Наследник Земли

Первое, что я услышал, войдя в кабинет шефа, было не сухое приветствие и даже не тяжелый вздох, призванный подчеркнуть его разочарование моей работой, а вой полицейских сирен и шум вертолета, доносящиеся через открытое окно.
Я прикрыл за собой дверь. В тот же миг сквозняк обдал меня одуряюще приторным запахом мужского парфюма — в этот раз он показался мне чрезмерно токсичным, и если бы не прохладная струя свежего воздуха, я бы не справился с подступившей тошнотой. Сделав глубокий вдох, я затаил свои внутренние муки и прошествовал через просторный кабинет.
Когда над крышами квартала снова пронёсся вертолет, Николас Дамичи с усилием поднялся с кресла и закрыл окно. Потом он опустил жалюзи, подошел к бару и налил себе выпить. К этому моменту я разместился на неудобном стуле по другую сторону его широкого стеклянного стола.
Ник был не худшим редактором за двенадцать лет моей работы в газете «Нью-Йорк Экспресс». Тем не менее, раздражал он меня гораздо больше, чем все предыдущие. До него были двое, таких же несносных типов с бульдожьей хваткой, и пока я не предоставлял им статью, способную удовлетворить их извращенные представления о потребностях широких читательских масс, покоя мне было не видать.
Мне приходилось писать об искалеченных душах наркоманов, сектантах-суицидниках, раскаявшихся преступниках, грязной подоплеке некоторых политиков, об интрижках в конгрессе и даже о том, что в городских канализациях Нью-Йорка водились крысы размером со стафф-терьера. Не стану лукавить, мне удавалось выдавать материал, который обыватели проглатывали с жадностью. В своем деле, наверное, я был хорош... Во всяком случае, об этом говорили первые полосы с крупными заголовками и моим именем под ними в последних одинадцати выпусках газеты. Вероятно, за свой скромный успех стоило благодарить изощренную фантазию, на которую приходилось полагаться больше, чем на скучные факты.
К тому времени, когда Дамичи заступил на пост главного редактора «Голден Глоуб», издающего с мая 2019-го две новостные газеты и спортивный журнал, я понял, что претерпел профессиональную деформацию и превратился в толстокожего циника, почти неуязвимого к колкостям завистливых коллег и грубым тирадам руководства.
Дамичи был ни дать ни взять таким же толстым, набитым болваном, как и все его предшественники. Его провинциальная простота и хабальная напористость изрядно выводили меня из себя. И все же, многолетняя профессиональная закалка позволяла мне удерживать зверя в клетке, а маска безразличия была всего лишь одним из инструментов, припасённых для подобных недоумков. Ник умел довести меня до точки кипения и каждый раз преподносил новые сюрпризы — особенно, это касалось понедельников, когда рабочий день заканчивался в его кабинете.
— Удивляюсь твоей беспечности, Малкович. Напомни, во сколько  издательство оценивает твои посредственные статейки?
Лысый крепышь с огромным брюхом и вечно лоснящимся лицом, в неизменно дорогом костюме со стальным отливом и с дурацким двухцветным галстуком упёрся руками в крышку стола, сверля меня своими маленькими злобными глазами. Его бульдожьи щеки тряслись, когда он делал на гласных чрезмерное ударение, выплевывая слова, как отрывки кощунственных заклинаний. Эта странная его манера и гнусное выражение лица вызывали во мне подспудное отвращение. Ко всему прочему, мне было известно, что он носит парик. «Черт! Да он просто клоун», — сказал я себе во время нашего знакомства четыре месяца назад. С тех пор мало что изменилось — тем более, цвет его идеальных каштановых волос без единого намека на седину в его пятьдесят девять лет.
Я сидел, откинувшись на спинку стула, скрестив руки. Он поставил мне в укор беспечность. Так вот, я старательно изображал ее всем своим видом. Как мне кажется, особенно выразительным был мой взгляд. И это чертовски бесило моего шефа.
— Первая полоса, как всегда, принадлежит тебе, сукин ты сын! Ты хоть понимаешь, сколько привилегий у тебя в издательстве?
— Понимаю, — скучающим голосом ответил я.
От злости Ник Дамичи покраснел еще больше. Его круглое одутловатое лицо пылало огнем. Зрачки уменьшились до маленьких точек. На несколько секунд он умолк, словно задохнувшись от переполняющих его негодований.
— До конца недели, Малкович… — он поумерил пыл или только хотел меня в этом убедить, — жду твой очередной шедевр у меня на столе вечером в пятницу. Ровно за час до окончания рабочего дня… и недели, черт бы тебя взял!
Ни один мускул не дрогнул на моем безразличном лице.
— Катись отсюда! — прошипел он.
Не успел я выйти за дверь,  как Ник бросил мне вслед свое обычное напутствие:
— Публика нуждается в потрясении. Им нужен шок. Держи это на прицеле,  Малкович!
— Разве когда-то было иначе? — обронил я с ноткой небрежения и тут же закрыл за собой дверь. В последний момент я успел заметить новый приступ ярости на физиономии своего шефа. Меня это несколько позабавило. Тебе нужен шок и потрясение, Ник? Я выдам его столько, что ты захлебнешься от восторга!
За дверью меня встретил изумленный… или осуждающий — может, то и другое вместе — взгляд миловидной, но довольно вульгарной Лизы О'брайан. Ее глубокое декольте и короткая юбка, должно быть, здорово облегчали ей работу секретарем у такого самодура, как Ник.
— Почему после каждой твоей встречи с мистером Дамичи мне приходится задействовать все свое обаяние, чтобы привести его в норму?
— Не знаю... может, потому что он ко мне неравнодушен, а ты ревнуешь?
Она язвительно улыбнулась.
— А может, потому что ты говнюк?
— Грубо! — Я нажал кнопку вызова лифта, уже забывая о претензиях Лизы.
Внизу меня ожидала непривычная обстановка. Я не мог припомнить, чтобы такое количество людей когда-либо наполняло вестибюль «Кроун Плаза». И еще меня поразила странная напряженная тишина. Снаружи лил дождь, и не было ничего удивительного в том, что кто-то мог позволить себе переждать его здесь, но чтобы битком...
Люди держали в руках свои мокрые плащи и куртки. Нетрудно было узнать в них работников среднего звена, бросившихся в спешке домой, как только пробило шесть часов пополудни. Они теснились, прижимаясь друг к другу, как сардины в банке. Но никто не возмущался и не отталкивал локтем соседа с недовольством, как это бывает в общественном транспорте в часы пик. Все стояли почти неподвижно и как будто боялись даже кашлянуть. Создавалось впечатление, что здесь их набилось столько, сколько физически это было возможно.
На ресепшене сегодня дежурила Глория, полная чернокожая девушка, у которой с чувством стиля дела обстоят также плачевно, как и с чувством такта.
Я протиснулся сквозь толпу и приблизился к стойке под ее пристальным взглядом, который мне показался взволнованным или даже испуганным.
— Что за дела? Почему их так много? — затараторил я.
— Мистер  Малкович… — простонала Глория. Она и вправду была чем-то напугана. — Я думала, вы внесете ясность. Здесь были военные... Что все это значит?
Я понял, что она старалась говорить, как можно тише, почти шепотом.
Некоторые из тех, кто стоял в непосредственной близости, бросили на нас обеспокоенные взгляды и не отводили их, будто ожидали моего ответа.
Слегка перегнувшись через стойку ресепшена, я постарался, чтобы мои слова звучали еще тише, чем ее.
— Военные? В центре Манхэттена?
Теперь я уловил на себе множество встревоженных взоров. Хотя не все из них выражали тревогу. Один, так точно, излучал откровенную злобу, как будто в чем-то винил лично меня. Только вот в чем, мне было не ясно. Пребывая в диком недоумении, я уже и сам ощутил прилив злости, и с запалом посмотрел на растерянную Глорию, которая напоминала в тот момент провинившегося ребенка, ожидающего хорошей взбучки от своего папаши. Это ж надо, дивился я, гляньте только на нее — всегда острая на язык любительница отпустить едкое словцо неожиданно растеряла свой норов. Девушка смотрела на меня почти умоляюще. Потом она рассеянно поводила глазами, вероятно, в поиске стенных часов времен Джеральда Форда, что неизменно висели на своем месте, над входом в южное крыло здания. Наконец, она снова посмотрела на меня с видом маленькой напуганной девочки.
— Они были здесь пять минут назад, — невнятно произнесла Глория, — вооруженные… кричали… затолкали людей… прохожих… приказали сидеть здесь ради собственной безопасности…
— Стоп! — прервал я ее. — Затолкали? Приказали?
Глория коротко кивнула. Подбородок ее судорожно дернулся. Предвидя раздражающие всхлипы, я презрительно поморщился. Вдруг она вышла из-за стойки, обошла ее и, взяв меня за руку, повлекла к окну. Потом указала куда-то в сторону пересечения Мэдисон авеню и 34-й.
От изумления я ахнул и почему-то резко вырвал свою руку из судорожного хвата Глории. Она отпрянула. А дальше… я не уверен, что видел, куда пропала девушка. Меня всецело поглотило зрелище, которое открылось моим изумленным глазам.
Окно моего кабинета находится с обратной стороны здания и выходит на 35-ю восточную. Однако, если спросите меня, что изменилось там с утра, когда, усевшись за стол, я с головой утонул в делах рабочего дня — я вам не отвечу. Обычно, работая над статьей, я мало что замечаю не то что за окном, но и в ближайшем окружении. Для меня, как будто все перестает существовать. И то, что произошло в реальном мире в мое отсутствие (поскольку мое сознание от него отключилось на несколько часов), было поистине шокирующим.
Никогда прежде мне не приходилось видеть, чтобы улица Нью-Йорка была совершенно безлюдной. Дорога была запружена машинами. Но не сразу моему вниманию открылось одно обескураживающее обстоятельство — все транспортные средства были пустыми, ни тебе водителей, ни пассажиров в салонах. Следующее, что меня изрядно озадачило, это включенные габариты и открытые настежь двери. Все указывало на то, что машины побросали спонтанно.
Над киоском пополам сложился сбитый столб, осколки его фонаря усыпали тротуар. Два грузовика перегородили дорогу на пересечении Мэдисон и 34-й, один из них был опрокинут на бок. Второй, перед тем как вылететь на тротуар, сбив на своем пути столики ресторана, – о чем свидетельствовали их множественные обломки – снес гидрант, еще один фонарный столб и светофор. Дальше за перекрестком, насколько позволял обзор окна, были видны два военных Хаммера, оснащенных тяжелыми пулеметами; их кабины тоже пустовали.
Ошарашенный таким неожиданным зрелищем,  я обернулся и с новым изучающим интересом всмотрелся в испуганные лица. Мое изумление сменилось смутной тревогой. А потом, когда послышался отдаленный взрыв, люди вышли из оцепенения. Волна тревожного гомона прокатилась по толпе, и кто-то одернул меня за рукав.
Дело в том, что в момент взрыва я ринулся к выходу. Я потянулся, чтобы толкнуть дверь — и был остановлен чьей-то крепкой рукой.
— Не советую!
Я резко обернулся.
Худощавый мужчина со смуглым, гладко выбритым лицом и скошенным подбородком смотрел на меня с непонятной суровостью. Судя по униформе, он мог быть электриком или простым уборщиком — сложно сказать, весь персонал «Кроун Плаза» носит одинаковую коричневую спецодежду с логотипом отеля. Он сжимал мое запястье с такой силой, будто старался сделать мне больно.
— Там небезопасно, — добавил он и наконец отпустил меня.
— Да что происходит? — злостно закричал я.
В тот же миг раздался еще один взрыв, вибрация от которого была весьма ощутима. Свет в вестибюле помигал и погас.
Людей охватила еще большая паника, и кто-то вскрикнул. Но, черт возьми, ни один из присутствующих не попытался выйти наружу.
Я мельком подумал о десятках работников крупных компаний и небольших фирм, пребывающих в данный момент в своих офисах в здании. В «Кроун Плаза» всего двадцать три этажа, и на каждый из них, кроме семи нижних, где размещен отель, приходится по одной-две организации. Тут можно найти агентства по недвижимости, три строительные компании, бухгалтеров, как минимум две адвокатские конторы, издательство «Голден Глоуб» и еще с десяток других учреждений. Что будет, когда все они в панике ринутся вниз?
Если здание обесточено, то с минуты на минуту сработает система аварийного питания, но лифты в целях безопасности останутся недоступны для использования. И если Нику Дамичи вздумается покинуть здание, ему придется потрясти жиром, спускаясь по длинным лестничным пролетам.
С момента, когда прогремело второй раз, всполошенные люди почти наперебой высказывали свои догадки о том, что сейчас якобы происходило в Нижнем Ист-Сайде. Определить из какой части города прозвучали взрывы, было практически невозможно, их отголоски, казалось, доносились отовсюду одновременно. Меж тем многие утверждали, что гремит в Сара-Делано. Признаться, услышанные мной толки настораживали и в то же время приводили в глубочайшее изумление. Складывалось впечатление, что я слушаю бессвязный и невнятный пересказ какого-то фантастического фильма.
Внезапно весь этот хаос и гомон голосов заглушил истошный женский вопль. Кричала Глория. Ее лицо безобразно исказилось, а в глазах стоял такой ужас, что меня всего передернуло. Вслед за ней завопили еще несколько представительниц слабого пола. Их одинаково выпученные глаза устремились в большое окно, выходящее на Мэдисон.
Я машинально повернулся.
Лет десять тому назад я стряпал небольшие палп-ужастики для второсортной газетенки «До мурашек». Конечно, я использовал псевдоним, и для меня, как для журналиста, это было дешевое удовольствие, хотя тогда я изрядно налегал на виски и те копеечные гонорары, что выплачивало издательство, позволяли мне с одинаковым успехом самозабвенно надираться и оплачивать счета. Так вот, было у меня одно творение, в котором я наплодил чудовищ в рекордном количестве, не только по сравнению со всеми рассказами, написанными мной в подобном жанре, но и по сравнению, пожалуй, с произведениями всех известных мне фантастов. Назовите любого из знакомых вам монстров и можете не сомневаться — он присутствовал в моем рассказе. Скажете «зомби», — их были сотни; вспомните вервольфа или вампира — и тех я включил в остросюжетные обороты. Примитивно? Зато публика поглощала подобное с жаром. А редактор потирал руки, предвкушая сногсшибательную иллюстрацию на обложке очередного выпуска.
После беглого прочтения «Падение Нью-Йорка» (название рассказу дал редактор, а мне на это было плевать), Стюарт Бизар воскликнул: «твоя версия с Кракеном на крыше "Крайслер-Билдинг" весьма примечательна, но поверь мне, Джэйкоб, если бы он взобрался на «Эмпайр Стэйт», толстый Джон бы поперхнулся своим утренним кофе». Сказав это, он зашелся истинно демоническим хохотом.
Все дело было в том, что в здании «Эмпайр Стэйт» располагался офис конкурирующего журнала «Адский посыльный», на страницах которого размещалось подобное бульварное чтиво. А толстяком Джоном слыл его главный редактор, злорадно упомянутый Бизаром.
Теперь, глядя на то, как гигантское, сверкающее серым ртутным блеском щупальце стягивает кольца вокруг "здания имперского штата", я невольно вспомнил пожелание Стюарта Бизара. Хотя в ту минуту я мало о чем мог думать, эта мысль сама по себе промелькнула в моем мозгу.
В следующий миг завопили все без исключения. Мужчины и женщины. Причем, крики мужчин мне казались куда более пронзительными, чем женщин. Наиболее чувствительные падали без чувств.  Парень в униформе не издал ни звука, но застыл в позе, которую можно было счесть за неприличную — безусловно, его парализовало ужасом.
Не сдвинулся с места и я, лицезрея невероятную и ужасающую картину.
Глазам моим предстало нечто невообразимых размеров, напоминающее титанического моллюска с необъятной мешковидной головой, на которой был посажен огромный желтый глаз. Безобразные отростки существа обвили строение высотой в 400 с лишним метров от основания до вершины. Охваченный красноватым сиянием закатного солнца, его  бугорчатый, неровный абрис резко проступал на фоне сероватого неба.
 Моим первым впечатлением было какое-то глубокое помрачающее недоумение, в котором в неравном бою схлестнулись здравый смысл и невероятность очевидного. Затем с некоторым опозданием меня охватил невыразимый страх и отвращение.
Какого черта этой твари понадобилось влезать на небоскреб? И разве это было не типично для огромных монстров в кино? Тот же стереотип сказался на моем творчестве. Я загнал Кракена на крышу "Крайслер-Билдинг", посчитав, что подобная картина возымеет должное действие на любителей жанра. Но все это являлось плодом воображения, здесь же — все натурально.
Когда паника в вестибюле достигла своего апогея, а я по-прежнему не находил сил пошевелиться, улицу совершенно внезапно заполнил полумрак, на нее как-то резко навалилась огромная тень. Очевидно, находясь за пределами обзора, где-то далеко справа, нечто неимоверно громадное заслонило собой небо. Земля содрогнулась с такой силой, что машины подбросило вверх. Трещина в полфута шириной пролегла с оглушающим треском и скрежетом, расколов проезжую часть пополам вдоль целого квартала. На пересечении с 34-й провалился асфальт, образовалась дыра размером с небольшой грузовик. С верхних этажей посыпались осколки стекла.
Шум истеричных воплей был заглушен тяжелым гулом вертолетов. И вдруг…
Я снова бросился к стеклянным дверям главного входа, толкнув кого-то плечом. После того, как на крыши десятков машин обрушились горящие обломки вертолета, я понял, что сидеть здесь больше не намерен. Толпа до смерти напуганного народа, без конца визжащая, словно стадо овец в ожидании забоя — вот что действительно стало невыносимым! Плюнув на предостережения, я распахнул дверь и вышел на крыльцо.
***
Улицу окутала дымовая завеса, в воздухе повис ядовитый запах гари, дождь почти перестал, но над городом нависали темные облака, сквозь которые время от времени пробивался оранжевый солнечный свет. Черные клочья дыма поднимались, закручивались в спирали и тягучими клубами ползли по стенам зданий.
Фасад библиотеки "Сайенс", что располагалась через дорогу, уже лизали языки огня от пылающих обломков. За библиотекой высилось сооружение университета, а за ним возвышалась бесформенная громадина какого-то неописуемо отвратительного создания, похоронившего под своей студенистой массой Эмпайр Стэйт. Даже шпиль, пронзающий небо, был опутан чем-то неясным и бугорчатым.
Воззрившись в ужасе на широкий разлом, разделивший квартал надвое, я стал лихорадочно перебирать в уме допустимые варианты, где можно было укрыться, пока не кончиться этот кошмар наяву. Перспектива запереться в своей квартире, учитывая, что она расположена всего в двадцати минутах ходьбы от работы, то есть почти в центре Манхэттена, мне совсем не улыбалась.
Абсурд и нонсенс! Наверное, винить в этом стоит сильное нервное потрясение, поскольку неожиданно на память мне пришла желанная и ненавистная Лена Паллмер.
Полгода назад она оставила мужа-неудачника в Остине и снова вернулась в мегаполис, только здесь ее больше не ждали роскошные апартаменты в Мидтаун Вест, как в старые времена, когда она крутила шашни с Бизаром.
До того, как она прыгнула к нему в постель, мы упивались взаимной страстью, у нас были прекрасные отношения. По крайней мере, я находил их таковыми. А затем, когда главред «До мурашек», покончив с бульварщиной в пестрых обложках, получил каким-то непонятным для меня образом должность ведущего одного из популярных блогов в журнале французской моды, Лена предпочла обычным сатиновым простыням в моей постели, шелковые — в его.
Весть о том, что она снова в Нью-Йорке донеслась до меня буквально через день после ее приезда, но с той поры я так и не решился позвонить ей. Мне стало известно, что она арендует квартиру в старом фонде Бруклина и при желании я мог бы получить ее адрес. Словом, с тех пор утекло много воды. Но почему-то сейчас, стоя посреди объятой пожаром улицы, видя напротив ужасного монстра, в моем сознании как-то невольно сгустились краски чувств. И неожиданно для себя я подумал, что стоило бы узнать, успела ли она найти безопасное укрытие.
Помимо страха и острой тревоги, примешивалась странная неосмысленная сентиментальность. Хотя здравый смысл подсказывал мне, что стоит выйти в безопасную зону, как минутная слабость тут же пройдет.
Почти ежесекундно раздавался грохот тяжелой артиллерии. Глядя на монстра, я не верил в то, что все это происходило в действительности.
Велся прицельный огонь, в желтый глаз чудовища, в котором, точно праздничные фейерверки, искрились и сверкали залповые вспышки. Около шести ударных армейских вертолетов с завидным пристрастием поливали его свинцом из многоствольных пулеметов и наносили удары ракетами.
Но вот беда! Тварь не обнаруживала ни малейших признаков неудобства, спокойно устроившись на третьем по высоте здании Америки. Она даже не шевелилась, наблюдая с непререкаемым превосходством и равнодушием за крошечными созданиями внизу.
Казалось, неподвижный слюдяной глаз не выражал собой абсолютно ничего, что можно было назвать осмысленным. Сложно было заподозрить наличие в нем даже самого примитивного разума.
Переполненный наихудшими опасениями, я подумал, что в любой момент у страшилища может произойти нервный срыв и в порыве неистовой злости оно бросится крушить все, что попадется поблизости. Я сделал над собой усилие и двинулся в сторону 35-й, имея смутные непродуманные намерения, как можно скорее убраться отсюда подальше.
Покинув здание «Кроун Плаза», я несколько минут старался взять себя в руки. И, когда я сошел по ступеням и заковылял в выбранном направлении, понял, что подал пример и другим.
Я услышал позади себя стоны и женский плач. Шок и ужас заставил их на какое-то время застыть на лестнице, а затем они зашевелились в духе паникерства, свойственном жителям больших городов.
Выйдя на перекресток и завернув за угол, я напоролся на новую сногсшибательную неожиданность.
Во-первых, я встал в лужу какой-то черной кисельной жижи, поскользнулся на ней и упал в образовавшийся провал на тротуаре. По счастью, он оказался неглубоким. Я тут же поспешил встать на ноги, ощущая странный запах с примесью аммиака. В тот же миг ко мне подбежали двое бойцов национальной гвардии. Взяв меня под руки, они помогли выбраться из ямы. Густое вещество заполнило ее наполовину, так что я испачкал туфли и брюки.
Во-вторых, как выяснилось, 35-я восточная была плотно заполнена военной техникой. Вдоль дороги, по обе ее стороны, на тротуарах выстроились автомобили, предоставив возможность расположиться колонне, состоящей преимущественно из Страйкеров и Хамви; колонна тянулась настолько, насколько можно было рассмотреть, вплоть до Парк-авеню. Тротуары уместили на себе еще с полдюжины Хамви. К каждой боевой единице был приставлен вооруженный солдат.
Внезапно развернувшаяся сцена помогла мне немного успокоиться. Я даже выдавил из себя улыбку, когда один из гвардейцев поднял большой палец вверх.
— Вы в порядке, сэр?
— Кажется… да, — промямлил я растерянно.
— Следуйте за мной…
Рев двигателей пролетевших вдруг вертолетов заглушил его слова. А потом ураганный залп из тяжелых орудий ударил по моим ушам. Я инстинктивно пригнулся. Огонь велся за несколько кварталов отсюда, снаряды с пронзительным воем уносились к цели. По-видимому, артиллерию разместили-таки в парке Сара-Делано.
После того, как стихли выстрелы, меня подвели к входу в здание банка. Я попытался было запротестовать, в мои намерения не входило задерживаться в центре Манхэттена, когда его улицами разгуливают огромные монстры. Тень, что я видел, еще находясь в "Кроун Плаза", удвоила мой страх. Вероятно, та чудовищная мерзость, налипшая, словно адский полип на Эмпайер, явилась с своим другом. Или, быть может, с друзьями?
— Сэр, вам стоит переждать здесь. Это ради вашей же безопасности, — настойчиво сказал боец.
Мы прошли через фойе, и солдат впустил меня в небольшое офисное помещение. При входе, за рабочим столом банковского менеджера, сидела девушка в военной форме. Мы встретились глазами, и она постаралась улыбнуться. Но, вероятно, напоровшись на мой угрюмый взор, она моментально сдалась, открыв свое подлинное настроение — это была острая встревоженность. Заметив это, я запоздало улыбнулся в ответ. Но она уже переключилась на плачущую девочку лет десяти, в полтона голоса стараясь ее успокоить. Девочка то и дело всхлипывала.
Большей частью присутствовали женщины, они обреченно причитали. "Господи… Святой Боже, какой ужас... кошмар…"
— Есть место. Присядьте.
Я обернулся и увидел худощавого мужчину лет тридцати. Его глаза бодро светились, и это казалось странным на фоне царящих здесь подавленных настроений.
— Благодарю, — выдавил я.
Он немного подвинулся, и я сел рядом, на край скамьи.
— Чак.
— Джейкоб. — Я постарался улыбнуться, отвечая на рукопожатие.
Мужчина смотрел на меня с нескрываемым интересом, слегка улыбаясь. Только была ли его улыбка действительно дружелюбной?
При первом взгляде я не дал бы ему более тридцати пяти лет, но его бледная кожа и глубокие морщины на лбу, а также какая-то нервическая слабость в самом положении его тела, в котором он скрючился на скамье, заставили меня сильно сомневаться в своем первом впечатлении.
— Как долго вы тут? — спросил я.
— Минут двадцать. Только и успел выйти из дому, чтобы купить пачку сигарет. Все случилось внезапно. Военные привели меня сюда. Хотя, пожалуй, выбора у меня не было.
Я окинул взором всех присутствующих, всмотрелся в некоторые лица. Если не считать прыщавого школьника, расположившегося на подоконнике, мы с Чаком являлись тут единственными мужчинами, и мы оказались также единственными, кто был в состоянии хранить спокойствие.
Опять загрохотали отдаленные выстрелы, затрещали пулеметы. Вновь звук дребезжащих стекол. До слуха моего донеслись резкие голоса военных. Потом я услышал, как снаружи загудел мотор.
— Не страшно? — спросил Чак, по-прежнему улыбаясь.
Увидев его до странности веселый вид, я подумал, что у него не все в порядке с головой.
— Я обратил внимание на ваше спокойствие, когда вы вошли. И что вы думаете, там происходит? Апокалипсис?
— Черт! — Я удивленно нахмурился. — Хотите сказать, настал судный день, о котором кричат психи на перекрестках с картонными табличками над головой?
— Так, что же, по-вашему, это такое? — повторил он, а его дурацкая ухмылка растянулась еще шире.
Усомнившись в адекватности собеседника, я не собирался развивать тему о конце света, несмотря на ее безоговорочную актуальность. Встав с места, я моментально привлек внимание девушки-военной.
— Сэр, — обратилась она ко мне. — вам лучше остаться на своем месте.
— Я пытался узнать у них, что, черт возьми, происходит с этим миром, — сердито произнес Чак, — но они только и знают, что… сэр, мэм, сядьте на место, все будет в порядке…
— Они ничего не скажут! — почти криком сообщил писклявый женский голос с конца помещения. — Эти демоны… Боже! Они выбрались из самой преисподней. Они уничтожат, раздавят этот грешный город за содомию, ставшую нормой, наркотики, насилие над женщинами… они — посланники дьявола, князья ада… Неужели вам не ясно?
— Прошу вас, Сэр, вернитесь на место, — внушительным тоном сказала девушка в форме, основной задачей которой, несомненно, было удерживать контроль над ситуацией.
Я присел, чтобы не вызывать лишних волнений, отчетливо ощущая на себе пристальное внимание Чака.
— Хотите знать, кто они?
Я повернулся к нему с неохотой. Он точно ненормальный. Я вспомнил, что собирался позвонить Лене. Поражаясь самому себе, я вдруг почувствовал, что непреодолимо желаю услышать ее  голос. Если это действительно конец света, то почему бы нам не провести вместе эти последние дни?
— Только мне одному известно… — Чак скорее пропел эти слова, чем проговорил их. — То-о-олько мне, — протянул он, — и больше никто в этом дрянном мирке не знает, откуда они явились и что они такое.
Признаюсь, ему удалось меня заинтриговать, но все равно, окончательно уверившись к тому моменту, что парень с придурью, я не испытывал желания продолжать с ним общение.
Я достал свой телефон. Отыскал в списке контактов номер Лены. Я был не уверен, остался ли он прежним. Нажав на вызов, стал с волнением ждать ответа своей бывшей. По крайней мере, гудки говорили, что такой номер еще существует. К тому времени я уже привык к внезапным звукам взрывов и стрельбы и почти не обращал на них внимания, и даже перестал вздрагивать.
— Почему не проводится эвакуация? — прошептал мне на ухо Чак, придвинувшись ближе. — Может быть, уже поздно спасать всех? Задумайтесь, не следует ли нам укрыться в метро? Ведь там должно быть гораздо безопаснее, когда на поверхности разгуливают титанические чудища, способные обратить в руины целый город? Да что там город — мир! Как считаете, Джейкоб?
После слов про метро, я почувствовал, как раздражение, которое вызывал во мне Чак, стремительно сошло на нет. Наконец я сдался и обратил к нему свои полные любопытства глаза.
Мой звонок остался без ответа. Гудки прервались, и я вернул телефон в карман куртки.
Я весь обратился в слух, но, словно в подтверждение моему мнению о его невменяемости, Чак уперся руками в скамью, резко подорвался и подошел к окну. Девушка посмотрела на него с гневным укором, но почему-то промолчала.
Залпы орудий, доносившиеся, как я предположил, из городского парка в пару миль отсюда, внезапно стихли. Волнение мое вернулось, когда крики военных на улице и гул моторов снова стали доступны слуху. Боевые машины тронулись с места.
И вдруг прогремел взрыв такой мощи, что под ногами пол не просто задрожал, а буквально подпрыгнул. И что-то хрустнуло на потолке.
Женщина в лиловом платье, сидевшая на скамье сразу за Чаком, пронзительно взвизгнула, кто-то еще издал слабый стон, и в помещение вошли двое солдат.
— Прошу на выход, — отрывисто бросил один из них. Второй, держа руки на автомате, отошел в сторону, пропуская череду гражданских.
Тем временем Чак неторопливо приблизился ко мне.
— Они их уничтожили, — сказал он. — Но я знаю, что это еще не конец. Они явятся снова. И тот, кто призвал их...
За исключением девушки в военной форме, которая упаковывала на столе свой ранец, мы остались последними в помещении.
— Сэр, поторопитесь! — слегка раздраженно сказал гвардеец.
— Призвавший получит силу и власть, присоединится к их числу, чтобы унаследовать Землю. — Чак растянул губы в нелепой самодовольной улыбке и неспешно проследовал к двери.
Пребывая в замешательстве, я вышел за ним.
***
Колонна боевых машин выдвинулась на восток острова. Когда я вышел, хвост ее еще был виден вдали. Перед светофором стоял автобус. На тротуаре оставались несколько Хамви, но вскоре все они тронулись с места и на перекрестке повернули на Парк-авеню.
К нашей группе присоединились еще две других, по человек пятнадцать-двадцать в каждой. Мужчины и женщины, некоторые из них несли на руках детей, высыпали из супермаркета на другой стороне улицы. Еще одна группа, численностью вдвое меньше нашей появилась на углу с 34-й. В сопровождении нескольких гвардейцев все они выстроились в длинную очередь перед автобусом. Решив не спорить с военными, под руководством которых совершался процесс, я без лишних слов примкнул к остальным.
За пару кварталов, на 5-й авеню, также как и на 3-й, насколько я мог видеть, происходило тоже самое — людей усаживали в длинные рейсовые автобусы. Чак вошел одним из первых. Через окна я проследил за тем, как он устроился в самом хвосте автобуса. Его лицо ничего не выражало, он отупело глядел куда-то вниз, непрестанно шевеля губами. Потом он поднял взгляд и заострил его на мне, снова натянув свою придурковатую улыбку.
Люди погрузились в допустимом количестве. Последнее сидение в салоне было занято, дверь закрылась, автобус резко тронулся, и на место посадки уже подъезжал следующий, как вдруг земля сотряслась с такой силой, что удержаться на ногах не представлялось возможным. Было слышно, как истошно скрежещет асфальт и трещат, раскалываясь, тротуарные плиты.
Послышался звон стекла, пронзительный и опасный.
Раздался истеричный ор до смерти напуганной толпы; скрип покрышек (водитель автобуса потерял управление) и панические вопли сплелись в жуткую какофонию. Выписав крутую дугу и протаранив фургон у обочины, заполненный пассажирами автобус подпрыгнул правым передним колесом на бордюре и, едва не повалившись на бок, заглох.
Такие толчки повторились раз пять, после чего люди поднялись на ноги, и, прихрамывая, пятились, отступая от дороги; другие же ползли по асфальту, пригибая головы так, словно опасались вражеской пули.
Как только землетрясение прекратилось, я огляделся, пытаясь оценить ситуацию, но ничего лучшего, чем примкнуть к небольшой горстке под уцелевшим навесом "Старбакс" мне в то мгновение на ум не пришло.  Здание дало трещину, потолок в кафе опасно провис. Войти туда я бы не рискнул.
Пассажиры в панике покинули неблагополучный автобус. Те, кто еще был способен держать себя в руках, находили себе укрытие в магазинах, сбиваясь в группы. А кто-то, полагаясь лишь на самого себя либо просто не отдавая отчет своим действиям, бежал со всех ног, не разбирая дороги.
Вскоре усыпанная осколками оконных стекол, покрытая паутинами трещин улица опустела.
Как только стихли последние удары, военные погрузились в оставшиеся боевые машины. Направление их движения я не уследил.
Трое мужчин, один из которых был довольно преклонного возраста, прижались спинами к стене. Прямо над их головами зияла широкая трещина с торчащими из ее рваных краев прутами арматуры. Я устроился рядом с субтильным пареньком с бледным как мел лицом, его широко раскрытые глаза метались по сторонам.
— Нельзя здесь оставаться... Господи! — надсадно произносил он.
Рядом стоявшие говорили что-то в том же духе.
После минутного затишья, старик вдруг отодвинулся от стены, неуверенно посмотрел влево, вправо, сделал еще шаг и повернулся, уставившись вверх. Его уставшее, точно обескровленное лицо вдруг запечатлело на себе немой ужас… ужас того, что предстало его глазам.
«Господи, как же я не хочу видеть то же, что и этот бедный старик», — подумал я, и в эту же секунду землю вновь ударила сильнейшая конвульсия, и она вылетела из-под моих ног.
Сначала, потеряв равновесие, я повалился наземь, потом мне удалось подняться, но только на четвереньки.
Остальные парни… их участь мне не известна. Я видел только краем глаза, как юнец отчаянно толкал ногами и руками покореженную поверхность тротуара, уползая в сторону, — в отличии от прочих, он не орал.
Старик исчез почти мгновенно. Кажется, я мельком уловил его смутную, почти неразличимую в облаке поднявшейся пыли фигуру, рывком взмывшую вверх.
Земля подпрыгнула опять, и я обнаружил себя у кромки проезжей части. По лбу моему струился ручеек крови. Я машинально смахнул его рукой.
Теперь, очутившись посреди улицы, на открытом месте, я мог видеть то, от чего минуту назад старика сковало ужасом.
Изображая в своих рассказах чудовищ, мне не доводилось испытывать особых затруднений при описании их наружности, какой бы фантастически сложной и невообразимой она ни была. Однако в данном случае я имею дело не с вымышленным существом. Придется потрудиться, чтобы передать омерзительный вид этого порождения нездешней природы.
Начнем с того, что размеры его были столь велики, что мне не сразу удалось определить, что округлый циклопический предмет, чьи смутные очертания возникли в редеющем серо-белом облаке, являлся всего лишь его головой. Мгновением позже, я заметил множество беспорядочно колышущихся волокнистых жгутов-конечностей, которые извивались в воздухе, будто пытались ощупью найти свою жертву. У жуткого отродья была круглая, немного сплюснутая голова, и если можно так выразиться, лицо. Два белых немигающих глаза переливались мраморным блеском, под ними находился широкий рот, края которого подрагивали, исходя черной пенистой слюной. Возможно, это и была та самая черная субстанция, небольшие лужицы которой покрывали тротуар и дорогу.
Существо имело некоторое сходство с жуком. Брюхо было покрыто шипованными пластинами, голова восседала на недлинной сегментированной шее, все его тело было надежно защищено твердым панцирем, хотя местами имелись отверстия, сквозь которые пробивались десятки очень гибких и подвижных, тонких (не толще человеческой руки) осклизлых придатков.
Позже у меня появилось предположение, что старика утащил один из таких.
Тварь опиралась на шесть лап, каждая из которых состояла из трех или четырех отделов, сочленяющихся между собой по принципу рычага — в точности, как у насекомых. В целом, я бы назвал ее гигантской жужелицей, если бы только не ее жуткое лицо, больно напоминающее человеческое.
После минутного оцепенения, я поспешил спрятаться за одной из машин. Но уже спустя несколько секунд, мои саднящие ноги понесли меня прочь в сторону Парк-авеню, и там я свернул влево и продолжил свой безотчетный бег до тех пор, пока не достиг 40-й восточной.
Встречающиеся мне на пути военные с безразличие провожали меня взглядами, и никто ни разу не потрудился остановить меня или предложить помощь. Из гражданских мне попались несколько небольших групп, кто-то из них пытался расспросить меня о ситуации в других районах города, но я не находил в себе сил, чтобы дать им хоть какой-то вразумительный ответ. Да и что я мог знать? В моем охваченном смятением и тревогой сознании копошились, точно слепые черви на дне канавы, бессвязные пугающие мысли. Апокалипсис. Конец света.
В конце концов, я изнемог от быстрого и долгого бега и упал у пыльной витрины магазина одежды. Я присел, прислонившись к стеклу, прижал рукавом рану на голове, хотя она уже не кровоточила, и постарался отдышаться и не думать о немыслимом страшилище, от которого чудом сумел скрыться.
Звуки пулеметной пальбы, перемежающейся громовыми залпами гаубиц, возобновились.
И вдруг, неожиданно для себя, я рассмеялся.
Утром, допивая свой кофе, я услышал, как Дэн Врочек, фотограф издательства, пожаловался на скверное начало дня. Не знаю подробностей, что у него там не заладилось, но потом он прибавил: «то ли еще будет». Вспомнив его фразу «то ли еще будет», я зашелся истерическим хохотом.
Откуда-то издали доносился приглушенный гул взрывов, строчили пулеметы, над крышами виднелось несколько столбов дыма, черной копотью поднимающихся в вечернее небо. Где-то в Ист-сайде прогремело несколько раз. А затем серия жутких криков огласило соседнюю улицу, совсем рядом. Потом все стихло.
Я встал и, пошатываясь словно пьяный, побрел вдоль улицы в направлении Брайан-парка.
Возникла мысль сесть в какой-нибудь брошенный автомобиль и умчаться как можно дальше. Или попытаться добраться до Бруклина. Но вероятнее всего, Лена проявила присущее ей благоразумие и покинула Нью-Йорк задолго до того, как военные стали заполнять город. Я набрал ее номер снова, услышал короткие гудки и спрятал телефон.
Внезапно я почувствовал руку на своем плече и вздрогнул. Повернувшись, я опешил от изумления.
Это был Роберт Кьюсак, мой коллега из издательства «Голден Глоуб». Он вел спортивный блог на сайте «Нью-Йорк Экспресс» и писал небольшие статьи о похудении в печатной версии газеты. Иногда по пятничным вечерам мы здорово напивались в пабе. Увидев мое удивление, он вымученно улыбнулся и указал на входную дверь, над которой была надтреснутая вывеска «All day cafe».
Он открыл передо мной дверь, и я вошел. Почти моментально оценив, насколько спертым был воздух, я засомневался, что здесь найдется место для еще одного человека.  Роберт обреченно вздохнул и сел за один из столов, вернувшись, судя по всему, на свое прежнее место.
Я остался стоять, в растерянности глядя на Роберта сверху вниз. За тем же столиком вместе с ним сидели еще двое парней, с невротическим видом пялясь в экраны своих телефонов.
У барной стойки толпились подростки; насколько я понял, они были поглощены просмотром видео, которые им удалось непосредственно заснять.
У Роберта был крайне изнуренный вид, кожа его лица блестела от пота, глаза под дряблыми веками пугали своей краснотой. Это было лицо слабовольного человека, почти лишенное подбородка, с прямым маленьким носом, на котором обычно сидели очки, но сейчас их почему-то там не было.
— Что это такое? — Он нервно рассмеялся, показывая ряд своих мелких, идеально белых зубов. Я отметил, что в очках, наверное, он выглядел бы не столь нелепо. — Как такое вообще возможно? Я спешил… у меня была назначена встреча… — Он осекся и схватился руками за голову, затем уставился в одну точку.
Я сглотнул застрявший в горле ком, прокашлялся и спросил:
— Ты их видел?
Он поднял взгляд. Было заметно, что в голове его происходит тяжелая работа над обрывками воспоминаний. Потом он опять отвел глаза и судорожно отхлебнул кофе из чашки на столе.
— Я отправился в метро… — стал он мямлить, — там внизу… ими кишит. Не те, что на поверхности. Нет-нет! Совсем другие... они отвратительны… похожи на червей. Здоровенных красных червей, заполнивших собой практически весь метрополитен. Они хватали людей, открывая свои отвратительные зубастые пасти… они… они их ели… Я слышал хруст костей! Ох, этого не забыть…
То, что он говорил, вселяло в меня неимоверный ужас. Я верил ему. Теперь я готов был поверить во что угодно. Даже в апокалипсис, о котором твердил ненормальный Чак. И тут, когда я подумал о придурке, с которым познакомился в отделении банка, меня прошиб холодный пот.
Я вспомнил, что он уже говорил про метро. Он сказал это так, будто ему было все известно. Словно он точно знал какую-то страшную тайну.
С минуты две Роберт молчал и пил остывший кофе, чисто машинально поднося чашку к губам. Тем временем я усиленно соображал, кому еще могу позвонить. Знакомых у меня не мало, но решить, кого бы я хотел услышать, когда миру приходит конец, почему-то затруднялся.
И вновь набрал Лену.
Короткие гудки, связь оборвалась.
Кьюсак опять заговорил дребезжащим голосом:
—  На дорогах начался хаос. Появились военные, они заставили всех немедленно выйти из транспорта. Сказали, что оставаться на улицах опасно. Люди возмущались. И вдруг… стрельба, землетрясение, взрыв. Потом все бежали, прятались. Позже к нам присоединились другие. Они рассказали, что стали очевидцами чего-то невообразимо ужасного, что происходило в Ист-сайде. Я видел то, что им удалось снять на телефоны, и не поверил своим глазам. И так же репортаж… Ведущая новостей на канале BBC… Она попыталась запечатлеть все в прямом эфире в Фейсбуке. Господи! По-моему, она погибла.
Наконец, он умолк, повернувшись к окну.
По улице промчалась военная техника. Примерно, с десяток машин. Пара человек прильнула к стеклу, стараясь охватить обзор.
Уже довольно стемнело. Было начало седьмого. Благо дело, улица была достаточно освещена, и я отметил это обстоятельство с некоторым облегчением.
Судя по всему, эти существа, монстры, появлялись в разных частях города. Откуда они возникли? Кто они? Пришельцы из космоса? Существа из иных измерений?
И вновь мне припомнился странный Чак! Этот чокнутый сказал, что он единственный, кто знает, «откуда они пришли и что они такое».
Тревога моя усилилась в разы после бессвязного рассказа Роберта Кьюсака. Последовавшие за тем мысли добавили страха. Но затем я немного успокоился, задумавшись о Нике, о своем несносном боссе. Интересно, где он сейчас? Жив ли еще, ждет ли от меня материал на пятницу?
Я представил заголовок на первой полосе газеты: "Падение Нью-Йорка" — пророчество главреда "До мурашек" сбывалось!
О чем еще говорил мне Чак? Я пытался вспомнить, но незаметно для себя стал прислушиваться к разговорам присутствующих.
"Моя мать находилась в Центральном Парке, когда начался весь этот кошмар. Вместе с другими ее усадили в автобус. Она поддерживала связь со мной еще с четверть часа, прежде чем умерла батарея на ее телефоне. С тех пор мне неизвестно, в безопасности ли она".
Я отыскал взглядом говорившего — парня лет двадцати пяти, с аккуратной, стильно стриженой бородкой. Под козырьком кепки "Доджерс" глаза его были мне не видны.
"Мой брат тоже звонил мне — подключился мужчина за стойкой бара, — говорил о каких-то дырах в небе.  Я думал, он шутил надо мной, рассказал про эвакуацию, а потом связь прервалась. Мне известно лишь то, что военные установили пропускной пост на Куинсборо. И что людей перевозили на остров Рузвельта".
После вопросов, почему на остров, мужчина только добавил, что знает не больше, чем сообщил ему брат.
Дальше в разговор включились другие.
«Узнать бы обстановку в Квинсе», — прозвучал усталый голос девушки, сидевшей за одним столом с двумя стариками.
На какое-то время в воздухе повисла напряженная тишина.
"Что со связью?" — донеслось с углового столика.
"Безнадежно. Интернет не работает уже несколько часов", — внес ясность один из подростков у стойки.
"Не пойму, чего мы отсиживаемся. Думаете, это безопасное место?.." — вклинился басистый голос. Это был крепко сложенный мужчина средних лет, с широкими скулами и резкими чертами лица.
"Если проезд через Куинсборо контролируется военными, то и на других мостах установлены блокпосты" — отмахнулся парень в кепке. Я так и не рассмотрел его лица.
"И что с того? — снова решительно прозвучал бас. — По крайней мере, я попытаюсь. Машина припаркована на 39-й. Возьму троих".
"Я еду. Майкл, мой сын. Он должен быть сейчас в Бруклине. С четырех вечера не берет трубку". — Сказавший это человек, был обладателем большого веса. Он тяжело поднялся из-за столика.
"Не ты один. Связи нет уже полдня. Мой "Rouge" припаркован ближе, только меня сейчас отсюда никакими коврижками не выманишь", — сказал кто-то еще; я сосредоточил все свое внимание на здоровяке, который решительно двинулся к выходу.
"Сидите, бойтесь, сколько хотите, а я еду", — бросил он и уверенно толкнул дверь.
Удивленный происходящим, я обратился к Роберту. Он сидел, поежившись, потупив взгляд, словно боялся, что его силой потащат наружу.
— Остаешься? — спросил я, заведомо зная ответ.
— Куда идти? — сдавленно ответил он, так и не подняв глаза. — Всюду они… рыщут там. Боже милостивый, их зубы...
Я тяжело вздохнул и, дождавшись, пока дородный мужчина выйдет вперед, пошел за ним.
***
Солнце уже село. Облака растянулись по небу сероватыми лентами, между ними над городом мерцали бледные звезды. Мне показалось, они смотрели на нас с каким-то брезгливым, ироническим сожалением — как на обреченный вид.
Нам нужно было пройти всего один квартал, чтобы на 39-й сесть в машину Джима. Мы обменялись рукопожатиями, как только покинули кафе. Тот, кто хотел найти сына, назвался Томом.
Когда мы завернули за угол, нашему вниманию предстало внушительное скопление военных. Обойти их мы не могли — путь увеличился бы вдвое. Когда от солдат нас отделяли уже не более пяти метров, мне стало понятно, что они выстроились плотным кольцом. Таким образом, они перекрыли дорогу и большую часть тротуаров. Дальше на перекрестке вытянулась целая шеренга морпехов. Стояло несколько Хаммеров, с размещенными на них пулеметными установками, дула которых смотрели в центр улицы. На дорогах было относительно пусто. Видимо, ситуация, в которой транспортные средства покидались в немедленном порядке, тут не имела места. Однако обочины были плотно заставлены машинами гражданских.
Мы поравнялись со строем вооруженных бойцов. Четверо из них целились автоматами в то, что мне удалось разглядеть, когда я осмелился подойти еще ближе — то, что испускало слабое мерцающее сияние.
В страхе и изумлении, я замер на месте.
Слова ненормального Чака вдруг раздались в моей голове, как тревожный набат, предвещающий о скорой беде, страшной и неотвратимой.
«Поздно всех спасать. Это только начало».
В это же время где-то неумолчно громыхали залпы. Там и сям на фоне ночного неба, словно ритуальный фимиам в честь новых богов, вился белесыми нитями дым. Пахло чем-то омерзительным, тлетворным.
Крошечная спиралевидная воронка, не больше блюдца из кукольного набора, с сияющим фиолетовым окоемом, повисающая в метре над поверхностью дороги, мерно пульсировала.
Напряжение лиц окружающих ее солдат росло, и судорожно сжималось цевье автоматов в те моменты, когда ритм пульсации вдруг сбивался и из зловещей фиолетовой пасти, словно издевательские плевки, вырывались снопы тусклых искр.
И что-то дышало там, натужно и утробно, как будто в нетерпеливом ожидании прохода. Чье-то тлетворное дыхание просачивалось, отравляя наш воздух, изрыгая ядовитые миазмы сквозь небольшую — пока еще — дыру в пространстве и материи.
«То ли еще будет», — повторил я фразу Дэна Врочека, поднимая глаза на другую воронку, огромную, зияющую на западном небосклоне; ее туманный отсвет колыхался на вершинах нью-йоркских небоскребов. Клубясь, в сердце ее как будто пульсировала сама вселенская тьма, но беспорядочно, хаотично, словно утроба космической блудницы, порождающая новых уродов.
И что-то двигалось за мерцающей пеленой, шевелилось в преддверии своего непотребного рождения, разрывая межпространственную плеву, преступно пробиваясь в наш мир.
В ужасе, я едва удержался на внезапно ослабевших ногах.
Как же это мерзкое отродье жутко напоминает человека! И это лицо…  его безумная улыбка...
Господи!
"Призвавший получит силу и власть… присоединится к их числу… чтобы унаследовать Землю". Эти слова изрек виновник апокалиптического кошмара, чья ехидная, ублюдочная ухмылка выражала зловещее, мефистофельское торжество.
За появившейся головой в тускло мерцающую небесную брешь протиснулось тучное овальное тулово с бледно-серой кожей, рыхлой как кожура заплесневелого апельсина; вытолкнуло перед собой длинные лохматые паучьи лапы, клацающие когтистыми клешнями.
Перевалив свое гигантское, набухшее омерзительными, гнилостными соками, тело через край расширяющейся воронки, оно нависло над нами.
Его огромные желтые глаза быстро вращались в своих орбитах, точно в жадном, ненасытном предвкушении кровавого пира.
В какой-то момент эти ужасные изголодавшиеся глаза нашли меня.
Да… Да! Я сразу узнал его. Это был Чак! Чудовищная паукообразная тварь с его лицом.