Дурак Сказка

Пересказ сказки М.Е. Салтыкова-Щедрина: «Дурак»


Когда всё это было? А при царе Горохе.
В одной семье родился однажды сын дурак.
Без пояснений ясно: дела семьи той плохи…
А только чем помочь им? Ничем, да и никак…

Бранятся меж собою – в кого пошло дитятя?
Он говорит, в неё, она в штыки – в тебя!
Но, как тут не гадай, а оба «шили платье»,
За то, что вышло криво, кого винить? Себя…

Побольше всего прочего родителей смущало,
То, что сама та дурость особенной была.
Тревожила безмерно, порою так пугала –
Казалось, что намерена швырнуть в пучину зла.

Покладист? Это – да… но так набедокурит,
Что отвечать придётся – закон, известно, строг.
Начальству всё равно: без умысла ль, по дури –
Нарушил? Преступил? Пожалуйте в острог!

Бывают дураки потешные, смешные,
Как Лёвка Кирибитьевны. Вот, тоже дурачок -
Босым сбежит из дома, кричит слова немые:
Тили-тили-Лёвку били, Лёвку били тили-тили…
Сейчас его изымут и дверь-то на крючок.

Его аж губернатору диковиной казали.
Тот даже Милитрису Кирбитьевну хвалил:
Храните, говорил, век дурней уважали,
Нужны, мол, дураки-то… Бальзамом всю облил…

У них же был дурак на Лёвку непохожий,
Ни капельки, на вовсе... Не знаешь чего ждать…
Сидит себе, читает… вдруг загорится кожей,
А, может, чем ещё, подскочит и – бежать!

К любому, скажем, делу вначале б приглядеться,
И уж потом к свершенью путь следует искать.
Он прямиком ворвётся – слетит с петелек дверца –
И после не подумает с прощеньем подступать…

А ты хоть стой, хоть падай, и хоть на крик срывайся,
И даже колоти его – он будто слеп и глух…
Наделает, что хочет… хоть в лес беги, скрывайся…
По внешности не скажешь, что вот настолько глуп.

Набегается где-то,  да и домой примчится.
Там мамка приголубит, пот ототрёт с чела.
Любовью к нему, с лаской. Взор солнышком лучится –
Единственное дитятко… Да спросит: «Как дела?»

Но тот не вдруг ответит, побалует речами…
«Сядь, ненаглядный, рядом, вот здесь, передохни!»
«Так я же не устал!» - лишь поведёт плечами.
«Куда же ты всё бегаешь и тратишь свои дни?»

«Наведывался к Лёвке… так голоден – нет сил…
Мне жаль, конечно, стало, а чем помочь не знал…
Тогда он подсказал: калачика спросил…
Ну, я скорее к булочной – с прилавка ему взял!»

И не поймёт с чего вдруг мамочка в испуге:
«Убил, как есть убил! Снял голову с плечей! –
И примется рыдать, заламывая руки –
Да, что же ты наделал? Он, разве, был ничей? –

Родительница в ужасе. Летят к нему вопросы –
Калачик, разве, твой был? Ведь ты его украл…»
«Украл?! – не понимает – Что значат ваши слёзы?
Не крал я ничего… я просто взял… не крал!»

Родителей соседи сколь раз остерегали:
Уймите, говорили, вы дурня своего!
Легко сказать: уймите… Они ли не ругали,
И розгами секли… но, толку что с того?

Кого то не касалось, тот вряд ли понимает,
Что дурня много жальче, чем остальных детей.
Родительской любовью тот только выживает.
Дубась хоть каждый день – нет пользы от плетей…

Ведь даже после порки он ничего не понял.
Слезинки не сронил  - скорее подивился:
Зачем всё это надо? Взгляд на папашу поднял,
Отёр ладошкой лоб и молча удалился…

Короче говоря, «уроки» прошли даром,
Как не было их вовсе: и слышал, да не внял.
Слова угроз и слёзы ушли до неба паром –
Сынок дурным повадкам своим не изменял…

Увидит из окна: по лужам Лёвка скачет,
Немедленно к нему раздетым, босиком,
Невнятну речь того на свой манер толмачит…
Внушенья к исправленью под горку кувырком…

Рассердится мамаша:«Зачем ты его дразнишь?
Довертишься, таким же предстанешь дураком…»
«Да, разве, я дразню? Играю – иль не праздник?»
Она и отвернётся, а в горле словно ком…

«Его бы сечь почаще! – ворчит и зло папаша –
Она всё говорит… и, что, заметен прок?»
Соседи мужу вторят, как в сговоре… туда же…
Для них любой проступок – ужаснейший порок…

Талдычут про закон. Вбивать глупцу науку –
Родительская должность как раз в том состоит,
Чтоб в старости потом не знать от деток муку,
Мол, жизнь на том стояла, и до сих пор стоит!

Иванушке ничто – как не его касается…
Куда не надо лезет по-своему решить.
Вожжой не удержать – в один момент бросается…
В итоге всё вверх дном… лишь с Лёвой и дружить…

Намеднись ребятишки козла дразнить принялись,
Он тут же на защиту – собою заслонил…
Всей улицей потом смеялись, потешались –
Избитым с двух сторон упал, лишившись сил…

Козёл под зад рогами – ведь он не понимает,
Что перед ним жалельщик, что перед ним герой…
Ребята же в лицо тычками донимают…
Ванюшке очень больно… всем кажется игрой…

А через день опять… бредовая идея:
Живого петуха у повара отбил…
Кузьма так растерялся, впору вопить: Иде я?
Петух же рад-радёшенек – в ощип не угодил!

Когда б лишь за двором – и дома без пригляду
На час нельзя оставить, столь наворотит дел,
Что не вместить в мозги, и не найти разгаду…
Вот посудите сами, что сделал сей пострел:

Забытый трёх рублёвик мамашей опрометчиво
Подал как милость нищему… Ну, разве не разбойник?
Ну, разве, не Картуш? И смотрит так застенчиво…
Лежало б сто рублей, отдал бы он и стольник…

И снова невдомёк с чего мамаша плачет:
Я же не взял чужое! Ведь я своё отдал…
И снова объясненья: что? Почему? Что значит…
И нервы на пределе, и бранной речи шквал…

Но тут уже и мамочка взялась за хворостину,
И посекла маленько… Прямо сказать: чуть-чуть…
А после зарыдала, прижалась крепко к сыну –
Вдруг сделалось ей стыдно, да так, что не вздохнуть…

«Ивашка ты Ивашка… Что мне с тобою делать?
Ох, пусть бы разом нас забрал на небо Бог,
Чтоб и не жить совсем таким вот неумелым…
Кто ж знал, что ты родишься на разум вовсе плох?»

По слову по её однажды чуть не сбылось:
По берегу реки гуляли все втроём.
Река волной играла, девчушкою резвилась,
Как вдруг тонуть стал кто-то… Ну, сын и в водоём…

Во след ему мамаша… А плавать-то не могут…
А платье с кринолином… Троим идти ко дну…
Но тут городовые в мундирах на подмогу –
Сынок уж нахлебался, едва вздымает грудь…

Папаша у решётки кричит: «Моих спасайте! -
А руки, словно крылья, того гляди взлетит –
Ох, кто-нибудь ещё, ныряйте же, ныряйте!»
Спасли их всех, конечно. Толпе всё цирк: глядит…

В горячке тогда с месяц Ивашка провалялся.
Мамаше ничего – в три дня прошёл испуг.
Немного похудела… Придя в себя, сын трясся:
«Зачем Господь не взял нас с тобою разом, вдруг?»

Отец аж онемел от силы возмущенья:
«И это не в науку? Нет, чтоб забыть блажить,
Нет бы начать с того, что испросить прощенья…
А он решил поплакать, что возвратили жить?!»

Отец про наказанье, а мать на то: «Опомнись!
Не развлеченья ради сын в реку сиганул,
Он бросился спасать, себя забыв, не вспомнив…
Как хочешь, непотребство ты в речь свою ввернул!»

Однако всё обдумав, про меж себя решили
В науку, в «заведенье» того скорей отдать.
С решеньем тем совсем, никак не поспешили,
Резонно рассуждая: здесь страшно содержать…
                ***
Спокойный обиход в учебном заведении
На первых же порах стал в пользу дураку:
Ничто не бередило к расстройству в наблюдении,
Не побуждало к действам безумным «на скаку»,

Но шло тем средним ходом – приемлемо, пригодно:
Успешно обучался всему средь классных стен.
Иванушкина память считалась превосходной,
Плюс сердце золотое – в пример бывал там всем!

Чуть умником не сделался! Папаша взликовал:
«Ну, кто из нас был прав? – к мамаше обращаясь –
Ты мне не доверяла, а я-то точно знал!»
«И хорошо, и – ладно!» - в ответ она, смущаясь…

Но время шло-бежало… науки усложнялись,
И большинство из них Иван не понимал.
Историю, к примеру… как с ним не упражнялись,
Сплошное отрицанье… Всех слушая, зевал…

Науку накопленья богатств, распределенье,
Ещё – юриспруденцию… открыто отрицал,
Не пробуя усвоить, как вникнуть… к сожаленью:
«Не может этак быть!» - на всё в них восклицал.

Вот тут по-настоящему все сразу и узнали,
Что он – дурак, конечно… бесспорнейший дурак,
Которому доступны науки лишь в начале,
Лишь общие понятия, но дальше - ни на шаг…

«Да, ты хоть притворись, что будто понимаешь! –
Учила его маменька – Хоть чуточку пойми!
Ну, что ты всё молчишь? Что рот не открываешь?»
Возьмётся объяснять… зальётся вновь слезьми…

Он пробовал, старался, заучивал дословно.
На высший балл нередко, случалось, отвечал…
И будто понимал… но, как-то так… условно…
Ах, если бы при этом, где надо промолчал!

Так нет же… ни к чему вслух этакое ляпнет,
Что и премудрый умник не сразу разберёт!
Не словом - обухом, не промахнётся, тяпнет,
При этом убеждён, что знает, что не врёт!

Надысь про Македонского… Незабываем случай…
На плеши у учителя всё дыбом поднялось…
«Садитесь! – лишь сказал – Печальна ваша участь…
Никто и никогда не примет вас всерьёз!

Чиновником не стать вам… Молитесь на родителей:
Когда бы не они… Вы не дитя – курьёз!»
Из состраданья к тем его переводили…
Когда ж по окончанию он аттестат принёс,

Не вдруг глазам поверили, что было в документе:
«Бесчувственный ты идол, что с нами сотворил?
Что там набедокурил?» «Ничто… уразумейте:
Там правило такое…» - как смог, так объяснил…
                ***
И снова кружит с Лёвкою, как до того бывало.
А бедный дурень тот намного жальче стал.
Как шесть годков назад, одежд на теле мало,
Волосьями оброс, версту в длину достал.

Кирбитьевна давно от сына отказалась,
Почти что не кормила, забросила призор,
И если б не торговки – подкармливали малость –
От голоду бы помер, но был на глупость скор.

Страдал пуще всего от уличных мальчишек –
Проходу не давали, щипали за бока,
Науськивали псов… насмешек знал излишек,
От боли просто выл, ждал порций тумака…

Иван встал на защиту: насытил, обогрел.
Всё, что для Лёвки нужно, совсем без спросу нёс,
А если не хватало, то так на всех смотрел,
Что просто диву дашься – пугающий серьёз!

Такая убеждённость в речах тогда звучала,
Какой у мудрецов во век не отыскать…
И страха не боялся нисколечко, ни мало –
Всем прочим бы пришлось легко заикой стать…

Не понимал опасность, к чему-то отвращенье.
Случится где пожар – он первым лез в огонь.
Услышит, кто-то болен – бежит во услуженье,
Сидит у изголовья… что язвы ему, вонь?

При этом говорил приличное, как будто,
Как вовсе не дурак – совсем наоборот!
Неведомое что-то влекло его чуть утро
Подальше от родимых в инакий мир ворот…

Родители, конечно, надежд не оставляли
Устроить дураку жизнь поскладнее как,
Что вдруг да поумнеет, в наивности мечтали –
Уж слишком больно видеть им сына в дураках…

С почтением к заслугам им люди помогали:
Назначен попечителем в училище… и – что?
Такую чушь понёс… что кое-как замяли…
Но впредь так рисковать не пробовал никто…
                ***
Женить пришла идея в отчаянье мамаше.
Сыскалась и невеста, по статусу – вдова.
Оно так даже лучше – поможет в чём, подскажет…
И не старуха вовсе – годами молода!

Фамилия – Подвохина. На внешность просто краля!
Торговые две лавки имела - высший класс.
Товар всегда отменный, прекрасно разбирали.
И он пришёлся впору. Бывал в гостях не раз.

Он даже ей казался не дураком, как будто –
Считала, что сам ум в нём словно бы захряс.
Развяжется однажды… когда-нибудь… под утро…
Что слух о его дури возник из бабьих ляс…

Отсутствие мужского рассматривала всяко,
В надежде, что пробудится и свяжется в роман…
Но так и не случилось… ведь, вот какая бяка…
Нет, развеяться не смог от женских чар дурман…

Ни разу он не вздрогнул чуть до неё коснувшись,
Ни взглядом или случаем ласкающей рукой…
Поест, чайку попьёт, как дома… не очнувшись,
Храня в душе своей бесстрастности покой.

«Как это вам не скучно?» - она к нему вопросом.
«С чего вы этак вдруг?  Нет, право, я скучаю…
Всё от того, твердят вокруг меня с серьёзом,
Что я заняться делом каким совсем не чаю…»

«Так вы в кого-нибудь возьмите и влюбитесь!»
«Помилуйте – в кого-то… Любить все равно надо!
Счастливого -  за счастье, их мало… изумитесь…
Несчастного - за горе, что блещет внутри взгляда»

Конечно, сватовство тогда с ним не случилось.
Расстроившись, вдова была согласна ждать…
Но, повздыхав чуть-чуть, с другим всё ж обручилась,
И вскоре вышла замуж… О дурне ли страдать?

Сам городской глава Подвохиной стал мужем.
В расцвете сил мужчина в её поре, под стать.
В согласии живут, не бедствуют, не тужат  –
Четыре лавки держат в гостином-то дворе!

Дурак же на родительской-то шее и ухом не ведёт,
К пожарам также бегает, к больным каким, убогим,
Сброд всякий, голытьбу табунит… приведёт –
И требует подать вот так вот, сразу многим…

«Хоть бы Господь прибрал!» - папаша уж вздыхает,
Пока не слышит маменька… А что же тут она?
Да, и она уже что делать с тем не знает…
Но в милость Бога верит, надеется сполна…

Вдруг да просветит Бог Иванушкин-то разум,
Вдруг да стопы направит ко должности какой –
У всех же она есть, и не всегда, чтоб сразу…
Всё молится и молится, и крестит грудь рукой…
                ***
Все в граде уже знали, что он дурак, привыкли,
Да и самих дурачеств не стали замечать…
Общались даже с ним… Не странно ли? Обыкли,
Пусть как-то не спешили особо привечать…

Но был один приезжий… Другим окинул взглядом…
А после сделал вывод, что тот, как не дурак…
И то лишь потому, что краткий миг был рядом –
Приятель давний папочки случился в тех местах.

Как будто ехал мимо, да вот решил проведать.
Наговорились вдосталь, сердечно, не таясь.
Слёз не скрывая, папочка про дурня и поведал,
Давно лишь на природу и провиденье злясь…

Приезжий, пообщавшись с Иваном-то в семействе,
В отсутствии последнего потом вот так изрёк:
«Сын вовсе не дурак – вместить слова сумейте –
Нет подлых мыслей в нём… тем ото всех далёк!

Без них совсем нельзя к сей жизни приспособиться,
Понять, что в ней к чему, и этак вот зачем?
Видать, был наречён-проложен путь в особицу…
Ох, как непросто это, скажу вам… больше чем…

Случалось и нередко, что кто-то возжелает
От подлых в себе мыслей освободиться, но…
Когда?! Ну, как когда? Как к вере воспылает…
И это тоже трудно – враг рядом всё равно…

В Иване тех усилий и грамму не набраться,
Поскольку при рождении явился в мир без пор,
Чрез кои подлость мыслей могла в него пробраться,
Как ход её ни быстр, быстрее ветра скор…

А, впрочем, несомненно, приспеет та минута,
Когда ему придётся решать и выбирать:
Оставить ли дурачество, что разным пресловуто,
И обручиться с подлостью… тут вариантов рать…

Тогда он лишь поймёт… ну, а, поняв, заплачет…
Совет: не торопите вы к выбору его,
Коль сколь-нибудь для вас дитя вот это значит…
Опять, я убеждён: не бросит своего!

Нет, дурнем предпочтёт и, просветлев, остаться!»
Вот с этим и уехал… Мозги отцу заплёл…
Тот жизнь свою сначала перебирать-стараться –
Мыслишки искал подлые… не час, не два провёл

За этаким раздумьем, но, нет, не получалось…
Ни разу не слыхал он в себе их голосок –
То ль не было совсем, то ли само изгналось…
От напряженья болью уже стучал висок…

И, наконец, решил: у старого приятеля
Умок зашёл за разум… «Явился гость столичный!
Тень на плетень навёл… Развёл, как обывателя,
Рисуясь, похваляясь… речь строя симпатично…

Сидят по Петербургам-то, по всяческим-то мурьям…
И всяко развиваются, да и заврутся вдруг.
А нам по Пошехоньям средь дён якшаться с дурью,
У нас не до вранья – другим очерчен круг…

Придумал: дар Природы в Иване разместился,
Нельзя никак умнеть… как раз, наоборот:
Вот ежли б он умом внезапно просветлился,
Счастливейшим из всех в жизнь вышел из ворот!

На службу б поступил, семью завёл – женился –
Вот бы чего хотелось, вот бы чего желать…
Зачем он приезжал? Над горем веселился…
Забыть уже теперь и впредь не вспоминать!»

                ***
А жизнь меж тем текла, катилась себе дальше,
Блюдя свои законы и принцип, интерес,
В обход людских страстей, величия и фальши…
И вот в один из дней Иван-дурак исчез…

Сманил ли кто уйти, иль сам куда подался
Знать не могли, конечно, про это старики.
Вначале не тревожились: бывало… где остался…
Потом забеспокоились – бродили вдоль реки.

А вдруг беда-несчастье? Тонули же… случалось…
Однако же к тому намёков явных нет.
Других соображений найти не получалось…
Сиротствовать им что ли вдвоём на склоне лет?

И не было у них одной пустой минуты,
Когда б они не ждали, глаз не сводя, очей
С путей-дорог, что к дому нарочно повернуты,
Чтоб не вздыхали горько в бессоннице ночей…

Все дурости сыночка давным-давно забыты,
А в мыслях только: сыт ли? Обут, во что одет?
Небось, нечёсан век, да столько же не мытый…
Где он бредёт теперь? Куда направил след?

Не дай, Господь, врагу такого испытанья,
Вот этакую пытку родительским сердцам,
Которые винят себя, себя без оправданья,
В предчувствии ужасного, фатального конца…

Однажды их дурак внезапно возвратился,
Без знаков-объявлений, равно, как и исчез.
Измученною тенью – настолько изменился…
Весь прежний лоск здоровья свалился будто, слез…

Где он скитался? С кем? Что видел и что понял
Дознаться от него никто совсем не смог…
Пришёл и замолчал… как нем стал поневоле –
Молчанием украсил родительский порог…

Приезжий гость был прав: он дурости не бросил.
Как в детстве прилепилось то прозвище: дурак,
До смерти с ним остался… носил… А, может, носит?
Один он, что ль, такой в мелькающих веках?