Несостоявшаяся встреча

           Несостоявшаяся встреча

           Из серии «Дела сердечные»

       Сейчас я вам поведаю одну небольшую историю, которая произошла… да она, по всей видимости, ещё и не окончилась, ввиду того что герои данного повествования ещё живы и, наперекор возрасту, бодры и полны надежд и желаний. И мы с вами будем надеяться, что порог, который они не смогли переступить в первый раз, ими непременно будет преодолён со второго... или пятого захода. А сейчас короткая предыстория.
       Когда мне подошло время уходить на пенсию, то с работой я расстался без сожаления, хотя и не испытывал при этом и особой радости. Ну какая может быть радость при получении пенсионной книжки. Это ведь не аттестат зрелости об окончании средней школы, не армейский дембель или получение диплома по окончании учебного заведения. Пенсия есть пенсия.
       Сожаления ж не было ввиду того, что последние годы перед этим знаменательным в жизни каждого человека событием, а точнее, восхождением на вершину горного перевала, за которым следует спуск, работать приходилось чуть ли не в круглосуточном режиме, да ещё и  под прессом постоянной нервотрёпки. Нервотрёпка ж, как вы знаете, к хорошему ещё никого не приводила..  Так получилось и у меня.
        Лет за пять до окончания трудового пути закапризничал вдруг желудок, потом зашалило сердце. В пятьдесят восемь моё жизнеобеспечение начало иногда, ни с того ни с сего, отключаться, как это бывает зачастую со светом. Раз – и темно. Так и у меня. Р-раз – и в себя приходил уже на земле или на полу, хотя до отключки я либо сидел на стуле, либо стоял. И, главное, всё происходило мгновенно.
       Первый раз я встревожился, а потом мне стало даже как-то интересно. Тем более что переход в бессознательное состояние происходил мгновенно, без всяких там покалываний и других каких-либо «приветов». И я уже, признаюсь вам, начал просить Бога, чтобы у меня последний миг пребывания в этом мире был именно таким… р-раз – и нету.
       После получения пенсионной книжки я целый месяц отдыхал и собирался с мыслями. А спустя ещё две недели у меня появилась работа, не приносящая в домашнюю кассу  ни единой копейки дохода, – одни расходы, зато я получал от неё столько радости и удовлетворения, коих мне не приходилось испытывать в прежние годы.
       Работа эта была довольно интересна и увлекательна, ибо я днями просиживал в читальных залах библиотек и архивов, в которых просматривал и собирал материал о жизни крестьянства на землях Яковлевского района, начиная с конца девятнадцатого века и заканчивая нашими днями.
       Время проходило быстро, и я, как-то незаметно для себя, исписал больше десятка толстых бухгалтерских журналов сведениями различного характера, начиная от всевозможных таблиц, списков и статистических данных и заканчивая протоколами заседаний правлений и общих собраний колхозников. Кроме этого у меня набралось много ксерокопий документов и фотографий. Материала было уже вполне достаточно для написания книги. Пять частей книги «Пути крестьянские» будут выходить отдельными тиражами на протяжении трёх лет, а в две тысячи восьмом году в издательстве «Крестьянское дело» (г. Белгород) выйдет в свет второе, переработанное издание, состоящее уже из четырёх частей, единой книгой.
       А теперь я возвращаюсь к тому времени, когда мне была поведана история, о которой я хотел, собственно, вам и рассказать и тем самым исполнить данное мною обещание. Имена, по понятным причинам, изменены.
       В самом начале августа две тысячи седьмого года, когда спала немного стоявшая целый месяц жара, мне нужно было побывать в областном архиве города Курска, ввиду того что наши земли долгое время входили в состав этой области, а, следовательно, в тамошнем архиве хранится много документов и свидетельств о прошлом наших сёл и деревень. Ну а раз надумал, значит, надо ехать.
       В среду второй недели августа я встал пораньше, чтобы успеть на пригородный поезд, который следует из Белгорода в Курск и в половине седьмого делает неподалеку от нашего села кратковременную остановку. Вот на этом поезде мне и хотелось уехать, чтобы уже в дообеденное время попасть в архив, поработать в нём несколько часов, а к ночи вернуться домой, потому как ночевать мне там было негде.
       Местонахождения данного государственного учреждения  я не знал, ввиду того что в этом городе был ещё… в пятьдесят… шестом году, а это означало, что он (Курск) для меня был таким же чужим и неизвестным, как и любой другой город, в котором я и вовсе не бывал.
       «Ничего, людей язык до Киева доводил, а уж архив он мне найти поможет», – думал я, медленно проходя по вагону и выискивая для себя более удобное место.
       Ехать-то предстояло три с половиною часа, поэтому расположиться надо было так, чтобы и другим не мешать, да и самому никто не создавал неудобств. Хорошо бы, конечно, иметь попутчика на всё это время путешествия, и желательно себе подобного по возрасту и по характеру. Я не люблю молчунов и плохо переношу тараторок, которые зачастую не дают возможности  вставить в разговор даже одного слова.
       И только в третьем вагоне я увидел в середине правого ряда расположенные друг против друга свободные сидения, к которым я и направился. Усевшись поудобнее, я закрыл глаза и решил для начала немного вздремнуть, есть у меня такая слабость, люблю подремать во время поездки. И это стремление у меня появилась давным-давно, ещё в годы моего председательства, когда ночные недосыпания приходилось компенсировать короткими дневными вздрёмками во время поездок.
               
                *   *   *
       Монотонный стук колес на рельсовых стыках и приглушённый говор пассажиров, казалось бы, должны были успокоительно подействовать на мой организм сразу же, как только я опустился на сидение и принял удобную для отдыха позу. Но проходили минуты, проплывали за окном лесополосы и поля с посёлками, а я всё никак не мог задремать. В моей голове появлялись разные, ничего не значащие мысли, на которых я не хотел концентрировать своё внимание, но они, словно комары в летнюю вечернюю пору, не давали мне возможности полностью расслабиться и успокоиться.
       И только после того, как электричка, а вместе с нею и мы, пассажиры, проехали три перегона, я почувствовал, что наконец-то начинаю впадать в лёгкую дрёму. Однако и на этот раз из моей затеи ничего не получилось. Когда сонливость пришла ко мне в гости и начала напевать колыбельную, когда я уже готов был отдать себя в её объятья… 
       – Простите, к вам подсесть можно? – услышал я густой бас у самого уха.
       От неожиданности я вздрогнул и, открыв глаза, посмотрел на мужчину.
       – Извините, к вам можно? – повторил он свой вопрос.
       – Да-да, – быстро ответил я. – Присаживайтесь.
       – Я еду до Курска, а вы? – спросил он, едва усевшись.
       – Туда же, – ответил я и мельком «прошёлся» по коренастой фигуре своего попутчика.
       Мужчина выглядел примерно на мой возраст, хотя ему могло быть и на пару лет больше либо меньше. Лицо немного овальное, голова  наполовину лысая и без всяких там выпуклостей и затылочных наростов, которые создают много мороки для парикмахеров. Судя по сильному загару головы, предпочитает ходить под палящими лучами солнца без всяких кепочек и бейсболок, тем более панам – лицо тоже загорелое.
       – Неделю назад голову брил, – подумалось мне. – А брови не подстриг.
       Брови у мужчины были такими большими, что ему бы мог позавидовать Леонид Ильич Брежнев. Однако у них был один существенный недостаток: они за летние месяцы настолько выгорели, что были похожи на пучки соломы. Из-за того что их владелец в прежние годы часто хмурился, а может, даже это была его постоянная, так сказать, рабочая гримаса, между бровей образовалась глубокая, с преломлениями складка, которая сводила их воедино, отчего взгляд моего попутчика казался суров, а сам он неприступен, как китайская стена. Строгость взгляду и загорелому лицу в целом добавлял прямой, с небольшой, едва заметной горбинкой нос. Однако, несмотря на строгие черты лица, взгляд у мужчины был добрый, что говорило о его спокойном и уравновешенном характере.
       «Какой-то начальник, – мелькнула у меня мысль. – Бывший, конечно, раз едет со мною в электричке. Если бы он был действующий, он бы уехал в Курск на машине с персональным шофёром. Рост средний, вес… примерно килограммов под девяносто, – дополнил я мысленное составление «фоторобота»  своего попутчика. – Многовато, но у меня и у самого близко к этому. А ведь я его где-то видел», – подумалось вдруг мне.
       – Раз мы едем в одном направлении и до самого Курска, – улыбнулся попутчик, – давайте познакомимся, – предложил он. – Меня зовут Виктор Трофимович. В молодые годы работал в сельском хозяйстве, в соседнем районе. Начинал трактористом, потом институт, агроном, председатель колхоза, работа в областном управлении сельского хозяйства. Сейчас пенсионер, живу в Белгороде, вернее, прописан, а обитаю на постоянной основе неподалёку, на хуторе. Там у меня маленький отцовский домик, так что… доживаю на своей малой, как сейчас любят говорить, родине, а лет мне уже шестьдесят семь.
       После подробного предъявления попутчиком своих биографических данных мне ничего не оставалось делать, как приступить к изложению своей автобиографии. После моего рассказа  мы пришли к выводу о том, что у нас много похожего, а настоящая жизнь вообще один к одному. Ровесники, пенсионеры и жители села. Даже в Курск едем в одном вагоне и…
       – А в Курск, если не секрет, вы по делам или просто так? – спросил меня Виктор Трофимович.
       Пришлось кратко поведать ему о цели моей поездки.
       – Так вы пишете? Знаете, у меня тоже иногда появляются в голове мысли. По поводу… в общем, не знаю, как это сказать. Два раза я даже пробовал, исписал несколько листов, однако ничего не получилось. А теперь я отгоняю от себя эту мысль, как назойливую муху, – засмеялся Трофимович. – А я, – он вдруг сконфузился и немного, как мне показалось, даже покраснел. – Я, знаете ли, только не удивляйтесь, я еду на свидание. Понимаю, возраст, ну и всё остальное, прилагаемое к нему. Не думайте, что я какой-нибудь ловелас. В нашем возрасте об этом лучше не вспоминать. Тут дело совсем в другом. Мы с этой женщиной много лет назад переступили порог простой дружбы, но у нас… в общем, мы не были любовниками.
       Мой попутчик на некоторое время умолк, нахмурил свои кустистые брови, хмыкнул, после чего вздохнул и, взглянув на меня, вдруг проговорил глуховатым голосом:
       – Сергей Ильич, нам с вами ехать более трёх часов. Давайте я вам расскажу об этой женщине, к которой я, собственно, и еду в Курск, и о том, какие у нас были отношения. Я вам расскажу без всякого подкрашивания, может, вы захотите потом как-нибудь об этом написать. И если выйдет так, то у меня одна просьба: измените имена.
       – Виктор Трофимович, я с большим удовольствием послушаю вашу историю, и кто знает, может, и у меня, на моём жизненном пути были аналогичные случаи, но они скрылись в дымке прошлого времени и ожидают теперь своего часа, чтобы всплыть в моей памяти.
       – Тогда подождите несколько минут, я тут наведу порядок в моей сумке, в ней, знаете, есть кое-что из той жизни, но я никак не могу уложить… в общем, волнуюсь…
               
                *   *   *
       Чем дальше мы удалялись от Белгорода, тем меньше в вагоне оставалось люду. В это раннее время пригородными поездами пользуются в основном старики для поездки на свои злосчастные сотки. Это им, людям без больших денег и больших в прошлом должностей, достались участки земли «у чёрта на куличках». Но в пору, когда эти земли выделяли, стоимость проезда на электричках и автобусах была вполне доступна для среднестатистического российского пенсионера.
       Однако в нашей непредсказуемой стране всё меняется с неимоверной быстротой. Пять-шесть соток земли, удалённые от Белгорода, да и не только от него, а от любого города России, на тридцать и более километров, в начале девяностых годов прошлого столетия ещё давали возможность горожанину в летнее время и побывать на свежем воздухе, и заготовить на осенне-зимний период необходимое количество корнеплодов, фруктов и овощей по достаточно низкой себестоимости. Короче, копаться в земле было выгодно. 
       На «дачи» в те годы городской люд выезжал зачастую целыми семьями. Когда же бензин и проездные билеты поднялись в цене на капиталистические высоты, групповые (семейные) поездки стали настолько обременительны для семейного бюджета усреднённого пенсионера, что большая часть стариков вынуждена была отказаться от свежего воздуха и тем более от семейного отдыха на лоне природы. Поэтому сейчас на дачные участки ездят самые стойкие и те, кому просто некуда деться. Те же земли, на которые последние годы не ступает нога его владельца,  заросли чертополохом или уже успели превратиться в залежи.
       Пока Виктор Трофимович сортировал и раскладывал фотографии, какие-то тетради и даже книги, я невольно обратил внимание на одну пожилую пару. Мужчина в возрасте около семидесяти лет и женщина чуть старше его сидели на скамьях противоположного ряда и довольно громко разговаривали. Судя по разговору, они не были мужем и женой, да к тому же ещё и виделись довольно давно. Но в связи с тем что они называли друг друга по отчеству,  старики, вероятно, давно были знакомы и хорошо знали друг друга.
       Экипированы наши соседи были по-дачному: рабочие куртки, лёгкая стародавняя обувь и увесистые объёмные сумки, из которых торчали ручки, видимо тяпок либо другого какого инвентаря. У старика на голове красовалась получившая российскую прописку бейсболка, а  голову его попутчицы укрывала панама с широченными обвислыми полями. Поговорив некоторое время о погоде и о видах на урожай картофеля, старушка как бы мимоходом спросила своего попутчика о причине его одиночных поездок на дачный участок.
       – Михайловна, а кто будет ездить кроме меня? Бабка моя больная, у детей свои семьи, вот и катаюсь один. Да и я, наверное, в этом году гопки вдарю. Накатался. Когда нам выделили участок, мы думали, что построим домик и будем на лето выезжать всей семьёй на отдых. Домик не построили, а дети разбежались. А нам с бабкою, – мужчина махнул рукой. – Уже нету сил. А потом, ну и что это за дача, если в домике ничего нельзя оставить. Тащат всё, что только можно поднять и увезти. А у соседей так вообще домик разобрали за одну неделю. Беспредел какой-то. Мы уже и в милицию заявляли, а что толку. Да я смотрю, и у вас что-то помощников не видно последний месяц. То хоть иногда кто-нибудь из молодых появлялся.
       – Петрович, да у меня ж тоже такая басня. Зять так и вовсе сказал, что ему участок нужен, как зайцу копыта, ему проще купить картошки на рынке, чем копаться на участке. Да и невыгодно стало ездить сюда. У меня-то проезд бесплатный, а им туда-сюда по восемьдесят рублей надо платить за каждого человека. Вот и получается, что купить, даже по сто рублей ведро, обойдётся дешевле, чем ездить сюда каждый выходной. А потом всё то же воровство. У нас так выкапывают и картошку, и всё остальное. Так что, Петрович, я тоже скоро, как ты сказал, «вдарю гопки».
       На ближайшей остановке Михайловна и Петрович вышли, а за три перегона до Прохоровки в вагоне кроме нас с Трофимовичем вообще осталось всего семь человек.
               
                *   *   *
       – Сергей Ильич, Сергей Ильи-ич, – услышал я голос Виктора Трофимовича. – Я смотрю, вы так внимательно слушали стариков, что не хотел вас и тревожить. Я всё уже переложил и готов к длительной и спокойной беседе, – усмехнулся мой сосед. – Они, что, жаловались друг другу на дачные проблемы? У нас тоже иногда бывают наскоки, но мы живём, я имею в виду себя и наших хуторян, на постоянной основе, поэтому вроде как всё обходится без особых потерь. У одних, правда, телёнка умыкнули, ну это как бы пошлина за наше спокойное пребывание. В основном же пошумливают местные, но они больше по пьяной части. Колхозов не стало, работать негде, вот и пьянствуют люди. Раньше у каждого селянина была работа, был заработок, они постоянно были на глазах у начальника участка, председателя, секретаря партийной организации, а теперь народ никому не нужен. Да старики ещё ладно, они хоть свои пенсии пропивают, а вот молодёжь…
       – Ну что, Трофимович, забугорные наши ровесники по всему миру катаются, а мы… – усмехнулся я и рассказал ему случай из моей жизни. – Со мной однажды работал один весьма весёлый и оптимистично настроенный человек. Он, кстати, был инвалидом войны и, несмотря на это, сохранял достоинство и веру в справедливость. Так вот, он часто мне говаривал при каждом удобном случае: – Сергей Ильич, вы обедали? – И если я этого сделать ещё не успевал, то он закатисто смеялся и продолжал: – А я пообедал, а значит, Сергей Ильич, в среднем мы с вами пообедали, ха-ха-ха, – смеялся он вновь. Так и у нас с закордонными пенсионерами. Они катаются, мы сидим на месте, а в среднем у нас получается, что и мы тоже, через раз с ними, путешествуем и созерцаем египетские пирамиды. Вот вы сейчас едете на свидание со своим прошлым, я еду в Курск для изучения нашего прошлого. И это как бы тоже для нас путешествие. Сто сорок километров – это всё-таки расстояние, которое пройти пешком за один-два часа невозможно. А вообще, Виктор Трофимович, у меня к вам есть весьма существенное предложение.
       – Какое?
       – Давайте-ка мы с вами похороним реализм нашего бытия. Дебаты на эту тему уже набили оскомину всему российскому населению. Виктор Трофимович, мы с вами прожили достаточно много лет, а поэтому лучше нам перейти на воспоминания, тем более что у нас с вами много общего, да и вы обещали мне о чём-то рассказать…
       – Сергей Ильич, я, может, и не предложил бы вам того, о чём хочу рассказать, но в этом нет нечего предосудительного для нашего возраста, да и хвалиться мне, собственно, нечем, хотя, если по правде, то я не из тех, кто рассказывает о своих «подвигах» каждому встречному и поперечному. Тут, понимаете… в общем, волнуюсь я. У меня даже появилась мысль, а правильно ли я поступаю? Она, ну та женщина, как оказалось, последние годы живёт в Туле, а я здесь. В Курске мы договорились встретиться. Там у неё живут родственники. А так, пока буду вам рассказывать, может, и успокоюсь. Было это… как мы с вами, Сергей Ильич, постарели, – проговорил Виктор Трофимович и тяжело вздохнул. – Раньше я ехал к ней на свидание – во мне всё колотилось от желания видеть её, а теперь меня колотит оттого, что я боюсь ей показаться, – мой собеседник вдруг громко засмеялся. – Так вот…
       – Пассажи-ры, – раздался высокий женский голос. – Приготовьте билеты и другие проездные документы для проверки.
       В связи с тем что в вагоне  люду было мало, а контролёров шествовало трое, то мы с Трофимовичем оказались первыми под пристальным взглядом одетой в форму ОАО «РЖД» полной, краснощёкой женщины.
       – Что у вас? – обратилась она ко мне и, мельком взглянув на предъявленный мною билет, повернулась к Виктору Трофимовичу. – У вас, мужчина, что у вас? Вы мне не показывайте справку, – с негодованием обрушила контролёр едва скрываемый гнев на моего соседа. – Неделю назад нам дали указание, что по справкам проезд запрещён. Вам надо брать в кассе билет, дающий право на бесплатный проезд.
       – Извините, но в какой кассе я могу взять билет, если на нашей остановке, кроме пустой будки, никого и ничего нет. В Белгород же я езжу раз в месяц, а то и меньше. На станциях Гостищево и Сажное не бываю и вовсе. Ездил в Белгород часто, я брал билет. А теперь в-от, – Трофимович развёл руками.
       – В чём дело? – спросил подошедший на шум мужчина и внимательно взглянул на смущённого соседа.
       – Да вот, – показала краснощёкая на Трофимовича, – едет со справкой. Что с ним делать?
       – Простите, – извиняющимся голосом обратился к контролёрам незадачливый сосед. – Ну где я мог взять билет, если у нас нет никакой кассы.
       – Где вы сели? – не дав договорить Трофимовичу, спросил контролёр-мужчина.
       – Я сел в Озерово..
       – Лучше было бы, если бы вы брали месячный билет. Ладно, пусть едет. Только в следующий раз вам придётся проезд оплачивать. У вас что? – обратился контролёр ко мне.
       – У меня билет, и его уже проверяла вот она, – кивнул я на стоящую рядом со мною женщину.
       Постояв ещё некоторое время около нас и о чём-то поговорив, контролёры ушли, оставив в нашем сознании возмущение  по поводу непонятных для простого люда  решений наших властных структур. В недавнем прошлом для пенсионеров была пятидесятипроцентная скидка на проезд в общественном транспорте. Нет же, надо так закрутить, что уже и сами владельцы этого транспорта запутались, что с нами делать.
       – Виктор Трофимович, теперь нам с вами можно успокоиться. К нам они снова подойдут только через час.
       – Сергей Ильич, ну неужели нельзя без вот этих чёртовых справок? Сколько пенсионеров в стране – известно, перечислите деньги из государственного кармана на счёт РЖД и не дёргайте стариков. Нет же, наши власти всё делают в ущерб здоровью людей пожилого возраста. Вы посмотрите, что творится в стране. Власть ухитрилась пенсионеров выстроить в одну длинную очередь, которой можно раза два опоясать по экватору земной шар. Стоим везде: в больницах, пенсионных конторах, в социалке, в аптеках, – негодовал Виктор Трофимович. – Куда ни посмотришь, везде выглядывает российская дурь  государственного масштаба.
       – Успокойтесь, Трофимович, давайте лучше мы с вами «сходим в гости» в ту пору, когда любили нас и мы страдали от этой же напасти, – шутливым тоном проговорил я.
       «Где я мог его видеть?» – мелькнула у меня снова мысль.
               
                *   *   *
       – Мне было тогда… тридцать лет, – начал свою исповедь Виктор Трофимович. – Я второй год уже работал директором крупного совхоза. Дела в хозяйстве шли по показателям ближе к передовикам, поэтому меня особо не дёргали. В это время я, естественно, был уже женат, и у нас росла дочка. Всё было вроде как нормально. Размолвки в семье, конечно, бывали, и довольно жёсткие. Однажды жена даже собрала вещи и хотела уехать к своим родителям. Но потом всё как-то улеглось, однако жить мы стали уже как бы в намагниченном поле. Чуть что, сразу гыр-гыр. В основном жена высказывала недовольства по поводу моего отсутствия дома. Ну вы работали председателем и, вероятно, переживали то же самое. Сейчас, по прошествии стольких лет после того времени, могу сказать, что у меня не было до наших первых размолвок никаких… – Виктор Трофимович усмехнулся и, помолчав с полминуты, продолжил: – …как тогда обычно говорили, порочащих честь коммуниста связей. А проще, на сторону я ещё не успел протоптать даже еле заметной тропинки. И вот… да, это произошло осенью, когда у нас начиналась учеба. Ну эти… разные кружки, школы. Я, как руководитель хозяйства, да и вы ж, наверное, проводили такую же учёбу, так вот, я был ответственным за работу экономической школы или что-то в этом роде.  Первое занятие я проводил в послеобеденное время, по-моему, даже во вторник. Собственно, первый сбор специалистов был организован для того, чтобы познакомить слушателей с программой курса. На этом занятии была и она. Она – это Валентина Николаевна, женщина, к которой я сейчас еду. Тогда Валентина была молодой девушкой в самом что ни на есть расцвете сил и своей красоты. Ей было… мне тридцать… двадцать один или двадцать два года было ей. Признаюсь, я подзабыл уже, в каком году она родилась. Знаю, что Валя была моложе меня, где-то на восемь или чуть больше лет. Так во-от, – медленно проговорил Трофимович, как бы стараясь что-то вспомнить. – Первый ознакомительный час прошёл у нас быстро, и мы ещё засветло вышли из конторы (административное здание совхоза, колхоза и т. д.). И понимаешь, Сергей Ильич, меня вот прямо как кто толкнул. Как и почему это со мной произошло, не знаю. Валентине нужно было идти домой, она жила в ведомственном доме соседней с нами организации, в которой  работала экономистом. Моей машины не было, чтобы отвезти её, так я, увидев мотоцикл главного агронома, быстро подошёл к нему… в общем, отвёз её к дому. Нигде я не задерживался. Проехал туда и назад.  Всё. На это ушло всего минут десять, а может, пятнадцать. В мыслях у меня на тот момент не было никаких желаний или планов. Да мы и не разговаривали с нею ни одной минуты. Она встала, я развернул мотоцикл, сказал ей «до свиданья» и поехал назад. Я просто проявил вежливость по отношению к ней. Отвёз и всё. Однако по селу на другой день, – знаете, как обычно бывает, – пополз едва уловимый слушок. Через неделю он оброс уже всевозможными людскими домыслами, и в итоге получился любовный треугольник – я, моя жена и Валентина. Конечно, дома пошли скандалы. В общем, война. Однако прошло довольно много времени, прежде чем мы с Валентиной начали, как бы случайно, оставаться вдвоём. Вначале были ничего не значащие разговоры, а потом пошло и поехало. Встречи наши участились, мы начали уже делать вечерами выезды за пределы села. Ну, у директора совхоза или председателя колхоза причин для того, чтобы домой являться в середине ночи, всегда предостаточно. А тут… и опять же, про меня вполне понятно, чего поехала моя, так сказать, крыша: молодая, красивая, незамужняя, а вот чего она меня не отшила, до сих пор не пойму. Валентина прекрасно знала и видела, что я женат, есть ребёнок. В общем, закружились. Хотя мы и делали всё, как нам казалось, скрытно и вдали от людей… Ну это ж село.
       Виктор Трофимович шумно вздохнул, на некоторое время умолк и даже отвернулся к окну.
       – Но тут есть одна закавыка, Сергей Ильич, – продолжил он после очередного вздоха. – Несмотря на нашу молодость и бьющую через край энергию, мы дальше поцелуев не ушли. Признаюсь, как на духу, хоть это для мужчины и несвойственно, мои руки не касались её тела ниже подбородка. Как это у нас получалось, не знаю, Мы порой доводили друг друга до исступления, до умопомрачения, а дальше… – Виктор Трофимович пожал плечами. – Не пойму, что нас удерживало. Не знаю. Другой раз возвращаюсь от неё, а у самого голова ходит кругом и всё тело дрожит от переизбытка напряжения. Она, вероятно, тоже «кипела», но виду не подавала. Так мы встречались целое лето. Не подумайте, что мы с ней только тем и занимались, что издевались друг над другом. Нет. Мы с Валентиной сближаться до осязания исходившей друг от друга теплоты стали, как ни странно, реже. Мы просто больше ездили по полям и всевозможным долам. Разговоры вели обо всём, что занимало нас в повседневной жизни. В конце концов наступил момент, это, по-моему, была уже осень следующего года, когда мы стали реже припадать друг к другу, хотя… я и сейчас это хорошо помню,  чего стоила нам напускная холодность. В общем, мы попали в зону или круг противоречий. Нас тянуло друг к другу, мы хотели друг друга, но и в то же время мы не могли переступить невидимый порог. Между нами была преграда, которую мы не могли преодолеть. Словно над нами нависло какое заклятье. Встретились, довели себя до безумия и разошлись, чтобы через некоторое время устроить очередную похожую на ураган встречу…
       – Уважаемые пассажиры, стоянка нашего электропоезда на станции Ржава предположительно будет сорок минут. Впереди ремонт путей, – оповестил нас голос машиниста.
       – Виктор Трофимович, давайте запомним, на чём вы остановились, и пойдёмте на выход, – предложил я своему попутчику и рассказчику. – Походим, разомнёмся, посмотрим, как живут ржавчане, – усмехнулся я и встал. – Нам с вами теперь придётся затратить на поездку на озвученное время больше… 
               
                *   *   *
       Ржава. Ржава – большая узловая железнодорожная станция, обустроенная нашими предками между Белгородом и Курском.
       – Трофимович, пойдём куда  или походим вдоль электрички? – спросил я своего попутчика.
       – Да знаешь, Сергей Ильич, можно было бы куда и отойти подальше, да я что-то объявлению машиниста не доверяю. Он хоть и сказал, что будем стоять «сорок минут», а вдруг откроют движение раньше.
       – Мужики, самогон нужен? – услышал я за своей спиной хриплый прокуренный голос. – Самогон нужен? – переспросил меня упитанный, в просторной одежде мужик, когда я повернулся на его голос. – Из сахара и два раза перегнатый, крепость пятьдесят градусов.
       – Запах?! – задал я  неожиданный для мужика вопрос.
       – Что «запах»? – не понимая, переспросил он.
       – За-пах у самогона есть?
       – Ну а как же. Как и всякий самогон, – расплылся в улыбке толстяк. – Что ж это за самогон без запаха?
       – У тебя после двух перегонок всего пятьдесят градусов и сивушный запах, – проговорил я, наклонившись к продавцу. – Я могу делать самогон с одной перегонки крепостью шестьдесят градусов и, прогоняя его через активированный уголь, отбиваю всё, что воняет. Понял? Учись гнать хороший самогон, а не втюхивай свою вонючку. Два раза он гнал. Ты не дал браге перебродить даже положенное время. Быстрее бидон на плиту и бегом к электричке, – засмеялся я. – Он у тебя, наверное, ещё и не остыл как следует.
       – О чём вы тут беседуете? – не выдержал Виктор Трофимович  уединённости.
       – Да вот, мужик… Может, купим с тобою хренового самогона и до Курска устроим разливаниху, а?
       – Какого самогона? – переспросил Трофимович.
       – Да… – показал я рукою на… пустое место.
       Пока мы с попутчиком перекинулись несколькими словами, продавец самогона исчез, оставив в память о себе приторный сивушный запах. Постояв ещё некоторое время, мы с Трофимовичем медленным шагом направились к зданию вокзала, уверенные в том, что уж там-то нам точно дадут знать об отправлении электропоезда.
       – Сергей Ильич, а ведь мы с вами встречались во времена нашей работы руководителями хозяйств. И, представьте себе, я даже вспомнил, где это было, – вдруг резко переменил наш разговор Виктор Трофимович, переключившись на воспоминания. – Вы тогда, ну когда мы с вами работали… только не перебивайте меня, и я попробую вспомнить.
       Это было летом, ну годы… приблизительно с семьдесят второго по семьдесят шестой.  А если быть точным, то, по всей видимости, это было в семьдесят четвёртом году. Годом раньше нас залило. Помните, как хлеба в поле проросли из-за каждодневных дождей? Мы тогда успели убрать всего одну треть посевной площади, и пошли дожди. В общем, халызнул тогда наш урожай и, вместо медалей за высокие сборы зерна, нас «награждали» выговорами за несвоевременную уборку. А что можно было сделать, если дожди шли почти каждый день. У вас, может, всё было по-другому? – спросил Виктор Трофимович меня.
       – Да какой там по-другому. То же самое, один к одному.
       – Так вот. Значит, я вас вспомнил. Молодой красивый брюнет, – засмеялся мой попутчик и бывший коллега. – С усами… вы их, по-моему, такими же и оставили, только они у вас побелели. Почему я помню тот день? Нас со всей области собрали в Корочанском районе, колхоз… ну председателем там был депутат Верховного Совета России.
       – Колхоз имени Карла Маркса, – подсказал я.
       – Во-во, – засмеялся Виктор Трофимович.
       – Нам в тот день показывали, какие надо строить навесы на токах. Правильно? – продолжил я.
       – Ха-ха, всё правильно. А ещё говорят, что у стариков плохая память, – заулыбался бывший мой коллега. – Мы на том семинаре стояли рядом, и я волей-неволей слышал ваш разговор – не знаю, то ли это был начальник управления сельского хозяйства, то ли первый секретарь, но кто-то из вашего руководства. Когда ведущий семинара сказал, что надо строить всем вот такие огромные навесы над зернотоками, вы раздражённо начали о чём-то выговаривать своему начальству. Вы помните тот день? – задал мне Трофимович вопрос.
       – Конечно, помню. Когда ведущий порекомендовал строить всем такие же навесы, какой построил депутат-председатель, я своему начальнику сказал тогда: – Что вы тычете нам в нос этот навес, дайте мне столько металла, сколько вы дали ему, у нас в колхозе будет точно такой же. Я почему тогда вспылил? У нас в хозяйстве сдали в эксплуатацию коровник на двести пятьдесят голов дойного стада, а подводящую трубу от водонапорной башни до коровника положили пластмассовую, которая разрывалась на стыках чуть ли не каждый день. Мы вначале при порывах её откапывали, соединяли хомутами и снова засыпали землёй. Потом из-за частоты порывов мы уже её и перестали закапывать. Я лето промотался по множеству организаций, где можно было купить трубы, и везде получал отлуп. Одновременно просил об оказании помощи и начальника управления сельского хозяйства. Однако и от него я тогда ни хрена не получил. Вот и взорвался.
       – Да, возможности депутата-председателя и председателя рядового отличались в ту пору, как небо от земли, – вздохнув, проговорил Виктор Трофимович.
       Может, мы вспомнили бы ещё какие эпизоды из нашей прошлой жизни, да только по громкой станционной связи объявили, что наш электропоезд отправляется через две минуты. Виктор Трофимович посмотрел на часы и, чертыхнувшись, раздражённо проговорил:
       – Ну вот, пойди мы куда подальше, и электричка ушла бы без нас. Прошло всего двадцать семь минут. А машинист говорил о сорока. Вот и верь на слово.
               
                *   *   *
       Пока пассажиры усаживались на облюбованные ими места и успокаивались, машинист электропоезда предупреждал нас по внутреннему переговорному устройству о том, чтобы мы не переходили железнодорожные пути в неположенных местах и не трогали в вагонах оставленные кем-то подозрительные сумки и другую ручную кладь, а оповещали о замеченных вещах поездную бригаду. После некоторого перерыва он нам сообщил, что наш поезд следует до станции Курск со всеми остановками. Пока он всё это рассказывал,  мы с Виктором Трофимовичем тоже усаживались и готовились к поездке.
       Чтобы не тратить время на разговоры, не касающиеся затронутой нами темы, я, как только мы успокоились, сразу же спросил спешащего на свидание и уже было пригорюнившегося попутчика:
       –  Ну что, Трофимыч,  на душе пасмурно?
       – А-а, – махнул он рукой.
       – В котором часу-то встреча? Успеваете?
       – Да успеваю, – глухо проговорил он и тяжело вздохнул.
       – Ну а если успеваете, то и не надо горюниться.
             – Понимаете, Сергей Ильич, я сейчас переживаю как бы раздвоение личности. Мне и хочется увидеть её, ведь прошло столько времени. Тридцать пять лет, даже чуть больше, мы друг о друге ничего не знали. Слухи, конечно, кое-какие доходили, но это ж, вы сами понимаете, слухи, да ещё и сельские. А вот разговаривать нам не приходилось. И в то же время я не хочу этой встречи. О причине пока сказать не могу, я и сам толком не понимаю. Ну… что-то муторно вот тут, – Трофимович постучал себя в грудь. – Столько лет прошло. Всё было спокойно и по-старчески, как-то даже гладко, а тут… бах и пошло. В душе, конечно, нет того томления и жажды встречи  самца и самки в человеческом обличии, сгорающих от желания познать друг друга. Даже мысли и те приходят какие-то плоские и бесцветные. Молодость и старость… это…в те годы нас притягивал врождённый инстинкт размножения, хотя и он не смог нас затолкать в постель, а теперь… – Виктор Трофимович горько усмехнулся. – Сейчас… не, не буду дальше развивать свою мысль. Давайте я закончу рассказ о том, как мы с нею докатились до такой вот, как у нас сейчас, жизни.
        Мой сосед вдруг умолк и, взяв сумку, достал из неё книгу, а из книги чёрно-белую фотографию.
       – Вот, посмотрите, какой она была в те годы.
       С фотографии на меня смотрела красивая девушка.
       «Лицо овальное, брови надломленные, глаза серые, но могут быть с зеленцой», – подумал я и взглянул на Трофимовича. 
       – Я б тоже потерял голову, если б она перешла мне дорогу, – сказал я и, чтобы не смущать его, снова начал рассматривать фотографию.  Лоб высокий, нос прямой и пропорционален по величине лицу, губы… губы с поднятыми уголками застыли почти в детской улыбке. Подбородок маленький. Голову в целом украшают густые, по всей видимости, русые волосы, собранные в пучок или в косу на затылке, отметил я про себя все достоинства Валентины, которая тридцать пять лет назад сводила с ума сидящего передо мною Виктора Трофимовича.
       – Трофимович, а как же вы узнаете друг друга? Она ж теперь не такая, как на этой фотографии.
       – Пока не знаю. Не знаю, Сергей Ильич, не зна-ю, – проговорил он и покачал головой. – Не знаю.
       Я хотел предложить Трофимовичу написать на листе бумаги своё имя и фамилию и на месте встречи закрепить листок на груди. Но, подумав, решил не озвучивать идею, дабы не обидеть его, потому как, чем ближе мы подъезжали к Курску, тем больше он начинал беспокоиться.
       – Так вот, Сергей Ильич, промучили мы друг друга до самой зимы. Дома у меня к этому времени был уже огромный вулкан, готовый вот-вот выплеснуть весь свой негатив наружу. Но тут появилась одна возможность… в общем, в семьдесят третьем году меня направили на двухмесячные курсы  по переподготовке кадров в Воронеж, в сельхозинституте. Да вы там, наверное, тоже были.
       – Да. Я на таких курсах был, только в семьдесят втором году, – ответил я на предположение  Трофимовича.
       – Вот и я уехал на эти самые курсы. Жена моя с ребёнком осталась дома, а Валентина уехала к родителям. Всё вроде как утихомирилось. Будучи на курсах я написал ей письмо, в котором попросил заехать в Воронеж по возвращении в село. И, знаете, сижу на занятиях, а сам жду от неё ответа. Меня мучил один вопрос: приедет она ко мне или нет?
       – И что? – не выдержал я.
       – А ничего, – усмехнулся Виктор Трофимович. – Через две недели я получил своё письмо. Мне его вернули из-за того, что я не написал её домашнего адреса. Я написал на конверте город, её фамилию, а адрес… не знаю, как это у меня получилось, до сих пор не пойму. Значит, не судьба, решил я тогда.
       – А дальше?
       – А дальше уже не было, – вздохнул Виктор Трофимович. – Она, пока я был в Воронеже, вышла замуж.
       – У себя на родине?
       – Не-ет. Валентина приехала от родителей и вышла замуж…  за мужчину, который у них работал.
       – Она…
       – Да нет. Она с ним не встречалась, – опередил меня с ответом Виктор Трофимович. – У неё с ним всё решилось спонтанно и слишком даже быстро. Им хватило одной недели, чтобы стать мужем и женой. И что удивительно, он, ну муж её, ещё в холостяцкой жизни часто запивал и в пьяном угаре был не совсем спокойным. Некоторые сотрудницы старались её отговорить от этого замужества, но Валентина им объясняла, что ему, её будущему мужу, нужны нежные женские руки. И что  он, по её мнению, станет хорошим человеком.
        Виктор Трофимович глубоко вздохнул и махнул рукой.
       – В общем, когда я вернулся из Воронежа, их уже в селе не было. Валентина со своим мужем уехала к себе на родину и уехала, как оказалось, навсегда. Родила двоих детей…
       – Выходит, что на мужа всё-таки подействовали её ласковые руки и он стал любящим и достойным человеком и семьянином? – сделал я предположение.
       – Не-ет. Он, каким был до женитьбы, таким и остался. Хуже того, до меня потом дошли слухи, что они в первый же вечер после свадьбы крупно поссорились, да и потом Валентине частенько доставалось. При этом, при каждом удобном случае он выговаривал, что первый ребёнок у неё от меня, потому-то она, мол, и выскочила за него замуж…
       – Пассажиры, приготовьте для проверки проездные билеты, – оповестил нас громкий женский голос.
       – Сергей Ильич, а пойду в тамбур покурю, – скороговоркой проговорил Виктор Трофимович.  – Пятнадцать лет не курил, а последние две недели споткнулся. Я быстро, – пообещал он.
               
                *   *   *
       – Валентина, Валентина, – подумал я. – Сколько таких, как она, женщин и, как мы (с Виктором Трофимовичем), мужчин на белом свете, спотыкались и спотыкаются, казалось бы, на ровном месте о мнимые чувства, так и не испытав в своей жизни настоящей любви и преданности и не найдя к исходу жизненной дороги успокоения, покидают этот мир.
       Пока молодость наполняет сердце и мысли, а в особенности неуёмные желания, бьющей через край энергией, нам кажется, что, встретив предмет своего вожделения, мы нашли половину, с которой суждено счастливо и, главное, в любви и согласии прожить вместе до самой смерти, прожить так, чтобы в последний миг можно было  сказать судьбе спасибо за подарок, а уйдя в мир иной, оставить после себя в этой жизни помнящее тебя потомство.
       Однако проходит время, и на пути человека  появляется другая (другой), и предшествующая этой встрече большая и, как думалось ранее, безграничная любовь к своему спутнику (спутнице) скукоживается до малозаметной пылинки либо улетучивается и вовсе.
       Выходит, что это была и не любовь, а простое физическое влечение, которое при появлении другого смазливого существа уподобилось дыму и в одно мгновение развеялось едва заметным дуновением ветра.
        Прав был тот мудрец, который высказал мысль, что вторую, истинную половину для себя найти нельзя и что равноценные половины, достойные друг друга, сводит вместе сам Бог. И я согласен с этим утверждением. А то, что выискивает человек, меняя себе подобных противоположного пола, называется, может быть, и грубо, обычным гоном.
       – Мужчина, что у вас? – раздался надо мною голос.
       Я поднял голову и увидел стоявшую передо мною миловидную девушку в фирменной одежде, с неброским макияжем на лице, строгим взглядом голубоватых глаз, с копной рыжих волос на голове и с кассовым аппаратом в руках.
       – Что у меня? У меня сейчас, девушка, самое плохое настроение. Ко всему этому у меня ещё болит спина, плохо стали видеть глаза, и мне много лет, которые не дают возможности влюбляться в таких красивых, как вы. А билет у меня есть, – закончил я своё короткое объяснение по поводу заданного мне вопроса и показал контролёру паспорт, в котором находился «пригородный билет», дающий мне право на бесплатные проезды в электричках от станции Белгород, до остановочного пункта «Клюква», расположенного почти на окраине Курска.
       – Хм, – хмыкнула девушка и сделала шаг в сторону пассажира, сидящего на сидении за моей спиной. – Ваш билет, – донеслось до моего уха.
       Машинист, вероятно, получил указание нагнать упущенное на вынужденной остановке время, разогнал электропоезд до возможного предела скорости. За окном мелькали деревья лесополосы, вагон качало, колёса однообразно отстукивали «тук-тук» на рельсовых стыках.
       Чем ближе мы подъезжали к Курску, тем больше у нас с Трофимовичем появлялось попутчиков. Ко мне уже трижды за время отсутствия соседа подходили и спрашивали разрешения занять его место. Но, услышав, что «человек сейчас подойдёт», уходили. Однако я знал, что так входящие на остановках будут поступать недолго. Как только вагон заполнится, так нам либо самим придётся потесниться, либо нас с Трофимовичем просто потеснят.
               
                *   *   *
       – Ну, Сергей Ильич, и поделали электрички, – начал высказывать своё негодование Виктор Трофимович, как только опустился на своё место. – Не дай Бог, у кого плохо с желудком, считай, что пропал. Пока я стоял в тамбуре, человек пять побежали по вагонам туда-сюда в поисках туалета. А у кого маленькие дети? Нет, не станем мы в ближайшие годы понимающими друг друга людьми. Представляете, идут вот те контролёры, что прошли, а к ним обратилась женщина с вопросом, где в электричке туалет. Знаете, что ей ответил мужчина? Здесь туалетом пользоваться запрещено – «санитарная зона». Неужели нельзя устроить туалет с накопителем. Ну нельзя ж мучить людей. И что мы за народ?!
       – Успокойтесь, Трофимович. Ничего мы с вами не сможем сделать. Во времена Советской власти хоть можно было пожаловаться в вышестоящие инстанции, а теперь в любой организации большой величины всё замыкается на пресс-секретаре. А после него какая может быть реакция? Никакая. Наш пресс-секретарь – как в Японии кукла-начальник, на которую можно кричать сколько тебе угодно. Это у них делают специально для снятия психологического напряжения.
       Чтобы отвлечь Виктора Трофимовича от «санитарной зоны» и невозможности пользоваться туалетом, я его спросил:
       – До Курска ещё много остановок?
       – Семь или восемь. Сергей Ильич, я что-то сейчас… – Трофимович, не досказав фразы, умолк и стал смотреть в окно.
       – Понятно, в расстроенных чувствах, – улыбнулся я. – Ничего, Трофимович, не волнуйтесь. Приедем в Курск, а там, на вокзале вас уже будет ожидать Валентина, увидев которую, вы забудете о всех своих невзгодах.
       – Сергей Ильич, – взволнованным голосом проговорил мой сосед. – Меня уже начинает трясти. Тридцать пять лет…
       – Тогда, чтобы вас не трясло, давайте закончим начатый вами рассказ. А то получается, что мы остановились как бы на полдороге. Что было у вас после того, как она вышла замуж? – поинтересовался я.
       – Э-э, это уже было не у нас. После того как Валентина, можно сказать, выскочила замуж, было только у меня. Что было у неё, я не знаю. А вот как жилось мне, об этом я, пожалуй, расскажу, хотя, собственно, и рассказывать почти нечего.
       Виктор Трофимович откашлялся и, положив руки на колени, начал вспоминать:
       – По возвращении из Воронежа, а это было в конце января месяца, у меня началась наша обыденная работа. А там незаметно подошла весна, ну и… пошло и поехало. Обычная сельская круговерть. Первое время я переживал, а потом как-то боль притупилась. Дома, правда, затишнее не стало.
        На исходе шестого года своего директорства я написал заявление об увольнении меня с работы, в котором чистосердечно описал свои упущения и промахи, а для большей убедительности ещё и добавил, что стал морально неустойчивым из-за порочащих звание коммуниста связей. Вот так.
       – И отпустили? – удивился я.
       – Угу, отпустили… всех собак на меня.
       – Мы тебя отпустим, – усмехнулся после чтения моего заявления первый секретарь райкома. – Но ты пока работай, а оно, – он постучал пальцем по лежащему на столе заявлению, – пусть полежит у меня в столе. Но мы тебя отпустим так, чтобы другим было неповадно писать такие заявления.
       – И что? – не выдержал я.
       – Через месяц отпустили. Но перед этим на бюро райкома меня облили грязью, которую я потом смывал пятнадцать лет. Как тогда было и положено, мне объявили строгий выговор с занесением в учётную карточку и как не обеспечившего руководства убрали с работы. Вот так. Короче, всучили мне «волчий билет», с которым я три месяца не мог нигде устроиться на работу. Спасибо начальнику областного управления сельского хозяйства, пристроил меня в трест совхозов. И только в начале девяностых мне удалось продвинуться по новой, уже капиталистической службе.
       – А как жена?
       – Которая? – переспросил меня Виктор Трофимович.
       – Ну, та, с которой вы жили.
       – Первая? Да разошлись мы с ней, после того как меня освободили. Три года я холостяковал, а потом потихонечку женился. Вот с этой, со второй, сейчас и живу на хуторе.
       А дети? Дети есть?
       – Да. Дочери от первого брака. Со второй уже заводить детей было поздно…
       – Уважаемые пассажиры, наш электропоезд приближается к  конечной станции Курск. Не забывайте свои вещи, – оповестили нас по внутривагонной связи.
       Послышался частый перестук колёс на стрелочных переводах, вагон несколько раз сильно качнуло из стороны в сторону, мы с Трофимовичем встали и приготовились к выходу.
       – Виктор Трофимович, я не знаю, что вам можно сейчас пожелать, – вздохнул я, глядя в глаза своему ровеснику. – Короче, не падайте духом. Где у вас назначена встреча?
       – На втором этаже в вокзале, в центре зала у большого круга, – глухим голосом с трудом выговорил Трофимович.
       – Ничего, крепитесь. Я поеду назад в тринадцать «с копейками», – сообщил я о времени возвращения домой. – Если что, то я буду в четвёртом вагоне с начала поезда.
               
                *   *   *
       Минут двадцать я ходил по привокзальной площади и по местам стоянок трамваев и маршрутных такси и везде спрашивал у стоящих там людей, как мне проехать к областному архиву, но, к кому бы я ни обращался, мне никто не смог вразумительно ответить, как до него добраться. А ещё было удивительно то, что некоторые и не ведали, что архив в городе вообще существует.
       Учитывая, что в вокзалах и на привокзальных площадях толкается в основном приезжий люд, я направился на трамвайную остановку, чтобы на этом городском транспорте уехать в центр города, где мне будет проще встретить знающего Курск человека. Но мне повезло уже на самой остановке.
       – Молодой человек, – услышал я негромкий, приятного тембра женский голос, располагающий собеседника к доверительной и приятной беседе.
        Оглянувшись на голос, я увидел сухонькую пожилую женщину весьма приятной наружности. Она, по всей видимости, услышала мою просьбу, с которой я обратился к мужчине, стоящему чуть поодаль от неё.
       – Спасибо за комплимент, – усмехнулся я и сделал шаг в её сторону, дабы не разговаривать на расстоянии.
       – Да, вы для меня молодой человек. А то, что у вас седые волосы, это ещё ничего не значит, – проговорила она и едва заметно улыбнулась.
       – Спасибо.
       – Вы извините, что мне пришлось услышать ваш разговор с мужчиной. Я помогу вам. Мы поедем с вами вместе на трамвае, если вы не возражаете. Я… Элеонора Дмитриевна, – представилась мне женщина. – Но вы, молодой человек, можете меня называть Лера Дмитриевна. Мне так больше нравится. Меня мужчины так не называли уже лет двадцать. А иной раз… – женщина вопросительно посмотрела на меня.
       – Сергей Ильич, – поспешил я представиться Элеоноре Дмитриевне, – а фамилия Серых. Я из Белгородской области.
       – Так вот, Сергей Ильич  Серых, – назвав меня, она вздохнула и, улыбнувшись, продолжила: – Женщинам всегда приятно, когда нас называют только по имени, каждой из нас хочется быть  молодой. Мне уже семьдесят пять, Сергей Ильич, а в душе я ещё Лера, и другой раз так хочется кому-нибудь вскружить голову… но подойду к зеркалу, взгляну… ах, что об этом, Сергей Ильич… я вас провожу до самого архива. Мне и самой нужно побывать в этом серьёзном и нужном людям заведении. Засиделась, знаете ли, я дома, а сегодня решила навестить своих подруг. Я ведь проработала в архиве всю свою жизнь. А вот и наш трамвайчик, – заторопилась Элеонора Дмитриевна к краю площадки. – На нём мы доедем до центра, а там пройдём один квартал на своих ножках, нам это полезно, Сергей Ильич. В трамвае мы с вами разговаривать не будем, он шумный, а громко разговаривать неприлично. Поддержите меня под руку, может, кто из знакомых где-то рядом, – засмеялась она. – Пусть думают, что Лера отхватила себе молодого мужчину.
        Трамвай оказался действительно шумный, даже, скорее, грохочущий. И Элеонора Дмитриевна была права, что разговаривать в нём во время поездки будет трудно. Тем более что до нужной нам остановки она сидела, а мне пришлось стоять в проходе, ввиду отсутствия свободных мест. Ну, это, может, было даже и лучше. Стоять, поговаривают, тоже полезно. Тем более что мне во время написания своих книг приходится целыми днями подолгу сидеть.
       – Всё, всё, Сергей Ильич, прощайтесь со своими мыслями и пойдёмте к выходу, – торопливо вставая, проговорила Элеонора Дмитриевна. – Вот мы с вами и приехали, – заулыбалась она. – А теперь по этой вот улочке мы пройдёмся, как гуляющая супружеская пара. Пойдёмте, молодой человек, – шепнула мне Лера Дмитриевна и, взяв под руку, легонько подтолкнула вперёд. – А вы, Сергей Ильич, только не обижайтесь, вот так, как мы идём сейчас, вы ни с кем не ходите. Я это чувствую. Вдвоём ходить – тоже надо привыкнуть. Ну ничего, пока мы с вами дойдём до архива, вы эту азбуку освоите.
        – Лера Дмитриевна, а я и не обижаюсь. Вы правы, ходить вдвоём мне не приходится. Да я, собственно, никуда сейчас и не хожу. Кстати, я живу в селе и нахожусь всё время дома. Пока работал, мне приходилось много ходить и ездить, а как пошёл на пенсию, так и одомашнился.
       – А чем вы занимаетесь, Сергей Ильич? – спросила она и тут же тихо продолжила: – Не торопитесь идти и постарайтесь подстроиться под мои шаги. Во-о, вот так, хорошо. Теперь мы не просто идём, а именно гуляем. Так чем же вы занимаетесь?
       – До пенсии я работал в сельском хозяйстве, в основном в качестве начальственной единицы, – усмехнулся я. – А сейчас пишу, Лера Дмитриевна. Тогда я зарабатывал пенсию, а сейчас её прорабатываю.
       – Понятно. Значит, пишете? Мемуары?
       – Не-ет. Что вы. Пишу на темы краеведения, истории, приключенческий жанр, короткие и длинные рассказы с присутствием юмора, публицистика, статьи в газеты. В общем, о чём наболело, о том и пишу, – засмеялся я.
       – А в архив, Сергей Ильич, если не секрет, по какому вопросу? – поинтересовалась Элеонора Дмитриевна.
       – Нет, Лера Дмитриевна, не секрет. Я хочу архиву подарить книгу, в которой я постарался рассказать о жизни крестьян на землях одного из районов области. Это, скорее, исследование о развитии крестьянства с восьмидесятых годов девятнадцатого века и по наши дни. Ведь земли Белгородчины многие десятилетия входили в состав Курской области. Да и хочется познакомиться с сотрудниками. Может, мне придется когда здесь поработать.
       – Ну вот мы и подошли к архиву, – кивнула моя провожатая на здание старой постройки. – Вам нужен директор или…
       – Нет, Лера Дмитриевна, директора мы не будем отрывать от работы. Я хочу попасть в читальный зал. Лера Дмитриевна, у меня с собою есть книга «Спозаранок» с весёлыми рассказами на сельскую тему. Я могу вас отблагодарить скромным подарком за ваше большое  участие в моих поисках?
       – Ну конечно же. Конечно, можно, тем более что мне мужчины давно дарили вообще что-либо, – засмеялась Элеонора Дмитриевна. – Как я уже постарела, Сергей Ильич. Ну, чего мы стоим? Пойдёмте в архив. Я хочу получить подарок.
               
                *   *   *
        К железнодорожному вокзалу я подъехал на маршрутном такси почти за час до отправления белгородского электропоезда. И чтобы хоть как-то убить время, я решил вначале зайти в вокзал, так сказать, для более близкого ознакомления с его архитектурными особенностями, а заодно и изучить расписание движения поездов в сторону Белгорода, которое мне, может, пригодится, если я надумаю поработать в архиве.
       Потолкавшись в вокзале среди путешествующего люда, я, прежде чем идти на тупиковую платформу к «своей» электричке, вышел на привокзальный перрон с желанием осмотреть прилегающие платформы и станционные пути, на предмет их загруженности пассажирскими и товарными составами. Станция, однако, была пуста.
       – Докомандовались. Одна болтовня, – высказал я недовольство в адрес верховных властей. – Уже и возить нечего.
       Станционную тишину нарушил сиплый сигнал одинокого тепловоза, медленно катящегося по рельсам. Глядя на него, мне почему-то подумалось, что усовершенствованный пра-пра-правнук паровой машины Черепанова потерялся на железнодорожных путях и теперь своим пугливым сигналом, похожим на крик «а-у-у» заблудившегося в лесных дебрях человека, взывает о помощи.
       Помощь? А кто о ней сейчас думает? Грузопоток сократился в разы, а наши правители только и говорят об удвоении валового продукта. А как его можно удвоить, если промышленность и сельское хозяйство лежат даже не на боку, а распластались на спине, показывая планете всей, что российские реформаторы довели величайшую страну мира до полного краха, припечатав народное хозяйство на бескрайних просторах на обе лопатки.
       Может, я ещё о чём-нибудь подумал, но, повернувшись вполоборота, я неожиданно увидел у южной части фасада здания одинокого Виктора Трофимовича. Мой бывший по работе и настоящий по пенсионерскому статусу коллега медленно и нервно прохаживался у самой стены вокзала. Он часто останавливался, резко разворачивался на месте и так же резко делал пять-шесть шагов, после чего Трофимович снова останавливался и разворачивался в обратную сторону.
       – Трофимович! – громко окликнул я его, боясь, что он может сделать несколько лишних шагов и скрыться за углом здания. – Трофи-мыч! – снова подал я голос и быстрым шагом направился к нему. – А почему вы здесь? Вы… что?
       – Ах! – взмахнул он рукой.
       – Что «ах»? Не приехала?
       – Не знаю, – нервно проговорил Виктор Трофимович.
       – Как не знаете? – усмехнулся я.
       – Да не могу я подняться на второй этаж.
       – Спина? – не понял я.
       – Да не спи-на-а, – чуть ли не плача ответил он. – Не могу – и всё. Хожу вот тут уже больше часа, а подняться не могу.
       – Трофимович, но она ведь может вас ожидать и до вечера, и сутки, а может, и больше.
       – Нет, не могу. У меня ноги не идут туда. Сергей Ильич, ну не понять вам сейчас меня.
       – Давайте пройдём вместе, – предложил я Трофимовичу.
       – Нет, Сергей Ильич, не могу.
       – Дайте фотографию
       – Зачем? Что вы хотите? – взволнованно спросил он меня.
       – Фо-то-гра-фию, – настойчиво проговорил я.
       – Возьмите.
       Долго я ходил по залу ожидания, держа перед собой фотографию Валентины. Однако никто из находящихся на втором этаже женщин подходящего возраста не ответил мне «да», когда я спрашивал, не она ли на этом снимке. И вдруг… 
       – Мобильник! – осенила меня мысль.
       Бегом, прыгая через ступеньку, я спустился вниз и сломя голову помчался к Трофимовичу.
       – Мобильник у неё есть?! – крикнул я, ещё не добежав до него. – У Валентины мобильник есть?
       – Да, – ответил Трофимович и удивлённо посмотрел на меня. – Но я свой забыл дома.
       – Забыли? А номер её телефона вы помните?
       – Да. Он у меня ещё и записан.
       – Тогда вот вам мой аппарат и позвоните ей, чтобы она не мучилась ожиданием. Берите, берите. Я отойду.
       Я вложил в руки Трофимовича свой мобильник и отошёл метров на пять от него.
       – Валентина Николаевна? Валя? – услышал я за своей спиной громкий говор Трофимовича. – Здравствуй… Я у вокзала в Курске. Ты где?.. В какой электричке?.. Почему?.. Не можешь?.. Валечка, ты прости меня, но я тоже не был на втором этаже. Я не мог туда подняться. Прости… Согласен… Хорошо… Хорошо… Буду ждать… Я тоже… Я позвоню. Всё.
       Повернувшись в сторону Виктора Трофимовича, я увидел его расстроенное, до неузнаваемости побледневшее лицо.
       – Вам плохо? – поспешил я к нему.
       – Нет, нет, Сергей Ильич, всё хорошо.
       – Она, что, уехала?
       – Нет, она не доехала. Валя ехала сюда на скором поезде, но в Орле вышла из него и сейчас едет домой на электричке. Вот так, – вздохнул Виктор Трофимович. – Она не смогла приехать на встречу. Сказала, что пусть лучше мы останемся молодыми и… – Трофимович как-то по-детски улыбнулся и, посмотрев на меня, рассмеялся. – Она сказала: «Давай, Виктор, мы с тобою лучше останемся до конца своих дней молодыми и такими же бестолковыми, какими мы были в те годы».
       – Ни-че-го  не  по-ня-тно, – вздохнул я и взял Виктора Трофимовича под руку.
       До отправления электрички оставалось десять минут.



       Село Вислое.
       Октябрь – ноябрь 2008 года.