Потеряшка ч. 2, 17

 Отец радостно потёр руки и продолжил (я от нетерпения уже и подпрыгивать начала):


- Этот временный хаос, что невольно ты учинила, не обижайся, дочка, но так и есть ведь (я нервно рукой лишь машу – чего уж, мол - проехали): разрешить нам самим не под силу. Ведь многое наперекосяк у нас ноне. Особенно, у Гордеи с супружником будущим. Ты ведь знаешь сестрицы заносчивость: не может она ни пойми за кого замуж выскочить. Но и с чувствами, невзначай нахлынувшими, ничего поделать уже тоже не может. А ведь должна была встретить суженного, когда он царём станет Басилевсом, заместо непутёвого Никоидума. Вот тогда было б у них всё честь – по чести. А так… ей, бедняжке, теперь мучиться, разрываясь меж долгом и совестью.

Ну, вот не чувствовала я и всё тут никакого сострадания к Гордеевым «мукам», не кривя душой откровенно скажу Вам. Хотя отцовские переживания за старшенькую в некотором смысле понимала, не разделяя ни в коей мере.

- И решил попросить я помощи у самых самых… Чтобы помогли оне нам с вопросами «временного» характера. В общем, я только из ГС. Помнишь, ты тогда с их представителем беседовала.

Я только плечами передёрнула – само собой, дескать, такое забудешь разве?

- Так вот. Договорился с их Главнейшеством. Как договорился – о том, история долгая… но не суть. (Дальше, тять, дальше – всем видом своим показываю): в общем, порешили на том, чтобы вернуть тебя назад по времени.

- Это когда ж?

- А тогда и туда, где ты оказалась по заданию провальному… В смысле, в начало.

Ну и ну, думаю:

- И что же я должна там деять?

- А это уже, Дивна, не моего ума разумение. Это ты сама с их начальством и обсудишь.

Ох, час от часу не легшее:

- А если я не соглашусь? – уточняю для справки.

- А тогда, доченька, - папа выглядел расстроенным и будто немного виноватым… : не видать тебе больше Громида. Прости, я тут бессилен что-либо изменить. И так сделал всё, что от меня зависело.

Вот, значит, как. Что ж, понятно… Беру сочувственно отца за руку:

- Не расстраивайся, родимый, как-нить сдюжим. Согласна я.

Как тут обрадовался тятенька.

- Замечательно, - говорит: девонька. Тогда тебе сейчас и надо с тем… из самых-самых побеседовать. Отсюда (подпространства то есть) никуда ни-ни (можно подумать, у меня ещё варианты).

Обнял меня по-отцовски крепко, по плечу потрепал, как умел ласково и… «сделал ноги».
Нет-нет: осуждать его? Да ни боже мой. Я ведь помню батюшкин характер – прямой да порывистый… Но так мне снова муторно стало, так одиноко.

Только – чу – ветерком знакомым, родным откуда-ниоткуда вдруг словно повеяло и в мои родственные объятия лёгким зефирчиком вскользнула сестрёнка моя средняя, любимая.
Я аж задохнулась от нежности, шепчу её в волосы:

- Зефирушка.

Она и сама чую рада: и плачет, и смеётся от нахлынувших чувств. И то дело – сколько ж не видались. Понакрыла нас лёгким облачком, от стороннего взгляда сокрывшим и тихо шепчет мне на ухо:

- Родная, родная, ничего не бойся. Как с представителем ГС в переговоры вступишь – не соглашайся, главное, на новую потерю памяти. Что бы тебе ни сулил, как ни убеждал – стой на том твёрдо. Это сейчас самое важное. И помни: мы от тебя не отступимся.

Снова обняла неистово и растаяла, словно и не было. Да, узнаю сестричку милую: только она одна так и умеет – прибыть, будто всегда была и исчезнуть так, словно и не было…