Эйлатские истории. Часть 3

Тоже как будто путевые заметки, но не совсем. Кроме того, все это здесь уже когда-то было, разбавленное дневниковыми записями. А теперь пусть будет неразбавленное.


Торговый центр Mall Hayam Eilat. Вначале я думал, что это два разных, оказалось – один большой. Внутри всё настолько похоже на торговый же центр Ocean Plaza, Киев, метро Лыбедская, что я бы ничуть не удивился, войдя в один, а выйдя в другом. Забавное различие лишь в том, что Океан Плаза довольно далеко от океана, а Хайям молл – в десяти метрах от берега моря. А внутри – ну близнецы.

Подкатывая к дому, я услышал беседу женщины с детьми. Ну как беседу: за километр примерно разносились ее крики. На тротуаре стояла женщина и пятеро детишек лет семи-восьми, она вылезла из своего электрокара и о чем-то рассказывала троглодитам так, что дерево с цветами над ее головой испуганно покачивалось. Ни одного слова я, естественно, не понял, кроме последнего демонстративно-ироничного «тода» (спасибо), после чего она уселась на водительское место и уехала. Только и без знания иврита всё понятно. Бесенята гоняли на самокатах по проезжей части, подвергая риску и себя, и транспортные средства.
Иврит так эмоционально окрашен, что я надеюсь всё-таки его когда-нибудь понять. Эта сцена напомнила мне все случаи в Италии, когда приходилось спрашивать дорогу. Слова непонятны, зато голос и жестикуляция точнее слов. Язык тела. Язык рук и глаз. Темперамент.

Суббота. Акватория Красного моря близ пляжей Эйлата переполнена весело снующими плавсредствами. Это лодки и лодочки, катера и катерки, яхты и яхточки. Они носятся туда-сюда, как собаки на площадке для выгула, я так и вижу их высунутые языки и бешено виляющие хвосты. А парусники движутся медленно и грациозно, как модели на подиуме.
Вдоль берега совершает челночные рейсы молодой человек. Он стоит на чем-то плоском в форме лодки и широко загребает веслом, не забывая при этом красиво напрягать бицепсы, трехглавые плеча, широчайшие спины, само собой кубики пресса – в общем, всё то, что рисовальщики так любят изучать по книге «Пластическая анатомия человека и животных».
Сквозь шелестящий вокруг меня иврит тонким ростком пробивается русская речь. Женщина сидит, лежит и снова сидит в тени, разговаривая по телефону. Когда я уходил оттуда через два часа, она всё ещё разговаривала.
Приятно взять в руку несколько нагретых камушков и перебирать их в ладони. Все так делают. Они почти живые и цокают друг о друга с таким специальным звуком, как птенцы.
На обратном пути меня остановила музыка. Три девушки в одинаковых длинных платьях играли на скрипках под громкое сопровождение из колонок. Это была какая-то обработанная классика, что-то быстрое, ритмичное, экспрессивное и знакомое. Вся набережная замерла, слушая их. Я тоже постоял, но минут через десять вынужден был сбежать. Музыка легко срывает все защитные экраны, прорывает плотины, сдирает навёрнутые слои и развеивает иллюзии. Выдержать это невозможно.

Ездил по навигатору к пляжу Декель, Dekel beach. Красивый и удобный, лучше тех мест, что вдоль гостиниц. Походил там, поискал тень для будущих своих посещений, нашел. На солнце нельзя мне. Вода такая прозрачная, что сразу вспомнился фильм «Человек-амфибия». Он для меня фильм-начало всего, из детства. Я еще в детский сад в старшую группу ходил, когда посмотрел его в кинотеатре «Зоря» (караимская кенасса). Потом еще пересматривал раз десять. Культурный шок. Вылепил Ихтиандра из пластилина, носил показывать в сад. Родители пришли озабоченные, мама говорит: мне воспитательница нажаловалась, что у этого Ихтандра женские бёдра, что это ваш сын делает, куда его тянет. Папа посмотрел, пожал плечами и ответил что-то в духе: да пошла она в... Люблю его за это сейчас, а тогда не понимал. А что, бёдра разные бывают? У меня же две старшие сестры. Шесть лет мне было тогда, им 11 и 21. Настоящее море увидел, когда мне было тридцать с лишним. Тоже шок, но другой.
Виды с Декеля красивые, жаль, телефон разрядился и выключился. Потом ехал домой, заблудился. Ездил туды-сюды, всё незнакомое. Подошел к водиле, который поливал из шланга свой автобус, спросить where is the Anafa street, он не знал. Начал по-русски кричать через забор, выглянули какие-то братки, и типа тоже чувак не знаэм. Двинулся вперед, через 20 метров была моя Anafa St. и несколько шагов ко входу в # 7.
Телефон заряжается, я завтракаю. Считаю свою задачу про взбодриться и получить впечатлений частично выполненной.

Эйлат стремится вниз
шуршанием велосипедных покрышек
шарканьем разноцветных ног
волнами улиц
вниз к морю
где он ложится
устраивается поудобнее
сворачивается
и спит

Если идти по набережной Эйлата медленно и поближе к магазинам-бутикам, то из каждого тебя обдувает мощная волна холодного воздуха. Несколько шагов в тепле до следующего проёма с обувью-шортами-шляпками – и снова кондиционированная волна. Кроме температурных волн, тебя гуляющего окатывают звуковые. Справа бойкая попса, слева сидит на камне гитарист с усилителями, потом аккордеонист, потом два юных барабанщика, а справа уже другая попса. За ними вообще громкоголосое что-то неопределимое, но конечно, с усилителями, от которых трясутся пальмы. При этом вопят и бегают дети, я нескольких мелких и одного покрупнее выловил прямо из-под ног, а детям издалека что-то кричат родители. Сверкая в темноте огнями, почти над самой головой, чуть ли не касаясь яхтовых мачт пролетел на посадку самолёт. Он хотел приземлиться с залихватским рёвом, распугивая ворон. Но в звуках набережной оказался безголос, сам себя не услышал и робко, смущённо присел на полосу. Там он со вздохом выпустил в город новую порцию приезжих, представил себе, как все они идут на набережную, сказал: ой – и уснул.

Море и небо
В семь вечера море медленно и лениво плескалось. Вдоль линии буйков кто-то медленно и лениво плавал туда-сюда. Видно было еле-еле.
– Если бы не мы, – сказали буйки, – не наша путеводная линия, человек мог бы потеряться в море и в небе! Ведь линии горизонта не видно.
– У меня рабочий день закончился, – откуда-то издалека ответила линия горизонта и зевнула. – Мне тоже надо отдыхать.
В темнеющем пространстве моря-неба я с трудом различал, как пловец то приближался к берегу, то снова отдалялся к буйкам.
– Он не может с нами расстаться, – радовались буйки.
Через полчаса он вышел на берег – молодой парень в гидрокостюме, ну или в чем-то похожем, закрывающем торс, руки и ноги. Прямо в этой одежде он встал под душ и стоял там так долго, будто вся соль Красного моря впиталась в него.
Совсем стемнело, уснули и буйки. Только огни города вышли на ночное дежурство. У них оно веселое – танцуй себе на воде, дрожи, вот и вся работа.

В Эйлате понятие «плохая погода» весьма условно и непродолжительно. Здесь не бывает мороза, снега, метелей, а значит, нельзя девять месяцев в году тосковать и мечтать о солнце. Нет того, из чего на две трети состоит северная литература: уныния, печали, потребления спиртных напитков под размышления о вечном, под вечные же разговоры о ненастье. Ничем не провоцируется готовность сдаться злой равнодушной судьбе, воплощаемой бесконечными снежными равнинами и непроходимостью дорог. Здесь, в Эйлате, высвобождается масса времени и сил, ничто не мешает тебе быть счастливым. И сразу становится понятно, что быть счастливым надо ещё научиться, потому что оно внутри.

Где живет лето
Каждый вечер здесь даётся особенное представление. Люди заранее ждут, постепенно собираются в партере, отдыхают, плавают и посматривают в сторону гор.
– Мы тоже ждем, – молча говорят горы.
Горы неподвижны и терпеливы. Этот спектакль они наблюдают тысячи лет. И никому из его участников он не надоел, хотя сюжет не меняется и действующие лица всё те же. Меняются только зрители.
И небо ждёт, и море молчит, спокойно выплескиваясь на берег. Ждёт город, ждут дома. Все свои роли знают наизусть.
Наконец над вершинами гор появляется солнце и начинает медленно, артистично закатываться. Тут вступают остальные актёры. Меняется цвет моря, гор, неба, мелькают оттенки, зажигаются городские огни, свет в зале постепенно гаснет, гаснет... Некоторые парочки тут же принимаются целоваться, будто только этого и ждали. Остальные не отвлекаются, смотрят.
Я тоже сижу и смотрю. Конечно, в разных театральных уголках мира дают подобные спектакли. Но именно в Эйлате его играют безупречно.
У меня особенное отношение к этому месту. Раньше, далеко отсюда мне приходилось долгие месяцы ждать, пока лето придёт ко мне погостить. Оно приходило, но торопилось уйти. Догнать его я не мог и мечтал когда-нибудь это сделать.
Сделал.
Теперь я живу в Эйлате – там, где живёт лето.