Кыз Жибек Казахская народная лиро-эпическая поэма

                Светлой памяти моей мамы Меруерт Альжан кызы посвящаю.

  Гимн тенгрианству
           Оригинальная авторская версия по мотивам народного эпоса
                "Надежнее слово и крепче рука, коль память корнями уходит в века"                Мухтар Шаханов   

             
     Вступление


Да хранят нас всегда аруаки*(1)!
В мире бренном потомки им мы,
Что прошли боль, страдания и плаху,
Но остались пред Небом чисты!

Всех ушедших до нас поколений
Будем помнить оставленный след.
Состоит в этом наше взросление,
Миру наш в том достойный ответ!

Духи предков когда благодарны,
Снизойдут в души мир и покой.
Небо будет всегда лучезарным,
Дар ТенгрИ*(2) преподнес нам такой!

Загляни глубоко в свое сердце,
Добрым взором вокруг посмотри.
Как узнаешь, что память бессмертна,
К нам вернутся УмАй*(3) и ТенгрИ.

Вспомни корни свои, о, потомок,
Наваждение сбрось и проснись!
По сей день, как забытый обломок,
Вышло время, к себе возвратись!

Вспомни степи родные и горы,
Звук кобЫза, гаккУ лебедей.
Обратим если на Небо взоры,
Там, внизу слышен топот коней.

К свету путь пролегает из мрака.
Счастья слезы и горечь беды
Испытав, ликовать с нами, плакать
Станут струны нетленной домбры.

Вот таким разговор будет с богом!
Звуки струн – это шепот ТенгрИ*(4).
Сердце вздрогнет когда от восторга,
Трепет тайный в себе сохрани.

Ты услышишь заветы в нем предков,
Дробь копыт в стуке сердца твоем.
Не забудь втолковать сыну крепко,
Когда с ним остаешься вдвоем.

Знания свет сквозь забвение прорвется,
Скажет сын твой: - Я родом – казак!
Память сердца к потомкам вернется,
Гордый дух возрождая в сердцах!


                ***


-  На чубаром коне шагом вольным
Подъезжает к аулу акын.
Не спеша ехал степью раздольной,
Много дней был в дороге один.
В переметной суме его тощей,
Видно, будет немного добра.
И назвать-то нельзя это ношей,
Горстка курта*(5) лежит да домбра.

Люди, бросив дела, подбегают,
Срочно режут барана в тени.
Малолетних гонцов рассылают,
Звуки резвой слышны беготни:
«Приходите послушать предание,
У костра вместе встретим рассвет!
Нам сказитель поведает тайны
С давних пор подзабытых легенд.
Под домбру он неспешно расскажет,
Как любил Толеген Кыз Жибек.
В глубь времен обратившись, докажет,
Как бывает велик человек!
Лет минувших встревожив седины,
Звук домбры взбудоражит сердца.
Все рассказчики в этом едины -
У любви нет начала, конца»!

В тесном круге, домбры струн касаясь,
Радость в сердце тая, пел акын.
Кто сидел, кто стоял, улыбаясь,
Слыша повести давней зачин:
«Пусть забот хоть на миг станет меньше,
Прозвучит сказ сегодня для всех.
Стариков и мужчин, добрых женщин,
Даже малых зовем непосед.
Вам почтение мое, аксакалы,
В чьих глазах зрелой мудрости свет.
Знаем мы, среди вас очень мало
Тех, кто сердцем сумел охладеть.
В вас, мырза*(6) дорогой, много прыти,
Даром, что довелось облысеть.
Жар души, много лет как забытый,
Вновь удастся в стихах разглядеть.
И красавиц я жду с нетерпением,
В чьих глазах светит жажда любви.
Души вам я наполню смятением,
О капризах поведав судьбы.
Приходи и ты, юноша славный,
С непослушной копною волос.
В тьму веков сказ ведет стародавний,
Сердцем верь и сомнение отбрось.
Только жизнь кто свою начинает,
Детки малые и ребятня,
Будет весело вам, обещаю,
Не балуйте, друг друга дразня.
Сядьте рядом и слушайте песню
Тихо, молча, без всяких помех.
Негасимой любви добрый вестник,
Мой бесхитростный, светлый напев».
Пел акын, звуки бодрые лились
И, звенела над степью струна,
Как когда-то давно предки жили,
И любили как в те времена:
«Было это в далекую пору,
Думы были чисты, как слеза.
Обратив вопрошающе взоры,
Возносили мольбы Небесам.
Из бескрайней и вечной лазури
Им внимал всемогущий ТенгрИ,
Бог - вершитель изменчивых судеб,
Пылкой веры и вечной любви.
Вглубь веков то сказание уходит,
В нем немало изъянов, прорех.
Ряд акынов латал, обиходил,
Подправляя в нем каждый огрех.
По следам наших древних героев
Проторенной тропою пройдём.
Краской чуть подведем голубою
Полинявших небес окоём.
Обрамим вязью тонкой и нежной
Сказку светлую минувших лет.
Правду всю рассказать вам прилежно
Я даю нерушимый обет.
Шелком, жемчугом, златом, мечтою
Сей чудесный украсим рассказ.
Не рассудком примите, душою
Плод моих шаловливых проказ.
Сердцем веруя, кистью пройдемся,
Оставляя затейливый след.
Осторожно легенды коснемся,
Не доставим, надеюсь, ей вред».


         ***

АлкиссА*(7)!


Где с блаженною усталью споря,
Солнце сходит в чертоги свои,
У бескрайнего Белого моря
Разбрелись по степи табуны.
По зеленым холмам, словно бисер
Рассыпаясь, пасутся стада.
Там в бездонной, заоблачной выси
Беркут гордый парит иногда.
И могучие, словно семь братьев,
Серебристой волною бурля,
Свои воды стремительно катят
Реки в море, размыв берега.

Как пойдут травы буйные вскоре,
Как деревья укроет листва,
Пастухи снова к Черному морю
Табуны будут гнать и стада.
Степь овеяна ветром и зноем,
Шепчут тихую песнь родники.
У речных берегов шумным роем
В мелководье снуют кулики.
Распластав белоснежные крылья,
В небе стелется стая гусей.
Первозданна и дивна стихия!
Клич надменный звучит лебедей.

Между Белым и Черным морями,
Средь широкой, равнинной степи,
Род немалый кочует веками
И зовется он жагалбайлЫ*(8).
Под защитой Небес, бед не зная,
Мудрый бай в том краю обитал.
Он, народом своим почитаем,
Благоденствовал и процветал.

Три жены было у Базарбая,
Девять ладных, как сам, сыновей.
В неге, в роскоши жил утопая,
Среди жен и любимых детей.
Благодарно молитвы он богу
Возносил ежедневно в тиши,
И в кругу сыновей своих годы
Проводил, в них не чая души.

Все давно уже счет потеряли
Без числа его тучным стадам.
Кто-то молча, кто вслух удивлялись
Благосклонного Неба дарам.
Вереницею сотни верблюдов,
Прогибаясь под тяжестью, шли.
Слитков золота целые груды
По дорогам кочевий несли.
И акыны не раз подмечали,
Изумление свое не тая.
Для такого добра, уверяли,
Сила тысячи наров мала!

О, Творец, Вседержитель небесный!
Сокровенны деяния твои.
Неподвластно уму, как известно,
То, что вышняя воля таит.
Наступили в судьбе Базарбая
Беспросветные, мрачные дни.
Хворь сумела нежданная, злая
Сыновей всех в могилу свести.
Малолетних, безгрешных пред богом
Поглотила бездонная тьма.
Рок вершит свое дело сурово,
И его не избегнуть суда.
Пребывают в отчаянном горе
Базарбай и его три жены.
Беспощаден удел, не поспоришь,
Спасу нет никому от обЫ*(9).

Бай воздел вверх дрожащие руки:
"Разве доли такой я хотел?
В чем виновен, за что эти муки? -
Сквозь рыдания он прохрипел.
- Почему так безжалостно судишь?
Полна горечью жизни стезя.
Неужели чужие мне люди
Пред исходом прикроют глаза?"

Базарбай в неуёмной печали,
Жизнь похожа на сумрачный сон.
После долгих раздумий решает
Взять себе еще шесть новых жен.

Годы мчатся, их тяжки оковы,
Пеплом сизым легла седина.
Серебром покрываются брови,
И усы, и в снегу борода.
К Небу снова и снова взывая,
Вседержителя робко молил.
Старец сдавленный голос срывая,
У Создателя сына просил.
Отвернулась в ответ равнодушно,
Позабыла про бая судьба.
Все надежды безжалостно руша,
Вожделенных детей не дала.
Базарбаю осталось смириться
С незавидною, горькой стезей.
В боль свою с головой погрузиться,
Одолев путь во мраке земной.
И, укрывшись тоской беспросветной,
Словно саваном в час роковой,
Стал, простившись с мечтой своей тщетной,
Пред Творцом и людьми сиротой.

С той поры дни влачил, как в тумане,
Боль терзает, в душе маета.
Своенравна судьба! Столь желанный
Дар внезапно ему поднесла.
Под обузой восьмого десятка
Лет преклонных угрюм, одинок,
Бай надежду лелеял украдкой,
Что влачиться осталось чуток.
Что вот-вот и наступит мгновенье,
Скинет бремя, уйдет в мир иной,
Где удастся души во спасение
Обрести благодатный покой.
Но не чудо ли?! Сын властным криком
Возвестил вдруг явление своё.
Бай увидел в блаженстве великом,
Как опять в небе солнце встаёт!
Боль потери былой приглушая,
Принесла счастье мужу Камка!
Милосердию свыше внимая,
Бьются в полном ладу их сердца.

Бай унял тотчас прежние муки,
Этим даром судьбы вдохновлён.
Изрекает, младенца взяв в руки:
- Волей Неба мой мальчик рождён!
Воспевай же его в своих песнях
Задушевных и складных, акын,
Всем пусть станет об этом известно -
Толеген* (11) - твое имя, мой сын!

Бай с женою души в нем не чают.
Рос малыш не по дням, по часам,
Благодать ликом нежным являя
Умудренным отцовским очам.
Шаловливый и ладный, как львёнок,
С малых лет ловок, смел и умен.
Нет сомнения в том, что ребёнок
Для других быть примером рожден.

Пронеслись чередою счастливой
Девять светлых и радостных лет.
Вновь по воле судьбы прихотливой
Появляется мальчик на свет.
Отовсюду гостей созывая,
Торжествует опять Базарбай.
Дар бесценный судьбы принимая,
Сыну имя дает - Сансызбай*(12).

Никого нет счастливей на свете,
Сыновей безмятежно растит.
День настал, когда люди о детях
Базарбая вдруг стали твердить.
Рассуждали, что долг свой отцовский
Он исполнить быть должен готов
И невесту для сына-подростка
Подобрать с поднесением даров.
Не секрет, быть сватом Базарбаю
Каждый в этих краях будет рад.
И об этом прекрасно он знает,
Род его именит и богат.

Бай в усы усмехался беззлобно:
Сыновья – самый ценный мне дар.
Нам не нужен обычай, подобный
Тем, что были привычными встарь.
Не хотел бы, прослыв верхоглядом,
Подвергать принуждению детей.
Хоть сейчас мог бы я, если надо,
Только ханских им взять дочерей.
И отдал бы калым*(13) небывалый
За невест родовитых в уплату.
Да с избытком поднес бы, пожалуй,
В дар сватам серебра бы и злата.
Сыновья захотят ли одобрить
Этот выбор сомнительный мой?
Нет, с детьми не положено спорить
Мне с седою, как лунь головой.
Выбор их, мое дело - лелеять,
Не посмею их судьбы вершить.
Свой остаток отпущенных дней я
Пожелал бы в согласии дожить.

Словно сход неуёмной лавины,
Безвозвратного времени бег.
День настал, когда старшему сыну
Все двенадцать исполнилось лет.
Ни печалей, ни горя не знает
И не ведает бренных забот.
В материнской любви утопая,
В дивной неге отцовских хлопот,
Толеген, подрастая, томится
И не рад больше он ничему.
Видел многие девичьи лица,
Ни одна не по нраву ему.
То и дело коня он седлает,
Все объездил в округе рода.
Тщетны поиски, сам понимает,
Что попытки ведут в никуда.
Юных девушек в мире немало.
Милой нет, что ему так нужна.
В череде дней унылых, бывало,
Забывал тотчас их имена.

                * * *

Из далёких краев с караваном
Прибыл как-то заезжий купец.
Шелком пестрым, парчой златотканой,
Жемчугами ломился ларец.
У прилавка бедлам, шумно, тесно:
- Я б купила себе самовар.
Пузачу в доме самое место.
А бока-то горят словно жар!
- Вон, с атласной петлёю из бронзы,
То, подайте-ка зеркало мне.
Не достану никак, - просит слезно
Кто-то в давке, в людской толчее.

- Ну-ка, женщины, дайте дорогу! -
Заявил седовласый им бек*(14),
- Я не знал, что красавицы могут
Совершить на торговца набег?
Тот кинжал покажи-ка мне, братец,
Что в чехле, с накладным серебром.
- Будет вам он, мырза*(см.6), очень кстати,
С благородным булатным клинком.
Привезен из Тебриза, с тиснением
По ребру знаменитым клеймом.
Коли лгу, пусть же бога велением
Поразит меня яростный гром!

Вдруг, подолом шурша, подлетает
К лавке девушек радостных рой:
- Как чудесен шохи, как сверкает!
- А мне нравится румоли шой.
На прилавке купец расстилает
Златотканый жойпуш и адрас*(15).
Шелк на солнце струится, мерцает,
Как лучистый бесценный алмаз.

День закончен, купец наш усталый
Собирает в тюки свой товар.
И с подручным своим, шустрым малым
Подбивает торговый навар.
Вот ковров кипу бросив на плечи,
Суетится носильщик-индус:
- Искупнуться бы в море под вечер,
Чтобы скинуть усталости груз?
Утомленно кивнув напоследок,               
Завернулся купец в свой бурнус*(16):
- А меня в юрте ждут на беседу,
Не спеша, по аулу пройдусь.
Взял с меня кое-кто обещание
В гости после трудов заглянуть.
Я за снедью по их настоянию
От дневной суеты отдохну.

Вечерком аксакалы собрались
Иноземца купца навестить.
Как за морем живут, что слыхали,
Им не терпится с ним обсудить.
О чужих городах, дальних странах,
Про их нравы желают узнать.
О тернистых путях караванных
Просят гостя они рассказать.
Все по кругу расселись свободно,
Продолжает народ прибывать.
Нежным мясом ягненка сегодня
Предстоит им себя баловать.

- Расскажи нам, купец, где, что видел.
Обо всем интересно узнать.
Как торговлю ты вел на чужбине?
Города не забудь все назвать.

- Путь, скажу, был и долгим, и трудным,
Бренный мир полон дивных чудес.
В городах побывал многолюдных,
Но диковин немало и здесь.
Люди ждали мои караваны,
Все с улыбкой встречают меня.
Беркутчи*(17) были здесь спозаранку,
На товары меняли меха.
С этим гордым и смелым народом,
Бог свидетель, я лично знаком.
Люди крепкой, особой породы!
Их в краю я лишь видел степном.

Что купить, где продать - вот задача.
Мастера мы в торговых делах.
В этот раз улыбнулась удача,
Милосерден к нам, видно, Аллах!
Исфахан и Кашан, город знатный
Посетили, Тебриз и Шираз*(18).
Роскошь всю той земли благодатной
Передать не сумеет рассказ.
Ткут умельцы волшебные ткани,
Бархат рытый, тафту и парчу.
В мастерских кузнецы медь чеканят,
Есть где там развернуться купцу.
А в Дамаске фаранд*(19) долговечный
В огнедышащей плавят печи.
С наковальни выходят кузнечной,
Закалившись, стальные мечи.
Мы коврами, каменьями, златом
До отказа набили мешки.
Опустели, скажу, многократно
Наши пухлые там кошельки.

Впереди ждет Сайрам, город Белый*(см.18),
Где раскинулись вольно сады.
Где дехкане*(20) взрыхляют наделы,
Не сходя со своей борозды.
К Самарканду лежит путь наш дале,
И священная вслед Бухара.
Виноградом укрыта, как шалью,
На пути распростерлась Хива.
Тонут в синем безоблачном небе
Голубые святынь купола.
Струй в арыках восторженный лепет,
Дарит людям прохладу вода.
Соловьи трелью сад наполняют,
Пчел в лозе кружит радостных рой.
Синеву, лучезарно сияя,
Минареты*(21) пронзают стрелой.
За беседою дружеской жажду
Утоляет народ в чайхане.
Ну  а женщины лик свой не кажут,
Взор таинственный прячут в чадре.
Будет, нет торг удачей отмечен,
Это знать может только Аллах.
Мы закупим для вас занданечи*(22).
Шелк в полоску у всех на устах!
На обратной дороге доставим
Мы ферганских небесных*(23) коней.
Высоко люди ценят и славят
Скакунов благородных кровей.
Закруглюсь я на этом, пожалуй,
Мог бы день напролет говорить.
Свой черед, пусть слегка запоздало,
Вам не прочь за столом уступить.
Здесь давно не бывал, интересно
Мне о людях послушать рассказ,
И о нравах, царят что средь местных.
Бог, надеюсь, от бед вас упас?
Расскажите о том, поживает
Как почтеннейший бай Базарбай?
Как его сыновья подрастают?
Не случилось чего невзначай?
За вот этим большим дастарханом
Обо всем бы хотелось узнать.
Полагаю, что бай неустанно
Продолжает детей баловать?

- В благодати почтенный наш старец
Базарбай безмятежно живет.
А народ табуны и отары
На бескрайних просторах пасет.
Вроде все хорошо, кто бы спорил,
Старший вот беспокоит отца.
Все об этом ведут разговоры,
Что о нем не радеет судьба.
Толегену почти что шестнадцать!
Нам ли знать, что и как, почему?
Не нашел он невесту. Коль вкратце,
Ни одна не по нраву ему.

- Вы врасплох меня таки застали!
Я не думал, что бай ваш скупец. -               
Удивленно разводит руками,
Растерявшись, заезжий купец,
- Дал скота бог немерено, злата.
Неужели их мало отцу?
Он невесту любую засватать
Сыну старшему мог своему?

- Ты неверно, купец, его судишь,
Он совсем не похож на скупца. -
Отвечали с обидою люди
На досадные речи купца.
- Бай нас всех удивил, если честно,
Волю полную дав сыновьям.
Чтобы не было толков нелестных,
Пред народом был честен и прям:
«Я не раз говорил своим детям,
Выбор верный подскажет душа.
Что путей есть немало на свете,
По какому идти - им решать.
А достойных невест непременно
Сыновья в дом однажды введут.
Седина пусть и возраст почтенный
Слову вес моему придадут.
Создавать им не стану препятствий,
Шаг мой свойственен только мужам.
Целиком, без остатка богатство
Им готов разделить пополам».

Люди стали друг другу при встрече
Говорить: «Очень странный наказ.
До чего Базарбай опрометчив!
Удивил, если честно, он нас.
Позабыл, что заветы есть предков,
Что их выполнить надо без слов.
Бай судьбу сыновей в руки крепко
Должен взять, наш обычай таков.
Сыну выбрать любую невесту
Из пристойной и знатной семьи
Может бай. Породниться с ним лестно,
Знать степная мечты не таит.
Бек любой дочь отдаст Толегену,
Стоит к ним лишь сватов подослать.
Самый знатный средь них и надменный
Будет зятю такому лишь рад».

Рассуждали иначе другие:
«Верным будет решение его.
Бай отверг сей обычай впервые,
Вышел срок для него, знать, давно.
Сыновьям своим он доверяет,
Их обоих достойно взрастил.
Дети сами судьбу выбирают.
Благородно отец поступил!»
Говорили о том, как же мудро
И умнО молодым волю дать.
Без того в этой жизни им трудно,
Их удел вряд ли нам угадать.

- Дорожит, видно, бай сыновьями! -
Заявил восхищенный купец.
За семью не слыхал я морями
О таком, Базарбай ваш мудрец! -
Про себя же подумал, что надо
Толегена с утра навестить.
Рассказать на беду ли на радость,
Дальше сам пусть решает джигит.


                ***

День случился погожий, весенний,
Ветерок озорует в траве.
Луч, стирая ночи лунной тени,
По морской пробегает волне.
Поутру караван выезжает,
Мех везут, войлок, шкуры, коней.
Впереди степь от края до края,
Им идти предстоит много дней.
Перед дальней дорогой явился
К Толегену заезжий купец
И в душевной беседе решился
Верный путь указать наконец:
- Сообщили, мырза*(см.6), мне случайно,
Что упорно ты поиск ведешь.
Много лет пролетело, печально,
Что невесту никак не найдешь.
Ту, что будет всех краше, милее,
Дома, здесь не удастся найти.
Путь длиною в сто дней одолеешь
И сумеешь любовь обрести.
Есть вдали один край мне знакомый,
У Жайык*(24) полноводной реки.
Род для вас не чужой и любому
Он известен в безбрежной степи.
Где, как звезды на небе, отары,
Мне купцу нелегко сосчитать.
Табуны лошадей, сильных наров
Взором путнику трудно объять.
На неверных и тоненьких ножках
Вдаль несутся стремглав стригунки.
Отойдут лишь от маток немножко,
Тут же мчатся вперегонки.
И в краю том, как вольные птицы,
Степи вдоль, поперек бороздя,
Табуны и стада вереницей,
Не спеша за собою ведя,
Род издревле известный кочует,
Не знавая ни бед, ни нужды.
Все соседи его именуют
Уважительно алтЫ шектЫ*(25).

О, мой друг, этот род благороден,
Ты не должен о том забывать,
Божьей волей велик он, свободен,
На него снизошла благодать!
Но не только завидною славой
В этом мире известны они.
Видел девушек их – величавы!
Как одна будут дивной красы.
Взор нежданно пред ними смиряешь,
Из-под рук словно вышли Творца.
Дух азартом хмельным наполняют,
Приводя в упоение сердца!

Трепет вмиг зародился невольный
От пленительной речи купца.
Глаз не сводит своих изумленных
С опаленного солнцем лица:
- Нелегка, видно, будет дорога? -
Задает он пытливый вопрос.
Взор блуждает, наполнен восторгом.
Толеген в путь собрался всерьез.

- Доберешься неспешно вдоль моря
За нелегких сто дней и ночей.
Там джигитам твоим не с кем спорить,
Обнажать не придется мечей.
Есть иная стезя, но опасна,
Вместе с тем она много короче.
Проведешь где в тревоге напрасной
И в печали немой дни и ночи.
Месяц пытки и те, кто отважен,
Половины достигнут пути.
А затем от усталости, жажды
Еле как будут ноги нести.
А ночами без сил будешь падать,
В ледяном спать придется песке.
Ядовитою коркой осядет
Соль, скрипя на сухом языке.
В сорок дней лишь пустыню удастся,
Выбиваясь из сил, одолеть.
Вам не стоит туда отправляться,
Чтобы горько потом не жалеть.
 
Ты поверить мне должен на слово,
Что короткий вам путь ни к чему.
Объяснять я готов снова, снова,
Чем путь плох этот и почему.
Там озерною гладью сверкая,
Расстилается вширь КособА*(26).
Изумление у всех вызывает
В ней кристально живая вода.
В этом месте разбойников шайка
Днем и ночью людей стережет.
Там несчастьем без всякой утайки
Угрожает слетевшийся сброд.

- Непростой путь я, видно, затею.
Неизвестно, что ждет впереди.
Западня, вероломство злодеев,
Может статься, не так уж страшны.
Только стоит ли, правду скажите,
Всех напастей задумка моя,
Если риск быть бесславно убитым
Напугает так просто меня?

- Прав, мой друг, но не будь безмятежен,
Путь не близок, описанный мной.
Он искусом, крылатой надеждой
И угрозою полон шальной.
Когда твердое примешь решение
Одолеть дерзкий вызов судьбы,
Что для храброго сердца лишения,
Когда место в нем есть для мечты?
Мой совет тебе, юноша, верный,
Подозрения брось и дерзай!
Пусть подсказка моя и мизЕрна,
За нее откуп ценный мне дай. -

Толеген в неуемном восторге.
В предвкушении пылком готов
За счастливую новость без торга
Поднести трех лихих скакунов.
Безрассудная юность наивна,
Мыслью новой, как есть, поглощен:
«Ах, красавиц увидеть бы дивных
Мне одним лишь хотя бы глазком».

Спору нет, зародил в нем смятение
Откровенный с купцом разговор.
Днем и ночью терзают сомнения,
На душе кутерьма и раздор.
В беспокойные сны проникают
К нему девушки чудной красы.
Белоснежные лица мелькают,
Как одна, все прекрасны, чисты.
А иной бесприютною ночью,
Окруженный разбойной толпой,
Он в неравный вступить с ними хочет
Беспощадный и яростный бой.
Страх пустой Толегену неведом
И презренна, как дым, суета,
Если он за мечтой своей едет,
Значит где-то вдали ждет она!


                ***

Был тулпар*(27) у него благородный,
Серой масти лихой КокжоргА*(28).
С летних пастбищ нукерам сегодня
Повелел привести скакуна.
Надевают богатую сбрую
С накладным в завитках серебром.
Неспокоен, порывист и буен,
Ходуном ходит конь под седлом.
Нрав стремительный, неукротимый,
А в глазах пламя жарко горит.
В изумрудах уздечка, в рубинах,
Переливами красок блестит.
На ветру грива вьется волною,
Чуя путь, желваками ведет.
Неспокойно коню, землю роет,
Волю дай, устремится вперед.
Ударяет копытом могучим,
Все кругом мелкой зыбью дрожит.
Вдруг источник хрустальный, гремучий
Вверх забьет из-под звонких копыт.
Затерявшись в степи неоглядной,
И сегодня тот льется родник.
Говорят, он слезою прохладной
Может жажду души утолить.
Повинуясь наитию, акыны
Вдохновения испили не раз.
Слово к слову, собрав воедино,
Сквозь века донесли этот сказ.

Если грива запала направо*(29),
Значит, будет примета к добру.
Нужно выйти в дорогу исправно,
Когда солнце взойдет поутру.
Сто батыров отважных, бывалых
Он в безвестность с собою берет.
Караван снарядили немалый
И отправились с богом вперед.
Девять наров*(30), вьюки под завязку,
Слитки золота в них, серебра.
Сорок наров с припасом, с оснасткой,
А в торсыках*(31) кумыс и вода.

                * * *
Алкисса*(см.7)!

Вот с холмов изумрудной волною
Травы тучные стелются вниз.
С благодатной и звонкой весною
Месяц светлый явился Наурыз*(32).
В путь пустился неведомый вскоре
От просторов родных караван.
Ряд верблюдов погонщик с задором
За собой потянул за аркан.
Позади в дымке сизой остались,
Грудь печалью полня, берега.
Счастье ждет их в пути иль печали,
На чужбину мечтою маня?

Над нежданным решением сына
Слезы льет безутешные мать:
«Ойбай-ау*(33), неужель на чужбине
Он собрался невесту искать?
Нет, не зря говорят люди: вечно
Мысли матери сыном полны.
Думы юности бродят беспечно
В это время в далекой степи»*(34).

Беззаботным мечтам предаваясь,
Толеген, не спеша, держит путь.
Нет преграды такой, сомневаясь,
Чтобы мог он назад повернуть.
Золотистое солнце сияет
Над ковыльным простором степи.
Предсказанье купца вспоминает,
По-иному решив поступить.
И зачем волноваться заранее,
Разве в выборе том дела суть?
Смотрит, тут же забыв обещание,
На короткий, что в терниях путь.

Слышит вдруг, что коня кто-то гонит,
Дробный стук раздается копыт.
То Камка мчит за сыном в погоню,
Кимешек*(35) весь слезами омыт:
- Балам-ау*(36), ты был нашей отрадой,
Сердце матери в страхе дрожит.
Не езжай, умоляю, не надо!
Пред тобой путь опасный лежит.
Окунувшись в бесплодные грёзы,
Как же нас в опустевшем гнезде
Ты оставишь лить горькие слезы?
Без тебя быть, боюсь я, беде.
Твой отец дни устало считает,
Не щадят его годы, он стар.
Младший брат все еще подрастает,
Знаешь сам, он пока слишком мал.
Дорогой обойдется ценою
Нам разлука с тобой, не забудь.
Не видать в этой жизни покоя
Нам с отцом, коль тебя не вернуть.
Помни, недруги тоже не дремлют,
Им, известно, лишь повод подай.
Налетят отовсюду немедля,
Скот поспешно угнать чтобы вдаль.
Раз почувствовав наше бессилие,
Разве враг стариков пощадит?
Без тебя мы, как птицы бескрылые.
Кто же нас от беды защитит?
Как весною в степи снег растает,
Все кругом заливает вода.
Так, без удержу в людях гуляя,
По степи разнесется молва.
Что оставил в слезах, в тяжкой скорби
Безутешных отца, брата, мать
И ушел за желанием вздорным
Сын бродягою счастье искать.

- Если мать мне не верит и плачет,
И такие слова говорит,
Как поверить я должен в удачу?
А не лучше ли благословить?
Знаю, мне предстоит свет не ближний.
Если цели достичь суждено,
О том ведает только Всевышний.
Там за нас все уже решено.
В сокровенной надежде воздену
Руки к белым, как дым, облакам.
Уповая всем сердцем, смиренно
Поручу вас беречь Небесам!
И в молитве сердечной, горячей,
Трепеща пред великим Тенгри*(см.2),
Вам – покоя, себе же - удачи
Попрошу и беду отвести.
У меня есть одно лишь желание -
Настоящее счастье искать!
Вам с отцом я даю обещание,
Что не дам свою честь запятнать.
И, ведомый мечтой вдохновенной,
Сам себе нерушимый дам серт*(38) -
Что ищу, то найду непременно,
Весь лежит предо мной белый свет!
Вызов брошен самою судьбою,
Ты напутствием сына утешь.
Я отныне не знаю покоя,
Как не знал его Козы КорпЕш*(39).
Он прекрасной Баян*(см.39) без оглядки
Подарил свое сердце навек.
Для меня остается загадкой,
Как способен прозреть человек!
Вижу взгляд жгучий, ласковый, нежный
Из-под бархатных, черных ресниц.
К ним на крыльях душа моя спешно
Мчится вольной Дорогою птиц*(40).

На Камку снизошло озарение,
Удержать не удастся с пути.
Много лет ожидала с волнением,
Что уйдет ее сын вопреки
Уговорам, слезам ее горьким,
Для мечты своенравной рожден.
Мудрость древняя есть в поговорке -
Лучше явь, чем несбыточный сон.
Говорят, сын бесцельно живущий,
Словно тлеющий в доме очаг,
Дымом едким кругом обдающий,
Что в бессилии тщетном иссяк*(42).
Лучше честно признать: нет причины
В устремлениях сына винить.
Когда он возмужал, стал мужчиной,
Мать должна его благословить!

- Ах, прости меня, сын, не сдержалась,
Я с любовью тебе дам бата*(43).
По бессонным ночам подбирала
Мать слова, что сильнее меча.
Пусть крылатою будет дорога,
Словно в легком полете стрела,
Если манит тебя от порога
Чужедальняя нам сторона.
Чтоб в пути все преграды, тревоги
Стороною тебя обошли.
Чтоб достигли мольбы мои Бога,
Аруаки*(см.1) тебя берегли.
Как на троне, в тебе от рождения
Восседает в величии ар*(44).
Выше чести нет в мире стремления,
Это Неба великого дар!
Друг есть преданный и неподкупный,
Он с тобой, это гордый намыс*(44).
Защитит тебя совесть в миг трудный,
На нее твердо, сын, положись.
Ак ниет*(44)- побратим неразлучный,
С ним открыт и бесхитростен будь.
Он спасительной правде созвучен,
Непреложна чья вечная суть.
Триста крепких коней чистокровных
Из отцовских возьми табунов.
О мой сын, коль решил быть упорным,
Ко всему ты, надеюсь, готов.
Базарбая наследник желанный,
На земле оказавшись чужой,
Разве может быть гостем незваным,
Что томится тяжелой нуждой?
Вороненок*(45), родной, айналайын*(46),
Ты стремишься в рискованный путь,
Лишь надеждою хрупкой прельщаем,
Всех тревог моих в этом лишь суть.
Я тебя, сын, удаче в угоду
Неустанно кружась*(см.46), обойду,
Чтоб забрать все печали, невзгоды.
Утешение в этом найду.
Пусть тебя покровительство Неба
Ждет на долгом, тернистом пути.
Уж таков материнский мой жребий,
Сыновей двух лелеять мечты.


*     *     *

Алкисса*(см.7)!


Караван держит путь по безлюдью
Неиспытанной прежде тропой.
Изнуренных коней и верблюдов
Ждал в пути иногда водопой.
Миновали просторы вдоль моря,
Где под ветром шумит травостой.
Позади и песчаные взгорья,
Что хранят свой извечный покой.
Исполинской волной изгибаясь,
Холм бежит за небес окоём.
Вот пустыня предстала немая,
Вкруг себя все сжигая огнем.
Раскаленный песок жаром пышет,
Налились ноги словно свинцом.
По безводью ползком, еле дышат,
Одолев таки пустошь с трудом.
Кличем встретили их лебединым
Вожделенные земли шекты*(см.25).
Здесь, в цветущих бескрайних долинах
Дотянуться рукой до мечты.


                *  *  *


Толеген дал приказ по приезду,
По аулам помчались гонцы:
«Бек в краях ваших ищет невесту,
Дочерей приводите отцы!
Коль по нраву придется султану
Кто-то статью, умом и красой,
Их отцам мы накинем чапаны*(47),
Бархат вязью покрыт золотой.
У красавиц, согласно укладу,
Есть надежный в семье опекун.
Тех, кто явится, знайте, в награду
Ждет породистый, ценный скакун».

Пенный берег, омытый волнами
Ак Жайык полноводной реки.
Голубые, как небо, рядами
На ветру гордо реют шатры.
В самом лучшем сидит и томится
Бек-красавец, волнение гася.
По стыдливо входящим девицам,
Зачарованным взглядом скользя.
Милых, нежных, порой превосходных
Повидал он невест, их отцов.
Сотни две, может больше породных
Без раздумий отдал жеребцов.
И чапанов*(см.47) не меньше набросил
Он на уйму родительских плеч.
Скажем так, если кто-нибудь спросит:
Ни одна не сумела привлечь.

Смущены не на шутку джигиты:
- Расточителен слишком наш бек.
Раздает без оглядки, открыто,
Ведь добра так не хватит на всех.
Позабыл он, что кони не овцы.
Промолчим если, вряд ли поймет,
Что и нашим вот так иноходцам
Со дня на день настанет черед.
Подходящую девушку сами
Мы ему без труда подберем.
Да и нам можно стать женихами,
И коней под собой сбережем.

          *  *  *

Правил родом своим справедливо
В том краю мудрый хан Сырлыбай.
Шесть наследников, храбрых батыров,
Шестикрылым был хан, почитай.
Сыновьями живет окруженный,
Ими был он неслыханно горд.
Благодарен судьбе благосклонной.
В них его продолжается род!

Когда звезды восходят и нежно
Серебром разливаются в ночь,
Их затмит свет луны безмятежной.
Только краше их всех хана дочь.
Следом солнце взойдет золотое.
Но дано ли светилу вовек
Устоять лучезарной красою
Перед чарами юной Жибек?

Ханшайым*(48) только-только минует
Со дня на день четырнадцать лет.
Баловница судьбы всех волнует,
Смотрят юноши долго вослед.
От такой красоты нет спасенья
И разбиты сердца женихов.
Неустанно шлют знатные семьи
В Ак Орду*(49) к Сырлыбаю сватов.

По степи быстролётною птицей
О Жибек разлетелась молва.
«Обсуждать ханшайым* (см.48) не годится» -
Возмущен сей молвой Каршыга.
Острослов и акын*(50) всем известный,
Сырлыбаю был правой рукой.
Баловал сей цветок он прелестный
С малых лет и любил всей душой.
Прозорливость его отличала,
Людям песнями души пленил.
Сердцем знал про их думы, печали,
Потому справедливым и слыл.
Табунами он ханскими ведал,
Сберегая их в холод и в зной.
Сырлыбаю был искренне предан,
Связан был с ним самою судьбой.

В спешке мирную гонит лошадку
С неотложною вестью гонец.
Из седла вниз слетает с оглядкой,
Будто вражий случился набег.
Опустился, смиряя дыхание,
Второпях на одно из колен*(см.37).
Каршыге излагает задание:
- Здесь, на землях шекты*(см.25) Толеген,
Сын известного всем Базарбая.
Было велено вам сообщить,
Он невесту себе выбирает.
Вам бы надо туда поспешить.
И еще кое-что разузнали,
С сотней прибыл сюда, не один.
В страх людей поневоле вогнали,
Послан вас известить, господин.

Не на шутку встревожила новость,
В спешке мчится туда Каршыга,
Где у кромки прибрежья речного
Голубеют шатры в два ряда.
Бьют о берег ленивые волны.
Средь высокой и буйной травы,
Видит он, что пасутся привольно
Вновь прибывших гостей табуны.

- Да хранит нас Творец всемогущий! -
Обратился к гостям КаршыгА.
Огляделся со сметкой присущей,
С вороного сошел скакуна.
Поприветствовать вышли джигиты,
Поклонились акыну гурьбой.
Сто батыров и все с толку сбиты:
«Кто явился к ним важный такой?»
Неподдельно почтение к гостю,
Знатный очень, видать, господин.
Горделивую, твердую поступь
Не заметить не мог ни один.
На плечах аксамитовый, длинный,
Весь в богатых узорах чапан*(см.47).
Мех на шапке искрит соболиный,
Сшит из бархата и златоткан.
Эдак выглядеть может не всякий,
Заиграл на меху солнца блик.
Оттеняет сиянием мягким
Он его благороднейший лик.
Никакого сомнения, право,
Перед ними стоит знатный бек*(см.14).
Чинным быть и таким величавым
Разве может простой человек?

- Я владычеству хана опора,
Всем известен акын*(см.50) Каршыга.
Табунам на бескрайних просторах
Здесь я буду надзорный, глава.
Должен знать, кто в края наши прибыл,
Гость желанный с добром или нет.
Наперед вам, джигиты, спасибо
За прямой, откровенный ответ!

Суть вопроса их сильно смущает,
Гости прячут растерянный взор.
Что сказать им акыну, не знают,
Оттого понесли сущий вздор:
- По степи мы без устали мчали
И в дороге прошло много дней.
Барымтой*(52) промышлявших искали
След неведомых нам лихачей.
Каршеке*(53), коли встретиться вышло,
Подскажите, быть может на днях
Довелось от кого-то услышать
О похищенных наших конях?

- Ох, джигиты, не надобно блажи,
Это лжи хитроумной лихва.
Не поверю никак, что пропажа,
Вас сегодня сюда привела.
Торопился, признаюсь в том честно,
Увидал ряд шатров вдалеке.
Но едва ли кому не известно,
Что погоню ведут налегке.
Слух один по аулам гуляет,
Разрастается в людях молва,
Прибыл к нам старший сын Базарбая
И привел за собою войска.
Не таясь, обо всем доложите.
Где он? Кто среди вас Толеген?
Лучше честность свою проявите
Лжи наивной и мелкой взамен.
Или в прятки играть вдруг надумал
Ваш хозяин со мной за глаза?
На невинный вопрос – столько шума…
В правде нет никакого вреда.
Не случилось ли так, что боится
Толеген чьих-то козней всерьез?
Иль, заставив себя разозлиться,
Он кому-то обиду нанес?

Растерялись джигиты пред беком,
Покраснев от его прямоты.
Что соврали наивно, как дети,
Это лишь половина беды.
Провалиться готовы на месте,
Опустили стыдливо глаза.
Слишком чист взор акына и честен.
Как им правду теперь рассказать?

Из шатра, сдвинув в сторону полог,
Появляется сам Толеген.
Вид достойный, красив, очень молод:
Что за ересь несете? Зачем? -
Не на шутку рассержен хозяин,
Взгляд таит неприкрытый укор,
- Кто-то, слышу, во лжи увязает,
Бестолковый ведя разговор?

Поклонился акыну с почтением,
Тот ответа правдивого ждал.
Чтобы как-то развеять сомнения,
Ему руку сердечно пожал:
- Каршеке, ради бога, простите,
Мне поступок их трудно понять.
Рад знакомству! Прошу, не судите,
Счастлив гостя такого принять.
Нет причины скрывать свое имя,
Я тот самый и есть Толеген.
Полагаю, что всё поправимо.
Нынче суетный был очень день. -
Посмотрев с укоризной на стражу,
Приглашает акына на тор (54),
- Каршеке, разрешите уважить,
Проходите в мой скромный шатер.

Алым сполохом жарким объятый,
Словно ярый пылает костер,
Крытый шелком, узором богатым,
Весь в атласных перинах шатер.
Приглушая шаги, под ногами
Исфаханский расстелен ковер.
Он причудливо заткан цветами,
Восхищая вошедшему взор.
Всех расцветок подушки да шкуры,
Одеяла из пуха лежат.
Изощренной работы баскУры*(55)
Свысока струйкой легкой скользят.
Обрамляя воздушной каймою,
Край ажурный стенного ковра, -
Золотистой сбегает волною,
Вниз густая, искрясь, бахрома.
Невесомою зыбью цветистой
Прикрывает постель шымылдЫк*(56).
Дастархан*(см.57) изобильный кумысом
За беседой двоих освежит.

Речь джигита честна и отменна.
На него Каршыга не сердит.
Поостыл, отлегло постепенно,
Вот уже и на торе*(см.54) сидит.
Тишина на мгновенье повисла,
Перед ним жал, жая*(58), мед, халва.
Прикоснувшись к пиале с кумысом,
За беседою только едва,
Новым явно доволен знакомством
В этот раз мудрый бек и акын.
Божий гость*(59) полон был благородства.
Сущий девичьих грез властелин!
Каршыга принимает решение:
«Буду с ним я открыт и правдив.
Этот юноша добр без сомнения,
Да к тому же воспитан, учтив.
Станет гостем для нас здесь желанным.
А сведу-ка я двух молодых.
Чем, скажите, для дочери хана
Он не ровня, под стать не жених?"

- Объясните, какими судьбами
Оказались вы в наших краях?
Какова ваша цель, кто вы сами?
Ваши воины вызвали страх.
По аулам молва полетела,
Что нагрянула целая рать.
Разобраться хочу в этом деле.
Нам в ответ тоже войско собрать?
Для чего цель приезда джигитам
Так старательно было скрывать?
И зачем принялась ваша свита
Небылицами нас донимать?
Разумеется, все мне известно,
Что случается в этих краях.
Как хозяин, напомню по чести,
Что не я, вы сегодня в гостях.

- Их поступок и мне непонятен,
Но не вижу в нем явной вины.
Перед вами решимость утратив,
Были, видно, они смущены.
Надо мне их ошибку исправить,
Правду всю о себе рассказать.
Издалёка мы, вас не заставим
Ни о чем из-за нас хлопотать.
Был наследником избран судьбою,
Я отца именитого сын.
Не случайно приехал, не скрою,
Буду честен пред вами, акын.
Неустанно искал ту, кто станет
Мне судьбой и отрадой души.
Мыслью был я одною лишь занят
И сюда за мечтою спешил.
Взор на девушках наших аулов
Мой давно, безнадежно иссяк.
Вот причина, что в путь подтолкнула,
К вам невесту приехал искать.
Слышал, девушки ваши прекрасны.
Убедиться решил в этом сам.
Я не мог не поддаться соблазну,
Каждый верит своим лишь глазам.

- Вот правдивый ответ, так правдивый!
Ты недаром попал в этот край.
Верно, девушки наши красивы,
Хоть любую из них выбирай.
Я желание твое понимаю,
Только вводит в сомнение меня,
Что, бряцАя оружием, пугает
Нас немалая свита твоя.
Сто батыров твоих здесь не к месту.
С кем, за что воевать их ведешь?
Если вдруг повстречаешь невесту,
Я надеюсь, не силой возьмешь?
Наши люди вас вовсе не знают
И питать к вам не могут вражды.
Если ты остеречься желаешь
Неприглядной и скверной молвы,
Должен сотню джигитов отправить
Без раздумий, обратно, домой,
Небольшую лишь свиту оставив.
А невесту поищем с тобой.
Мирный быт нарушать разве дело?
Не врагов ищешь вроде, родню.
Коль поступишь продуманно, зрело,
Вот тогда я тебе помогу.
Мой совет, без меня ни ногою,
Попрощаемся здесь, до утра.
Знай, дано тебе, видно, судьбою
Быть у нас однозначно в зятьях.
Как увидишь своими глазами
Завтра девушек дивной красы,
Остается пусть это меж нами,
Не теряй, я прошу, головы.
Ранним утром готовься в дорогу,
Нам смотрины в пути предстоят.
А красавиц у нас очень много,
Мед таится в их алых устах.
Гибких рук очертания прекрасны,
Пальцы сплошь в драгоценных перстнях.
Взгляд с хитринкой лукавый, опасный,
Смех язвительный вмиг опьянят.
Поступь вольная их неприступна,
Словно бич, больно хлещут слова.
Выбор сделай осознанный, путный,
Не кидаясь вперед сгоряча.
И еще, подскажу по секрету,
Охладить дабы юный твой пыл,
Дочка хана всех краше на свете,
Чтоб ты завтра о ней не забыл.
Гордость рода, красавицу нашу
Все зовут ханшайЫм*(см.48) Кыз Жибек.
Для тебя нет мечты этой слаще,
Чар ее не забудешь вовек!

Свет во взоре неистовый пляшет,
Бьётся сердце ретиво в груди.
И в висках отдаются все чаще
Юной крови глухие толчки.
Так влечет за собою, чарует
Слов акына заманчивый плен!
Знак судьба небывалый дарует,
Осознал это вдруг Толеген.
Согласившись, пожал крепко руку,
К коновязи его проводил.
И уже, сердцем чувствуя муку,
Двух прекрасных коней подарил.
Ждать восхода, решил он, не стоит,
В путь обратный джигитов собрал.
В ряд всю сотню батыров построил,
Всем, что нужно снабдив, отослал.
Да совету разумному внемля,
Оставляет с собой пятерых,
Что пойдут за ним к стремени стремя,
Самых верных друзей верховых.

           ***

В дымке сизой проснулась округа,
Облаков проплывают ряды.
Солнца луч золотого повсюду
Бродит, ночи стирая следы.
Сна лишила беседа с акыном.
Кыз Жибек… мысли все лишь о ней.
Не попасть бы впросак, вот причина.
Разве может быть что-то важней?
Нет ему спозаранку покоя,
Подготовить коня в путь спешит.
И ковровый чепрак с бахромою,
Под седло подстелить он велит.
В путь, пора, ждать уже невозможно.
Дробь алмазных лучей на клинке.
Вдел его в золоченые ножны,
В тот же миг оказался в седле.
В самый лучший наряд облачился,
Погружен сам в себя целиком.
Конь под ним, чуя путь, горячится,
С рукава пыль снимает щелчком.
Есть ли кто-то счастливей на свете?
Улыбнулся довольный собой.
Треплет кудри ему легкий ветер,
Кружит голову воздух хмельной.


               * * *

В дальний путь собирается с шумом,
Кто от коша*(60) отстал, местный люд.
Терпелив средь метаний безумных,
Ждет отправки в дорогу верблюд.
На сыр-бор равнодушно взирает,
Неизменную жвачку жует.
Кто-то рядом на горб воздвигает
Вьюк громоздкий, хлопочет, снуёт.
Юрты все поутру разобрали,
Непомерно большие тюки.
Поперек, вдоль арканом связали,
Нагрузили верблюдам горбы.
Ничего не забыть тщатся люди,
Кони землю копытом скребут.
Суета, гвалт кочевья повсюду,
Толеген с Каршыгой едут в путь.
Тех, кто загодя вышел в дорогу,
Кош*(см.60) Жибек торопились догнать.
Кони их горячи, быстроноги,
Много дней предстоит им скакать.
По степи понеслись, что есть духу,
Ветер яростно свищет в ушах.
Третий день пролетает, ни слуху,
Не встречается кош*(см.60) им никак.
Наконец лунной ночью догнали.
Безудержной лавиной в пыли
Мчит поток бесконечный, отары
Погоняют кнутом пастухи.

За рассветом рассвет поспевает,
Слышен грохот копыт впереди.
Вот и день уж седьмой наступает,
Вдаль несутся рекой табуны.

День восьмой, наконец, нет ошибки,
Солнца диск лучезарный горит.
Осадил скакуна и с улыбкой
Толегену акын говорит:
- Не спеша поезжай вслед за мною,
Горячиться теперь смысла нет.
Посмотри, вон за тою грядою
Кош*(см.60) идет, мы ему едем вслед.

Вот одна промелькнула, другая...
Впереди, возглавляя свой кош,
Едут девушки, гордо взирая,
Глаз едва ли от них отведешь.
Оседлали красавицы белых,
Чалых, пегих коней и гнедых.
Руки держат поводья умело,
Все прекрасны и нет здесь иных.
О, как дивно гарцуют создания
На саврасых, как ночь, вороных!
Вот он, миг настает долгожданный,
Грез его воплощение хмельных.
Перелив, перезвон украшений,
Звук ильшЕков*(64), подвесок, блезИк*(61).
Звон сыргА*(62), и шолпЫ*(63) - наслаждение!
Да тумАров*(65) таинственный блик.
Лучезарны, прекрасны и ладны,
Как сошли из миров неземных!
Зарябило в глазах от нарядов,
Словно радуга в небе, цветных.

Скакуна Толеген хлещет плетью,
Повстречался в пути первый кош.
На коне белом девушка едет,
Как же взор ее нежный хорош!
Словно звезды в глазах ее жгучих
Огоньки озорные горят.
Они кротостью, негой тягучей
Сердце сладкою болью томят.
Рдеет жаркий, стыдливый румянец,
Взор лаская, на юных щеках.
Конь ведет свой стремительный танец
В легком беге. На хрупких руках
Звон браслетов, он голову кружит.
Не забыть Толегену вовек!
Ему блажь мимолетную рушит
Каршыга:
                - Нет, она не Жибек...

Вот искус будет новый для сердца.
Приближается к ним караван.
Если издали зорко вглядеться,
Виден красных сапожек сафьян.
Треплет ветер султан ее шапки,
Ближе кош, слышен звон бубенцов.
От волнения становится жарко.
Губ ее цвет столь ярок, пунцов!
У красавицы с гордой осанкой
Стан на вытяжку, словно струна.
Очарован прекрасной смуглянкой,
Вдоль камзола чья льется коса.
Так загадочно, нежно сияние
Ее черных, задумчивых глаз.
А на пальце кольцо безымянном,
Полыхает граненый алмаз.
Есть в скользящей девичьей улыбке
На манящую тайну намек.
Усмехнулась, чуть сделав попытку
Пухлых губ приподнять уголок.

Двух коней поравняв грива к гриве,
Ей сказал:
                - Я не вас ли ищу?
Снился мне и не раз образ дивный,
Его издавна в сердце ношу!
Назовите, красавица, имя?
Может быть так нежданно судьба
Пошутила с мечтами моими,
Чтобы встретились здесь вы и я?

- Ах, джигит, для чего тебе имя?
Не люблю мимоходом бесед.
Также я обходилась с другими.
Ты такой же, как все, сердцеед.
Говоришь кудревато, цветисто.
Да, дружок, ждешь напрасно ответ.
Ты меня не проймешь своим свистом,
Для тебя мое имя - секрет!

Шаловливо играет улыбка
На капризных девичьих губах.
И насмешка скользнет тенью зыбкой
В ее хитрых, с прищуром глазах.
Вся сиянием нежным исходит,
Как бутон шелковистый цветка.
Каршыга только взглядом проводит:
                - Ты ошибся, опять не она...
Ханшайым*(см.48) много краше, милее,
Лишь увидев, поймешь сам тогда,
Как пред дивным творением бледнеет
Этой девушки милой краса.
Благодатной, хмельною весною
Может только волшебная степь
Потягаться цветения порою
С неземной красотой Кыз Жибек!

Не успел он печали предаться,
Огляделся с досадой вокруг.
Его сердце заставил вдруг сжаться
Неизвестный доселе недуг.

Целомудренна и беспечальна,
Как молочная пенка нежна.
Невесомо вот так в выси дальней
Кружевные плывут облака.
Ясный взор ее манит, сияет,
Как луны торжествующий свет,
Когда тонут в нем, тихо мерцая,
В изобилии звезды вослед.
Ее тонкие белые пальцы
Звезды те в ожерелье вплетут...
Каршыга осаждает страдальца:
                -Толеген, ищешь вовсе не ту...

Едут к летним кочевьям аулы,
Шум протяжный и гулкий стоит.
Вереницею кони, верблюды,
И арба вслед груженая мчит.

Вдалеке снова видит красотку.
На коне благородном сидит
Та, что взором задумчивым, кротким,
По джигиту блуждая, скользит.
Глаз медовых, доверчиво юных
С золотистою кромкою взгляд
Задевает души его струны,
Ведь они ему счастье сулят…
Из парчи платья мягкие струи
Переливами красок горят.
Следом свита за нею гарцует,
Сорок девушек едут подряд.
Только-только четырнадцать, видно,
Будет ей в скором времени лет.
Упоенье, соблазн столь невинный!
Это юности робкий расцвет.
Не отнять ему глаз, да и только!
Она юношу сводит с ума...
- Горячиться не надо, нет толку,
Не она, - говорит Каршыга.

«Да, бессмысленно, видимо, спорить
С мимолетной причудой судьбы,
Как волна за волною на море,
Чередой коль подносит дары.
Все прекрасны они, смех беспечен,
Краше девушек нет, чем шекты*(см.25).
Не забыть мне, купец, нашей встречи,
Твоих слов и твоей правоты».

Как бы думам его потакая,
Появился вдали новый кош*(см.60).
Вновь красавица в нем вызывает,
Мысли путая, дивную дрожь.
В ней пленительно сладкая тайна,
Словно снег она ликом бела.
Может звезды на небе бескрайнем
Пробудить от жемчужного сна.
Восхищает и манит пучина,
Словно омут, распахнутых глаз.
Взор бездонный ее и невинный
Ранил сердце джигиту тотчас.

Как ему от нее скрыть волнение?
Удержал иноходца разбег.
Шапку сняв, говорит со стеснением:
- Вас случайно зовут не Жибек?

Изогнулись дугой ее брови,
Оглядела надменно его.
Взор холодный он с жадностью ловит,
Видом кажет она торжество.
Натянула поводья легонько,
Молвит девушка:
                - … Это вы мне? -
Снисходительно все же, но звонко...
Голос нежный волнует вдвойне.
А подруги вокруг них теснятся,
Едут к стремени стремя, верхом.
На джигита игриво косятся,
Прыснув хором ехидным смешком.
Неожиданно встали преградой,
От хозяйки хотят увести.
Не уйдет сей джигит, они рады,
Из расставленной ими сети.
Он, опешив, разводит руками:
- В чем моя, подскажите, вина?
Объясните мне девушки сами,
Чем надсаживать смехом бока.
Как одна, вы прекрасны и ладны.
Что я сделал, никак не пойму?
Отчего так ко мне беспощадны?
Объявить мне хотите войну?

- Побеседуй, красавчик, со мною.
- Не смотри на нее жадно так.
- Стану вам неплохой я женою...
Эх, не верите, вижу, никак.
- Посмотрите, хорош как собою.
- Эй, красавицу нашу не тронь.
Доказать должен был, что достоин,
Поезжай, пока едет твой конь.
- С ним и я говорить бы хотела.
-Я, я тоже, - щебечут в ответ.
Смех и шепот, взгляд искоса смелый,
Унеслись за хозяйкою вслед.

Натянул шапку, рдея, на кудри,
Подъезжает к нему Каршыга.
Увидав, что джигит брови хмурит,
Пыл ему умеряет слегка:
- Себе голову только морочишь.
Не спеши, она вовсе не та,
Кого вот-вот тебе уже прочит
Благосклонною волей судьба...

Толегена все это смущает.
Не пришлось бы ему пожалеть?
Не нужна никакая другая.
Ну и что, что она не Жибек?
Ведь черты этой девушки милой
Так невинны, прекрасны, чисты!
Разве может найтись в целом мире
Что-то выше такой красоты?

Лишь успел он подумать об этом,
Сто верблюдов ведет она в ряд.
И лучится задумчивым светом
Ее мягкий, загадочный взгляд.
Из-под шапки с опушкой бобровой
Лика милого дивный овал.
Как пушинка легка, черноброва.
Не о ней ли он прежде мечтал?
Так весною, когда солнце брызжет,
Рдеет ранний в степи лепесток.
Ветерок, забавляясь, колышет
Невесомый, тугой завиток.
Губы алые взор услаждают,
Словно пламенный шелк кырмызЫ*(66).
У виска лик ей прядь обрамляет,
Из густой выбиваясь косы.
Подъезжает акын и бесстрастный
Слышит юноша голос вослед:
                - Все старания будут напрасны.
                Здесь ее, к сожалению, нет...

Вне себя Толеген, он в ударе.
Конь поводья отчаянно рвет.
Погоняет камчою тулпара.
Всех оставив, умчался вперед.

Лица, лица плывут вереницей,
Вот навстречу красавица вновь.
Пыткой сладостной вдруг заструится
В жилах юных горячая кровь.
На мечту эти очи похожи!
Их веселый безудержен блеск.
Будоражат, манят и тревожат,
И в груди счастья слышится всплеск.
Гибок стан, невесома посадка,
Над седлом вот-вот птицей вспорхнет.
В дерзком взоре таится загадка…
Он за ней на край света пойдет.
Эта милая девушка будет
Ему краше иных всех невест.
Мнится юноше, это же чудо -
Ее легкий, порывистый жест!
Слышен звон мелодичный уздечки.
Натянув посильней удила
С накладным серебром и с насечкой,
Держит повод девичья рука.
Грива лентою алой увита,
Конь узорным покрыт чепраком.
Вскользь взглянула она на джигита,
Обожгла ему сердце огнем.
Толеген свой восторг не скрывает,
Он поверить не может глазам.
На тулпаре вперед забегая,
Восхищенный видением, сказал:
- Вы, как алые маки прекрасны,
Что весной полыхают в степи.
Кто красивей из вас, мне неясно,
Подскажите, не будьте строги?

Залилась вдруг безудержным смехом,
На джигита махнула рукой.
Отдается болезненным эхом
В сердце юноши хохот шальной.

- Ах, джигит, не поверишь, я лучше.
Меня краше вовек не найти.
А тебе мой совет - развернувшись,
Потеряться, исчезнуть с пути...

Толегена акын догоняет,
Взяв с трудом на кауром разбег.
Из огня в полымя вновь кидает:
                - Она будет лишь тенью Жибек...

Опускаются руки. Что делать?
Сердца стук бы вот только унять.
За акыном не так уже смело
Ехать вынужден он и молчать.
Кош идет, а за ним и другие.
Сколько их можно встретить в пути?
Рой красавиц он видит впервые.
Тут успел целый сад расцвести.

Каршыга на скаку оглянулся,
Его спутник растерян и хмур.
Понял все и слегка усмехнулся,
Посмотрев на джигита вприщур.
И хоть как-то желая утешить,
Он похлопал его по плечу:
- Это дело не требует спешки,
Я не зря о тебе хлопочу.
Не кидайся направо, налево,
Это всё лишь искусный обман.
Их считай только к песне припевом,
Счастья ждет впереди талисман!

Дернув следом коня за поводья,
Путь продолжить джигита зовет.
Тот, печально взглянув исподлобья,
За акыном понуро бредет.
Вот плывет вдалеке вереницей
Столь богатый, бесчисленный кош,
Что кому-то он может лишь сниться
Сей достаток, его не сочтешь.
Впереди на коне благородном
Едет женщина звездам сродни.
О Создатель, она превосходна,
Очи ярче, чем солнца огни!
В горле чувствует ком и бледнеет.
Величава, прекрасна, горда.
Суета будней нет, не посмеет
Глаз коснуться ее никогда.
Пусть весны животворной цветение
Для нее уж теперь позади,
Нет ни прожитых лет, ни лишений,
Жизнь как будто все стерла следы.
Только душу загадкой тревожит
Полный мудрости взор госпожи.
И лишь ёкает сердце до дрожи
От величия женской красы!

Стан затянут в камзол бирюзовый,
Что на бархате златом тиснен.
Платья шёлк загорелся лиловый
Под лучами, мерцая огнем.
Седина, может быть, торопливо
Прикоснулась. Как снег кимешЕк*(см.35),
А поверх шылауЫыш*(67) с переливом,
С золотою каймою надет.

Взор джигита наполнен восторгом,
Остается ему лишь робеть.
Каршыга шепчет на ухо гордо:
                - Посмотри, это мать Кыз Жибек!

Приложив руку к сердцу, с волнением
Ей отвесил поклон Каршыга:
- Приношу вам свои извинения,
Я, навеки ваш верный слуга.
В добрый час пусть дорогу откроет
Полноводной рекой Небо вам!
Изобилие пусть же с покоем
Вместе ходят вослед, по пятам.
Пусть Тенгри будет верной опорой,
Вам почтение мое, госпожа.
Ханский кош*(см.60) и столь шумные сборы
Возглавляете нынче сама?
ХаншайЫм*(см.48) рядом с вами не видно.
Где красавица наша Жибек?

- В этом я лишь, поверьте, повинна,
Обещала ей ехать вослед.
Зная, что мы за нею поспеем,
Поутру в путь собралась она.
Ведь дорога с бурливым кочевьем
Для девчонки была б нелегка.
Вам известно, любимица ваша
Избалована, слишком нежна.
Да к тому же еще и бесстрашна,
На повозке одна унеслась.
Никого не позвала с собою,
Выйти в путь поскорее рвалась.
Разноцветным узором, тесьмою,
Словно вязью арба оплелась.
Если будете двигаться прямо
По тропинке степной, погодя
Жибекжан вы увидите сами.
О Творец, сбереги мне дитя…

Вслед акыну взглянула тревожно:
«Незнакомый с ним рядом джигит.
Каршыге надо быть осторожным,
Женихи что-то стали частить».

Изумленный внезапною встречей,
Сердца стук усмирил Толеген:
«Миг желанный уже недалече.
Вот он самый счастливый мой день!
Я не должен лишь только одною
Одержим быть девичьей красой.
Буду помнить, иду за судьбою,
За своей сокровенной мечтой!»
- Только с вами я цели достигну,
Убежден в этом крепко, агА*(68).
Здесь недавно, на кочках подпрыгнув,
След оставила явный арба.

Воздух с хрипом изрядным вдыхая,
Вдаль несется стрелой Кокжорга.
Ветер в гриве со свистом гуляет,
Проплывает незримо земля.
Он, как молотом тяжким из камня
Высекает копытом огонь,
Каждый шаг на лету свой чеканя.
Зрящий всяк его бегом сражен.

Наконец, неужели свершилось?
Подает знак бесспорный судьба.
Белоснежный скакун. Сбылось! Сбылось!
Вдаль несется, уздечкой звеня.
Не видение ль, задуматься впору.
Следом алая, словно заря,
Крыта шелком в искусных узорах,
Вожделенная едет арба.

Толеген, подъезжает к повозке,
Гулкий стук жаркой крови в висках.
Быть не знает  как, вот ведь загвоздка...
Сжал поводья в дрожащих руках:
- Выражаю свое вам почтение!
Добрый день! Разрешите сказать -
Замирая, сказал он с волнением,
- Пару слов только, чтоб доказать,
Что к вам с целью приехал благою,
Этой встречи я с трепетом ждал.
Путь мой, верю, проложен судьбою,
Не подумайте, что я нахал!
Эх, слова подобрать очень трудно...
Не судите же строго меня.
Я поверил мечте безрассудной, -
Молвил, голову робко склоня,
- Много думал о вас, да, не скрою,
Потому не приехать не мог.
Откровенно скажу, напрямую,
Вас увидеть искал я предлог…

Замерев, Толеген ожидает,
А в ответ ему лишь тишина.
Терпеливо молчанию внимает.
Не дождался. Арбу обойдя,
Наклонился туда, где окошко,
Вновь спросил ее, снова молчок.
Допустил неужели оплошность?
Толегену о том невдомек.
Тут он с горечью вспомнил, конечно,
Подзабытый в пути дом родной.
Видел девушек милых и нежных,
Не бывало средь них ни одной,
Что о нем бы тайком не мечтала,
Там, где род его жагалбайлЫ*(см.8).
И любая из них это знала,
ХанзадЕ*(69) был он дома сродни.
Затаив в сердце гордом обиду,
Ей сказал вот такие слова:
- Столько раз я мечтал вас увидеть.
Говорят, что Жибек красота
Несравнима ни с чем, и любого
Покорить мигом может она.
Я прошу вас, не будьте суровы,
Наградите беседой меня.

Вновь упорное слышит молчание:
- Для чего обижать так меня?
Я у вас не просил подаяния... -
Повернул, как отрезал, коня!

Неужели спешил он за этим?
Догоняет его Каршыга.
- Что ж, на то и мечта, вот и встретил...
Возвратиться, наверно, пора. -
Полон взор его гневной досады.
Нет, издевки ему не забыть.
Ему здесь, видно, вовсе не рады:
- Женской блажью по горло я сыт!
Вам, возможно, поверил напрасно,
Путь неблизкий проделан был зря.
Возмущает ее безучастность,
Не желает и слушать меня!

По плечу его хлопнув задорно,
Улыбнулся в ответ Каршыга:
- Знаю, знаю, Жибек слишком вздорна,
Но она ведь не знает тебя.
С ней еще ни один незнакомец
Говорить так свободно не смел.
И другие причины есть кроме,
Ты ее, видно чем-то задел.
Чтобы спор разрешить бесполезный,
Я попробую ей объяснить,
Что джигит ты бесхитростный, честный,
И доверие к тебе пробудить.

Ханшайым за завесой таится,
С ней вот так говорил Каршыга:
- Мое солнышко, так не годится.
Как желать я могу тебе зла?
Ради счастья рождаются люди,
И за то моя Небу хвала.
Что сказать? Тебе ровней он будет,
Посмотри на батыра сперва.
Я прошу о ничтожной услуге,
Ваша встреча, поверь, неспроста.
Может, только увидев друг друга,
Вы поймете, что это судьба?

Полог легкий слегка шевельнулся,
Подала голос им Кыз Жибек.
Толеген обомлел, встрепенулся,
В нем услышав журчание рек.
Среди зарослей будто тогАя*(70)
Поет песню свою соловей.
Иль игриво течет, огибая,
Камни гладкие звонкий ручей.
Так сердита Жибек, Толегену
Ох непросто в седле усидеть.
Как водой окатила, надменно:
- Не желаю на вас я глядеть!
Сколько можно пустых разговоров?
Жениха мне решили найти?
Он сегодня по счету который?
За меня нынче взялись и вы?

- Светик мой, не сердись, айналАйын*(см.46),
Будь сегодня немного добрей.
Мы, степные ветра обгоняя,
Мчались с ворохом важных вестей.

- Всю округу заполнили толки.
Проку мало в них, так ведь, ага*(см.68)? -
Упрекнула она его колко,
- Слух, представьте, дошел до меня.
Что нежданные прибыли гости,
Вы красой торговали моей
И, Жибек похваляясь там вдосталь,
Получили за то двух коней.
Как судить о молве мне подобной?
Что для вас моя значит судьба,
Если я вместе с именем добрым
Стою меньше, чем два скакуна?

- Жибекжан, вижу я, ты не в духе.
Понапрасну на нас не сердись.
Это явная ложь, злые слухи.
Лучше к пологу, дочка, склонись.
Обвинять чем огульно в корысти,
Посмотри на степного орла.
Его сердце открыто и чисто.
Он как будто рожден  для тебя…
Дал Всевышний мне и не однажды
Отчего-то одних сыновей.
Дочерей за свой век так не нАжил,
Но не стал оттого я бедней.
Бесконечно Творцу благодарен,
Дочка есть лишь одна у меня.
Только ты эту радость мне даришь,
Свет очей, золотая моя.
Буду честен, что думал об этом,
Если б вдруг за моих сыновей,
Так случилось бы, кто-то на свете
Поднести мне решил бы коней,
Неужели, наполнившись спесью,
Я не взял бы в подарок коня?
Разве я поступился бы честью?
Ах, Жибек, обижаешь меня.

- Может быть он бродяга случайный,
Что удачу решил испытать,
По просторам скитаясь бескрайним?
В это даже не стану вникать.
Иль небось поведением скромным
Вас сумел как-то ловко прельстить.
Завладеть мной, как дичью, бескровно
Чтоб и проще простого купить?
Ваш поступок меня удивляет -
Сватать пришлому ханскую дочь.
Я его совершенно не знаю,
Пусть уйдет с глаз долой моих прочь! -

Голос едкостью явной сквозящий.
Как же быть со строптивой Жибек?
- АйналАйын*(см.46), упрямица наша,
Нет, предать не сумею вовек.
Меня старшего лучше послушай,
Я желать могу только добра.
Знаю, знаю твой нрав, дорогуша,
Кое в чем ты, конечно, права.
Не упрямься, взгляни на джигита.
Может быть вы однажды судьбой
Были связаны тайною нитью
И одной благодатной стезей.

- Ни на миг не дадут мне покоя.
Все пустое. К чему здесь слова?
Всё идут и идут, нет отбоя.
Много их, женихов, я – одна.
Что за невидаль этот бедняга?
Вам поверить никак не могу.
Мне все это, вы знаете, в тягость.
Нет, ни с кем говорить не хочу!

Нелегки Каршыге уговоры.
Толеген, видя это, сказал:
- Может вправду не стоило спорить,
Ведь меня здесь никто и не ждал?
Вижу я, она очень строптива,
Вновь позвольте мне с ней говорить.
Обещаю вам быть терпеливым,
Нечем будет ей мне возразить.

На удачу одну положился,
Вновь повозку Жибек обогнул.
Прежде чем сделать шаг, расхрабрился,
Осторожно к завесе прильнул.
Рассердить ее вновь не решаясь,
Говорит:
                - Дорогая бикеш*(71)!
Просьба есть у меня небольшая,
Проявите же к ней интерес.
Я в края ваши прибыл впервые,
Извините, коль чем напугал.
Отложив все заботы иные,
Познакомиться с вами мечтал.
Стал сегодня в речах как-то сбивчив,
Не подумайте, что я болтун.
Просто я безнадежный счастливчик!
Это правда, поверьте, не лгу...

Речи сдержанно странной внимая
И завесы подняв уголок,
С равнодушием вялым взирая
И едва приглушая зевок,
Закатила глаза и вздохнула,
Вскользь взглянула она на него...
Будто молния где-то сверкнула!
Бьется сердце в груди отчего?
Учащенным вдруг стало дыхание,
Показалось ей, шепчет душа:
«Не его ли искала в мечтаньях
Ты, грядущим своим дорожа»?

Ее тонкого нежно запястья
Он невольно коснулся рукой.
Неба свод опрокинулся, счастья
Захлебнулась нежданной слезой.
Вскинув темные брови, он жадно
Пьет красу ее дивных очей.
О блаженство, как ты беспощадно!
Почему сердцу стало больней?
Поднялась тень восторга волною,
Силу чар ощутил, ее власть.
Мышц бугры под кольчужной бронею
Вызывают в ней нежную страсть.

Трепеща вся, назад отклонилась,
Что-то странное грудь ей теснит.
Отчего она вдруг так смутилась?
Плакать хочется только навзрыд.
Твердь земная плывет, испугалась,
Слезы счастья лицо холодят.
Задыхаясь, в комочек вся сжалась,
Не сказать бы чего невпопад.
Погодя привела себя в чувство
И завесу откинула вбок.
«Что творю я? Какое безумство!» -
Легкий ветер овеял висок.

Его грезы разбиты былые...
Так нежна и прекрасна она!
Не мираж ли, о боги святые!?
Иль ослеп он от солнца огня?
Мир как будто вокруг него замер.
Звездной волей одной рождена,
(Ненасытными смотрит глазами)
Быть могла неземная краса!

«О, Творец, сколько сил ты потратил,
Создавая столь дивный цветок!
Ты презрел, видно, строгость всех правил,
Совершив вдохновения глоток.
Всю безбрежность, загадочность мира,
Солнца свет, робкий вздох ветерка
Отнял ты для нее, сделав сирым
Жизнь иную вокруг. Велика
Была жажда в тебе совершенства,
Когда лик этот нежный ваял.
И мечту воплощая, блаженство
Безграничной любви испытал!»

Словно ласточек крылья вспорхнувших,
Брови взор очертили живой.
На нее смотрит он, задохнувшись,
Ослеплен лучезарной красой.
Легкий, розовый рдеет румянец,
В молоке утонув юных щек.
Пухлых губ ее алый багрянец.
Мог создать это чудо лишь бог!
Нервный трепет ноздрей утонченных,
Будто дрожь лепестка на ветру.
На всеобщий восторг обреченных
Глаз бездонных он видит игру.
На прозрачном виске жилка бьется,
В буйстве черных теряясь волос.
Шелк струится как будто и льется,
Заплетен в бремя тяжкое кос.
Черт изящество, прелесть овала
Обрамляя, спускается прядь,
Скрыть от взоров ревниво пытаясь
То, что создано было сиять.
Тень ресниц бархатистых густая,
Словно веер стремительных стрел,
Невесомой волною взлетает.
Как же взгляд ее пристальный смел!
Самый дивный рассвет не сравнится
С красотой первозданной, святой.
Сердце шалое бьет и теснится
С сумасшедшей в груди частотой!

Взор отнять от нее не посмел бы,
Взял в дрожащие руки домбру.
Восхищенное сердце запело,
Ту призывную слыша игру:
- О Жибек… вы… сказать как не знаю…
Я давно не терялся вот так...
Своих слов сам, поверьте, пугаюсь…
От восторга немеют уста...
Не боюсь почему-то признаться,
Что впервой видеть мне волшебство.
Только Бог, верю я, мог вмешаться,
Сотворив красоты торжество!
Этот мир, встречу мне даровавший,
Видя вас, я сильней полюбил.
Не поспорит с сиянием вашим
Свет бессчетных на небе светил!
Я не ведал, что взору предстанет
Совершенство божественных рук,
Благодать изваявших, что ранит
Сердце, в нем поселяя недуг.
Кто я есть в этом мире подлунном
Позабыл, как взглянул лишь на вас.
Даже щепкой плывя в море бурном,
Не отвел бы восторженных глаз!

Кулачки свои сжала невольно,
Дрожь в руках уняла кое-как.
Вопреки стуку сердца глухому,
Отвечает ему она так:
- Речи ваши такие чуднЫе,
Но скажу все ж в ответ, не тая,
Объяснялись иначе другие.
Волновала ль их участь моя?
Женихов я в последнее время
Отвергала настырных не раз.
Никому среди них не поверив,
И сегодня дала бы отказ.
С меня в доме пылинки сдувают,
Среди братьев росла я одна.
Баловницей судьбы называют.
Ханшайым есть ли в этом вина?
Мой народ - перед ним я в ответе,
Пуще глаз он Жибек бережет.
Для меня самый лучший на свете,
Шаг беспечный он мой не поймет.

Пальцы вновь по домбре пробежали
И от счастья лучатся глаза:
-Вы навек мое сердце украли.
Не могу это вам не сказать.
Неземное увидев сияние
Изумительных, бархатных глаз,
Я подумал себе в оправдание -
Драгоценнейший даже алмаз
Должен быть в надлежащей оправе,
В тождестве зарождается лад.
Вам напомнить об этом я вправе,
Не сердитесь, коль в чем виноват.

Опрометчивость юности дерзкой,
Вмиг слетела улыбка с лица.
Столь обиды, надменности женской
В ней проснулось от слов наглеца.
Бледность скрыла румяные щеки
И в душе зародился протест.
Непристойные мнятся намеки.
Уязвленной гордыни то всплеск.

- Высоко ж о себе возомнили...
Смели как говорить так со мной?
Соловьем предо мною излились,
Вижу, очень довольны собой.
Забываться, поверьте, не стоит,
Перед вами правителя дочь.
Вы себя возомнили героем?
Я спешу и мне некогда. Прочь! -

Взор наполнен холодной досадой,
Не колеблясь завесою хлоп.
Нет с обидой болезненной сладу,
Сердце сжалось в невольный комок:
- Перекати-поле, болтун и бродяга,
Однолошадник*(73), наглец, нестерпим.
Прыть откуда и к дерзости тяга,
На язык вольный простолюдин?
В бестолковой когда перепалке
Избежать не удастся войны,
Поднесу сей же час, мне не жалко,
Из нежнейшего шелка штаны.
Со сноровкой, потехи достойной,
От души намотаю тебе,
Безо всяких сомнений, спокойно,
На макушку по чести сальде*(74)! –

По команде повозка рванула,
Кокжорга потянулся ей вслед.
За живое задев, хохотнула,
Следом едкий послышался смех.
Беспощадно царапнуло сердце!
Замолчала мгновенно домбра.
Наклонившись к завесе у дверцы,
Павшим голосом, сухо сказал:
- Кто вы есть, хорошо мне известно.
Именит, уж поверьте, и я.
Не скиталец какой-то безвестный.
И ко мне благосклонна судьба.
Безо всякой причины бродягой
Обозвали зачем-то меня?
В том, что в вас к легкомыслию тяга,
Не моя, знаем оба, вина.
Ваша дерзость меня не обманет,
Баловницы беспечной кураж.
Хоть словами я вашими ранен,
Даже слушать не стану отказ!
Дар судьбы, если надо, способен
Справедливо, как есть, оценить.
Пусть калым (см.13)назначают особый,
Я согласен без слов заплатить!

Натянув возмущенно поводья,
Он могучего вздыбил коня.
Развернувшись, глядит исподлобья,
Подъезжает к нему Каршыга.

- Ханшайым своенравна, не внове,
Видно ей так нелепо дерзить.
Вам теперь я даю свое слово,
Что гордячке женою мне быть!
В показных равнодушии, спеси
Ей все это пока невдомёк.
Я однако спокоен и весел
И даю себе верный зарок!
Решено, однозначно! Поеду
Вслед за вами, почтенный ага*(см.68).
За невесту калым напоследок
Прикупить я хотел бы сполна.
Труд мой хан, полагаю, оценит,
Триста лучших куплю жеребцов.
Благородных исполнен стремлений,
Перед ним появиться готов!
И тогда говорить не посмеют,
Что приехал безвестный босяк.
Верю я, хан-отец порадеет
Нам отпраздновать бата аяк*(75).

По аулам богатым три сотни
Подобрали отборных коней.
Перед ханом предстать – вот забота.
Где-то рядом он, мчатся быстрей.
От копыт оглушительный грохот,
Охватила округу всю дрожь.
Толеген вдаль несется галопом.
Как он смел и собою пригож!

Что-то там впереди промелькнуло,
Преградил им дорогу отряд.
Расспросил Каршыга жасаулов*(76):
- Далеко ли джигиты спешат?

- Хан велел, не взирая на лица,
Вас немедля к нему привести.
Вынуждая отца рассердиться,
Ему кто-то успел донести.
«Как посмели, - сказал повелитель, -
Юный странник и наш Каршыга
Кыз Жибек досаждать? Приведите!
Ветра вольного прытче молва.
Самовольно, без ведома хана,
Тайно сватать отцовскую дочь?
Чужаку так вести себя странно.
Не настала пока еще ночь,
Моей воле перечить не смея,
Оба явятся пусть предо мной.
Что же это акын наш затеял?
Лишь узнав, обрету я покой.
За нахрап и бесстыдную дерзость
По заслугам двоих накажу.
Коль виновен акын, за неверность, -
Оземь жезлом,
                - Не пощажу»!

- По пути с вами нам, жасаулы*(см.76).
Повелителя нам ли гневить?
Беспричинно бы разве дерзнули?
Мы руки ее едем просить.

Прибыл кош на жайлау* (124), ставят юрты,
Все вверх дном, шум стоит до небес.
Гонят скот пастухи гурт за гуртом.
Тишины нет, спокойствия здесь.
На откосе холма был для хана
В каменистой скале выбит трон.
Белоснежной кошмой*(77), шелком тканым
И периною выстелен он.
Свысока суету озирая,
Жезл он властною держит рукой.
Там внизу очаги разжигают,
Сизый дым вперемешку с золой.
Напряжен Сырлыбай, он во гневе,
Беки мудрые рядом стоят.
Аксакалы с ним рядом присели,
Прячут взор и угрюмо молчат.

Сердце бьется в груди учащенно.
Вот мечты его дерзкой цена!
Каршыга Толегену смущенно
Подсказал у подножья холма:
- Хоть поверенный я Сырлыбаю,
Вряд ли сможет меня он простить.
Ты чужой, потому уступаю,
Легче будет тебе говорить.
Будь смелее пред ним, только этим
Стать сумеешь джигит ему люб.
Откровенность твою он отметит,
Но в ответах не будь слишком скуп.
Сырлыбай справедлив, неподкупен,
Своих подданных видит насквозь.
Лучше, если вот так мы поступим:
Вместе глупо идти, лучше врозь.

Перед ханом с невольным смятением
Толеген клонит голову вниз:
- «Выражаю свое вам почтение!» -
С губ внезапно слова сорвались,
- Мой нижайший поклон аксакалам,
Ряд степенный ваш чту глубоко.
Встреча с вами, признаюсь, пугала,
Оттого говорить нелегко.
Я надеюсь, за это вторжение
Не суровый назначите суд?
Что явился к вам без приглашения.
Толегеном меня все зовут.

Гладит бороду неторопливо
Самый старый, седой аксакал.
Мудрый взгляд. Смотрит весело, живо,
А затем добродушно сказал:
- Вижу я, что отцом ты лелеем,
Незнакомый и храбрый джигит.
Долгий путь одолел, будь смелее,
Да и конь твой усталый дрожит.
Весть достигла и нашего слуха,
Караван прибыл в земли шекты.
О тебе говорит вся округа.
Значит это, сынок, будешь ты?

- Аксакал, ваша правда мудрейший! –
Вновь отвесил поклон Толеген.
Ханской свите, совету старейшин,
Поклонился с почтением всем.

Из-под опуши шапки собольей
Искры мечет пронзительный взгляд.
Хан сидит, жезл держа, на престоле,
Его помыслы трудно понять.   
Даровало ему Небо силу,
Чтоб возвысил свой род на века.
С двух сторон от престола клубились
Два обрядовых, жарких костра.
Очищает от нечисти, скверны,
Небесами огонь освящен*(79).
Хан народу, земле служит верно,
Край безбрежный ему подчинен.
Золотой крепко держит он пояс*(80),
Слово каждое веско его.
Взор величия полон, покоя,
Но пронзает насквозь, глубоко.


- Так откуда, сын мой, будешь родом?
Многотрудный далек ли твой путь?
С миром прибыл сюда иль с походом?
Расскажи своей цели нам суть.
Кто ты есть, мы узнать бы хотели,
Чей же будешь достойнейший сын?
И на том, я надеюсь, мы дело
Миром наше с тобой завершим.

- Одолел путь далекий и трудный,
Чтоб сегодня пасть к вашим ногам.
Не скиталец, не странник я блудный,
Не сочтите меня за врага.
О себе и откуда я родом,
Вам охотно, таксЫр*(см.78), расскажу.
А чему я обязан  приходом,
Без утайки, как есть, изложу.

Где с блаженною усталью споря,
Солнце сходит в чертоги свои,
У бескрайнего Белого моря
Вольно бродят в степи табуны.
Как пойдут травы буйные вскоре,
И деревья накроет листва,
Пастухи будут к Черному морю
Табуны отгонять и стада.
Между Белым и Черным морями,
По бескрайней ковыльной степи
Род немалый кочует веками,
Именуют нас жагалбайлЫ*(8).
В том краю мудрый бай обитает
Под защитой счастливой звезды.
Он народом своим почитаем
И не знает ни бед, ни нужды.
Базарбаем отец мой зовется,
Его имя у всех на устах.
Он известен и вам, мне сдается,
Вот и все вроде в общих словах…
О Жибек мне услышать нежданно
Довелось только этой весной.
С той поры по сей день, непрестанно
Думать мог я о ней лишь одной.
Для меня это честь! На коленях
Руки дочери вашей прошу!
Ждал с тревогою это мгновенье,
Потому-то и еле дышу...

Хан на юношу смотрит бесстрастно,
Не дрогнет мускул на мудром лице.
Ему искренность видится ясно
В Базарбая подросшем птенце.

- ...Род ваш знатный неплохо здесь знают,
Твой отец за глаза нам знаком.
Зачастую о том сообщают,
Что несметно богат, знатен он.
Был бы рад я тебя хоть сегодня
Без раздумий назвать женихом.
Твой отец человек благородный,
Породнился бы. Но дело в том,
Тень безмолвно угрюмая бродит,
Сея распри и зло, где-то рядом.
Отравляя по капле народу
Души гибельным зельем и ядом.
К нам, к шекты*(см.25) твои предки питали
Недоверие, вражду много лет.
Ворох прежних обид завещали,
Уж давно затерялся их след.
С моим родом теперь породниться
У тебя есть желание, джигит?
Нам с тобой по плечу ли решиться
Нелады давних лет погасить?
Что мне с этим поделать? Не знаю...
Изложи свой подход, не тая.
В дом достойно войти к Базарбаю
Разве сможет с тобой дочь моя?

- Вас, таксыр* (см.78), хорошо понимаю.
Но сумею отца убедить.
Довелось что  узнать, обещаю,
Возвратившись домой, сообщить.
Расскажу я ему, что настало
Время споры родов прекращать.
Сообща степь родную пристало
Нам от недругов наших спасать.
В тягость распри былые и вправду.
Все ищу, не найду я ответ.
Ширь земная дана нам в награду,
От раздоров один только вред.
Навсегда позабыть бы все розни.
Что же дали века нам вражды?
То, что ненависть сеет и козни,
Мысли злобные сердцу чужды.
В ярых битвах политая кровью,
Нам от предков досталась земля.
Воля вышняя это раздолье
Необъятное нам сберегла.
И об этом задуматься стоит,
У народа едина стезя.
И язык есть один, и устои,
Мира жаждут все наши рода.
Набирался я смелости долго,
Нелегко о Жибек говорить.
Я прошу не судить меня строго
И два рода навек породнить!

Из-под опуши шапки высокой
Полный мудрой пытливости взор.
Сердце хана приемлет глубОко
Слов джигита горячий задор.
Даровало ему Небо силу,
Чтоб возвысил свой род на века.
Базарбая наследник... Пронзили
Ему сердце благие слова.

- Все имеет начало под Небом,
Все имеет под Небом конец.
На земле у всего своя мера,
Но слова твои – миру венец.
Мы не ведаем розни причину,
Это – тайна далеких времён.
Если споры однажды нас мИнут,
Скажут люди – ты Небом рожден!
Всех похвал оказался достойным
Верный сын рода жагалбайлы.
До чего же мудры и пристойны
Благородные речи твои!
Пусть услышат все, люди и свита,
Волю вам я свою объявлю,
Заслужившему почесть джигиту
Повелением дочь отдаю!

Хоть в толпе зароптали открыто,
Кто затеять посмел бы здесь спор?
Хан, вернув снова взгляд на джигита,
Продолжает с ним свой разговор:
- Донесли мне гонцы с беспокойством,
Дочь мою ты успел оценить.
Что иное помимо знакомства
В сердце встреча смогла заронить.
И о том мне уже сообщили,
Что пригнал к нам три сотни коней.
Это будет калымом, решили,
Надлежащею платой твоей.
Средь шекты назовут тебя зятем,
Дочь моя, знать, тебе суждена.
Ты, как сын, стал мне близок, понятен.
От души буду рад дать бата*(см.43)!

Счастье юношу тут же объяло,
Преклонил перед ханом главу.
Милосердное Небо прияло
Его жаркого сердца мольбу.
Хан согласно степному адату*(см.99)
Огласил принародно бата*.
Распахнули джигиту объятия
Вожделенного счастья врата!

- Чтобы делом скрепить нашу волю,
ЖагалбайлЫ и шектЫ породнить,
Позабудем обиды, тем боле,
Я хочу тебя благословить.
Ваш союз, мои дети, законный,
Рознь родов вам дано завершить.
Как один, все мы Небу покорны,
Лишь Творцу наши судьбы вершить.
Ты жених, так велит нам обычай,
Сыном в будущем станешь моим.
Вижу тек*(81) в благородном обличии,
Будешь, зять мой, народом любим.
Здесь не только отцовская воля,
Дочь не просто тебе отдаю.
Пусть кругом все услышать изволят,
Знать стремление народа даю.
Нерушимою волей два рода
Воедино навеки сплоти.
Будь защитником стойким народу,
Во славе мудрость, мой сын, обрети.
Не напрасными будут надежды,
Для Жибек верным спутником будь.
Вам желаю согласия прежде,
Полон счастья ваш был чтобы путь!
Аруаки*(см.1) пускай взором свыше
Молодых наших впредь берегут.
Шанырак*(см.41) свой поднимут повыше
И семейный очаг разожгут.
А теперь Каршыга, мой провидец,
Пусть поближе ко мне подойдет.
Не таю на него я обиду,
До аулов он весть донесет.
Много лет служит верно и, кстати,
Ханшайым нашей ровню нашел.
Сердцем знаю, что вовсе не зятя,
Мне прекрасного сына привел!

Похвалою нежданной смущённый,
В ноги хану упал Каршыга.
Рад акын, что отныне прощённый,
Его совесть пред ханом чиста.
Видит он, что правитель доволен
Благородным таким женихом.
С ханом юношу он познакомил,
Чем и был чрезвычайно польщен.

С коновязи сняв в спешке поводья,
Мчится с верною свитой в аул.
Через холм, через реку, низовье
Во мгновение ока махнул.
Весть стрелой разлетается всюду,
Чутко ловит ее млад и стар.
Всполошились, стекаются люди,
Чтоб услышать счастливый хабар*(82).
Объясняя причину визита,
Каршыга руку кверху вознес.
Что Жибек отдает хан джигиту,
Долгожданную новость принёс:
Сообщаю согласно указу,
Что у нас будет свадебный той*(84).
Эх, поспорит неслыханный праздник
С Кыз Жибек несравненной красой!
На кокпар*(149) и айтыс*(134) созываем,
Угощение, скачки с байгой*(150).
Сколько будет гостей, не считаем.
Постоит разве хан за ценой?

На высоком холме изумрудном,
У Жайык*(см.24) полноводной реки
Разбивает жених в месте людном
Голубые, как небо, шатры.
День и ночь раздается веселье,
Здесь гуляет одна молодежь.
Звук домбры зазвенел над кочевьем,
Не захочешь, а все ж запоешь.

Сорок женщин у юрты собрались,
Неустанно Жибек стерегут.
И куда же невеста девалась?
Морщат лоб и никак не поймут.
Одного они только желают,
Кыз Жибек жениху показать.
Все не прочь они также немалый
За смотрины с него выкуп взять.

У Жибек есть отважных шесть братьев,
Шесть прекрасных, любимых женге*(85).
Шесть отАу*(86) прячут девушку. Знать бы…
Кружат стайкою: «Где ж она, где»?
Но родные Жибек глухи, немы
И не станут ее выдавать:
«Понапрасну теряете время,
Вам денге*(87) ни одной не видать».

Слишком долго, три дня и три ночи,
Сна не зная, невесту пасли.
Неусыпны однако же очи,
Стражи зорко ее стерегли.
Не бывает любой труд напрасным,
Оценил их старания жених.
И в ладони вложил всем причастным
По десятку монет золотых.

Журт*(см.72) вокруг в ожидании чуда
Лишь об этом твердит торжестве.
Но ведь люди на то они люди,
Рады новости этой не все.
Собрались тесным кругом джигиты,
На подбор все аргЫны*(88), шектЫ*(см.25).
Шестьдесят их, угрюмых, сердитых,
Что мечтают Жибек увести.

- Неужели пришельцу так просто,
Без суда мы Жибек отдадим?
Мы хозяева здесь, а не гости,
Не уступим невесту другим.
Не секрет, что красавицу нашу
Каждый мог бы из нас в жены взять.
Пусть чужак себе этот втемяшит.
Ты, вот он или я чем не зять?

- Может быть в темноте, в тайном месте
Жениха нам слегка припугнуть?
Позабудет от страха невесту
И в обратный отправится путь.
Не узнает никто, не осудит,
А Жибек, к счастью, будет одна.
И пусть жребий суровый рассудит,
Суждена кому богом она.

- Нет, джигиты, жених-то бездельник,
До гулянок и празднеств охоч.
Слышал сам, как в шатре его пели,
Веселятся они день и ночь.
Нелегко будет дело устроить,
Средь пирушки его подстеречь.
Срок настанет, тем временем стоит
Подождать и на дно всем залечь.

- Не пойдет, – возразил им внезапно
Самый старший из них Бекежан.
- Он непрост, да к тому же и знатный.
Это выбор самой Жибекжан. -
Пятерней заскорузлой погладил
С тяжким вздохом кошачьи усы,
- С этим выскочкой иначе сладим, -
Глаз сощурен у хитрой лисы,
- Пока жив он, все будет напрасным,
Кыз Жибек не достанется нам.
Промедление слишком опасно…
Я его разорву пополам!
Мы готовиться будем заранее.
Как останется с нею вдвоем,
Хватит лишь небольшого старания,
Погубить его быстро, тайком.
Если мы поспешим, то успеем,
Но придется немного рискнуть.
Хладнокровно исполним затею,
Только пусть все в округе уснут.

Прежде хану служил, был отважен,
Бекежан даже слыл храбрецом.
Злые козни и замыслы вражьи
Многократно расстраивал он.
Без огня не бывает и дыма.
Говорили не раз и не два,
Грабежом, барымтой*(см.52) одержимый
Бекежан промышлял без стыда.
Не осталось следа от героя,
Честь батыра и вовсе чужда.
Не давая соседям покоя,
Тем утроил в загоне стада.
Приучился он к жизни беспечной
Безо всяких хлопот и труда.
Был со многими в ссоре, конечно,
Для людей его имя – беда.

«Пока жив и дышу я на свете,
Не посмеет никто Кыз Жибек
В жены взять. Не позволю им это.
Не бывать тому, знайте, вовек».
День и ночь сердце ревность терзает,
Часто думал о ней Бекежан.
Никому уступить не желает
Ту, кого он зовет Жибекжан.
А в джигитах, с кем строил засады,
Он соперников знать не желал.
И любого мечты своей ради
В гневе лютом бы вмиг растерзал.

Мимоходом услышал бездомный
Тайный заговор ночью глухой.
Шел не зря он тропинкою темной,
Рад, барыш ему светит большой.
Затаив в сердце радость наживы,
Толегена в шатре посетил.
О коварных задумках сметливый
По горячим следам упредил.
Как и думал бродяга, известьем
Толеген не на шутку смущен.
Доноситель был тут же, на месте
Ценной платой за то награжден.

В чем же умыслов этих причина?
Толеген спешно ищет ответ.
От других втайне, вместе с акыном
С глазу на глаз он держит совет:
- Враг затеял коварные козни,
Позабыв обо всяком стыде.
Он опасен, пока не распознан.
Подскажите, как быть, Каршеке*(см.53)?
Может ходит он где-то под видом
Друга, так, чтоб никто не узнал?
Нанести мог кому я обиду
И Жибек у кого отобрал?


- Так, так, так… надо действовать быстро.
Их подвох обойдем стороной.
Стало ясно, тут дело нечисто,
Что есть духу скачи вслед за мной.
До поры в Ак Орду*(см.49), к сожалению,
Как жених, ты не должен быть вхож.
Без причины твое появление
Для народа шекты – в сердце нож.
Но, когда в спину дышит опасность,
В нужном месте ее избежим.
Всем известно, что ты непричастен,
Потому и не будешь судим.

Нет решения, видно, иного,
Каршыга лишь рукою махнул.
На глазах у народа честнОго
Жениха за собой ввел в аул.
Белоснежным киизом*(90) покрыта,
Восьмикрылая*(89) юрта стоит.
Ханзады* (см.69) двери настежь открыты,
Туырлык* (140) взор под солнцем слепит.

Из-за полога, видно, расстроен,
Вышел брат Кыз Жибек - Жиренбай.
Поклонился акын ему в пояс:
"Не суди строго, гостя встречай".
Приобняв Толегена за плечи,
Зятя с честью на тор*(см.54) пригласил.
Шайки умысел с тайным злоречьем
Ханзаду* (см.69) глубоко возмутил.
Дастархан*(см.57) перед гостем обильный,
И хозяева очень щедры.
Здесь уловки злодеев бессильны,
Звуки нежные льются домбры.
Каршыга прерывает беседу,
Много дел впереди у него.
Он напомнить успел напоследок,
Что готовит для всех торжество.

- Как умел, бауырЫм*(91), постарался
От души всей тебе послужить.
Рад, что именно здесь догадался
От врагов вероломных укрыть.
Наслаждайся радушием хозяев,
Счастье ваше с Жибек впереди.
Ждут заботы, об этом ты знаешь,
Потому, друг, меня отпусти.

- Милосердие ваше безмерно,
Всей душой благодарен, ага*(см.68).
За порогом, от сердца, поверьте,
Ждут вас три благородных коня.
Пусть они будут малой наградой
За участие и доброту.
Для меня другом быть вам - отрада,
Дружбой нашей горжусь, дорожу!

- Уважаем и чтим я здесь всеми,
Людям люб лишь правдивый акын*(см.50).
Ты мне стал за последнее время
Брат родной или, может быть, сын.
Я служил не для личной наживы,
Твою честность всем сердцем любя.
Не хочу, чтоб ты дружбы порывы
Оценил в три вот этих коня.

- Удалось и немало нам с вами
Беспокойства, тревог пережить.
Как, скажите, с пустыми руками
Вас посмею теперь отпустить?
О корысти забудьте, вдобавок
И меня я просил бы понять.
Вы должны мой сердечный подарок
Не иначе, как в дружбу принять.
Я слегка перед вами в смущении,
Но не стану впустую хитрить.
И еще об одном одолжении
Напоследок решил попросить.
Радость мне никогда не доставит
Солнца в небе лучистого свет,
Пока взору усладой не станет
Лучезарной красою Жибек.
Дерзость просьбы своей понимаю
И прошу вас за это простить.
Не могли бы вы в дом Жиренбая
Ханшайым для меня пригласить?
Всё отдал бы за это свидание,
Истомился за дни эти я.
И невинному сердца желанию
Только вы беспристрастный судья.

С благосклонной улыбкою слушал
Толегена акын Каршыга.
И, внимая ему простодушно,
На каурого сел скакуна.
К близлежащему месту поездка
Каршыге до Жибек предстоит.
Лишь в полете стрелы, в пышном блеске
Ак Орда*(см.49) Сырлыбая стоит!

Заявившись, тотчас от порога,
С глазу на глаз сказал он Жибек:
- Не суди Каршыгу, дочка, строго,
Другом быть суждено мне навек.
Передать лично дал обещание
От женгЕ*(см.85) твоей младшей привет.
У себя тебя видеть желание
Брат с женой изъявили. Ответь.

- Как, скажите, могу вам поверить
После всех происшествий, ага?
Сплошь из вздора и сущих нелепиц
Из уст ваших я слышу слова.
Что не может женге моя, знаю,
Не стесняясь, акына заслать.
Ведь я брату с женой не чужая.
Если в гости решили зазвать,
Проторённой дорожкой, ей-богу,
Она в юрту ко мне прибежит
И сама, не таясь, от порога
О желании своем известит.
Утомили меня эти слухи,
Что поднес вам джигит двух гнедых.
Это что: хвастовство, показуха?
Говорят, взяли в дар трех иных?
Не хотелось бы думать превратно,
Славой вашей округа полна.
Неужели удастся в обратном
Убедить вам сегодня меня?

- На молву обижаться негоже.
Меня, дочка, не стоит корить.
Ты укором язвительным можешь
Только сердцу легко досадить.
Не считай мой поступок наживой.
Кони – дружбы незыблемой дар.
Чьи уста этот вздорный и лживый
Донесли тебе, светик, хабар?
Нет и тени корысти в помине,
А джигит благороден, умён.
Так уйми же девичью гордыню,
Он в тебя беззаветно влюблен!

Взор печальный так близко увидев,
Вся готова сгореть от стыда.
Нет в глазах его добрых обиды,
Нет и лжи потаенной следа.

- В целом мире мудрей вас акына
Мой отец не сумел бы найти.
Плохо думать о вас нет причины,
Знаю, вы не могли подвести.
Я бываю несносна порою,
Уж простите за это меня.
Слово дам и тем вас успокою,
Что приду к Толегену сама.

Каршыгу проводила учтиво,
Чтоб загладить недавний упрёк.
От волнения сердце стеснило
И во взоре живой огонёк.
Губы девичьи шепчут беззвучно:
«В самом деле в меня он влюблен!
Не похож на других, кто столь скучно
Своей прихотью лишь ослеплен».

Все иные дела позабыты,
Собралась на свидание Жибек.
Серебром, жемчугами расшитый,
Весь в узорах надела бешпент*(92).
Сундучок расписной приоткрыла,
Опрокинув его на ковер.
Перед выбором сложным застыла,
Кольца, серьги, подвески - простор
Для девичьих причуд и капризов,
Надевает на руку браслет.
В бронзе зеркало к лику приблизив,
Серьги в уши торопится вдеть.
Ай-сырга* (181) – серьги-лунницы с зернью,
С вырезною звездою внутри,
Засверкали на ней – загляденье,
Краше утренней нежной зари!
Россыпь жемчуга лоб обрамляет,
Шапки девичьей легкой кайма.
Белых перьев султан* (182) осеняет
Пышным веером верх такиЯ* (183).
До коленей коса ниспадает,
Золотые шашбау*(93) в волосах.
Складки пышной волной обрамляют
Рукава, и подол в кружевах.
Как каменья алмазные, боже,
В башмачках ее алых горят!
Что на лань своей статью похожа
Кыз Жибек, все кругом говорят.
Брови вскользь, лишь слегка подсурьмила,
Нет изъяна в ней, знает сама.
Трепет скрыть и волнение не в силах,
Вылетает стремглав из шатра.
Вот и сбылись заветные грезы…
По извилистой тропке бежит.
Вся воздушна, легка, грациозна,
Невесомо, как птица парит.
Стихнет сердце, а то вдруг подскочит,
Разбирает красавицу страх.
Белоснежный расшитый платочек
Скомкан в маленьких, нежных руках.
К Толегену в шатер еле слышно,
Не дыша и робея, вошла.
Их двоих ослепительной вспышкой
Окатила любви вдруг волна.
Вся дрожит, словно лист, с толку сбита,
Под собою не чует и ног.
Лишь коснулась доселе небритых,
Непослушно пылающих щек.
На мгновение кажется замер
Целый мир, смолкли звуки вокруг.
Лишь сердец раздается рывками
В благодатной тиши перестук.

Пляшут искры в ликующем взоре,
Красотой неземной восхищен.
Как велик этот мир, чудотворен!
Бесконечно в Жибек он влюблен.
Ей на ушко шепнул для начала,
И был это всего лишь попрёк.
Безмятежно Жибек рассмеялась,
Как звенящий в горах ручеёк.

- Не забыл, натянуть угрожала
На меня из атласа штаны.
Обещания ты не сдержала.
Или мне они слишком тесны?
Может быть, ты уже предлагала
Их другому кому подарить?
Но тогда для чего же стращала?
Или просто хотела позлить?

- Ах, джигит, ты меня удивляешь.
Как твоя щепетильна душа!
Догадаться не трудно, сам знаешь,
Тем сальде*(см.74) я грозила шутя.
Неожиданным было смущение,
Что хотелось его мне прикрыть.
Вот и всё, не имеют значения
Те слова   и их надо забыть…

Ночь настала, далекие звезды
Неусыпно глядят в шанырак*(см.41).
Друг для друга их бог, видно, создал,
Все расстаться не могут никак.
Сквозь невнятно-восторженный шепот
Ее звонкий, доверчивый смех.
Ему негою сердце растопит
Чувства нежного светлый напев.

               
         * * *

АлкиссА!

О, шальное, безбрежное счастье!
Как же быстро проносятся дни.
Мир, казалось, распахнут был настежь,
И живут в нем вдвоем лишь они.
Солнце ласково с неба взирает
На влюбленных и только на них.
Белопенные волны кидает
В ноги к ним озорной Ак Жайык.
Лебедей гордый клич полон страсти,
Вдохновенно зовет в небеса!
Сердца два над собою не властны,
Искрометно сияют глаза!
Словно птицы летят в поле кони,
И огонь в пылком сердце горит.
Толеген, опьяненный погоней,
За любимою следом спешит.
Жараткан*(94), нет у степи начала,
Твоей волею нет ей конца!
Сердце, дрогнув в груди, обмирало
От деяний прекрасных Творца.
Вдруг копыт исчезает звук дробный,
Степь поплыла, сознание кружа.
Словно крылья в полете свободном,
Ввысь взмывая, уносят туда,
Где, сливаясь вдали воедино,
Вместе сходятся небо, земля!
Счастья вьётся узор паутиной,
Бесконечную радость суля...



                *        *        *

Все три месяца светлых уносит
Время вдаль быстрокрылой стрелой.
Незаметно подкралась и осень,
Ехать время джигиту домой.
Ожидает он встречи с родными,
Чтобы их обо всем известить.
Пред отцом, пред очами святыми
Должен пасть и бата* (см.43) получить.
К дальней трудной дороге нукерам
Повелел подготовить коней.
Утешает Жибек, просит с верой
Ждать спокойно счастливых вестей.
Угнетает невесту разлука,
Не желает его отпускать.
Но законы строгИ... Что за мука?
Остается Жибек только ждать.

Так ужель ее счастье покинет?
Вновь укрылась в девичьем шатре.
Вдруг зловещую ночью картину
В беспокойном увидела сне.
Просыпается в страхе и, слезы
Неутешные льют по щеке.
Силясь гнать прочь дремоту и грезы,
Вихрем мчится к любимой женге*(см.85).

- Ах, женге, я встревожена знаком,
Снился страшный мне только что сон.
Будто мир ужасающим мраком
И большою бедой окружен.
Конь стоит в темноте у порога,
Я узнала его – Кокжорга.
И на нем, вижу, веришь, ей-богу,
Лишь седло, только нет седока.
Шам*(95) в дрожащих руках моих медный,
В нем трепещет скупой огонёк.
Ветер вдруг налетел несусветный,
Словно море в грозу, мир поблёк.
Слился с мраком ночным черный беркут*(96),
Он стрелой роковой мчится вниз.
И на небе стальном звезды меркнут,
Леденит кровь чудовищный свист.
В непроглядном тумане глубоком
Страх, признаюсь я, неодолим.
Бренным прахом откуда-то сокол
Пал к ногам, содрогаясь, моим.
Сердцем ведаю, сон этот вещий.
Рассказала его, не тая.
Он несчастья предвестник зловещий,
Снится конь если без седока.
Опасаюсь ужасной потери.
Ты беги к нему, тотчас, женге,
Пока тлеет огонь робкой веры
В безотрадном моем очаге.
Подскажи ему, что он не должен,
Если любит меня, уезжать.
Только так уберечь его сможем.
Ему надо мой сон рассказать.
Что дорога полна будет терний,
Обещает одну лишь беду.
Он напасти в пути себя ввергнет,
Я ж невзгоды и слезы найду.
Ты же знаешь, женге, что повсюду
Не устанут о том вопрошать,
Чья невеста я буду, откуда
Род ведет свой ваш будущий зять?
О родных своих, хоть это важно,
Не сказал он почти ничего.
Что отвечу я, если однажды
Зададут мне вопрос про него?
Мне придется, в тоске изнывая,
Месяцами унылыми ждать,
Ото всех страх и слезы скрывая.
Не забудь и об этом сказать.

- Ну зачем же ты так, айналАйын?
Помолчи и тревоги уйми.
Напророчишь несчастье случаем,
О худом больше, слышишь, ни-ни. -
Заключила золовку в объятия,
Толковать сон страшится вдвойне.
Ей не сладить с тоской неприятной,
С беспокойством в ночной тишине.
Тайно вытерла жгучие слезы,
В горле встал непосильный комок:
- Молю Бога, от скрытой угрозы,
От беды чтоб его уберёг.
Ждать осталось тебе лишь немного,
Обойдут пусть невзгоды двоих.
Не пускай в свои мысли дурного,
Вашей встречи наступит вновь миг.

В небе звезды поблекли устало,
Полог юрты слегка приоткрыт.
Ночь уходит, еще не светало,
К Толегену женге в страхе мчит:

- От Бикеш*(97) принесла тебе вести.
Нас послушай, о, зять дорогой!
Просьбе нашей и повод есть веский,
Не гнушайся же слезной мольбой!
Суждено было вышнею силой
Стать Бикеш тебе верной женой.
Об одном она очень просила,
Отменить путь-дорогу домой.
Потому как охвачена страхом
И тревожит ее тяжкий сон.
Будто мир ужасающим мраком
И большою бедой окружен.
Конь пришел твой, стоит у порога,
Опознала его – Кокжорга.
Тут же в сердце вселилась тревога:
Есть седло, нет на нем седока.
В темноте непроглядной и знобкой
Льются слезы по бледным щекам.
Бездыханно Бикеш верный сокол
Пал к ее, содрогаясь, ногам.

- Расседлать нам коней невозможно,
Снился ей лишь обманчивый сон.
О женгей*(98), страхи девичьи ложны.
Разве стоит тревог ваших он?
Дни летят бесконечным потоком,
Впереди ждут родные края.
Предстоит ехать долго, далёко,
Сына ждет мать, тревогу тая.
И отец постарел, мною чтимый,
Он мне даст на удачу батА*(см.43).
Как вернусь, со своею любимой
Не расстанусь я впредь никогда.
Ждать осталось немного, успею,
Завершится однажды зима.
Вместе с солнцем и звонкой капелью
Вслед за нею придет и весна.
Я вернусь, когда буйные травы
В рост пойдут по цветущей весне.
Уезжаю не ради забавы,
Тороплюсь с доброй вестью к родне.

- Твоих жаждет она утешений.
Как ей быть с тем чудовищным сном?
Не бывает подобных видений,
Все мы знаем, на месте пустом?

- Страх удел безоружных и слабых,
Поддаваться не стоит ему.
Ведь джигиту неважно, вдруг храбро
Пасть на радость лихому врагу
Иль под сенью родимого крова
Ждать покорно внезапную смерть,
Коль предписано роком суровым
Преждевременно мне умереть.
На боязнь уповать не годится
И примет больше я не боюсь.
Мне бы в путь поскорей снарядиться,
Тем скорее обратно вернусь.
Утешать вас обманом не стану,
Слово в слово Жибек передай,
Что сродни мой отец будет хану
И зовут все его Базарбай.
Знает степь вся, от края до края,
Что он очень высок, именит.
Долг сыновний идти призывает,
Пред отцом мне склониться велит.
Где-то там вдалеке ожидает
Та, чья доля в разлуке горька.
Жив ли сын, неустанно гадает,
Имя матери будет Камка.
Коль под чьей-то паду я секирой,
Кыз Жибек пусть узнает, женгей*(см.98),
Два крыла у отца в этом мире,
Вера в сердце в двоих сыновей.
Сансызбай - имя младшего брата,
Для него мое слово - закон.
Ждет, когда я приеду обратно,
Был надолго со мной разлучен.
Он, летящих гусей в небе стаи
Не устанет с тоской провожать.
Дни бегущие молча считает,
Чтобы участь мою угадать.
Ему девять исполнится вскоре,
Он, должно быть, уже возмужал.
Одиночества вкус слишком горек,
Вот и свидеться срок нам настал.
В путь далекий ушел я когда-то.
Как же рад его буду обнять!
С глазу на глаз хотел бы я брату
О любимой своей рассказать.
Обо всем говорить до рассвета
Будем с ним... Коль случится беда,
От меня пусть услышит об этом,
Нет, не будет того никогда,
Чтобы с болью, с тоской в сердце скрытном
Оставаться вдали ей одной,
Под ударом судьбы беззащитной,
Позабытою всеми вдовой.
Не вернусь коль, запомните крепко,
Сансызбай есть на свете, мой брат.
Будет верен завету он предков,
Как гласит о том древний адат*(99).
Все имеет свое продолжение.
Аменгер*(100) по закону он мой.
Кыз Жибек знать не будет лишений,
Уведет ее младший с собой.
В край шекты*(см.25) не один он прибудет,
Выйдет в путь с ним Шеге, верный друг.
В горе, в радости с нами он всюду,
Жаль, поведать о нем недосуг.
Никого не знавал я надежней,
Чем отважный акын*(см.50) и батыр.
Лучше друга найти невозможно,
Он отцу верой, правдой служил.
К ратным подвигам нас наставляя,
Пред врагом научил не робеть.
Показал, как стрелу в лук вставляют,
Как в седле научился сидеть.
Говорить о печальном с тобою
Нет нужды. Верь, женгей* (98), я вернусь.
И однажды, весенней порою,
Вновь прекрасных ладоней коснусь.
Пусть умерит на сердце тревогу,
День настанет, дождется меня.
Я вернусь этой самой дорогой,
Ведь душа моя ей лишь верна!

                *  *  *

Алкисса*(см.7)!

Поползли в небе тучи понуро,
Гонит ветер куда-то их вдаль.
В день промозглый, осенний, под утро
Толеген в дальний путь выступал.
Снаряжение грузит подмога -
Пять джигитов его удалых.
Одолеть трудно будет дорогу
Одному, без друзей верховых.
Стынет осени ранней дыхание,
Ветер свищет, пронзая насквозь.
Через темные тучи в тумане
Солнце бледное вдруг прорвалось.
Перекати-поле, извечный скиталец,
Совершая скачки и прыжки,
Вниз летит, а то кверху взлетает,
С быстрым ветром наперегонки.

Одолел путь знакомый, навстречу
Ему хлещут сплошные дожди.
Первый снег лишь осыпал им плечи,
Да и усталь теперь позади.
Толеген у родного порога,
Возвратился с трудом он домой.
Безотчетная в сердце тревога,
Стал унылым его край родной.
Тишина затаилась в зимовье,
Не слышны больше звуки домбры.
Ветра свист леденящий у взморья,
Гнутся низко к земле ковыли.
С моря тянет студеною влагой,
Серой пеной кипят буруны.
Вместе с мглистым туманом-бродягой
Ждут морозной, угрюмой зимы.

Зябко ежась в овчинных тулупах,
Выпасая в степи табуны,
По безмолвной равнине, ни звука,
Смутной тенью бредут пастухи.
От дремоты встряхнулись как будто.
Видят, шесть седоков едут в ряд.
Все устали, в пыли и не спутать,
Что к селению кони спешат.
Промелькнуло в лице узнавание.
Самый зоркий, как видно, пастух,
Глядя вдаль и с улыбкою странной
Приподнявшись в седле, молвил вслух:
- Неужели и вправду я вижу,
Базарбая сюда едет сын?
Подождем, пусть подъедет поближе.
Без невесты вернулся, один.
Отчий дом, это дело такое,
Всех нас тянет обратно, домой.
К землям предков вернулся, спокоен,
Я клянусь вам своей бородой.

А другой поспешил без задержки
К Базарбаю, чтоб взять суиншИ*(101).
По короткой дороге да в спешке
Хлещет плетью коня от души.
Из седла соскочив, пал пред баем:
- Суинши, суинши, о таксыр*(см.77)! –
И добавил, почти задыхаясь,
- В край родной возвратился батыр…

Встрепенулись, услышав известье…
Базарбай оглушен, плачет мать.
Бай вдруг крикнул надтреснуто, резко:
- Вот и повод для нас ликовать!
Это белого, к счастью, верблюда
Распоролся желудок*(102), видать.
Созывайте народ отовсюду,
Всех шубАтом*(103) велю угощать.
Наконец до Небес достучался,
Нынче будет в степи пир горой.
Пусть все знают, я сына дождался.
Толеген мой вернулся домой!

Слухом полнятся добрым зимовья,
Не гнетут их уныние, тоска.
Словно вёсны в степное раздолье
Возвратились, ушли холода.
На прибрежные скалы кидаясь,
Сладкозвучно поют буруны.
С тихим плеском затем замирают,
Слыша звуки задорной домбры.
Вихри смолкли, их свист мрачноватый
До земли не сгибает ковыль.
Тучи хмурые делись куда-то,
Солнца луч мир опять озарил.

А в аулах царит суматоха,
Как и прежде звучат радость, смех.
Мчатся вестники близко, далёко,
Созывают на той*(см.84) сразу всех.
Шум кругом, беготня и волнение,
Закипают у юрт казаны.
Едут гости, везде оживление,
Нет угрюмой в степи тишины.
Крепнет голос акына, взлетая.
Под звучание верной домбры,
К Базарбаю при всех обращаясь,
Он возносит ему похвалы.

Бай с женой принимают поклоны,
Как судьбы благодатной дары.
Ведь она к ним добра, благосклонна.
Войлок стелют цветной и ковры.
Полон взор торжества, ликования:
- Мой Шеге неуемный, дерзай!
Подзабытые вспомни сказания
И азарта веселью задай.
В песне звонкой поведай народу,
Что вернулся мой сын Толеген.
Счастье здесь, у родного порога.
Будь же мир этот благословен!

Обратив к нему лик восхищенный,
Вновь запел свою песню Шеге.
Чистым голосом ошеломленный,
Слышен шепот невнятный в толпе.
Пел акын - нет отчизны святее,
Что дороги ведут все домой.
Что земля без сынов сиротеет,
Когда едут они в край чужой.
Мудрой песне всем сердцем внимая,
Тихо плачет седая Камка.
Неотрывно на сына взирает,
И от счастья трепещет душа.

Взмах руки, всё в округе умолкло,
В тишине задает бай вопрос:
- Расскажи, пропадал где так долго?
Какие вести с дороги привез?

- О отец!
                Мир познать я желая,
Путь в исканиях долгих провел.
Одолел степь до самого края,
Пустыни, реки, леса обошел.
Мне открылись цветущие земли,
Проторённых путей не искал.
Испытания сломить не сумели,
Честь свою никогда не терял!
Я хотел, чтоб ты мною гордился,
Уважение желал обрести.
Нет, не зря на чужбину стремился,
Удалось там мне счастье найти…

- О...., от речей твоих веет отрадой,
Сын, достойный отцовских похвал.
Стал джигитом ты дельным и здравым,
В переплет, знать, не раз попадал.
Ну-ка, дайте мне в руки тростинку*(104),
Чтоб ее пополам надломить.
Станет меньше одною морщинкой,
Небу буду хвалу возносить.
Так легко ли живется за морем?
Чем чужбина отлична от нас?
Мир царит в тех краях иль раздоры,
Пусть поведает нам твой рассказ.

- Повидал те места я впервые
У ЖайЫк полноводной реки.
Знай, они вовсе нам не чужие,
Те же дети безбрежной степи.
В стороне той чудесной, далёкой,
Степи, реки, леса бороздя,
Табуны бесконечным потоком
И стада за собою ведя,               
Род известный и древний кочует,
Он не знает лишений, нужды.
Его издавна все именуют
Уважительно алтЫ шектЫ*(см.25).
Почитания, чести и славы
Эти люди достойны с лихвой.
Их судьба изобильная благом
Удостоила щедрой рукой.
Но не только удачей известны,
Их сердца дружелюбием полны.
Там все девушки – чудо, прелестны,
Как одна неземной красоты!

…Ледяною волной окатило.
- Да... – внезапно сказал бай-отец.
- Вот где, значит, тебя, сын, носило?
На места все встает, наконец.
Чем ты вздумал пред нами хвалиться?
Остуди неуместный свой пыл!
Своевольно с врагом породниться,
Не спросивши отца, сын решил?

- Не ломай мою пылкую веру,
Лучше сына попробуй понять.
Что я счастлив и счастлив без меры!
Знай, теперь Сырлыбаю я зять.
Да, хочу, чтоб и ты мне поверил,
Не желает родов он вражды.
Я не лгу тебе, не лицемерю,
Нет, как видишь, нам спорить нужды.
Ожидал твоего одобрения,
Робко в сердце надежду таил.
Я с мольбою стою на коленях,
Добрым словом чтоб благословил.

- Дикий сон я, наверное, вижу?
Не о том рассуждаешь, мой сын.
Для отца всех на свете ты ближе,
Сырлыбай же с врагом мне един.
Мы не вольны в решениях наших
И родниться с шекты нет нужды.
Знать, испил я судьбы горькой чашу,
Вот награда за все мне труды.
Если б сын мой с победой вернулся
И пригнал нам шекты табуны,
Сырлыбай предо мною согнулся б,
Не щадя своей гордой спины,
Я бы принял легко твою просьбу,
И на сердце бы так не скребло,
Когда дочь Сырлыбая привез бы,
Поперек уложив на седло.
Быть сватом мне врагу предлагаешь,
Поднести чтоб с поклоном дары?
Я за прихоть такую, сам знаешь,
Не приму столь высокой цены.
Мне твое непонятно желание,
Образумься, другую найди.
Слышишь, сын, никаких пререканий!
Волю нашу, как есть, соблюди.
Я тебе только счастья желаю,
Ту келИн*(105), что достойна, приму,
Дам батА* (см.43) и союз ваш признаю.
Выбор верный всегда я пойму.

- Ах, отец, не спеши сердце ранить.
Я с Жибек уж давно обручён.
И пока ты гордынею занят,
Женихом сын твой был наречен.
В семь колен я дедов своих славил.
С клятвой верности скажешь, как быть?
За спиной хорониться не вправе
Я твоей и черту преступить…
Мне батА*(см.43) не видать, вероятно...
По следам стаи диких гусей,
Долг исполнив сыновний, обратно
Возвратиться дал слово я ей…

- Повторять свой ответ я не стану,
Путь обратный, запомни, закрыт.
Пусть запрет мой покажется странным,
Дать бата тебе долг не велит.
Не спеши, горячишься не к месту,
Правоту мою вспомнишь и ты.
Время терпит, найдется невеста,
Позабудешь про этих шекты…

- Представлял разговор я иначе…
Ах, отец, как ты с сыном жесток.
Что же черствость твоя может значить?
И в упрямстве таком есть ли прок?
С малых лет почитал своих предков,
Сыном был я достойным тебя.
В сердце шрам мне оставил, как метку.
Хочешь, впредь чтобы жил я скорбя?
Беспощадность наказа смутила,
Не случилось найти мне ответ.
Небо ширью земной одарило,
От раздоров один только вред.
Навсегда позабыть бы все розни.
Что нам дали века той вражды?
Всё, питает что ненависть, козни,
Мысли злобные сердцу чужды.
Столько к счастью путей есть незримых!
У народа едина стезя.
На одном языке говорим мы,
Мира жаждут все наши рода.
Обошелся со мною сурово,
Свёл отказом на нет жизнь мою.
Я знавал тебя прежде родного,
Но сейчас я отца не пойму.
Дал наказ сыновьям, в жизни бренной
Слушать то, что подскажет душа,
А не следовать молча, смиренно
За поспешною волей отца.
Поощрял прежде сына стремления.
Что с тех пор изменилось, скажи?
Дай, отец, мне свое дозволение.
Все равно я уеду к шекты!

Вмиг улыбки на лицах исчезли,
Гомон прежний не слышен вокруг.
Бай в досаде взмахнул своим жезлом,
В лицах многих заметен испуг.
Кровь к вискам приливает волною,
Нелегко баю сына понять.
Указав место рядом с собою,
Приказал тихим голосом:
                - Сядь!
Оперился птенец неразумный
И перечить уже смеет мне?
Породниться с шекты он надумал.
Объяснишь как поступок родне?
Дорожа своей глупою клятвой,
Если волю преступишь отца,
Говорю тебе четко и внятно -
Без раздумий дам терЫс батА*(106)!

Слову бая в ответ перегляды,
В тишине мог вещать так пророк.
Всех окинув пронзительным взглядом,
Сердце сына отказом обжёг:
- Никогда и никто не посмеет
Со строптивцем идти в дальний путь.
Если кто-то его пожалеет
И решится за ним улизнуть,
Если в плутни свои он вас втянет,
Ослушания не потерплю.
И того, кто тайком в дело встрянет,
С сыном вместе навек прокляну!

Словно не было шума, веселья,
Стихли звуки счастливой домбры.
Звезды скрылись за мглою, тускнея,
И дотлели в костре угольки.
Вот и травы согнулись устало,
В сером море кипят буруны.
Тучей брызг разбиваясь об скалы,
Известят о приходе зимы.

                * * *

Как покоем ночным мир объяло,
Сын Камке:
           - АнашЫм*(107), как мне быть? -
Надо мною судьба посмеялась…
Нас с шектЫ как теперь породнить?
Отчий дом стал чужим и холодным.
Подскажи, должен что сделать я?
Быть счастливым хочу и свободным,
Горе в сердце своем не тая.
В чем, не знаю, мое упущение…
Как мне счастье свое обрести?
Оказав аруАкам*(см.1) почтение,
Волю предков как мне соблюсти?
Знай, недаром терзают сомнения,
Полюбил хан, как сына, меня.
Я иные познал устремления...
Не нужна мне другая родня.
Был отец мой жесток, беспощаден.
Мне с укором в глаза не смотри.
Будь опорою в миг безотрадный,
Только ты можешь нас помирить.

                ***


Снег усыпал степное раздолье,
В темноте замерцала звезда.
Дымкой кроет студеное взморье,
Наступили опять холода.
Небо мрачно и ветер стихает,
Себя тучей стыдливо прикрыв,
В сизой ночи Луна выплывает,
Давний страх на мгновение забыв.
Говорят, что Луна Солнца краше
В стародавнее время была,
Что сестре не понравилось старшей.
Привередливой Солнце слыла.
Двух сестер неуемная ревность,
Лик Луны изувечен навек.
Завершилось все это плачевно,
Оттого непрерывен их бег.
Скрыть подпалины, пятна стараясь,
Боязливою стала Луна.
В темноте бесприютной скрываясь,
По ночам тихо бродит она.
Сторожит  небо Солнце бессонно,
Чтобы лик не казала сестра.
Но светило в ночи неуклонно
Озаряет собой небеса.
Все безмолвным охвачено мраком,
Сестрица Солнце*(109) ушла на покой.
День усталый сомкнул веки мягко
Мир укрылся ночной тишиной.
Подо льдом беспробудно спит море,
Полегли пеленою снега.
О былом памятуя раздоре,
Проплывает неслышно Луна.

Ночь, откинут тундик* (108), звезды блещут,
Неотрывно на небо глядит
Толеген. Нет, ничто не утешит
Сердце, полное горьких обид.
Мать зажгла в изголовье лучину.
Среди чуткой ночной тишины
Каплют слезы на угол перины,
Сыну треплет густые вихры:
- Жеребеночек мой, айналАйын*(см.46),
Не желала я доли такой.
О, Творец мира, полного таинств,
Для того ли родился сын мой?
Был надеждою нашей, отрадой,
С малых лет мы лелеем мечты.
Как судьбе удалось мое чадо
Привести прямо в земли шекты?
Ах, сынок, позабудь про печали,
Вспомни лучше про нить серебра* (110).
Пусть, как в детстве в далекие дали
Унесет сон, мечтою маня.
Прежде снились волшебные крылья,
Я тех лет твои помню слова.
Пусть окутает сон звездной пылью…
Отложи грусть-печаль до утра.
Спи, балам*(см.36), безмятежно и сладко,
Мне идти наступила пора. -
Мать слезу утирает украдкой,
- Верю, будет судьба к нам добра...

К мужу смело войдя, наудачу
Пала в ноги седая Камка.
Взгляд едва на нее бросил мрачный
В гневе бай Базарбай свысока.

- Быть жестоким ты с сыном не вправе.
Образумься, отец, пожалей.
Только двух, если помнишь, оставил
На земле бог тебе сыновей.
Нет, не сердце в груди твоей, камень.
Мне тебя никогда не понять.
Разрушаешь своими руками
То, что так в нем лелеяла мать.
На коленях стою у порога,
Не противься своей же крови.
Дай напутствие сыну в дорогу,
С легким сердцем его отпусти…

Тихо в доме, ни звука не слышно,
Нет ответа, молчит Базарбай.
Вдруг застыли зрачки неподвижно,
Обращенные в смутную даль.
Мысли где-то витают далёко,
Горький вырвался вздох из груди.
От сыновнего тяжко упрёка,
Эх, узнать бы, что ждет впереди.
А жена все твердит: виноватый...
Слов её не желает он знать.
Разве женщине было когда-то
Волю предков дано понимать?
В череде дней последних на место
Встало словно и это звено.
Нет, сомнения здесь неуместны.
Бай решение принял давно!

- Разделил Тенгри землю и небо,
Жизнь и смерть пополам разделил.
Чтоб напомнить, что в мире все бренно,
Кол железный*(111) на небе забил.
Коновязь*(111)в полутьме манит светом,
Нет заминки крылатым коням.
Темной ночью, пред самым рассветом
Пролегает их путь к Небесам.
Вздымая души в лазурные выси,
Служат преданно делу они.
Тех, исход чей был богом предписан,
Доставляя в иные миры.
Путь последний пройдя, невозможно
Заблуждение там объяснить.
Слабость путь указует нам ложный,
Станет поздно себя мне корить.

Мать воздела с прискорбием руки:
- Жараткан*(см.94), старика вразуми!
Сгубит сына гордец близорукий.
В нем надменность и спесь усмири.

В тишине напряженной ни звука.
Тяжкий вздох, вновь молчит Базарбай.
Безысходная на сердце мука,
Слез жены не желает он знать.
Рассказать никому не сумеет,
Стал с годами отец лишь мудрей.
Взор становится нежным, теплеет,
Когда видит своих сыновей.
Бай не знает, какими словами
Можно женщине то объяснить,
Что нельзя лишь одними мольбами
Предков волю ему изменить.

«Звезды в небе едва потускнеют,
И под утро поникнет луна,
Два крылатых коня подоспеют,
Вознести чтоб на небо меня.
И, послушны неведомой воле,
Встанут там, где горит коновязь*(см.111).
Распрощаюсь с земною юдолью,
С аруаками*(см.1) в небе сойдясь.
И когда перед ними смиренно,
На груди руки молча сложу,
Я скажу им в ответ откровенно:
«Сыну блага желал своему».
Снаряжу его если в дорогу,
Аруаков святых рассержу.
И на тор*(см.54) наш почетный, о боги,
Как потомков шекты посажу?
Сделать этого я не посмею,
Мне судьба предъявила свой счёт.
Да, ответ мой суров, не жалею...
Сын отца много позже поймёт».

- И меня, и себя наказал ты.
Умоляю, очнись, дерзкий шал*(112)!
В чем же он пред тобой виноватый?
Ты ведь в счастье ему отказал…
Албасты*(113) шепоток, шалость злую
Приняв к сердцу, на сына напал.
Воле скверной чужой повинуясь,
Его, словно врага отругал.
На коленях стоять мне доколе?
Я жива еще, слышишь, уймись.
Просит мать изменить свою волю,
В грешный мир наш обратно вернись.

За слезою слеза струйкой льется,
Гнев бессильный скрывают глаза.
Сердце раненой птицею рвется,
Негодует на мужа Камка.
И опять воцарилось молчание.
Лишь трещат угольки в очаге,
Песню в лад подпевая с шуршанием
Разыгравшейся стылой пурге.
Но отец, уперев руку в щёку,
Не желает решение менять.
Мысли бая витают далёко.
Разве женщина может понять,
Что ему одиноко и горько,
Что печаль неотвязно гнетет?
Боль в глазах проницательных, зорких
Обнаружив, Камка все поймёт.
Что отцовское сердце страдает,
Любит искренне бай сыновей.
В целом мире, о том Небо знает,
Никого для него нет родней.
И кому он об этом расскажет,
Как бесспорную правду искал?
Был заветам отцов верным стражем,
Но, как видно, теперь заплутал…
Лишь одно Базарбай понимает,
Что мечта его сына мала.
Выбор тяжкий судьба предлагает,
Воля предков ему – на века!
Бай спокоен, хранит хладнокровие,
На жену даже и не взглянул.
Нет спасения в пустом многословии,
Молча лик от нее отвернул.


                ***

Все живут, словно в тяжком тумане,
Замолчали отец и Камка.
Лишь в надежду напрасную втайне
Сердце матери верит пока.
От людей далеко в степь уходит
И молчание хранит Толеген.
Счастье так далеко, нет свободы:
"Как же так, вдруг отец очерствел?"
Воротившись домой ночью поздней,
Безутешные видит он сны.
Нет приюта под куполом звездным,
Нет обратной дороги к шекты.
Тучи гуще на небе бездонном,
В зыбком мареве снится Жибек.
Шелковистых и нежных ладоней
Не коснуться отныне вовек.
Солнца свет его больше не греет,
Мир суров и угрюм в этих снах.
Руки тянет к любимой, робея.
Силуэт ее хрупкий в шелках
Тенью легкой плывет невесомо
И уносится в смутную даль,
Где раскаты мятежного грома,
Где воздушная в дымке вуаль
Нежный лик ее тусклой завесой
Заслонит от него на века.
К жизни нет больше в нем интереса,
Вниз стекая, мерцает слеза.

Сансызбай все иное забросив,
Ходит следом за ним, по пятам.
Брата жалобным голосом просит:
- За тебя, кокЕ*(114), сердце отдам!
Об одном я прошу, умоляю,
Не оставь меня вновь одного.
Как родным стать опорой не знаю.
Без тебя будет мне тяжело.

- Отступить как от данного слова?
Будет шаг смерти равен такой*(115).
Для меня нет пути, брат, иного,
Не смирюсь я с судьбою слепой.
Если сердцем любимую выбрал,
Клятву верности девушке дал,
Твердым будь, это вовсе не игры,
Честь - она выше всяких похвал.
Уж поверь, ждать осталось немного,
Привезу для тебя я женге*(см.85).
Ждет она меня в смутной тревоге,
Не смыкая очей, вдалеке.
Не взглянуть на нее равнодушно,
Знай, прекрасна, как солнце она!
Я отцовскую волю нарушу,
В те привольные тронусь края.
Нам разлука с тобой в испытание.
Вдруг случится со мною беда,
Дай мне, брат, здесь, сейчас обещание -
Не допустишь беды никогда!
Ты исполнишь завет старобытный,
Чтобы ей не остаться одной,
Под ударом судьбы беззащитной,
Позабытою всеми вдовой.
Размышлял я об этом нередко,
Коль погибну, есть мой младший брат.
Будешь верен велению предков,
Как гласит о том древний адат*(см.99).
Все имеет свое продолжение,
Аменгер*(см.100) по закону ты мой.
Есть меж нами теперь соглашение,
Уведешь Кыз Жибек за собой.
Не один отправляйся в дорогу,
Будет рядом с тобой друг Шеге.
В нем надежную сыщешь опору,
Меч не дрогнет булатный в руке.
Подрастать без меня вдруг придется,
Скоро время настанет взрослеть,
И тебя обучать он возьмется,
Саблей, луком научит владеть.
Чистокровный, горячий… Что хвастать?
Тебе доброго выбрал коня.
Приглядел для тебя серой масти
Средь приплода весной стригунка.
Подрастет, скакуном станет знатным,
Тайбурылом его я назвал.
Выбор мой тебе станет понятным,
В нем особый увидел я дар.
Лет пять-шесть пролетит, не заметишь,
Как могучим он станет конем.
Береги, за него ты в ответе,
В дальний путь выйдешь только на нем.
Избежал чтоб возможных напастей,
Я кольчугу припас для тебя.
По заказу ее сделал мастер,
От беды в ней защита твоя.
Заслонит, если недруга встретишь,
Скреплены кольца в девять слоев.
Сядет ладно на сильные плечи,
Меньше глаз воробьиных литье.
Брось о грустном, давай будем здравы,
Глянь на степь, наступила весна.
В рост идут уже буйные травы,
Вновь зовет путь далекий меня.
Полетят перелетные птицы,
По следам стаи диких гусей,
Слово дал перед тем, как проститься,
Что однажды вернусь снова к ней.

Тяжело расставаться, расстроен,
Брата крепко прижал он к груди:
- Отправляйся домой, будь спокоен,
Веру твердую в сердце храни.
Нас спасет только наша надежда,
Кыз Жибек в край родной привезу.
Отгони думы прочь, - следом нежно
С мокрых щёк стер рукою слезу.

                * * *
Алкисса!

Степь да степь, нет конца ей и края,
Долгий путь Толеген одолел.
Ехал он, ни на что невзирая,
От усталости взор помутнел.
Сколько дней пролетело, неважно,
Одолел половину пути.
А затем, истомившись от жажды,
Довелось через пустошь идти.
Замерзал по ночам то и дело
В ледяном да бесплодном песке.
Ядовитою коркой осела
Соль, скрипя на сухом языке.
Удалось в сорок дней лишь пустыню,
Выбиваясь из сил, одолеть.
Упреждал ведь мудрейший купчина,
Что придется ему пожалеть…
Нет от дикого зноя спасения,
Средь зыбучих песков истощен.
Ветром режет лицо, вот мучение!
От усталости конь изнурен.
Впереди видит, озеро блещет.
Что же это - мираж иль вода?
Встал стеною камыш, волны плещут,
Вожделенна в пути КособА.
О мой бог, а блаженство какое!
В камышах ветер бродит, шурша.
Дышит все тишиной и покоем.
Как случиться здесь может беда?
Уголок бы найти тут тенистый.
Шутка горькая, видно, судьбы.
Одолев путь нелегкий, тернистый,
Если б к водам степной Кособы,
Продвигаясь без спешки, степенно,
Толеген на день позже пришел,
Здесь нашел бы он отдых блаженный
И беду от себя бы отвел.

Окоём только-только забрезжил
И разбойники дружной гурьбой
Оседлали коней, без задержки
Собираясь обратно домой.
Им наскучили лень и безделье,
Ждать в засаде устали они.
Нет еды, весь запас уже съеден,
Проку нет от пустой болтовни.

Шатким шагом к воде подобрались
Толеген и под ним Кокжорга.
Только силы откуда вдруг взялись?
Манит плеском волны Кособа.
Сполз с седла, звон в ушах, взор затмило,
Как, не помнит, припали к воде.
Тут же их по следам обступила
Шайка гнусная, стиснув в кольце.
Встать на ноги не дали попытки,
Ворот стиснула чья-то рука.
Обратились оскалом улыбки,
Сталь сверкнула тотчас у виска.

- Вот пожива для нас, так пожива! -
Окружает толпа все тесней.
Руки тянут к нему торопливо,
- Нет, не зря ждали здесь столько дней.
- Дай взглянуть на него хоть разочек.
- И куда наш джигит держит путь?
- На ногах не стоит, пить он хочет.
- Не боится смельчак нас ничуть.
- К Кыз Жибек ведь торопится, ясно.
Почему тогда едет один?
- У него вид какой-то, несчастный,
А ведь прежде был, как господин.
- Да, дороги ему нет обратной.
Как же нам вас теперь величать?
- Неужели итак непонятно,
Что бродягою стал хана зять?
- Наказать женишка как-то надо.
Мне босому его бы разуть.
Когда слезно запросит пощады,
Саблей после слегка рубануть.
А другой рядом, ножичком вертит:
- Может мне его стоит пырнуть?
Как умрет благородною смертью,
После можно немного всплакнуть.

Хищный блеск глаз становится злее,
Хохот, ха-ха-ха, хвать жениха.
Тычут саблей, копьем лиходеи,
В круг влетает вожак впопыхах.
Бекежан рад добыче до дрожи:
- Всем два шага назад, замолчать!
Нам пугать зятя будет негоже,
Недовольство на нем вымещать.
Я на ушко шепну лишь тихонько,
Мысли здравые чтобы вернуть:
- От Жибек убери-ка ручонки,
Не дадим мы ее умыкнуть.
Не глупи, дорогой, будь умнее.
Жив пока Бекежан, знай, никто,
Мужем стать Кыз Жибек не посмеет,
Это место навеки моё!
Не твоя она, слишком ты зелен,
Свою тайну открою тебе.
Обстоит как на самом все деле,
О моей полновесной цене.
Ты заплатишь своей головою,
Мне нужна твоя жалкая смерть.
Нас не вынесет вместе с тобою
Без натуги земная вся твердь.
Ждал, когда повзрослеет, томился,
Кыз Жибек с малых лет полюбил.
Вдруг безусый юнец объявился,
У отца ее ловко купил.
Лестной речью его заморочил,
В руки триста отдал жеребцов.
Похвалялся богатством и прочим.
И теперь мужем стать ей готов?
Я не байский сынок, это верно,
Что имею, то сам накопил.
Барымтой*(см.52) пробавлялся, да, скверно,
Скот обманом и хваткой добыл.
Счет добыче велик. Не безгрешен…
Я доволен добром нажитым.
Заплатить в два-три раза похлеще
За невесту сумею калым*(см.13).
Ненавидел тебя откровенно,
Гнев в себе понапрасну гасил.
И в мечтах много раз сокровенных,
Видит бог, меч булатный всадил!
Караулил без сна днем и ночью,
Распроклятую кровь, знал, пролью.
Разнесу тебя в мелкие клочья,
В деле этом отраду найду.

Толеген:
- Отступи, разойтись лучше миром.
Что творишь ты с собой, Бекежан?
Оказался совсем не батыром.
Не храбрец ты ничуть, а мужлан.
Рыщешь с шайкой своею повсюду,
Лишь корыстною жаждой томим.
И меня незаслуженно судишь,
Изгнан всеми, забыт, нелюдим.
Грубой силой спесиво гордишься,
Мне грозишь из-за множества спин
И бесстрашием мнимым кичишься.
Шестьдесят вас, но я-то один…
Для врагов, говорят, был грозою,
Верой, правдой ты хану служил.
Люди звали батыром, героем,
Смельчаком в ярых битвах прослыл.
Вспоминать славу прежнюю трудно,
Схватки жаркие вовсе забыл.
КособЫ тихой берег безлюдный
Алой кровью не раз окропил.
Что нам толку от своры разбойной?
Им в сторонку уйти прикажи.
Будет равная битва, не бойня,
Ты отвагу свою покажи.

Взор наполнен открытой враждою,
На приспешников машет рукой.
Ножны тронул сухой пятернею
И велит им уйти с глаз долой.
Губы сжал, хищным взглядом вперяясь,
Топорщатся кошачьи усы.
Приподнялся в седле, ухмыляясь,
Глаз остёр у коварной лисы.
Цедит что-то, за саблю схватился,
Еле слышен его шепоток:
- Ну, смотри, на беду напросился.
Пожалеешь ведь, глупый щенок.
Обо мне легкомысленно судишь.
Я не мог свою честь позабыть…
Берег озера, к счастью, безлюден,
Чтобы кровью твоей окропить.
Выходи, жекпе-жек*(117)потягаться,
Мы посмотрим, каков наш джигит.
Не на жизнь, на смерть мы будем драться,
А кто прав - это битва решит.
Не спеши, вынуть саблю успеешь,
Видно будет, на что годен ты.
Не забудь только, если сумею
В этот раз я тебя превзойти,
Трескотнею своей не терзая,
Тут же, сразу с дороги сойдешь.
Без Жибек - вот дорога прямая,
Восвояси по ней и уйдешь.

- В похвальбе твоей много изъяна.
Для чего столько слов, Бекежан?
Пять оружий*(118) и всё без обмана,
Как и мой, полон стрел твой колчан.
Нерушимым пусть будет и крепким
Обоюдный с тобой уговор.
Прояви свои удаль и меткость,
Завершим давай давешний спор.
Коль победа за мною, заранее
Поклянись, что с дороги сойдешь?
Позабудешь свои притязания,
Лиходеев с собой уведешь?


Разошлись, к битве гиком*(119) взывая,
Толеген крепко держит коня.
Как огнем спину плеть обжигает,
Устремился вперед Кокжорга.
Бекежан мчится с яростным кличем,
Задохнулся от злобы почти.
Легкой мнится сегодня добыча,
Тихо ненависть стынет в груди.

Первый взмах, но удар слишком спешный.
Кто в кого пику сможет всадить?
Их ничто на земле этой грешной
Не сумеет уже примирить.
Скрежет копий, щитов, в час суровый
Ярый гнев лица им исказил.
Гнет один, клонит следом другого,
Каждый миг смертью лютой грозил.
Разошлись и опять наседают
И к челу припадают челом.
Пот течет, муть глаза застилает,
Кони вьются под ними волчком.
Копья в сторону, время настало,
Вынимают из ножен клинки.
Оба дышат надсадно, устало,
Равнозначны в бою силачи.
Степь накрыло закатом багряным,
Разрешить спор настала пора.
Мрак на землю сошел непроглядный,
Где-то спряталась в тучах луна.
Щурит вновь Бекежан лисьи глазки:
«Как силен оказался щенок?
Не такой ожидал я развязки,
Растереть думал в мелкий песок.
Неужели побить не сумею
Я холеного бая сынка?
Соберись, Бекежан, будь смелее,
Вот надежда моя -  айбалта*(120)».

Слабину ищет в недруге жадно ,
Происшедшим смущен Бекежан.
Вытер пот, отмахнулся злорадно,
Взор горячечный застит туман.
Нет в противнике злости в помине,
Безмятежность в лице и печаль.
"Отчего ж этот малый не сгинет?
Понял я, с ним не сладить, как жаль.
Положить бы конец одним махом".
Айбалту с дрожью в теле берет.
Неплохим был когда-то рубакой.
Дайте миг, и он ею взмахнет …
Нет, никак... от досады плюется,
Следом долгий и сдавленный вздох:
"Бекежан просто так не сдается!
Байский выродок, чтоб ты издох"!

- Бекежан-ага, так уж случилось,
Время наш уговор разрешить.
Прежде, кажется, мы согласились,
Что неплохо б вражду позабыть.
Если верх я возьму в заварушке,
Отступиться мне клятву давал.
Есть надежда, обет не нарушишь?
Бой был честным, и ты проиграл.
Позабудь, толку нет от уловок,
Время вышло, с дороги сойди.
Не в обиду будь сказано слово,
Шайку вместе с собой уведи.

Отдышаться бы им от натуги,
Уморились и пот с них ручьём.
Крепко руки пожали друг другу.
Звезд не видно на небе ночном.
Раздражен, унижение душит,
Машет в злости рукой Бекежан:
- Слово дал и его не нарушу.
Эх, на шею б накинуть аркан!
Да, … попыхтели сегодня с тобою …
Остаются лук, стрелы, шокпар*(121).
Сыт по горло бессмысленным боем,
Прекратим давай этот кошмар...
Ночь уже... ты сражался умело…
Закруглимся, твоя все ж взяла.
Опостылело всё, надоело …
Рад иль нет, что цела голова?
Я уйду, да и ты иди с богом.
Принимай Бекежана слова:
Отправляйся к Жибек, вот дорога
И скупая тебе похвала.
Нас, пожалуй, никто не рассудит,
Но с пути твоего я сойду.
О Жибек навсегда позабуду,
Прочь джигитов своих уведу.


                ***

Кромка неба едва просветлела,
Слышен плеск полусонной воды.
Даже птицы еще не запели,
Не нарушит ничто тишины.
Голова на седле, сном пленяясь,
Спит батыр, рядом с ним Кокжорга
Щиплет травку и, мух отгоняя,
У потухшего бродит костра.
Час пробил, слышен гогот гусиный,
Дотлевают в костре угольки.
Пепел в воздухе, ветер пустынный
Невесомо кружит завитки.
Смотрит вдаль Толеген безмятежно,
Ждет его впереди Кыз Жибек.
Ждет с волнующей сердце надеждой,
В цвете дивном своих юных лет.
Встал, тряхнул беззаботно кудрями,
Шлем сложил и кольчугу в суму.
Чуя путь, конь запрЯдал ушами.
Саблю в ножны, щипнул тетиву.
В белоснежной из шелка рубахе,
Обнажив ветру вольному грудь,
Все отбросив сомнения, страхи,
Собирается в радостный путь.
Посмотрел вдаль, немного осталось.
Айбалту*(см.120) взял, шокпар*(см.121) и копьё.
Так легко ему нынче дышалось!
В голове мысли все про неё.
Щебет птиц по округе разлился,
С плеч гора и печаль отлегла.
От забот отойдя, восхитился,
Как весенняя даль расцвела!
Любоваться готов неустанно,
Соткан словно из шелка ковер.
Колыхаясь, соцветия тюльпанов
С ветром вольным ведут разговор.
Запах трав изумрудных вдыхая,
Толеген смотрит ввысь, в синеву.
В неге дивной душа утопает,
Свесив повод, дал волю коню.
Постепенно в тиши нарастая,
Слышен где-то вдали тонкий свист.
Шелест легкий травы заглушает,
Видно, ветра степного каприз.
Может, где-то сорока стрекочет.
Нет, так может лететь лишь стрела!
Чья-то злоба беду ему прочит,
Лютый гнев и досада врага.
Оглянулся, прислушался к шуму …
Жаром жгучим стрела обдала.
Ни о чем не успел и подумать,
В грудь она ему с лету вошла!

Замерев, посмотрел с изумлением:
Отчего неприветным стал мир?
Сник бессильно, вздохнув с сожалением,
И поводья из рук обронил.
Кокжорга знал про эту повадку,
Он в седле так порой засыпал.
Почему гриву сгреб мертвой хваткой?
Почему шумно так застонал?
На веку своем бурном, нелегком
Конь немало всего повидал.
Кокжоргой его в детстве далеком
Толеген сам когда-то назвал.
В годы прежние, помнил, хозяин
Обнимал его нежно, ласкал.
Не забыл, как к ладони склоняясь,
Языком комья соли лизал.
Никогда лишь того он не ведал,
Чтоб седок тяжело так дышал.
Задыхался, смолкал, снова бредил,
Отчего-то всем телом дрожал.
Словно что-то неладное чуя,
Головой конь тревожно мотал.
Позабыв обо всем, шел вслепую,
Когда всадник в седле умирал.

Бекежан ниоткуда явился:
- Ну, отважный джигит Толеген...
Эх, напрасно же ты торопился.
Ведь взяла тебя таки во плен
Узловатой своей пятернею
Злая, хваткая ведьма-судьба.
А Жибек твоя стала вдовою.
От души моя Небу хвала!
Поделом наглецу и зазнайке.
Как слова ты мои позабыл?
Без кольчуги, без всякой утайки
Мчишься. Помнишь? Я предупредил.
Говорил много раз - пожалеешь.
Пока жив Бекежан, знай, никто,
В жены взять Кыз Жибек не посмеет,
Это место навеки моё!

Шепот тихий ему был ответом:
- Что ты сделал со мной, Бекежан?
Не гадал и не думал об этом,
Сколь ты низок нутром и поган. -
Еле слышны слова, будто выдох:
- Слух худой, видно, ходит не зря,
Что делишки ведешь шито-крыто,
Дальше взора людей, втихаря.

Сполз с седла под безжалостным взором
На сырую прохладу земли.
Заглянул в лисьи глазки с укором,
Что на гибель его обрекли.
В смерти люди всегда одиноки,
Бекежан на него не взглянул.
Шайка вся тут как тут, свара, склоки,
Здесь грабеж идет, буйный разгул.

- Тот расшитый камзол передайте,
Он мне впору пришелся, кажись.
- Эй, рубаху из шелка отдайте.
- Мне нужнее она, отвяжись!
- Сапоги бы мне, эх, занемели
Ноги в старых, слышь, снять помоги.
Слишком тесно в опорках на деле,
Ну, никак не слезают с ноги.
- А давайте денге*(см.87) мы поделим,
Мертвецу в них какая нужда?
- Что вы там без меня приглядели?
Нет у вас никакого стыда.
- Слиток золота выпал большущий.
Посмотрите-ка, крупный какой!
- А жених-то чертовски имущий!
Погляди, что лежит под сумой?
- Да, барыш поимели мы знатный.
Разве слиток в коржыне*(см.116) один?
- Не волнуйся, всем золота хватит.
- Эй, не лезь, дай увидеть другим.

Вот вожак подобрался к тулпару,
Не упустит и он свою мзду:
- Эх, задам-ка сейчас ему жару!
Бас жульде*(122) я себе заберу. -

Прыгнул лихо в седло и присвистнул.
Взвился конь, не узнав седока.
Но проворный седок, ноги стиснув,
Укротил страх внезапный коня.
К Толегену подъехал с усмешкой,
Победителем видит себя:
- Упустил ты удачу, промешкал.
Птицу счастья поймал все же я!

- Бекежан, видишь сам, умираю.
На безлюдье меня не бросай.
От руки твоей смерть принимаю,
Прах земле без упрямства предай.
Я теперь целиком в твоей власти,
Не хочу жертвой быть воронью.
Не позволь истерзать понапрасну
Прах голодному вечно зверью.
Взял, сам знаешь, своё ты с лихвою,
Так лицо мне хотя бы прикрой.
Жаль, никто нас не слышит с тобою,
Пренебречь ты не должен мольбой.

Бекежан на тулпаре гарцует:
- Это все расскажи дуракам.
Бред твой вряд ли кого-то волнует,
Ты теперь нужен только волкам. -
Подъезжает и, вниз наклонившись,
Скрыть злорадство не в силах, сглотнул.
Вволю видом его насладившись,
С сладкой дрожью тихонько шепнул:
- Позабыть не могу, как ты часто
Своей глупостью мне досаждал.
И вперед забегать тщился, хвастал,
Плотно в спину, бывало, дышал.
Я волкам подскажу непременно,
Чтоб порвали тебя по кустам.
На прощание скажу откровенно:
Кыз Жибек никому не отдам!
Что задумал, того не скрываю,
На моем был занозой пути.
Как врагу лишь одно пожелаю -
Псом покинутым здесь и помри …

Кокжорга бьет  в тревоге копытом,
Чужака на себе ощутив.
Под ногами земля вся изрыта,
Он все также могуч, густогрив.
Из груди, пораженной стрелою,
Еле слышный полился толгАу*(123).
Посмотрел на тулпара с тоскою:
«Где родной наш остался жайлАу*(124)?
Жеребенком дрожащим и робким
Ты явился однажды на свет.
Первый шаг совершив свой неловкий,
Полюбил степь родную навек.
Ты стоишь под седлом предо мною,
Несравненный тулпар Кокжорга.
Стригунком годовалым весною
Твой хозяин лелеял тебя.
Стал в четвертое лето доненом*(125),
Волоча за собою аркан.
Как коснулся курук*(126), ты мгновенно
Взвился, словно степной ураган.
А на пятое лето, пленяя
Взор, ты стал жеребцом, как огонь.
С нетерпением пылким кивая,
Когда гриву ласкала ладонь.
Еще год пролетел, как на спину
Золотое седло возложил.
И уздечку впервые накинул,
С того дня птицей быстрой ты слыл.
Мог любой распознать той порою
Дробный топот могучих копыт.
Сотрясалась земля под тобою
На седьмую весну. Как забыть?
Лютый враг жизнь пустил мою прахом,
Сел верхом на чужого коня.
Боль и горечь во мне, нет лишь страха,
Потерял я навеки тебя.
Не по воле своей отпускаю,
Расставаться, ох как тяжело…
Ярым ржанием степь оглашая,
С чужаком понесешься легко.
Так прощай же, тулпар быстрокрылый,
Позабудешь назавтра меня.
Я в руках нынче смерти постылой
Остаюсь, ее тихо кляня.

Тяжко дышит, услышал со стоном,
Как щебечет в траве воробей.
Гогот в небе раздался знакомый,
Стая белая диких гусей.
Машут крыльями гуси устало,
Птичьи хлопоты гонят их вдаль.
«Гуси, время проститься настало,
Больше вас не увидеть мне, жаль.
Как весною ручьи лишь запели,
Я отправился в путь за мечтой.
Беззаботною цепью летели
Гуси белые следом за мной.
Смерть ликует и в теле увечном
Жар зловещий, терзая, горит.
Словно бездна разверстая, вечность
Властным взором мне в очи глядит.
Мало в жизни успел я увидеть,
Чтобы раннюю смерть заслужить.
Сердце полно невольной обиды:
«Про Жибек позабудь» - говорит.
Но забыть ее разве возможно?
Слышишь, Небо, я должен был жить!
Для тебя моя просьба ничтожна,
Дай же рядом мне с нею побыть…»
Застит взор пелена, голос хрипнет,
Угасает в глазах ясный свет, -
«Разве знал, что дано мне погибнуть
В цвете дивном таких юных лет?
Вот и путь мой земной завершился,
И осталось мне ветром лишь стать.
Чтоб в открытой степи поселиться,
Бесприютным бродягой витать?
Чтобы пасть в ноги к ней безответно,
В утомленные глянуть глаза.
Слезы в них, только слезы те тщетны...
Жаль, стереть мне их больше нельзя.
Вас завидев, она встрепенется,
Спросит тихо:
                «Где мой Толеген»? -
И надежда на миг к ней вернется,
Промелькнув, будто легкая тень.
Вам с тревогой шепнет издалече:
«Где забыли вы, гуси, его?
Разглядеть сверху, думаю, легче,
Друга верного вам моего».

Облетев горы, реки, долины,
Вы вернетесь обратно домой.
Здесь останусь один я, безвинный
Брошен в пустоши горькой судьбой.
Отчий край вы увидите вскоре.
Что отцу ваш полет принесет,
Когда старец, надломленный горем,
Вам с надеждой рукою махнет?

Сникнув в скорби седой головою,
Спросит вас он:
                «Здоров ли мой сын?
Устремившись за зыбкой мечтою,
Своих светлых достиг ли вершин?
Я надеюсь, с пути он не сбился.
Сына как берегли моего?
Неужели крыла я лишился?
Суждено ли увидеть его»? -
Безысходность заметив во взгляде,
Что вы скажете, гуси, ему?
Как вину перед ним мне загладить?
Жаль, отца уже не обниму …

Покружившись, взмахнете крылами,
Полетите вы дальше, как знать …
Сны тревожные видит ночами,
Лишь надеждой живущая мать.
Коротать ей дано век с тоскою,
Не узнав, где погиб ее сын.
Не разжечь огонька надо мною
В ночь на кончике тонких лучин.
Для нее сын навеки потерян.
Что же, гуси, вы скажете ей?
Сердце матери лиху не верит,
Ждет она только добрых вестей.
Вас попросит сказать без утайки:
«Где оставили, гуси, его?
Как покинули сына, признайтесь,
В дальнем крае совсем одного»? -
Анашым*(см.107), помню добрые руки,
Что растили, лелея, меня.
Стала вечною наша разлука…
Не увижу я больше тебя …

Покружившись, чтобы с ней попрощаться,
Полетите затем дальше вы.
В табунах без числа где резвятся
Кони быстрые в вольной степи.
Там в безбрежной, ковыльной долине
Младший брат повстречает вас мой.
Вопрошающим взором окинув,
Обратится к вам с кроткой мольбой:
«Гуси, гуси, куда вы летите?
Где пропал мой любимый кокЕ*(см.114)?
Где искать мне его, подскажите»? -
Слезы струйкой польют по щеке.
Сделав круг над его головою,
Как осушите слезы ему?
Как утешите горе глухое
Брату младшему вы моему?

Крылья белые в небе раскинув,
Над отчизной свершите полет.
Клич, как мрачные тучи нахлынув,
Им прискорбную весть принесет.
Только б вы передать им сумели,
Вековым сном уснул брат и сын,
В двух шагах от несбыточной цели,
Вдохновенной мечтой одержим.
Уберечь не сумела кольчуга,
На чужбине закончил я дни.
Рядом нет ни души, нет и друга,
Здесь шумят лишь одни камыши.
Расскажите, что в руки лихие
Угодил верный наш Кокжорга.
Оседлали его люди злые,
Носит он на себе чужака.
Мой последний привет донесите,
Гложет сердце немая тоска.
В дорогие глаза загляните,
В те, что мне не взглянуть никогда…

На земле и на небе всем сущим
Ты владеешь Всевечный Творец!
Отчего, подскажи Всемогущий,
Вот таким оказался конец?
В чем же я пред тобой провинился,
Умирая совсем молодым?
Радость, слезы, все, с чем я родился
Разлетелись, как призрачный дым.
Объясни, за какую провинность,
Всемогущий, меня ты отверг?
Счастью вслед почему беспричинно
Вдруг безжалостной смерти подверг?
Мир укроется мраком зловещим,
Свет погасит в глазах моих рок.
Из меня жизнь уходит, кровь хлещет,
Как сквозь пальцы струится песок. -
Застит взор пеленою предсмертной:
- Участь наша печальна, Жибек.
Я любил горячо, беззаветно!
Не увидеть тебя мне вовек…».

Одолев большей частью дорогу,
Так закончил он путь свой земной.
Испытал от людей зависть, злобу,
Кто гоним был одною мечтой.
Бредя в муках, на миг встрепенется,
Жаждой смертной нещадно томим,
Под лучами закатного солнца
Тот, кто знает, что ею любим.
А другой зависть злобную прячет,
Своей алчностью он одержим.
Слепотою душевной охвачен,
Не смирится со счастьем чужим.
Втихомолку, трусливо, украдкой
Над соперником взят им был верх.
Негодяй и мошенник, с оглядкой
Жизнь влюбленных он краху подверг.
На тулпаре летит серою тенью:
«Я не должен никем быть судим.
Победил, значит бога веленьем
Быть моею должна ханшайым* (см.48)!»

Раздобытым добром похваляясь,
Шайка шумной толпою летит.
Бекежан, Кокжоргу погоняя,
Верной свите своей говорит:
- Кыз Жибек мы об этом не скажем,
Пусть поплачет одна, погрустит.
Миг удобный наступит однажды,
Как развеется горечь обид.
Пусть останется все между нами,
Когда надо, я к ней сам приду
И утру нежно слезы руками,
Не таясь, обо всем доложу.
Если вздумает вдруг, возражая,
В его смерти меня обвинить,
Буду честен, скажу: «Дорогая,
Слаб он был, твой безусый жених».

Так, в мечтах сам себе лицемеря,
Размышлял по пути Бекежан.
На тулпаре гарцуя, поверил,
Что вернется удачей обман.
Солнце в небе уже догорает.
Вслед крикливой гурьбе лихачей,
К вожделенной воде поспешая,
Опускается стая гусей.

          * * *

Алкисса*!

Время мчится стремительной птицей,
Год за годом летят чередой.
Кыз Жибек ожиданием томится,
Ждет - вернется любимый домой.
С каждым днем боль на сердце острее.
По следам стаи белых гусей,
Как весеннее солнце пригреет,
Дал обет возвратиться он к ней.
Скорбной тенью стоит одинокой
Кыз Жибек на вершине холма.
Так случалось, что с неба до срока,
Как слеза, вниз стекала звезда*(127).
Знание горькое душу терзает,
Если с неба звезда сорвалась,
Каждый в вольной степи это знает,
Чья-то жизнь в этот миг прервалась.
От тревоги Жибек замирает,
Входит в сердце безудержный страх.
Руки к Небу в тоске воздевает,
Шепот жаркий в девичьих устах:
- Не лишай меня зыбкой надежды,
Я прошу, Жараткан*(см.94), помоги!
Об одном я молю всего прежде,
Жизнь батыру в пути сохрани.
Восемь лет, как я жду Толегена,
Восемь лет, как потерян покой.
О Творец, твоя воля священна!
Не позволь мне остаться одной.
Дай же толику счастья, позволив
Стать родным его верной келИн*(см.105).
Много лет я живу, как в неволе.
Без меня где он ходит один?
За соломку надежды хватаюсь.
Суждено ли увидеть енЕ*(128)?
Или горькою мыслью терзаясь,
Видеть мне ее только во сне?
А мечта ведь моя столь невинна,
Что, как дочь, меня встретит свекровь.
Пусть нам судьбы сольет воедино
В жилах рода бурлящая кровь.
Благодарность во взоре сердечном
За суровой улыбкой тая,
Старец выйдет ли мудрый навстречу,
Тот, кто будет мне кайын-атА*(129)?
Даст батА*(см.43) нам, миг этот мне дорог,
Как склонюсь я однажды пред ним.
Нас окинув отеческим взором,
Ободрит ли наказом своим?

                *  *  *

Алкисса*!

После сна оживает природа,
Снег растаявший всюду бурлит.
Воздух радостью пахнет, свободой.
Зов весны вдохновенный звучит.
А с холмов изумрудной волною
Травы тучные стелются вниз.
Вместе с буйной и яркой весною
Месяц светлый явился Наурыз*(см.32).
Разноцветный ковер расстилая,
Будет степь, словно девушка, рдеть.
Ныне сердце покоя не знает,
Крылья б, на небо чтобы взлететь …

Скинув стужи трескучей одежды,
Счастья ночь*(130) вновь обходит дома.
Раздает людям щедро надежду,
Смех и радость звучат тут и там.
Звездной ночью костры разжигают,
Угощение ждет в казане.
Долгожданным гостям разливают
В чаши доверху наурыз кожЕ* (131).
Здесь и мясо, мука, кукуруза,
Молоко, масло, злаки, вода.
Налетайте и ешьте от пуза.
В нем всей будущей жизни блага!
Детский смех, всюду шум нарастает,
В гуще женщин бросают шашУ*(132).
Кверху лакомства горсти взлетают:
«Я вам праздник сейчас подслащу».
Дети шумной толпой собирают
Сласти, курт, горсть монет серебра.
Все друг другу сегодня желают
Изобилия, мира, добра!
Днем и ночью гуляют аулы
У Жайык полноводной реки.
Всем не спится, и глаз не сомкнули,
Ловят взгляды невест женихи.
Руки сильные юноши, крепко
Обхватив тонкий девичий стан,
Вознесли высоко, словно щепку,
Полетел в небо алтыбакАн* (133)!
Ветер треплет султан ее шапки,
Забавляется, хлещет в лицо.
Ворохнулось в груди сердце сладко,
Ухнув вниз леденящим свинцом.
Алтыбакан* и костер – место зрелищ,
Вверх качели бросает и вниз.
Щеки девушки ярче зардели:
- «Ну-ка, милая, крепче держись!» -
Голоса в гомон радостный слиты,
Загуляла в ночи молодежь.
От красавиц в восторге джигиты,
Шум протяжный стоит и галдёж.

Ночь уходит и звезды погасли,
Неба синь снова светом полна.
Каждый радостен здесь, каждый счастлив,
Благодать изливает домбра.
День веселья, разгулья и шуток,
Собирают акыны(см.50) народ.
Полон будет айтыс*(134) прибауток,
Полон дружеских, колких острот.
- Ай да песня, такой не слыхали.
Кто поет? Как мы ждали айтыс!
- Пиалу подставляйте, вас ждали, -
Из саба*(135) разливают кумыс.

- Пожелаем достатка, везения!
Будет, верно, обильным приплод.
- Прочь тревоги, заботы, волнения!
Улыбайся, встречай Новый год!
- Свет и тьма равнозначны сегодня* (180),
На земле родилась*(136) вновь весна! -
Праздник нынче случился народный.
Лишь одну Кыз Жибек суета
Тяготит, думы тяжкие гложут.
Радость как с ними ей разделить?
Гомон пиршества сердце тревожит,
Только б слёзы от всех утаить.

Вдруг дотронулся кто-то рукою:
- Выйди, просим тебя, Жибекжан.
Уж прости, что тебя беспокоим,
Состязаться зовет Бекежан.
Ханшайым* (см.48) все послушать желают,
Спой о чем-нибудь нам, Кыз Жибек.
Голос дивный  мы твой забываем,
Ты не пела нам сколько уж лет!

Увидав Кыз Жибек, еле слышно
Струн коснулся домбры Бекежан:
«Надо ей рассказать, время вышло,
Не раскрылся бы только обман».
- Вот уже восемь лет нет известий.
Кыз Жибек, я спрошу напрямик -
Позабыл Толеген твой о чести.
Где он, этот судьбы баловник?

- Как посмел сей наглец объявиться? -
Возмутились открыто в толпе.
- Есть бесстыдству любому границы.
Что же он возомнил о себе? -
Кто-то свистнул, кто стал улюлюкать,
Ханшайым* (см.48) кто-то подал домбру.
Извлекая дрожащие звуки,
Нежно тронули пальцы струну.
Тишина в тот же миг воцарилась.
Знать хотят, чем ответит она?
Все вокруг тесным кругом столпились.
Почему Кыз Жибек так грустна?
Горечь в голосе слышат чудесном.
Это плач или это домбра?
То тревожной, чарующей песней
Плачет горько девичья душа.
Изогнулись задумчиво брови
И скорбит безутешно домбра.
Собрала всю свою силу воли,
Боль куда-то в себя загнала.
А затем, взглядом гневным сверкая:
-  Но тебе-то зачем это знать?
Любопытством излишним страдая,
На айтыс*(см.134) меня вздумал позвать?
Как и всем, мне известно немного.
Пусть пройдет чередой много лет,
Для меня нет другого исхода,
Будет ждать все равно Кыз Жибек!

Бекежан суетится, хлопочет,
Топорщатся кошачьи усы.
То присядет на место, то вскочит,
Взгляд хитёр у коварной лисы.
Взял домбру, и со всем лицедейством
Струны дернул, крутясь, Бекежан.
И в ответ на поспешное действо
Треск раздался, похожий на брань.
Звук извлек он с посильной сноровкой.
Заскорузлой рукой, как кора,
Беззастенчиво, грубо, неловко
Предрекла ей несчастье струна …

- Прежде нас замечать не желала,
Взор твой застил один Толеген.
Парня пришлого мужем избрала,
Твое сердце бродяга взял в плен.
Завладеть чтоб тобой безраздельно,
Он все силы свои приложил.
Ловко головы ваши бездельник
Похвальбою и лестью вскружил.
С той поры поостыл он, похоже...
Если истинный вправду джигит,
Со своею невестой не должен
Был он гнусно вот так поступить.

- Вижу я, ты собою доволен...
Нет, не мог он меня позабыть.
Его имя марать не позволю,
Веский довод тому должен быть.

- Для чего, подскажи Бекежану,
Нам Создателем разум был дан?
Восемь лет, как исчез, это странно,
Мы не знаем где он, Жибекжан.
След простыл, потерялся... негоже...
Так ведет себя жагалбайлЫ*(см.8).
Как один, этот род ненадёжен,
На подбор все они болтуны.
Нравы их не понять нам с тобою,
Ведь для нас все они чужаки.
Я со всею скажу прямотою,
Ты аргына*(см.88) взамен полюби.

- Слепоте твоей я удивляюсь,
Но не стану прилюдно корить.
Дай-ка, кто здесь хвастун, догадаюсь.
Не тебе за аргынов судить.
Вот слова, навсегда чтоб усвоил:
Бекежан, ты не лучший аргЫн.
Человеком ты быть недостоин,
И скрывать это нет мне причин.

- Превозносишь его ты напрасно,
Знай же, слаб был твой пришлый жених.
Я боюсь тебя сделать несчастной,
Горьких слез он не стоит твоих.
Если, взявшись за руку со мною,
С Бекежаном по жизни пойдешь,
Жибекжан, много думал, не скрою,
Ты поверь, полной грудью вздохнешь.
Как стучит моё сердце услышишь
И поймешь, что я Небом был дан!
Пасть готов на колени. Ты слышишь?
Я теперь твой навек, Жибекжан…
Полюбив, я летаю на крыльях,
Уступить не могу никому.
Не коснуться ногам твоим пыли,
На руках по земле пронесу!
Про невзгоды и слезы забудешь,
Согласись быть навеки со мной.
И тогда ты единственной будешь
Бекежану лишь верной женой.

- Говоришь, что на крыльях летаешь?
Лестью сердце надумал купить?
Слова «да» от меня ожидаешь.
Не спеши мою жизнь хоронить.
Я сама над собою не властна.
Наконец-то поймешь или нет,
Что стараешься только напрасно?
Не пойдет за тебя Кыз Жибек.

- Значит, вот ты как? Что ж, пожалеешь …
Я не этого ждал от тебя.
Унижая меня, душу греешь?
Только знай – это все болтовня.
Так завой, как верблюдица воет,
Верблюжонка лишившись в степи!
Хочешь правду? Нас было там двое.
В той душонка сидела груди.
Расскажу все подробно и в лицах,
Я и он быть хотели с тобой.
В грудь твою без остатка вонзится
Пусть рассказ безысходной стрелой.
Понапрасну меня принижаешь,
В мир иной его я проводил.
И вот этой  рукой, понимаешь,
В битве равной врага победил?
Отведу от тебя все невзгоды,
Уступи, Толегена забыв.
Нас с тобой ждут счастливые годы,
Он-то мертв, а вот я пока жив…

- … Лжешь, проклятый! Не верю ни слову.
Только ради, скажи, озорства …
Говоришь мне такое? Ей-богу,
Не стерплю твоего хвастовства.

- Поклянусь жизнью я, если хочешь.
В этот раз, Жибекжан, не солгу.
И юлить-то причины нет, впрочем,
Только гнев твой, боюсь, навлеку.
В равном встретились мы поединке,
Друг на друга пошли жекпе-жек*(см.117).
С женихом твоим вышла заминка...
Тлеть остался в земле он навек.
Я не каюсь, вины нет за мною.
За победу как можно судить?
Неужели того я не стою,
Чтоб за это меня полюбить?

- Нет, нет, нет! Ни за что не поверю …
Где он? Слышишь, подлец, отвечай!
Посмотри на себя - хуже зверя...
Лютой болью меня не терзай.
Ты не мог одолеть, кровопийца.
Не глумись над чужою судьбой!
Лгать не вздумай мне, подлый убийца,
Грязной теша себя клеветой.

- А тогда, чей же конь подо мною?
Езжу год уже эдак восьмой.
За успех мне стал ценною мздою,
Не подлец вовсе я, а герой.
В том бою я сильней оказался,
Это правда, его победил.
А жених от тебя отказался...
Свое счастье он мало ценил.
Много лет об одном лишь мечтаю.
Неужели кому уступлю?
Если знала бы только, родная,
Как молил о тебе я судьбу!

Чая, губы осклабил в надежде.
Взор Жибек застилает слеза:
- Что наделал безумец, невежда... -
Дрожь в руках и скатилась домбра.
Нестерпимо мучительна пытка,
Взглядом ищет она коновязь,
Где траву растоптали копыта.
Конь не узнан стоит, не таясь.
Он могуч и похож на видение,
Как в том сне нет на нем седока.
Ни на миг не возникло сомнение.
Видит бог, это был КокжоргА…
Как и прежде породист и строен,
С гривой буйной тулпар*(см.27) под уздой,
Горе ведает разве людское?
Безмятежно трясет головой.
Спотыкаясь, к коню подбежала,
Вся дрожит, гладит гриву ему.
Прядь волос по лицу разметалась:
- Дай, родной, я тебя обниму... -
Зыбью степь поплыла под ногами,
В страхе смертном обвила коня,
Залилась от бессилия слезами.
Конь спокойно грызет удила.

- Расскажи, о тулпар мой прекрасный,
Где ты сбросил его из седла?
Знаю я, снилось мне не напрасно,
Ты бродил, потеряв седока.
Скорбь впервые познала такую,
Косу*(137) мне распустить суждено.
Что ни день, изнываю, тоскую,
Выпал жребий жестокий – вдовство.
Нужно время подумать. Мне страшно …
Без него … о мой Бог … как мне жить? -
Приглушенно вздохнула, протяжно,
- Мне ведь некого больше спросить …
Не хочу, не хочу! Объясните,
Прогневить чем успела Творца?
Как же больно! Прошу, помогите...
Ну за что мне такая судьба?

Зарыдала, руками цепляясь,
Вниз сползла вдоль жердей керегЕ*(138),
Пополам от бессилия сгибаясь.
Пряди вьются по пыльной земле.

- Отзовитесь, где вы, мои братья!
Косу рвет на себе Кыз Жибек.
Не пришлось никогда прежде знать мне,
Что бывает так подл человек!
С глаз долой моих, сгинь же проклятый!
Пусть воздаст тебе бог в семь колен!
Неминуемой будет расплата,
Чтоб узнал, как страдал Толеген.
Твой отец проклят будет с тобою,
То вернет тебе Небо с лихвой,
Что однажды с разбойной толпою
Сотворил ты, мерзавец, со мной!
Пусть огонь твой погаснет* (139) досрочно!
О пощаде меня не проси.
Туырлык*(140) пусть порвут на кусочки,
Жизнь никчемную кончишь в грязи!

Кто утешить теперь ее сможет?
Все молчат и вокруг тишина.
Много слез, утонуть в них возможно.
Ждет народ над убийцей суда.
Оробев, из толпы кто-то скажет:
"Негодяя бы надо связать".
Про себя каждый думает: как же
Бекежана за зло наказать?

Нет надежней защиты, чем братья,
Они от роду буйных кровей.
Благородны, могучи и статны,
Из-под хмурых взирают бровей.
Руки-ноги стянули арканом,
В три погибели гнут подлеца.
Заколоть бы его, как барана!
Пусть на то будет воля отца.
Ожидают, что хан им прикажет,
Встали в стойку, клинки оголив.
Отрубить здесь же голову жаждут,
Обуздать гнев не в силах они.

Словно скинув с себя наваждение,
Люди ближе подходят, плюют*(141),
Не пытаясь сдержать жажду мщения,
На убийцу, нашел что приют
В перекрестии сдвинутых копий,
Прижимавших всей силой к земле.
Слышен чей-то порывистый шепот:
"Поделом проходимец тебе..."

Все его осыпают проклятием.
На злодея направив свой перст,
Вдруг один заявляет из братьев:
"Нечестивцу бесславная смерть!"
Тут толпа, распаленная следом,
Вовлекая себя в круговерть,
Многократным расширилась эхом:
                - Только смерть!
                - Только смерть!
                - Только смерть!

Кровь отерла, вокруг крики, вопли,
Шатким шагом идет вся в слезах.
На конце трех увязанных копий
Дрожь, блуждает мучительный страх.
Черным сердцем его зависть правит,
Оплела, свила злоба гнездо.
Кто себя лишь убийством прославил,
Кому имя – никто и ничто.
Не оставит кто доброго следа,
И чужого кто счастья не снёс.
Милосердия крохи не ведал,
Двум влюбленным кто горе принёс.
Посмотрела Жибек с отвращением.
Дыбом встали кошачьи усы.
Нет в застывших глазах сожаления,
Ее жгучей не видит слезы.
Глаз заплыл и дыхание сипло,
Хрип раздался из черствой груди.
Голова затряслась и поникла:
«Жибекжан, если можешь, прости…»

Жалость ожила лишь на мгновение:
- Нет сна, коль ползает в юрте змея* (142). -
Разозлившись, с брезгливым презрением,
- Даровать жизнь убийце нельзя!
Как ты мог, обойдясь так со мною,
В свои жалкие верить мечты?
Гадок внешне и гнусен душою…
Ненавистны глаза мне твои!

Расступился народ перед ханом.
Подошел к негодяю, дрожа.
Вздох издал напряженный, гортанный,
Покатилась скупая слеза.
Стукнул оземь всей силою жезлом,
На злодея с досадой взглянул.
И, взойдя на престол, властным жестом
Руку вверх, негодуя, взметнул:
                - О, халайык*(см.83)!
Чтобы Небо постичь, нам не нужно
Позволения на то ничьего.
В ком свобода и есть его сущность,
Тот поймет свое с Небом родство.
За провинности строго карает,
Нечестивцев за зло не щадит.
Подлость людям Творец не спускает,
Лик во гневе от них отвратит.
День отмечен тяжелой печатью,
Светлый праздник Наурыз*(см.32) осквернен.
Омрачен День Народа*(143), о братья!
Я не менее вас удручён.
Указало нам истину Небо,
Непреложную правду познал.               
Воздадим по заслугам, за дело,
Мне Всевышний решение послал!
Коль закон наш извечный нарушил,
Отлучим от себя палача.
Не возьмет бог ни тело, ни душу,
Не останется даже следа.
Снисхождения нет для изгоя.
Нет, не примет земля его прах.
И душе не достигнуть покоя
На бескрайних, благих Небесах.
Крепко будет к хвосту он привязан,
На простор скакуна пустим мы.
И слова тому станут пусть ядом,
Чьи часы уж теперь сочтены.
Примет смерть он в пустыне безлюдной,
Там найдет свой последний приют.
Вот ответ наш, пусть в день этот судный
Тело воронов стаи склюют.
Предадим его имя забвению,
Снова двери весне отворим.
Да свершится великое мщение!
Меньше злом станет в мире одним.

                * * *
Алкисса!

Чередою идут дни за днями.
В том краю среди вольной степи,
Где меж Белым и Черным морями
Жил веками род жагалбайлЫ,
Сансызбай дни в раздумьях проводит,
Трав семнадцать успел истоптать.
Крепкий, ладный батыр, и в народе
Силачом, храбрецом стали звать.
Стригунок стал конем превосходным,
Статен, быстр и могуч ТайбурЫл.
Был породы скакун благородной,
Сансызбай в него душу вложил.

Звонкой песней весна разразилась,
Растеклись, зажурчали ручьи.
Стаи белых гусей возвратились,
Клич издав над простором степи.
Сансызбай, обнимая за шею,
Скакуну говорит:
                - Нет уж сил.
Мысли тяжкие мною владеют,
Дни в печали без брата влачил.
Мать по сыну давно истомилась,
И отец от бездолья ослеп.
В доме тяжкая скорбь поселилась,
Словно вражий случился набег.
Не найду я никак себе места,
В дальний путь собираться пора.
Сыщем брата, а с ним и невесту,
Даст отец, я надеюсь, батА*(см.43).

Послушания полон, явился
Наконец сын с поклоном к отцу.
Одобрением его заручиться:
- Отпусти, и я брата найду.
От него уж давно нет известий,
Восемь лет пролетели с тех пор.
Я давно все обдумал и взвесил,
Нет ни братьев родных, ни сестер.
Толеген был один... Где теперь он?
Жив ли брат мой, пора бы узнать.
Неизведанный путь мной затеян,
В руки дело приходится брать.
Я был мал, расставались мы трудно,
Помню, дал мне напутствие брат.
Никогда его слов не забуду,
Камнем тяжким на сердце лежат.
Нет, невесту его не оставлю.
Если с ним приключилась беда,
Я немедля за нею отправлюсь.
И не будет того никогда,
Чтобы с горечью невыносимой
Оставаться теперь ей одной,
Под ударом судьбы уязвимой,
Позабытою всеми вдовой.
Кыз Жибек уже знает об этом,
Что приедет за ней младший брат.
Буду верен старинным заветам,
Как гласит о том древний адат*(см.99).
Все имеет свое продолжение,
Аменгер*(см.100) я ему, не чужой.
В этом к брату мое уважение,
Уведу Кыз Жибек за собой.
Наперед, чтоб избегнуть напастей,
Он взрастил и взлелеял коня.
Присмотрел для меня серой масти
Средь приплода весной стригунка.
Знал, что вырастет резвым и статным,
ТайбурЫлом его он назвал.
Стал и мне этот выбор понятным,
В нем особый увидел я дар.
Скакуна я берег пуще глаза,
Чтобы выйти на нем в дальний путь.
Это долг мой, я брата обязан
В отчий дом рано ль, поздно ль вернуть.
Брат кольчугу прекрасную справил,
Что особого будет литья.
В ней отверстия мастер убавил,
Они меньше, чем глаз воробья.
Сохранит жизнь, врага если встречу,
Скреплены кольца в девять слоев.
Сядет ладно на сильные плечи,
Облачиться в нее я готов.
Выйду в путь с твоего разрешения,
Ведь невесту он в дом не привез.
Мне иначе не будет прощения,
Коль страдать без него ей пришлось.
Вновь весна, в небе грома раскаты,
По следам стаи диких гусей
Толегену дал клятву когда-то,
Что однажды поеду за ней.

Тронув скорбные струны, заметил,
В них тревога с надеждой слились.
О Всевышний, не дай, чтоб со смертью
Проиграл состязание кобЫз*(144)!
Старец мудрый КоркЫт* завещал нам
Веру в жизнь и в бессмертие души.
Только мне почему-то печально,
День грядущий зовет и страшит.
То утешусь мечтою, то вздрогну,
К брату в сердце лелея любовь.
Потому и спешу в путь-дорогу,
С ним надеясь увидеться вновь.
Дай бата мне, отец, в путь тернистый,
В помощь мудрые будут слова.
Возмужав, я живу с верой истой,
Что и к нам благосклонна судьба!

Бай ответил, срывая дыхание:
- Долго слов этих, сын мой, я ждал.
На мои бог ответил терзания… -
Слез не пряча, старик зарыдал.
По морщинам льют горькие струи,
Тусклым взор его стал неспроста.
То глазницы, зияя, пустуют,
В них прижилась давно слепота.

- Сын, мне надобно сделать признание,
Тебя счастлив я благословить!
Лишь одно мне осталось желание -
С легким сердцем, любя, отпустить.
Когда бледные звезды погаснут,
И усталая сникнет луна,
Вознесут меня в небо прекрасных
Два крылатых, могучих коня.
И неведомой воле покорны,
Встанут там, где горит коновязь*(см.111).
Распрощаюсь навек с миром скорбным,
С аруаками*(см.1) в небе сойдясь.
В наготе я пред ними предстану
Жизни прожитой, мыслей и дел.
Не посмею солгать и не стану
Сожалеть, что я жил, как умел.
Суд их строг, вместе с тем милосерден,,
Под свое меня примут крыло.
Там в небесной незыблемой тверди
Я найду все же место свое.
Встреча наша случится уж скоро,
На груди, молча, руки сложу.
И в ответ на пытливые взоры,
Вот что предкам своим расскажу:
"Обойдя сына благословением,
Думал, что аруаков я чтил.
Разве знал, что на тор*(см.54), без сомнения,
Не врагов бы тогда посадил?
Позабыть сын просил эти розни,
Лишь несчастья от старой вражды.
Он мудрей был меня... Понял поздно,
Что ему распри были чужды.
Правоту его слов признаю я.
Если б мог сыну это сказать...
Век отжить не хотел я впустую,
Лет на склоне себя истязать…
С чистым сердцем о счастье мечтавший,
Толеген нас с шекты породнил.
Мне неведомо, где сын мой старший…
Это я, я его погубил!...
Лет уже пролетело немало,
О прошедшем гадать нет нужды.
Как ослеп, так прозрение настало,
И теперь не хочу я вражды.
Думы прочь безнадежные! Хватит!
У могилы стою на краю.
Сыновей двух мечтам на закате
Я достойную дань отдаю.
Пусть твой путь полон будет везения
Под надзором надежным Творца!
И порукой в делах одобрение
И молитвы пусть станут отца.
Есть одна очевидная правда,
Нет у бога, сын мой, рук других,
Не дадут что тебе духом падать,
Кроме рук расторопных твоих*(145).
Если встретишь врагов, будь бесстрашным
И злодеев повергни мечом!
Верх одержишь в бою рукопашном,
Надлежит быть добру с кулаком.
Жизнь несется стремительной птицей,
Сына старшего всё еще жду.
В отчий дом бы ему возвратиться
До поры, как на Небо взойду.
Еще теплится жизнь, вот ведь дельце!
Потому не устану мечтать.
И в надежде пока бьется сердце,
Вас двоих каждый час буду ждать.
Я наделал ошибок с лихвою,
И судьбу впредь не стану дразнить.
Мне с седою, как лунь, головою
Промах прежний нельзя повторить.
Полтумена*(146) с собою в чреватый
Всяким риском дорогу возьмешь.
Если жив он, то старшего брата
От оков и от плена спасешь.
Мой Шеге будет рядом в дороге,
Меч не дрогнет в могучей руке.
Без сомнения верной подмогой
Будет в деле любом он тебе.

                * * *
Алкисса!

Пройден путь был упорно и стойко,
С жаркой пустошью сладил в пути.
Следом движется верное войско.
Пред собой видит он впереди
В круг врагом беспощадным зажата
Даль, зовется что краем шекты.
Конных, пеших вокруг многовато
И витает предвестье беды.

Войско скрыв за холмами, к закату
Сансызбай взял в разведку Шеге.
Всё гнетущею смутой объято,
Да огонь в одиноком костре.
Зябнет, съёжился в месте безлюдном,
У огня одинокий пастух.
Молча хлеб поедает свой скудный,
Жар ослаб и почти что потух.

- Мирной жизни, покоя желаем!
Подскажите, какая напасть
Вдруг свалилась на вас, заставляя
Всех в печаль безнадежную впасть?
Пастух:

- Наш правитель скорбит ежедневно,
Чужеземец виною тому.
Все застыли в беспомощном гневе,
Уступить не желая врагу.
Хан Корен ждет, гордыней объятый,
Ханшайым*(см.48) он надумал забрать.
Для шекты*(см.25), словно божье проклятие,
Нежеланный и чуждый нам зять.
Сырлыбай беззащитен, измучен,
На беду ему дочь отдает.
И пока тот ее не получит,
Вряд ли с миром отсюда уйдет.
Но пришельца Жибек сторонится.
Только вот по всему ей, видать,
Суждено с его волей смириться
И рабою обидчику стать.
Он сражен ее ликом прекрасным,
Не уступит лихой душегуб.
Для Жибек, словно сон неотвязный,
Чтоб безрадостный миг оттянуть,
Со слезами отца заклинает:
«Акетай*(147), об одном лишь молю,
Одного напоследок желаю,
Прежде чем чужаку уступлю.
Дай со страхом мучительным сладить,
Вряд ли что-то быть может больней.
Сорок дней пусть продолжится свадьба,
Дочь в несчастье свою пожалей.
Отдаешь меня в рабство, дай взвесить,
Коштасу*(148), и кокпар*(149), и байгу*(150)
Объяви, дай затем еще месяц,
Злую долю оплакать хочу».
Сырлыбая Жибек умоляла,
Восемь лет безоглядно ждала.
Жениха своего потеряла,
Ведь помолвлена прежде была.
Своего, я боюсь, враг добьется, -
Сняв калпак*(151), опечалился вдруг.
- Вот, … пришельцу теперь достается,
Тяжело говорить это вслух … -

Сердца боль стала острой и колкой,
Сансызбай, сжав поводья, затих:
- Так кого ждать пришлось ей так долго?
Звался как неизвестный жених?

- Это было давно, но все помнят,
Где у озера дальний отшиб,
Он от вражеских рук вероломных,
К Кыз Жибек поспешая, погиб.
Лишь полдня оставалось дороги.
Рядом, здесь на глухой КособЕ
Был застигнут толпою разбойной,
Ими брошен, не предан земле.
Свой последний приют в диком месте
Он нашел, а вокруг никого.
Слышал я, да и многим известно,
Толегеном что звали его.
Разговоры затем были, знаю,
В битве равной джигит победил.
Уступить Кыз Жибек не желая,
Тот разбойник ему отомстил.
Враг признал поражение в битве
И сказал: «Да, невеста твоя».
Лиходеев увел, после скрытно,
Злобу, ревность на сердце тая,
На пути подстерег и вдогонку
Он стрелу в Толегена пустил.
Зависть сердце терзала подонку,
Счастье их он навек погубил …
Злу не вечно царить в этом мире,
Бекежан Сырлыбаем казнен.
За свои вероломство и низость
Был позором навек заклеймен.

Словно что-то в груди оборвалось,
Дрожь в руках, Сансызбай потрясен.
Раздерёт боль на части, казалось:
"Быть не может, дурной это сон!»
Где-то слышно грозы громыхание,
Без оглядки тулпара погнал.
Ветер буйный сбивает дыхание,
Из седла с плачем горьким упал:
«Тобой пролитой крови тюльпаном*(152)
Прорастут капли, милый кокЕ*(см.114).
Я судьбой обездолен, обманут, -
Смял со скорбью траву в кулаке,
- Жаль, в бою не случилось открытом
Видеть прямо в лицо тебе смерть.
Враг, не веря в себя, из укрытия
Малодушно и подло низверг.
И с ураном*(153) навстречу не мчался
Ему в равном, открытом бою.
И бунчук*(154) на ветру не плескался
В устрашение врагу твоему.
В клятву ложную сердцем поверил,
О подспудной не ведал войне.
Недруг лгал и хитрил, лицемерил,
Пали кольца на крепкой броне.
Вздох последний твой слышало Небо,
Когда сном ты уснул вековым.
Шел навстречу мечте вдохновенной.
Как об этом скажу я родным?
Разве близкие могут поверить,
Что погиб сын, не предан земле?
Растерзали что алчные звери,
Тлеть остался что в сумрачной мгле? ...
Не за тем торопился я к брату,
Представлял, как тебя обниму.
Думал, встрече с тобой будем рады,
Как к плечу прислонюсь твоему.
Я мечтал, что присядем мы рядом,
Расскажу, как жилось без тебя.
Нет к мечтам прежним больше возврата,
Безысходна потеря моя.
Стригунок был тобой мне наказан,
Стал могучим конем ТайбурЫл.
Я берег его, брат, пуще глаза,
Ни на миг твой наказ не забыл.
Посмотри на кольчугу, в дорогу
Девять крепких прослоек надел.
Защитить в битве яростной смогут,
Ты сказал, если буду я смел.
В край шекты не один я приехал,
Вышел в путь вместе с другом ШегЕ.
С ним осилим любую помеху,
Ты был прав, дорогой мой кокЕ …» -
Мнет траву от безмерного горя,
В землю жгучая каплет слеза.
Скорбь таится в отчаянном взоре,
И унять боль утраты нельзя.

«С миром суетным ты распрощался,
Оседлав двух крылатых коней.
На бездонное Небо поднялся,
До блуждающих звездных огней.
И неведомой воле внимая,
Кони встали там, где коновязь*(см.111).
Скинул тщетное бремя желаний,
С аруаками*(см.1) в небе сойдясь.
Смерти предан судьбой роковою,
Спи спокойно, любимый мой брат.
Пусть душа пребывает в покое
Средь светил, что на небе кружат.
Стал силен я и духом, и телом.
Пред тобою, брат, клятву даю,
Докажу свою преданность делом
И Жибек непременно найду.
Разве ей я позволю остаться
Позабытою всеми вдовой?
По земле с горем в сердце скитаться
Безо всякой защиты одной?
Твоей волей последней ведомый,
В дом отца я войду вместе с ней.
Озарит она радостью новой
Жизнь своей старой, доброй енЕ* (см.128).
КелИн*(см.105) с трепетом радостным встретит,
Пряча боль за улыбкой, свекровь.
Раны сердца друг другу излечат,
Их навеки сроднит наша кровь.
Слезы счастья старательно пряча,
Перед всеми отец даст бата*(см.43).
Вместе с нею войдет в дом удача,
Ждет давно ее кайын атА*(см.129).
А Жибек, скрыть волнение желая,
Склонит голову кротко пред ним,
Речи мудрой смиренно внимая,
Пред заступником добрым своим.
Все исполню свои обещания,
В скорбный час тебе слово даю!
Суждена нам не встреча, прощание.
Знай, что помню всегда и люблю» …

Тут же следом, пустившись вдогонку,
Молча спешился рядом Шеге.
Сел на корточки*(155), тронул тихонько,
Шапку смял от досады в руке:
- Разве горькие слезы помогут?
В миг тяжелый крепись, дорогой.
Не кори, не суди себя строго,
Не терзайся бесплодной тоской.
Скоротечный так мир наш устроен,
В смерти все перед Богом равны.
Мы обязаны, дело святое,
Кыз Жибек уберечь от беды.
На тебя одного уповает,
Вместо брата придешь своего.
Долг тебя впереди ожидает,
Ждет ответа она твоего.
Клятву дал Толегену когда-то,
Что ее уведешь за собой.
Только вместе вернемся обратно,
Мой совет тебе будет такой.

Взгляд батыра погасший растерян.
О жестокий, неправедный мир!
Для него брат навеки потерян,
Одинок он отныне и сир…
Сел в седло, воздух выдохнул яро,
Стер порывистым жестом слезу:
«Не терять надо времени даром,
Кыз Жибек непременно найду!»

Оба спешились возле аула,
Передал повод в руки Шеге:
- Враг расставил везде караулы.
Я пойду к ней один, налегке. –
Шапку сдвинул пониже, на брови,
Быть не узнанным чтобы в толпе.
Шагом быстрым идет, хладнокровен,
По глухой, неприметной тропе.
Взгляд его осторожен и чуток,
Видит он среди множества юрт
Белый лебедь как будто средь уток,
Вовсе серой их скромности чужд,
Белоснежный шатер взоры слепит.
Все обходят с почтением его.
Ветерок шелестит, купол треплет,
У шатра не видать никого.
Воспарить будто в небо желает
У Жайык полноводной реки.
Кто-то в нем приглушенно стенает:
«Толеген ненаглядный, прости…» –
Имя брата расслышал вначале,
Полный горя прерывистый плач.
Слыша стон безысходной печали,
Сердце ринулось яростно вскачь.
Ошибиться ему невозможно,
Он в рыданиях Жибек узнаёт.
Мчится к ней, оглядевшись тревожно,
Плач тот душу ему всколыхнёт.

«Слезы лью, сокрушенная болью,
О тебе, мой любимый, скорбя.
С вещим сном тем явилось бездолье,
Как навеки лишилась тебя.
Жизнь полна нестерпимых страданий,
Кок тиЫна*(157) не стоит она.
Отчего же не стынет дыхание,
Грудь мою не покинет душа?
Сжалься, Небо, прошу, надо мною,
От напастей и бед сбереги.
Чем Корену быть жалкой рабою,
Лучше смертью меня награди».

О, судьба, что не знает пощады!
Прибежал, как не помнит, к Шеге,
Торопливым и сбивчивым шагом
По глухой, неприметной тропе.
- Она брату верна, как и прежде,
Друг Шеге, я прошу, поспеши.
Ты сумеешь подать ей надежду,
Камень снимешь тяжелый с души.
Примени свое меткое слово,
Чтоб узнать, согласится ль со мной,
Позабыв о суровых невзгодах,
В край уехать, что ей не чужой? -

Наступил после слов Сансызбая
Отправляться черед для Шеге.
Шел, бесшумно и быстро шагая,
По глухой, неприметной тропе.
Белоснежный шатер взоры слепит.
Все обходят с почтением его.
Ветерок шелестит, купол треплет,
У шатра не видать никого.
Воспарить будто в небо желает
У Жайык полноводной реки.
Кто-то в нем приглушенно стенает:
«Всемогущий Творец, помоги!
Чем судьбу прогневить я успела?
Мир накрыло бездонною тьмой.
Его брат равнодушен к уделу
Моему и не едет за мной.
Толеген говорил на прощание,
Что прибудет сюда аменгер*(см.100).
Нет вестей от него, нет послания.
Или долг перед братом презрел?
Мне бы в небо вспорхнуть вольной птицей,
Я сама бы дорогу нашла.
Но строги слишком жизни границы,
Уязвима для женщин тропа.
Суждены слезы горькие если,
Знаю точно, как следует быть.
Не найти лучший способ для мести,
Чем себя хладнокровно убить» ...

Столько в голосе девичьем скорби,
Поселилась тревога в душе.
Горький плач удручает, коробит,
Отворив дверь, заходит Шеге.
От порога присел на колено,
Оглядевшись, тихонько шепнул:
- Буду я, Кыз Жибек, откровенен,
Зов твой к смерти меня ужаснул.
Я пришел к тебе с доброю целью…
Если б только сумела понять!
Видя слезы твои, сожалею.
Разреши кое-что мне узнать?…

- Вы, должно быть, нечаянный путник,
По дороге заехавший к нам?
Льются слезы, сама бесприютна,
Для чего знать беду мою вам?
Может быть, посмеяться хотите
Над печалью безмерной моей?
Вы меня этим только смутите,
Уходите отсюда скорей.

-Свет очей моих, как ты прекрасна!
Таю я в глубине нежных глаз.
Не горюй, не терзайся напрасно.
Ты для счастья, поверь, родилась.
Как заставить тебя улыбнуться?
Есть ли способ такой, подскажи?
Отчего же, красавица, льются
Твои горькие слезы в тиши?

- Медный шам*(см.95) я держала в ладонях,
Трепетал в нем во тьме огонёк.
Стал нежданной бедой для влюбленных
Знак, что подал коварный нам рок.
Буйной силой во мраке играя,
Ветер сумрачный вдруг налетел.
Полыхнула зарница, сверкая,
Гром зловещий на небе гремел.
Дождь косой бил, нещадно стегая,
Словно тысячи гибельных стрел.
И, навстречу раскатам взмывая,
Сокол тенью беззвучной взлетел.
Звезды гасли, настало затмение,
Бездну мрака Всевышний раскрыл.
И меня тайный рок во мгновение
Мимолетного счастья лишил.
С той поры я живу, как в пустыне,
Лью горячие слезы одна.
Божьей волею буду отныне
В рабство тяжкое я отдана.

- Оказавшись под сенью отрадной,
Тихо плещется светлый ручей.
Станет страннику лучшей наградой
Тень прохладная частых ветвей.
Завязь деревом станет не скоро,
Не пойдет в рост без крепких корней.
И батыр твой имеет опору,
Есть ли кто ему ближе, родней?
Расскажи мне о них откровенно.
Что ты знаешь о кайын-акЕ*(см.129)?
Жребий с кем у тебя нераздельный?
Как зовут твою кайын енЕ*(см.128)?
Ты, должно быть, помолвлена с кем-то.
Родом будет откуда батыр?
Пренебречь не пытайся советом.
Кем жених твой на свете прослыл?
Когда дашь мне намек, пусть и слабый,
Я, возможно, тебе помогу.
Избежать как ненадобной свадьбы,
Верный выход тайком подскажу.

- Предлагаете помощь? Как странно…
Кто, откуда вы, можно ль узнать?
Для меня вы неведомый странник.
Правду можно ли вам рассказать?
Очень трудно смириться с потерей…
Род батыра велик, именит.
Мне непросто вам тайну доверить,
Когда сердце несносно болит.
Я завет нарушать не рискую.
Своей новой родни имена
Называть не положено всуе*(158).
Просьба странная,… я смущена…

- Безупречно твое воспитание!
Все обычаи добрые чтишь.
Ты своим осторожным признанием
Меня, знаю, безмолвно коришь.
Помощь я предлагаю, не милость,
Не пугаясь, беду изложи.
Вижу, горе тебя надломило,
На мгновение слезу удержи.
Испугалась всерьез, понимаю,
Я пришел к тебе только с добром.
Не тревожься, Жибек, айналАйын*(см.46),
Обо всем мне поведай тайком.

- Хоть и встретились с вами случайно,
Может быть, рассказать и смогу
Об отце… неудобно мне крайне…
… Базарбаем, сказал он, зовут.
Мой джигит благороден и знатен,
Он из рода был жагалбайлЫ.
Был…Теперь с безвозвратной утратой
В жизнь мою горе, слезы вошли...
Он сказал в миг последний прощания,
Имя матери будет… Камка.
От безвестности в горьких страданиях
Сына ждать не устанет она.
АменгЕра*(см.100) зовут Сансызбаем .
Мне б спросить у него, почему
Клятву брату давал? Все гадаю.
Где теперь он? Никак не пойму.
Жду его, как ждала Толегена.
Должен взрослым давно уже стать.
Чести рода ужели изменит?
Как он может ее запятнать?
Ведь они духом, кровью едины.
"Младший мой, - так сказал Толеген,
- Твоих слез не допустит безвинных,
Если буду я вдруг убиен".
Брат забыл обещание былое.
Столько лет жду его, срок истёк.
Почему же не едет за мною?
Неужели он мной пренебрёг?
К нам приехать должны были двое.
Он и друг его верный ШегЕ,
Что отдельного сказа достоин.
Я одно уяснила себе -
Не бывало надежней опоры,
Чем Шеге, он акын*(см.50) и батыр.
Был и в радости рядом, и в горе,
Роду верой и правдой служил.
Гаснет вера во мне поневоле,
Их во мраке отчаялась звать.
Ждет не вдовья, а рабская доля,
Путь слезами дано выстилать.

- Не спеши предаваться печали,
Сядь поближе ко мне, Кыз Жибек.
Чтоб о нашей беседе не знали,
К речи тайной с тобою прибег.
Шел сюда неприметной тропою,
Скрытно послан к тебе был гонцом.
Сансызбай долг исполнит с лихвою,
Ждет врага завтра полный разгром.
С наказанием медлить не станем,
Я и есть этот самый ШегЕ.
Знай, тебя мы в беде не оставим,
Меч возмездия в нашей руке.
Прошепчу одну новость на ушко:
Жаждет встречи с тобой Сансызбай.
Для Корена готова ловушка.
Завтра днем перемен ожидай.
Поражения враг не отсрочит,
С грозной ратью сюда мы пришли.
Чтоб его разнести в пух и в клочья,
Полтумена*(см.146) с собой привели.
Пусть в неведении хан пребывает.
Знай, пришел ему верный конец.
Если мужем Корен стать мечтает,
Безнадежный он, видно, слепец.

- Может быть это только приснилось,
Что страдания, боль углядев,
Вдруг сменила судьба мне на милость
Благодатной рукою свой гнев?
Гаснут звезды на небе под утро,
Тьмою мир непроглядной объят.
Беспокойные мысли подспудно
Душу мрачной тревогой полнят.
В темноте зыбким кажется счастье,
Легкой тенью скользнет смутный след.
А на сердце бушует ненастье,
О былом лишь осталось жалеть.
Но внезапно лучами развеет
Бесприютную тьму солнца свет.
Вновь забытой надеждой повеет,
Когда встанет над миром рассвет!
Наградила судьба за терпение…
Где он? Боже! Скажите же, где?!
В отдалении, на миг, легкою тенью
Сансызбай пусть покажется мне.
Невозможна, поверьте, ошибка.
Предо мной ему стоит предстать,
В каждой черточке, взгляде, улыбке
Брата будет нетрудно признать.
Пусть нежданная радость излечит
Изведенную душу мою.
Видит бог, как ждала этой встречи!
Так зачем же я зря слезы лью?

- Чтобы нашу не выдать затею,
Брата именем кликнем другим.
В толчее затеряться сумеет,
Будет только тобою лишь зрим.
Ты узнаешь его одним взглядом,
Будь внимательна, молча смотри.
Вам друг друга понять, слов не надо,
Все глазами ему расскажи.

Крикнул громко:
                - Я жду тебя, где ты,
Тот кто весел и юн, безбород?
Пусть же зов донесет тебе ветер,
Подойди, верный мой коневод!

Клич условленный тотчас заслышав,
Сансызбай робко входит к Жибек.
Сердца стук, гул крови, еле дышит,
Белый свет в миг единый померк.
Против воли, немея, воззрился,
Красотой неземной восхищен.
Отвести взор не может, смутился,
Осознав, что отныне влюблен.

Сердце сжало ей будто тисками:
«Я не верю глазам, как пригож!
Отчего-то текут слезы сами.
Боже, как он на брата похож!
Словно вижу опять Толегена.
Сердце бедное, что ты, уймись.
Я узнала б его непременно
Среди тысяч! Так звезды сошлись.
Он как прежде стоит предо мною", -
Радость светит в глазах у Жибек.
Так случается счастье порою.
Жив отныне любимый навек!

Отчего-то исчезли все звуки,
Друг от друга им глаз не отнять.
В целом мире одни, прочь все муки!
Боль и радость улыбки таят.
Не справляясь с дыханием чутким,
В облаках, словно, оба парят.
Только им перестук слышен гулкий,
Сердца два о любви говорят.

                * * *

Алкисса!

А в аулах шекты второй месяц
Длится шумный, безрадостный той*(см.84).
Кто-то бдителен, зол, кто-то весел,
Недруг праздною бродит толпой.
Их властитель в шатре восседает,
Кыз Жибек он мечтает владеть.
Страх упорством своим вызывает,
Всех заставил Корен присмиреть.
Невозможно презреть его волю,
Он разором народу грозит.
- Тебя выдать врагу не позволим! -
Кулаки сжав, Шеге говорит.

Дастархан ханшайым* (см. 48) повелела
В крайней юрте для них расстелить.
Пока недруг о том не проведал,
Долгожданных гостей накормить.
- У реки место есть потайное,
Где ветвистый растет КосагАш*(159).
За густой и тенистой листвою
До поры схоронитесь тотчас.
Как на летний жайлАу утром ранним
Кошем двинется весь наш аул,
Скакуна предложу дать мне хану,
Хоть жесток, говорят, он и хмур.
У него два прекрасных тулпара,
Лучшим будет из них Сандалкок.
Баловством пусть считает, на радость
Ему мысли мои невдомёк.
Полечу, словно ветер, развеюсь,
Развеселой для всех притворюсь.
С ненавистным, я очень надеюсь,
Завтра в полдень навек распрощусь.

- Попроси у отца встречи с нами.
С вражьим войском как следует быть?
Здесь, на отчей земле их рабами
Мы себе не позволим прослыть.

- Тайной тропкой нукеры проводят,
Вас там встретит батыр Каршыга.
Бросив клич по аулам народу,
Соберет для победы войска.
Наши силы он сможет для битвы
С вами вместе бок о бок сплотить.
Вражье войско должно быть разбито!
Вот и повод для нас отомстить!

К Сырлыбаю ночною порою
Каршыга провожает тайком.
Враг стоит неприступной стеною,
Сжав аулы железным кольцом.
Девять тысяч их воинов кружит,
Близлежащие заняв холмы.
Не хватает ни сил, ни оружия
Для врага у народа шекты.

Из-под темных бровей, выжидая,
На джигита взглянул Сырлыбай.
Шлем булатный к груди прижимая,
Поклонился ему Сансызбай.
- С безграничным, глубоким почтением
Вас приветствую, мудрый таксыр*(см.77)! -
Поклонился с душевным смятением,
Приложив руку к сердцу, батыр.
Наречен был отцом Сансызбаем,
АменгЕр брату я моему.
Коль судьба его сгубит слепая,
Клятву дал я когда-то ему,
Выйти в путь по истертому следу,
Чтоб исполнить священный свой долг.
Я пришел к вам об этом поведать.
Поступить по-другому б не смог.
Роковая постигла утрата,
Я узнал, что убили кокЕ*(см.114) …
Недалече отсюда, украдкой,
На безлюдной, степной КособЕ*(см.26).
Чтя адАт* (см.99), Кыз Жибек горе мыкать
АменгЕр не позволит одной,
Под ударом судьбы, без защиты,
Позабытою всеми вдовой.
Не склонюсь перед ханом КорЕном,
Кыз Жибек я ему не отдам.
За собою привел полтумена,
Силы вместе собрать надо нам.
Позабудем все прежние распри,
Бой дадим нашим давним врагам.
Разорвем рать пришельцев на части,
Вряд ли мощь наша им по зубам.

- Как напомнил ты мне Толегена!
Ждал тебя очень долго, сын мой.
Знал, исполнишь свой долг непременно,
Уведешь Кыз Жибек за собой.
Держишь ты, как и брат, слово чести,
Тяжкий труд на себя возложил.
Рад отдать тебе буду невесту,
Ибо с вами родством дорожим.
Пусть твой брат упокоится с миром,
Вознесется душа в Небеса!
Благородным был, сильным батыром,
Его цель воплотим сообща.
Что раздоры глупы, беспощадны,
Знал твой брат и искал им ответ.
Широка наша степь, неоглядна,
Оттого в неладах видел вред.
Рознь былую считал он напрасной,
Зло таит это слово - вражда.
Я увидел в глазах его ясных,
Ложь отважному сердцу чужда.
Толеген был открытым и чистым,
Речью пламенной нас поразил.
И мои сокровенные мысли
Вслух пред всеми твой брат огласил.
Покорил мое сердце, не скрою,
Я отважился нас породнить.
С миром к нам он пришел, не с войною,
Распри наши навек устранить.

              * * *

У костра тишина, вечер поздний.
Не отнять глаз от пылкой домбры.
Все готовы под куполом звездным
Ночевать под звучание струны.
Взор акына лучист и радушен,
Уловил что-то словно сквозь тьму.
Древний сказ призывая послушать,
Ветерок тихий внемлет ему.
Выдает лоб широкий усталость,
Но в руках крепко держит домбру:
«Утомились и вы, вижу, малость,
Ненадолго я вас задержу».


        * * *
Алкисса!

Рдеют щеки, от счастья пылают.
Кыз Жибек шлет к КорЕну женге:
- По просторам проехать желаю
На прекрасном его скакуне.
До замужества можно развлечься,
Вряд ли в этом меня упрекнут.
От себя ох непросто отречься,
Коль к беде с ним однажды сведут.
Доли этой не знала я хуже,
Разве есть в малой просьбе порок?
Пусть узнает Корен, что мне нужен
Только буйный тулпар СандалкОк.

Вот женге робко входит к Корену,
Тихо створкою скрипнув дверной.
Долу взор опустила смиренно,
Страх поднялся в ней буйной волной.
Обрамляя шатер, в полумраке
Шелк горит, словно жаркий огонь.
Мир пошел, показалось, весь прахом,
Легкий сделала с дрожью поклон.
Как закатное солнце пылая,
Друг за другом поверх керегЕ*(см.138)
Складки стены шатра облегают,
С высоты ниспадая к земле.
Показалось женгЕ, будто змеи
Отовсюду сюда приползли.
То по краю ковра, пламенея,
Складки ровною цепью легли.
В позе хан восседает зловещей
На перинах один, у огня.
Гнев на дне узких глаз его плещет,
Кровь вошедшей женге леденя.
Недовольные кривятся губы,
Взор свинцом раскаленным мерцал.
Злобный рык издавая сквозь зубы,
Он женге в онемение ввергал:
- Она смеет просить Сандалкока?
Не коснуться ей гривы коня!
Что за прихоти, что за заскоки?
Испытать что ли хочет меня?!
Если девице дам послабление,
Как поступок другим объясню?
В них он вызовет смех, осуждение...
Я любого за это казню!
Ты девице нахальной и дерзкой,
Что скажу, не забудь передать.
Даже думать об этом мне мерзко,
Что так долго пришлось ее ждать!
Скоро стану ей мужем законным,
Ей об этом нельзя забывать.
Сей вопрос я считаю решенным,
Муж не должен жену баловать.
Может быть, она все же решится
Добровольно в шатер мой прийти?
Заставлять меня незачем злиться,
Гнев клокочет вот в этой груди!
Что золовка твоя бесподобна,
Неустанно кругом все твердят.
Что? Сама попросить не способна?
Почему все со мною хитрят?
Подскажи наперед, чтоб не смела
Свои прихоти здесь диктовать.
Мне до них никакого нет дела.
Я могу ее силой забрать!

Докучать хану больше не смея,
Возвратилась в тревоге женге:
- Неудачная вышла затея,
Отказал нам Корен в пустяке.
Не поверишь, Бикеш, он от злобы
Задыхаясь, в ответ мне сказал,
Чтобы мы поумерили норов,
А тулпара, конечно, не дал.
До чего же он в гневе ужасен,
Ничего не желает и знать.
Но просил передать, что согласен
Лишь тебя в юрте ханской принять.

Значит он отказал в этой просьбе?! -
Рассердилась в ответ Кыз Жибек.
- Рассмешил… Что за лепет, угрозы?
Не владеть ему мною вовек!
Сорок девушек, верных нукеров*(160)
Встанут в ряд защитить ханшайым* (см.48).
Пусть Корен сам мой норов проверит,
Мне пока что он не господин!

Кыз Жибек смело входит к Корену,
Против воли шагнув за порог.
Обомлел хан с улыбкой блаженной,
Еле-еле восторг превозмог.
Из-под шапки высокой собольей,
Что обшита атласным шнуром,
Позабыв недовольство былое,
Взор охвачен ее волшебством!
Поедает, блуждая глазами,
Гнев растаял, как капли росы.
Над надменными только губами
От смущенья повисли усы.
Неужели и вправду он видит
Красоту, что лишь небу сродни?
Хан суровый, отбросив обиды,
Перед нею невольно поник.
Разве взор оторвать он сумеет
С тонкой, сказочной лепки лица?
От восторга дрожит и немеет,
Еще чуть и с ума бы свела.
Как сошлись ее гневные брови!
Алых губ изумительна дрожь.
Еле дышит Корен, весь багровый,
Словно кто-то вонзил в сердце нож.

- Сандалкока, таксыр*(см.77), я просила.
Для Жибек пожалели коня?
Или как-то я вас оскорбила?
Конь вам, вижу, дороже меня?

- Я… я… слепец. Не кори, дорогая.
Ты похвал выше всех, Кыз Жибек!
Душу мне красотой обжигаешь,
Белый свет пред тобою померк!
Без раздумий отдам Сандалкока.
Пожалею я разве коня?
Ждал в шатре, было мне одиноко,
Рассердился вчера на тебя.
Только раз если б ты обратила
На Корена ликующий взор,
Мою ревность сама б укротила,
Был иной бы совсем разговор.
Уверяю, я в случае этом
Не посмел бы ни в чем упрекнуть, -
Глаз не сводит с нее, ждет ответа,
Горячится, боится вздохнуть,
- Как же рад, как же рад был увидеть,
Что явилась нежданно сама.
Обо всем позабыл, прочь обиды,
Я готов сделать все для тебя!
Стану воле твоей лишь послушным,
Дай же мне, какой хочешь приказ.
Намекни только, что тебе нужно,
Рад желание исполнить тотчас.
Если хочешь, возьми КазмоИна.
Или вот он, тулпар СандалкОк.
Так любой поступил бы мужчина,
Твой каприз для меня пустячок.
Лучших два скакуна, сделай выбор.
Люб тебе будет кто же из них?
Не подумай, что мелок я, ибо
Не настолько твой жаден жених.

- Что ж, раз так, я возьму Сандалкока, -
Бровью тонкой слегка повела.
- Как прекрасна ты и черноока! -
Побежал хан седлать ей коня.
Отодвинув нукеров в сторонку,
Сам принес золотое седло.
На уздечке алмазная кромка,
Стремя крыто литым серебром.
Шелковистые кисти свисают
Вдоль нашитого змейкой шнура,
Завитками идет что по краю,
Словно радуга вдоль чепрака.
Об одном лишь теперь он мечтает,
Как Жибек ему лучше развлечь.
Что красою губительной, знает,
Невозможно ему пренебречь.
Пока хан суетится, не медля,
Кыз Жибек к нему в юрту вошла
И с цветного ковра, не колеблясь,
Меч булатный рывком сорвала.
В сборках платья атласного пряча,
Прикрепила к ремню рукоять:
«Даже в самой стремительной скачке
Не случалось оружие терять». –
Птицей вольной взлетела, скользнула,
Как на крыльях, на спину коня.
Да наотмашь камчою хлестнула,
Конь помчался вперед сгоряча.
Беспокойно копытом ударив,
Поднялся на дыбы Сандалкок.
Усмиряя умело тулпара,
В бок его подтолкнул сапожок.
Жеребец закрутился на месте,
Зубы щерит, жуя удила.
Смотрит в ужасе хан на невесту,
Что не ведает страха она.

- Осторожней, хватила ты лишку.
Не упасть бы тебе, Кыз Жибек? -
Побежал за тулпаром вприпрыжку.
Как же хан этот чуждый нелеп,
- Ты, быть может, не ведаешь вовсе,
Необузданный нрав у коня.
Только б наземь упрямец не сбросил,
Не унёс без оглядки тебя.
Я поступком твоим недоволен,
Ты ведешь себя, словно джигит.

- Что в степи рождена я привольной,
Вы, как видно, успели забыть?
С малых лет, как и всех, вам напомню,
Ханшайым*(см.48) приучали к седлу.
Не волнуйтесь, ваш конь мне покОрен,
С ним и ветер в степи обгоню!
Никогда не бывала пугливой,
Нет на свете такого коня,
Необузданный пусть и строптивый,
Чтобы сбросил меня из седла.

Растерявшись, Корен умолкает,
Удивлен сам, что стал вдруг робеть.
Шумно воздух камчой рассекая,
Вскачь умчалась красавица в степь.

Казмоину в седло, онемелый,
Без поддержки нукеров взлетел.
Но под тяжестью грузного тела
Конь могучий ничуть не осел.
Словно узкую щель прорезая,
Лезут в страхе глаза из орбит:
«Что за девица столь озорная?» -
На Жибек не на шутку сердит.
На коне распластался горячем,
Вдаль несется проворной стрелой.
Дышит сипло, тревогой охвачен,
За невестою мчит молодой.

Кыз Жибек скакуна придержала.
Оторваться удастся ли ей?
Приспустила поводья, разжала
Руки, с ханом решив быть хитрей.
Сердце вдруг подсказало, к обману
Обратиться настала пора.
Может быть, наконец, он отстанет?
Только страх выдавать свой нельзя.

Свысока на него посмотрела,
Из-под вскинутых дерзко бровей:
- Об одном я узнать бы хотела,
Ханских будете разве кровей?
Сколько их, мне узнать интересно,
В вашем сане священном колен?
Только пусть ваш ответ будет честным.
Знатен, все говорят, хан Корен.
И достался ли он по наследству,
Этот титул возвышенный вам?
Все пытаюсь я к вам приглядеться:
Самозванец вы или же хан?

- Я и есть хан законный, наследный,
Не шути так со мною, Жибек.
От тебя лишь стерплю эти бредни,
Всех иных смерти б тотчас подверг.
Пребывать на высоком престоле
Мне самою судьбой суждено.
Ты во мне сомневаешься что ли?
Опасение напрасно твое.
В час урочный был принят он мною,
В семь колен освящен этот сан.
Увлеклась ты нелепой молвою,
Преднамеренный слыша обман.


- Речь веду я, таксыр, не об этом,
Вас прошу меня верно понять.
Неусыпной опекой задета.
Надо ль было меня догонять?
Как правитель, народом вы чтимы,
И такому, как вы мудрецу
Пред людьми честь и доброе имя
Потерять навсегда не к лицу.
Неужели властитель великий
До того в своих грезах дошел,
В суете что пытается с криком
За мой женский хвататься подол?
Вам, таксыр, я напомнить посмею,
Что любой в вольном крае джигит,
Сам к себе уважение имея,
Перед женщиной гордость хранит.
За невестой своей он не станет,
Словно хвостик, открыто плестись.
Люди вас уважать перестанут.
В стан к себе, повелитель, вернись.
Вы под вечер для нас подготовьте
Свой прекрасный, богатый шатер.
Провожатый не нужен, заботу
Проявите ко мне, не надзор.
Не впервой мне. С тулпаром горячим
Без поддержки управлюсь сама.
Для меня этот день много значит,
Я побыть бы хотела одна.
Пусть овеет опять вольный ветер
Напоследок дыханием своим.
Никогда не увижу рассветы
В крае отчем, что мною любим.
Ты, как истый правитель сегодня
Не чини мне помех, уступи.
Хоть на день дай побыть мне свободной,
КазмоИна назад вороти.

Хан робеет пред юной невестой
И не смеет вздохнуть, так смущен.
С губ слетела улыбка:
                "Прелестна!
Мне заменит она сотню жен…"
Заикаясь, лепечет:
                -  О, чудо!
Я пленен, дорогая, тобой!
Неужели и вправду ты будешь
Мне заботливой, верной женой?
Только меч мне верни-ка обратно,
Руки можешь поранить себе.
И зачем он тебе, непонятно?
Потеряешь при быстрой ходьбе.

- Не впервой мне держать меч тяжелый
Своей девичьей слабой рукой.
Обещаете рабство, бездолье,
Когда стану невольной женой.
Дайте вспомнить хотя бы немного
Свою юность, беспечные дни.
Проложить меч поможет дорогу
Через кош*(см.60), посреди толчеи.
Что есть духу помчусь на тулпаре,
Ветер смоет тревоги души.
Я сегодня в горячке, в ударе,
Меня будущность очень страшит.
Ничего в целом мире нет ближе,
Чем знакомый до боли простор.
Мной желание невинное движет.
Разве я заслужила укор?

- Я готов, если хочешь, уважить
Эту странную прихоть твою.
Кыз Жибек, дорогая, я даже
В той уступке отраду найду.
Разрешаю, коль дело такое.
С вашим кошем поеду и я.
За тебя и себя я спокоен,
Нам разбить повелю два шатра.
Мы гостей привечать в первом станем,
А в другом - я усладу найду.
Долгожданный наш вечер настанет,
В том шатре я тебя и дождусь.
Все подушки из пуха, перины
Наперед взбить прислуге велю.
Не забудь, мой цветочек невинный,
Что к закату в шатре тебя жду. -

В предвкушении щеки зардели,
Хан Корен развернул скакуна.
Тут с Жибек и улыбка слетела,
Вмиг в лице изменилась она:
«Да, гордыня твоя непомерна,
Грубой силой играешь, Корен.
Ты с одной стороны легковерный,
А с другой - хочешь взять меня в плен.
Взглядом жадным водя ненасытным,
Видишь внешнюю только красу.
Мнишь, что я пред тобой беззащитна,
Не девчонку желаешь, вдову.
Мне увидеть, Корен, не случилось
Непокорные пряди твои,
Ведь в глазах жизнь давно погасила
Прежней юности пылкой огни.
Но, однако, и ты не узнаешь,
Как состарюсь спустя годы я.
И, как в черные косы вплетаясь,
Ляжет сивой волной седина.
Столь ужасной судьбы не желала,
Мне врагом был и будешь вовек.
Волю дай, без оглядки б бежала,
Нет, не станет твоею Жибек».

Повернула к кочевью родному,
Капли слез в утомленных глазах.
И воскресшей надеждой знакомой
Грудь усталая снова полна.
По степи, как всегда, вереницей
Перед нею плывет караван.
Из-под ног пыль сухая клубится,
Шум кругом, кутерьма и бедлам.
Ханзады*(см.69) Жиренбая немалый
По степи продвигается кош.
Под завязку навьючены скарбом
НАры*(см.30) в ряд, все могучие сплошь.
Восседая верхом на верблюде,
Беспокойная едет женгЕ.
Ханшайым ищет взглядом повсюду,
Держит крепко в руках саукелЕ*(161).
Кыз Жибек саукеле забирает:
- Не желаю к Корену в капкан! –
Изумруды и жемчуг срывает,
Горсть каменьев сложила в карман.
- Будем думать, нам это приснилось,
Весь наряд надо в клочья порвать.
Я счастливая! Все изменилось,
Свадьбе подлой вовек не бывать!

-  Почему ты сорвала каменья?
Что случилось сегодня с тобой?
Как прибудем на место кочевья,
Созовут нас несчастных на той*(см.84).
Саукеле сгоряча раздираешь.
Без убора прикажешь как быть?
Одеяние новое, знаешь,
За короткое время не сшить.
Что нам делать теперь, непонятно.
Слезы счастья иль слезы беды
Льют из глаз? Говори, только внятно,
Сердце попусту мне не томи.

- День мой радостью жгучею полон,
В том признаюсь лишь только тебе.
Мне судьба улыбается снова.
Изменилось все, слышишь, женге!
Чуть не плачу от бурного счастья,
Мне так хочется петь, танцевать!
Надо мной у Корена нет власти,
Я о нем не хочу вспоминать! -

Заискрил сквозь алмазные слезы
Солнца пляшущий, радужный свет:
- Наяву быть счастливой, не в грёзах
Я даю тебе верный обет!
Мне с судьбой нелегко далась битва,
Ненавистный хан будет забыт.
Бог услышал девичьи молитвы,
Светлый путь для меня вновь открыт.
В свое счастье поверила крепко,
И причиной тому младший брат.
Будет верен закону он предков,
Как гласит о том древний адат*(см.99).
Исполняя последнюю волю,
АменгЕру*(см.100) я стану женой.
Сансызбай к нам приехал сегодня,
Вместе с ним отправляюсь домой.
Прибыл он не с пустыми руками,
Полтумена привел за собой.
Говорит, что нельзя нам рабами
На земле оказаться родной.
Ак Орду*(см.49) посетил темной ночью,
Мой отец с ним имел разговор.
На врага войско двинуть он хочет,
Как войдет в силу наш договор.
Впредь увидимся, нет, я не знаю,
Дай проститься с тобою, женге.
Я печалюсь, тебя покидая,
Не найду ближе друга нигде.

- Айналайын*(см.46), Бикеш, прочь тревоги!
Дай обнять, дорогая, тебя.
Неужели услышана богом
И моя изо дня в день мольба?
Да хранят вас двоих аруаки*(см.1),
Пусть джигит будет рядом с тобой.
Как, родная, пришлось тебе в страхе
Жить мучительно долго одной. -

Косит глазом и пляшет под нею
Быстроногий, горячий тулпар.
На ветру грива буйная веет,
Из ноздрей валит волнами пар.
В бок поддела коня, звонко гикнув,
Словно птица летит Сандалкок.
КосагАш*(см.159), берега Ак ЖайЫка*(см.24)
Ей покажутся скоро, вот-вот.
Там, где заросли ивы густые
Ветви гибкие тянут к воде,
(Сердце бьется в груди, как впервые!)
Ждут ее Сансызбай и Шеге.
Соскочив из седла им навстречу,
Совершила изящный присед.
Что-то тихо сама себе шепчет.
Снова счастлива будет Жибек!

                * * *
Алкисса!

- Возвратимся мы снова к Корену,
Он в шатре недовольный сидит.
Заподозрив обман и измену,
Исподлобья сердито глядит.
Своему, для нас чуждому богу
Он молитву лишь только вознес,
Изведясь от досадной тревоги,
Мрачным голосом вдруг произнес:
- Где Жибек до сих пор пропадает?
Знать желаю, исчезла куда?
Солнце в небе уже догорает,
Ей давно возвратиться пора.
Мутным взором окинул округу:
- Где, скажите, тулпар Сандалкок? -
Взмах руки, подал знак своим слугам,
- Срок, что дан был ей мною, истёк.
Пусть коня мне вернут неотложно
И девицу в придачу к нему.
Потеряла совсем осторожность.
Есть терпению предел моему!
Надо ж быть ей настолько упрямой?
Меня за нос водить принялась…
Не прошу я, а требую прямо,
Без задержки исполнить приказ! -

В страхе замерли все.
                - Не тяните! -
Говорит им суровый гонец,
- Кыз Жибек и коня нам верните,
Вас иначе ждет тяжкий конец.
Дорог хану тулпар чистокровный,
Пуще глаз он его бережет.
Утаить не удастся виновных,
Тех, кто хану бессовестно лжет!

- Где с тулпаром Жибек пропадает,
Знаем столько же, сколько и вы.
Всяко в жизни, конечно, бывает,
Только нет в этом нашей вины.

Сей ответ хана в гнев повергает,
Руки сжаты в кулак, весь дрожит.
Он тревогу войскам объявляет,
Спешно сесть на коней им велит.
Воздух в ярости посохом чертит,
Без разбору бедою грозит.
Он подвергнет за это их смерти,
Все аулы дотла разорит!

Сырлыбай в деле спешки не знает.
Но Корену о том невдомек,
Что родниться с ним хан не желает,
Что от мысли подобной далек.
Сансызбай ему станет опорой,
С чужаком нет нужды говорить.
Каршыгу призывает в покои
И к Корену велит поспешить.
- У меня нет решения иного,
Мой акын, поручаю тебе.
Успокоишь его метким словом,
Пока бед натворить не успел.
Не к лицу мне с врагом вероломным
С глазу на глаз беседу вести.
Но разора, лишений, запомни,
Ты не должен никак допустить.
С войском ждет Сансызбай за рекою,
Зять подобен мой ярому льву.
Жауынгеров (см.176) своих уже строит,
Не уступит победу врагу.
Суждено было странной судьбою
Братьям двум дочь мою полюбить.
В нашей воле, я это устрою,
Рода два, наконец, породнить! -

После слов Сырлыбая к Корену
Заявился акын напрямик.
Взором смотрит хан злобным, надменным,
Стал он мрачен, угрюм, темнолик:
- Страху нет в вас. Как смели, не знаю,
Столь коварно меня обмануть?
В три погибели, коль пожелаю,
Вас могу без усилий согнуть… -

Поклонившись с почтением мнимым,
На Корена взглянул Каршыга.
Нетерпением тайным томимый,
Сокрушить поскорее врага:
- Мир склонился пред вами покорно.
Хану гнев разве будет к лицу?
Не хотел бы, поверьте, притворно
Льстить такому, как вы храбрецу.
Благородны и в силе искусны,
Исполинской подобны скале.
Нам молву не презреть, что стоусто
Прогремела по грешной земле.
В самом деле, не стоит народу
Откровенным насилием грозить.
Разорение суля и невзгоды,
Надо ль славу свою низводить?
Согласитесь, не мы оседлали
Кыз Жибек огневого коня?
Вы тулпара ей злого отдали,
Не игривого, знать, стригунка.
Ваша воля, перечить не смеем,
Так капризам ее потакать.
Дикий норов тулпара доселе,
Подскажите, как нам было знать?
А на след выйти - дело простое,
Не составит большого труда.
Будут лунки с очаг глубиною.
След коня приведет вас туда,
Где сразиться готов, вас не меньше,
Ждет могучий батыр Сансызбай.
Без нужды малолетних и женщин
Силой буйной, таксыр, не стращай.
Жекпе-жек*(см.117), на глазах у народа
Ты попробуй его победить.
Как бесстрашный, лихой воевода,
Славу сможешь свою укрепить.
Войско выстроил возле ЖайЫка,
Где ветвистый растет КосагАш*(см.159).
Мощью он обладает великой,
Ты соперника вызов уважь.

- Так кого же мне надо уважить?
Кто он будет, ваш дерзкий смельчак?
Это тот, кто вернет мне пропажу?
Я немало встречал забияк.
Он посмел пересечь мне дорогу,
Умыкнул вор чужую жену.
А подобных врагов у нас много,
Знать, пощады не будет ему!
Ну ловкач же ты велеречивый,
Ни на шаг от меня, вслед пойдешь.
Свиту взять не забудь, жулик лживый,
К полю боя со мной поведешь.
Ты заложник отныне, бдеть буду.
Глаз, поверь мне, с тебя не спущу.
Коль обманешь, то знай, будет худо,
Без раздумий на месте прибью!

Рать возглавив свою, резвой рысью
На расправу к реке он спешит.
Не допустит Корен даже мысли,
Что противник его сокрушит.
По всхолмленной степи мчатся лавой,
На ветру плещут тучи знамен.
Что покроет себя гордой славой,
Что осилит врага, убежден.

Сансызбай ждет с аскЕрами*(163) в поле,
Приготовиться к бою велит:
- Сила наша в единстве и в воле,
Только так сможем мы победить.
Позабудьте какого вы рода,
Мы спасаем не только шектЫ.
За всеобщую нашу свободу
Вынимайте, батыры, мечи!

Устремились навстречу лавиной,
Пыль густая клубами стоит.
Хан КорЕн на своем КазмоИне
Перед войском стрелою летит.
Гнев во взоре и пот льет рекою,
Зверем в злобе свирепой рычит.
И с тулпара косматой волною
Во все стороны пена летит.
Бег замедлив, Корен понимает –
Равнозначное войско пред ним.
В латах юный батыр меч сжимает,
Виден блеск его крепкой брони.

- Жаль тебя подвергать мне искусу, -
Встав на месте, Корен говорит,
- Ты юнец, как я вижу, безусый.
Кто ж за гибель твою возбранит?
Возомнил неужели мальчишка
В равной битве меня победить?
Мне кивнуть –то, всего мелочишка,
Хан Корен не умеет щадить.
Что Жибек мне жена, всем известно.
Ты чужое добро ведь украл?
Не батыр ты, а вор, если честно, -
Лика хищного злобен оскал,
- С глазу на глаз скажу откровенно,
Не позволю свое отобрать.
И вопрос я решу непременно,
За спиною взгляни-ка на рать.
Так и быть, твой проступок прощаю,
Коль добром мне отдашь ее сам.
Если нет, то мечом обещаю
Проложить тебе путь к Небесам!

- Нехорошая слава, лихая
О тебе, хан, пугая, гремит.
Сансызбай имя мне, полагаю,
Силы в битве сумеем сравнить.
В этот путь не напрасно я вышел,
Прибыл в поисках долгих к женгЕ*(см.85).
Не подумал о том, что услышу
О негаданном вдруг женихе.
АменгЕр*(см.100) я законный и должен
Кыз Жибек увести за собой.
Я позор свой стократно умножу,
Коль тебе она станет рабой.

- Неразумные ваши законы…
Их ни слышать, ни знать не хочу!
Я настойчив в делах, непреклонен,
Кровь пролью, но Жибек заберу.
Выходи же, батыр желторотый,
Что достоин ее, докажи.
В толк никак не возьму все же – кто ты?...
Не валяй дурака, уступи.
Вижу, молод еще, безрассуден,
Значит лук натяну первым я*(164).
Пусть судьба нас с тобою рассудит…
Знай, ко мне благосклонна она!
Разошлись, каждый лук вынимает,
Им осталось лишь выбрать стрелу.
Оба в мыслях врага поражают.
Медлят, ищут в другом слабину.
Погрузилась в колчан тяжеленный
Огрубелая хана рука.
Вдруг, орлиным блеснув оперением,
Показалась шальная стрела.
Полоснул взглядом хищным, как бритва,
Осерчав, сплюнул в сторону:
                - Тьфу!
Губы в хищном оскале молитву
Шепчут чуждому нам божеству.

Усмехнулся. С улыбкой кривою,
Метясь в цель, тетиву отпустил.
Только восемь слоев хан стрелою
В Сансызбая кольчуге пронзил.
А вот слой на доспехе девятый,
К счастью, кажется, цел, невредим.
Мы-то знаем, что младший из братьев
Был счастливой звездою храним.
От неистовства вражьего, впрочем,
Нет на теле батыра следа.
Толеген не напрасно пророчил,
Что кольчуга спасет от врага…
Вспомнил вдруг и глаза вмиг намокли,
Сердца боль не забыл Сансызбай.
«Эй, Корен, недруг мой, будь же проклят!
Ты, похоже, болтун, пустобай».

Вот батыра черед, преспокойно
Из колчана стрелу он берет.
Убежден, выстрел будет убойный
И стрела в грудь Корену войдет.
Поднял лук и, терпением запасшись,
Натянул мощью всей тетиву:
«Поглядим, как сейчас ты попляшешь.
Тебя насквозь, гордец, просверлю»!
Свист раздался пронзительный, тонкий,
Полетела, как птица, стрела.
Разорвала доспех, как суконку,
Пробуравила напрочь врага.
Свой проворный полет продолжая,
В самый дальний вонзается холм.
Содрогнулась земля, пыль вздымая,
Основательный вышел надлом.
От холма пал кусок неохватный,
Был размером своим с юрту он.
И со звуком, как грома раскаты,
Полетел под отвесный уклон.
Сник в седле хан, собой не владея,
И поводья без сил отпустил.
Разжимая ладонь и слабея,
Лук на землю из рук уронил.
Оседает, скользя, ниже, ниже,
Что-то шепчет своим хан богам.
Удалось:
              «О, мой Бог, помоги же»! –
Его мертвенным молвить устам.
Кровью хан истекает, пустые
Вверх стеклянные смотрят глаза.
В них, застывших и алчных, чужие
Отразились навек небеса.

Видя лютую гибель Корена,
Тайбурыла батыр торопил.
Подошел и, присев на колено,
Ему голову разом срубил.
И трофей, что в бою был добыт им,
На копье водрузил, словно стяг.
Головою Корена открыто
Помахал его рати, дразня.

Потекли тут лавиной навстречу
Два потока, оружием гремя.
Гнев безудержен их. Будет сеча!
Звон булатного слышен клинка.

На врага Сансызбай мчит без страха,
А в могучей руке грозный меч.
Приподнявшись в седле, одним махом
Рубит недругам головы с плеч.
Сокрушает их силою львиной,
Бездыханных кругом горы тел.
Вражьей рати почти половину
Перебить в том сражении успел.

Во главе боевого отряда
Друг Шеге на гнедом жеребце.
Рубит справа и слева всех кряду
Меч в бывалой, умелой руке.

Шесть батыров летят тесным строем,
Устрашающ, размашист разбег.
ЖауынгЕров* (176) ведя за собою,
Устремились в бой братья Жибек.

Силы рода шекты возглавляя,
В гущу боя влетел Каршыга.
Всех бесстрашьем своим окрыляя,
Он заклятого крушит врага.

Вдохновленное ярким примером,
Войско ринулось в яростный бой.
Под клинками могучих аскеров*(см.164)
Потекла кровь пришельцев рекой.
Вражья рать еле ноги уносит,
Поредели заметно ряды.
Побежали, оружие бросив,
Пыли следом вздымая клубы.
Видно, Небу так было угодно,
Вновь свободна родная земля.
Будет недруг коварный сегодня
Уничтожен к закату дотла!

                ***

В облаках обозначилась просинь.
Все устали, умолк и акын.
Не спеша, взгляд внимательный бросил
На сидящих по кругу мужчин:
- Так-то вот, в единении сила! –
Молвил, снова взяв в руки домбру:
- И азарта, и грусти хватило,
Но еще кое-что расскажу.


                * * *

Алкисса!

По степи быстролетною птицей
Клич победный:  «Разбит нами враг»!
Извещая, стремительно мчится
Вестник радости - узЫн кулАк*(165).
Стар и мал встретить рать торопился,
Журт*(см.72) навстречу героям бежал.
Сырлыбай самолично явился,
Руку каждому крепко пожал.

В честь победы ликуя, аскЕров*(см.163)
До небес восславляет народ.
Наконец Кыз Жибек аменгЕру*(см.100)
С легким сердцем отец отдает.

Сорок дней и ночей пировали,
По степи той*(см.84) веселый гремел.
На байгУ*(см.150) и кокпАр*(см.149) созывали,
Там айтЫс*(см.134) песней звонкой летел.
Радость, смех вперемежку с волнением,
Дробь лихая бессчетных копыт.
Для гостей дорогих угощение,
Звук домбры им сердца бередит.


                ***


Улыбаясь, смахнет с глаз слезинку,
Мать Жибек благодарна судьбе.
Для родных в узатУ*(166) есть горчинка,
Безвозвратный напомнит жебЕ*(167).
За завесой прозрачной невеста
В платье свадебном, рдея, сидит.
Лучезарна, изящна, прелестна.
Мать, волнуясь, ей так говорит:
- Берегла я тебя, баловала,
Вороненок*(см.45) единственный мой.
Что уедешь от нас, понимала,
Этот путь предначертан судьбой.
Была в доме желанною гостьей*(168),
Беззаботно резвилась вчера.
Для меня расставание непросто,
Пусть судьба к тебе будет добра.
Верю я, там тебе будут рады.
Как меня почитай, дочь, енЕ*(см.128).
И свату стань сердечной отрадой,
Мой наказ напоследок тебе.
Про родное гнездо, что взрастило,
Вспоминай вдалеке иногда.
Дай же бог, чтоб ты им полюбилась,
Не позволь нам краснеть за тебя.

В это время, ей в косу вплетая
Бисер, жемчуг и нить серебра,
Слез волнения женге не скрывает:
- Будь же счастлива, радость моя!
На невесту убор надевает,
Жемчугами расшит саукелЕ* (см.161).
Юный лик в обрамлении сияет,
Радость светит в очей глубине.
С отчим домом пора ей проститься,
Ждет невесту родня в Ак Орде* (см.49).
Лица, лица, любимые лица,
Как в тревожном, но радостном сне.
Невесомой походкой, неслышно
В дом родной легким шагом вошла.
Стали в косах шолпЫ*(см.63) неподвижны,
Стан подтянут, как будто струна.

Хан-отец восседает на троне,
Рядом мать ее, братья, женге (см.85).
Никого в юрте нет посторонних.
Вместе с близкой родней наравне
Все знакомые биИ*(171) и беки*(см.14)
За престолом по кругу стоят.
Помнит с детства Жибек их опеку,
Почитание таит каждый взгляд.
Кыз Жибек поклонилась им в пояс,
Жиренбаю подали домбру:
Я, сестрёнка, здесь, рядом с тобою,
А домбра спеть поможет сынсУ* (см.170).

Нежный голос невесты трепещет
И прозрачная катит слеза:
- «Сердцу грустно, ничто не утешит,
Ведь беспечная в прошлом пора.
Расставаясь с отеческим краем,
Я, как сорванный в поле цветок*(172).
Вас увижу ли впредь, я не знаю,
Ветром ваш унесет лепесток.
АкетАй*(см.147), были мне вы опорой.
Через край в сердце плещет любовь.
Нет во мне ни обид, ни укора.
Как хотела б увидеть вас вновь!
В лучших чувствах сегодня признАюсь,
Милый сердцу крови слышу зов.
Перед мудростью вашей склоняюсь.
В мире нет вам подобных отцов.
АнашЫм*(см.107), в бесконечных заботах
Вы прощали мое баловство.
Ваша дочь буду я плоть от плоти,
За святое, как жизнь, молоко
Разве вам отплатить я сумею?
Вряд ли кто-то заменит мне вас.
Не расставшись, уже сиротею», -
Дрогнул голос, слеза полилась.
Взор отца вниз опущен, платочком
Со щеки мать утерла слезу.
- В добрый путь! Будь счастливою, дочка, -
Говорят, сердце ей всколыхнув.
На других вскользь взглянув, продолжала
Кыз Жибек петь прощальный сынсу* (см.170).
Благодарный привет близким слала,
Скрыть стараясь печаль и тоску:
- «Братья, нет никого вас надежней,
Вас, мои дорогие женге*(см.85).
Подчиниться разлуке так сложно!
Буду помнить о вас вдалеке.
Каждый прожитый миг рядом с вами
В своем сердце навек сохраню.
Рассказать не сумею словами,
Как же сильно всех вас я люблю!
Беззаботные годы промчались,
Моей юности светлой друзья!
Вместе радость делили, печали,
Никогда не забуду вас я.
Жаль, порою весеннею ранней,
Зацветет когда дивная степь,
Не раздастся, как птиц щебетание,
Наш заливистый девичий смех.
Если в чем неправа, сожалею,
Напоследок прости, мой народ.
ХаншайЫм с малых лет ты лелеял
И, любя ее сердцем, берёг.
И с тобой жили мы душа в душу,
Ак ЖайЫк*(см.24), светлый берег реки.
Кто-то будет, не я, теперь слушать
Плеск твоей говорливой струи.
Много раз на коне шалой бурей,
С ветром споря, неслась Кыз Жибек.
Безграничный простор, синь лазури,
К вам любовь сохраню я навек.
Словно лебедь, раскрыв в поднебесье
Над отчизной два белых крыла,
Ранним утром с прощальною песней
В чужедальние тронусь края.
Стоя здесь, у родного порога,
Быть счастливой я клятву даю.
Отправляясь с батыром в дорогу,
На иную ступаю стезю.


                ***

Алкисса!

День настал, в путь далекий собрали
Сансызбая с Жибек караван.
Всем народом их вдаль провожали,
Был таким тот далекий замАн*(173).
Отчий дом покидает невеста,
Сердца слышится каждый удар.
Расступившись пред ней, тут же с места
Молодежь запевает жар-жар*(174).

Говорили не раз с придыханием,
На горбах плыл белейший отау*(см.86).
Изумлял благородным сиянием
Золотой на верблюдах жасау*(175).
Кто с восторгом, а кто-то и плача,
Ханшайым своей смотрят вослед:
«Счастья, дочка, тебе и удачи,
Вот таков наш извечный завет».

Для Жибек путь волнительный, новый,
Едет вслед молодежь из шектЫ.
Кто верхом, кто из них пешим ходом,
Скакуна подхватив под уздцы.
До меня подмечали акыны,
Во главе что на белом коне,
(Как один, были в этом едины),
Гарцевала невесты женге.
ЖауынгЕры*(176) сей ход замыкали,
Ряд за рядом бесчисленный строй.
В путь обратный их кони ступали,
Рать лихая спешила домой.

Алкисса!

                *    *    *
Прикрываясь ладонью от солнца,
Им навстречу Камка, Базарбай.
Впереди конь могучий несется,
ТайбурЫл, а на нем Сансызбай.
Кыз Жибек рядом в крытой повозке,
С ним красавица едет жена.
Как родную, радушно и просто
У порога встречает родня.
Поцелуй теплый, искренний в щёчку,
Обняла ее крепко Камка:
- Ты не только красавица, дочка,
Вижу я, что и сердцем добра. -
Под желЕком*(177) прозрачным пылает
На щеках у невесты пожар.
Она голову мягко склоняет,
Строки мудрой звучат беташАр*(178).
Как известно, незрячим присущий
Взор пронзительный вдаль устремив,
Дал бата*(см.43) детям бай, того пуще,
Боль и радость в словах уместив.
Созывают на той*(см.84) несравненный,
Сорок дней и ночей он гремел.
Из-под пальцев Шеге вдохновенно
Звук домбры вольной птицей летел.
Кюй тартЫс*(179) и айтЫс*(см.134), всех акЫнов
Здесь собрали. Ликует домбра.
Молодым, кто-то шапку откинув,
Пожелал счастья, много добра!

                * * *

На востоке заря слабо брезжит,
Жар теряя, костер догорел.
Разбередил сказ души, изнежил,
Журт*(см.72), акыну внимая, сидел.
От восторга сердца встрепенулись,
Отозвалась прощально струна.
Как от дивного сна все очнулись,
Ликованьем округа полна.
Аксакал гладит бороду молча,
Долгий прожил на свете он век.
Слезы прячет и что-то бормочет,
Не случилось душой охладеть.
И мырза*(см.6), что сидел здесь степенно,
Сколько лет, как успел облысеть,
Жар души, что забыт сокровенный
В древнем сказе сумел разглядеть.
Да, акын, удивил ты красавиц.
Слышишь, шепчутся между собой?
Убедил их, поверить заставил:
Каждый может поспорить с судьбой!
Пылкий юноша полон смущения,
Вдруг копну поправляет волос.
Чистый взор его полон прозрения,
Он сказителю задал вопрос:
- Дальше, дальше что было, занятно!
Умоляю акын, не молчи.
Лишь теперь стало мне все понятно,
Ничего нет важнее любви!

Сгорбил спину акын, день был трудный,
Рассказал обо всем не тая.
Только шепчут усталые струны -
Так любили во все времена.
- Мне, пожалуй, пора закругляться.
Отложу-ка в сторонку домбру.
Сказ окончен, все, вижу, томятся.
Пара слов и рассказ завершу.

- Скакуном годы мчатся ретивым,
Быстротечного времени бег.
Никого нет на свете счастливей,
Чем жена Сансызбая Жибек.
Зазвенит степь весною ручьями,
В небе ясное солнце взойдет,
Белоснежными дружно крылами
В облаках где-то стая взмахнет.
И безмолвный, как будто видение,
Птиц в лазури далекой полет
Мимолетной мечтой  на мгновение
Ее сердцу надежду вернет.
Нежный взор обратит отрешенный
Ввысь, туда, где безбрежная даль.
В глубине глаз прекрасных, бездонных
Затаилась немая печаль…
                г. Алматы.         2014-2021 гг.               
               
                Примечания:

Аруаки (аруахи)*(1) - духи предков. Человек после смерти становится бесплотным духом, аруаком, слугой Тенгри, исполнителем его воли, покровителем того племени или рода, где он находился во время земной жизни. Наиболее чтимые аруаки - души знаменитых людей, мудрецов, биев, батыров. Но считается, что у каждого человека есть свой дух-покровитель, а иногда их бывает несколько. Обычно это родственники, ранее ушедшие в иной мир. Увидеть аруаков могут только люди, специально к этому подготовленные.
Тенгри*(2) – верховное божество тюрков, управляющее всем мирозданием. В тенгрианстве, в доисламском веровании казахов и других тюркских народов – бог Неба.

Умай*(3) - богиня-мать в тенгрианстве, воплощение творческого начала природы, источника ее плодородия и изобилия. Богиня, дарующая жизнь младенцам, покровительница домашнего очага, приплода в животном и растительном мире.

Шепот Тенгри*(4) – домбра веками сопровождала казахов и в радости, и в беде, поэтому звуки ее струн народ издавна называет шепотом бога Тенгри.

Курт*(5) – шарики из сушеного, соленого творога, которые можно было брать с собой в долгую дорогу, не боясь за их сохранность. Традиционная пища кочевников.

Мырза*(6) - господин, князь, от арабо-персидского эмир-заде.

Алкисса*(7) – каз., итак, продолжим далее (фольк.).

Жагалбайлы*(8) –  казахский народ состоит из родов, которые входят в три жуза – Старший, Средний и Младший. Жагалбайлы – относится к Младшему жузу, к племенному объединению Жетыру. Семь родов Жетыру были присоединены ханом Тауке.

ОбА*(9) – каз. название чумы.

Кебин*(10) - каз. аналог арабского - саван.

Толеген*(11) – каз. имя от «толеу» - возмещать, т.е. вместо ушедших. Так называют мальчика, родившегося после смерти предыдущего ребенка.

Сансызбай*(12) – каз. имя - владетель огромного богатства, досл. перевод – несметно богатый.

Калым*(13) – выкуп за невесту.

Бек*(14) – тюрк. князь, властитель, господин, синоним арабского - «эмир». Представитель господствующего класса в феодальном казахском обществе.

Шохи, адрас*(15) - дорогостоящие сорта иранских шелковых тканей, из которых делали "румоли шой" (шелковые платки) и "жойпуш" (покрывало на постель).

Бурнус*(16) – у арабов плащ из белой шерстяной ткани с капюшоном.

Беркутчи*(17)– охотник с ловчим беркутом.

Исфахан, Кашан, Тебриз, Шираз, Самарканд, Хива, Бухара, Сайрам (Белый город, бывш. Испиджаб) *(18) – средневековые города на Великом Шелковом пути.

Фаранд*(19) -  персидское название булатной стали. Слово булат – имеет тюркское происхождение. Тюрки первыми научились добывать, плавить и обрабатывать железо.

Дехканин*(20) - земледелец, хлебороб.

Минарет*(21) - от («минора») обозначает свет, зажженный в высоте. Так возжигался огонь на маяках. В мусульманских странах минареты - эти вертикальные столпы – изначально были предназначены для призыва на молитву. Минареты возводились около мечетей и медресе или входили в комплекс построек.

Занданечи*(22) – шелковая ткань, вырабатывалась в селении Зандани, в 30 километрах от Бухары и пользовалась большим успехом у населения восточных и западных стран благодаря своим замечательным качествам. Из этой ткани (в том числе и полосатой) изготовляли верхнюю одежду. Занданечи вывозили в Индию, Иран, Египет, Византию.

Небесные кони*(23) - Фергана в далёком прошлом славилась специально выведенной породой лошадей, которые якобы происходили от «небесных» коней. По сохранившимся сведениям, в горах водились дикие лошади, которых невозможно было поймать и приручить. Поэтому отбирали лучших кобылиц и выпускали в горы. От них и вольных диких жеребцов пошла порода «небесных» коней. Тянь-Шань переводится с китайского, как «поднебесные горы», отсюда и название лошадей.

Ак Жайык*(24) – казахское название реки Урал.

Шекты*(25) – казахский род, входит в состав Младшего жуза. Алты шекты – от каз. алты – шесть. Имеется в виду, что у хана есть шесть наследников.

Кособа*(26) – в пер. с каз. два кургана, название озера.

Тулпар*(27) -  крылатый (или летящий) конь в казахской мифологии. Можно провести некоторую аналогию с древнегреческим Пегасом. Тулпар в богатырских сказаниях выступает советчиком и помощником батыра, помогает ему одолеть чудовищ, переносит его на себе по воздуху, мечет молнии, поднимает крыльями ветер, сотрясая своим ржанием землю.  Ударом копыта тулпар выбивает источник, вода которого дает вдохновение певцам-сказителям.

Кокжорга*(28) – в переводе с каз. - серый иноходец.

Если грива коня запала вправо*(29) – примета к добру, всадник на счастливом пути.

Нар*(30) - гибрид первого поколения одногорбого и двугорбого верблюдов, имеет на спине два невысоких и слитых воедино горба, выносливое и сильное животное.

Торсык*(31) -  классический казахский сосуд из кожи для хранения кумыса в пути.

Наурыз*(32) –  праздник прихода весны по астрономическому солнечному календарю у тюркских и иранских народов. В марте, в день весеннего равноденствия встречают начало Нового года. Наурыз, как народная традиция, не имеет прямого отношения к исламу. Происхождение этого праздника уходит своими корнями в дописьменную эпоху истории человечества.

Ойбай-ау! *(33) – аналог рус: «о боже мой!» - возглас, выражающий удивление или страх.

«Мысли матери о ребенке, а мысли ребенка в степи» *(34) – казахская народная пословица.

Кимешек*(35) - старинный головной убор замужней женщины из белого коленкора, иногда с вышитым узором по овалу лица.

Балам, балам –ау! *(36) – обращение к младшим, сынок, доченька.

Преклонив колено*(37) – поклонение богу Неба Тенгри не предполагало падения в молитве на оба колена, ибо все живущие на земле люди были не рабами божьими, а сыновьями и дочерьми Неба.

Серт*(38) – по-казахски означает взятие на себя внутреннего обязательства, клятва данная самому себе.

Козы Корпеш и Баян сулу*(39) - герои древнетюркской народной лиро-эпической поэмы, повествующей о трагической судьбе двух влюбленных. Предположительно поэма создана пятнадцать веков тому назад.

Дорога птиц*(40) – Млечный Путь. Согласно легенде, каждую весну во время перелёта птицы, сбиваясь с пути, погибали от жажды. Тогда Кызыл-Каз - повелитель гусей обратился к Тенгри с просьбой проложить небесный путь. Тенгри снял свой пояс и бросил его на небо. С тех пор, по преданию, на небе видна Дорога птиц, Млечный Путь.

Шанырак*(41) – круговое навершие купола юрты, также означает родной кров.

«Бесцельно живущий сын подобен тлеющему огню без пламени» *(42) - каз. народная пословица.

Бата*(43) – благословение, ценное духовное пожелание, особый вид поэтического творчества, когда произносящий испрашивает присутствующим милости Всевышнего. Благословение произносят обычно старшие по возрасту аксакалы. Бата, как метод воспитания, служит во имя доброты, милосердия, гуманности. Для него специально слагали стихи, песни. Слова назидания произносят, держа раскрытыми ладони, а затем проводят ими по лицу.

Ар, намыс, ак ниет*(44) – последователи тенгрианства, понимая душу человека, как вечное и небесное, а тело - как бренное и земное, ценили все духовное выше телесного. Соответственно, такие понятия, как честь, достоинство, совесть, порядочность и др. рассматривались и понимались выше и дороже самой жизни. Смерть была предпочтительнее, чем потеря чести и достоинства. «В каждом человеке изначально был заложен некий морально-нравственный кодекс, который наши предки называли Закон Неба. Это не догма, запрет или заповедь, он существовал где-то внутри, как ощущение правильности того или иного действия. Казахи именовали это ощущение словами «ар», «намыс», «ак ниет» - (честь, совесть, истинный порыв души)». Из книги С. Аязбаева и Д. Мадигожина «Логика Небесного закона - Кок Торе».

Вороненок*(45) – ласковое обращение к ребенку, ибо ворон в степи считался символом мудрости и долголетия.

Айналайын! *(46) - у древних тюрков существовал удивительный обряд кружения. У казахов он выражается словом «айналайын» - обойду, окружу тебя. Шокан Уалиханов писал об этом: «У казахов чарующая сила заключается собственно в кружении. Они избегают полного круга при осмотре чего бы то ни было. Обойти человека - значит принять на себя все его болезни, все чары, которые тяготеют над ним. Поэтому самое нежное слово у казахов и самое верное выражение любви заключается в слове «айналайын». В старину часто любящие отцы бегали с поясом на шее вокруг юрты, где лежал больной сын, предлагая себя Небу, взамен больного ребенка. Птицу, попавшуюся в руки, отпускают на волю, не иначе как обведя ею несколько раз вокруг головы». Говоря «айналайын», мы всякий раз совершаем тенгрианский обряд, обряд истинной и самоотверженной любви, завещанной нам пращурами.
Чапан*(47) –халат, верхняя запашная одежда.

Ханшайым*(48) – дочь хана, принцесса.

Ак Орда*(49) – ханская ставка.

Акын*(50) – поэт-импровизатор, народный певец и сказитель. Искусство акынов было устным, а зачастую носило и одноразовый характер. Кочевой образ жизни и скоротечный характер искусства акынов не позволял записать и сохранить произведения на бумаге. Большая их часть осталась навсегда утерянной.

Борик*(51) – головной убор казахской знати, отороченный дорогим мехом.

Барымта*(52) – угон скота, понятие, первоначально возникшее в казахской традиционной правовой культуре (обычном праве - адат, то есть праве, основанном на обычаях). Практиковался в виде ритуализированного вооружённого набега (с запретом на использование боевого оружия) для захвата имущества и угона скота. Любое мщение, а особенно кровная месть приводила к бесконечным межродовым и межличностным войнам и распрям. Казахские ханы пытались заменить институт кровной мести захватом чужого скота, чужой собственности за неуплаченный долг - калым или кун (выкуп за невесту, за убийство и т.д.) После примирения барымтованное имущество возвращалось хозяевам. По закону степного общества барымтачи в течение трех дней должны были известить другую сторону, что барымта затеяна ими за конкретный проступок. Иначе действие считалось воровством. С момента колонизации степи Российской империей барымта постепенно причислилась к преступлению, к простому воровству.

Каршеке*(53) – уважительное от имени Каршыга.

Тор*(54) - почетное место, обычно располагалось напротив входа в глубине юрты.

Баскур*(55) - тканая полоска с разноцветным геометрическим и растительным узором, используемая для скрепления жердей купола и убранства казахской юрты.

Шымылдык*(56) — полог, прикрывавший постель от посторонних глаз, также занавеска, отделяющая кровать молодоженов или женскую и мужскую половины в казахской юрте.

Дастархан*(57) –скатерть, стол с яствами, угощение.

Жал, жая*(58) -  подгривный жир и огузок, считаются лакомой частью конской туши.

Божий гость*(59) - у казахов существовало нескольких «типов», или «категорий» гостей, принимать которых надо было с соблюдением определенных этикетных норм. Среди них наиболее значительную роль играет божий гость, случайный, незнакомый путник.  Он считался самым почетным и дорогим, и ему должно было быть оказано уважение в любом доме, потому что считалось, что сам бог привел его.

Кош*(60) – кочевье. Это было не просто продвижение со стадами на новую стоянку, а своеобразная выставка лучших верховых коней, лучшей сбруи, лучших украшений юрт. Утилитарное в своей основе действо напоминало собой одновременно и праздничную демонстрацию, и карнавал, и пикник на природе. Так, показ лучших девушек сопровождался самым настоящим избранием «мисс». По воспоминаниям аксакалов, торжественно разодетую процессию кочевников возглавляла признанная аульная красавица на белом коне со специальным знаменем в руках. Такое яркое зрелище, циклично повторявшееся каждый год, было привычной картиной в казахской степи.

Блезик*(61) – браслет.

Сырга*(62) – серьги.

Шолпы*(63) - серебряные подвески на косу. Тяжелые шолпы и шашбау*(см.93) оттягивали весом голову девушки назад, придавая осанке гордый вид. Девушек благородного происхождения с детства приучали ходить величавым, размеренным шагом, так, чтобы шолпы и шашбау не издавали ни звука.

Ильшек*(64) – декоративная застежка, подвеска на поясе.

Тумар*(65) – нагрудное украшение, оберег.

Кырмызы*(66) - ярко-красный шелк лучшего качества, другое значение – цветущий.

Шылауыш*(67) - большой белый платок, наматывается, как тюрбан, поверх кимешека*(см.34).

Ага*(68) –обращение к старшему по возрасту мужчине.

Ханзада*(69) – сын хана.

Тогай*(70) - степные леса, густые заросли кустарников.

Бикеш*(71) – барышня, обращение к девушке с оттенком высокой почтительности.

Журт*(72) – люди, народ.

Однолошадник*(73) – бедняк, имеющий только одного коня.

Сальде*(74) – каз. чалма.

Бата аяк*(75) - выкуп за согласие отца невесты на брак. Окончательный договор между сватами. В некоторых местах это называется – надевание сережек.

Жасаул*(76) – есаул, исполнитель поручений при командующем.

Белая кошма*(77) - на ней поднимали хана в знак признания всеми его власти.

Таксыр*(78) -  почтительное обращение к вышестоящему лицу, к хану.

Небесами огонь освящен*(79) -  в период тенгрианства у кочевых народов огонь имел очистительную силу. Во время перекочевки разжигали костры и между ними проводили людей, скот, имущество, чтобы оставить все напасти на месте старого кочевья.  Только кони не подвергались очистке огнем, ибо считались небесными, чистыми животными, недосягаемыми для сглаза и скверны.

Золотой пояс*(80) -  символ ханской власти.

Тек*(81) – происхождение, род, порода. В степи каждый знал свою родословную до седьмого колена. При встрече с незнакомцем тюрки всегда интересовались – кто его предки, какова его родословная, его «тек».

Хабар*(82) – известие, новость.

О халайык*(83) - обращение к народу.

Той*(84) – большой праздник, свадьба. Аулы, роды, жузы получали официальное извещение о проведении большого тоя или аса (поминки) заранее, за несколько месяцев или за год. Это было не просто приглашение, а уведомление о том, чтобы участники прибыли в назначенный срок, придерживаясь традиций и обычаев, со своими батырами, борцами, быстроногими скакунами, акынами, певцами-импровизаторами, с заготовками (мясо, кумыс и т. д.).

Женге*(85) - жена старшего брата.

Отау*(86) – юрта, дом; ак отау - белая юрта, молодая семья, юрта молодых.

Денге*(87) - ист. средневековая тюркская серебряная монета.

Аргын*(88) - племя тюркского происхождения (одно из самых многочисленных), ныне являющееся одним из шести казахских племен (аргыны, коныраты, уаки, кереи, кипчаки и найманы), составляющих Средний жуз.

Восьмикрылая юрта*(89) – кереге – это складные, решетчатые стены юрты. У казахов количеством кереге или, как их ещё называют, канат - крылья, принято определять размер юрты. Так и говорят обычно четырёх, пяти и т. д., или самая большая двенадцатикрылая юрта. Круг кереге смыкается дверной рамой.

Кииз*(90) – войлок, конструкцию юрты сверху донизу накрывают киизом, затем веревками его крепко привязывают к уыкам – купольным жердям.

Бауырым*(91) – брат, друг, сердечное обращение мужчин друг к другу.

Бешпент*(92) - бешмет - легкая приталенная одежда на подкладке до колен.

Шашбау*(93) – украшение для волос, ленты, шнуры, сложные цепочки с монетами, перламутровыми бляшками или серебряными подвесками, вплетаемые в косу.

Жараткан*(94) – Всевышний, Создатель.

Шам*(95) - лампада, свеча.

Черный беркут*(96) – беркут - одна из наиболее известных хищных птиц семейства ястребиных, самый крупный орёл. По древним поверьям ястреб считается посланцем Тенгри, а душа умершего праведника возносится в небеса в виде сокола.

Бикеш*(97) – сравним с бикеш*(см.71). В данном случае слово пишется с большой буквы, потому что обозначает второе имя Жибек. Так как для женге имена родственников мужа табуированы*(см.158), она называет ее – Бикеш.

Женгей*(98) – уважительное обращение к старшей замужней женщине.

Адат*(99) – каз. адет, совокупность норм обычного права у казахов, отличная от шариата в исламе.

Аменгер*(100) - наследник, акт наследственного права казахов, согласно которому по отношению к вдове родственники мужа, и в первую очередь брат, считался аменгером – наследником. В этом древнем обычае выражалось отношение казахов к браку, как явлению незыблемому, охраняемому. Развод считался недопустимым. Брак оберегался, чтобы не прервался род, уход вдовы считался позором.

Суинши! *(101) – этн. «радость-то, какая!» — возглас, предшествующий сообщению радостной вести, за которую требуется вручить подарок, выкуп.

«Распоролся желудок белого верблюда» *(102) - казахская народная пословица. Употребляется при крайне радостных случаях, например, при возвращении близких людей из дальнего путешествия, при рождении наследника, которого давно ожидали и, очевидно, имеет жертвенное происхождение.

Шубат*(103) – кисломолочный напиток из молока верблюдицы.

Обломить соломинку*(104) - обычай, совершаемый для констатации неслыханного и бесспорно положительного события. Носит несколько шутливый характер. Стоит кому-либо совершить знаменательный поступок, как об этом говорят: «Вот событие, по которому следует сломать тростинку» и, подняв былинку или просто взяв спичку, ломают ее на две части - чтобы поощрить доброе проявление и уберечь его от сглаза и греха гордыни.

Келин*(105) - сноха, невестка.

Терыс бата*(106) – досл. перевод - обратное благословение, т.е. проклятие.

Анашым*(107) – ласковое обращение к матери.

Тундик*(108) – войлочное покрытие шанырака, центрального купола юрты, защищавшее от ненастья, холода и жары. В ясную погоду его откидывали в сторону.

Солнце и Луна*(109) - древняя легенда повествует о том, что Солнце и Луна – это двойняшки-красавицы, но Луна своей красотой превосходила сестру. Солнце из зависти расцарапало лицо соперницы. С тех пор на лике Луны появились пятна, и теперь та стыдливо появляется только ночью. Во время фазы зарождения нового месяца или убывания старого, казахи говорят, что в первом случае она осторожно подбирается к солнцу, а во втором, также неспешно отступает от него, опасаясь нового нападения. А вот период полнолуния, когда луна наливается и становится круглой, считается временем, когда она снова дразнит свою вспыльчивую сестрицу.

Серебряная нить*(110) - в тюркской мифологии существовало представление о серебряной нити, связующей человека с Небом, а также скрепляющей душу с телом. Когда человек спит, душа улетает в ночное путешествие по небу и, если его резко разбудить, серебряная нить оборвется, и душа более не сможет вернуться в тело.

Коновязь*(111) - два крылатых коня с двух сторон шанырака заставляют вспомнить миф о Полярной звезде, которую казахи называют железным колом. Это коновязь, вокруг которой кружатся небесные кони, та ось, где возможен выход за пределы нашего мира. Когда не было ни неба, не земли, существовало только безбрежное море небытия – Тениз. Внутри него возник Белый Свет (Ак Жарык), породивший совершенное золотое яйцо. Оно было сияющим, оно было хорошим. У него не было ни рук, ни ног, ни головы, но было движение, не было крыльев, но могло летать, не было рта, но голос исходил из него. Внутри него пребывал в глубоком сне бог Тенгри – отец и мать рода человеческого. Он спал бесконечно долго, а когда проснулся, то не нашел выхода из яйца. Внутри он обнаружил только железные молот и посох. С их помощью он разбил яйцо и вышел наружу. Из верхней половинки яйца был сотворен небесный свод Тангара, а из нижней – земная поверхность Теленгей. Небо давило сверху, а внизу разверзлась земля, наверху была мгла, а внизу прах. Опасаясь, что небо и земля могут слиться, Тенгри поддел посохом середину небесного свода и высоко поднял над головой, а затем, с помощью молота забил посох. Так он и остался там в виде Полярной звезды. Если его вырвать, небо и земля смешаются, и наступит конец света. В центре Неба сияет Полярная звезда, к ней, как к верхушке шеста, крепится небесный шатер. У некоторых тюркских народов звезды изображают, как табун коней, а Полярную звезду, как «Столб Мира», к которому привязаны кони. Так как Небо имеет вид купола, то и жилье (юрты) люди стали строить куполообразными. Полярная звезда - это небесный шанырак*(см.41), «дымовое отверстие” - центр Неба и вход в иной мир.

Шал*(112) – старик, а также традиционное обращение пожилой женщины к своему мужу.

Албасты*(113) -  миф.  демоническое существо в образе женщины, вредящее роженице, перен. противный; мерзкий человек.

Коке*(114) – обращение к старшему брату.

Казахская пословица*(115) - утверждает, что для мужчины неумение придерживаться данного им слова равнозначно смерти.

Коржын*(116) – хорджун, переметная сума с двумя отделениями, сотканная в ковровой технике из разноцветных шерстяных волокон и украшенная бубенчиками.

Жекпе-жек*(117) – поединок один на один, военная традиция. Раньше войны начинались с жекпе-жек батыров двух сторон. На таких турнирах один из них чаще погибал. Несмотря на это, батыры никогда не отказывались от жекпе-жек. Цель - победа. У поверженного забирали коня и оружие.

Пять оружий*(118) - в народе говорят, что у джигита должно быть пять видов оружия: лук, сабля, копье, секира и палица, которыми он должен владеть в совершенстве.

Гик, гиканье*(119) – резкие, отрывистые звуки, вскрики. Обычно с гиканьем неслись во время скачки, погони, атаки. От каз. кику – подражание кличу лебедей. С возгласом «кику» батыры бросались на врага, пастухи разворачивали обратно, мчавшиеся по степи огромные табуны.

Айбалта*(120) – рубящее холодное оружие, боевой топор, секира с длинным лезвием, напоминающим полумесяц. На обухе имеет крюк для стаскивания противника с коня.

Шокпар*(121) – булава, палица. Ударное или метательное оружие из прочных и тяжелых сортов дерева. В утолщенный конец иногда заливали железо или свинец.

Бас жульде*122 - главный приз. В народе говорят: малый приз получат многие, большой приз получит один из ста.

Толгау*123 –  букв. дума, размышление, один из видов устного народного творчества.

Жайлау*(124) – летние пастбища.

Донен*(125) – четырехгодовалый жеребец.

Курук*(126) – длинный шест с петлей на конце для ловли лошадей.

Падающая звезда*(127) – у казахов каждая из звезд на ночном небе считается образом души какого-либо человека. Когда, сорвавшись, падает одна из них - обрывается жизнь, завершается чей-то жизненный путь.
 
Ене, кайын ене*(128) –  мать мужа или жены.

Ата, кайын ата, кайын аке*(129) – отец мужа или жены.

Ночь счастья*(130) – по мифологическим народным представлениям, накануне Наурыза, праздника весеннего обновления и единения, начала нового года и прощания со старым годом, по земле ходит счастье. Считалось, что в ночь весеннего равноденствия оно может посетить любой дом. Поэтому эту ночь люди ждали с особым трепетом и волнением.

Наурыз коже*(131) - главное ритуальное блюдо весеннего праздника.  Оно должно состоять из семи ингредиентов, семи элементов жизни. Это - вода, мясо, соль, жир, мука, злаки (рис, кукуруза или пшеница) и молоко. Они символизируют радость, удачу, мудрость, здоровье, благосостояние, скорый рост и божественную защиту.

Шашу*(132) - осыпание. Это очень красивый и радостный обряд. Во время праздников, свадеб, торжественных встреч, прибытия сватов или родственников, а также по другим радостным событиям женщины аула, смешав в пригоршнях серебряные монеты, курт (сушеный творог), конфеты и другие сладости, бросают все это над головами собравшихся людей с возгласом: «Шашу! шашу!». Такой обряд очень любят и взрослые, и дети. Они с радостью кидаются собирать разбросанные сладости и монеты. При этом никому не стыдно ловить и подбирать шашу, чтобы затем в качестве дорогого и памятного гостинца преподнести своим детям и домочадцам, так как верят, что это добрый знак, который принесет удачу. Шашу рассыпают только женщины, мужчин это занятие не красит. Шашу бросается на счастье, поэтому поощряется, когда его поднимают дети.  Шашу можно сравнить с мифологическим рогом изобилия, из которого сыплются в толпу сладости и угощения.

Алтыбакан*(133) - качели, дословно «шесть столбов». Ни один праздник в степи не обходился без алтыбаканов, без ночного гуляния молодежи.

Айтыс*(134) - песня-импровизация в форме диалога-состязания двух народных певцов (акынов), своеобразный певческий диалог, участники которого стараются превзойти друг друга в исполнении песен. Айтысы, вошедшие в быт народа, заключают в себе элементы драматического действия, развивают искусство импровизации (песни сочиняются экспромтом), речевую культуру. В старину айтысы проводились в торжественной обстановке, в красочных костюмах. Во время состязания два певца поочерёдно в стихотворной форме стараются высмеять другую сторону, донести в иносказательной форме нелицеприятную порой правду, забавляя народ.

Саба*(135) - большой бурдюк из выделанной прокопченной конской кожи для приготовления и хранения кумыса.

Коктем туды! *(136) - в пер. - весна родилась! Так казахи поздравляли друг друга с праздником Наурыз.

Распустить косу*(137) - казахи верят, что если во время оплакивания умершего женщины распустят волосы, то гнетущие их скорбь и печаль выходят наружу и рассеиваются быстрее.
Кереге*(138) – решетчатые стены юрты. Чрезвычайно сложна символика смерти, отраженная в юрте. Юрту, в которой кто-либо умер, легко было отличить по внешнему виду: ее выделял среди других, прежде всего траурный флаг. Практически вся символика юрты, связанная со смертью, выражала идею принадлежности к миру мертвых, все действия совершались с противоположным знаком. При оплакивании покойного женщины вставали спиной к очагу, лицом к решеткам – кереге (в обычной ситуации это нежелательно, поскольку очаг - семантический центр, символ жизни, наиболее ритуальное место в доме).

Да погаснуть твоему огню! *(139) -  огонь считался священным в тюркской культуре, поэтому слова эти были страшным проклятием.

Туырлык*(140) – войлок, покрывающий стены юрты. Враждующие, непримиримые стороны выражали свою ненависть друг к другу, исполосовав туырлык. Это неминуемо приводило к большим скандалам, к вражде. Означало также победу над врагом.

Плюнуть в лицо*(141) – не оскорбляя словами, не рукоприкладствуя, свое презрение, злобу выражали плевком в лицо. Это было самым тяжелым унижением для человека.

Нет сна, коль ползает в юрте змея! *(142) - народная пословица.

Улыс куны*(143) - Великий День Народа - так называют казахи праздник Наурыз. Это праздник обновления и очищения от грязи тела, одежды, дома, очищения от зла, ненависти, грехов. Он возник у народов Востока задолго до принятия ислама, поэтому лишен религиозной обрядности и направленности. По восточному календарю Наурыз - начало нового года, совпадает с днем весеннего равноденствия. Считается, что щедрое празднование Наурыза принесет в дом изобилие и успех на целый год.

Чтоб со смертью проиграл состязанье кобыз*(144) - существует древняя легенда о Коркыте, музыканте, создателе кобыза – самого древнего струнного инструмента на земле, который, по мнению многих специалистов, является прародителем скрипки. Убегая от смерти, Коркыт побывал в четырех концах света, но нигде не обрел вечности. Тогда он понял, что земли обетованной не существует, и решил найти центр земли. Им оказалось побережье Сырдарьи. По преданию, земля здесь соединяется с космосом. И на самом деле, именно отсюда, с космодрома Байконур впервые оттолкнулся человек, дерзнувший проникнуть в глубины Вселенной. А вот как согласно легенде, появился кобыз. Однажды к Коркыту, утомленному однообразием звуков на земле, во сне явился ангел, чтобы сказать: «Коркыт, твой кобыз словно голень шестилетнего холощеного верблюда. Обтяни его кожей одногорбого верблюда, установи сверху подставку из рога темно-рыжего козла и натяни струны из некрученого конского волоса от пятилетнего жеребца. И будешь ты обладать дивным инструментом». Игра Коркыта привлекала все живые существа – летающих птиц, бегающих зверей, которые пытались пройти к нему через пески и людей. Все, в ком была жизнь, сидели на берегу и слушали кобыз. В этих словах легенды заключен ее главный смысл – единение всего живого против самой смерти. И пока пел кобыз Коркыта, смерть бессильна была забрать кого-то из этого мира. Но однажды Коркыт, устав, все-таки заснул. Смерть, приняв облик змеи Кайрат-жылан, ужалила его. «Бег Коркыта от смерти, восстание против смерти, вовсе не было действием самосохранения, спасения собственной души, а было сопротивлением наступающему исламу», - пишет крупный исследователь, публицист Таракты Акселеу.
По просьбе Коркыта на его могилу положили кобыз, который сразу запел под дуновением ветра. Звуки струн кобыза до сих пор слышны в необъятных степях Казахстана. Мемориальный комплекс «Коркыт-ата» в Кызыл Орде с поющими трубами и пирамидой, исполняющей желания, напоминает о музыканте, не избежавшем смерти. Но благодаря волшебным звукам кобыза он навечно остался в мире людей.

Нет у бога других рук*(145) - казахская поговорка: "У Бога нет других рук, кроме твоих" - т.е., фактически полагайся на себя, на свои силы, ибо Он (Бог Неба Кок Тенгри) и есть МЫ.

Тумен*(146) -  наиболее крупная организационно-тактическая единица степного войска XIII—XV веков, состояла из десяти тысяч всадников. Соответственно, полтумена – это пять тысяч воинов.

Аке, акетай*(147) – аке – отец, акетай – ласковое обращение к отцу.

Коштасу*(148) – обряд прощания невесты с отчим домом.

Кокпар*(149) - традиционная казахская конноспортивная игра, борьба за тушу козла, то же, что козлодрание. В старину были сильные кокпарщики, которые утаскивали соперника вместе с лошадью. В этих играх принимают участие прошедшие подготовку скакуны и наездники, поэтому победители премируются значительно и богато.

Байга*(150) -  этн. каз. скачки по пересеченной местности на большие расстояния. В них участвуют только взрослые животные от 3-х лет и старше. Обычные дистанции для забега - 21 и 31 километр, изредка проводятся забеги на 40 км. Данный вид скачек рассчитан исключительно на выносливость лошади. Поэтому по практическому опыту, к забегам не допускаются все виды скакунов ценных пород (чистокровная верховая английская, арабская, ахалтекинская и другие). В байге участвуют лошади только местных пород.

Калпак*(151) -  каз. остроконечная фетровая шляпа, колпак.

Тюльпаном прорастут капли крови*(152) – тюльпаны считаются символом мужской души. Когда герой умирает, капля его крови падает на землю, и там весенней порой вырастает тюльпан. Если на склоне горы рассыпаны тюльпаны, значит, на этом месте погибло много батыров. Казахи никогда цветов не дарили – это европейская традиция. На кочевье глупо их срывать, ведь в каждом цветке – душа человека.

Уран*(153) - боевой клич, лозунг, призыв, девиз.

Бунчук*(154) –древко с привязанным на конце хвостом коня, служившее у кочевых народов знаком власти, военной доблести, в качестве знамени в бою.

Присесть на корточки*(155) - такую позу мужчины принимали только во время похорон. В обычные дни никто не позволял себе так сидеть. Казахи говорят: не сиди, обняв колени, иначе можешь остаться вдовцом, сиротой.

Ант*(156) – клятва.

Кок тиын*(157) – грош, медяк, ничтожная цена.

Всуе нельзя называть имена новой родни* (158) - сноха никогда не называет по имени свекра, свекровь, деверей, золовок и вообще родственников мужа. Имена свекра и свекрови абсолютно табуированы, для нее они ата и апа.  Для остальных же она обязана придумать подобающие положению каждого ласкательные или уважительные имена-прозвища.

Косагаш*(159) – в пер. с каз. два дерева, пара.

Нукер*(160) – воин, в мирное время страж, слуга, приближённый.

Саукеле*(161) — высокий конусообразный головной убор, высотой около 70 сантиметров, украшенный серебряными и золотыми монетами, рубинами, жемчугом и кораллами, один из древних головных уборов, бытовавший у казахов до самого конца 19 века. Состоит из двух частей: сау (целый, цельный) и келе (верхушка, башня). Каркас саукеле делали из плотного белого войлока, обтягивали бархатом, шелком, атласом или велюром. Бедные шили его из сукна или сатина, украшали стеклянными бусами или бисером. Богатые расшивали убор рубинами, жемчугом, драгоценными камнями. Саукеле неизменно венчал укы* — пушистый пучок перьев филина, который исполнял функцию оберега.

Айым*(162) - луноликая моя, обращение к дочери, близкому человеку.

Аскер*(163) – дружинник, воин.

Значит, очередь будет моя*(164) – традиция воинственных кочевых народов, когда старший по возрасту в единоборстве имеет право первого удара, выстрела.

Узын кулак*(165) – молва, весть, основанные на слухах (букв. длинное ухо). Любые новости в степи разлетались с молниеносной скоростью.

Узату*(166) – каз. кыз узату – проводы невесты.

Жебе*(167) – каз. жебе – стрела.

Была ты в доме желанною гостьей*(168) - девочка - будущая мать, дарительница и продолжательница жизни. У казахов запрещено унижать и притеснять детей женского пола, дочерей почитали, как высшую драгоценность семьи. Девочку в родном доме обычно берегли и баловали. Ее считали почетной гостьей, которую необходимо будет с честью проводить в дом жениха. Народные поговорки гласят: «Тонка девичья тропа», «Девочка принадлежит и служит чужой стороне». «В лике (букв. на веке) у девы селится вещий дар. Нахмурится - община натыкается на злосчастие, улыбнется - община обретает благоденствие. Унизивший девушку поражается в своих лучших правах. Дочерний (девичий) черед перекрывает дорогу сорока достойным. Потребуется сорок ишаков, чтобы вынести груз на душе повинного в девичьих слезах». Таким образом «У девицы - сорок ангелов-хранителей», «у девицы - сорок дьяволов-вредителей». Пренебрегаешь гостьей - ее мрачные тени остаются у тебя жить.

Улус*(169) – социальный термин со сложной семантикой, служащий в основном для обозначения понятий «народ, государство».

Сынсу*(170) – причитание, так называлась традиционная песня-плач, исполняемая девушкой, которая собирается уходить из отчего дома в дом жениха. В песне поется о незаметно пролетевших годах, проведенных в родном доме, о любимых родителях, о братьях, сестрах, близких родственниках, о том, как ее лелеяли и берегли. В песне высказывалось сожаление, что пришло время покинуть родной дом и просьба, чтобы ее навещали, не забывали. Это красивая, трогательная песня. К сожалению, в наше время такой обычай стал забываться.

Бий*(171) – судья, разбиравший спорные вопросы согласно обычному (от сл. обычай) праву – адат*(см.99) у казахов.

Стану сорванным цветком*(172) – наиболее распространенная тема, используемая при исполнении сынсу*(см.170). В степи никто не срывал цветы, ибо считалось, что каждый цветок, каждая былинка имеют душу. Тенгрианская вера давала людям знание и умение чувствовать дух природы, острее осознавать себя ее частью, жить в гармонии с ней, подчиняться ритму природы, наслаждаться ее бесконечной переменчивостью, радоваться ее многоликой красоте. Все было взаимосвязано, и наши предки бережно относились к степям, лугам, горам, рекам, озерам, то есть к природе в целом, так как в их глазах она имела божественное происхождение.

Заман*(173) – эпоха, времена.

Жар–жар*(174) - традиционная казахская свадебная песня. Исполняется после окончания свадьбы в доме невесты, перед тем, как молодые отправятся в путь. Жених вместе с другими джигитами садятся на коней, окружают юрту и, приподняв полог, начинают запевать песню. В это время невеста в свадебном уборе сидит в юрте в окружении своих женге*(см.85) и подруг, которые поют в ответ джигитам. Песня исполняется в форме айтыса (состязания), и каждая строчка заканчивается словами: жар–жар. Девушки поют о том, что невеста навсегда покидает отчий дом, что никто не сможет ей заменить родных, отца, мать, друзей. Джигиты поют о том, что невесту ждет новая родня. Там ей, говорят они, как повелось испокон веков, предстоит родить детей, поднять свой шанырак*(см.41). Что невесту новая родня будет любить не меньше, чем любили ее в родном доме. В словах этой песни сосредоточена вековая мудрость народа. Невеста получает наставления, исполнение которых сулит ей долгую и счастливую семейную жизнь.

Жасау*(175) – от досл. делать, изготовлять, мастерить. Этн. приданое невесты.

Жауынгеры*(176) - воины, бойцы.

Желек*(177) – к свадебному головному убору - саукеле крепилась большая белая вуаль – желек. В нее закутывали невесту с ног до головы. Краем вуали закрывали лицо во время исполнения Беташар.

Беташар*(178) - свадебная ритуальная песня, исполняемая в доме жениха, когда невеста впервые переступает порог его дома. В переводе с каз. означает – открывание лица.  В каждом новом куплете акын представляет невесте кого-нибудь из новых родственников, а невеста должна в знак приветствия и уважения поклониться ему. Этот красивый обряд проводится по сей день.
Кюй* (179) — название традиционной казахской, ногайской и кыргызской инструментальной пьесы. Исполняется на кобызе (комуз), домбре или других народных музыкальных инструментах. Тех, кто исполняет кюи, называют кюйши.

Кюй тартыс*(179) -  древняя традиция казахских кюйши, соревнование домбристов, в котором участники подхватывают известные кюи (инструментальные пьесы) во время сольного исполнения, соперничая в блеске и красоте интерпретации. Сыграв под ободряющие возгласы народа без перерыва, эстафетой целую сюиту кюев, все участники тартыса вместе в быстром темпе, с предельной отдачей исполняют финал — любимейший в народе кюй, например, «Сары арка» («Желтая степь») Курмангазы.
               
Свет и тьма равнозначны сегодня* (180) – день весеннего равноденствия.
Ай-сырга* (181) – серьги-обереги для молодых девушек в виде полумесяца.
Белых перьев султан* (182) -  украшение-оберег на головном уборе в виде вертикально укрепленного пучка совиных перьев.
Такия* (183) - Универсальным головным убором казахов была такия (тюбетейка). Ее носили и стар, и млад, мужчины, женщины и даже дети.  Девичья «такия» считалась самой красивой. Она имела круглую форму и была очень легкой. Высота шапочки составляла 10-15 см. На верхушку «такии» пришивали перья белого филина, а края украшали дорогими камнями. Такую тюбетейку девушки носили до самого замужества.