Тепло родительских рук. Начало

У прошлого нет конца.
Мудрость земная

С Яниной меня свёл случай познакомиться в Органном зале, где мы слушали в исполнении известной исполнительницы органной музыки, Анны Стрезевой, произведения Шопена. То ли радость услышанного, то ли вечер был необыкновенно прекрасным, а может быть, от того, что вокруг смеялась и радовалась осенняя природа — мы познакомились, так как, случайно сидели рядом, и под стать музыкальному вечеру заговорили, увидев, друг в друге соратницу и мечтательницу прекрасного. Выходя из зала — договорились созвониться, что и было исполнено. А через пару недель мы уже свиделись за чашечкой кофе в небольшом кафе, столики у которого были расположены на улице им. Пушкина. Благостное настроение, уют и воркованье городского наступающего вечера, расположило нас к разговору о былом, о детстве, о юности и молодости, которые в человека всегда памятны разными событиями и происшествиями.

Не знаю, как у нас получилось, мы как-то легко тронули историю детства, так как мы с Яной приблизительно одного поколения.
 
— Детство я помню хорошо, может быть от того, что со мной тогда происходило, которое никогда не сотрётся с памяти, — присматриваясь к пирожному, говорит приятельница. — Я ведь родилась приблизительно за четыре года до начала Великой Отечественной войны, а именно в 1939 году. Насколько хорошо, не могу сказать — но помню маму, папу, бабушку. Жили мы в довольно большом городке, в этажном доме, во дворе которого были качели, детская площадка, и два стола. Отец мой носил военную форму, а мама — она была красивой и нарядной — я её такой запомнила на всю оставшуюся жизнь — в цветном платье, тонком и мягком. Когда родители шли на работу — к нам приходила бабушка — я с ней оставалась до вечера. Ещё хорошо помню, как мы все вместе шли на какой-то праздник, где играл духовой оркестр, пели и плясали, от чего было вокруг весело и радостно. Папа взял меня на руки, а они у него были какими-то особенными: теплыми и нежными. Потом он посадил меня на плечи — я была самой высокой среди людей — видела всё, и … от счастья рукоплескала и хохотала во весь голос. В памяти, как будто сейчас вижу — волосы у папеньки были светлыми, и такие красивые — в жизни больше никогда не видела таких волос. А в отношении глаз — мне казалось — он смотрел на меня кусочками синего неба.

Яна вздохнула, пригубила кофе, провела взглядом в сторону проходившей молодой пары, сказала задумчиво:
 
— Извини, я тебе никогда не говорила, что я сирота… Так вышло. Мне сегодня почему-то очень хочется вспомнить своё детство с мамой и папой. Так вот, я остановилась на празднике весны, скорее всего это был Первомай. Когда папка нёс меня на плечах — мама шла рядом. Она была изумительно красивой, волосы темные, глаза, как вечерняя нега, а её улыбка говорила всем, как она счастлива. На душе у меня пел весь МИР, мне было очень хорошо, и может быть, из-за этого я запомнила этот день.

Янина снова промолчала, вроде бы собирала мысли для разговора.

— А ты помнишь, имена родителей? — мягко задаю вопрос.

— Маму звали МАРИЯ, отца — Владимир. Я его называла папа Вова. А вот фамилии — не помню. Маму я называла мама Мрия. В отношении бабушки — ничего не могу сказать — ни имени, ни фамилии. Всё остальное помнится не ясно. Было хорошо и весело в нашем доме, приходили какие-то люди, смеялись, о чём-то говорили, а я — перед ними танцевала — они меня поднимали на руках высоко, кружились, от чего я замирала от восторга.

— Жалко, что ты не помнишь фамилии, — вздохнув, говорю я.

— Думаю, моя фамилия была какой-то то ли длинной, то ли иностранной, а может быть двойной… Не помню. Как-то однажды во сне, это было, уже, когда мне было 35 лет, я услышала, как меня кто-то назвал Радзинской, и я ответила на неё. Но … Когда меня нашли, после бомбёжки в поле, дали мне фамилию Полевая. Я так и пишусь всю жизнь — ПОЛЕВАЯ. Когда замуж вышла не стала менять фамилию. Зачем? У меня она связана с моей детской жизнью. Представь себе: у тебя есть мама и папа, дом, семья, жизнь без печалей, и … вдруг всё разрывается. Я имею в виду не только бомбёжку поезда, где ехали в эвакуацию: старики, женщины и дети, где разорвали моё детство пополам, нет, я имею в виду то, что мою жизнь разделили страшными событиями — До…и …ПОСЛЕ войны. В отношении отца — не знаю ничего о нём. Мои переезды после того, как меня нашли — были очень разными и частыми. Потерялся след моего детства навсегда. Если бы мой отец был жив — он бы искал меня, а так … Никто и никогда не отозвался + на мои вопросы — я писала много, только всё это … было пустой тратой времени.

— А если бы ты вспомнила свою фамилию, могло бы быть что-то другое, — говорю, пригорюнившись.

— Представь себе, если бы моя фамилия была самой обыкновенной, скажем — Петрова, может бы я что-то и вспомнила…А так … Мне тогда было немногим больше трёх лет. А ещё, после страшного стресса бомбёжки поезда, можно было забыть и напутать не только фамилию, но и имя.

 — Ты говоришь, что находилась в поезде, который вёз людей в эвакуацию. Как это произошло?

 — Через какое-то короткое время как началась война — люди города стали собираться и куда-то уезжать. Мы с мамой тоже собрались ехать, но самое ясное запомнившее было — когда мы выходили из дома, мама плакала, провела рукой по двери, когда закрыла её в последний раз. Я это хорошо запомнила, а почему — не могу сказать. Потом мы ехали куда-то. Поезд перезагружен, людей тьма, теснота, жарко и мало воды. Сколько мы так ехали — не знаю. Страшно было не в том, что было мало пищи и питья — страшно, где-то, не далеко рвались бомбы. В одну ночь я проснулась от того, что мама схватила меня, и выбежала на улицу, где было много народа. Крик, страх, громыхание и … скрежет железа — это немцы бомбили городок, где проезжал наш поезд. Куда мы с мамой бежали — не знаю — это было поле, так как домов там я не видела. А далее… память уже не может восстановить всего, что произошло. Пытаюсь восстановить в памяти что то — но ничего не получается. Меня нашли какие-то люди в поле, в небольшом овраге.

— Так это вы ехали в эвакуацию, а поезд ваш бомбили? — пытаюсь узнать больше, о чём ведёт речь Янина.
 
— Тогда я не знала, куда мы ехали. Уже намного позже мне рассказали — я, выживший ребёнок с поезда, от которого осталось куча железа, и много трупов. Состав, как я потом поняла, двигался на восток, вёз людей в эвакуацию. Была я тогда совсем небольшим ребёнком, чтобы принять участие в розыски матери, скорее всего, она там и погибла, а меня успокоили, что я поеду к маме. С того времени мне всю жизнь снится, что я еду к маме.

— Никогда бы не подумала, что ты была сиротой, — произношу мягко.

— Не всегда я рассказываю людям о своей сложной жизни. Прошла я через детские дома и приюты.

— Жизнь сложная, но и тем она дорога, что в ней всё идёт по-разному, переплетаясь в один жизненный венок Добра и Зла. Всего этого нам в жизни не избежать, — говорю я, прислушиваясь, к мягкой музыке из парка.

— А далее моя стезя пошла более равномерно, — вздохнув, продолжила разговор Яна. — Меня удочерила одна семейная пара, которым было по сорок пять лет. Названного отца звали Никита, а маму — Пелагея — красивые, умные и добропорядочные. Меня они увидели на концерте — я выступала с песней от Детского дома. С этого всё и началось. Разыскали меня, сразу же заявили, что хотят меня принять в свой семейный дом. Я согласилась с радостью. Мне тогда было 13 лет. Почти взрослая. Училась я прекрасно, за что меня мои приёмные родители хвалили, преподносили подарки, признавались, что им со мной хорошо.

— А как ты их называла? — спрашиваю Яну.

— Папа Ник, а мама — Гея. Смешно было, а им это нравилось. Всё было отлично, до того времени, пока я не побывала в подружки дома. Именно там меня вроде бы что-то повело в сторону прошлого — перед глазами встали мои родные родители, и я, заплакала, сама не знаю почему. С этого момента я поняла — приемные папа и мамка, как бы они меня не ласкали, не говорили хороших слов — я, вроде бы улетучивалпась от них — я летела в мир детства, когда меня мой отец нёс на плечах, а мама шла рядом, и было мне тогда удивительно прекрасно и светло — такого состояния я никогда не испытывала с папой Никитой, и мамой — Пелагеей.

— Ты им об этом сказала? — с интересом спрашиваю подругу.

— Нет. Не сказала, и очень рада этому. О них у меня память сохранилась очень светлая и добрая. После окончания института, я вышла замуж и … уехала в Магадан. Папе Нику и мамочке Гее писала, звонила, приезжала в гости. У меня родился сын, я его назвала Владимир, в честь родного отца.

Где-то недалеко от нас, где мы с Яной сидели, кто-то включил музыку — «Вальс Дунайские волны», и тут же — Янина молниеносно выпрямилась, повернула голову в сторону доносившейся музыки, вздохнула, и, помедлив несколько секунд, заговорила, с присущей ей интонацией:

— Эту музыку помню с детства — под её ритмы папа с мамой танцевали.

Я смолчала, а Янина, всматриваясь в высокую небесную синь, тихо плакала, не вытирая слёз. Я не стала её утешать, что-то говорить, о чём-то советовать, я знала и чувствовала — в эти мгновения она, женщина взрослая, в которой уже есть внуки, вспоминает своё детство — то детство, которое всю её жизнь живёт в ней одним естеством родных душ — с родившей её Мамой и Папой. Существует какая-то особенная связь между родителями и их детьми, держащая их жизни в одном букете жизненного устройства человека земли.
 
Рядом с нами присела пара людей почти нашего возраста. Он, нежно погладил руку своей спутнице, а она, погладила его голову взглядом, улыбнулась, сказала:
— Как всегда, чашечку какао с молоком.
 
Янина скромно улыбнулась, спросила тихо:

— Пойдём?

Мы шли парком города, весело болтая о том, что в органном зале снова будет исполнять музыку, теперь уже Вивальди, известная органистка Молдовы Анна Стрезева, и мы с удовольствием пойдем на этот концерт.