Нарцисс Араратской Долины. Глава 72

Перед поездкой в Иваново я, помнится мне, съездил в Ленинград на несколько дней. Зачем я туда поехал? Причин никаких таких не было. Воспоминания мои об этом довольно смутны. Может быть, я захотел интимно пообщаться с младшей сестрой Леди, Мариной, которая меня приглашала в гости? В Москве мне было тогда неуютно и чего-то такого хотелось. А чего хотелось? Наверное, уже хотелось как-то поменять свою непутёвую жизнь. А что надо было делать, - я совершенно не знал. Не надо думать, что я был доволен тем, как мне жилось. Именно тогда и началась усталость от бездомности и отсутствия жизненной цели. Мне уже не так легко рисовалось, и в душе поселилась неуверенность. Распадался не только наш СССР, но и распадалось что-то внутри душ граждан этой умирающей державы. Будь я постарше, то я бы это чувствовал острее и драматичней. А что может чувствовать молодой человек, у которого всё ещё впереди? Хотя, мне уже не казалось, что всё впереди. Со здоровьем проблем не было, кроме плохого зрения. Не было неожиданных приступов страха, которые появятся лет через десять, в самом начале двадцать первого века. Я ещё чувствовал себя довольно уверенно и легко мог перемещаться по городу Москва, и даже за её пределы. Психика моя было довольно крепкая, и никаких неожиданностей она не выдавала. Мои гормоны вырабатывались нормально, и если и была некая нервозность, то в рамках приличия. Не было ни пьяной слезливости, ни агрессивности, ни сексуальных необузданных желаний. Всё было довольно в норме, особенно учитывая то, что я был художником. Для художника я был вполне нормален. Я не разговаривал сам с собой, и не страдал от алкоголизма. Иногда я мастурбировал, но это не превышало средней нормы для нормального мужчины. Я не был на этом процессе сильно зациклен. Это я говорю не в оправдание себя, а для того, чтобы подчеркнуть свою относительную нормальность в те годы. Опять же относительную...

                Ненормальность же моя заключалась в том, что внутри меня жило некое существо противоположного пола. Красивая женщина с длинными волосами, которую я иногда изображал в своих графических работах. Разве можно это назвать нормальным? Это совершенно ненормально и меня надо было лечить электрошоком. Про это я никому не рассказывал, так как этого бы никто не понял в наши те дремучие советские времена. Это мы сейчас такие умные, начитанные и образованные. Возможно, - это была моя Муза, и я, как юноша очень чувствительный, её сильно ощущал. Возможно, - это был падший демон, нашедший в моём астральном теле временное прибежище. Как известно, мы окружены разного рода сущностями, которые нас подпитывают творческой энергетикой. И, конечно же, художники являются проводниками этих сущностей, и настоящий художник всегда будет немного спятившим и живущим не в этом грубом и примитивном мире. Тот же Леонардо да Винчи изобразил свою Музу в виде Джоконды. Хотя, некоторые искусствоведы говорят, что он изобразил самого себя. Однажды молодой ещё Леонардо сбрил свою бородку и, одевшись в женское платье, сел перед зеркалом. Долго себя разглядывал в нём, пытаясь что-то вспомнить. Через некоторое время он ощутил внутри себя некое существо. Это существо улыбнулось ему своей неземной улыбкой. Леонардо был сильно потрясён этим изменением в своём лице.  Потом он быстро сделал эскиз для будущего шедевра, которым будет поражаться  человечество. Примерно так всё это было…

                В Ленинграде мне хотелось посидеть тихонько в уголку этой квартиры, где я провёл незабываемые времена в начале того лета 1991 года. Хотелось там порисовать и творчески расслабиться. К сожалению, с Мариной было совсем не так просто тихо жить, и у меня там ничего не получилось. К тому же, туда приехала её мама из Вильнюса. Помню, мы с её мамой ездили в город Пушкино (Царское Село) за продуктами. Покупали там какие-то вермишели или макароны. Больше ничего не помню. Разве что то, как, ещё до приезда мамы, у нас с Мариной был небольшой интим, но без ненужных глупостей и банальностей. Настоящего секса между нами так и не произошло. Надо сказать, что даже если бы у нас и возникли какие-то там отношения, то они вряд ли куда-то там завели. Марина был девушкой с характером, и она всегда хотела доминировать. Я же был не очень податливым материалом и всегда мог неожиданно взбрыкнуть. В тихие покорные мужья я совсем не годился. Да и какой из меня муж? К тому же у Марины уже были женихи, и она не нуждалась ещё в одном. Марина была совсем не застенчивая и говорила всё, что думала, и этим она меня и веселила. Мне нравилось с ней общаться, и с ней хорошо было просто дружить и болтать на разные темы. Я потом с ней поддерживал отношения и иногда приезжал в гости. Мне она была всегда рада, и я тоже радовался возможности поболтать с девушкой, у которой «не все были дома», впрочем, как и у меня. Марина тоже была асоциальна и не могла куда-то там вписаться и быть послушным винтиком. Из «Ленфильма» она ушла, и где она потом работала, - я не очень знаю. Она вскоре вышла замуж, и муж её был мне очень приятен. В нём была некая аристократичность и спокойствие, и на него можно было положиться. Его тоже звали Сергеем. Но он был совершенно не из художественной среды, и он был настоящим бизнесменом. В общем, они создали семью. Переехали из Купчина в центр города. И жили там прямо напротив дома, где когда-то жил знаменитый Григорий Распутин. А в центре  Ленинграда везде кто-то знаменитый жил и здесь, куда не плюнь, везде кто-то жил… Ленинград – колыбель не только революции, но и культуры.

                Говоря про Музу, сидящую внутри художника, я вовсе не хочу утверждать, что это повсеместно. Эта тема тёмная и здесь можно впасть в иллюзорное фантазёрство. Возможно, что я тоже немного соврал, несмотря на свою честность и открытость, присущую мне, и от чего я так и не смог избавиться. Я никогда не умел нагло врать. И мои мемуары тому подтверждение, где я, конечно же, не полностью открыт, но хотя бы не приукрашиваю себя и не пишу того чего не было. Есть вещи, про которые лучше промолчать из чисто эстетических соображений. Я всегда был и есть немного эстет и не люблю грязные описания. Стыд неизменно меня оберегал от чрезмерного погружения в зловонную жижу нашего бытия. Ведь на одну и ту же вещь можно посмотреть по-разному. С точки зрения красоты или с точки зрения безобразия. Это и есть основная загадка: что есть красиво и что есть безобразно. И, конечно же, что есть загадочный стыд, находящийся внутри нас. Мой друг Лёша тоже был очень стыдлив, и мы с ним никогда не обсуждали какие-то там непристойности. Он даже был, в отличие от меня, более закрытым в этом отношении, и в какие-то моменты терял чувство юмора. Женщин он вообще практически не рисовал. И если в нём и сидел Демон, то он был горд, и склонен к глубоким размышлениям. Секс же был для Лёши просто развлечением и не больше. Его немного, как говорится, торкнуло после жизни в Голландии, и он начал рисовать странные картинки, в которых появился эротизм. Абстрактный эротизм, и даже некий гомо-эротизм. У Лёши была интересная картинка, где человек делает сам себе, говоря по-французски, минэт; при этом он разрезан на две части, и рядом с ним лежит пила. Эта картинка у художников вызвала бурный хохот. Это был некий прорыв в нашей отечественной карикатуре.

                Кроме стыда, как известно, есть ещё другая не менее загадочная эмоция, сильно мешающая свободному творчеству, и с ней так же сложно справиться. И это, конечно же, - страх. Для нас, жителей советского пространства, сильно травмированных годами коллективизации и борьбой с врагами и шпионами, эта эмоция представляла существенную часть нашего бессознательного бытия. Лично я боялся рисовать что-то более откровенное. Меня даже за мои довольно невинные рисунки, многие считали каким-то сексуальным маньяком. И меня это немного расстраивало, и я сдерживал свою нагловатую музу. И не то чтобы мне так сильно хотелось изображать разного рода оргии и бесстыдства, но были некие желания, которые так и остались нереализованными. Помню, я как-то нарисовал андрогинное существо с женскими грудями и мужским половым органом, летящее над городом. Я не мог это вывесить на том же Арбате. Я стыдливо его прятал в папке. Потом этот рисунок купили какая-то иностранная девушка. Мне хотелось рисовать таких странных би-полых существ, но я это в себе давил. Меня преследовали навязчивые фантазии, но изображать это было мне страшно. Я явно прозревал в некие запретные слои, куда не надо было прозревать. Тогда бы меня точно все бы считали маньяком. Возможно, я прозревал наше Будущее! Я прозревал людей третьего пола. Или как их называл философ Розанов – людей лунного света. В графике Лёши, в особенности после жизни в Голландии, тоже появились странные и болезненные персонажи. И некоторые художники поговаривали, что Лёша заразился гомосексуализмом, что было совершенно неверно! Просто Лёша был всегда человеком либеральных взглядов и никого не судил. Из всех моих друзей Лёша был, пожалуй, самый продвинутый человек. И в творческом смысле и на бытовом уровне. И он не вешал ярлыки и не сплетничал про слабости других. И он был по настоящему предан изобразительному искусству. И страха в нём я не чувствовал…

                Про страх, который мешает художнику себя полностью выразить, можно писать долго, но всё равно эту эмоцию до конца постичь нельзя, так как становится страшно. Страшно быть другим, и находится как-бы снаружи этой нашей матрицы взаимоотношений, и испытывать от этого печальное одиночество и неприятный дискомфорт. В основе творчества лежит не желание стать известным и богатым, а банальное желание себя выразить и получить одобрение и похвалу. Ребёнок, нарисовавший картинку, тут же бежит к взрослым, чтобы они его похвалили и сказали ему слова одобрения. И это никуда не девается, и все художники – большие дети. Если они не получают в достаточном количестве понимания от окружения, то начинаются муки одиночества и происходит самоизоляция от людей. Мне вспоминается архитектор Коля, чьи рисунки вызывали у многих глупую усмешку. Такой солидный человек рисует какие-то детские почеркушки и при этом важно разглагольствует о мировом искусстве. Даже меня это забавляло. Коля был очень одинок, и ему сильно не хватало одобрения. И я тоже был сильно зависим от этих, по-современному говоря, лайков от своего окружения. Художник такой же лайко-зависимый, как и красивая девушка, публикующая свои многочисленные селфи в инстаграмме и в фейсбуке.  Я же довольно много получал этих лайков на Арбате, и в особенности от иностранных гостей. Во всяком случае, какой-то взаимообмен там был, и когда этот арбатский период закончился, я попал в некую пустоту. Мне этого сильно стало не хватать, и даже через тридцать лет я, как завязавший наркоман, испытываю некие ломки. И иногда снятся сны, как я подхожу к арбатскому забору, но там все места заняты и мне становится одиноко и немного страшно…