Паук как символ Ахримана

ПАУК КАК СИМВОЛ АХРИМАНА

Грязный паук, плетущий сети,
Ты сам в них попадёшь.
И помянёт, тебя, не заметив,
Холодный серый дождь...

Это бесхитростное и наивное четверостишие я написала в 17 лет. У меня была непростая любовная история, а один человек, интриган по характеру, захотел воспользоваться ситуацией в свою пользу, начал распространять сплетни и провоцировать конфликт на пустом месте. В итоге у него ничего не получилось. Любовь моя юношеская не имела продолжения - так как любимый человек был женат (гулять на стороне он желал, а разрушать семью - нет). И жена его не была потревожена. И семья осталась целой. А я свою энергию любви вылила в стихи и песни. И песни эти люди из моего города поют до сих пор... Паук-интриган остался без добычи.

Позже, уже в мистическом опыте я увидела Ахримана как огромного - космических масштабов серого паука. Он плёл свою паутину и приговаривал мне: "Рано или поздно и ты попадёшься. Ты уже в моих сетях - ты ведь есть в Интернете! И ты никуда от меня не денешься". Я спросила его: "Кто ты?". Он ответил: "Я - Никто и Ничто, как и ты". Я возразила: "Ты ошибаешься. Я - это Я. И у меня - другой Источник. Вот к Нему я и направлюсь!".

Одной из моих любимых книг в детстве была "Повесть о Ходже Насреддине" Леонида Соловьёва. Там была одна глубокая притча, которую Насреддин поведал встреченному в пути другу. Перед ними стояла задача перехитрить одного жадного и беспринципного чиновника. И вернуть жителям горного села то, что у них этот чиновник несправедливо отнял - горное озеро. Привожу эту притчу целиком - так она хороша!

"— Может быть, встанем перед Агабеком на колени, может быть, он смилостивится и отдаст сам?

— Вот именно: отдаст сам. Смотри сюда. Ходжа Насреддин указал на заросли репейников; пригнувшись, вор увидел большого паука, пожиравшего желтую бабочку. Он был нестерпимо отвратителен, этот паук: членистые ноги, поросшие рыжим волосом, коричневатый крест на спине, круглое брюхо — гладкое, тугое, белесое, как будто налитое гноем. Все было уже кончено: на паутине оставалась пустая шкурка с обвисшими мертвыми крылышками, а паук, раздувшись, уполз в свою засаду под лист лопуха и притаился там, зажав в передних коротких лапах, как в руках, сигнальную нить.

— Понял? — спросил Ходжа Насреддин.

— А что здесь понимать? Паук сожрал бабочку, вот и все.

— Смотри, что будет дальше.

Сняв тюбетейку и держа ее наготове. Ходжа Насреддин отправился в обход репейников; несколько раз он прицеливался, но впустую, и продолжал свои поиски; наконец нашел. Быстрый взмах, сердитое гудение толстым басом, — он поймал кого-то в тюбетейку.

Это был шершень, великолепный могучий шершень, — не какой-нибудь молодой и неопытный, а вполне зрелый, в расцвете всех своих сил, с полным запасом яда, шершень-красавец с длинным желто-черным полосатым туловищем, настоящий крылатый тигр! Перегнув молодую веточку. Ходжа Насреддин достал из тюбетейки этого блистательного шершня и долго им любовался, поворачивая так и этак; шершень злобно гудел, мерцая смугло-прозрачными крыльями, в ярости грыз веточку, подгибал туловище, из которого временами прочеркивалось черное страшное жало, по силе удара сравнимое только со скорпионьим.

— Зачем он тебе? — осведомился вор. — Разве пустить в штаны Агабеку?…

Ходжа Насреддин, не ответив, снял с ближнего куста какую-то старую, брошенную хозяином паутину и обмотал ею шершня, чтобы смирить его крылья; гудение затихло, — тогда он осторожно положил своего пленника на паутину, принадлежавшую отвратительному пауку.

Паутина провисла и задрожала от яростных попыток шершня освободиться. Сигнальная нить задергалась. Паук выскочил из-под лопуха. Такой добычи ему, наверное, никогда еще не попадалось! Подобно горному охотнику, переправляющемуся по канату через провал, — быстро и ловко, брюхом вверх, он перебрался по сигнальной нити с лопуха на паутину и проворно подбежал к пленному. Как он радовался, как ликовал, опутывая шершня клейкими нитями, бегая и суетясь вокруг! Наконец он связал жертву накрепко, — теперь можно было и пообедать; выпустив хищные челюсти, заранее подрагивая тугим гладким брюхом, паук подполз к шершню. "Вот так бабочка попалась, еще толще первой!…" Он оседлал жертву и приник было к ней челюстями, но шершень вдруг изловчился, перегнулся, ударил! Из его заостренного туловища вырвалась, как бы с коротким свистом, черная молния. Разящая, неотвратимая! Она вырвалась и пронзила паука насквозь, снизу и до креста на спине, оставив в его брюхе весь яд.

Оглушенный ударом, паук повис на паутине, потом его лапы начали бессильно — одна за другой — отцепляться, и он повалился на землю. Еще раза два он слабо содрогнулся, пошевелил мохнатыми членистыми конечностями и затих навеки.

Паутина осиротела.

А шершень, освободившийся от своих пут, расправил крылья и с торжествующим трубным гудением взмыл в солнечный простор, оставив по себе внизу доблестный след — разорванную паутину и холодеющий труп врага.

— Теперь я понял! — сказал одноглазый, глядя вслед улетавшему храбрецу".

И верно. Если смотреть на любую паутину со стороны - взглядом мудреца Ходжи Насреддина, то можно совершать лихие манёвры, принимать неожиданные победоносные решения.

К паукам, как к животным, я отношусь вполне нормально. При уборке дома паутины сметаю, а паукам даю уйти живыми и невредимыми и поискать новое охотничье угодье - не на моей территории.