Родина мать и семь самураев

     - Когда Ильич, всходя на плаху,
     Рукой тревожил члена сон,
     То царь дарил ему рубаху,
     Клифт, коци и роброн.
     Культурный министр улыбнулся и добродушно качнул головой, явно одобряя народное творчество примыкающего краями к исторической науке акына, решившего защитить степеня поэтически, как и подобает акыну, тем паче, что маразматическое восхваление восседающего на престоле Рёриговичей - Романовых Бальзаминова набирает ярость с каждым днем, ежели отталкиваться от информационного отображения мудрости мира, сконцентрировавшейся за дегенеративным лобиком невнятного чухонца.
     - Ильич все раздавал в народ,
     Добавив от себя алтын и пряник,
     Потом шумел и трахал в рот
     Лукавых царедворцев ...
     - Хватит об Ильиче, - решил культурный министр, протирая рукавом горжетки запотевшие от ярости очки, - эдак и до социальной справедливости можно допрыгаться, что в условиях роста экономики поширше, поширше - малоактуально. Переходь к Сталину, - скомандовал он, что - то отмечая самопиской ( сама пишет, блябуду, сама, помнится, еще Кадыров удивлялся с Абдулатиповым : " Как так, пишет и сама ? А замыслы экстремистские у кого зарождаются, у колпачка, что ли ? " Ничего не ответил им культурный министр, лишь усмехнулся в усы соседствующего Пескова и промолчал, сойдя за умного ).
    - Товарищ Сталин. Тож с усами,
    Эффект аффекта, перегиб,
    Всех немцев, б...дь, со всеми чурбанами
    Он превозмог, достиг.
    Лежал потом в говне и ссаках,
    Пока врачи дрочили разум - ум ...
    - Думаю, на этом достаточно, - поперхнулся возмущением культурный министр, вновь прерывая акына, - со Сталиным. Переходите к следующему кормчему, господин акын.
    - Зовите меня, - хриплым голосом отозвался акын, закуривая в помещении, что уже разврат и непослушание, - мусью, гражданин будущий подсудимый.
    Министр устало закрыл глаза, прислушиваясь к дребезгливому голосу акына, не желая даже обсуждать саму возможность привлечения, хотя с этим можно не то, что поспорить, но возведенная гильотина не знала бы отдыха, без сомнений.
    - Садили кукурузу, не людей,
    Ракеты с Кеннеди делили,
    На пензии : " Эх, наливай и пей ",
    Да мемуары к Пельше и уплыли.
    Скандал и Пастернак свои свивали петли,
    Сын, дочь и даже зять к врагам ...
    - Хватит с Хрущевым, - пристукнул по столу ладонью культурный министр, будто паралитик, тряся кудлатой головой Пескова.
    - Ты его про Николая Второго спроси, - коварно подсказал Песков, пряча усы под стол.
    - Ну уж нет, - ревизионировал волюнтаристически ридну истуар пур амур культурный министр, сам историк, между прочим, прости, Господи, - пусть до лихих девяностых херачит и харэ. Засчитаем ему защиты степеней и медаль вручим, глядишь, прикормится.
    - Застой, маразм, коррупция, Афган,
    П...дец и ахуй, гниль, говно,
    Старье и гонки на лафетах,
    Пока не прикатилось всю сюда,
    А здесь и слов не надо.
    Акын просто показал - невежливо - пальцем на эти рожи и степеня, прискакивая и топоча, цитировали Пушкина. Клянусь честью, не хотел бы я другой истории, нежели история России. Да даже если б и захотел, то х...й вот тебе, Пушкин, радуйся и клянись, пиши стихозы и возвышайся по половому признаку над творческими женщинами, вся ценность коих - много ниже головы. В - натуре.