Дети Небесного острова. том 2. глава 56

"Дорога домой"

Чем дальше верный дирижабль удалялся от Солнечного острова, тем всё темнее становилось необъятное, дышащее свежей, давно потерянной для них прохладой, небо, всё ощутимее казались всеобъемлющие ветряные порывы… две храбрые сестры – старшая и младшая – замерев, сидя на краешке спусковой платформы, в абсолютном, ничем не потревоженном безмолвии, только чутко положив ладонь на ладонь, с какой-то непривычной грустью пристально смотрели на ускользающий горизонт, будто желали хоть мельком заглянуть за эти бесповоротно сжимающиеся границы. Какое-то странное чувство в одночасье завладело сердцами обеих девочек: нечто вроде тяжести, тоски, смешанной с тончайшей, но вполне различимой тревогой…
Даже у бесконечно оптимистичной рыжеволосой малышки скоро пропала игривость с веснушчатого личика, взгляд стал более определённым, серьёзным, как бы нахмуренным, но её ясные зелёные глаза ни на миг не оставляли отрада, непоколебимость и решительность – три фундаментальных, благородных побуждения, которые наполняли пятилетнюю крошку лишь увереннее, заставляя её свободную ручку приобретать форму отважного, неумолимого кулака. Рина не сводила твёрдого взора с того клочка неба, где совсем недавно скрылся Остров солнечного света – и весь её детский, но очень суровый, даже несколько отчуждённый вид её сиял, когда во взор её таинственно проникали солнечные лучи, отражая в нём образ самого великого светила, хранящего жизнь в обоих мирах.
Черты Эми были более легки, плавны и печальны, нежели у младшей сестрёнки. Едва она успела покинуть радушный остров, как с её щёк исчез всякий румянец, пускай самый неприметный или встревоженный. Склонив голову набок, она изучала гладь небес, но практически без остатка пропускала её мимо, сквозь себя, явно находясь при этом в совершенно другом месте своих мыслей. Иногда она вздрагивала, будто отчуждённость, плотно набросившая на неё свои сети, вдруг кратковременно ослабляла хватку, и поспешно окидывала взглядом Рину или мешочек с элеметалями, мирно лежавший в складках её клетчатой юбочки – всего на секунду в её глазах отображалось подобие испуга быстрой искрой, затем янтарь её взора успокаивался и вновь устремлялся за пределы видимого пространства, был смутным, рассеянным, грустным… и хотя солнце также проходило спустя него, оно никак не могло поделиться с семнадцатилетней девочкой своим теплом – она до сих пор была крайне бледной – намного бледнее, чем обычно, но душевные эмоции значительно отступили от неё: терзаемая вина резко отхлынула от неё, пусть и не растворившись полностью, и теперь она находила в себе силы думать только о двух островах – покинутом совсем недавно пристанище солнечного света и оставленном примерно месяц назад, родном острове, плывущем по облакам.
Ей было неспокойно, тревожно в мыслях, но Эми с трудом тогда разбирала то, о чём думала. В голове её регулярно проносились обрывки мрачного сна. И несмотря на то, что Небесный остров находился довольно далеко, старшая сестра пробовала ментально перенестись туда, но при попытках чётко ощущала лишь тьму и недосказанность.
Девочкам было понятно одно: мглистый ореол вновь неотвратимо собрался над Небесным островом. Это настораживало.
День неумолимо клонился к вечеру, а потому небесная синева, отогретая уходящим солнцем, начала плавно блёкнуть. Потом на ней появились розовые просветы – поначалу, слабые и едва ли приметные, они удивительно быстро распространились по недосягаемому величественному куполу, подобно тусклым огонькам. И хотя Эми и Рина были чистокровными небесными островитянками и, прежде находясь среди родных земель или же плывя по широким просторам спокойной воздушной глади на дирижабле, зачастую могли наблюдать за предзакатными красками, бывшими для них в истинном порядке вещей, ныне, пробыв достаточное время почти что в ином, отличном от всего, о чём они до этого знали, мире, где правит единое солнце, фактически прожив месяц одним, вечным днём, они, с немалым изумлением для себя, признали, как необыкновенна им эта картина теперь, когда насыщенные, яркие оттенки осторожно сходят с высоких небесных свод, казалось, уносимые за собой ускользающим от прищуренного взгляда разгорячённым солнцем.
Солнце тоже было потрясающе – пребывая на подконтрольном ему островке, посланцы запомнили его настоящим гигантом, очень могучим, грозным и иссушающим. Но вскоре оказавшись вдали, не так давно внушительное дневное светило было готово свободно уместиться на ладони и походило на искрящиеся белое, с красноватым отливом, чем-то напоминающим пылкий румянец. Многие его лучи, разительно отличающиеся друг от друга по длине, тонким золотисто-рыжим шлейфом спадали вниз, прогревая собою сонное небо. При первом рассмотрении, в этом не было ничего необычного, но девочки, возвращавшиеся из незабываемого путешествия, теперь знали: под их пёстрым занавесом смиренное светило скрывало что-то невероятное – сам Остров солнечного света, закрывало его не хуже любого щита, немало сотен лет оберегая его неприступными златыми вратами, пряча от лишних людских глаз и оставляя его совершенно непознанной, нетронутой внешним миром землёй.
Лучи проходили сквозь небо, ставшее уже почти полностью красным, а местами даже алым – розовый оттенок закрепился на нём только небольшими градиентными вкраплениями, да и осколки солнечного света, застывшие на всепоглощающем полотне принялись плавно блёкнуть, делаясь не столь огненно-пылающими, как несколькими минутами ранее. Однако они ничуть не задержались в его беспечном пространстве, а напротив, более уверено устремились вглубь – где-то там, вдалеке поблёскивала вата пушистых облаков, отливающая в сиянии солнца бледно-жёлтым оттенком, вроде мягкой перины, она обволокла подножие купола неба и самозабвенно удерживала его в своих объятьях, одаривая спокойствием и, точно, нерушимым миром. Пронзительным солнечным стрелам предстояло пройти сквозь её прорехи и пуститься к почвам наземной стороны, чтобы в заключительный на сегодня раз обдать их своим рассеянным от усталости, сладким теплом…
Закат догорал, небосвод, великодушно расцвеченный солнцем, плавно темнел и остывал, готовясь к размеренному сну. Солнце практически ушло за пределы видения, оставив после себя только размытую яркую полоску. Оно уходило, а беззаветно отправляясь вослед за его лучами, за ним уплывал и уже незримый Остров солнечного света.
Совсем скоро стало довольно темно, ветер сменился на более прохладный и по всему, нынче почти чёрному, раскинутому над летучим судном, шатру начали одна за другой рассыпаться бусины далёкого вселенского жемчуга – сверкающие звёзды. Тогда-то две сестры наконец-то опомнились от затяжных размышлений, абсолютно измотавших их, и приняли единогласное решение всё-таки внять давешним словам Дарена и пройти внутрь дирижабля.
 

«Удивительно… отсюда солнце в самом деле кажется таким маленьким, каким я его уже и не помню. Но оно такое же искреннее и справедливое: способно безвозмездно поделиться своим светом, окутать им всю планету, все возможные на ней миры, совершенно ничего не утаивая, даря всякому острову или континенту ровно столько, сколько тот заслуживает. Его лучи весьма хрупки, и, на вид, вовсе не подумаешь, что им под силу нести эту важную миссию, но они делают это. Делают это на протяжении миллионов лет. Небо так искрится и краснеет от их упорства, будто смущено трудами солнца… его отражения проникают всюду, даже в воздух. В такие моменты чувствуется, что и тут, вдали от тверди и шумных поселений тоже есть своя жизнь. Её шаткое присутствие охватывает весь небосклон, пронизывает его, и в этом сокрыта радость… ну почему? Почему небесный мир постигла такая страшная напасть?.. неужели, всё, что затеяла наша команда – напрасно: мы лишь стараемся утешить себя перед лицом того, что взаправду неотвратимо? Что если, будущее нашей родины уже предрешено?»
Именно такие мысли взбрели в голову Эми в тот самый час, когда она уже зашла на борт необычайно просторного аппарата.
В то время, как Рина подумала немедленно присоединиться к усердным пилотам и направилась в соответствующую кабину, она сочла необходимым проверить запасы провианта, неторопливо зашагав вдоль поистине протяжённых рядов бесчисленных каютных комнат, при одном взгляде на кои, весь дух невольно охватывало восхищение.
 Бесспорно, даже практически не пытаясь вникнуть слишком глубоко в историю и мотивы станции «Вивет», можно было и у самой её поверхности отыскать много подтверждений неистощимых корысти и коварства, обрушить на них десятки резких обвинений, откликаясь на её грязную, ненасытную сущность, какая давно омрачена своими грехами, подлыми стараниями опорочить честь Небесного острова, сломить веру его ни в чём неповинных людей и подчинить плодородные территории, сделав зависимыми от себя самые главные достояния его народа… но, не следует также подвергать сомнению, что помимо неиссякаемых чёрных дел вражеская организация сумела преуспеть ещё и в кое-чём другом – в создании невероятно практичного и сбалансированного летательного аппарата, устройством и возможностями которого не переставали дивиться ни Эми, ни кто-либо ещё из миротворческой команды.
Кладовую было несложно узнать среди прочих, внешне одинаковых створок: её дверца была значительно заужена, по сравнению с остальными, и за счёт этого, издалека она казалась заметно выше соседствующих дверей, пускай, при ближайшем рассмотрении и обнаруживалось, что в действительности их размеры были абсолютно идентичны. По ту сторону гладкой, натёртой до блеска, длинной ручки, гордо переливающейся прозрачным серебром, находилось несколько невыразимо широких полок, свободно идущих друг за другом по всей стене, разглядеть какую фактически не представлялось возможным, так как она была сплошь заслонена внушительными стопками жестяных банок, плотными рядами заполнившие всё предоставленное им пространство.
Несмотря на видимую компактность, кладовая дирижабля была довольно удобной: в большинстве своём, на её полках хранились различные каши, супы и заготовленные овощи, под нижней полкой теснились тяжёлые, туго закупоренные резервуары питьевой воды – всё же, это были продукты, предусмотренные лично станцией на длительные перелёты своих пилотских отрядов. Однако, отбив летучее судно у противника, команда изволила тщательнее позаботиться о своей диете – и именно благодаря немалому усердию трудолюбивой семнадцатилетней девочки, среди неприглядных, однообразных фабричных банок можно было увидеть и простые, стеклянные. Они, хотя и были гораздо более хрупкими и громоздкими, являлись определённо вместительнее.
Но Эми не стала долго засматриваться на варенья, соки (главную гордость ответственной девочки, уже давно высоко оценённая её младшей сестрёнкой) или мёд из полевых небесных цветов, купленный несколькими месяцами назад на рынке, у одного хорошего пасечника – задумчиво поводив пальцами по обёрткам запечатанных банок, она остановила свой выбор на рисовой каше, быстрым движением выхватив из кладовой сразу пять порций, чтобы поделить их между друзьями. Около ёмкостей с питьём она также отыскала и подходящий кувшин, куда можно было бы разлить необходимый объём воды, неподалёку увидела большой набор одноразовой посуды со столовыми приборами, сделанный из бумаги и пластика, все компоненты которого были опрятно сложены друг к дружке, и с решимостью позаимствовала несколько стаканов и ложек.
Надеясь отвлечься от томных мыслей, какие до сих пор ей продолжали навеивать недавние события – обряд призыва бриллианта желаний, недавние кошмары, несущие в себе имя госпожи Небесного острова и прощание с Островом солнечного света, ставшим для них славным союзником – Эми прошла на кухню дирижабля, думая отыскать среди запылившегося гарнитура широкий поднос и салфетки, чтобы заняться сервировкой еды.

- а у нас замечательные новости! – звонко объявила Рина, раскованно откинувшись на кресле: Малышка обернулась к Эми, едва она успела и переступить порог кабины пилота – Марго проверила базу данных дирижабля и выяснила, что он смог запомнить маршрут от Небесного до Солнечного острова. Она немного поработала с управлением и направила нас по нему. Теперь мы точно не собьёмся с выверенного курса!
- как прекрасно, - искренне отозвалась старшая сестра, легко наклонив поднос и протянув малышке предварительно открытую ею баночку с ужином, а также крошечную ложечку, что та с огромной охотой приняла.
Затем семнадцатилетняя девочка по очереди раздала еду остальным членам экипажа: сначала Александру, за ним Марго…
 Особенно долго не решалась она подойти к Дарену, чья непомерная обида на неё, возможно, и поутихла, но, отнюдь, никуда не исчезла, а ушла в глубь его души – это легко было понять по тому, что главный пилот и капитан дирижабля никаким должным образом не отреагировал на её появление, сидел на своём широком месте довольно зажато, будто тело его сковало от напряжения, крайне редко смотрел вокруг, ровно, как и общался со своей главной помощницей – сидевшей напротив него более расслабленной вторым пилотом. Из-за его отрешённости создавалось впечатление, что огорчённый всем светом восемнадцатилетний юноша воздвиг перед собой какой-то непробиваемый барьер, коим пытался отгородиться от всего разом – и от мира, и от товарищей, и даже от того, что сейчас угрожает Небесному острову и другим схожим территориям, как Остров солнечного света.
И это равнодушие её изрядно насторожило, вопреки тому, что Эми старалась успокоить себя:
«С Дареном часто бывает нелегко, но мы всегда находили возможность достучаться до него, даже когда он был в плену собственной импульсивности. Рано или поздно, он поймёт меня, как то было всегда. Он навеки мой друг, и пускай сейчас не смотрит на меня, он определённо переживает эту размолвку нисколько не меньше, чем я, его гнев просто не может быть вечным…»
Голос её разума повторял это ей вновь и вновь, стремясь сделать свои убеждения твёрже и неоспоримее с каждым новым словом. Эми же честно верила в них, или, по крайней мере, желала доказать это самой себе. Дарен с холодной отстранённостью, всецело погружённый в одну из своих первостепенных обязанностей, слежение за показателями параметров мудрёной панели, сидел прямо перед ней, до него было легко дотянуться рукой, однако семнадцатилетняя девочка лишь смущённо застыла на месте, совершенно растерявшись.
Отведя несмелый взгляд от непоколебимого пилота, она живо пробежалась им по своим товарищам, коротко зациклившись и на отблеске рыжих волос неутомимой сестрички – черты прочих участников экипажа выглядели гораздо поспокойнее, чем у вспыльчивого главы сопротивления, противоположно ему, они открыто, не имея всякого зазрения или упрёка заглядывали в её глаза. По-видимому, участники этой волшебной экспедиции к обители солнца, действительно были весьма озабочены её состоянием, так как в любых своих приметах, будь то какой-нибудь незамысловатый жест или случайный взор, явно надеялись поделиться с ней сосредоточенным спокойствием. Эми догадалась об этом почти мгновенно и оказалась немало признательна им за заботу, но всё-таки её продолжала донимать некая неясная робость, какую она не испытывала уже давно – обречённое ощущение того, что на этом надёжном корабле, в компании дорогих, преданных друзей, она отныне никогда не будет занимать своё прежнее положение, будто в определённый момент своим тяжким поступком, она оборвала все связывающие их нити и осталась чужой, по собственной же бездумности.
- давай уже! – неожиданно, с заметным раздражением обрушилась на неё фраза, неосторожно обронённая главным пилотом. Только мгновение спустя, она осознала, что тот давно почувствовал её у себя за спиной и всё это время ожидал своей порции ужина.
- конечно… - оторопело произнесла семнадцатилетняя девочка.
 Она необыкновенно бодро подскочила к хмурому лидеру и чистосердечно протянула ему наполовину опустошённый поднос: в его пределах оставались лишь две-единственные баночки заготовленной каши. Одна из них, та, что была широко распахнута, располагалась по центру, среди её однородного содержимого чётко выделялась маленькая, будто напёрсток, пластиковая ложечка, предусмотрительно вложенная туда для удобства. Вторая порция находилась точно напротив, но была словно оттеснена, сдвинута к углам подноса, в отличие от предыдущей была приоткрыта только чуточку, ничем не отмечаясь. Предоставленная к ней белая ложка лежала абсолютно пассивно по левую сторону от неё и казалась совершенно нетронутой. Перед каждым из предметов этого ужина, в равноудалённой степени друг от друга стояла пара последних стаканов, щедро наполненных водой, мелко дрожащей от малейшего, даже ненарочного движения, а заключали эту композицию присутствовавшие подле каждой из порций, простые, на первый взгляд, салфетки, во владении искусной Эми ставшие чем-то невероятным: они были сложены в виде двух изящных лебедей.
Было видно, как трудолюбивая девочка хотела впечатлить друзей своими умениями, однако Дарен только уныло вздохнул, когда широкая тень этой незначительной, хотя и широкой конструкции нависла над панелью управления. Но тем не менее, глава крошечного отряда сопротивленцев довольно быстро потянулся к ней, напряжённым рывком одной руки переняв еду с салфеткой и забрав другой стакан, внезапным, резким движеньем ненамеренно пролив небольшую часть воды, оставившей прозрачные разводы на чистых салфетках, старательно уложенных Эми на дно подноса.
Как семнадцатилетняя девочка и полагала, юноша даже мельком не взглянул на неё: любой жест он рассчитывал вслепую, в то же время неотрывным взором блуждая по разнообразным рычагам и кнопкам, выступавшим из управленческой панели. Впрочем, готовясь приступить к трапезе, он был вынужден отлучиться от неё, хоть и вполне ожидаемо развернул своё массивное кресло в сторону, и вовсе закрывшись от Эми.
- Марго, ты ведь уже успела поесть?.. – сухо уточнил он у своей напарницы – пока что займи моё место у штурвала, пожалуйста.
Главный пилот почти угадал: молчаливая второй пилот в это время как раз вытирала губы развёрнутой по сгибам бумажной салфеткой, но едва уловивши его просьбу, незыблемо кивнула. Приподняв отведённый ей стакан, она сделала пару глотков воды и уверенно вернула всю опустевшую посуду и принадлежности назад, Эми, железной хваткой решительного ведущего принявшись за управление.
Эми смиренно опустила голову, всеми силами не желая не показывать того, какой смятённый шторм в те непростые мгновенья бушевал в её душе. Она торопливо отступила назад, к дальним креслам, предназначенным для остальной летящей группы, и скромно уселась возле младшей сестрёнки, тоже к этим минутам успевшей разобраться с ужином. Свою слегка увесистую ношу девочка с облегчённым выдохом положила на колени перед собой.
Какое-то время она провела почти недвижимо, пристально, но безучастно глядя в освобождённый центр подноса. Буквально за несколько мгновений ей удалось с отрешённостью изучить всю его поверхность, заметить то, что раньше было совсем незримым для её обычно чуткого взгляда – прежде всего, широкий влажноватый отпечаток, чётко сохранившийся на том самом месте, где совсем недавно стояла четвёртая по счёту банка каши, затем обнаружились и иные разнообразные следы – в большинстве своём, царапины или потёртости, совершенно неразличимые в быту.
Но они нисколько не портили эту старинную вещь, прихваченную Эми ещё с родного Небесного острова, с собственной кухни, ведь, как живо припоминала она, томно присматриваясь к своему мутному отражению, призрачно расплывшемуся посередине дна, он достался семье ещё от её прабабушки, некогда работавшей не менее, чем личной кухаркой тогдашнего господского двора…
Удивительные воспоминания, неожиданно захватившие Эми, так же внезапно отхлынули от неё в ту минуту, когда на поднос со звонким шумом опустилась грузная ёмкость, прилежно избавленная от еды. За ней последовали хорошо вылизанная ложка и допитый, немного примявшийся под крохотными пальцами стаканчик.
- спасибо за ужин! – бодро протянула Рина, беспечно улыбнувшись старшей сестре, тотчас дрогнувшей и оглянувшийся к ней, пронзив излишне взволнованным взглядом, благодаря которому юная девочка немедленно догадалась, что нежеланно потревожила ход её мыслей.
Между тем, увидев подле себя родную озорницу и услышав её голос, Эми скоро успокоилась. Беспокойство стремительно ушло из её распахнувшегося янтарного взора, блеск его стал мягче и нежнее.
- а?.. – озадаченно проронила семнадцатилетняя девочка, ощущая себя так, будто нежданно очнулась ото сна, но тут же спохватилась, сначала потупив взор о законченную порцию, а после вновь стеснённо обратив его к малышке – ах, да, моя милая. Это я должна поблагодарить тебя. Тебе понравилась каша?..
- она холодная и безвкусная, - не собиралась скрывать сестрёнка, деловито сложив ручки и отведя зелёные глаза – впрочем, как и все остальные припасы, оставленные станцией. Я знаю, что ты могла бы приготовить такую же кашу, но в тысячу раз вкуснее. Но ты… - не давая Эми возможности ответить живо всколыхнулась та, заглянув ей прямо в глаза на сей раз с непостижимой резкой требовательностью – ты всё же поешь, ладно?..
И малышка твёрдо указала пальцем на одинокую и невзрачную, последнюю баночку сегодняшнего ужина, с трудом заметную в дальнем закруглённом уголке подноса. Она хотела держаться невозмутимо и в некоторой степени строго, хотя всё выдавало собой переживания младшей сестры – и пламенный взгляд цвета свежей зелени, и сам колеблющийся тон её настояний.  Пускай всё это время она не вмешивалась и держалась поодаль, девочка всем сердцем была привязана к своей главной наставнице и подруге, Эми, всю сознательную жизнь малышки заменяющую ей мать, и что есть с силы пытающуюся заполнить в ней ту душевную пустоту, что оказалась сформирована её отсутствием. Находясь с ней тогда, Рине было крайне тяжело видеть, как она вновь и вновь, едва справляясь со своими потерями и укорами, надеется открыться перед ней, но тщетно, она молча осуждала вспыльчивую обиду Дарена и то, как главный пилот глупой неприветливостью всякий раз отталкивает Эми от себя, будто бы специально не замечая того, как она сама изводит себя навязчивой совестью… а то, что старшая сестра, успев распределить между командой ужин, так и не притронулась к нему лично – выходило за границы её терпения!..
Красноречивее тщательно подобранных речей, оказалась для Эми эта просьба, поэтому она подчинительно кивнула, потянувшись к забытой банке, открыла её пошире и, зачерпнув сероватую массу тонкой ложкой, принялась неторопливо пережёвывать станционную кашу. Распробовав её, девочка поняла, что всё, о чём безразлично сетовала рыжеволосая малышка, было совершенной правдой – рис давно был пресным и остывшим, словно сотрудники пищевых заводов станции «Вивет» специально постарались, чтобы вложить в свой продукт часть её истинной природы. Хотя, в действительности, эта каша не была настолько плоха – видимо, дело крылось непосредственно в послах Небесного острова, за продолжительное пребывание на чужой земле привыкшим к таким вещам, как песочное печенье или солнечная жидкость, тягаться с которыми обыденной каше, сделанной вроде быстрого незанимательного питания на заказ по нуждам станции, было весьма нелегко.
Но Эми приняла это во внимание и решила завтрашним утром хорошо осмотреть кладовую, отыскав в ней некоторые продукты, взятые с родного острова, чтобы попробовать исполнить мечту Рины о домашних блюдах, и хоть немного скрасить жизнь на борту дирижабля, если не себе самой, то, во всяком случае, попытаться облегчить её остальному экипажу, ведь путь до Небесного острова предстоял неблизкий – Дарен ясно дал понять, что они вряд ли увидят знакомые очертания травянистых берегов ранее, чем по прошествии двух недель. Это означало, что им всем предстояло провести все скорые дни на летучем корабле, кой пускай и не мог жаловаться на тесноту, но всё равно был неуклонно замкнут...
Только Эми коснулась этой невольной мысли, как её судорожно передёрнуло, рисовая масса встала в горле грубым густым комом: тщательно прожёвывая кашу, она позволила себе ненадолго прикрыть веки, и перед её взором мигом замелькали какие-то туманные образы, до безумия походившие на те, что она встречала в своём недавнем кошмаре.  Поначалу эфемерные и отдалённые, они стремительно усложнялись, приобретая всё новые детали… девочка не успела даже подумать про что-либо, как, леденея, вдруг поняла, что все эти фрагменты, отголоски дыма и пыли складываются в единый, поразительно знакомый портрет, силуэт, начавший насыщаться красками.
В мгновение ока перед глазами её замерла госпожа Анн, величественная правительница Небесного острова! Эми видела её лишь обобщённо, но отлично запомнила её необычайно бледное лицо, какое было отнюдь не свойственно её традиционным белилам, и красивые, но изрядно истрепавшиеся волосы, льющиеся на плечи крупными кудрями: привычно они имели чистый блондинистый оттенок, но в этом видении ощутимо побагровели, словно отражали собой яркие огненные вспышки, лицо… оно запечатлелось каким-то неясным, ведь так или иначе, у Эми не хватило времени, чтобы его изучить, разве что, она довольно чётко разглядела её большие, очень глубокие глаза с распахнутыми ресницами – она знала их неизменно стойкими, сдержанными за маской рассудительного спокойствия, однако теперь их, как и прочие её черты, сковывало и искажало чувство, что невозможно было спутать ни с каким иным – боль разочарования и оторопи, несущая в себе неподдельный ужас.
 И этот ужас был неизбежен, семнадцатилетняя девочка, за одну секунду совершенно потерявшаяся в этих угнетающих картинах, ощущала его повсюду в окружающих её тёмных видах, очень скоро осветившихся ослепительными алыми полосами, охватывающими трагический лик госпожи неотвратимыми языками, они принуждали её измученное лицо краснеть, вольно блуждая по нему и почти моментально находя свой отклик в её фиолетовых очах, которые быстро посерели, определённо став обречёнными, грустными, в самых зрачках, зажёгшимся сияющим светом, сопротивляясь подступающей ярости. Губы Анн были растерянно приоткрыты, словно она никак не могла совладать с собой и как следует собраться, возможно она желала что-то сказать, но в заключительную минуту предпочла промолчать и встречала поднимающиеся к её подбородку пламя как должное, не останавливаясь на каких-либо мыслях, но с мрачным испугом на сердце – она точно не верила тому, что открывалось тогда пред ней…
«Госпожа Анн! Опасность! Беда!» - пробежало в думах участницы сопротивления, прежде чем Эми наконец нашла в себе силы вырваться из этого подсознательного мира, взвинчено подскочив на кресле и принявшись неконтролируемо глотать ртом воздух, прерывисто дыша. Пластиковая ложка при этом упала в ней на колени, с глухим дребезжанием скользнув по подносу. Этот звук оказался не слишком шумным, но достаточно для того, чтобы к старшей сестре вновь приковала взгляд доскональная малышка, недоумённо изогнув бровки.
- что с тобой, Эми?.. – взволнованно спросила она.
- ах, ничего особенного, просто поперхнулась, – Эми удалось дать ей ответ только после ещё нескольких глубоких вдохов, призванных успокоить дыхание – кажется, я опять чересчур не вовремя призадумалась…
- да?.. – недоверчиво сощурила один глаз Рина – и о чём же тогда?
Взгляд Эми, что она так надеялась скрыть от наблюдательной сестрёнки, торопливо забегал вокруг, попутно падая то на панель управления, то на пилотов и пассажиров, то на вход в эту самую пилотскую кабину. Старшая сестра с давних пор знала: при своих юных летах маленькую девочку было невероятно трудно провести, убежать от её прозорливости было практически невероятно… но она ни в коем случае не желала пугать бесценную сестрёнку этими недобрыми знаками и предчувствиями, и поэтому ей надо было что-нибудь придумать.
В ту пору безнадёжных лихорадочных поисков её янтарный взор и уцепился за развёрнутый подле неё поднос… Эми воззвала к своей оставшейся силе духа, чтобы взять себя в руки, а затем, стремительно отложив от себя еду, приподняла потрёпанный поднос за края, чтобы продемонстрировать Рине его поближе.
- ты же знаешь, откуда у нас появился этот поднос?.. – отвлечённо поинтересовалась семнадцатилетняя девочка.
Сей вопрос заставил Рину весьма поразмыслить.
- ну… - начала та было перебирать фрагменты отдалённых воспоминаний, параллельно размеренно накручивая на пальчик одну из своих длинных прядок, обрамляющих загорелое личико – насколько я знаю, он появился в нашей семье задолго до меня.
- это так, - с лёгкой улыбкой подтвердила Эми, неописуемо тепло взглянув на реликвию – ты же слышала о бабушке нашей мамы, Марии?.. она является нашей с тобой прабабушкой, и в своё время обладала непревзойдённым кулинарным талантом. Можешь себе представить, но на протяжении нескольких десятков лет она даже жила во дворце великих господ, изначально будучи заурядной работницей на кухне, но благодаря упорству и регулярно оттачиваемому мастерству спустя несколько лет она стала главной кухаркой тогдашнего правителя Небесного острова – Уильфика Второго Проницательного…
Чем дальше заходил её рассказ, тем блистательнее загорались округлившиеся глазки Рины, и тем сильнее сжимались её маленькие кулачки, разом приподнявшиеся перед собой в восхищении. Однако вскоре любознательная девочка не выдержала: несмотря на всю свою рассудительность и серьёзность, она всё-таки была ещё ребёнком, пусть в связи с последними неоднозначными событиями ей и приходилось долго прятать эти качества внутри. И теперь, во многом из-за отвлечённости Эми, малышке наконец-то удалось выпустить их, проявив свою непосредственность и живость – пятилетняя сестрёнка резво подскочила в своём кресле (Эми догадалась, почему, когда осознала, как давно, на самом деле, не поведывала ей никаких историй про семью), но при подлинной радости, просто не смогла не выразить своего удивления.
- это взаправду так?.. – затаив дыхание, проговорила малышка, не веря услышанному – наша семья действительно имела с господским домом настолько давние отношения?..
- да, - честно кивнула старшая сестра – слава о её стряпне обошла весь Небесный остров, и я не обману тебя, даже если скажу, что сам правитель высоко ценил её искусство… когда же пришёл срок ей покинуть стены излюбленной дворцовой кухни, милостивый Уильфик разрешил ей забрать оттуда любую вещь на память, что она только не пожелает. Тогда Мария смело прошла мимо кубков из чистого злата, какие были украшены драгоценными камнями, пропустила и элегантные серебряные ложки, которые можно было бы продать на рынке за неплохую цену и решительно унесла с собой в тот день этот поднос, - Эми вновь чуть выдвинула его вперёд, давая наглядеться изумлённой малышке – это он с годами стал таким тёмным и заморённым, а в ту пору он был красив, вычищен, так и сиял золотом. Правда, в золоте этом не было никакой цены – ведь покрыт он был только одним, тончайшим слоем позолоты.
- но отчего?.. – поспешно встрепенулась сестрёнка, опять подняв свой светлый, полный недоумения взгляд на рассказчицу – если добросердечный господин позволил ей принять себе во владения совершенно любую вещицу, отчего она взяла именно поднос?
Ласковая улыбка, развернувшаяся на устах старшей сестры, поневоле сделалась ещё ласковее, когда она уловила этот вопрос. Тогда при ней будто бы прозвучали слова, сказанные совсем ещё крошечной наивной девочки, примерно одного возраста с Риной, а, может быть, немного младше. Той девочки, что целыми днями напролёт, от рассвета до заката, играла с тряпичными куклами на скрипучем полу, и всегда с неиссякаемым рвением протирала приземистые полки, в счастливом предчувствии забиралась на подоконник и, с таким же приподнятым настроем тщательно проходилась по оконным стёклам, между делом обнадёженно всматриваясь в него при самом незначительном шелесте, упрямо желая найти среди стелящийся от дома тропинки знакомое милое лицо, в тенях далёких деревьев узреть стройную фигуру.
И она приходила, как правило, к вечеру, когда небо уже жарко полыхало красным, вечно утомлённая, фактически измотанная тяжким трудом, а потому всегда унылая. Но она вмиг скрывала всю усталость и безысходность, едва к ней, позабыв себя от привычного, но всегда чистого ликования встречи, хрупкая юная девочка с короткими тёмными волосами, на коих покачивался истрёпанный, изначально белый, но превратившийся в серый по непреклонному желанию судьбы бант. Она принимала её приветливо, тронуто опускалась к ней на колени и обнимала так крепко, как только могла.
Потом они шли на стеснённую кухню, чтобы заняться предметом их сегодняшней поздней трапезы. Пока она, томно склонив свою голову, разбиралась с готовкой, девочка вертелась у неё в ногах, в невинном предвкушении вскакивала на стул, но не проходило и минуты, как спрыгивала из-за стола и продолжала снова сновать вокруг, отчаянно стремясь помочь ей даже в том, что она толком не знала… все приготовленные блюда крошка заставала на этом подносе, и каждый раз её глазёнки, плескающиеся янтарём, трепетно распахивались, едва та видела, как она несёт его ко столу, призывая проказнице угомониться. Чувствуя её истинный интерес, она и открыла ей однажды, серьёзно и вкрадчиво, эту историю…
В голосе Рины, Эми словно обнаружила свой, собственный. Голос маленькой наивной девочки, день за днём, как впервые, ожидавшей свою мать, очень заботливую и отзывчивую, но, увы, постоянно занятую. В те же мимолётные моменты, в какие Герда могла полностью посвятить себя времяпрепровождению с дочкой, та успевала напрочь позабыть обо всём остальном мире, словно его никогда и не существовало, охотно бралась за любое дело, больше всего на свете мечтая о том, чтобы остановить строгие и неуклонные стрелки часов, навсегда оставшись в этом вечере…
Сердце Эми как-то непривычно сжалось, переполнившись давними воспоминаниями. Малышке, глядевшей на неё со стороны, даже показалось, будто бы на её добрых глазах проступили чуть заметные, но очень искренние слёзы, которые старшая сестра стремительно смахнула пальцами с ресниц. После семнадцатилетняя девочка вздохнула: она твёрдо выучила каждое слово матери, сказанное тогда, наизусть и решила ответить её объяснением.
- однажды Марию спросила про то же её дочь, и она растолковала свой необычный выбор, - сообщила она – дело в том, что роскошь и богатство, отголосками которых являлось большинство из дворцовых предметов, по её мнению были уделом вельмож да господ. Она ведь была простой крестьянкой, до прихода на службу к правителю вообще не знала, что такое золото, серебро в жизни видела только самое дешёвое, почерневшее. Но даже попав на настоящий пик пышности и достатка, эти дорогие и безмерно важные для многих изделия всё равно никак не смогли задеть её душу. Она действительно не ощущала и не видела их полезности, какая могла бы оправдать их стоимость. Но этот поднос… - девочка снова опустила взгляд к мутному дну, где прослеживалсись её размазанные линии – он стоил значительно меньше, чем прочий антиквариат, но он был с ней всегда, с первого дня её работы. Когда прабабушка только начинала своё восхождение, она была не более чем прислужницей, доверенной, чтобы приносить правителю и его званным гостям завтраки, обеды и ужины с кухни, и уже в те первые шаги при ней была эта вещица. Когда она стала помощницей кухарки, она непременно сервировала на нём излюбленные блюда, а ставши главной кухаркой с гордостью ставила его в центр стола, доверяя ему только лучшие кулинарные шедевры. За годы труда она привязалась к своему неизменному атрибуту, нашла в нём большее, что могла бы снискать в обсыпанной рубинами и бриллиантами монаршей чаше, а потому, уходя, ушла именно с ним…
В продолжение её разъяснений, Рина цепко приковала внимательный зелёный взор к объекту сего рассказа – обыкновенному подносу, в коем не замечала доселе ничего примечательного, и достаточно долго не отводила его, почти не мигая и на какой-то промежуток времени будто превратившись в растрёпанную куклу. Однако сияние открытого впечатлительного взгляда выдавало всё и, прежде всего, тот невообразимый, ни с чем не сравнимый восторг, распиравший её широкую душу.
- надо же!.. всплеснула руками малышка, не зная, как и передать масштабную палитру охвативших её чувств.
Было видно, как ей трудно сдержаться, чтобы не сорваться на более отчётливый пламенный возглас, но всё же сумела совладать с бушевавшими в ней эмоциями, дабы не отвлекать от работы организованных пилотов и не мешать Александру, спокойно перебиравшему ложкой свой ужин в кресле напротив.
- я… я даже и подумать не могла… - восхищённо говорила малышка тихим, но очень ретивым шёпотом. Эми немало поразил тот факт, насколько серьёзный след оставило в её пылком сердце семейное сказанье, явно задев тонкие струнки бодрой и бесповоротно стремящийся ко всему новому души – точно настолько, что пятилетняя девочка, будучи неизменно уверенной в своих действиях, вдруг начала запинаться в речи, как бы теряясь в словах или в их уместности, в чертах её, помимо главного порыва, также проявилось смущённое волнение, она слабо жестикулировала, но когда делала это, обязательно клонилась к реликвийной вещице с трепетом – спасибо, что поделилась со мной этим, Эми.
Блистанье благоговейно-лучистых глаз, коем младшая сестрёнка одарила её впоследствии, окончательно отогрело её загнанную, отверженную самой собой сущность. В ту секунду будто бы очередная неимоверная тяжесть, которым, верно, не было конца, рухнула с её нутра, чуть покачнув совесть и даровав ей ощутимое облегчение.
Уже возвращаясь к оставленной на время каше, вдумчиво вертя пластиковым прибором, прежде чем зачерпнуть им рис, старшая сестра поняла, что это небольшое отвлечение, короткий поучительный рассказ, в самом деле были для неё необходимы: она должна была хоть ненадолго отойти от нескончаемо гложущих мыслей для того, чтобы впервые за долгое время принять сие светлое, уютное чувство, идущее от самого сердца, что столь противоречиво, необъяснимо, но вовек благодатно для разума – сестринскую любовь.
 Ей давно не хватало отбросить от себя всё тяготящее, скоротечно вычеркнуть из памяти всякое минувшее событие, будто его и не было никогда на свете, а была одна бесконечность, проведённая в незатейливых, душевных, а порой и уморительных беседах. Как было то, к примеру, когда-то в цветущие мирные годы Небесного острова, когда Эми и Рина, идя привычным путём на рынок, успевали обсудить промеж собой каждую мелочь, часто просто заводя речь о том, что мелькало перед их глазами. Погода, природа, солнце и даже само небо – в те задушевные ностальгические походы, казалось, словно и окружающий мир со своей смешанной, быстроменяющейся материей жизни утрачивал истинный смысл, а всё потому, что они были друг у друга. И пускай им нередко приходилось сталкиваться с тоской по далёкой матери, этой связи было вполне достаточно им обеим.
«Как хорошо, что у меня есть Рина…» - с непередаваемой отрадой и нежностью размышляла Эми, воодушевлённой украдкой смотря на дорогую малышку, обратившую свой внимательный, пытливый взор к просторному окну дирижаблю, уже сплошь задёрнутую сумеречным полотном и приветствующей загадочный, но по-своему притягательный карнавал звёзд. Она тоже неожиданно загляделась на его мерцание, вероятно из-за того, что уже и не помнила последней застигнутой тёмной ночи, так как с острова, который никогда не покидает солнце, распознать другого рода огоньки оказалось невыполнимой задачей.
Вместе с тем, уже завершая ужин, семнадцатилетняя девочка продолжила вспоминать нелёгкие лета своего детства, когда Рины ещё не было подле неё, снова вспомнила Герду и её непередаваемо красивый, кроткий, хотя и очень измученный беспрерывным трудом, взор… в думах Эми опять начали пролетать обрывки каких-то смутных ребяческих событий, центром которых почти непременно была она, её усердный уход за ней, прикосновения родных тёплых, чуть трясущихся от усталости рук и коротенькие, но глубокие сказки с колыбельными, что та напевала у её маленькой кроватки, чтобы убаюкать перед сном…
Эми вспоминала, вспоминала, и, как ей самой думалось, потихоньку отходила от яви, погружаясь в состояние дремоты. Однако неожиданный вывод, подобно грому прогремевший в голове, немедленно вернул её из этого состояния. Дрожащими пальцами, она аккуратно поставила опустевшую банку с кашей на поднос, краем взора вновь различив в нём приподнявшееся отражение. Всё это время она воспитывала Рину точно так же, как и Герда когда-то: делала ей таких же игрушечных зверюшек из старой ткани и ваты, с такой же решимостью и упрямством подавала ей сперва букварь, а после и перо с прописями, так же поглаживала её взъерошенную чёлку, старательно напевая одну колыбельную песенку, ту самую, под которую сама крохой и засыпала, едва слыша из уст матери…
Но где Герда теперь?.. нынче она видная руководительница вражеской станции, гордая и расчётливая мисс Гертруда. В их последнюю встречу на «Вивет», обернувшуюся для сестёр настоящим шоком, глаза матери хоть и светились неподкупной любовью к девочкам, но при всём та будто бы закрылась за маской, играя иную роль. Они увидели в ней абсолютно другого, словно незнакомого человека, и несмотря на то, что её решение вполне можно было объяснить тревогой за будущее своих детей, Эми и Рина так и не сумели полностью понять и принять его…
Эми растила Рину с пелён и, совершенно того не замечая, следовала заветам матери. Как и для любого жителя Небесного острова, для неё главной честью было стать добросовестным, справедливым человеком, а что ещё важнее – привить это желание младшей сестрёнке. Она искренне верила в правильность того, как поступает… но сейчас девочка была уверена: если бы поверхность подноса была не такой туманной, она бы точно показала бы ей в себе облик Герды, ведь семнадцатилетняя девочка неожиданно осознала, что стала повторять её судьбу: она точно так же пожертвовала всем, что имела ради чего-то неопределённого, её до сих пор окружают надёжные люди, но теперь она опустошена, практически оставшись ни с чем.
Но не прошло и пары минут с того момента, как та полностью окончила трапезу и опустила с приглушённым стуком освобождённую ёмкость в середину подноса, как семнадцатилетняя девочка почти сразу вновь поймала на себе столь ясный и глубокий блеск родных травянисто-зелёных глаз, исполненных удивительным сочувствием – это вновь была юная малышка, неожиданно обернувшаяся обратно к ней, которая и впрямь сочла своим долгом уберечь Эми от сих пагубных мыслей, в который раз положив свою крошечную тёплую ладошку поверх её в знак безграничной поддержки и понимания. А эта рыжая, почти как пламя, копна растрёпанных локонов оказалась для старшей сестры подобно яркому лучу солнца во тьме…
- я очень ценю то, что ты делаешь для всех нас, но ты кажешься довольно уставшей, - справедливо определила Рина, внимательно осмотрев Эми прищуренным взором.
Старшая сестра же только с душевной признательностью сверкнула очами, мало задумываясь над тем, чтобы подобрать слова, необходимые для ответа, ведь хорошо знала, что в природе вряд ли могут оказаться фразы, способные во всей полноте своей раскрыть её текущие думы.
Минуло ещё несколько секунд, в течение которых сёстры просто обменивались доверительными немигающими взорами, когда Рина необычайно резко перевела взгляд в сторону и усыпанное веснушками личико младшей сестры вдруг мечтательно просияло, будто от волнительного нетерпения, округлённые глазки озарились белым светом, однако только когда Рина с загадочным трепетом раскинула свободную ручонку к широкому окну, раздольно открывавшему просторы вольного неба, семнадцатилетняя девочка догадалась, что изначально этот свет струился оттуда, это были лучистые потоки искрящихся звёзд, к тому моменту ещё гуще заполонивших тёмные своды…
 - но ты лишь взгляни на это, Эми!.. – не скрывая своего истинного изумления, поистине заворожённо произнесла юная девочка, с упоением дивясь этой, на первый взгляд, однотипной картиной блистанья крохотных светил – как прекрасно! Мы провели на Острове солнечного света примерно месяц, но теперь, снова очутившись здесь, я чувствую себя так, будто никогда в своей жизни и не сталкивалась с подобным, будто никогда не наблюдала из-за малюсенького окошка за тем, как небо багровеет, прощаясь с горячими лучами, а потом растворяется в ночной мгле, будто никогда прежде не встречала сумерки!.. посмотри же на это, поскорее! – говорила она хоть и негромко, но очень выразительно, видимо, вкладывая немалую часть детской души в каждое своё слово – я не понимаю, как раньше, живя под настоящим открытым небом, я не замечала сего волшебства!.. но я вспоминаю те далёкие вечера, когда мы с тобой выходили на лужок считать ранние звёзды и строить из них созвездия, и ощущаю что-то поразительно родное. Если эта ночь настолько красива, то представь, каким замечательным будет рассвет!
Малышка вещала обо всём этом неописуемо вдохновлённо и красочно, отчётливо, пускай и изрядно сбивчиво, так что её старшая сестра, с некоторой обескураженностью следившая за всплесками её неудержимых слов и живописных эпитетов, исходивших от неё бурным потоком, сколь не пыталась поднапрячь память, чтобы хоть приблизительно вычислить, когда она в последний раз видела её в таком неукротимом расположении духа, да всё без толку. Пока Рина от чистого девичьего сердца выписывала в воздухе пальцем разные причудливые фигуры, то и дело обращаясь к звёздному пейзажу, поражаясь и радуясь ему, Эми оставалось поражаться её складным поэтическим даром, и подумала, что из её сестрички совершенно бы точно вышла отличная сказительница, настолько неистощима была её способность излагать мысли…
Казалось, она могла бы без всякой устали провести в этой каюте всю ночь для того, чтобы выждать заветную зарю, и ни на мгновенье не замолкнуть, а всё так же увлечённо и заливисто расписывать перед нею и всем остальным экипажем, те потрясающие идеи, что приходят в её взъерошенную, не по годам изобретательную головку. Но спустя самое непродолжительное время одарённая поклонница осеклась на полуслове, чтобы подавить подступающий зевок.
- ты хочешь спать, верно, моя дорогая?.. – нежно спросила семнадцатилетняя девочка, осторожно погладив вверенную ей ладошку, неожиданно для самой себя осознав, что испытывает ту же потребность: веки её незаметно сделались каменными, а тяжёлые ресницы так и норовили рухнуть вниз, прикрыв рассеянные глаза.
Рина не стала продолжать триумфальную песнь собственного впечатления и медленно кивнув сестре, склонила маленькую головку набок, чуть закрыв глаза, от недавней ясности которых к тому времени не было и следа. Эми отзывчиво подставила ей своё плечо и, слабо, но очень мягко улыбнувшись, аккуратно провела рукой по густым спутанным волосам игривой, излишне притомившейся сестрёнке, уже начинавшей мирно и размеренно посапывать.
- поддерживаю, - внезапно раздался ответственный, собранный голос, из-за чего Эми быстро вздёрнула бледное лицо.
Их телохранитель, личный распорядитель и первый помощник госпожи Анн, Александр, доселе никаким образом не вмешивавшийся в их разговоры, неожиданно приподнялся с выделенного для него складного стула напротив от девочек, вероятно, самым последним кончив с приёмом пищи, так как Дарен давно преспокойно перенял свой важный пост у Марго, отложив еду.
- недавнее прощание с Островом солнечного света было очень насыщенным, а ведь никому неизвестно, что поджидает нас далее, - чётко обозначил свою позицию сын правительницы Небесного острова.
Эми только пренебрежительно отвела порядком затуманенный, словно окутанный поволокой сна, взгляд, установив его прямо перед собой. Да, возможно она и не знает, какие события подготовила для настрадавшейся команды сопротивленцев судьба, но она чудесно догадывается, как пройдут для всех них без исключения ближайшие две недели: в обычном, внешне беззаботном небесном плаваньи по безбрежному небу навстречу к привольным краям милого острова и неисчезающей с него тени зловещей станции, и без того так и жаждущей помутить её рассудок. Они будут впятером ютиться среди несчётного числа разнообразных кают дирижабля, отнюдь недолго восхищаясь их изумительной вместительности, поскольку не успеет окончиться и первая такая однообразная неделя, они разгадают каждый уголок верного судна и изведут умы от скуки, только и делая, что смотря вперёд, пребывая в лёгкой надежде наконец увидеть знакомые очертания, не имеет значения, какие именно – естественные и плавные ландшафты острова, что плывёт по облакам, или угрюмые чернеющие платформы неотступной «Вивет». И причём, она судила обо всём не сама, а лишь как следует перебрав в мыслях отрывки затяжного путешествия на Остров солнечного света, далеко не сразу появившийся на горизонте…

Тем не менее, девочка несказанно быстро уступила этому мнению и согласилась с ним. Однако, первым делом у неё оставалась неоконченная, пусть и совсем не затратная работа: собрать у друзей одноразовую посуду и выбросить её в утилизирующий отдел, находившийся по правую дверь от уже известной кладовой, и при этом нисколько не занимать себя затейливыми мыслями.
Когда же Эми успешно справилась с этой процедурой и поторопилась в спальную комнату, то обнаружила, что необходимые матрасы были уже разложены, в одном из них отходила в царство грёз укутанная одеяльцем младшая сестрёнка, оставившая только самую узкую щёлочку глаз, из какой лился тусклый зеленоватый свет. Александр к тому времени едва завершил свои приготовления, заняв выбранное место, переодевшись в ночную рубашку и с дальновидной гордостью запрятав под подушку ножны с драгоценным мечом.
Через небольшое время Эми тоже сменила любимую малиновую юбку в чёрную клетку на лёгкое платье и, по обыкновению, устроившись на матрасе подле сестринского, думала выключать освещение электрических ночников, расположенных у каждого из матраса, но неспешно заскрипевшая дверь каюты тотчас известила присутствующих о приходе Марго. Второй пилот, неотвратимо следуя своей привычке поправлять длинную чёлку, в одной фразе лаконично оповестила товарищей, что Дарен пробудет на пилотском дежурстве ещё пару часов, после чего она будет должна его сменить на весь остаток ночи. Не проронив больше ни единого звука, безмолвная напарница лидера команды отыскала матрас для себя, с головой накрылась одеялом, а всякие лампы оказались моментально потушены.
Наступила кромешная темнота, и семнадцатилетняя девочка не успела и сменить свою позу на более удобную, как по расслабленному дыханию и мерному сопению вслепую догадалась: все кругом спали. Наперекор тому, что сегодня она вряд ли выполняла какую-нибудь сложную работу, под конец дня Эми ощущала себя весьма измотанной, а потому и в спальню заходила с обнадёживающим предвкушением скорого отдыха. Хотя, оставшись наедине с собой, да звёздным небом, чей свет неравномерно – то слабо, то достаточно ярко – проникал в эту комнату сквозь значительное, но различимо не такое крупное, по сравнению с предыдущим, окно, около получаса глупо ворочаясь во мраке, она немало удивилась: куда же пропал весь сон, который так хотел её сломить?..
Чуть она закрывала глаза, чтобы попробовать отдаться сновиденьям, как возле них опять принимались сновать странные фигуры, черней подлинного сумрака, похожие на воспоминания из её кошмара, невнятный вкрадчивый шёпот, что неимоверно трудно разобрать… но они не успевали сложиться в смутно известные образы, потому что Эми выдёргивала себя из них прежде, чем могло свершиться непоправимое…
Совершенно потерянная, с бешено бьющимся сердцем, девочка, в конце концов, поднялась с постели и встала у окна. Но ночной пейзаж, сияние которого легко и плавно просачивалось сквозь плотное стекло, только сильнее укрепил её беспокойство. Если быть точнее, то это сделала большая полная луна, чей идеально круглый изящный диск, окаймлённый пудрой чистого серебра, с холодной гордостью и степенностью взошёл на таинственный небосклон невиданно быстро, и с той поры лишь стремительно подымался вверх, остановившись только когда, достигнув своих пределов, резко ударился об видимый краешек неба.
Появление ночной владычицы, как бы то ни было, не принёс Эми ничего иного, кроме как дополнительное расстройство и даже некий испуг – вглядываясь в её загадочные, так же плотно присыпанные серебристой пыльцой, глубокие кратеры, она признавала себя несчастнейшей из всех людей, когда-либо живших в обоих мирах. Она молчала, подолгу не спуская с неё кроткого взгляда, умело скрывавшего беспорядочность смешанных суждений, мучительно одолевавшую семнадцатилетнюю девочку, её смятённую душу, замершую в тоскливом смятении, готовую в любой момент сорваться на безответный вопль!..
Ещё минута, и бедная Эми пожелала проклясть саму себя за то, что, как выяснилось, до сих пор думает о нём, вновь и вновь пробуждая внутри то окрыляющее, ни с чем несравнимое чувство – главную причину бед всей команды! Что же с ней такое, неужели она не усвоила урок, неужели недостаточно обожглась, когда в первый раз за длительное время увидела отрешённое лицо призрачного слуги луны! Все эти месяцы она лишь наивно обманывала себя, раз за разом возрождая в памяти его черты, понесла жестокую расплату, но… будто вовсе и не отступилась от былого… она напрочь отказывалась верить, но в глубине подсознания была убеждена: сейчас её сердце стучит так совсем не из-за кошмаров.
А луна, промеж тем, точно осознанно повернулась к ней и пролила белый свет на её скромное лицо, отразив свой круг в глазах Эми. В блещущем оранжево-золотистыми красками янтаре начали проступать слёзы. Как бы она хотела, как хотела вырвать из истерзанного сердца это чувство, предать его неминуемому забвению, даже если бы после вообще перестала что-то чувствовать!.. в данный момент ей просто необходимо стать полезной для друзей и родного острова, о другом и речи не идёт! Или она пока что не натерпелась. Ни одна прочая эмоция не может вызвать столько грусти и радости, но разве единственный короткий миг счастья стоит последующей беспросветной печали?..
Но тут произошло нечто, что заставило обречённую участницу сопротивления оторопеть совершенно: прошло около шести минут с того момента, как она принялась рассматривать холодно-чопорный лик повелительницы ночи, и вдруг, под мягкими лучами луны, где-то совсем близко зазвучала проникновенная, преданная трель, переросшая в изящную мелодию. Ту мелодию, кою Эми не могла спутать ни с какой иной, ведь это были звуки той самой флейты…