Хозяин дома
Несмотря на то, что дело о трех телах, обнаруженных на берегу Черного моря, выброшенных на пляж ночным приливом были списаны газетчиками в разряд бандитских разборок, большинство жителей поселка склоняются к совершенно иной версии и объяснениям этой истории (многим они показались бы пустыми домыслами, но только не мне, автору этих строк). Истории с таинственным, ужасающим контекстом, суть которой едва ли могла быть доступной для прозаических и слишком уж прямолинейно мыслящих репортеров желтой прессы, — я молчу уже про сомнительные способности познать нечто подобное представителями городских властей.
Итак, молва, охватившая поселок не без помощи репортеров и телевидения, сообщала о трех трупах, ужасно обезображенных стихией и безжалостной рукой неизвестного убийцы. Впрочем, как полагает полиция, прилив мог смыть многие существенные следы преступления.
С первых чисел сентября, когда, собственно, останки трех неизвестных жертв были найдены, и вплоть до конца ноября, когда последние осенние дожди мало помалу перерастали в ледяные завирухи, что также способствовало характерным мрачным настроениям, местные жители не переставали судачить о таких пустяковых вещах, как брошенный автомобиль, оставленный на пустынной улице на краю поселка, и о серии истошных, нечеловеческих воплей, огласивших ночь с 1 на 2 сентября.
***
Юго-восточная оконечность коттеджного поселка упиралась в опасную прибрежную полосу, где неустойчивые грунты время от времени целыми пластами сползали к морю, унося с собой обширные рваные клочья растительного слоя, и временами задевали часть дачных участков, чьи территории находились слишком близко к линии обрушения отвесных склонов. Единственный участок, чьи границы довольно удачно заняли пологий откос, плавно сбегающий к песчаной полосе пляжа, принадлежал одинокому старику.
Слухи о нем давно расползлись по округе. Обитатели загородного поселка часто и неизбежно вспоминали про пожилого отшельника и его большой особняк с сумрачными глазницами оконных проемов по одной простой причине. Каждое лето большая часть здешних жителей посещала самую широкую пляжную зону, и наиболее удобный путь, ведущий к ней, пролегал рядом с домом одинокого старика вниз по пологому склону. Громада дома с посеревшим от времени фасадом нависала над тем пользующимся наибольшей популярностью пляжем и производила своим видом не очень-то приятное впечатление на отдыхающих местных. Обращенная к морю, его сторона выглядела особенно мрачно, а сквозь надтреснутое стекло чердачного окна проглядывал дух всеобщего запустения.
Страшного вида дом и отшельнический образ жизни его хозяина, наверное, и послужили поводом рождения множества расхожих баек, которыми родители так любили припугнуть своих непослушных детей. Но кто знает, с какого времени детские страшилки переросли во вполне взрослые сплетни, подробности которых наводили на слушателей неподдельный ужас? Возможно, слухи эти были всего лишь досужими домыслами, однако репутация старика сложилась среди местных и вправду весьма мрачная. Да и сам дом стоял на отшибе, на приличном расстоянии от населенных улиц, и редко кто отваживался приблизиться к нему более чем того требовала необходимость. Казалось, старик нарочно скрывался от посторонних глаз, лишь изредка показываясь на пороге своего дома. И то, исключительная возможность видеть его выпадает лишь почтальону. Хотя с его собственных слов, за все то время, что он наведывался к воротам странного отшельника, он не смог бы с уверенностью заявить, что рассмотрел его лицо достаточно отчетливо. Словно намеренно, старик всякий раз нахлобучивал большую широкополую шляпу. А на адресованные ему вопросы, обычно отвечал короткими нечленораздельными фразами. При этом держался весьма скрытно, не поднимая головы.
В августе, когда погода сделалась наиболее засушливой, жители поселка стали прибегать к дополнительным мерам по орошению своих садовых участков. Люди повально принялись устанавливать вспомогательные емкости для хранения воды.
По рекомендации Лизы Райф из города была приглашена оказывающая соответствующие услуги бригада. Почти весь август рабочая команда, состоящая из трех мужчин, была действительно высоко востребована. Чтобы воспользоваться их услугами, владельцам дачных участков приходилось записываться в очередь, так как ажиотаж с установкой систем орошения и монтажа накопительных баков вырос до критической отметки. Такого спроса, похоже, не ожидали и сами представители этого специфического ремесла. Работы было более чем достаточно. И даже сам Хайма, чьи аппетиты на прибыль были обычно самыми неуемными, — и если кто и отдавал последние силы на то, чтобы заработать лишнюю копейку, то это был именно он, — ощутив на себе последствия непомерного фронта выполненных работ, не выказывал уже столь явного восторга от заработанных денег. Труд был не на шутку тяжек, но ближе к концу августа количество клиентов стало заметно уменьшаться, и вскоре сезон, который должен был быть благословенным временем для карманов троицы представителей сего нелегкого труда, по их всеобщему мнению был закрыт. И делать им, судя по всему, в коттеджном поселке стало нечего.
К своему вящему удивлению, работяги не ощутили должного удовлетворения от количества заработанных денег. У здешних заказчиков обнаружилась поразительная способность к торгам. И теперь, оценив свои заработки, компаньоны были весьма раздосадованы таким несоответствием между затраченными силами и беззаветно отданному здоровью с одной стороны, и выручкой — с другой. Ими овладело злобное разочарование, и они решили, что, будь у них возможность расплатиться с местными скрягами, они не упустили бы случая и отомстили бы им за проявленную жадность. У Дюжего Хаймы тряслись кулаки, когда он озвучивал свою мысль, а его двое товарищей кивали в тихом согласии, изобразив при этом злобные усмешки на своих смуглых от постоянного пребывания под дневным, палящим солнцем лицах.
Время шло, август месяц подходил к концу. И бригада подумывала уже о том, чтобы покинуть пригород. Хайма тихо курил, выпуская дым сквозь покосившуюся раму окна, а старый хитрый еврей по кличке Крот поигрывал блестящим в свете настольной лампы ножиком, втыкая его в доску грубо сколоченного стола. В помещении стояла тяжелая, липкая духота. За окном опускались сумерки. Намерение убраться из ненавистного места, было оговорено всеми накануне, и ничто уже, казалось, не могло сыграть на руку трем обозлившимся друзьям в их зловещих надеждах расплатиться по счетам с местными. Как вдруг случилось непредвиденное.
Странная смесь эмоций играла на грубом, почти пугающем лице Витька, родом который был из самой глухой подворотни Молдаванки, когда он, резко толкнув хилую дверь, появился на пороге убогой лачуги, что троица арендовала на то время, пока в поселке не кончится работа. В тот момент никто и бровью не повел, только скучающий Хайма томно воззрился на Витька, ввалившегося с шумом. Густая поволока дыма от его сигареты застыла в плотном душном воздухе комнаты, огибая его нескладную жилистую фигуру, наподобие призрачного ореола.
На жестко поставленный вопрос, где его носят черти, Витек состроил ехидную рожу и весьма возбужденно поведал двум своим компаньонам причину своего многочасового отсутствия. Бессвязная речь темного взбудораженного парня, родом из трущоб, с каждым невнятным словом понемногу становилась все доступнее для понимания двух мрачных типов. Их угрюмые лица (в тот момент очень смахивающие на лица настоящих головорезов), с первых слов выражавшие холодное безразличие, стали заметно меняться. К концу рассказа подстегнутый очевидными переменами во взглядах своих молчаливых слушателей Витек, ощутив новый прилив энтузиазма, исполнил завершительную часть своего выступления с такой поразительной пламенностью, что она не могла не передаться его друзьям. В следующую минуту в глазах их вспыхнули какие-то зловещие искры, будто сам дьявол уже нашептывал им очевидный исход новых обстоятельств.
***
Последние несколько часов, хитрый малый со смуглой кожей и черной, как смоль копной волос, провел в компании местной девушки по имени Лиза Райф. Именно она открыла ему многие интересные вещи о странном старике, проживающем в одиночестве на самом краю поселка. Не считая некоторых суеверных бредней, от которых он тут же брезгливо отмахнулся, услышанное в тот вечер про большой и богатый особняк, отстоящий на приличном расстоянии от последней улицы, и подозрительную скрытность немощного хозяина, возымела над его темной и недалекой сущностью весьма сильное действие. Пообещав своей новоявленной любовнице достойную награду за наводку, тощий, но удивительно ловкий и изворотливый тип незамедлительно поспешил передать все, что узнал Хайме и старому еврею.
Надо признать, что с виду одряхлевший и довольно древний дом отстроен был в свое время на славу. Внушительные размеры и добротная отделка фасада говорили о немалых средствах, вложенных в его строительство. Что касалось части внешнего декора и слабых намеков на стиль, характер их исполнения был вычурным. Но в целом, сооружение смотрелось весьма солидно. При первом же взгляде на ум невольно приходило предположение о зажиточности хозяев. Только хозяин у дома был один, а рассказы о нем ходили в окрестностях престранные. Хотя едва ли небылицы подобного рода могли отвадить таких удалых искателей наживы, как Хайма Дюжий и его подельники.
В ту же ночь они подкатили на своей машине к массивным воротам особняка, где, согласно россказням Лизы Райф, в абсолютном одиночестве проживал немощный старик. Бандиты с радостью отметили, что дом действительно расположен на безлюдном отшибе. Вокруг стояла плотная темнота, которая также была радушно принята за удачное обстоятельство.
Немного труда составило Витьку перебраться через высокое ограждение, и уже с внутренней стороны отодвинуть железный засов.
Сквозь запыленное стекло автомобиля старый еврей видел, как Хайма Дюжий перед тем, как исчезнуть в темнеющем проеме отворенной калитки, бросил ему напоследок не терпящий возражений, пронзительный взгляд, от которого того обдало холодом. Его мучило смутное предчувствие чего-то ужасного, что должно было случиться этой ночью. Глядя на выделявшийся своей необыкновенной смоляной чернотой на фоне ночного неба особняк, Крот не выдержал и, потупившись, уткнулся лбом в руль. Он совершенно отчетливо представлял, какая именно судьба ожидала несчастного хозяина. Возможно, сердце старого еврея еще не успело окончательно очерстветь, как он ступил на скользкую стезю разбоев и грабежей. Отчаянные крики, что доносились теперь до его слуха, почему-то доставляли ему муки совести. И осознание неотвратимости расплаты за чудовищные злодеяния, совершаемые в эти минуты над почтенным стариком, не оставляло его. Но что ему было известно о старике? Лишь сомнительные байки, наверняка спровоцированные странностями, естественными для людей, влачащих свои последние дни в полном одиночестве и глубочайшей отрешенности от окружающего мира. Он стал нервно поглядывать на необычайно громоздкий для этих мест силуэт дома, удивляясь, что с минуты, как Хайма и Витек проникли внутрь, в окнах ни разу не замаячил свет. По крайней мере, он ожидал приметить хотя бы слабое мельтешение луча фонаря в одном из окон. Кромешная тьма царила внутри, будто ничто не могло нарушить мрачную атмосферу и пугающую обособленность огромного особняка.
Несомненно, он бы лучше предпочел покинуть автомобиль и последовать за Хаймой, чем сидеть во мраке в беспокойном ожидании, когда его подельники вернутся с присвоенным добром. Да еще этот жуткий дом, вызывающий у него гнетущее чувство. Он заерзал на месте, мучаясь от внезапно посетившей его нервной мысли о том, чтобы, вопреки оговоренному плану, выйти из автомобиля и направиться вглубь окутанной мраком территории дома. В тот же миг он отверг эту мысль.
Тут он резко замер, настороженно вслушиваясь в темноту. Сообразив, что крики, глухо доносившиеся из дома, внезапно стихли, бандит, взявший на себя роль водителя и опрометчиво давший согласие на эту авантюру, впервые осознал, что ему до смерти стало страшно. Охватившее его смятение, лишило трезвости рассудок. Казалось, кровь застыла в жилах, когда просидев в полном, будто загробном безмолвии глухой ночи, он не решался что-либо предпринять. Затем он услышал слабые отдаленные шаги, мягкой размеренной поступью приближающиеся со стороны особняка. Крот затаил дыхание и напряженно всмотрелся в провал оставленной настежь открытой калитки, предполагая, что в следующее мгновение появятся два знакомых силуэта, в очертаниях которых он непременно узнает своих компаньонов по работе и соучастников этого не благородного дела. Но вопреки его тревожным ожиданиям, звук шагов резко оборвался как раз в том месте, где чернел проход в больших тяжелых воротах. В тот момент ему жутко захотелось включить свет фар, чтобы хоть на мгновение развеять окружающий мрак, но благоразумие вора остановило его порыв. Время шло, а Хайма и его помощник не объявлялись.
Изнемогая от томительной неопределенности, старый еврей, не отдавая себе отчет, стал издавать странные невнятные звуки и поносить сложившиеся обстоятельства, проклиная, на чем свет стоял, и себя самого, и двух проходимцев, по инициативе которых он угодил в этот сумрачный переулок, где не светил ни один фонарь. С искренней ненавистью он помянул и большой адский особняк, который в зловещем безмолвии глядел на него сквозь черные глазницы своих вытянутых узких окон.
И вновь он совершенно отчетливо расслышал осторожные, крадущиеся шаги. Их звук нарастал, становясь все громче, все отчетливее, как если бы кто-то незримый приближался к машине. Было слишком темно, но вдруг, словно в мутном зеркале, на матовой пыльной поверхности капота отразилась полная луна.
Свет лился из-за спины приближающейся фигуры, очертания которой поразили бандита своей странной нескладностью и гротескностью форм, а венчала это нелепое зрелище большая шляпа с широкими полями. Незнакомец приблизился к водительской двери и вдруг застыл в неподвижности. Странное поведение его, в котором явственно сквозила некая доля театральности, а также безобразные, обозначенные лунным сиянием очертания его фигуры мгновенно заставили грубого басмача вспомнить все, что он слышал о таинственном хозяине особняка. В единый миг в голове вора закрутился черный водоворот смутных тревожных сомнений, связанных со всеми пугающими слухами, которые обрывками доносились до его притупленного куражом внимания. Страшная молва о чудовище, что скрывается под обликом старика и носит огромную шляпу, под которой прячет он свою отвратительную волчью пасть, напичканную острыми зубами; об ужасных, сводящих с ума желтых хищных глазах, в отражении которых ты не увидишь ничего, кроме предсмертной агонии на собственном, искаженном от ужаса лице.
***
Характер следов, оставленных на телах, явно говорил об учиненных над ними невообразимых зверствах. Очень странные порезы на лицах всех трех жертв и крупные, с рваными краями раны в области шеи не на шутку озадачили полицейских экспертов: слишком уж сильно походили выявленные особенности повреждений на следы от нападения какого-нибудь крупного зверя. Лица жертв были изуродованы до неузнаваемости. Так что, к тому времени, когда тела, наконец, были опознаны, окрестные обитатели загородного поселка пришли в неописуемое волнение, все охая и хватаясь за головы, будто ошарашенные страшной догадкой, доселе гложущей их лишь подспудно.
На границе поселка, где море подтачивает отвесные склоны, время от времени, хозяева крайних домов со страхом поглядывают на большой, простаивающий в таинственном молчаливом одиночестве особняк. Их жутко беспокоит его столь близкое соседство, и вполне вероятно, что привычка посыпать порог солью, а также вешать на внешнюю сторону входной двери распятия, покажется многим плодом суеверных бредней невежественных умов. Однако для жителей, чьи участки граничат с пологим, плавно сбегающим к пляжу склоном, подобные меры скорее являются разумной предосторожностью, проявленной с целью обезопасить себя и своих домочадцев, когда в ночном небе показывается полная луна.
Немое свидетельство редких деревьев, растущих на подступах к ужасному дому, и заговорщический шепот разгульного морского ветра не милостиво уведомили меня о произошедших в сентябрьскую ночь кошмарных событиях в мельчайших подробностях. И я тысячекратно проклял себя за жалкое стариковское любопытство, ибо с тех пор по ночам меня тревожат жуткие кошмары. У меня не было ни малейшего желания возвращаться к тайне одинокого особняка. Но неугасающая надежда на разрешение от бремени быть единственным живым, кому открыта страшная правда о странном одиночке, что живет на отшибе и крайне редко показывается на пороге своего мрачного дома, побудила предать бумаге терзающие меня воспоминания.
Поддержать автора:
Банк Моно 5375411407414866
Свидетельство о публикации №221060800474