Отчий дом

        Со всеми зверями научился ладить их царь и покровитель, Лев XXI: и с непокорным волком, и с коварной лисой, и бестолковым зайцем. А тому, кто не понимал внушений (медведь) или не хотел им внимать (тот же волк), лев доходчиво разъяснял тяжелой лапой. Больше всего он благоволил к щебечущим птицам (за их неземные помыслы) и мудрому ежу (недотроге и софисту). И только одного обитателя леса не выносил Лев на дух – шакала.
        Все в шакале раздражало Льва: его ужимки, трусливые огрызания, язвительные инсинуации – исподтишка и с оглядкой; то, как он скашивал глаза и криво ухмылялся, как волочил хвост и меланхолично смотрел на луну.
        Лев старался не замечать шакала, но тот словно нарочно лез ему в глаза. И Лев гневался и гнал шакала прочь.
        – Нельзя так, – урезонивали Льва советники (объективные еноты и дипломатичные рыси). – Шакал, хоть и противный, но полноправный гражданин леса. Ни в чем криминальном не уличен. Поворовывает, конечно, и не прочь полакомиться падалью, но это в рамках закона.
        – Я его когда-нибудь прибью, – признавался Лев.
        – Как мы Вас понимаем! Но сейчас двадцать первый век: нужно соблюдать политическую корректность и осторожность.
        И Лев снова старался, и опять его терпение лопалось, не успев толком надуться.
        – А ведь ты сам его таким сделал, – удивил однажды Льва еж, позволявший себе на правах придворного мудреца откровенности, произнести которые вслух не осмелился бы даже самый отчаянный и отпетый волк. – Сам и виноват.
        – Это как же?
        – Ты отверг шакала – отстранил его от себя. Вот он и сделался бедным родственником и гонимым изгоем, со всеми типичными для этой роли признаками...
        – Так что же теперь?
        Лев ожидал услышать логически напрашивающийся ответ: приблизить шакала. Но еж только пожал своими узкими плечами интеллектуала, способного понять и оценить порядок вещей, но не изменить его. Видно, мудрец знал, что дел не поправить: достаточная для разрушения энергия несравнимо меньше затрат, необходимых для восстановления, ибо созидание – насилие над материей, а дезинтеграция заложена в ней природой.
        И, действительно, попытки наладить с шакалом отношения провалились: вроде бы тому польстило нежданное внимание лесного царя, но на вопросы о жизни шакал отвечал с присущими ему язвительностью и уклончивостью, и снова гадко косил глазами в сторону. Лев рассвирепел и велел шакалу убираться восвояси.
        «Ну, ничего, – думал Лев, – скоро шакал куда-нибудь запропастится. Какая ему радость прозябать в моих владениях?»
        Но шакал никуда не уходил. Здесь, в чаще, – особенно темной от монаршей немилости, – был его родной дом.