Пленник

Голоса окружают Дарана повсюду.  Тихий неразборчивый гул преследует его, пульсирует, словно жилка, переполненная кровью, на периферии сознания. Высокие и низкие, мягкие и грубые они сливаются в писк комара или шум волн, фоновую музыку, которую он уже не замечает.  Голоса не беспокоят его, они ничего не требуют, они просто есть, будто крикливые соседи, достаточно к ним привыкнуть и жизнь придет в норму.
Он смотрит в окно и ждет, секунды, точно удары сердца падают в вечность. Наконец, вот оно! Пронзительный звонок, от которого волосы на затылке становятся дыбом, а зубы начинает ломить, приносит благую весть ученикам второй смены. Уроки закончились. Подростки бурлящим потоком устремляются к воротам. Майский ветер и долгожданная свобода окрыляют их. Разбившись на группки, кое-кто парами, они разбредаются по домам.
Даран медленно переставляет ноги. Оранжевый пакет со сменкой раскачивается в такт шагам. Хочется надышаться приторно сладким ароматом черемухи и вишневого цвета. Сады в этом году запорошило белой метелью лепестков – такая красота редко когда случается. Лиловые сумерки сползают с холмов и растекаются над городом. Зажигаются фонари, в траве тлеют первые искорки светлячков. Мальчик думает о чем-то своем, его беззаботное веснушчатое лицо постепенно мрачнеет, губы сжимаются в тонкую белую нитку, а глаза устремляются вдаль, не мечтательно, но как-то слишком серьезно.
Что-то привлекает его внимание, уводит от грустных размышлений. Он останавливается под низкими ветвями черемухи. В глубокой темно-зеленой листве мерцает, плавно покачиваясь, витое кольцо, сплетенное из проволоки, украшенное белыми и голубыми перьями. Тонкие перегибы паутины из металла завораживают, в них есть нечто колдовское, магнетическое. Ловец снов плывет на ветру, и Даран вдруг ощущает, что поднимается в воздух, будто он стал легким, как одно из этих разноцветных перьев и сейчас улетит к облакам.
Сильный толчок, от которого он чуть не валится на асфальт, разбивает колдовской флер иллюзии.
- Эй, псих ненормальный! Опять деревья пугаешь, чудище!
Хулиганского вида парень в черной толстовке с орлиными крыльями на спине и в рваных на коленях джинсах (прямо-таки воплощение крутости) врезается в Даррана на велосипеде. Чуть поодаль несколько разновозрастных мальчишек и девчонок с пивом, мороженым и семечками, плотным ковром устилающими землю у их ног, подбадривающее улюлюкают товарищу. Мартин Бодс, бывший приятель, чтоб его, свела кривая дорожка. 
- Что тебе надо, Бодс, идите своей дорогой, пока патрульные не нагрянули.
- Ой,  только не пугай меня полицией, мы-то знаем, что им пофиг на мелкие правонарушения.
Бодс ухмыляется и медленно, с удовольствием наезжает передним колесом на кроссовок Дарена. Парень охает и с силой отпихивает обидчика, пытаясь освободить придавленные пальцы. Садистские развлечения и шутки – это фишка компании Бодса, угощение и для своих, и для чужаков, так сказать, главное блюдо в местной столовке.
- Видеть не могу таких слюнтяев, как ты, Шафнар. Лучше бы ты умер вместе со своей полоумной сестрицей.
Кулак сжался как-то сам собой, сжался, замахнулся и от души заехал по отвратительной разбойничьей роже Бодса. Под пальцами затрещало.  Даран лишь отстраненно подумал, что теперь его точно не отпустят живым. А потом его били ногами, пока он лежал в луже и прикрывал голову от сыпавшихся со всех сторон ударов. Впрочем,  это быстро закончилось (кто-то все же вызвал полицию) и довольная собой компания укатила доставать бездомных.
Даран медленно встал, покачиваясь и проверяя себя на предмет переломов. Ручейки грязной воды стекали с одежды, испачканной рукой он размазывал кровь и слёзы по лицу. Вокруг не было ни души, спаситель тоже куда-то испарился. Даже единственный фонарь не горел. Ловец снов все так же медленно кружился в легком воздушном танце, а на соседнем холме зловеще вырисовывались в багровом закатном свете колонны и стены храма Сожженной.
… Даран лежит на кровати, вглядываясь за окно в темноту, разбавленную подвижными пятнами фонарного света и мельтешением древесных крон. На крышу соседнего дома садится ворона, одно за  другим прихорашивает  ониксовые перья, затем внимательно глядит по сторонам выпуклыми бусинами глаз. В наушниках играет фолкрок. Но голоса родителей, ссорящихся внизу, перекрывают музыку.   
- Этому нужно положить конец, сколько они будут издеваться над Дараном? Ты должен пойти в школу… - мама разбушевалась не на шутку, вид мокрого, перепачканного грязью и кровью сына потряс ее до глубины души. Дарран заёрзал и повернулся на другой бок.
- И чем это поможет? Вот оно, твоё воспитание, вырастила слюнтяя, который даже постоять за себя не может, - отец бросает раздраженно слово за словом, будто режет скальпелем. Когда Дарран уходил из гостиной, отец не сказал ему ни слова, даже не смотрел в его сторону.
- Что? Попрекаешь меня? А где был ты, такой замечательный папа, почему не научил нашего сына махать кулаками. Как твой братец, например. Кстати, когда его освободят? – мать истерически рассмеялась, в ее голос просочились ядовитые нотки презрения.
- Макс, хотя бы настоящий мужчина, а не какое-то посмешище. Где я был? Зарабатывал деньги, милая (последнее слово прозвучало скорее насмешливо, нежели ласково), горбатился с утра до вечера, пока ты бегала по подругам и салонам красоты, - голос отца холоден и отчужден, он будто ребенку объясняет очевидные истины. Даврран закрывает глаза. Он устал от этого разговора.
- Не смей называть моего сына посмешищем. Не смей говорить, что общество его забраковало. Ты даже на похороны родной дочери не пришел, работник года, - мать кричит, не сдерживая эмоций.
- Можно, подумать, ты была хорошей матерью нашим детям. Ты даже не поняла, что твоей дочери нет дома. Правильно, говорили мои родители, зря я на тебе женился!
Оглушительно грохает входная дверь, и внизу раздается надрывный плач матери. Дарану хочется открыть окно и завыть на луну. Мальчик чувствует, как начинают трястись его руки, он заставляет себя открыть глаза и  посмотреть на прикроватную тумбочку, где в свете ночника стоит фотография высокой смеющейся девушки. Дарран заставляет себя улыбнуться:
- Все будет хорошо, Лана. Мы обязательно справимся.
… Ночью голоса возвращаются, их гул в тишине давит на барабанные перепонки. Духи возмущены, они жалуются, они хотят поделиться своими историями. Вот только Даран не хочет слушать. Он пытается сопротивляться, пальцы сжимаются в кулаки, губы приподнимаются, обнажая оскал, ноги бьют по кровати, сбивая простыни и сбрасывая одеяло. Поздно. Жужжание голосов затихает, но на смену приходят пугающе четкие картины.
Он видит храм на холме, утопающий в свете факелов и электрических огней. Золотую статую женщины в глубине огромной пустой залы. Фигура сияет отраженным светом, будто спустившийся на землю небожитель. Однако есть в ней какая-то червоточина. Глазницы статуи пусты, в них ползает рыхлая тьма. Даран оглядывается, ощущая холодок между лопатками. Вокруг ни души, лабиринт из  освещенных колонн, за которыми прячутся тени, бесконечен, и выбраться из него в одиночку не возможно.
Но едва мальчик успевает почувствовать себя одиноким и никому не нужным, обреченным на вечность в компании с жуткой статуей, как панорама меняется, и вместо волнения, Дарран испытывает настоящий ужас. Он оказывается в маленькой круглой каменной комнате за алтарем. Здесь темно как в могиле  и также холодно. Пахнет гарью и тленом, смертью глядящей из  угла и ждущей его жертвы.
А потом он видит город, кишащий безумными людьми. Они кричат, бьют витрины, бросаются друг на друга, рвут зубами и ногтями, словно бешеные звери. Кровь, ярость и смерть красными волнами захлестывают улицы.
… На следующий день классный руководитель с торжественным и скорбным видом объявляет, что Даран избран в дар Сожженной, что это честь и долг каждого жителя перед городом и его людьми, что события  Первой волны безумия и бойни, которая последовала за ней пять лет назад, не должны повториться. Что город никогда не забудет жертву Дарана, и все в таком духе. Именно так, не мистер Рипли лично, не одноклассники, с любопытством взирающие на «везунчика», а город.
 Жрецы ждут у входа в кабинет, на них белые колпаки палачей с прорезями для глаз и зеленые мантии. Жрецы сторожат жертв и ведут их в Ночь Огней к храму. Это важная и почётная миссия.  А еще полностью добровольная. Вот только никто никогда не видит лиц тех, кто отправляет соседей в последний путь. Как-то не слишком справедливо.
Ослабевшими пальцами Даррен стискивает лямку рюкзака и забрасывает на плечо. Как-то машинально, и лишь потом вспоминает, что ни учебники, ни тетрадки, ни ручки с цветными карандашами ему больше не понадобятся. А еще, что в пустом доме на кухне его одинокая мать чистит лук, режет картофель, подогревает чайник. На белой льняной скатерти стоят две тарелки. Две тарелки, этого ведь много для одного. На ватных ногах он выходит из класса под гробовое молчание одноклассников.
В старой школе, где и началась Первая волна безумия, все осталось нетронутым: разломанные парты и стулья, выбитые окна, подтеки ржавчины на полу, на стенах. Тела давно убрали, но разруха и мертвое молчание этого места действуют угнетающе.
Дарана отвели в кабинет номер 13 на первом этаже, наиболее уцелевший из всех. Помещение было наскоро переоборудовано под часовню, где Избранники проводили последние часы, проникаясь важностью свое миссии на земле и разговаривая с Богом. Отмаливали грехи, проще говоря, если кому-то это было нужно. На стенах висели распятья, три пыльные Библии давно никем не тронутые лежали на бывшем учительском столе. Статуэтки Девы Марии и святых на парте.
Но вместо благочестивой молитвы в кабинете раздавался скорбный и жалостливый плач. Это оглушительно рыдала потрепанная жизнью блондинка, которая сидела на полу среди осколков разбитой статуэтки. Коренастый Бэн Милиган, известный огромной любовью к своему саду и молодой жене Бетти, с широко открытыми глазами стоял в углу и, кажется, не понимал, что происходит. Бездомный пьяница Марк, в засаленном, явно с чужого плеча, пиджаке стоял у закрытого окна и тонко, писклявым голосом, истончившимся от страха, звал свою трёхлапую собаку Сонни. Безродная псина, стояла, отперевшись о стену передними лапами, прижав уши к голове, и жалобно выла. Она одна пришла проститься с Жертвами.
«Собаки – это последние души, из тех, кому мы нужны», - пронеслись в уме Даррена слова из песни. Мисс Полли – древнейшая обитательница дома престарелых, ничего уже давно не соображала. Она тихо пускала слюни на розовую шелковую блузку с бантом и перебирала пальцами черные круглые бусины четок.
Вот и вся команда спасителей города – отщепенцы, отбросы, забракованные, со смертью которых остальным будет только легче. В горле встал противный комок. Снова четко представились две тарелки и мать, в ожидании сына поглядывающая на часы. Стук четок друг о друга в этой гнетущей атмосфере казался особенно громким.
Тук.. Тук… Тук… Тоскливое подвывание собаки за окном, плач взрослого сильного мужчины,  осознавшего, что обратной дороги нет, проклятия, сыплющиеся изо рта пьяницы как из дырявого мешка
- А знаете, я ведь училась в этой школе, и даже была королевой красоты, - решила разоткровенничаться блондинка.
И вдруг плотину будто прорвало. Голоса заполнили пространство, усиленные многократно каким-то потусторонним рупором. Они кричали, умоляли, звали. Они повторяли только одно слово: «Беги!» Мир вокруг потемнел и сузился, образуя длинный извилистый тоннель. Даран понял, его ждут с той стороны.
Он не помнил, как выпрыгнул в окно, как бежал по городу, преследуемый угрозами и проклятиями жрецов, лишь немного отстающих. Как лаяла несущаяся по пятам собака. Кто-то зажигал огни у подножия храма, ночь Жертвы наступала. Даран не был уверен, что выбрал правильный путь, но он верил голосам мертвых, что не сумели спастись, и звали его за собой.
Они привели его в парк, к старой, почти облетевшей черёмухе, и вдруг замолчали, оставили его одного. Но Даран улыбался, он знал – все будет хорошо. Рядом с ним стояла Лана, удивительно красивая, в белом будто свадебном плате. Протянув руку перед собой, она указывала на пляшущий в воздухе ловец снов.
Даран кивнул сестре, а затем подпрыгнул и ухватился за холодный проволочный каркас. Синие огни побежали по металлу, перебросились на ладонь, стремительно потекли вверх и через секунду Дарана поглотила вспышка ледяного света.
… Он пришел в себя  на полу в маленькой белой комнате. Пальцы левой руки зарылись  в горке пепла, который выглядел чуждым  почти стерильной чистоте помещения. Кусок зеленой материи рядом показался смутно знакомым.
- Не бойся, теперь ты в безопасности, - звуки спокойного приятного голоса действовали умиротворяюще. Даран с трудом повернул голову. В Белом кожаном кресле сидела женщина, с грустными зелеными глазами. Половина ее лица была сделана из металла, а половина оставалась человеческой. Фиолетовые провода опутывали шею и прятались под тканью комбинезона. В левой, механической руке  женщина держала странного вида продолговатый предмет, излучающий красное сияние и дым.
- Давай знакомиться. Меня зовут Ева.