В это время на веранду вошла Кандышева. Девчонка обыскалась тетрадь, не понимая, куда она исчезла. И вдруг увидела её в руках Шалаевой!
- А вот и сама поэтесса Натали! – с ехидной насмешкой провозгласила Груша.
   Все, похохатывая, захлопали в ладоши. Поняв в чём дело, Кандышева налетела на Шалаеву и в истерике заорала:
- Отдай сейчас же!!!
- Отними!!! – отскочила с хохотом Груша, задрав тетрадь высоко над головой.
- Отдай! Ты не имеешь права брать чужое!!! – заплакала Наташа и со слезами побежала к вожатой: - Вика, скажи Груше, чтобы она вернула мою тетрадь! Она всем читает мои стихи, чтобы все с меня смеялись!
   Вожатая немедленно отреагировала на жалобу! Она зашла на веранду и, строго глядя на Шалаеву, приказала:
- Шалаева, немедленно верни тетрадь!
- Ой, да пожалста, - с усмешкой фыркнула Груша и с презрением бросила на стол тетрадь: - Фуфломётка!
   Наташа схватила тетрадь и, продолжая горестно рыдать, убежала в спальню. На веранде все притихли. Вика сердито обвела взглядом ребят и тихо произнесла:
- Как вам не стыдно! Вы только что унизили и выставили товарища на посмешище! Разве пионеры так поступают?! Кто считает, что поступок Шалаевой достойный смеха?!
   Ребята молчали. Поступок был действительно ужасен! А теперь ещё и бумерангом врезался во всех, кто смеялся!
- Алик! Почему ты не остановил это безобразие?! – строго спросила вожатая Комарова и упрекнула: - Ведь ты же здесь вроде командир! И поставлен, чтобы поддерживать порядок!
   Глядя на моргающие голубые глаза и припомнив стих, кто-то несдержанно прыснул! Некоторые ребята зажали зубами губы, чтобы не разразиться смехом. Кого-то всё же затрясло от душившего смеха. Прикрыв рот ладошкой, ребята угорали именно над тупым видом командира отряда. Комаров покраснел и второй раз задал вопрос, который уже здесь звучал:
- А при чём тут я?
   Толпа, не сдержавшись, закатилась смехом!
- Прекратите смех! Так нельзя поступать! – пыталась утихомирить вожатая ребят, но всё равно кого-то прорывал хохот, глядя на командира.
   Порицание сменила нудная лекция о том, как должен вести себя пионер, уважать интересы товарищей, защищать его и тому подобное и так далее. Дети не поддерживали сварливость и ябедничество. Мальчишки тоже сочинили стишок и посвятили его поэтессе Натали и Груше. Вечером на веранде под гитару Одинокова они дразнительно пели, щекоча нервы Кандышевой:
- Поэтессе не нравится Груша,
Так и хочется Грушу ей скушать!
И чтоб рук об неё не марать,
Она всё записала в тетрадь!
   Наташа поначалу плакала, а потом прекратила обращать внимания на дразнилку. Теперь она свою заветную тетрадочку носила всюду с собой в сумочке. И даже очень часто чувствовала на себе пристальные осторожные изучающие голубые глазки Алика Комарова. А что, вдруг он влюбится в неё?!
   Синичкина Аня хоть и была девочка застенчивая, однако, ей не приходилось занимать хвастовства. Аня гордилась тем, что писала песни. Но вот Аня совсем не подозревала (а может быть и не желала подозревать!), что занималась она обыкновенным слизыванием творчества известных заслуженных поэтов. Синичкина вечером начала задушевно представлять очередную свою сочиняйку:
- Я в лесу увидела, как мчался олень. И у меня из-за этого сочинились слова. Моя песня называется «Лесной олень». Вот, девочки, послушайте.
В августе в погожий синий день
проскакал по лесу там олень.
Он летел по тропочке лесной
тёмным лесом по кустам стрелой!
- Анька! Что это ты опять переиначиваешь песню «Лесной олень»?! – хором возмутились девчонки.
- Кто чего переиначивает?! – вскинулась Аня.
- В конце концов, Синица, подобная писанина называется плагиатством! - выдала Алексова Олеся.
- Сама ты плагиатка! - обиделась Аня, захлопнула песенник и сразу пошла прочь, бросив через плечо: - Больше ничего вам не покажу! Неблагодарные! Так и скажите, что страшно завидуете!
- Сочини своё, чтобы тебе страшно завидовали, - спокойно дала отпор Макова Света.
   В седьмом отряде Шкурин Юрка вообще непонятно что сочинял. Написав сумятицу слов, он с гордостью декламировал, размахивая в такт рифме кулаком:
- Стихи «Рубикон»!
Я зашёл в магистрали параллелью дорог
там, где перпендикуляры, где оси городов.
Замахну я в технарь, где тетради все в клеть.
И махнёт мне хвостом геометрии верть!
   Прослушав набор слов, пацаны несдержанно хохотали:
- ООО, Боже! Ну ты, Шкура, и рифмоплёт! Ты хоть сам понял, что насочинял?! Переведи свой стих, что ты имеешь в виду!
   Но юный автор, обижаясь на громкий смех вместо бурных рукоплесканий, сам был не в силах растолковать сие произведение.
   Во втором отряде случился инцидент почище, чем у Кандышевой. У Воробьёва Веньки под подушкой ребята случайно обнаружили тетрадь под названием "Мемуары", в которую мальчишка писал свои мнения о товарищах. Причём обо всех, с кем сталкивался в лагере! Мальчишки утащили тетрадь на волейбольную площадку и подозвали всех, кто там играл. 
- Нет, вы только послушайте, что пишет здесь этот летописец! – возмутился Грыниц, потрясая тетрадкой: - Саня Дубицкий. Мог бы быть умнее, если был бы умным. Только один от него толк, что он неплохо знает лечебные травы. Он мне вылечил коленку подорожником, когда я упал в лесу и ободрался до красной крови.
- Прямо до «красной»? – глупо переспросил Дубицкий и недобро прищурил глаз: - А так я значит «не умный»!
- А про меня что там? Про меня есть? – с любопытством полезли мальчишки в тетрадь.
- Копейкин Витька как клоп мал да вонюч, потому что от него всегда воняет потом, - прочитал про себя Копейкин и, всполошившись не на шутку, поднял руку и понюхал подмышку: - Ыф, ыф. Вроде не воняет.
- Серёжа Ремеслов хоть и командир отряда, но я его командиром не считаю, так как он командир никакушный! – заглянув в тетрадь, прочёл следующее Герасимов Андрей.
- О так! Я выходит, командир «никакушный»! – сверкнул по-волчьи глазами Ремеслов.
- А ну, дай-ка я про себя найду, - принялся листать тетрадь Герасимов. И тут же нашёл: - Герасимов, как глухой немтырь Герасим в «Муму» только мычит. Тупой, как сибирский валенок. Ни на один вопрос не умеют отвечать, - Андрей растерянно посмотрел на ребят и заморгал: - А чё я… правда что ли такой?
- Это ты у Вени спроси, - посоветовал Ремеслов и, глядя на свой корпус №2, железно пообещал: - Я непременно спрошу, почему я «никакушный»!
- А что там ещё? – спросили любопытные.
- Грыниц Валерка неплохой, но его рожа похожа на будку минарета. Ха-ха! Недаром глаза у него татарские и подходящая кликуха Мулла. Он не разговаривает, а вечно орёт, как татарин с минарета, - прочитал Гагрин Ромка и уставился на Валерку: - А ну, посмотри на меня. Ты что, правда мусульманин?
   Грыниц в ярости прищурился. Увидев, как в корпус зашёл Венька, он выхватил тетрадь и направился туда же с угрозой в его адрес:
 - Сейчас мы посмотрим, у кого какая будка и кто на кого похож!
   Пацаны понеслись следом. Увидев в дверях мальчишек с тетрадью, Воробьёв понял в чём дело и попятился.
- Ну, чего же ты, Веня, пятишься? Или думаешь, что мы раков не видали?! – поджал колючие глаза Грыниц и, похлопывая тетрадкой о ладошку медленно начал подступать с двусмысленным намёком: - Снятся раки - это к драке! Твоя писанина, браток, подозрительно смахивает на дневник смертных грехов. А за грехи дорого платят!
   Мальчишки набычились и тоже смотрели весьма недобро. У Вени зачесалась спина, и он понял, что сейчас получит за всю свою грамоту по полной программе и по всем статьям!
- Да я же пошутил, пацаны… я просто пошутил… просто для смеха… - начал мямлить побледневший Веня.
- Слышь ты, летописец! Я тебе сейчас руки повыкручиваю за твои письменные признания! – прижал Воробьёва к стенке Ремеслов.
- Да там же ничего такого не написано… Серый... ребята… это же со смехом просто… как юмореска… Ну, типа местных мемуаров, - пытаясь оправдаться, дрожащим голосом от испуга заискивающе бормотал Веня.
- Я умею читать не только между строк. Я умею ещё и отзывы оставлять между глаз! – злобно процедил Ремеслов и безжалостно коротким ударом влепил Воробьёву кулаком в торец!
   Самосуд состоялся в виде неслабой потасовки! Всхлипывая на своей кровати, Веня утирал разбитый нос и осторожно прощупывал глаза. После Серёгиного первого удара на оба глаза фингалы обеспечены наточняк! Грыниц разорвал тетрадь на четыре части и бросил Воробьёву на колени.
- Это, ты к голове свои мемуляры приложи. Может пройдут болевые ощущения и ума прибавится. Рецепт верный, - не без ехидства посоветовал Дубицкий.
   Мальчишки хлопнули дверью и ушли на улицу.
   Спрятав обрывки тетради под подушку, Воробьёв плакал долго. Ему было очень стыдно.
   Стихами так же увлекалась Захарченко Наташа из пятого отряда. Эта девчонка своей тетради не скрывала. Где надо и где не надо, она приставала буквально ко всем подряд:
- Послушайте мои стихи! Послушайте!
- Ну, слушаем, - терпеливо уделяли девчонки и мальчишки внимание.
- Я желала бы печенья, и конфету, и варенья! Только очень долго ждать мне своего день рожденья! Ха-ха-ха! Правда здорово?! 
   Все бестолково пожимали плечами, не зная, какую оценку дать творцу сего произведения. И Максим Голубев спросил:
- Ну, а при чём тут день рожденья, если ты хочешь сладкого?
- Ну как так? – смешалась Наташа и пожала плечами: - Зато рифма клёвая.
- И всё? – усмехнулась Емельченко Ира.
- А смысла-то нет, - поджала губы Горская Ада.
- А мне ничего, вроде складно, - положительно отозвался Чупасов Толик.
- Ну, Чуп, если тебе такие стишки нравятся, значит, ты такой же, как она глупый! – сделал вывод Джибрин Виталька.
- А ты больно умный! – обиделась на Витальку Наташа и выпалила: - Устрою вечер своей поэзии, всех приглашу, а тебя ни за что не приглашу!
- Ой! Я так разбежался на твой вечер, аж спина вспотела! - прохохотал Джибрин.
   Захарченко махнула на него рукой и немедленно подсела к Чупасову:
- Вот, Толя, послушай-ка ещё! Стишок называется «Панама». Купила дочке мама цветастую панаму. Пошла дочка в панаме глядеть на обезьяну. А обезьяна на панаму! Как тебе?
   Чупасов вдумался в стих и прыснул!
- При чём тут обезьяна? Ну и писала бы про панаму весь стих, - сделал замечание Демченко Данька.
- Много вы понимаете в поэзии! – обиделась Наташа и сунула Толе тетрадь на колени: - Почитаешь, вот тут отзыв оставь. Только в руки никому не давай! Не дай Бог сопрут от зависти!
- Мыгы, - кивнул Толя.
   Тетрадка три дня валялась у Чупасова в тумбочке. Он её так и не открыл. Кому охота тратить время на пустые глупости?
   Зато это было всё личное!

продолжение следует ------------------------