Не романтический роман глава 20-21

Глава 20
Олеся, закончив читать очередную главу, по своему обыкновению, закрыла роман, заложив его случайным листком и, с горечью, посмотрела на маму. Та лежала, как и прежде неподвижно, но лицо её, во всяком случае, так показалось девушке, было значительно бледнее обычного и выглядело напряженным.
- Она всё слышит – промелькнуло в голове у Олеси. Теперь, девушка не просто надеялась, а абсолютно точно это чувствовала и знала. Отложив в сторону рукопись и, взяв маму за руку, она заговорила, едва сдерживая слёзы:
- Да, мам, разговор так и не состоялся. Не могла я об этом тебе сказать, никому не могла, понимаешь? Сама подумай, ну как бы я тебе сказала: мама, я хочу убить своего мужа, потому, что у меня нет другого выхода? Убить! Это даже звучит страшно. Я вообще не хотела его убить, я только хотела, что б его не стало.
Олеся пересела почти на самый край дивана, оказавшись ещё ближе к маме и наклонившись к ней, быстро зашептала, точно боялась не успеть выговориться, поминутно глотая, уже не сдерживаемые, слёзы:
- Это только со стороны так кажется! Развод, разъезд … всё просто. А жить с этим как? Мне жить с этим как? Разве, кто-то может это понять? Все бы от меня отвернулись! Все! Даже ты! Вы же с папой, меня растили победительницей, а тут я проиграла, получается?  А ещё, мама я поняла, что любовь – это одержимость, а к Алёше я такого никогда не чувствовала. Да, может быть, я его любила, но … это была не та любовь, в которой я нуждалась.
Она отпустила мамину руку и, закрыв лицо ладонями зарыдала. Воспользовавшись секундной паузой в истерике, и чтобы привести себя в чувство, девушка вытащила из сумки бутылку минералки и сделала несколько больших глотков прямо из горлышка. Это помогло ей немного успокоиться, и она продолжила, периодически всхлипывая:
- Я думала, что любила его. Я честно так думала. Я была уверена в этом. Он был всегда рядом, мне было с ним спокойно.Да, спокойно, я бы даже сказала, что слишком спокойно... Господи, да как же это всё тебе объяснить? – внезапно подняв глаза к потолку, обречённо спросила девушка, явно не находя нужных слов, для своего признания, и, вновь, взяв маму за руку продолжила:
- Когда я встретила того, парня …Я не знаю, что случилось. Но я вдруг совершенно чётко поняла, что абсолютно несчастна, мама. Рядом со мной жил, ел, спал человек, который больше не приносил мне ни радости, ни счастья. Иногда я смотрела на него и, он мне казался настолько чужим, словно это не тот человек, с которым я прожила в любви, столько лет, а случайный прохожий, который, по какой-то причине забрёл в мою квартиру и теперь ходит по ней, сидит за моим столом… И в то же время я понимала, что Алёша просто хороший парень, классный друг, но его любовь… Я уже ничего не хотела. Нет, не так! Я больше не могла терпеть всего, что было связано с ним, даже его любовь. Но это была не ненависть, а что-то другое. Сначала я чувствовала себя птицей в клетке, но, чем больше времени проходило, тем тяжелее мне становилось. В конце концов я превратилась в узника, скованного по рукам и ногам тяжёлыми кандалами. Я их физически ощущала. Мне дышать было трудно. Я надеялась, что он всё поймёт и оставит меня, но он не уходил…
Олеся замолчала.
 - Знаю, мне нет оправдания. Да мне оно и не нужно.Но я, хотя бы, попыталась объяснить.
Она подошла к раковине, отрыв кран несколько раз плеснула себе в лицо и, промокнув его полотенцем, обернулась к лежащей. Грустно улыбнувшись, девушка, ласково посмотрела на неё и сказала:
Ты не представляешь, насколько мне стало легче. Как камень с души упал. - С этими словами она глубоко вздохнула перед тем, как продолжить: - Знаешь, а ведь, если бы я видела твои глаза, чувствовала на себе твой взгляд, я бы не смогла. Мне бы духа не хватило бы. Просто, так не хотелось тебя разочаровывать. Я же должна быть всегда на высоте. Но иногда, со мной происходят вещи, которые, меня пугают. Особенно, после того, что я прочла в твоём романе об этом проклятии. Мне кажется, я начинаю верить во всю эту чертовщину и мне страшно, мам, потому, что я по-прежнему люблю человека, который женат, у него хорошая семья, а я всё это видя, не могу остановиться и не знаю, чем это всё закончится. Как странно, мамочка, мы ведь почти никогда не говорили о жизни. Я расскажу тебе то, чего не будет в твоём романе, потому, что об этом никто, кроме меня не знает, даже Он.
Олеся уже не вглядывалась в лицо мамы, пытаясь различить на нём знаки негодования или согласия, она знала, что мама слышит её, а ей хотелось быть услышанной.
- После того, как он выписался из нашей больницы, я раздобыла его адрес, навела справки и узнала, где он работает. Я стала следить за ним. То есть я так это не называла, но видеть его каждый день стало для меня такой же естественной потребностью, как дышать. При этом сначала, я ужасно боялась, что он меня увидит, придумывала всякие причины, на случай, если он вдруг меня заметит…, но каждый раз всё обходилось. Если задуматься, то чего мне было бояться? Моей машины он не знал, да и обо мне, наверняка, уже не помнил. Это если задуматься, но я не думала, поэтому мне казалось, что все вокруг видят, как я поджидаю его, сидя в машине, напротив парковки или смотрю на него через отражение в витрине магазина, возле дома его матери. Да, благодаря этой слежке я узнала о нём многое, очень многое. Но чем больше я видела его, тем больше я хотела быть с ним. Даже нет, не так! Это было больше, чем просто хотеть быть с ним. Он постепенно становился частью моей жизни. Однажды мне неслыхано повезло и я, подъехав к его дому, увидела баннер с объявлением о продаже квартиры находящейся прямо над его квартирой. Это не могло быть простым везением! Это был знак свыше!- сказала Олеся, подняв указательный палец вверх и продолжила: Помнишь, ты сама мне рассказывала о таких знаках? И это был именно он! Ты не представляешь, мама, какой это был праздник для меня. Я летела домой и плакала от счастья. Вадика мне даже уговаривать не пришлось, в наших отношениях уже был холодок, и он был готов на любой мой каприз, лишь бы я стала прежней. Я понимала, что этого уже никогда не случиться, но воспользовалась его надеждой. Да, я знаю, что поступила с ним подло, но мне уже не было никакого дела до его чувств. Я думала только о том, что скоро я буду счастлива, как никогда. Когда мы с Вадимом приехали смотреть квартиру, единственно, чем была занята моя голова, так это мыслями, о том, что теперь я буду с жить с Ним рядом. Я ходила и представляла, как Он по - утрам чистит зубы, как за столиком на кухне пьёт кофе, что видит из окна…, наверное, со стороны это выглядит, как сумасшествие. Но это было так сладко, мама. Я сама занималась ремонтом, сама выбирала обои, мебель, шторы и всё это представляя, как однажды он войдёт ко мне и останется навсегда. Я ещё не обдумывала детали того, как это произойдёт, просто мне становилось хорошо от этих мыслей…
Олеся глубоко вздохнула, из чего можно было бы заключить, что рассказ девушки подошёл к самому важному.
- При переезде, когда мы с друзьями выносили вещи из машины я,неся стопку с книгами,встретилась с ним и его женой,но он не узнал меня.Тогда все чувства во мне смешались.Я была счастлива тем, что теперь всегда смогу вот так запросто видеть его,здороваться с ним и в то же время предвкушение чего то прекрасного будило во мне страх и любопытство. Когда мы переехали окончательно, я всё ещё, боялась встретиться с ним, наверное, по привычке, в то же время мне очень хотелось с ним встретиться. Находясь дома, я всегда прислушивалась к тому, что происходило в квартире ниже этажом. Мне опять повезло: слышимость была отменная, и я была невидимой свидетельницей его семейной жизни. Я слышала, как его жена читает сказки его детям, по запахам я узнавала, что у них на завтрак или на ужин. Я погружалась в его семью всё глубже и глубже. Но они об этом даже не догадывались. Однажды, когда у нас не работал лифт, мы с Алёшей столкнулись с ним и его женой на лестнице. От неожиданности, моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а он меня снова не узнал, но для меня это уже не имело значения. Я была счастлива, потому, что впервые почувствовала, что он будет моим. Потом ещё пару раз я встречала его на парковке, в лифте, но он меня так и не вспомнил, а я ему не напомнила о себе. Это случилось, после смерти Алёши, на сороковой день, когда все разошлись, после поминок, а ты пыталась разузнать не хотела ли я отравить своего мужа. Было уже довольно поздно и во дворе никого не было. Свет в окнах домов почти нигде не горел, а тишина была настолько пронзительная, что казалась, будто весь мир оглох. Но её мне, как раз и не хватало. Дома находиться было просто не выносимо. Стены давили. Я вышла во двор, захватив с собой бутылку виски и плитку шоколада. Мне захотелось напиться. Что б забыть обо всём, отдохнуть от всего. Представляешь, никогда в жизни не напивалась, а тут захотелось. Только так, что б никто не видел, тайно. Оглядела я двор и поняла, что спрятаться в нём можно, только в домике с горкой. Поднялась я туда легко, там не высоко совсем. Пила, пила, а забыться всё не получалось. Опьянела я быстро, но легче мне от этого не стало. Неожиданно я увидела одинокую мужскую фигуру с чемоданчиком, идущую через двор. Мне показалось, что это был он и, что бы рассмотреть идущего получше я решила встать с лавочки на которой сидела и подойти ближе к выходу на горку. Это была большая ошибка и удача одновременно, потому, что у меня подвернулась нога и я упала позорно, прогремев стеклянной бутылкой по металлическим деталям домика и вскрикнув от боли. Дальше случилось то, чего я не могла даже вообразить себе. Он по горке ворвался в домик и, увидев меня оторопел. А я, увидев его, разревелась, как дура, потому, что мне было так обидно…, ведь нашу встречу я представляла себе совсем не так…  я была пьяная и, скорее всего, некрасивая от слёз. В общем мне пришлось оправдываться, что у меня муж умер, что вообще то я не пью…Потом мы вместе с ним поминали Алексея и пили вдвоём из горлышка. Не знаю, как долго мы оставались в домике, и кто из нас решил, что пора уходить. Но, когда я встала, то почувствовала боль в ноге и он вызвался меня проводить. Целоваться мы начали ещё в лифте. Кажется, я его поцеловала первая. Так целуясь, мы и ввалились ко мне. Всё остальное было настолько прекрасно, что мне казалось, что я сплю и вижу сон. Эту ночь он провёл у меня. Его жена осталась без сюрприза, который он собирался ей сделать, вернувшись раньше из командировки, но мне не было никакого дела ни до неё, ни до кого-то ещё. Теперь я точно знала, что он создан только для меня, и только я могу сделать его счастливым. Мы стали любовниками, но, спустя какое-то время, мне этого было уже мало.
Не успела девушка договорить последнюю фразу, как в дверь постучали. 
Глава21
Войдите - отозвалась на стук Олеся и тут же увидела на пороге новую, совсем ещё молоденькую, медсестру, держащую в руках аккуратную прозрачную вазочку из голубого стекла с чудесным букетиком свежих ромашек!
- Можно? – точно извиняясь, спросила медсестричка.
- Да, да конечно.
Вдруг, лежавшая до сих пор совершенно неподвижная Александра Анатольевна изменилась в лице и застонала. Медсестричка, резким отработанным движением быстро поставила вазу на стол и убежала, кинув на бегу:
- Не волнуйтесь, я за шприцем.
Олеся подбежала к маме. Глаза той, были, как и прежде плотно закрыты, но  лицо женщины,до этой минуты абсолютно безучастное,теперь искажало невыносимое страдание.Не разжимая губ, она уже не только стонала,но и металась по кровати из стороны в сторону, словно ей снился тяжкий и мучительный сон, от которого она никак не могла избавиться.
- Мамочка - стараясь одной рукой удержать её за плечо, а другой,нежно погладить по голове, сказала Олеся – Не бойся, сейчас всё закончится.
 Не успела девушка договорить, как из коридора донёсся топот спешащих ног. Почти в то же мгновение, дверь рапахнулась и в комнату, кроме, уже знакомой ей, молоденькой, вошли две, не знакомые, медсестры постарше и доктор. Одна из вошедших, судя по виду, являлась его помощницей. Сделав ей знак, доктор, не теряя ни минуты, направился к, уже, слабо стонущей Александре Анатольевне в сопровождении дух медсестёр. Получившая же, от него, знак помощница, направилась к Олесе, профессионально оттесняя её к двери и произнося явно давно заученный текст:
- К сожалению, я вынуждена вас просить, выйти из комнаты, чтобы не мешать работе врача. Не переживайте, ваша мама в надёжных руках специалиста и с ней всё будет хорошо.
Опешив от такого напора и пятясь при этом назад, Олеся не сразу нашлась, но робко возразила:
- Я врач, я могла бы…
Но помощница, у которой, по-видимому, был заготовлен текст на все случаи жизни, прервала её с дежурной улыбкой, ответив:
- Мне очень жаль, но у нас правила. Если вы не согласны, то можете написать жалобу на имя Главврача, а сейчас, прошу не мешать нам, делать нашу работу.
Олеся, постояла некоторое время, возле двери стараясь прислушиваться к тому, что за ней происходило, но ничего не услышав, решила выйти на балкон. То, что все называли балконом, больше походило на веранду, отделанную деревом и обставленную кожаной мебелью, цвета шоколада с круглыми столиками между кресел. На стенах висели репродукции Левитана, Шишкина и Саврасова. Олеся любила живопись, поэтому с любопытством стала разглядывать картины, стараясь не думать о происходящем в комнате мамы. Закончив осмотр картин, она подошла к балюстраде и посмотрела вниз. Вид внутреннего парка, открывающийся с веранды, был великолепен. Между багровеющих и желтеющих деревьев, с ещё не опавшей листвой, проглядывали аллейки, выложенные цветастой плиткой. Кое - где виднелись деревянные скамейки с массивными спинками и стоящими рядом фонарями, стилизованными под старину. Чуть поодаль, сквозь поредевшую листву, виднелся, ещё работающий, фонтан, в котором цветными тряпицами плавали и тонули, сбиваемые струями воды, опавшие и принесённые ветром, листья. По парку не спеша, парами или поодиночке, прогуливались гости пансионата, дополняя своим присутствием щемяще - печальную картину, так искусно создаваемую осенью. Задумавшись, Олеся не сразу услышала голос молодой медсестрички, зовущей её по имени.
- Можете вернуться, уже всё в порядке.
- Как мама?
- Всё хорошо, ей поставили перфузор с морфием.
- Уже? - почти не слышно, произнесла Олеся, осознавая, что времени у неё осталось совсем мало.
Медсестра, очевидно не услышав вопроса, ничего не ответила, но предложила Олесе, забрать мамины вещи, если та хочет. Для, уже всё понимающей, Олеси слова этого юного создания звучали, как приговор. Она глубоко вздохнула и вошла в комнату, чтобы скорее продолжить чтение.
Ночью, Вероника Павловна, опять видела бабушку, только на этот раз та была в чёрном бесформенном балахоне с головой, прикрытой прозрачной чёрной шалью и держала за руку, какого-то неопрятного парня с низко опущенной головой. Свободной рукой бабушка указывала на неё пальцем и в чём - то укоряла. Внезапно, Вероника Павловна, ощутила себя Никой и, ей очень захотелось увидеть лицо юноши, руку, которого бабушка властно сжимала в своей руке, словно боясь, что тот убежит. Но голова парня слишком низко была опущена и сколько Ника не пыталась заглянуть, ничего не могла разглядеть.
- Покажи мне его – взмолилась она
- А то, ты его не знаешь? – с укором пробурчала бабушка. – Смотри за дочкой своей, а за ним я присмотрю. С этими словами бабушка отвернулась от Ники и повела за собой парня, который, послушно семенил за ней, как маленький мальчик, но вдруг обернулся и помахал Нике рукой.
- Вадик – узнав его, закричала она во сне, но ночные гости уже растворились в молочном не то свете, не то тумане, который внезапно возник, непонятно откуда.
Вероника Павловна вскрикнула и проснулась. В комнате было темно. Она, немного успокоившись, закрыла глаза, вспоминая сон и, пытаясь понять, о чём он.
- Неужели проклятие добралось до Оли? – думала писательница. – Говорить с ней об этом – бесполезный труд, но как же её спасти?
Да, наша героиня силу этого проклятия знала не понаслышке. Теперь, спустя столько лет, она лежала и вспоминала, как однажды поняла, что они с Виктором должны быть вместе навсегда. Бабушка к тому времени уже умерла, и Ника жила в полном одиночестве. Её избранник частенько тайком к ней заглядывал, впрочем, они не сильно скрывались, и весь город шептался об их отношениях. Возможно, если бы Виктор не был бы парторгом завода, а она не работала бы секретарём в Обкоме, то их связь была бы никому не интересна, но в силу значимости занимаемых ими должностей, слухи о их аморальном поведении дошли до начальства. Первым пропесочили Виктора, вызвав его для разговора сначала в Горком, а затем и в Обком. Особенно досталось ему, когда он заявил, что готов развестись. Начальник Ники, а по совместительству его друг, Геннадий Сергеевич, почти до полуночи беседовал с ним, но убедил, что разводиться и оставлять двоих детей безотцовщинами коммунисту не подобает. Пригрозив утратой партбилета, как последним и самым веским аргументом, Геннадий Сергеевич пожал руку, ставшему на истинный путь товарищу и отпустил его домой, взяв, напоследок, с того честное слово коммуниста, что Виктор не бросит семью и оставит Нику в покое. На следующий день, в более мягкой форме он поговорил и с Никой, но успеха не добился. Девушка кивала, краснела, но сияние в её глазах и собственный опыт, подсказывали Геннадию Сергеевичу, что все разговоры с ней бесполезны и он сдался.
После беседы с начальством, Виктор стал избегать встреч с Никой. Он не звонил ей, а когда она звонила ему, то говорил, что очень занят и клал трубку. Каждый вечер, сидя в пустой квартире, она доставала из ящика письменного стола его фотографию и, целуя, горько плакала от обиды, думая о происходящем между ними приблизительно так: Неужели всё кончилось? Вот так, без объяснений? Нет, не может быть. Он, наверное, так же, как и я, сейчас, только тайно, где-то целует мою фотографию.
От таких мыслей ей становилось тепло на душе, и надежда возвращалась в её сердце. Время шло, а он всё не приходил. Теперь, доставая его фотографию она вглядывалась в его глаза и пыталась отыскать в них что-то, что могло бы объяснить ей его отступничество. Но ничего не находила. Он не мог разлюбить её. Потеряв терпение и не найдя больше никакой возможности, увидеть его, она решила встретиться с ним, после работы у проходной. Но, его машина в тот вечер проходную не покинула, что было очень странно. Однако уже на следующий день Виктор сам позвонил ей и совершенно холодным тоном сказал, что готов встретиться у неё дома вечером, но только для серьёзного разговора. Весь день Вероника волновалась и думала о предстоящем вечере. Она пыталась представить, о чём будет разговор и как он его начнёт. Но глубоко в душе, девушка была уверена, что стоит ему её увидеть и все разговоры будут уже не нужны. Но для этого ей надо потрясающе выглядеть. И её обеспокоенность перекинулась на заботу о том, в чём она должна быть одета для такого разговора. Ника, давно уже, не играла роль маленькой и кроткой красавицы Суламифи, её нынешнее амплуа было ярче и могущественней прежнего. Посмотрев однажды вместе с Виктором фильм «Клеопатра», она увидела, как ей показалось, поразительное сходство в характере и повадках между собой и египетской царицей. Само наличие этого сходства было дерзко и амбициозно, но именно такой и была Ника. Их с Виктором любовь, ей виделась теперь, любовью Антония и Клеопатры. И, она не намерена была уступать своего» Антония « никому. Ника отпросилась с работы пораньше, чтобы привести себя в порядок и успокоиться. Она выбрала то самое синее платье, которое ей подарила бабушка и, в котором она была, просто, не отразима, тёмно-синие туфли на шпильке. Завершала образ -   жемчужина, которую он ей подарил и, которая так чудесно гармонировала с платьем. К его приходу, она достала бутылку шампанского и зажгла свечи в высоких латунных канделябрах, предварительно погасив свет во всей квартире. Едва щёлкнул последний выключатель, как безмолвие её квартиры нарушил резкий и оглушительный дверной звонок. Ника, взяв один из канделябров, пошла открывать.
На пороге стоял Виктор. Девушка потянулась, что б обнять его, но он молча отстранил её и включил свет.
- Не люблю полумрак – пробурчал он, стараясь изо всех сил избежать встречи с ней глазами, точно совершил, что-то подлое и теперь боится быть разоблачённым. Неловко помявшись гость предложил:
- Давай в комнату войдём, что б соседи не слышали.
Они молча зашли в комнату и сели за стол напротив друг друга. Он повернулся, что б дотянуться до выключателя, но она его остановила.
- Не включай свет, я люблю полумрак – сказала Ника, сделав акцент на местоимении
- Пойми меня, - начал Виктор, опять пряча глаза, как нашкодивший юнец - я очень тебя люблю. Я никого и никогда так не любил, как тебя. Думаю, что и не полюблю больше. Но, ты же знаешь, у меня жена, дети. Не могу же я их оставить. Да и тебе надо жизнь свою строить, мужа искать…
Он запнулся и изподлобья посмотрел на Нику. Та сидела молча, глядя на него так, точно видела его впервые и не понимала, зачем он здесь.
- Ты понимаешь меня? Ника, пожалуйста, мне хорошо с тобой, но то, что мы делаем - не правильно...Жизнь- это не только… Нам надо расстаться – заключил он и, немного помолчав, добавил: Совсем.
Нике стало обидно и горько. Мысли, которые она так старательно гнала от себя, становились жестокой реальностью, с которой ей, возможно, придется жить. Ей хотелось плакать, но больше, чем плакать ей не хотелось быть жалкой в его глазах. Она не спеша встала, словно задумавшись о чём то, так же неторопливо вышла из-за стола и, медленно, подошла к окну. Свет от свечей канделябра не доставал так далеко, поэтому Виктор мог видеть только её стройный силуэт на фоне, освещённого уличными фонарями, окна. Она стояла, молча отвернувшись от него, и глотала слёзы, которые предательски, горячими ручейками струились по её щекам. Он подошёл к ней и, крепко взяв за предплечья, развернул к себе.
- Ника, не бойся. У тебя всё будет хорошо. Ты встретишь хорошего парня, влюбишься, выйдешь замуж…
- Да кому я нужна буду, с ребёнком на руках – убирая его руки, совсем буднично, даже как-то по бабьи, ответила девушка и, вернувшись к столу, спросила тоном полным удивления:
- А, что же ты шампанское не открыл? Такое событие отметить надо. С этими словами она подняла пустой бокал и повернулась к окну, возле которого ещё стоял её гость. Он сделал несколько шагов ей навстречу и, наконец, оказался в зоне света свечей канделябра. В их мерцающем свете лицо Виктора казалось необыкновенно красивым и грустным. Ника теперь, словно впервые, увидела его синие, почти сапфировые глаза с отражающимися в них трепещущими огоньками свечей, смотрящие на неё с растерянностью и мольбою.
- Ребёнок? - переспросил он.
- Да, у меня будет ребёнок. И как я поняла, мой ребёнок будет расти без отца, без бабушек и без дедушек.
  Ника сказала всё это  так уверенно, как говорят о свершившемся факте, лишив своего собеседника простора для фантазии. С этими словами она сама открыла шампанское и разлила его по бокалам.
Он сел на своё прежнее место и обхватив голову руками медленно и беспомощно произнёс:
- Господи, только не это.
Ника, отпив немного из бокала, с жалостью посмотрела на него и продолжила:
- Не так я представляла нашу встречу. И о ребёнке не так хотела тебе сообщить.
Она говорила спокойно, с достоинством, но в душе, ей хотелось кричать, бить посуду и топать ногами. Возможно от обиды на него, на себя, от того, что не послушалась бабушку, которая теперь оказалась права, а может быть потому, что она была, действительно беременна и то, что раньше казалось ей, уколом булавки, теперь ощущалось кинжалом, пронзающим сердце?
- Прости меня – неожиданно сказал Виктор и, подойдя к ней обнял.  – Забудь всё, что я наговорил. И это не твой ребёнок, а наш! – добавил он, улыбаясь и прижимая её к себе.
Вероника, уткнувшись в его плечо ответно улыбнувшись, спросила:
- Что ж теперь будет?
- А что будет? Жить будем. Ребёнка растить.
- А твои как же?
- Разберусь, как - ни будь. Поговорю с женой, с дочкой старшей… а шампанское отставить – уже совсем повеселев сказал Виктор и отобрав у Ники бокал поставил его на стол.
- А как же мы отметим это? - растеряно спросила Ника
- Ну, у меня есть кое - какие соображения по этому поводу.