Максималист

Рассказ

Переполненный зал то и дело взрывался грохочущими аплодисментами – концерт был в полном разгаре, а лейтенант Юрий Шпагин не спеша прохаживался в глубине сцены за экраном. На то, что происходило сейчас там, он уже не мог повлиять. Именно поэтому он был охвачен внезапно нахлынувшим на него спокойствием. Спало вдруг нервное напряжение. Уже не надо было куда-то бежать, доставать в костюмерной Дома культуры не хватившие костюмы, чуть ли не за руку приводить на репетицию ансамбль, и вновь черкать в уже написанном сценарии. Этого уже ничего не надо было. Репетиции все прошли. Прошли удачно, без сбоя, и может быть, сейчас Юрий и был спокоен от того, что знал – ребята не подведут. Эх, какие у него всё-таки замечательные комсомольцы в полку!

Юрий то и дело отмечал про себя: «Ерёмин прекрасно сыграл на гитаре, неплохо получилась шуточная сценка с кирпичами, во, до сих пор успокоиться не могут, а Кислицин так увлёкся своими деревенскими мотивчиками, что пару каких-то новых сбацал…».

А наивысшая похвала – дружные аплодисменты зрителей и одобрительные слова командира части подполковника Макарова, когда все стали расходиться:

- Молодец, секретарь, молодец. Вот теперь чувствуется, что комсомол у нас в полку заработал…

Юрий стоял перед командиров, краснея кончиками ушей, и ощущал, что краска начинает заливать лицо. Что ни говорите, а непривычно уму было слушать такие слова. Он понимал, что это аванс, своеобразный задаток. Ведь художественная самодеятельность – это далеко не главное в работе полковой комсомольской организации. Она необходима, но есть у воинов дела поважнее. Командир части, конечно же, это знает и понимает, просто ведь иногда и похвалить надо своих подчинённых, заметить хоть какое-нибудь доброе начинание. Лейтенант Шпагин в этот момент подумал, что концерт мог получиться ещё лучше. Об этом он и сказал командиру:

- А баллы за концерт мы получим маленькие. Участвовали, практически, только солдаты и сержанты, репертуар небогатый, а женсовета вообще не было.

То ли у командира полка настроение было хорошее, то ли впрямь он остался доволен концертом. Тем не менее, на столь яростную самокритику отозвался неожиданно мягко:

- А вы максималист, Юрий Владимирович. Если уж делать, так делать. Понимаю. Это хорошо. Но, главное, что возродилась у нас художественная самодеятельность, а баллы… да шут с ними…

Юрий Шпагин не обижался, когда его называли максималистом. «Что ж делать, если на самом деле это так», - думал он.

Закрепилось за ним это слово с лёгкой руки секретаря партбюро капитана Михеева, когда на очередном собрании коммунистов он давал краткие характеристики всем членам партийного бюро. Только Юрий не понял тогда, как оно прозвучало. Хорошо это или плохо – быть максималистом? Тогда не понял, а сейчас уже знал – не всем нравится.

Вот такие мысли овладевали Юрием, когда он, закончив все дела, шёл домой. И настроение было вроде неплохое, а как глянул на свои по-прежнему тёмные окна, и помрачнел, даже шаг замедлил – не хотелось ему вновь возвращаться в эти пустые четыре стены.

Уже больше года, как он живёт без семьи. Жена в другом городе после окончания мединститута проходила интернатуру. Неделю назад Наташа сообщила телеграммой, что успешно сдала экзамен и собирается с маленьким сынишкой к нему. Телеграмму-то отбила, но непонятно по каким причинам задерживалась. Шпагин надеялся, что они приедут именно сегодня. Сегодня у него удачно прошёл день и этой, хоть маленькой радостью ему во что бы то ни стало хотелось поделиться с самыми близкими ему людьми.
Но окна по-прежнему были черны.

Придя домой, он переоделся, сел за письменный стол и долго смотрел на фотографии жены и сына. Думал обо всём и ни о чём конкретно, мысли путались и разбегались.

Потом он стал думать, чем будет заниматься завтра. Вспомнил, что завтра заседание комитета комсомола, какой вопрос на этом заседании предстоит рассмотреть, и внутри у Юрия что-то неудержимо заныло, будто на полпути к желудку застряло червивое яблоко. Но в принципе вопрос не такой уж и сложный – необходимо утвердить комсомольскую рекомендацию на лейтенанта Лосева.

Лосев – не кадровый военный. Закончив университет, он был призван в армию на два года офицером. Тут-то всё и началось. Не горя особым желание служить, Лосев устроился неплохо. Внезапно в нём проснулись способности чертёжника, и очень скоро он на долго перекочевал в кабинет начальника штаба. Числился в части, но в наряд практически не заступал. Высокого роста, худощавый, он, как привидение, только по великим праздникам появлялся на каком-нибудь построении, а потом снова исчезал в свой уютный тёплый кабинет. И никто его за это не трепал, словно в порядке вещей: «Работы у человека много – не приставайте!».

Всё бы ничего, пробыл бы он так два года и исчез так же незаметно, как и появился, если бы в одно прекрасное время на стол секретаря партийной организации не легло заявление от комсомольца Лосева с просьбой принять его в партию.

- И что, мы и впрямь будем рассматривать это заявление на партийном собрании? – Юрий Шпагин был возмущён до предела и разговоре с капитаном Михеевым не находил себе места.

- Да ты не суетись, - сморщил свой маленький носик Михеев, - мы обязаны рассмотреть. К тому же и две партийные рекомендации у него есть…
- И кто их ему дал?

- Кто, кто…, - Михеев на некоторое время перестал писать свои бесконечные протоколы и сверкнул углями глаз, - догадаться не трудно – командир и начальник штаба.

Шпагин многозначительно крякнул, в первый момент не найдя, что ответить на ошарашившую его новость.

- Алексей, - обратился Шпагин к партийному секретарю, по-дружески усмехнувшись, - ты же сам понимаешь – Лосеву не место в партии. Это сейчас он говорит, что хочет остаться служить на двадцать пять лет, а станет кандидатом – только и видели его здесь.

Но Михеев не принял этого дружеского тона, а стал настойчиво давить. Юрий не мог понять, почему он защищает Лосева. Только ли это желание не портить отношения с начальниками, угодить? Впрочем, последняя его фраза всё расставила на свои места.

- Ты, наверное, забыл свои обязанности как коммунист. А там как раз и сказано о необходимости увеличения числа членов партии.

- Нет, обязанности члена партии я не забыл - помню, что необходимо бороться и за чистоту рядов партии, - сказал лейтенант Шпагин и вышел из кабинета. Дальше разговор не было смысла продолжать. Он всё понял. И виноват ли в случившемся партийный секретарь, если с него тоже требуют «растить коммунистов?».

… Да, всё бы ничего, если не это заявление.

- Ну что, Вовка, как же быть? – спросил Шпагин у синеглазого мальчугана, который, поджав губки-бантики, лукаво улыбался с фотографии, словно сын, трёхлетний карапуз, находясь за тысячу километров, мог дать совет отцу.

Иной раз и такая мысль посещала Юрия: «Может, не стоит обострять ситуацию – взять да утвердить эту рекомендацию, ведь его же на партсобрании должны принимать, вот там-то и состоится принципиальный разговор… Ага-а, на партийном собрании принципиальный разговор, а на заседании комитета комсомола можно и погрешить, так что ли?».

Лейтенант Шпагин отогнал эту мысль, а новая цеплялась ещё сильнее: «А ведь здесь и его, секретаря комитета комсомола, есть вина…».

Об этом он ещё раз подумал на следующий день, перед самым рассмотрением рекомендации. Вина его здесь была. Целый год комсомолец Лосев пробыл в части, но даже разового комсомольского поручения не имел. И почему об этом вспоминается в самый последний момент? Много передумал Юрий за это время.

И вот – заседание комитета комсомола.

Он молча оглядывает своих активистов и видит прежнюю картину. Когда рассматривается вопрос офицера или прапорщика, взгляды у всех равнодушные: мол, своего брата-солдата мы ещё погоняем, дадим взбучку, а что касается других – извольте, сверху виднее. Они проработали вместе долго, привыкли доверять в таких вопросах своему секретарю, и Шпагин понимает, что как он сейчас повернёт, так всё и потечёт.

Что это? Опять максимализм? Откуда в нём такая самоуверенность?
Лишь только один сержант Соженин иногда не соглашается, да и то – своё мнение старается высказать в другом месте. И никак не удаётся сломать эту закостенелую психологию.

Лейтенант Шпагин наконец сбрасывает с себя оцепенение и открывает заседание комитета комсомола. Но что-то неудержимое поволокло его за собой. Юрий вдруг подумал, может, на самом деле не стоит портить отношения с начальниками. Чёрт с ним, с этим Лосевым! Мало разве таких, которые только числятся в партии?

- Расскажите о событиях в мире… Дайте определение партии… По какому принципу она строится?.. Что такое демократический централизм?..» - холодно выдавливает из себя вопросы Шпагин, и Лосев без запинки на них отвечает. Это и любому было понятно, что он ответит на них.

Неожиданно взгляд Юрия упал на сержанта Соженина. Тот сидел, насупившись, бугры плеч приподняты. Сейчас он встанет и что-то скажет… Точно.

- Разрешите, - Соженин медленно распрямляется, - по-моему, мы не с того начали. Видно, что комсомолец Лосев подготовился неплохо. Но не это главное. Может, сначала спросим его, почему он решил вступить в партию?

Молодец Соженин, просто молодец!

На некоторое время всё замирает вокруг. Шпагину становится ужасно стыдно за себя: «Сержант и тот смог, а я!..» - сверлит в мозгу, а перед глазами цветная фотография с маленьким Вовчиком на ней.

«Сына-то придётся воспитывать, жизни учить… Да что сына, солдат уже воспитываю. На словах только, а как до дела дошло…» - ругает себя Юрий и тут же начинает говорить то, что у него накопилось за всё это время и слышатся уже другие вопросы:

- Ваше комсомольское поручение… хоть разовые выполняли?..

- А сами почему не приходили?..

- Что вы сделали для комсомола?..

- Какую имеете классность?..

И, как гром среди ясного неба, единогласное решение – комсомольскую рекомендацию не утвердить!..

… Юрий вышел из казармы. Прохладный воздух накинулся на него, крапал мелкий дождь. Но он не замечал этого. Шутка ли! Командир части и начальник штаба дали свои рекомендации, а комсомол – нет! И Шпагин уже видел, как перед ним «раскручивает обороты» командир полка, хотя не имеет права, но грозится снять с должности, если он не будет работать как следует… Только вчера сыпал хвалебными откликами в адрес комсомольской организации, но стоит не угодить… Всё это будет, только не сегодня, а завтра.

А пока Шпагин не спеша минует контроль-пропускной пункт и взгляд его неожиданно ловит яркое, словно солнцем освещенное окно, то самое, которое так долго для него чернело холодом и одиночеством… Юрий торопливо зашагал к дому.

«Карталинская новь»
30 июля 1988 г.

ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА
https://dzen.ru/bignick
https://www.litres.ru/nikolay-ilich-hmarin/skvoz-goda/
https://www.litres.ru/nikolay-ilich-hmarin/babkin-massazh/