Краеведение на этапе

                КОСТРОМСКОЕ КРАЕВЕДЕНИЕ НА УТИЛИТАРНО-УТИЛИЗАЦИОННОМ ЭТАПЕ


      Мое выступление, как видно из названия, будет выдержано в жанре отчетного доклада о проделанной вами работе за истекшую пятилетку, сакраментальный срок для разительных перемен и величественных свершений. В самом деле, перелистайте газеты пятилетней давности и убедитесь в том, что публикации краеведческого содержания там наперечет, а сегодня не перечесть изданий и не сыскать номера без краеведческого материала, и в целом за отчетный период по три таких публикации и более в областной и районной печати, по моим подсчетам, имеют по меньшей мере 300 авторов.
      Среди причин этого бума, помимо издательской, то бишь необходимости систематически заполнять расширившиеся газетно-журнальные площади, помимо отмененной цензуры и открытия запретных тем, помимо всеохватного интереса к минувшему и всепоглощающей тоски по утраченному, не исключена и местная причина, и это, на мой взгляд, интеллектуальная, а главное моральная раскрепощенность, наставшая после ухода таких патриархов краеведения, как  Александр Александрович Григоров и Виктор Николаевич Бочков из Костромы, Леонид Иванович Белов из Галича, Иван Николаевич Ардентов из Солигалича, Дмитрий Федорович Белоруков из Парфеньева, Георгий Иванович Лебедев из Чухломы, Владимир Яковлевич Гущин из Шарьи…
     Соответственно, матриархальность – это еще одна особенность современного краеведения, указав на которую, только тем и ограничусь. Корректности ради даже цитаты последуют сугубо мужского происхождения, но прежде еще несколько общих замечаний.
     Демократизация краеведения вывела его за пределы науки в сферу культуры, а точнее, массовой культуры со всеми ее стандартами и атрибутами - развлекательностью, конъюнктурностью, мифотворчеством и натурализмом, перевесом количеством над качеством и т.д., вследствие чего предметный состав его сократился до удобопонятного и ограничивается историей последних полутора веков, а тематический репертуар подавно зависит от злобы дня. Так, в 1989 году писали о вандализме и беспамятстве, 1990 – о терроре и репрессиях, 1991 – о благотворительности и милосердии, а в прошлом году принялись и теперь до скончания «Вех», сиречь фестиваля, едва ли отступятся от Романовых.
     Человеческий фактор виден и в том, что краеведение ныне сплошь именное, и весь пафос его сводится к формуле: имярек – костромич. Эту непреходящую новость, ничем, как правило, не подкрепляя, а также не уточняя и не обобщая, особенно слаженно «благодарное потомство» муссирует, само собой, в юбилейные годы, но как спорадические, так и периодические публикации свидетельствуют лишь об отсутствии систематических исследований, а их очерковые формы, скрывающие фактическую неполноту и концептуальный вакуум, предопределяют, в свою очередь, уныло-развлекательный стиль таких специальных, казалось бы, изданий, как «Костромская старина», «Костромская земля» и «Губернский дом», пришедших на смену тихо почившим «Краеведческим» и прочим «Ученым запискам».
     Количество публикаций с тех пор исчисляется тысячами, но если считать только те, что содержат неизвестное ранее, их не более, чем было и пять, и десять лет назад. Точно так же и так же точно можно всех публикующихся разделить на краеведов и всех остальных, независимо от того, какони себя величают, и обнаружить, что краеведов, против ожидания, не так уж много, скорее даже мало, но и без малого три сотни остальных, которым весьма подходит компьютерный термин «Пользователи», оставаясь участниками информационного процесса, различаются между собой по способам пользования. Их четыре, и, по мере деградации, то есть от простого до примитивного, они таковы:
       
     ИНТЕРПРЕТАЦИЯ УТИЛИТАРНАЯ. В частности, апологетическая у священнослужителей, дидактическая у педагогов, публицистическая у журналистов и т.д. Среди последних  оказались теперь и писатели и не только не обошли своим вниманием краеведения, но и понаделали там немало открытий. Один, к примеру, открыл, будто Судиславль собственноручно заложил одноименный киевский князь, другой – что Федоровская икона – чуть ли не прижизненный портрет богородицы и т.п., а с сочинителя какой спрос?! Он ответит: А я так вижу! Видел Сусанина, и баста!
     За отчетный период, добавим, полку сусаниноведов заметно прибыло. Никаких документов, правда никто из них в глаза не видал, но эта недостача их, кажется, только воодушевляет, и они не перестают радовать нас своими экзерсисами. Например: «В ряде преданий Сусанина называют то старостой домнинской вотчины, то более поздним термином – бурмистром. Документальных сведений об этом нет, но судя по всему так оно и есть» (правописание источника – П.Р.). Увы, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!
     Затем интерпретатор печалится: «Мы, видимо, никогда не узнаем того, что произошло на самом деле то ли в конце 1612 года, то ли в начале 1613 года…», но отчего не помечтать? И далее следуют мечтания площадью полтора квадратных метра и достойный все того же ученого соседа вывод: «Впрочем, как я говорил выше, мы, видимо, никогда не узнаем, как оно было все на самом деле, слишком много деталей нам не известно, а те, что известны, мы, вероятно, трактуем не правильно» (правописание источника – П.Р.). И пока один, словно в интересном положении, гадает о сроках, другой уже разрешился: «13 марта 1993 года исполнится со дня гибели Ивана Осиповича Сусанина, жизнь свою положившего…» и т.д., а покуда все недоумевают, откуда на болоте объявилась зондеркоманда, третьего осенило: «Из Вологды… был направлен отряд»!
      Но затмил всех, безусловно, главный сусаниновед, доброго ему здоровья. Слушайте сюда: «Враги потребовали, чтобы Сусанин повел их в Домнино, предлагали деньги, грозили смертью в случае отказа. Старик медлил. И только убедившись, что царь предупрежденный (правописание источника – П.Р.) об опасности зятем Сусанина покинул Домнино и укрылся за стенами Ипатьевского монастыря в Костроме, дал согласие быть проводником (сколько же дней он медлил? – П.Р.). Долго шли вдоль берега. Сусанин надеялся, что ему удастся бежать, но никак не мог выбрать момент. Началась вьюга. Сусанин шел впереди, за ним шляхтичи, державшие веревку. Вдруг старик ловким ударом посоха выбил из рук шляхтича веревку и прыгнул в кусты. На Сусанина набросились собаки, за ними подоспели несколько шляхтичей. Первых двух старик повалил дубинкой, но остальные настигли его».
      КОММЕНТАРИЙ ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ. То есть не переосмысляющий содержания, и оттого, в зависимости от тех или иных интонационных знаков, краеведение этого рода можно поделить на восклицательное и вопросительное. В первом случае общеизвестное перемежается восклицаниями вроде «это ж надо! и бывает же так!», во втором все завершается вопросом, например, «А интересно, кто такой И.В. Миловидов?» или «А интересно, что прислал Блок Рязановскому?» Словом, там, где интерпретатор лишь начинает, комментатор уже заканчивает.
      За комментарием следует основной и, заметим себе, наиболее почитаемый, в частности, «молодыми ленинцами» способ краеведения –
      ТРАНСЛЯЦИЯ, или перевод с русского на русский, а лучше сказать, с русского на пиджин-русский, потому что заключается он всего только в посильном ухудшении первоисточника. Примеров того, без преувеличения, тысячи, а самый свежий – это обращение оргкомитета Бочковского семинара, пиджинизированное безвестным сотрудником «Волжской нови», но приписанное почему-то директору архива, а не себе, любимому, как это принято у пользователей. И если исказить первоисточник им удается почти без усилий, то исправить его недостатки всегда выше их сил. В годы, скажем, заканчивающиеся цифрами 2 и 7, учащаются публикации о местном ополчении 1812 года и все имеют одну и ту же  родовую, если можно так выразиться, травму, как-то: в списке командиров полков у кинешемского флота капитана Маковеева напрочь отсутствуют не только имя и отчество, но даже инициалы, а впервые, уточним, ему не повезло в статье Военского 1909 года. И наоборот, этот случай массового склероза показывает, что до статьи Виноградова 1915 года переводчики еще не добрались.
      В общем, где инициалы, а иногда для идентификации источника достаточно и одной буквы, причем даже не заглавной, а строчной. Поясняю: несколько публикаций об Ю.Н. Бартеневе содержат его характеризующую цитату из письма князя П.А. Вяземского: «Почтеннейший квакер-Беверлей, мистик, философ, классик, романтик и хиромантик, естествоиспытатель, первый чудодей по Костромской губернии и едва ли не третий или много что четвертый по всей империи и разве десятый по целому божьему миру». Впервые эту цитату привел Бочков в статье десятилетней давности, но не это доказывает, что остальные попользовались-таки ею, а загвоздка в том, что при публикации бочковской статьи в цитату вкралась опечатка – в имени Беверлей, а имя, кстати, хрестоматийное, вместо буквы «л» оказалась буква «я», и гуляет с тех пор «Беверяей», как тыняновский поручик…
       А еще участились переводы с неопубликованных мемуаров, и о былом житье-бытье с упоением и актуальным правописанием вспоминает какой-нибудь наш современник, ну да кто ж ему поверит, а тем более станет ссылаться на весь этот фольклор. За которым непосредственно следует –
       ПЛАГИАТ, то есть заурядная кража. И прибегают к ней, соответственно, неспособные ни к интерпретации, ни комментарию, ни пересказу своими словами пользователи. Этим наблюдением со страниц «Костромского края» мне, впрочем, уже доводилось с вами поделиться и даже трижды, пока противная сторона не спохватилась и вместе с руководством газеты не положила этому предел, после чего испытали облегчение, думается, не столько плагиаторы, сколько их подельники из «Костромского края», продолжая тем временем одну за другой тиражировать статейки, надерганные неким, с позволения сказать, историком из прошлогодних журналов. Немало плагиаторов, увы, осталось тогда в тени, зато сегодня, пользуясь, в свою очередь, случаем я намерен их… предостеречь от экспансии, иначе придется их засветить.
       По всем коммуникативным законам, говоря далее, информация, переданная перечисленными способами, как шум в музыке, представляет собой всего лишь информационный мусор, засоряющий общедоступные коммуникации.
       Как, по-вашему, краевед, не вылезающий из архивов и библиотек и вынужденный читать все вышеназванное, сколько публикаций успеет подготовить, положим, за год? Три? Пять? А вот один только пользователь за прошлый год выдал не-гора 35 краеведческих и столько же на другие темы. Неслабо, да? Таких плодовитых, к счастью, немного, но если допустить, что средней плодовитости пользователь опубликует половину рекорда, да умножить ее на число пользователей, получится, что средняя скорость захламления краеведения – 5000 публикаций в год!
       И все же судить об уровне краеведения нужно, разумеется, не по нижней а по верхней границе, намеченной лучшими работами последних лет, однако перед тем как их назвать необходимо определить критерии и провести сравнения между публикациями того же направления и жанра как в настоящем, так и прошлом, а как это сделать, если костромскому краеведению больше 200 лет, а краеведоведения как не было, так и нет? Как нет и текущего рецензирования, а то, что изредка печатается под видом рецензий, на деле не более чем аннотации. Поэтому все, что возможно в докладе, это, отвлекаясь от содержания, отделаться формальными замечаниями, обоснования которых изложены выше, но тогда самостоятельность публикаций придется признать едва ли не единственным их достоинством, так как в остальном это полуфабрикаты, признаками которых остаются эмпиризм, то есть все та же удобопонятность, и натурализм, то есть фактография без контекста. Но и с этим можно было б смириться, памятуя слова В.И. Смирнова о подмастерьях науки, если б не очерковые формы публикаций, а значит, избирательность, допущения, оценки и пр. Немногие же, что сохраняют научный вид, недосчитываются некоторых немаловажных составляющих научного труда: актуализации, что затрудняет понимание того или иного предмета в ряду подобных; гипотезы, без которой не в толк никакое рассуждение; истории вопроса; библиографии и др.