Время детства

   Я хорошо помню тот Первомай. Пока родители допивали чай, снедаемый нетерпением скорее уже идти на демонстрацию, я вышел во двор. Одетый во всё чистое, с мокрым ещё чубом, да повсегда глупой улыбкой счастья, которая не спросясь и не отыскивая резона, взбирается на лицо в детстве. Блестящие от ваксы ботинки распространяли непобедимый ничем аромат из смеси яиц, печной сажи и уксуса. Коричневые, не сползшие ещё из-под резинок чулочки приятно обтягивали ноги. И самое главное - флажок с ладным, уютным древком, что так  вкусно пах лаком и краской. Он был похож на крошечное знамя, на отклик биению сердца красной звёздочки, которая сопровождала всю мою жизнь. Я любил гладить эмалированные лучики звёзд на орденах деда и медалях отца. А, попадись в руки мелок или карандаш, -  мог изрисовать звёздочками всё вокруг, и каждый раз не хватало ещё немного места...

   Прогуливаясь по двору так, чтобы пыль не осела на ботинки, я поднимал флажок высоко над головой, дабы дать ветру поиграть с ним. Однако ж, больше прочего я искал радостей для самого себя, ибо изображал знаменосца впереди праздничной колонны демонстрантов, или скачущего на боевом коне красноармейца. 
Мой чуб давно высох и заново взмок, родителей всё ещё не было, но из барака напротив вышла соседка, моя ровесница, пятилетняя Наташка. Две туго сплетённые куцые косы делали её похожей на матрёшку. Я обрадовался живому человеку и направился было к ней, с флажком наперевес, словно бы со всамделишным полковым знаменем. Но, чем ближе подходил, тем менее бодрым делался мой шаг.
- Эй, девчонка! - Крикнул я ей, несколько не дойдя до неё. - А где твой флажок? Наверное, ты позабыла его дома, из-за того, что мать слишком туго заплела тебе волосы?
   Я вёл себя довольно нахально, и вполне понимал это, но случай-то был, прямо скажем, - из рядя вон. Наташка как-то чересчур жалобно улыбнулась в ответ и показала издали какой-то яркий комочек. Порешив, что друга настигла беда, и что неким немыслимым образом поломалось древко флажка, я ускорил шаг. К своему удивлению, оказавшись рядом с Наташкой, вместо смятого алого полотнища, я разглядел у неё на ладошке ярко-красное яичко. Моментально сделавшись розовой от смущения, с невиданным доселе торжеством, она произнесла:

- Христос Воскресе!
- Че-го-о?! - Опешил я и, порешив, что девчонка спятила, стукнул её по плечу, так, что крашеное яичко выпало из руки. Наташка вдруг зарыдала, но, подбирая кусочки скорлупы и колобок желтка вместе с землёй, повторила сквозь слёзы:
- Христос Воскресе!

Обескураженный непритворными горем Наташки, я принялся успокаивать её:
- Ну, чего ты ревёшь, сегодня же  праздник, Первомай, договаривались же всеми идти...
Но, к моему изумлению, девчонка не образумилась, а согласно кивая головой выговорила:
- Сегодня праздник, Пасха!

Бросив утешать дурёху, я порешил разобраться с её сумасшествием, и побежал к родителям, чтобы уточнить, - какой же, всё-таки, нынче праздник. Они-то уж знают наверняка! Предчувствуя верный ответ, я забежал в дом, и, не обращая внимания на подозрительно неубранных, и явно ещё не готовых к выходу родителей, потребовал ответа на мой вопрос. Однако, отец и мама, были не столь единодушны, как я надеялся.
- Конечно, Первомай, сынок! - Потрепав меня по голове, уверил папа. - Ты же видел, что написано в календаре! Мы вместе с тобой отрывали утром листок.
- Ну, так и Пасха выпала вы этом году на первое мая... - Возразила мама, и отец, строго взглянув на неё, что бывало крайне редко, приказал:
- Не смей портить ребёнка своими поповскими штучками! - И тем же тоном добавил в мою сторону:
- А ну, марш на улицу!

И мне ничего не оставалось, как уйти.

   На бревне в углу двора, рядом с осевшей за зиму горой угля, похожей прилёгшего на землю верблюда, сидела Наташка. Заметив меня, она заулыбалась и помахала рукой. Недолго раздумывая, я зашагал к ней, нарочно поднимая пыль носками ботинок.
На этот раз, у Наташки было по яичку в каждой руке.
- Возьми! - Она  протянула мне одно.
Я подумал... совсем немножко! - и взял тёплое от Наташкиной ладошки яичко.

Любуясь на его красные бока, я искал место, где при случае мог бы начертить звёздочку.  Но после рассудил, что ей там не место, так как почувствовал, что довольно сильно проголодался, и стал отыскивать, обо что бы разбить скорлупу.

- Стукнемся?! - Озорно предложила Наташка.
- Как это?! - Удивился я, поскольку считал, что бить девчонок - постыдное дело.
- Да яичками! Друг об дружку! Чьё всех других побьёт, тот и выиграл!
- Не... - Отказался я, так как совершенно не умел проигрывать, и присел рядом с Наташкой на бревно.

День был светлый, погожий. Мы довольно долго жмурились на солнце, прежде чем я решился спросить у Наташки, что это за Пасха такая. Как умела, она поведала мне о бесстрашном человеке, который один пошёл на врага, хотя знал, что погибнет.

- И он сделал это, чтобы все другие были живыми, потом! - С жаром закончила Наташка.
- А когда это - «потом»? - Заворожённый её рассказом, поинтересовался я.
- Не знаю. - Честно ответила Наташка. - Когда-нибудь.

    Мы ещё немножко помолчали, и с уверенностью, которая не потерпит никаких возражений, я заявил:
- Этот, про кого сейчас Пасха, он обязательно был Красный командир, не иначе.
- Наверняка, - охотно согласилась Наташка, и мне стало так хорошо рядом с нею, так уютно, что я предложил:
- Давай, больше никогда не ссориться?
- Ага! - Поддержала меня Наташка.
 И мы ещё долго сидели рядышком, улыбаясь солнцу, друг другу и тому парню, наверху, который отдал свою жизнь совершенно незнакомым ему людям, -  каждому по кусочку, по капле, ничего не требуя взамен.
Ну, а потом на улицу вышли, наконец, наши родители, и мы все вместе пошли на демонстрацию, где, взявшись с Наташкой за руки,  со всей мочи кричали «Ура!», пели песни и стукались крашеными яичками, отчего на стороны разлетались стружки разноцветной скорлупы, а земля под ногами становилась похожа на большое красивое яйцо.

   Вы скажете, слишком много событий для одного утра? Так в детстве время  всегда тянется очень долго, не то, что у вас, взрослых...