Пропасть

© Иллюстрация к рассказу — Алина Чаура

Рассказ-аллегория о выборе между тьмой и светом, о терзаниях души человеческой в извечной борьбе с назойливым зовом ее худшей половины.

Отголоски беспокойного сна, в котором он бежал в темноте длинных коридоров и лестниц, пытаясь найти нечто важное, о чем он был уже не в состоянии вспомнить, еще носились вихрем в его затуманенном мозгу. Сквозь дремотную слепоту взгляд его уткнулся в глухую стену. Он с трудом поднялся на ноги. Тупая головная боль была почти нестерпима. Гадая в смятении, что с ним произошло, и где он находился, Като увидел перед собой узкий сумрачный коридор с дощатым полом, на котором лежал толстый слой пыли, и всюду был разбросан мусор. На миг его посетила мысль, что он пришел в себя после обморока, но тут же ее отверг. С ним никогда не случалось ничего подобного.
Он стал лихорадочно обдумывать свое положение, напряженно припоминая какие-то неясные фрагменты сна. В нем он тоже видел коридор, похожий на этот. А еще в этом сне с ним говорил чей-то назидательный голос. Он не мог вспомнить, кому он принадлежал — голос исходил из мрака.
Да и был ли это сон?
Обернувшись, он наткнулся на дверь. Подергав ручку, понял, что она заперта с обратной стороны и, по-видимому, — на висячий замок. Недоумение сменилось паникой, но лишь на мгновение. Ясное понимание того, что этот дом запустел еще много лет назад, привело его в тревожное замешательство. Откуда он мог это знать?
Почувствовав себя немного лучше, он пошарил по карманам куртки — фонарика при нем не было. Это было странно, учитывая, что Като никогда бы не отправился в подобное темное здание, не прихватив предусмотрительно с собой фонарик. Значило ли это, что он стал жертвой злого умысла, что его похитили? Все было будто в тумане. Где он провел последние несколько часов? С кем говорил? Что ел? Как будто все поглотила пропасть забвения. Словно ему стерли память, оставив лишь обрывки смутных воспоминаний из прожитых лет.
Казалось, с тех пор прошла вечность...
Он жил с родителями в районе Хамакита . Их дом располагался недалеко от ночного рынка, главного источника целой палитры неповторимых ароматов, контраст которых заполнял город, въедаясь в стены зданий и булыжники мостовых. Всю ночь на улицах горели красные и желтые фонари. В осеннем тумане светофоры походили на карнавальные огни в праздник Танабата . Получался потрясающий калейдоскоп красок.
Стены коридора были очень близко друг к другу. Сделав несколько нетвердых шагов, он вышел в обширный холл и огляделся. Тягостная атмосфера дома оказывала на Като неизъяснимое очаровывающее воздействие. А потом произошло то, чего он вовсе не ожидал. Его потянуло заглянуть в ближайшую комнату, расположенную справа, перед лестницей. И он понял, что дело этим не кончится. Он пройдет в следующую за ней. А потом обследует весь дом, стараясь не упустить из виду ни одного помещения; взойдет по ветхим ступеням на второй этаж, трепетно осмотрит его и, если не приблизится к разгадке ни на шаг, то поднимется на чердак и изучит каждый его угол. От возбуждения его побивала мелкая дрожь и дыхание сбивалось. Глаза привыкли к темноте, и он двинулся дальше, вдыхая спертый воздух и вонь прогнивших деревянных панелей и отсыревшей каменной кладки. Он почувствовал уверенность в себе. Страх отступил, уступая место непреодолимому любопытству. Разгадать тайну этой безмолвной и мрачной обители неведомых сил, было его главной целью и смыслом его пребывания в стенах этого таинственного здания давней эпохи. Понимание этого пришло к нему неожиданно. Кто ждет его, затаившись во мраке? Кто этот безвестный обитатель дома? И где следует искать его? Его имя… Оно вертелось у Като на языке. Казалось, оно вот-вот всплывет на поверхности его неверного сознания, готовое прозвучать из его уст. Ум терзался в безуспешных попытках восстановить утраченное, лихорадочно подбирая буквы, чтобы сложить из них имя того, кто таился во тьме.
Вплоть до августа, в тот год, когда широко расползлись слухи о предстоящей войне, Като занимался живописью с одним очень уважаемым сенсеем из Тенрю-ку, прилежно оттачивая стиль Суми-э . Однако скоро отец слег с обширным инфарктом и семейных средств стало недостаточно, чтобы оплачивать уроки. Вместо того, чтобы найти учителя по карману, Като оставил живопись совсем и устроился младшим работником городской почты. Друг отца предложил ему более перспективное место с большей оплатой, но Като ответил вежливым отказом, поскольку это требовало переезда в отдаленный район, а он не желал оставлять родителей в столь сложные для них времена.
Обойдя весь первый этаж, Като направился к лестнице. Что-то подсказывало ему, что чем выше он поднимается, тем ближе становится к своей цели, и тем скорее получит все ответы. Стоит ему воспроизвести имя, произнести его вслух, как тот, кого он ищет, не замедлит перед ним явиться.
Поминутно из темных углов доносились леденящие кровь вздохи, несколько раз он вздрагивал от ужаса, когда чья-то холодная как лед рука хватала его за лодыжку, больно сжимала и тянула за брючину, затрудняя его движения. Помехами так же служили парящие под потолком желтые лица, злобно ухмыляющиеся, с черными бездонными глазами; они хихикали и то и дело кружили над головой, стремясь отрезать ему путь на второй этаж. Одно из них, достигая опасной близости, омерзительно клацало зубами, пытаясь цапнуть Като. Однако он успешно уклонялся, и лицо уносилось в отдаленный сумрак, но вскоре возвращалось, принимаясь за старое.
Второй этаж оказался еще более захламленным старыми сломанными и сваленными в кучу предметами старинной мебели, и даже тяжелый шкаф был поставлен вверх дном, загромождая половину гостиной. За окнами серела мгла, но здесь, в сравнении с почти непроглядной темнотой первого этажа, было относительно светло. Он обошел огромную люстру, упавшую когда-то очень давно на бамбуковый паркет; осколки ее разбитых плафонов, россыпью лежавшие на полу, захрустели под его ногами, когда он направился обратно к выходу. А потом он едва не оступился на разбросанных всюду детских игрушках. Деревянная пожарная машина с грохотом откатилась от его ноги и устремилась сквозь брешь сломанной балюстрады в бездну черного мрака нижнего холла; она с шумом разбилась о пол. Внизу послышались шлепки маленьких босых ног. Видимо, кто-то отличался особым любопытством. Осторожно перегнувшись через шаткие балясины, Като озадаченно посмотрел вниз. Отвратительно оскалив зубы, ему улыбнулось желтое лицо. Он отпрянул, но не от страха, а по необходимости идти дальше.
В день, когда умер отец, Като держал в руках письмо, которое он ждал больше года. Его зачислили на кафедру восточного и западного искусства в государственный университет Киото. По количеству баллов на экзаменационных тестах он превзошел 87 процентов остальных абитуриентов. Горе затмило добрую весть, а мать оценила его заслугу только две недели спустя, когда чернота ее лица немного сошла, и глаза вернули свой жизненный блеск. Месяцем позже Като оставил мать в Хамакита и умчался ночным экспрессом вглубь страны .
Покончив с осмотром комнат второго этажа, молодой человек ускорил шаг, намереваясь, наконец, попасть на чердак. Лестница в один короткий марш была лишена поручней, зато ступени были покрыты ковровой дорожкой, и на ней он заметил следы. В глубоком слое вековой пыли отчетливо виднелись отпечатки подошв от ботинок. Он примерил свою ногу, наступив на один из следов. Размер совпал. Он наступил на слой пыли рядом со старым отпечатком и удивился, что следы абсолютно идентичны. Значит, он был здесь и прежде. Вероятно, будь у него фонарик, он нашел бы такие же внизу. Этот вывод его сильно потряс. Голова снова пошла кругом. Ноги стали ватными и непокорными. Отступив на шаг, он едва не рухнул на грязный пол, чувствуя, как быстро покидают его силы. Обморок — для слабаков! Собравшись с духом, Като взошел по ступеням и очутился у порога низкой белой двери. Не обнаружив дверной ручки, он просто толкнул ее от себя. Пригнувшись, вошел в помещение. Тусклый свет с трудом просачивался сквозь грязное стекло маленького круглого оконца, но, несмотря на это, чердак оказался самым светлым местом в доме. И самым опрятным. Здесь не было ни одного лишнего предмета, и хлама из старых вещей, как это бывает с чердаками, здесь тоже не наблюдалось. На полу блестел серебристый ковер пыли, по углам подрагивали пряди паутин, показавшиеся Като необыкновенно красивыми, вытканными правильными узорами. Потемневший балки под скошенной крышей тоже привлекли его внимание; их поверхность была сплошь покрыта странными отметинами, которые напоминали порезы, какие можно было сделать с помощью ножа — какие-то символы, которые ни о чем не говорили Като; они были похожи на древние письмена и наводили на мысль о магических ритуалах.
Он не ожидал, что помещение чердака будет настолько простым во всех отношениях. Даже в сравнении с чердаком его родного дома, где неизменно поддерживался порядок, этот смотрелся куда более просто, глазу негде было зацепиться, чтобы различить хоть что-нибудь напоминающее о потусторонних силах. За исключением массивных балок под крышей, все выглядело весьма прозаично. Собственно, балки тоже не производили должного впечатления из-за засохших пятен грязи и залежалой пыли на их поверхности, забитой в глубинах вырезанных символов. Тем не менее, они свидетельствовали о том, что колдовство имело место в этих темных заплесневелых стенах, и пугающие звуки и видения, преследовавшие его внизу, несомненно, являлись его прямым следствием; однако последние ритуалы совершались здесь очень давно, возможно столетие или даже два назад. Оглядевшись, он испытал глубочайшее разочарование. Подавляющая пустота и томящая тишина... Все, что с ним происходило, не могло быть обычной мистификацией, он отказывался верить в подобный исход.
Внезапно он услышал шорох в дальнем углу. Он присмотрелся. Пустой, погруженный в тень угол был затянут паутиной… и ничего более. Потом на пыльном полу под пристальным взором Като стали появляться крохотные отпечатки. Он пригляделся внимательнее. Это были очень маленькие копытца, вернее — их следы, которые тянулись из пустого затемненного угла через всю комнату. Внезапно, в том месте, где они прервались, Като заметил в одной из прогнивших половиц небольшое отверстие размером с четвертак. Опустившись на колени, он заглянул в это отверстие, будто подсматривая в замочную скважину.
Каково же было его удивление, когда он увидел сквозь него обширное пространство знакомой ему комнаты. Это была его собственная комната, расположенная в родительском доме, в котором он вырос. Сначала его взгляд напоролся на массивное кресло с серой краповой обивкой; такое же находилось в его маленькой комнатушке, на полу которой лежал потертый темно-коричневый ковер, — его он тоже увидел через отверстие. Его охватило изумление. В одно головокружительное мгновение он осознал, что поиски его не напрасны и впереди его ожидают еще многие наполненные мистическим смыслом знаки и подсказки, и эта была одной из них. В тот момент, когда он услышал голос матери и заметил мелькнувшую на ковре размытую тень, когда его сердце дрогнуло, и сильнейшее тягостное чувство тоски нахлынуло на него с непомерной силой, где-то рядом в помещении, где он стоял на коленях, прижимаясь к полу, завороженный таинственным видением, раздался стук, и половицы под ним вздрогнули.
Им овладел страх, заставивший оторваться от созерцания другого мира — из его прошлого — и переключится на этот, чуждый и сумрачный мир, наполненный страшными тайнами. Он оглянулся, догадываясь, какого рода это был звук, и на него нахлынул холодящий ужас. Стук повторился. Он встал и обнаружил новые следы, в виде отпечатков от копыт, только намного больше, чем те, что привели его к отверстию в полу; они шли в направлении двери. Это могло значить только одно: он задержался здесь слишком долго, пора было продолжить поиск безликого обитателя дома.
Он подумал, что необходимо вернуться вниз и начать поиски заново. И только лишь он двинулся в сторону выхода, как круглое подслеповатое оконце задребезжало, будто с другой стороны в него бросили маленький камушек. Он приблизился, испытывая необъяснимый трепет, предвкушая новые поражающие воображение открытия, способные пробудить старые чувства и вернуть память о потерянной жизни обычного человека, когда тьма еще не успела его пленить. За мутно-грязным стеклом повисала серая мертвенная пелена. "Всего лишь ветер", — разочарованно подумал Като и отворил окно, позволив промозглому сквозняку ворваться в комнату. Однако в следующую секунду на унылом фоне ненастья возникла маленькая птица, оперение которой имело поразительно яркую окраску. Она мигом влетела в помещение, хлопая крыльями. Пораженный Като смотрел на нее, не смея пошевелиться, боялся, как бы ее не спугнуть. И снова странные глубокие чувства нахлынули на него, и в душе забил неудержимый поток восторга. Он согнулся от острой боли в груди. Мучительные отголоски чего-то позабытого, что когда-то было ему очень дорого, вспорхнули из глубин души, словно потревоженная стая птиц. И теперь эта стая набросилась на его сердце, вонзая в него когти и раня острыми клювами. Сердце его как будто истекало кровью.
В середине июня Като вернулся домой. Мать заметно постарела. А Като, по ее убеждению, очень возмужал. А еще он обзавелся усами, дающими повод подшутить при встрече со старыми друзьями в районе. Каждый вечер, на протяжении двадцати семи дней, которые он провел дома, они вместе с матерью прогуливались по красочным улочкам и набережной, застывшей в багряной тишине заката, украшенной фонарями из рисовой бумаги; посещали театр теней и вместе ходили на шумный рынок. Ему удалось наполнить старый дом жизнью и вернуть матери ее ясную добрую улыбку. Волшебство состояло в том, что эта улыбка вновь исходила из самого ее сердца.
Птица покружила под наклонным потолком и села на одну из балок, ее маленькие темные глазки смотрели на человека, который стоял на коленях с опущенной головой. Птица, несомненно, тоже являлась знаком. Ее появление казалось Като очень важным, возвещающим о новых переменах. Вероятно, эта птица не из этого мира. Она должна принадлежать совсем другим условиям жизни и здесь ей точно не место. Но почему она здесь? Неужели она пробила грань миров, чтобы сообщить ему что-то настолько важное и знаменательное? С этой мыслью Като завладела неописуемая тревога. Он боялся, что темные силы, стоящие на страже неусыпно, следящие за тем, чтобы тьма оставалась тьмой — в этом доме и за его пределами — уже спешили уничтожить это малое проявление красоты. Само ее присутствие в этом мрачном месте казалось вызывающим. Ее нездешняя красота, слепящая яркость и пестрота ее перьев свидетельствовали об этом. Весть о ее появлении уже должна была всколыхнуть паутину сумрачного мира, словно потревожив старых и голодных пауков, призвать из сердца тьмы ужасных стражей.
"Он — твой выход… в его чреве ты обретешь покой и мир, которого не знал…". Обрывки фраз звучали напоминанием в его утомленном мозгу, взывали к нему, назидательно вели к неведомой цели. Но зерно сомнения уже дало первые ростки. Зачем ему искать того, кто таится во мраке, если свет сам явился, прорвав пределы бытия?
Его сознание в эту минуту билось в лихорадке сомнений. Назойливый шепот из недр его ума диктовал, что нужно делать, вкрадчиво говорил о таинственном благодетеле, что ждал его в подвале. Про подвал он почему-то не подумал. Навязчивая идея постоянно гнала его вверх. Оказалось, нужно было просто спуститься ниже того уровня, на котором он обнаружил себя в начале своего темного и мало понятного пути. Что-то привело его на чердак. И здесь его нашла эта чудесная, изумительная птица с огненно-красными крыльями и солнечно-желтой грудкой. Притягательность ее вида была непреодолимой и какой-то волшебной, чарующей. Она была сказочно прекрасна, пожалуй, слишком прекрасна, чтобы быть правдой. Ему причиняло боль длительное созерцание ее ослепительного образа. Пока он терзался в раздумьях, птица спокойно сидела на деревянной балке под потолком и почти не двигалась. Ее бусинки-глаза неотрывно следили за Като.
В комнате стало заметно светлее с момента, как он вошел сюда. И дело было не только лишь в загадочной птице. За окном тоже просветлело. Кажется, теперь он почувствовал себя некомфортно рядом с ней. Ее великолепие было лучезарно, но лучи ее благого света не ласкали его кожу нежным теплом и не грели его, но жгли нестерпимым жаром, причиняя неприятные ощущения, теперь уже переходящие в мучительную боль. Слишком много света, подумал он, и вскочил на ноги. Слишком много тепла, в смятении решил он, и бросился вон из чердачного помещения, побежал опрометью вниз, думая, что подвал — это то, что ему нужно. Там он найдет все ответы, обретет благословенный отдых, отдавшись беспросветной тьме.
По окончанию третьего курса Като задержался в Киото из-за внезапной смерти одного из преподавателей, что должен был проэкзаменовать группу Като. Ушел целый месяц пока на кафедре подобрали достойную замену. Вдобавок к прочему, где-то между станциями Кубури и Масао, с горных склонов на железную дорогу сошел массивный селевой поток. Домой Като добрался за две недели до начала новых занятий.
Родные улицы пребывали в странном депрессивном состоянии. Накрапывал противный мелкий дождь, когда Като шел с железнодорожной станции с дорожной сумкой наперевес. Омертвевшее небо, словно тяжелый пласт смока от старых фабрик, нависало над красными крышами приземистых домов. Машины, запрудившие провулки, забрызганные грязью, вяло тянулись в пробках, в их темных стеклах отражались кривые городские химеры новых рекламных вывесок. Людей на улице было катастрофически мало, ни один из его знакомых не повстречался ему на пути домой в тот унылый, пасмурный день.
Он свернул на тропинку, которая вела к рынку, между покосившимися постройками рыбных цехов темнел брошенный остов старого прилавка, где когда-то его мать покупала свежие морские гребешки. Като поежился от сырости и холода, пробравшегося ему за воротник. Он ускорил шаг, но вскоре снова замедлил его, увидев через дорогу старую сморщенную женщину европейской наружности. Она стояла на обветшалой веранде своего громоздкого мрачного дома. В детстве местная детвора, включая его самого, сплетала о ней самые немыслимые байки, говоря, что в доме ее живет темная сила, с которой старуха якобы заключила ведьмовской союз. Однажды, будучи еще учеником младших классов, он столкнулся с ней на рынке, случайно наступив ей на ногу. Она одарила его злобным взглядом, какие можно увидеть на масках гаки . Под ее пронзительными черными глазами он испытал глубокий ужас. Сейчас он снова поежился, не желая, чтобы их глаза опять пересеклись. Тогда мать встала между ними, принесла извинения за неосторожность сына и отвела его подальше, но старуха, как помнил Като, бросила им вслед слова, которые заглушили крики рыночных зазывал. Позже этот случай забылся, только ночами Като порой вздрагивал, просыпаясь в поту сонного кошмара, в котором старуха тянула к нему свою костлявую руку и шептала на ухо ужасные слова проклятья. Побороть оторопь ему помогало чтение красочной детской книжки, которую он получил в подарок от отца в свой шестой день рождения. Ее страницы изобиловали фееричными картинками сказочных персонажей. Более всего его детский ум наполнялся еще непонятным для него тогда воодушевлением от любования крохотной птицы с желто-красным оперением и длинным сияющим хвостом. Эта картинка сильнее прочих очаровывала его, разгоняя все мрачные веяния его детской души.
Приподняв тяжелую крышку люка, Като ощутил, как его руки обдало леденящим холодом. Он стал спускаться по вытертым каменным ступеням. На мгновение его прошибла тревога. Секунду-другую поколебавшись, он окунулся в сырой мрак подвала с головой. Всеохватывающая тьма окружила его. Ему показалось, будто его тело растворилось в этой тьме, став ее частью. Но, коснувшись рукой своего лица, он убедился, что это только его воображение.
Откуда-то из гущи мрака донесся голос, прозвучавший, как Като сразу признал, довольно небрежительно: "это снова ты… вечный пленник".
Като услышал, как тяжело отбивает свой неровный ритм его сердце и шумит, словно обжигающий ветер, скользящий по пескам пустыни, его сухое дыхание. Его грудь сдавило с такой силой, будто чья-то костлявая рука старалась выжать из его сердца всю кровь, до последней капли. Затем он почувствовал, как пол вырвался у него из-под ног. И безмерная пустота безымянной пропасти разверзлась и поглотила его.
Като с трудом поднялся на ноги. Превозмогая сильную головную боль, он гадал, что с ним произошло и где он находился. Он увидел перед собой узкий сумрачный коридор с дощатым полом, покрытым толстым слоем пыли и усыпанным мусором. Он брезгливо открестился от мысли, что только что вернулся в сознание после обморока. "Обморок — для слабаков", — подумал он, и двинулся в темноту, ведомый жгучим, всепоглощающим любопытством и таинственным внутренним голосом, призывающим кого-то найти.