Адрана. Хроники войны. Империя под ударом. гл. 15

Глава 15


Он вошел с видом гладиатора, спускающегося на арену. На него не взглянули, он спокойно сел в кресло и вытянул ноги. В комнате стоял полумрак, она слабо освещалась. Магистр не любил яркого света, вокруг него все было сумеречно, как сумеречна его душа.
Аленкара мучила жажда, он ничего не пил с шести часов, но, прислушиваясь к тому, что бубнил человек в плаще, он постепенно забыл обо всем, чувствуя только, как в нем закипает раздражение.

Человек был только что с улицы, из дождя, что льет над Башней, не переставая, уже несколько часов кряду, в блестящем от воды плаще, с него текло. Голос его был так же сер и безжизнен, как и он сам. Бустаманте что-то сказал. Аленкар не расслышал. Какая разница, дьявол, какая теперь разница! Он предпочел бы убить этого паршивца, что напустил целую лужу на дорогом ковре, всадить кинжал ему в спину, повернуть, чтобы услышать, как сталь скрежещет о ребра, чем бездействовать, как теперь. Но, сердитый, он остался сидеть с полуприкрытыми глазами.

Человек коротко поклонился и нетвердой, какой-то плавающей походкой вышел из комнаты.

- Терпеть не могу мурен, - глухо сказал Бустаманте.

- Да? А я думал, брат, твое отношение к ним изменилось.

- Чепуха! Все осталось, как было, с той лишь разницей, что раньше они работали на Ирода, а теперь на меня.

- На нас, - поправил Аленкар.

- Да. Да, конечно, прости. На нас.

Слушая, как Бустаманте рассеянно бормочет: «проклятые ублюдки», - Аленкар вытащил из рукава платок, вытер руки и лицо. Он давно предчувствовал, что рано или поздно они споткнутся. Он всегда был осторожен, всегда гнул свою линию в тени Бустаманте, как тот – в тени Ирода. Но это должно было случиться, даже если он гнал от себя крамольные мысли. На какую-то секунду Аленкар настолько отключился от происходящего, что слегка вздрогнул, когда услыхал фразу, брошенную Магистром:

- Дураки! Сулла и ее бражка сущие дураки!

- Ты бесишься, потому что она стала действовать. А ты допустил ошибку. Я предостерегал тебя, я говорил, что нужно подождать и все проверить.

Бустаманте уставился на Аленкара.

- Почему ты так на меня смотришь? – спросил тот.

- Потому что думаю, что… глупость… чушь! Не слушай меня ради всех богов!

Конечно, Бустаманте хорохорился, ему нельзя было потерять лицо, но он не мог не понимать того, что это отравление в трактире человека Суллы прямо указывает на него, и теперь он перед ней обнажен и безоружен. Один неверный шаг, мелочь может все испортить, разрушить стройное здание честолюбивых планов. Но Аленкар ничего этого не сказал, а лишь рассеянно наматывал платок на запястье.

- Что случилось?

- Не знаю… Неспокойно… Теперь мы под прицелом, она будет следить. - Аленкар побледнел от гнева, заметив сочувственную улыбку Бустаманте.

- Брось. Отступать некуда. Ставки слишком высоки, мы не можем просто так взять и прервать партию. Так не бывает, брат. – Привычным жестом Магистр нащупал валлет, замаскированный под пряжку ремня. – Мурены сплоховали, отправили за Сумеречный Перевал не того. Но это не повторится. Есть достоверные сведения. Мурены, эти грязные мокрицы кое-что унюхали.

- Что унюхали?

- Да где этот дьявольский дипломат. Он скорее попадет к Груму на рога, чем в Архонт!

Жуткое подозрение закралось в сердце Аленкара. Неужто Бустаманте пьян? Он заглянул в глаза Бустаманте, они были совершенно ясные.

- Это сделают мурены?

- А кто же еще? Но… не совсем. Есть у меня один человек. В свое время он здорово помешал нам. Как знать, если бы не он, возможно сегодня мир выглядел бы иначе. Он обязан мне – я оставил ему жизнь. Пришла пора возвратить долг.

- Я знаю этого человека?

- Конечно. Это Траян.

- Который убил Мандрагору?

- Предполагается, что убил, - Бустаманте поднял палец вверх. – Мандрагора – трансформ, убить ее не так-то просто. Если она объявится, мы узнаем об этом первыми. Я еще не отказался от желания получить Гребень Дракона. Если только она жива, она принесет его сюда, в эту комнату.

- Все-таки думаешь, она способна сделать это ради своего Ангела?

- Она же трансформ, брат. Им любить запрещено. Но, уж, коль это случилось, для них нет ценности выше.

- А если все-таки Ангел – бог?

- Да нет. Какой он бог? Он - бродяга.

Бустаманте протянул костлявые руки к свече, грел, поворачивал их так и этак. Пышный манжет начал тлеть, тонкое кружево почернело и скорчилось. Магистр этого будто не заметил.

- Я пошлю Траяна на встречу с послом. Мои люди прикончат его, но обставят все так, будто сделал это номарх королевы. А мы с тобой, брат, займемся расследованием преступления. Кстати, сейчас его приведут. Ему не обязательно тебя видеть.

Бустаманте перевернул песочные часы. Тут же раздался стук в дверь. Аленкар поднялся и зашел за портьеру, где в нише стоял удобный стул.

Дверь открылась, и горбун втолкнул упирающегося человека. Тот, звеня цепями, влетел в комнату и едва не упал, зацепившись за край ковра. Это было так нелепо, что даже смешно. Человек озирался и щурился в полутьме. Бустаманте помнил его иным, могущественным и надменным Траяном. Все люди, хоть раб, хоть король испытывают эмоции. И сильнейшая из них – страх.

- Ты хочешь убить меня? – спросил вошедший.

- Стоило ли за этим тебе тащиться в такую даль? Ридик и в подземелье мог свернуть тебе шею, ты даже понять бы ничего не успел.

Горбун глухо заворчал, как пес. Сердце Траяна упало.

- Зачем я тебе понадобился? Я - слуга ее величества…

- Я тоже. Я тоже слуга, и мы, несомненно, найдем общий язык. Ты нужен Эгину, сделаешь кое-что и будешь свободен. Согласен?

Траян сопел, уставившись в пол. Он не хотел говорить ни да, ни нет. Он боялся, по-настоящему боялся.

- Я могу подумать? – сказал он, наконец, и тут же спохватился. – Нет, сначала я должен знать, что от меня требуется.

- Узнаешь, когда соберешься в дорогу.

- А у меня есть выбор?

- Конечно. Ты можешь выбрать дыбу.

Внезапно Бустаманте переменил тон:

- Вот что, номарх, я не намерен давать тебе пространных объяснений причин, по которым ты оказался здесь и в таком  неприглядном качестве. Я вправе требовать от тебя погашения долга. И ты это сделаешь. Зачем тебе отказываться? К тому же, на дыбе ты мне бесполезен.

У Траяна вытянулось лицо, но Бустаманте, как ни в чем не бывало, продолжал:

- Сейчас поварята тебя накормят, потом сходишь в баню. Ночь проспишь этажом ниже, там тебе отведена комнатка. А на рассвете в путь. Дороги на север пока свободны. С тобой будет Ридик, он все тебе объяснит.

Магистр неторопливо вышел из-за стола. Он не улыбался и даже не пустил в ход свои издевки, как это обычно бывало перед лицом людей, зависящих от него. Напротив, он был слишком серьезен, даже суров, от его водянистого взгляда по коже Траяна пополз мороз.

- Ну, прощай. – Магистр пощипал кончик длинного носа и спросил. – Тебе чего-нибудь хочется?

- Глотнуть свежего воздуха, - просипел Траян. Горбун взял его за ворот и вытолкал вон.


***


Они стояли на обледенелой террасе. Прозрачные глыбы льда нависли над ними, остеклили перила и перекрытия, мерцали и переливались, отмывали глаза от черноты. Пурга, бушевавшая без перерыва много дней, улеглась, выбелив весь остров. Даже черные скалы на побережье теперь были голубыми и невесомыми. Вода в бухте замерзла, от этого остров казался просторнее. Море вытянулось стальной полосой на горизонте. Воздух был холоден и чист, в нем сверкала снежная пыль.

Положив руки на перила, он глядел на девственный снег. Солнце било в спину. Он будто внезапно из сумеречных теснин вырвался на простор. Старик искоса на него поглядывал и шумно втягивал носом ледяной воздух. Им было хорошо вдвоем и, наверное, лучше было молчать. Но старик сказал:

- Когда ты грустишь, у тебя лицо эльфа.

- Разве у эльфов есть лица?

- Конечно, как у любого живого существа.

Ангел и бровью не повел. Ему ни о чем не хотелось говорить. Наверное, такие же глухие и одинокие снега за Перевалом, подумал он. Но старик снова заговорил.

- Весна, - мечтательно протянул он. – Я чую ее приближение.

Ангел, наконец, повернул голову. Старик глядел в ультрамарин неба глазами, слезящимися от счастья.

- За все время, что я сижу в этой могиле, ни разу не было весны, - произнес Ангел.

- Скоро все изменится, вот увидишь.

- Вряд ли. Кажется, время остановилось. – Ангел сокрушенно покачал головой. – Вчера где витала душа моя? Знаешь ли ты это, Гибил? Однажды вечером я имел неосторожность родиться, просто шагнул в жизнь, не подозревая, что это такое. И с тех самых пор нет мне покоя. Почему так, старик?

- Ты задаешь все те же вопросы. Этот мир не создан для покоя. Что ты ищешь?

- Ищу любовь. Кажется, отыскал, держал в руках. Но, тени рассеиваются, и я лишь молча плачу. Все утратил. Теперь хочу быть один.

- Не обижайся, малыш, но кажется, у тебя крыша набекрень, – сказал старик. Он все так же подставлял лицо солнцу, жмурился, лучился всеми своими морщинами.

- Зачем ты сказал мне, что я человек? - страстно воскликнул Ангел. – Смотреть на мир глазами бога приятнее и веселей. Что сделал ты со мной, Гибил? Теперь я знаю, что дни мои сочтены, люди живут так недолго, и я покину этот мир, ничего ему не дав.

- Чепуха, малыш, тоска снова берет над тобой верх, это не ты говоришь – она. Огромный мир подарил тебе себя, и ты отдай ему себя целиком, без остатка. Ты слушаешь?

- Ну, да.

Гарпии появились над скалами как раз в ту минуту, когда Ангел повернулся, было, чтобы уйти. Он не терпел этих существ, в его глазах они были вестниками смерти. Что они могли искать в этих снегах, какую добычу? А Гибил, казалось, ничего не замечает.

- Ты проводишь свои дни в трудах, малыш. Ты знаешь историю, философию, психологию, древние языки, изучаешь медицину. Было бы у тебя время на все это, живи ты среди людей? Где еще ты найдешь такую библиотеку, как здесь, в монастыре?

Ангел скромно улыбнулся в ответ:

- Ну, и что с того?

- А то, что труды никогда не бывают впустую. Свой плод ты получишь в свое время. – Гибил, даже не взглянув в ту сторону, небрежно махнул рукой. Гарпий как ветром сдуло со скал. – Не поддавайся унынию, малыш. Ты рожден для свершений.

Это был не первый разговор в таком духе. Гибил всегда был рядом, воспитывал в Ангеле волю и твердость духа словом. Он вообще много говорил. Но не говорил главного. Ангел делал вид, что поддался ему, что отвлечен от всего внешнего, пустого. Быть может, это и в самом деле было так. Но вопреки всему в душу Ангела нет-нет, да и закрадывалось ощущение неполноценности, униженности, которое отравляло его, как цианистый калий.

Остаток дня и весь вечер он снова посвятил книгам. А когда ощутил жажду, поднялся, расправляя затекшие плечи, и потом, спускаясь по темной лестнице, подумал, что уже поздно, не слышно молитв, обычно доносящихся из келий по вечерам. Да, была ночь, огни на башнях давно зажгли. Была тихая, прозрачная ночь, вся продырявленная звездами.

Обезоруженный, оглушенный, Ангел стоял перед ее лицом, она молчала и глядела на него тысячью глаз. Он передумал идти в трапезную, повернулся и пошел назад, позабыв закрыть дверь. У лестницы спохватился. Он был совершенно один, видел перед собой освещенный холл, за которым стеной вставала ночь. Откуда-то взялся старый монах в ночном колпаке. Держа на животе руки, спрятанные в широкие рукава, он поволок свое тело к двери, возился там, гремя засовами.

- Редкой красоты ночь, - проговорил Ангел, для того только, чтобы не молчать, не стоять здесь истуканом под прицелом горящих свечей.

Монах любезно улыбнулся и, не ответив, исчез за одним из гобеленов. Ангел не мог больше оставаться равнодушным. Нахлынули такие образы! И это то, что принадлежит ему, ему одному! Это будет повторяться, - теперь Ангел это точно знал, - нервные приступы, и это удержит его, поможет ему быть собой, и Мандрагора с обнаженной грудью и душистыми волосами склонится опять, и все это промелькнет в один миг, и он сможет жить дальше.

- Мандрагора, - произнес он горько, и зазвенело эхо под сводом. – Это все на самом деле, это правда!