Клетчатый пиджак. Часть 1

                СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ


КЛЕТЧАТЫЙ   ПИДЖАК
                Часть 1               


                Жизнь – это не те дни,
                Которые прошли, а те,
                Которые запомнились.
                (Народная мудрость)



  Ностальгия
(Предисловие)

          Ностальгия. Это чувство знакомо каждому человеку, оказавшемуся вдали от Родины. Особенно страдают, как мне кажется, русские. Живя на Родине, они не всегда ценят её. Но как только попадают на чужбину, тотчас становятся, несмотря ни на что, рьяными патриотами. Ни один другой народ не изучает так долго чужой язык, как наши – наши, порой, и не стремятся к этому, помня, что собственный самый могучий и певучий в мире. И ни один другой народ так долго не привыкает к чужой культуре.
       Что русский язык самый живой и сочный в мире – это однозначно. И что русская культура одна из самых великих – тоже однозначно. Этого никто даже и не пытается оспаривать. Мы снабдили весь мир писателями и поэтами, композиторами и дирижёрами, сценаристами и режиссёрами, артистами и спортсменами, про учёных и вовсе не приходится говорить – они уезжают сотнями, а то и тысячами, и всё не переведутся. Вот поэтому, – из-за языка и культуры, – русские тоскуют больше других, и по-особенному. Кушая изысканные иностранные блюда, они с тоской вспоминают свои пельмени, котлетки, блинчики, вареники... Смакуя коньячок и запивая виски кока-колой, они непременно вспоминают свою водочку, не сравнимую ни с какой другой, и свою закусочку: сальцо с чесночком, грибочки в сметанке, селёдочку и квашеную капусту, сдобренные лучком и подсолнечным маслом, и, конечно, хрустящие бочковые огурчики. И тут же бегут, сломя голову, по всему городу разыскивать лавку с русскими товарами. Они передают из рук в руки книги, газеты, журналы (привезённые с далёкой родины, или полученные по почте) и подключают в свои дома и квартиры российское телевидение. И это при том, что многие давно уже прижились на чужбине и в бытовом плане чувствуют себя вполне комфортно. Но язык и культура – это что-то особенное! Это вечная тоска!..   
       Я тоже давно живу в чужих краях и тоже тоскую по родине. Ностальгия нападает на меня весной. Я жду не дождусь лета и всё вспоминаю родителей и отчий дом, соседей и друзей детства, заросшую ольхами и вербами речку, ковыльную степь... и пишу об этом рассказы, и мне становится легче. Но в этом году* случилось необычное – я захандрил осенью. В моём сознании всё бегут и бегут видения родных мест и чёткие силуэты школьных товарищей. Не знаю, отчего это? Вероятно, оттого, что я вдруг стал учителем и, глядя на детишек, чаще стал вспоминать свои школьные годы и своих школьных товарищей, которых я активно собирал на тридцатилетие окончания школы.
       Встреча была незабываемо интересной, многих мальчиков величали школьными прозвищами, а девочек – теми ещё, дозамужними фамилиями. Меня то и дело окликали Сэр и, смущаясь, поправлялись, называя по имени. Но если бы они знали, как мне было приятно отзываться на это прозвище, навсегда прикипевшее ко мне.

                1.   Клетчатый пиджак               
               
          Прозвищем Сэр меня наградил, будто предчувствуя, что я когда-нибудь стану жителем Лондона, мой близкий друг детства и юношества Ваня Качкин, незаслуженно обойдённый мною в «Хуторских байках».
       1 сентября 1974 года я пришёл в девятый класс в новеньком, модном по тем временам пиджаке*. Пиджак был в крупную клетку, с двумя большущими накладными карманами.

                * * *
       Забегая наперёд, скажу, в такой обширный карман можно было вертикально втолкнуть учебник и принести его на контрольную работу (что я и делал раз за разом). Правда, нам с Бэлой (меня тогда на некоторое время посадили, за вертлявость, на первую парту рядом с Верой Болдыревой) долгое время никак не удавалось использовать свой шанс. Тем не менее мы терпеливо ждали, и Бэла однажды вытащила-таки незаметно из моего кармана учебник немецкого языка, приподняла подол школьного платья, чтобы учебник не скользил по шелковистому материалу, и умостила его на коленях. Вера не зря носила прозвище в честь знаменитой лермонтовской героини. Она на самом деле удивительно походила на горянку: высокая, стройная, с длинными и чёрными, как смоль, волосами – супермодель, в теперешнем понятии.
       Юная, только что после института учительница, постеснялась прикрикнуть на меня – она думала, что я загляделся на ноги соседки. Но я, каюсь, загляделся, дурачок, вовсе не на Веру – я торопливо списывал с учебника, лежавшего на её оголённых коленях, перфекты и имперфекты...

                * * *
       Увидев меня в таком необычном для сельской местности пиджаке, Ваня восторженно воскликнул: «Вы только поглядите, да это же английский сэр!», и тут же сунул, любопытства ради, в один из карманов руку. Там он обнаружил вертикально стоявшую книгу Артура Конан Дойла и утвердился в своём мнении*.
       Всё. С той минуты прозвище Сэр прилипло ко мне, как принято говорить, на века. Я быстро вжился в образ и всегда выходил на улицу, до самого призыва в армию, в клетчатом пиджаке. Он и поныне висит, как реликвия, в шкафу у моей мамы.

                2.  Пряники
               
       Ваня в тот же день нашёл способ, как получить дивиденды с моего броского пиджака с такими объёмными карманами. На одной из перемен он заманил меня в школьный магазинчик и попросил продавщицу показать нам новую, только что поступившую в продажу авторучку, лежавшую на самой верхней полке. И пока продавщица тянулась за ней, а я, ничего не подозревая, с любопытством следил за тем, как её коротенький халатик медленно приподнимается вверх, Ваня умудрился незаметно положить мне в каждый карман по прянику.
       Авторучка Ване не понравилась, и мы тут же удалились в коридор, где он стал выпрашивать у меня пряники.
       – Какие пряники? – опешил я.
       – Что у тебя в карманах.
       – Да ты что? Нет у меня никаких пряников!
       – Вот жадина! – возмутился Ваня. – И сам не ест, и другим не даёт!
       – Да нет у меня пряников! Нет!.. – закричал я и сунул на глазах у других школьников руки в карманы.
       Впечатление было яркое, и смех, и грех.
       Во-второй раз наведаться в школьный магазинчик мы не решились – было совестно, да и уже отсутствовал фактор неожиданности. Но Ваня не мог долго жить без приключений. Он тут же придумал новую игру, и она опять была связана с его страстно любимыми пряниками.   
       Вечером, после ужина, он обшарил свои карманы и со словами: «Вот чёрт, деньги забыл в интернате!» – достал двухкопеечную монетку, озабоченно повертел её в руке, как будто не веря, что это действительно две копейки, и обратился ко мне: 
      – Сэр, добавь восемь копеек. Очень надо. 
      Я, горя желанием помочь товарищу, с охотой достал из своего большого накладного кармана мелочь – но жёлтеньких среди них не было.
      – Ладно, сойдёт что есть, – взял Ваня нужную ему монетку и спросил: – Ты куда идёшь?
      – В магазин. Общая тетрадь нужна.
      – Хорошо! – обрадовался Ваня. – Займи мне очередь.
      Я занял очередь и всё искал взглядом Ваню, а он появился в последнюю секунду, когда я уже открыл рот, чтобы попросить тетрадь. Он заскочил вперёд меня, звонко щёлкнул о прилавок десюнчиком* и с серьёзнейшим видом сказал:
      – Прянцев. На все!
      А когда мы вышли из магазина, он протянул мне один из трёх пряников, купленных на мой десюнчик, и когда я его с удовольствием скушал, предупредил:
      – Завтра твоя очередь покупать пряники.
      Потом он принялся за других.
      Деньги у Вани в достаточном для школьника количестве всегда были свои, и он в любой момент мог купить целый килограмм пряников. Но это было неинтересно. Другое дело уговорить доверчивого товарища доложить восемь копеек до десюнчика, и его же попросить постоять в длинной очереди, а самому подскочить в последнюю секунду, звонко щёлкнуть серебристой монеткой о прилавок и сказать, смущая продавщицу: «На все!», или: «Сдачи не надо!» – когда пряники были по девять копеек за сто грамм.
       Один из пряников всегда благодушно вручался кредитору, и когда тот, облизываясь, съедал его, выяснялось, что теперь уже он должен Ване, и завтра должен вернуть долг. Это было смешно, вкусно и выгодно!
       Но эту шутку вскоре все раскусили, и тогда Ваня вынужден был придумать морской закон.


                3. Морской закон


      Суть морского закона заключалась в следующем: кто последний заканчивает кушать в столовой, тот убирает со столов всю посуду. Никто, разумеется, ничего не знал о таком законе. Возможно, его вовсе не существует в жизни. Но это неважно. Важно то, что Ваня знал такой закон. Этот закон касался только ужина – обед для Вани был слишком серьёзным мероприятием, чтобы отвлекаться на мелочи, а на завтрак все приходили полусонные. 
     Наша комната в интернате была одна из самых больших – в ней обитало восемь человек, поэтому в столовой за нами закрепили два стоявших рядом столика. Вот и выходило, что тот, кто закончит ужин последним, будет убирать их, по морскому закону, один. Конкретного места за столами у нас не было – садились, как получится.
     В первый день вступления в силу морского закона на ужин были макароны по-флотски, будто на заказ, и какао с булочкой. Я сидел рядом с Ваней и стремительно глотал, не разжёвывая, макароны. Остальные ребята делали то же самое – равенство сил было на лицо. И тогда хитрющий Ваня неожиданно скомандовал:
     – Морской закон! 
     Все сразу отодвинули от себя стаканы и в суматохе повыскакивали из-за столов. Я тоже дёрнулся, однако Ваня придержал меня за мой знаменитый карман.
     Я ужасно расстроился и с неохотой стал допивать своё очень вкусное, но в тот момент ненавистное какао и с бурей фантазий в уме прикидывал, как поинтереснее отомстить Ване. И напрасно. Ваня через пару минут вернулся в столовую.
       – Ну что, Сэр? – с задорной улыбкой потёр он ладошками одна о другую и подсел ко мне. – Отужинаем?
      Отужинали мы в тот вечер на славу. Восемь стаканов с какао были практически полные, а многие булочки даже не надкусаны. 


                4.  Безногая курица
               
       Розыгрыши в столовой продолжались, в разных вариациях, недолго – никто не хотел раз за разом оставаться полуголодным. А потому вскоре все стали кушать с ленцой и с ленцой совместно убирать посуду. Ваню, обладающего врождёнными задатками юмориста, такое положение никак не устраивало, и он придумал ещё одно приключение.   
     В субботу* вечером мы всегда уезжали домой, а в понедельник рано утром возвращались от родителей с полными сумками продуктов. Ассортимент был разнообразным: варенье, сало, колбаса, яички, пирожки... и в обязательном порядке домашняя курица.
       В первый же понедельник после отмены морского закона, на первой же перемене, Ваня отозвал меня в сторону и скороговоркой прошептал:
      – Пойдём скорее в интернат и отъедим у чьей-нибудь курицы ноги!
      – Зачем? – удивился я. – Мы это спокойно сделаем вечером.
      – Нет-нет! – горячо возразил Ваня. – Мы пойдём и отъедим у чьей-нибудь курицы ноги прямо сейчас! Представляешь, сколько вечером будет смеху? Курица здесь, а ноги убежали!..
      Я согласился, что смеху будет много, но всё же отказался, следующим уроком была география – мой любимый предмет. На том уроке я получил пятёрку, победив в споре самого учителя, и был донельзя доволен собой. Но обнаружив, что на следующий урок опоздал Лёша Голубенко, пал духом. Значит, Ваня уговорил его... Мне нисколечко не было жалко куриных ног, да и всей курицы в целом – мы же подъедали за общим столом, но я ни за что на свете не хотел оказаться в тот удачный для меня день объектом насмешек.
       И каково же было моё удивление, когда вечером обнаружилось, что ноги убежали вовсе не у моей курицы, а у курицы Николая Колузонова.
      – Глядите! Глядите! Ноги убежали, а курица осталась!.. – захохотал Ваня и увлёк своим заразительным смехом всех нас, включая Николая.
       Я от радости, что ноги убежали не у моей курицы, стал угощать всех свежей домашней колбасой и всё никак не мог взять в толк, где мама её раздобыла. Колбаса была мировая! Обжаренная, с чесночком и, к нашему всеобщему огорчению, мигом закончилась.
       – Спокойно! – поднял вверх указательный палец Николай Колузонов. – У меня точно такая колбаса!
       В своих продуктах Николай рылся невыносимо долго. Наше терпение вскоре иссякло, мы стали возмущаться, и тогда он опрокинул сумку вверх дном и высыпал всё содержимое на стол. Колбасы там и в помине не было. Да и откуда ей там быть, я уже удосужился угостить ею всех желающих товарищей.
       Ваня с Лёшкой так хохотали, что даже не могли стоять на ногах, и опять завели всех нас, а затем и весь интернат.
       С того памятного дня ноги у Николаевых кур убегали каждый понедельник. Процедура, казалось бы, однообразная, но она чертовски забавляла нас.


                5.  Война с мышами

        Помимо куриных ног, нас ещё развлекала охота на мышей.
      Однажды осенью, поближе к зиме, я второпях оставил в одну из суббот портфель на полу, а когда в понедельник вернулся в интернат, нашёл его узорчатым по краям, как будто из него кто-то хотел сделать новогоднюю снежинку. Я решил, что это очередная проделка Вани, и в очередной раз стал прикидывать в уме, как покрасивее возвратить ему долг. Но когда поднял портфель с пола, то увидел в боках несколько небольших узорчатых дырок, из которых стали выскакивать мыши. Некоторые книги и тетради в портфеле тоже были изъедены грызунами. Почему погрызли портфель, мне было понятно – он был немножечко кожаный. А книги?.. Почему изъели книги?! Я был возмущён до предела. И всё же, несмотря на жуткий гнев, сразу заметил: серые воришки пошкодили именно те книги, которые я сам любил: учебники истории и географии, и сборник рассказов Джека Лондона. И догадался почему – страницы пахли курятиной и салом. Это открытие до крайности взбесило и моих товарищей по комнате – в опасности были не только книги и портфели, но и продукты. Мы тут же устроили сумбурную и шумную охоту на мышей, которую со временем отладили до совершенства. Мы выявили в стенах и в плинтусах все дырки и щели, через которые юркие воришки проникали из своего утлого тёмного мирка в наш светлый, беззаботно-счастливый мир, чётко определили, кто и где должен стоять и что делать, и, приготовив из тряпок и бумаг кляпы, уходили на ужин. А когда возвращались, вихрем влетали в комнату, включали свет, быстренько затыкали все ранее обнаруженные дыры и щели и, рассредоточившись по своим местам, начинали долгую и не всегда успешную охоту – серые разбойники были весьма отчаянными противниками и не такими глупыми, как мы думали вначале. Они умело прятались в обувь, в портфели, запрыгивали в карманы пальто, скакали по кроватям и внезапно терялись среди простыней, одеял и подушек. Описать сейчас весь тот хаос я просто не в состоянии – это зрелище надо было видеть своими глазами...   
       В зиму с 1974 на 1975 год* мышей было невероятно много, из-за чего наша война оказалась затяжной и шла с переменным успехом. Мы несли продуктовые потери, пока не догадались подвешивать сумки на стены, да иногда получали лёгкие ранения пальцев – а они исключительно в живой силе. Пленных мы решили, на общем совете, не брать – слишком накладно было их содержать, а уничтожать обезоруженного противника ни у кого из нас не поднималась рука.
       Почему я вспомнил про мышей? Да потому что следующая Ванина шутка напрямую связана с ними.
       Однажды, после отбоя, когда мы вдоволь наговорились о девчонках и начали дремать, Ваня вдруг закричал:
       – Мышь! По мне пробежала мышь!
      И мне показалось, что по моей руке тоже скользнула мышь. Я насторожился, и вскоре почувствовал, как по телу пробежала ещё одна мышь, а затем ещё и ещё – они заскользили по ногам, рукам и плечам целым стадом.
       – Мыши! Мыши! – соскочил я с кровати и включил свет.
       Я заглядывал всюду, – под одеяло и под подушку, под кровать и под тумбочку, – и встревожил всех товарищей. Ребята встали и, желая успокоить меня, сделали облаву. Но мыши как будто провалились сквозь землю. Мы в недоумении и с некоторой досадой легли обратно в постели и только-только начали успокаиваться, как Ваня опять завопил:   
       – Мыши! Мыши!
       И опять по всему моему телу, не защищённому майкой и трусами, побежали маленькие грызуны. Я опять вскочил, включил свет, сдёрнул с постели простынь и увидел волны ниток, разбросанных по всему матрасу.
       – Их мне тут ещё не хватало! – в сердцах, не подозревая ничего дурного, сграбастал я нитки в кулак.
       – Ур-р-ра-а! – разразился Ваня неудержимым хохотом. – Сэр поймал мышей!
       Это действительно были те самые мыши. Конец нитки лежал у Вани под подушкой, и когда он тянул за него, волны толстых ниток, разбросанных под моей простынёю, создавали очень правдоподобный эффект скачущих мышей. Кто не верит, может испробовать на своих товарищах – но на особо чувствительных, не рекомендую.
       Самое удивительное во всём этом было то, что мышей я абсолютно не боялся – я запросто хватал их в руки живыми. Об этом все знали и были крайне изумлены, а некоторые даже напуганы, когда я беспорядочно скакал по комнате и пронзительно кричал: «Мыши! Мыши!»   
      Уверяю всех – живая мышь перед глазами, с которой можно бороться в открытую любыми методами и средствами, и невидимая, неуловимо и настырно снующая по всему телу – это не одно и то же. Это, когда вы не осведомлены, жуткое оружие.
       Мышей по-настоящему боялся только один человек – Николай Ковалёв. Как только мы начинали сражение, он сразу заскакивал на стул и внимательно следил со своего безопасного наблюдательного пункта за передвижением противника и удачно корректировал наши военные действия.
       Лёгкая четырёхногая армия превосходила количеством и маневренностью нашу тяжеловесную, двуногую. Они то и дело ускользали от нас. А когда мы всё же зажимали их в угол, заскакивали по скособоченным во время сражения одеялам на кровати, а оттуда перепрыгивали на подоконники, на тумбочки и даже на стулья. И наш «начальник штаба» взлетал ещё выше.
       – Не подпускайте их ко мне!.. – панически кричал он со стола. – А то я их убью всех!
       Ваня именно по этой причине не стал проверять секретное оружие на нём. А меня он выбрал только потому, что я задерживался в телевизионной комнате дольше всех, будучи страстным футбольно-хоккейным фанатом, и под мою простынь легче всего было подложить нитки.         

                (Продолжение см. во 2-й части)    
               
------------------------------------
В зиму с 1974 на 1975 год – старожилы говорили, что такого нашествия мышей не случалось не только на их памяти, но и на памяти их предков. Впоследствии тоже ничего подобного в тех краях не было – автор специально интересовался. А всё дело в том, что тот год был как никогда урожайным, отчего грызунов развелось на полях и на фермах неимоверно много. А когда ударили первые заморозки, они, подгоняемые холодом и голодом, табунами ринулись в хозяйственные и жилые постройки людей.
В субботу вечером – в ту пору была шестидневная учебная неделя. 
...в этом году – имеется ввиду 2006 год.
Десюнчик – так в ту пору в шутку называли десять копеек.
Пиджак – В похожих пиджаках несколькими годами ранее щеголяли стиляги.
...утвердился в своём мнении – тогда многие увлекались рассказами о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне и кое-что знали об Англии, в том числе, что там туманы, зонтики, клетчатые пиджаки и кепки.



                БИБЛИОГРАФИЯ

КЛЕТЧАТЫЙ ПИДЖАК
Октябрь 2006 – июнь 2007, Лондон.

1. Газета «Слава Труду» № 94, 96-97, 99;  9-21 августа 2007, Кашары, Ростовская обл.
2. Газета «Лицейские будни» № 3 - ноябрь 2008 г., № 5 - январь 2009 г.,  № 6 - февраль 2009 г., № 8, Апрель 2009 г., Волгоград.
3.   С. Хоршев-Ольховский. «Клетчатый Пиджак». Рассказы. 2010, Лондон.
      ISBN 978-9984-30-177-8
4.  Журнал «Ступени» № 7, 2013 г., Днепропетровск.
5.  С. Хоршев-Ольховский. «Избранное». Повести и рассказы. 2019, Москва. 
     ISBN 978-5-00153-068-8