Горящие письма

Николай давно уже ложился рано, но долго не мог уснуть. Сегодня снова жгло сердце. Словно в мыльном пузыре красивой печальной истории, выдуваемой его душой, он в последний раз видел горящий чёрный портфель писем от Ольги. Этот завершённый опыт страданий, словно осенний лист, срываемый ветром прожитых дней, превращался в горящие листы писем, каждое из которых запечатлело губы Ольги и Коли.

Неспешное пламя наползало на плотные конверты раскрытого портфеля, палароидные фотоснимки Ольги, что-то ещё очень ценное, дорогое. Словно замороженными руками минутой ранее он зажёг один из листов и долго-долго не отрываясь смотрел на жёлто-красный огонёк, напоминавший листья деревьев осенью 1995 года, когда они с Олей гуляли по дорожкам парка за студенческим общежитием. Если бы Коля знал, глядя на огонь, как двадцать лет спустя начнёт долгие поиски Оли, как ему будет не хватать хотя бы одного конверта с адресом, хотя бы одного листочка – портала в ушедший мир, - руками потушил бы костёр. И не было бы ожога на двадцать лет. Того, что не давал спать. Так казалось Коле, перед тем, как уснул. Но не от горящего портфеля писем остался ожог.
**

Коля с девятью белыми розами ждал возвращения Ольги из института. Она училась на третьем курсе биологического факультета дальневосточного института естественных наук. С Колей они познакомились на слёте студенческих активистов-экологов в Иркутске. Её насмешил сутулящийся парень с усами, с пятнами прильнувшей крови к лицу, когда подошёл к ней на дискотеке после диспутов и позвал на медленный танец «Wind of change».

Но так как Коля хоть и с немного смешным задором выступал на одном из диспутов по сохранению экологии Байкала, глаза его становились жёсткими, волевыми при ответе на возражения по его программе спасения Байкала, Оля дала ему шанс. Что-то в нём было бунтарское, горячее, честное. Может, он опоздал с рождением лет на тридцать? – в шестидесятые его комсомольский задор и вера в возможность непрерывно улучшать общую жизнь были бы востребованы.

Или… нет? Может, и тогда разбивал бы голову о партийную бюрократию, спорил с нарождающейся номенклатурой, использующей дон-кихотов для маскировки предстоящей ваучеризации всей страны? Стал бы диссидентом, уехал из страны? Мы ведь склонны видеть в прошлом потерянный рай, которого не было никогда. В девяностые годы над прожектами Коли смеялись, - он обижался, страдал от ухмылок, но не сдавался. Ему нужна была борьба. Байкал, влюбивший в себя тихой, глубокой хрустальностью, хрупкостью красоты, стал фронтом борьбы. Сбросы промышленных вод Байкальского целлюлозно-бумажного комбината в озеро были для Николая словно выстрелы большевиков по иконам – морозящим душу безумием. Хотелось выгрызать зубами, руками разламывать бетонные плиты комбината, взглядом горгоны смотреть в глаза людей, принимавших решение о строительстве комбината около Байкала. Оля ощутила в прикосновении рук Коли во время танца одновременно хрупкость и силу, жажду ласки и нежности, готовность быть верным и любящим и незаметно для себя стала теплеющим воском, вокруг робкого огонька рождения мужчины.
***

Она писала ему в Иркутск из Владивостока каждый день. Жила в общежитии института с видом на бухту «Золотой рог». Дважды в день – в восемь утра и восемь вечера они выходили с Колей на телепатическую связь. Десять минут она отправляла ему мысли о том, что чувствует, что сегодня будет делать. Десять минут «принимала» мысли от Николая и десять минут просто общались. Затем, каждый записывал впечатления в тетрадные листки, вкладывал в конверт, проводил языком по клейкой треугольной части конверта, заклеивал и относил на почту.
***

С танца ветра перемен начались их отношения, - Коля снова услышал этот мотив, когда двадцать шесть лет после танца получил по электронной почте письмо от Ольги, - Коля, здравствуй. Я не хочу с тобой встречаться. У меня любимый муж и дети!

Другой была реакция Коли. Много лет назад, когда он получил последнее письмо от Ольги со словами, что не нужно приезжать во Владивосток, - она вышла замуж и не хочет, чтобы было больно ни ему, ни мужу, - из глаз капало и солёная влага, попадая на чернила чуть менее ровных, чем в ранних письмах их любви букв, словно вырастали иголки и превращались в шипы девяти белых роз, с которыми Коля когда-то встречал любимую из института.

А сегодня была светлая грусть, - слава Богу! Ты не только жива, но и счастлива, - подумал Коля и мотив ветра перемен завершил их танец, закончившийся для Ольги через два года, а для Коли – ещё через четверть века, через множество встреч и разлук, свадьбы, разводы, долгие поиски Ольги и её последнее письмо.