Начало Руси история глазами дилетанта

 

                АРХОНТ    ВСЕЯ   РУСИ

               
               (Версия исправленная и дополненная)



    В отличие от легендарных и известных только русскими летописям, Рюрика и Олега, князь Игорь фигура вполне историческая. Упоминания о нем сохранились в  сочинениях современных ему византийских и ряда других, западноевропейских авторов. А так же в византийском энциклопедическом словаре Х века,  «;;;;; » (Суда). Если, конечное, короткая фраза: «;;;;;: ;;;;;;;.»   относится именно к русскому князю, а не к какому-то иному персонажу византийской истории, что, в общем-то, не так уж и  маловероятно.
    В любом случае,  сомневаться в том, что князь Игорь реально существовал, особо не приходится. Правда, данное обстоятельство плохо помогает при ответах на ту массу вопросов, которые возникают в связи с именем отца знаменитого Святослава  и деда, не менее знаменитого Владимира.
   Это только на первый взгляд кажется, что «история» князя Игоря проста, поучительна и достаточно хорошо изучена. В действительности  же все намного сложнее и далеко не так однозначно. Все еще требует уточнения время жизни летописного князя. Да и само имя, Игорь, ставшее едва ли не главным звеном в цепи доказательств скандинавского происхождения первого из «рюриковичей», по- прежнему, вызывает исследовательский интерес. Далеко не все специалисты  видят в нем славянский эквивалент  скандинавскому имени Ингвар (Yngvarr/Ingvarr).        Не таким уж бесспорным, сегодня, выглядит и родство Игоря и Рюрика, еще недавно, практически ни у кого из исследователей, сомнения не вызывавшее. И даже смерть князя служит поводом для дискуссий.
    Не претендуя на истину в последней инстанции, и, уж тем более на то, что  данное исследование прояснит все спорные моменты  периода правления Игоря Старого, точнее, «старааго Игоря»,  «Слова о законе и благодати»  митрополита Киевского  Иллариона ,  попробую взглянуть на этот период под разными углами зрения,  опираясь на те немногие, имеющихся в моем распоряжении,  источники, включая письменные и археологические. И начну, пожалуй, с имени.
    Как уже говорилось выше, подавляющее большинство историков, да и лингвистов, вслед за М. Фасмером, производит имя Игорь от скандинавского имени Ингвар (Yngvarr/Ingvarr). Спорить со специалистами  не берусь, единственно,  хочется обратить внимание  вот на какие моменты. В византийских источниках имя русского князя зафиксировано в форме Ингор (;;;;;), в латинских – Inger.  А.В. Назаренко  предполагает, что «написания на ;;;/Ing в Х в.» следствие именно скандинавского, а не славянского произношения имени русского князя, то есть, информатором для греков был скандинав. Возможно,  так оно и есть. Да только  имеются и другие точки  зрения на этот счет.  До сих пор  ни кем аргументировано не опровергнутый А. Г. Кузьмин   указывал, на то, что имена «ингового» типа (Iger, Inger, Ingar, Ingeraldus, Ingerardus, Ingermegilmarus) имели хождения  у кельтов Центральной Европы  и Бретани. Зафиксированы они и у византийских греков. Так, деда византийского императора Льва VI Философа (866-912 гг.), то же звали Ингер (;;;;;). Часто приходится читать, что упомянутый Ингер был варяжским (скандинавским) наемником из охраны византийских императоров, но данные утверждения не более чем домыслы, если не сказать, откровенная фальсификация, основанная на убеждении, что имя Ингер мог носить исключительно скандинав. В  византийской биографии Василия I Македонянина (811-866 гг.) говориться:  «…но против всякого ожидания царь назначает на это место Василия, возведя его в сан патрикия и женив его на прекрасной девице и первой тог-дашней знатной невесте, это была дочь благородного и знаменитого тогда Ингера». 
   Нет, конечное, теоретически можно допустить, что скандинав Ингер, за особые заслуги перед царем и новым отечеством, выбился в люди и стал уважаемым и знаменитым членом высшего общества Византийской империи, всякое в жизни бывает. Но, только, тот же Успенский далее пишет, что дочь упомянутого Ингера, Евдокия Ингерина : «… принадлежала к византийской знати, она происходила из дома Мартинаки, из которого взял себе жену будущий царь Лев VI, т. е. впоследствии причисленную к лику святых Феофанию».   Странная фамилия для скандинавского наемника – Мартинаки. Да и не единственный это Ингер в византийской истории. Имя Ингер носил так же никейский митрополит, живший около 825 года и упомянутый в «Житии Иоанникия». И если в ставшего знатными византийцем, наемника – скандинава еще как-то, хотя и с трудом,  но можно поверить, то скандинав – священник, в начале IX века, явный перебор.   А.С. Щавелев   полагает, что все упомянутые выше Ингеры имели готское происхождение, что куда более вероятно.
   Впрочем, прямого отношения византийские  Ингеры к нашему Игорю не имеют,  и приведены здесь, исключительно,  в качестве свидетельства того, что имя Ингер мог носить не только скандинав, как нас пытаются убедить в этом историки и лингвисты  «исповедующие» норманизм, но и представитель иного этноса.
   Есть, конечное, и другое «доказательство» скандинавского происхождения князя Игоря, его отец, Рюрик. Но так ли оно бесспорно? Речь идет даже не о предполагаемом скандинавском происхождении  самого основателя династии,  а о родстве этих двух знаковых фигур русской истории.   Слишком противоречива летописная хронология, что бы в нее поверить. 
  Трудно представить,  что в то время, когда брачный возраст на Руси  для мужчин наступал в 15 лет, со свадьбой Игоря тянули до достижения им 25-летия. В этом возрасте его наследник, Святослав уже имел, как минимум,  троих сыновей. Еще труднее поверить в то, что женившись в 25, если верить летописям, один единственный раз,  на девице ;лене – Ольге, Игорь тянул  с рождением единственного сына целых 39 лет, зачав Святослава,  когда ему было уже  хорошо за 60-т,  а Ольге, по самым скромным подсчетам, - около 50-ти. Более чем преклонный возраст супругов для рождения первенца даже по нашим, современным меркам, что же говорить о веках, когда до 50-ти доживал далеко не каждый.    Конечное, можно предположить, что и Святослав был не первым и не единственным ребенком у пары, и что Ольга не первая, да и не единственная жена у Игоря.  С учетом  брачных традиций того времени, данное предположение выглядит, не так уж и фантастично.  Но, поскольку летописи и иные зарубежные источники о других детях и женах Игоря не сообщают,  исследователи  вынуждены  исходить из того,  что имеется, и уже на этом, более чем, зыбком фундаменте реконструировать  жизненный путь русского князя. 
    Версии, по мнению историков, способные объяснить описанный мною выше хронологический казус, условно, можно разделить  на четыре основные. Сторонники первой, придерживаясь летописной хронологии, призывают не рефлектировать по поводу возраста Игоря и Ольги, дескать – «в жизни всяко бывает». Прецеденты, когда  у пожилых родителей рождались дети, в том числе и первенцы  не только в библейской истории зафиксированы. Возразить тут особо и нечего. Как говорится, пути Господни неисповедимы. Единственно, во времена оны люди были не менее прагматичны, нежели сейчас. Условия жизни заставляли думать не только о хлебе насущном, но и о продолжении рода. Поэтому, сколько бы ни была привлекательна, мудра и любима всеми княгиня Ольга, если она не подарила своему мужу наследника в достаточно длительный после свадьбы период, окружение Игоря да и  сам князь, просто обязаны были, позаботится о том, что бы найти ей замену в лице второй жены или наложницы. Тем более, что устои того времени, в вопросах брака  были куда менее щепетильны, чем сейчас, да и над Ольгой с Игорем, как нас уверяют,  в то время не довлели христианские нормы морали и права. Или довлели?  Вопрос не праздный. В поездке в Константинополь, по разным версиям, в 946  /957  /955   княгиню Ольгу сопровождал священник Григорий, что наводит на мысли о принятии ею крещения несколько раньше, чем об этом сообщают летописцы, которым, вероятно,  был неизвестен трактат Константина Багрянородного  «О церемониях»,  где описан прием княгини.
   О вероисповедании Игоря летописи не говорят ничего. Только в конце договора  Руси с греками от  944 года имеется фраза: «На следующий день призвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун. И сложили оружие свое, и щиты, и золото, и присягали Игорь и люди его, – сколько было язычников среди русских. А христиан русских приво¬дили к присяге в церкви святого Ильи, что стоит над Ручьем в конце Пасынчей беседы и Козарского урочи¬ща: это была соборная церковь, так как было много хри-стиан среди варягов».    На основании этого сообщения историки, собственно, и делают вывод о том, что князь Игорь был язычником. Но так ли это на самом деле? Ряд исследователей давно высказывает сомнение в достоверности рассказа о ратификации договора князем и его дружиной, помещенного в ПВЛ. Очевидно, что в самом тексте договора процитированного выше рассказа не было, да и не могло быть по определению.  Более чем сомнительно, что процесс ратификации договора был записан его очевидцами или участниками и документ хранился в княжеской канцелярии до периода создания ПВЛ и включения в нее текста договора. Исследователи, вообще, слабо верят в существование,  каких либо развернутых записей типа летописных в середине Х века.   Еще менее вероятно, по их мнению: «удержание малейших деталей утверждения русско-византийского договора в дружинной памяти или каких-то преданиях».  Проблематично и наличие самой  церкви святого Ильи в Киеве в период правления Игоря.  Следовательно, полагают исследователи, рассказ о ратификации договора Игорем был придуман самим летописцем и отражал: «не реалии эпохи русско-византийских соглашений, а представления летописцев XII столетия о процедуре их заключения, основанные на имеющихся у них источниках – текстах собственно договоров и Начальном своде».   
    Проще говоря, летописец  переосмыслил и художественно описал, применительно к Киеву, рассказ о ратификации договора русскими и греками в Константинополе, помещенный в текст договора: «Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи, в предлежании чест¬ного креста и хартии этой, соблюдать все, что в ней на¬писано, и не нарушать из нее ничего; а если нарушит это кто-либо из нашей страны – князь ли, или иной кто, крещеный или некрещеный, да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом в загробной жизни своей и да будет заколот собственным оружием. А некрещеные русские слагают свои щиты и обна¬женные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что все, что написано на хартии этой, будет соблюдать¬ся Игорем и всеми боярами и всеми людьми Русской страны во все будущие годы постоянно. Если же кто-нибудь из князей или из людей рус¬ских, христиан или нехристиан, нарушит то, что напи¬сано в хартии этой, – да будет достоин смерти от своего оружия, и да будет проклят от Бога и от Перуна за то, что нарушил свою клятву». 
     Как видим, из текста договора следует, что какая-то часть русов в 944году была крещена, и клянется христианскими символами. Был ли крещен сам князь, текст договора не поясняет. А значит, исключать такой вариант полностью нельзя. Косвенно, на возможное полное или частичное  крещение Игоря указывает и еще одно обстоятельство.  Как уже отмечалось выше,  летописи утверждают, что  у  Игоря была только одна жена, Ольга, родившая князю единственного сына, Святослава, что в условиях типичной для язычества полигамии выглядит довольно странно. Иное дело, если Игорь и Ольга были крещены. Конечное, можно допустить что летописец, преследуя какие-то свои цели, мог и сознательно умолчать о других женах Игоря.  В случае, например, если Ольга не была матерью Святослава, что, к слову,  полностью исключать нельзя и речь об этом пойдет в других главах.   С другой стороны, если бы у Игоря были другие жены или наложницы, летописец, скорее всего, сообщил бы об этом.  Сообщил же он о внебрачном сыне Святослава, рожденном  ключницей Ольги, Малушей, о множестве жен и наложниц у Владимира, до принятия им христианства. Словом, убедительных доводов как в пользу того, что Игорь крещен, так и в пользу того, что он оставался язычником, в нашем распоряжении нет. Вопрос остается открытым. Поэтому давайте снова вернемся к летописной хронологии и попыткам исследователей в ней разобраться.
     И так, если сторонники достоверности летописной хронологии, а значит и событий изложенных в ПВЛ, исходят из принципа – «чего в жизни только не бывает», то противники такого подхода,  настаивают на том, что «патриарший» возраст  Игоря и Ольги, плод математических   манипуляций летописцев, выстраивавших хронологию ПВЛ исходя из каких-то, одним им ведомых, побуждений и целей.  В пользу данного предположения, по мнению сторонников такого подхода, говорит  математическая  выверенность и цикличность летописных дат, что, с достаточно высокой  степенью уверенности,  указывает на их искусственный характер. Приведу лишь несколько  примеров подтверждающих данную точку зрения.  От начала «прозвания русской земли», датируемого ПВЛ 852 годом, до призвания Рюрика в 862 году проходит ровно 10 лет, от «призвания» Рюрика  до появления Олега и Игоря  в Киеве в 882 году – 20 ть. В итоге, в сумме,  от «прозвания русской земли» до провозглашения Киева «матерью городов русских» проходит ровно 30 лет.  Случайное совпадение или закономерность?   Имеются  и другие  «случайные» совпадения, больше похожие на закономерности. В частности, смерть Олега Вещего в 912 году  и Святослава Игоревича в 972 году разделяет ровно 60 лет. Столько же лет проходит и между «прозванием» земли русской и смертью Олега, между походом Олега на Константинополь в 907 году и  первым походом Святослава на Балканы в 967 году.  Отмечают исследователи и неоднократное повторение  других  временных интервалов в летописной хронологии.  Более подробно проблемы датировок в русских летописях рассмотрены в работах В. Лушина , А.П. Толочко  и ряда других исследователей. Дабы не загружать текст, цитировать эти работы я не буду, в сети они есть. Да и приведенных выше примеров достаточно, для того чтобы утверждать - большинство  летописных дат  созданы искусственно, с использованием той или иной математической прогрессии и верой в сакральность  тех или иных цифр, что в значительной степени подрывает доверие к ним. Следовательно, принимать в расчет даты, не подтвержденные иными, не летописными, источниками,  нужно либо с очень большой оговоркой, либо не принимать совсем.
   Чуть более оригинально, спорную хронологию летописей,  объясняют  сторонники, условно, «третьей», из рассматриваемых мною версий.  По их мнению, отцом Игоря был не Рюрик, а  другой человек, имя  которого  летописец либо не знал, либо не стал упоминать, по тем или иным, включая политические, причинам.   На этом основании, в отцы Игорю записывают Вещего Олега и Игоря 1, «настоящего сына» Рюрика, всю свою жизнь прожившего под крылом   узурпировавшего власть регента и по совместительству дяди. Зыбкие основания под данными предположениями, в общем-то, имеются. Судя по летописям, правивший на протяжении 33 лет Олег умирает бездетным. По крайней мере, ничего о его семье летописцы не сообщают, что выглядит более чем странно. Особенно если учесть тот пиит, с которым автор ПВЛ описывает жизнь и деяния легендарного князя. Иное дело если Олег был сыном Рюрика и отцом Игоря. Тогда, формально, все  становится на свои места. Вполне обоснованная и объяснимая преемственность власти, от отца к сыну. Косвенно в  пользу данной версии говорит и другой исторический  факт, одного из своих сыновей Святослав называет Олегом, хотя по идее, должен был  бы назвать в честь деда и основателя династии – Рюриком.  Хуже того, имя Рюрик, по непонятной причине, входит в топ самых не популярных имен в древнерусском княжеском ономастиконе.  Иное дело Игорь. Договор  944 года показывает, что у князя Игоря имелся племянник, так же носивший это имя. Из чего можно сделать вполне обоснованный вывод,  имя Игорь уже в Х веке было родовым именем княжеской династии. А значит, формально, ничего не препятствует допустить, что Игорем  могли звать и отца Игоря «Рюриковича». Похожих прецедентов  в русской истории более чем достаточно.  Преемственность или повторяемость имен в рамках одной семьи или рода  довольно типична для  Руси  и России, в целом.  Уверен, каждый  из читающих эти строки, в кругу своих знакомых и родственников, без труда отыщет Иван Иванычей, Сан Санычей, Владимиров Владимировичей, равно как и других носителей одинаковых имен и отчеств. 
    Версия с неучтенным летописцами  отцом, исторически достоверного  Игоря, достаточно удобна, уже потому, что она позволяет объяснить, само наличие племянников у киевского князя.   Ведь, если  были племянники, значит у Игоря «Рюриковича», как минимум, были  брат или сестра, о существовании которых автор ПВЛ,  по непонятной причине,  тоже  умолчал. 
   Наличие родственников  у Игоря, в свою очередь,  порождает дополнительные вопросы и предположения. Младшего брата или сестры у Игоря не могло быть по определению. Сам он, если верить ПВЛ, родился незадолго до смерти отца.  Старшего, брата у Игоря не могло быть тем более.  В противном случае, мы бы знали совершенно иную историю, поскольку, по существовавшей в то время традиции, именно старший брат Игоря должен был занять княжеский  престол. А этого, как мы знаем, не произошло. Следовательно, либо у Игоря не было брата, а была сестра или сестры, о существовании которых летописец не счел нужным упоминать. Либо, как предполагают некоторые исследователи, старший брат Игоря погиб при неизвестных нам обстоятельствах. Иногда даже называется его имя, Улеб, жену которого в тексте договора 944 года представлял некто по имени Шихберн. Сомнительность данного предположения очевидна,  каких либо убедительных доказательств в пользу этого у исследователей нет. Нет у исследователей и доказательств существования  Игоря I Рюриковича, отца летописного князя Игоря. Но, как раз,  именно эта версия наилучшим образом способна объяснить неоправданно растянутую  летописную хронологию и наличие родственников у князя. Малолетний сын правителя, ставший заложником амбиционного дяди, не желающего отдавать престол, довольно распространенный сюжет не только сказок, но и реальной истории. Под «крылом» Вещего Олега сын Рюрика, Игорь, вполне  мог не только вырасти, жениться, обзавестись детьми, но и умереть, не оставив никакого следа в русской истории.  А после смерти Олега, княжеский трон занял старший сын Игоря Рюриковича, Игорь Игоревич, отец Святослава, у которого, как уже было сказано выше, имелись племянники, дети его братьев или сестер, а заодно и какие-то иные, малопонятные родственники, упомянутые в договоре 944 года под именами: Володислав, Предслава, Сфандра, Тудор и Алдан.   Наличие у этих людей своих личных послов, однозначно, позволяет отнести их к семье или клану Игоря, степень родства с которым перечисленных персонажей, вопрос дискуссируемый. В равной степени они могли быть как близкими родственниками самого князя, так и родственниками княгини Ольги. Менее достоверной видится точка зрения тех исследователей, которые считают упомянутых людей представителями иных княжеских родов, разной степени зависимости от киевской династии, правивших в подвластных Киеву городах Руси и в договоре 911 года именуемых  светлыми и великими князьями, а в договоре 944 года  «всяким княжьем».
   Причины моего скептицизма довольно просты, если в  договоре упомянуты племянники Игоря, то, логично предположить, что в договоре  должны были быть упомянуты и их родители, при условии,  если они конечное к  этому времени были живы. Поэтому вероятность того что кто-то из перечисленных выше персонажей был отцом или матерью Игоря и Акуна достаточно высока. Гадать,  кто именно мы не будем, ибо это абсолютно бесперспективное занятие. На данный момент нам достаточно факта, у Игоря в 944 году в Киеве имелись близкие родственники.
    С учетом того, что в момент заключения договора, после смерти Рюрика прошло 69 лет, вероятность, что именно он был отцом как Игоря, так и его брата или сестры, становится еще менее высока. Вместе с тем шансы сторонников версии,  что у летописного князя имелся другой родитель,  несколько увеличиваются. Но вот только мог ли им быть Вещий Олег?
   Сугубо, на мой взгляд - нет. Аргументом в  пользу данного утверждения служит рассмотренный мною в предыдущей главе  договор Руси с Византией, заключенный Олегом в 911 году. На странности данного документа я уже указывал раньше. Не упомянул лишь одну. Вся нить повествования ПВЛ пронизана мыслью о том, что Олег, фактически узурпировав власть, формально правил от имени малолетнего Игоря, единственного легитимного, по мысли летописцев, на тот момент  князя на Руси. Но удивительная вещь, являясь законным и единственным наследником Рюрика,  более  чем  совершеннолетний Игорь   не упоминается в договорах 907 и 911 года, от слова - вообще. Факт, что называется, вопиющий. Особенно на фоне остальных договоров Руси с греками.
    В том же договоре 911 года, в частности, упомянуты все три правивших одновременно византийских императора: Лев VI Мудрый,   его брат, Александр и незаконнорожденный сын Льва,  Константин VII Багрянородный.  В договоре 944 года также упомянуты все три византийских императора: сын Льва Мудрого, Константин, его, узурпировавший власть, тесть, Роман I Лакапин и средний сын Романа, Стефан Лакопин. Со стороны Руси, как уже неоднократно говорилось, помимо самого Игоря в договоре названы имена  княгини Ольги, Святослава, племянников Игоря и ряда других, спорных и непонятных  персонажей русской истории, о которых мною, также, уже  говорилось выше. В договоре Руси с греками от 971 года также упомянуты все правившие на тот момент византийские императоры:  Иоанн Цимисхий, его соправители братья  Василий II Болгароборец и Константин VIII. Русскую сторону представляли князь Святослав и его воевода, или что более вероятно, соправитель  Свенельд.
    Отсутствие имени Игорь в договоре Вещего Олега, что 907, что 911 года объяснить небрежностью переписчиков невозможно. Сей факт прямо указывает,  Олег и Игорь, на момент заключения договора,  не были связаны между собой. Следовательно, Вещий Олег  не мог быть отцом Игоря. Либо, на тот момент Игорь еще не родился.
    Данное обстоятельство едва ли стоит сбрасывать  со счетов,  поскольку, рождение Игоря после 911 года, как раз наилучшим образом способно разрешить проблему летописной хронологии,  и мы еще к этому вернемся.   
   Мне могут возразить, дескать, в договоре Святослава с греками сыновья Святослава тоже не упоминаются. Действительно, не упомянуты. И это имеет объяснение.  Договор 971 года был заключен в Болгарии, после завершения боевых действий, когда русское войско находилось в крайне затруднительном положении. Текст договора был записан со слов послов и отражает личные обязательства  Святослава иметь с греками прочный мир. Также Святослав обязуется   не замышлять нападений на Византийскую империю, а если замыслит кто-то иной, то Святослав будет воевать против него.  То есть, по факту, договор 971 года это личная клятва самого Святослава и его войска. Естественно, русский князь  не мог включить в текст этого договора своих сыновей, поскольку в данном  случае он не мог клясться от их имени.  Существенно и другое, в договоре не оговариваются будущие политические, экономические, юридические и торговые отношения с греками,  как это было сделано в договорах 911 и 944 года. 
   А теперь перейдем к рассмотрению четвертой, на мой взгляд,  наиболее радикальной, но,  в ряде моментов, довольно убедительной  версии.
  Французский исследователь  К. Цукерман,     пытаясь объяснить хронологическую несуразицу русских летописей давно призывает историков отказаться от, более  чем, условных летописных дат и омолодить русскую историю. В целом,  с данным предложением трудно не согласится. По крайней мере, в той части  доводов Цукермана, где речь идет о правлении князя Игоря.   
   Даже с учетом  накладок и нестыковок, версия Цукермана выглядит куда более убедительной, нежели та, что изложена в ПВЛ.    
   Не отрицая родство между Рюриком и Игорем, Цукерман полагает, что основатель династии пришел в Ладогу не ранее 895 года.  Когда родился Игорь, при этом,  историк не поясняет. Не называет он и дату смерти  Рюрика, тем самым создавая почву для разного рода  предположений и допущений.
   Гадать тут  можно до бесконечности. По факту же, обзавестись сыном Рюрик, в таком случае,  мог в промежутке  между  895 и 920, годом. Позже вряд ли,   родившись после 920 года, Игорь едва ли смог бы лично возглавить византийский поход в 941 году.
    Не поясняет  Цукерман и когда, при каких обстоятельствах, а главное, зачем Игорь покинул родные пенаты  в Ладоге и отправился в Киев. А между тем вопрос этот далеко не праздный. Чуть ниже мы его обязательно обсудим, но прежде рассмотрим взаимоотношения  двух знаковых фигур русской истории, Вещего Олега и Игоря. 
    По версии Цукермана, Олег был  самостоятельным конунгом,  пришедшим на Русь или вместе с Рюриком, или независимо от него. Также, считает историк, Олег не признавал над собой  власть,  как самого основателя династии,  так  и его сына,  если только Игорь к тому времени родился.
    Но в таком случае, более чем странным выглядит предположение  Цукермана  о том, что Олег, стремясь расширить свои владения, в том числе и путем захвата Киева,  прикрывается именем отпрыска «законной»  или,  по его словам,  « харизматической»  династии. 
   Мне, вообще, непонятны любые рассуждения о том, что родство с Рюриком давало какие  либо законные основания или иные преимущества, для правления в Среднем Поднепровье,  как самим «рюриковичам», так и  Олегу.  Едва ли имя Рюрик что-то говорило сидевшим в Киеве полянам, равно как и сидевшим в Искоростене древлянам, а заодно и сидевшим в своих землях северянам,  радимичам и вятичам. У этих племен имелась  своя собственная родовая знать, которой не было никакого дела  до племен, живших в Приильменье и уж тем более до призванных этими племенами варягов.
   Словом, для киевлян Рюрик и его сын авторитетом не были, да и не могли быть. Если только они,  каким-то образом, не были связаны с местными династиями или хазарами.
    Рассуждения, о законных или харизматических правителях, авторитетных для разрозненного и разноэтничного  населения  Восточной Европе в конце IX - начале Х века, на мой взгляд, это не более чем идеализация, а точнее, даже, профанация истории, с переносом реалий более позднего времени в более ранее. Говорить о законности и харизматичности правителя можно только в том случае, если та или иная территория и проживавшие на ней племена были в составе некого единого государства, управляемого этим правителем.  Но, ни о какой державе Рюрика,  объединявшей славянские и не только славянские  племена Восточной Европы в IX веке, речи идти не может. Да и не требовались в то время законные основания для захвата территорий, действовало только одно право, право силы, что, собственно, неоднократно подтверждает и сама ПВЛ.
    В общем, для захвата Киева Олегу не требовалось благословение Рюрика и тем более, не требовалось оправдывать убийство Аскольда и Дира именем Игоря, происхождение которого для киевлян было абсолютно пустым звуком.
    А теперь вернемся в Ладогу и на Рюриково городище.  По оценке С.Л. Кузьмина к концу IX века, после погрома, условно,  865-871 года поселение начинает понемногу отстраиваться и именно в этот период Ладога становится наиболее похожае на скандинавский вик.  В урочище Плакун формируется скандинавский могильник. Расцвет Ладоги, по оценке археолога, приходится на первую четверть Х века.  После 920 года фиксируется резкое уплотнение застройки, появляются ремесленные кварталы. Возобновляется приток серебра, что указывает на восстановление торговли после лихих 60-80 г., на период которых в Приладожье и Приильменье приходится выпадение самого большого количества кладов.   Еще более благостную картину жизни в Ладоге  рисует Д. А. Мачинский: «Ладога являлась крупным центром экономических и культурных контактов между Северной Европой, Арабским халифатом и Византией. Город был богат, знаменит, имел обширные торговые связи. В гавани теснились морские суда, пришедшие с запада, и речные ладьи, приплывшие с юга. На Ближний Восток и в Поволжье везли лучшие меха и рейнские мечи, навстречу им с Волги и Днепра шли изделия восточных мастеров и серебряные арабские монеты – дирхемы. В Ладоге сформировался важнейший центр восточноевропейской торговли. Правители города, опираясь на свой флот, могли контролировать северные ветви великого Волжского, а затем и Днепровского военно-торговых путей». 
    И вот  тут- то снова  возникает закономерный вопрос. Если  в Ладоге все было так хорошо, то почему сначала Олег,  по версии Цукермана, а затем Игорь, оставили сие доходное место и ушли в мал городок Киев, не имевший в то время даже намека на все те сказочные богатства, коими была полна Ладога, да и Рюриково городище тоже, если допустить версию переселения «рюриковичей» туда в конце IX века? Ответа на этот вопрос у историков не то что бы нет, они просто не озадачиваются им. Ну переселились и переселились, а почему не важно. Да нет, как раз таки важно. В конце Х века, когда в арабском мире начинается кризис серебра, сокращается торговля с Востоком,  такое переселение было бы закономерно и оправдано. Оправдано он было бы и в случае разорения Ладоги или Городища вторжением извне, смутой в самом Приильменье, какими-то иными драматическими событиями. Но ничего подобного археология Приильменья  с 880 и до условно 950 года не фиксирует. Напротив, между 920 и 950 годом, как отмечает Богуславский, приходится максимальное количество чеканки куфических монет, и это, по мнению археолога, дает основание полагать, что «большая часть арабского монетного серебра поступила в Приладожье именно в этот период». 
     Впрочем, следует признать, что по оценке Богуславского, в самой Ладоге ситуация была несколько иной, серебро и товары в этот период в Ладогу начинают запаздывать. Но, тем не менее, говорить об экономическом прозябании Ладоги в конце IX в.,  в любом случае, не приходится.
    Показательно здесь и другое, после прекращения функционирования Донского торгового пути    основное движение товаров происходило по Волге, что и стало главным стимулом развития Волжской Булгарии. Между 920 и 930 гг., строится ее столица, Булгар. В таком случае, еще более непонятно, зачем Игорь уходит на Средний Днепр, если в то время Среднее Поднепровье, не было связано с Ладогой и Приладожьем постоянно функционировавшей торговой магистралью. Связь эта наладилась несколько позже, во второй половине Х века. До этого, как утверждают археологи,  летописный путь «из варяг в греки» был разбит на отдельные отрезки, «южный» и «северный»,    между которыми  «зияющая пустота» или «пространство лишенное импорта».   Более того, появление в Приладожье вещей византийского и  дунайского происхождения историки и археологи связывают с возвратом из Византии скандинавских наемников, которые шли в Ладогу «окружным», то есть Каспийско – Волжским путем. 
   Мало обоснованной выглядит точка зрения  некоторых исследователей полагающих, что переселение в Киев обусловлено  стремлением рюриковичей расширить территорию своего государства. Расширение государства идет не за счет переселения правящей династии из столицы на окраины государства, а за счет варягов, казаков, прочих охочих людей. Династы подтягиваются позже, если к тому имеется необходимость. В первой четверти Х века такой необходимости не было. Мне, конечное, могут возразить, припомнив и Святослава, стремившегося закрепиться в Болгарии, и Петра I  основавшего Петербург на задворках Российской империи, фактически вне ее пределов. Но все эти примеры как раз только подкрепляют мою точку зрения. Тот же Святослав писал матери, княгине Ольге: «Не любо мне в Киеве быть, хочу жить  в  Переяславце  на  Дунае  –  там  середина  земли моей,  туда  стекаются  все  блага:  из  Греческой  земли золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и  рабы».   Т.е., как видим,  Святослав решил обосноваться в более экономически развитом регионе, нежели, в это время была Киевская земля. Мотивы Петра I  были, в целом, те же самые, выход к Балтийскому морю способствовал развитию экономики и культурных связей с Европой, куда Петр стремился всеми фибрами свой души.  Киев начала Х века не соответствовал ни одному из описанных выше условий. И тут возникает естественный вопрос, а есть ли у нас вообще  уверенность в том, что Игорь пришел в Киев из Приильменья или Приладожья? 
   Е.А. Мельникова в работе «Рюрик и возникновение восточнославянской государственности в представлениях древнерусских летописцев XI -  начала XII в.»   выявила три независимые группы  устных преданий,  которые использовались  летописцем при реконструкции древнерусской истории. Героем новгородской группы преданий был «основатель» династии,  Рюрик.  Новгородско-киевские предания рассказывали об Олеге, а киевские об Игоре. «Никаких следов  других  устных  сказаний,  связанных  с именем Игоря, - утверждает Мельникова, -   не  обнаруживается».   Да и само включение  Игоря в рассказ  о захвате  Олегом  Киева, по мнению историка « носит  вторичный  характер,  и изначально  сказания  об  Олеге  и об  Игоре  не были  связаны  между  собой».    Так же,  Мельникова убеждена, что «взаимные  отношения  Олега и Игоря не были, очевидно, определены источниками»,   что и нашло свое отражение в разных вариантах их изложения в Начальном своде и ПВЛ.
   Получается довольно странная картина…  Если прав Цукерман и Игорь родился в Ладоге или Новгороде между 895  и 920 годом, а в занятый Олегом Киев пришел уже в зрелом возрасте, ближе к 941 году, то становится совершенно непонятно почему, в таком случае, как утверждает Мельникова, Игорь, неизвестен новгородской устной традиции. Должно быть как раз наоборот, новгородские предания, скорее,  обязаны  были помнить  об Игоре, нежели об ушедшем при живом Рюрике в Киев, Олеге. Но этого, по непонятной причине, не произошло, если конечное не принимать во внимание сообщение  Н1Л,  согласно которому после смерти Рюрика: «И възрастъшю же ему, Игорю, и бысть храборъ и мудръ. И бысть  у него воевода, именемъ Олегъ, муж мудръ и храборъ. И начаста воевати, и нал;зоста Дн;прь р;ку и Смолнескъ град». 
    Как видим, по версии  Н1Л в Днепровский поход Игорь отправился зрелым, мудрым и храбрым воином.    Стремясь объяснить сие вопиющее противоречие, некоторые исследовали, высказали предположение, что автора Н1Л мало заботили киевские дела, и он слегка переосмыслил, а заодно и сократил версию, изложенную в ПВЛ. Насколько обоснованы данные предположения, сейчас рассматривать не будем. Не принципиально. Тем более что в скандинавских сагах вроде как нашлось подтверждение ладожской прописки Игоря. Речь идет о «Саге о Стурлауге Трудолюбивом Ингольвссоне», один из персонажей которой не только носил имя Ингвар, но и по совместительству был конунгом Гардарики (Руси), столицей которой, согласно саги,  был город  Альдейгьюборг (Ладога).
  Сюжет саги развивается вокруг противостояния между  Франмаром, с одной стороны и Снэколем и Хвитсерком с другой. Все эти славные викинги сватались к дочери Ингвара, Ингибьёрг. Закончилось противостояние печально. В ходе разразившейся войны Ингвар вместе с поддержавшими его Снэколем и Хвитсерком пали на поле боя, а Ингебьёрг вышла замуж за убийцу отца, Франмара, ставшего конунгом Альдейгьюборга - Ладоги и всего того государства, которым владел Ингвар. От этого брака,   утверждает сага  «пошел большой род и много знатных людей». 
   Мельникова полагает, что Ингвар саги о Стурлауге Трудолюбивом Ингольвссоне, это наш летописный князь Игорь. Однако данную точку зрения не разделяет большинство исследователей, обративших внимание на существенную  нестыковку в сюжете. У летописного князя, как известно, был сын, а не дочь и это подтверждено  другими, аутентичными источниками.  Не совпадает и хронология событий.  Действие саги разворачивается в середине IX века, в то время как князь Игорь правил в первой половине Х в.
   Можно конечное, предположить, что летописный князь Игорь был потомком Франмара и Ингебьёрг. И это стало бы идеальным продолжением саги.  Но даже такой вариант развития событий никак не приближает нас к разгадке, когда и по какой причине Игорь покинул родовое гнездо в Ладоге и отправился  в Киев.
   Не приближает нас это и к пониманию, почему летописи, в особенности новгородские, опирающиеся, как нас убеждают историки,  на устные новгородские предания, до обидного мало сообщают о первом, действительно, достоверном персонаже русской истории. Особенно на фоне сказаний об Олеге, неизвестном ни одному из современных ему западноевропейских источников.  Может все дело в том, что Игорь  не принадлежал к новгородской устной традиции потому, что он никогда и не жил в Ладоге или Новгороде?   Так откуда же, в таком случае, Игорь мог придти в Киев и когда? Рассмотрим несколько взаимоисключающих версий. Версия первая. Еще в XIX веке в 14 км от Смоленска, на правом берегу Днепра у деревни Гнездово археологами было обнаружено древнее городище, включавшее в себя один из самых больших в Европе курганных комплексов. Время возникновения поселения в настоящее время датируется рубежом IX-X вв. Вместе с тем, последние данные, основанные на радиоуглеродном датировании, позволяют предполагать, что наиболее ранние строительные объекты (одна или несколько усадеб? сезонный лагерь?) возникли на месте будущего Гнездово в последней четверти VIII в.  Что привело к довольно вольной трактовке полученного материала некоторыми исследователями объявившими эти объекты чуть ли не «древнейшей крепостью Руси». По поводу чего археолог,  к. и. н. Наталья Ениосова  в интервью для канала «Наука» отметила, что полученная дата — VIII век — относится не к городищу, а к неукрепленной части Гнёздовского поселения, расположенной в пойме Днепра на берегу озера Бездонка.  «Городище – по словам историка  - находится совсем в другом месте. Это совершенно два разных объекта. И для городища таких ранних дат нет, и об этом говорить невозможно».  Более того, по утверждению ученого: «У нас пока нет ни одного кургана, который мы могли бы достоверно датировать IX веком, а не то что последней четвертью VIII века».   Отсутствие в Гнездово непрерывных слоев, которые говорили бы о том, что это одно и то же поселение, дает основание  Ениосовой, как и ряду других археологов полагать, что, скажем так, «классическое»  Гнёздово появляется лишь на рубеже IX–X веков. В пользу этого  говорят: « и массовые находки, и керамика, и другие обстоятельства». 
 Тем не менее, новые находки позволяют корректировать сложившиеся ранее представления об исторических процессах, происходивших в Верхнем Поднепровье в VIII-X вв. Особенно в контексте контактов скандинавов и Русского каганата. И к этому вопросу я еще вернусь. Период  расцвета Гнездово приходится на вторую половину Х века. Площадь поселения в это время достигла 30 га.,  а постоянно проживающее население  порядка 800-1100 чел.   
  В некоторых научно-популярных и публицистических работах  Гнездово называется «Скандинавским городом на Днепре» или «Варяжским гнездом». Определенные основания именовать Гнездово так, действительно, имеются. Скандинавы, выходцы из средней и восточной Швеции, по оценке археологов, входили в правящую на городище элиту и составляли порядка 25% населения. Причем жили в Гнездово скандинавы семьями, от 40 до 50%  исследованных скандинавских погребений принадлежат женщинам.
   Трудно сказать, откуда пришли, точнее, приходили  норманны в Верхнее Поднепровье: сразу с берегов Балтики, по  Западной Двине, или из Ладоги и Новгорода,  по рекам, соединяющим Днепр с озером Ильмень. Да и это не суть важно. Главное, что в рассматриваемый период  Гнездовское городище,  было единственным крупным раннегородским центом  Смоленского Поднепровья,  на «переломе» водных систем, где сходились торговые пути.
   Через Западную Двину из Гнездово можно было попасть на Балтику; через Ловать к озеру Ильмень, и дальше к Новгороду и Ладоге; через Оку на Волгу и Дон, с последующим выходом на Булгар, Хазарский каганат и дальше в Каспийское море.  А  по самому  Днепру открывался выход на Черное  море, дорогу к которому перекрывал Киев. Вот здесь-то, пожалуй,  и начинается самое интересное.
   Археологи, исследующие Гнездово в ходе раскопок пришли к несколько неожиданному и какой-то мере парадоксальному выводу. Оказывается:  «Гнездовские материалы с большой долей вероятности указывают на существование неизвестной, могущественной и достаточно независимой скандинавской династии, управлявшей раннегородским центром на Верхнем Днепре и прилегающими неукрепленными поселениями вплоть до последних десятилетий X в., несмотря на политическую и территориальную экспансию Киева».   
   Предполагается, что  представители этой скандинавской династии  упомянуты в договорах руси с греками 911 и 944 года, где они названы «светлыми и великими князьями», под рукой Вещего Олега, и «всяким княжьем», под рукой  Игоря.   Хуже  того, по оценке археологов, сам Киев в это период не имел: «признаков  особого  столичного  статуса»  и вся его привлекательность заключалась в более выгодном: «положение  на  широтном пути  с  Востока  на  Запад», а также в том, что он - « находился  в  нескольких  неделях  плавания  от  Византии  в  весеннее  время». 
   В общем, получается, что в начале Х века в Поднепровье существовало два, в той или иной степени зависимости друг от друга,  экономических центра, контролировавших региональные торговые пути и имевших свои собственные сферы политического влияния.
  В этой связи можно предположить, что «столицей» Игоря, независимо, откуда он туда пришел, в этот период было Гнездово, а в Киеве сидели Аскольд и Дир, либо кто-то один из легендарных братьев. Косвенно, в пользу моего предположения говорит и другой, мало учитываемый историками и археологами факт. В отличие от Киева, в Гнездово, помимо скандинавов,  восточных и балтийских славян, заметно представлены  еще и выходцы из Великой Моравии, бежавшие на верхний Днепр после прихода в Западную Европу венгров.
  Чем же для нас интересны моравы и какова их роль в контексте происхождения и времени правления Игоря? Еще в 1978 году, в статье «Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии» С.С. Ширинский обратил внимание на сходство древнерусских камерных гробниц и погребений на территории Чехии,  Моравии и Словакии. «И здесь и там, - пишет археолог, -  тела могли помещаться в выложенные деревом могильные ямы, сложность и размеры конструкций  которых определяются только степенью знатности и богатства погребаемых в них людей. И в Поморавье и на Руси для погребения знати в эту эпоху характерно наличие пышного погребального инвентаря, предметов, подчеркивающих рыцарскую принадлежность погребенных, а иногда и убитых женщин и рабов. И там и здесь как пережиток языческих трупосожжений в ранних могилах с трупоположением и могильной  яме или над ней встречаются  следы ритуальных,  очистительных костров  и отдельные кости животных – остатки стравы».  Сходство погребальных памятников Моравии и Руси само по себе позволяет по иному взглянуть на истоки появления камерного (срубного) погребального обряда в Восточной Европе и его связи с пришельцами из Скандинавии, о чем постоянно твердят норманисты.  Но останавливаться на этом мы не будем, поскольку, присутствие скандинавов в Гнездово неоспоримо. Для нашего исследования достаточно знать, что не только они, но и моравы могли быть похоронены в камерных гробницах курганного комплекса. Тем более что в пользу этого предположения указывают и некоторые археологические артефакты. Так, например, один из двух найденных в Гнездово шлемов был сделан в Великой Моравии .
   Впрочем, не только археология позволяет обратить внимание на моравский «след». В статье «Сравнение княжеских ономастиконов древнерусских Рюриковичей и моравских Моймировичей (IX-X вв.)» С.А. Щавелев   обратил внимание  на довольно близкие и любопытные параллели в древнерусском и моравском  именослове IX-X вв., игнорировать которые, на мой взгляд, было бы большой ошибкой. Что имеется ввиду. Именослов моравских правителей, начиная с Моймира I (795-846) достаточно однообразен: Моймир, Ростислав, Святополк, Славомир и Предслав. В отличие от Моймира и Славомира, Ростиславы и Святополки достаточно хорошо представлены  и в древнерусском княжеском именослове. Но в настоящий момент для нас интересно другое имя, Предслав. Это имя носил младший  сын правителя Великой Моравии Святополка I, живший  на рубеже IX-X века. Предславой звали  старшую дочь Владимира Святославовича, крестителя Руси и дочь Святополка II Изяславовича .  Но что более важно, некая Предслава упомянута в договоре  Руси с греками заключенном в 944 году. И принадлежала она, вероятно, к роду или семье самого князя Игоря.
   Указал Щавелев и еще на один существенный момент. Великоморавский княжеский именослов не нашел отражения в ономастиконах правящих родов Чехии, Словакии, Сербии и тех территорий которые входили в состав Великой Моравии, зато он, пишет историк: «полностью использован Рюриковичами в конце X – XI вв.». Исключение, имя Моймир, которое по мнению Щавелева, было:  «вытеснено  более престижным полным семантическим эквивалентом – Владимир».   
   Вероятно,  моравское или южнославянское происхождение имели и некоторые другие, упомянутые в договоре 944 года персонажи.  Прежде всего, это Володислав. В древнерусском княжеском ономастиконе данное имя не нашло своего отражения, зато в форме Владислав оно присутствует  в именослове хорватских, чешских и польских князей. Причем в Хорватии имя известно уже в первой половине IX века. Дядей хорватского Владислава был Борна, скончавшийся в 821 году. Это имя вполне сопоставимо с упомянутым в договоре 944 года именем Берн. Впрочем, следует признать, скандинавская этимология  данного имени,  то же вполне убедительна. Гораздо больше  вопросов вызывает имя Праст;нъ/Фраст;нъ,  производимое норманистами  от скандинавского Fr;sten /Freysteinn. Дело в том, что у моравов  тоже имелись весьма близкие  по звучанию имена: Престан,  Простей.   Аналогична ситуация и с именем Гомол(Гомолъ). Предполагаемая норманистами скандинавская форма Gamal /Gamall ничуть не лучше славянского имени Гомолинъ, которое восходит к древнеславянскому слову *gomola/*gomolb(jb)/*gomula/*gomyla,  имеющему довольно широкое значение: «куча, ком, 'конус, пустошь, безрогий, верзила, дубина, толстый, неповорот¬ливый человек» и т.д.  Фамилия Гомолов и ныне достаточно хорошо распространена у славян как западных, южных, так и восточных. Встречается имя  Гомолъ (G;m;l (Г;м;л)) – «насторожившийся; настороженный; приготовившийся» и у осетин.  Что, с одной стороны, усложняет интерпретацию имен, с другой, снова и снова возвращает нас к вопросу существования Русского каганата.   К славянским, и, в особенности,  южнославянским с уверенностью можно отнести и выдаваемые норманистами за скандинавские, имена: Борич,   Войко,   Воист,  Синко.  Впрочем, О.А. Мудрак  для имен Борич и Синко предлагает и осетинские параллели: «Осет. диг. мужское имя Sin;a (Синкъа)»  - по мнению лингвиста – «может быть связано с диг. словом sink:oj ‘праздношатающийся».  Имя Борич ученый производит от  осетинского мужского имени Bor;, Bor;qo (Бор;, Борыхъо) соответствующего осетинскому нартовскому: « bora-t; ; фратрия купцов и скотоводов».  Либо к  осетинскому мужскому имени  Bir;; (Бир;гъ) - ber;; ‘волк.  Осетинские параллели О. Мудрак видит и в некоторых других именах из договоров Руси с греками: Гуды,  Актеву,  Каницаръ,  Куци,  Фуръ,  Тилеи.  Арабские, в имени Апу бьксарь. 
К спорным, так же, можно отнести и еще одно имя Утин.   Николаев производит его от скандинавского имени ;tta. Вместе с тем известно, что имя Уто носил ободритский князь Уто – Прибигнев  Мстивоевич.   Морошкин также отмечает наличие имен Ута, Уто, Утъ среди славян, в том числе и у моравов, что ставит под сомнение его скандинавские корни.
   Вероятно, при более полном мониторинге древнеславянского именослова найдутся и другие славянские параллели «скандинавским» именам из договора Руси с греками, заключенном в 944 году,   но останавливаться на этом я не буду. Приведенных свидетельств и так более чем достаточно, для того что бы подтвердить точку зрения Щавелева, считавшего, что рассмотренные им моравские имена могли оказаться на Руси вместе с  изгнанниками из Моравии, «которые попали в древнерусскую элиту».   Поэтому давайте лучше рассмотрим причины, по которым моравы бежали на Русь и конкретно в Гнездово, и как получилось, что они вошли в элиту формирующегося Русского государства?
   Ответ на первую часть вопроса достаточно прост, Гнездово, благодаря широтной ориентировке торговых связей, вероятно, было включено в сеть торговых путей получивших условное название «из немец в хазары». Археологические находки косвенно это подтверждают. С элитой несколько сложнее, трудно представить, что рядовые беженцы из Великой Моравии вошли в состав Гнездовского истеблишмента. А если это были не рядовые беженцы? 
   В 894 году умирая, моравский правитель, Святополк I разделил свое государство на три части. Главой  всей Великой Моравии стал его старший сын, Моймир II, среднему сыну Святополку II досталось  Нитрянское княжество,  младшему – Предславу – Братислава. 
  В знаменитом трактате «Об управлении империей»   Константин Багрянородный,  рассказывая « о стране Морвавии»,  приводит легенду,  послужившую мотивом для многих как литературных, так и кинематографических сюжетов. Умирая Святополк I призвал к себе сыновей и стал их заклинать не впадать с друг другом в раздор и не идти один против другого. Дабы показать, чем чреваты последствия раздора, князь связал три палки и предложил их переломать каждому из сыновей. Когда это у них не получилось,  князь развязал палки  и снова дал их сыновьям по одной. Естественно, палки были преломлены. После этого Святополк I сказал: «Если вы пребудете нераздельными, в единодушии и любви, то станете неодолимыми и непобедимыми для врагов, а если среди вас случится раздор и соперничество, если вы разделитесь на три царства, не подчиненные старшему брату, то разорите друг друга и окажетесь целиком добычей соседних с вами врагов». 
  Мир между братьями, после смерти отца, продержался не долго. Через год началась междоусобная война,  итогом которой, и стал разгром Великой Моравии венграми. Вследствие  чего, сообщает византийский император: «Остатки населения рассеялись, перебежав к соседним народам, булгарам, туркам, хорватам и к прочим народам». 
  Безусловно, не все было так драматично, как описывает император, археология показывает, что далеко не все города и городские центры были разрушены, и не все население покинуло страну, но в нашем случае это не принципиально. Важно, что моравы, действительно, могли и, вероятно, переселялись на территорию Руси и непосредственно  в Гнездово, в частности.  Для нас, куда более  существенен другой аспект проблемы, а могла ли моравская элита переселиться на Русь?
   О судьбе сыновей Святополка I известно не много. В 901 году, после заключения мира между франками и моравами, Моймир и Святополк, поддерживаемый франками, помирились. Святополк снова вернулся на родину    и вместе со старшим братом  отражал  вторжение венгров. Предполагается, что оба брата  погибли в  906 году. Как сложилась судьба Предслава известно еще меньше. В 907 году состоялась «Битва при  Прессбурге»,  в ходе которой венгры нанесли сокрушительный разгром  армии Боварии, возглавляемой маркграфом Луитпольдом Баварским. Помимо самого маркграфа в ходе битвы погибли еще 19 баронов. Участвовал ли в этом сражении Предслав неизвестно. Или быть может он к этому времени сбежал на Русь?
   Безусловно, даже намек на то, что упомянутая в договоре Игоря с греками Предслава, на самом деле могла оказаться сыном правителя Великой Моравии Святополка I, Предславом,  имя которого было искажено в ходе перевода текста договора с греческого на славянский, либо неверно записано уже самими греками, слишком смелое предположение. Но оно, как нельзя лучше, объясняет моравский след. Причем не только в Гнездово, тексте договора 944 года и в древнерусском княжеском ономастиконе,  но в истории, в известной степени, наследницы  Великой Моравии, -  Чехии.
   Ряд поздних чешских хроник  сообщает, что основателем рода Жеротинов был некий Олег (Колег) Моравский, бежавший в Моравию из Руси. Хроники предлагают несколько версий происхождения этого Олега.  Самая ранняя, изложенная у Бартоломея Папроцкого, гласит, что Олег был сыном Олега Святославовича, убитого Ярополком Святославичем, старшим сыном князя Святослава Игоревича. Это и стало причиной  бегства Олега из Руси. Он боялся повторить судьбу своего отца.  Томаш  Пешина считал, что Олег (Olgo) Моравский мог быть не только сыном Олега Святославовича, но и братом Ольги: « которая была женой Игоря (Jori), отца Ярополка». Еще одна версия происхождения Олега Моравского в XVIII веке была предложена польским историком Х. Ф. Фризе  полагавшим, что Олег был сыном Вещего Олега и бежал в Моравию боясь преследования со стороны  занявшего киевский престол Игоря. Однако помимо различий, включая и даты его жизни и смерти, есть в истории Олега Моравского изложенной упомянутыми авторами и нечто общее. После прибытия в  Моравию,  знатные мораване избрали его своим правителем. Став моравским князем Олег долго и безуспешно воевал с венграми, но потерпев поражение, перебрался в Польшу, по другой версии  на Русь, где  был с почетом принят Ольгой. На Руси Олег, якобы,  и закончил свои дни в 967 году.
   Далеко не все историки  как в Чехии и Словакии, так и в России относятся серьезно к легенде об Олеге Моравском. Вопросов по личности Олега действительно много, да и интересует она нас исключительно в прикладном значении, мог ли беглец с Руси стать, законным правителем Моравии, не имея на это прав? Исторический опыт показывает, что мог.
    Но в контексте всего выше изложенного, можно предположить, что в действительности Олег Моравский был потомком династии «моймировичей», бежавших в  начале Х века на Русь. В этом случае его права на Моравский престол были куда более высоки.
     Какое все это имеет отношение к князю Игорю, спросит читатель? На первый взгляд, никакого. Но это только на первый взгляд. Львовский историк И. З. Мыцко в ряде своих работ  высказал предположение, что княгиня Ольга была уроженкой города Плеснеск   и по совместительству дочерью датского конунга Helgi,  вотчиной и столицей которого, по мнению Мыцко, Плеснеск и являлся.   
  Археология показывает достаточно обширные политические и экономические связи Плеснеска. Здесь нашли керамику, сделанную прибалтийскими славянами, жителями полуострова Вагрия, предметы, имеющие скандинавское происхождение. Но наиболее сильно было, все таки,  Великоморавское влияние, что нашло отражение в погребальном обряде.  Во рту погребенных в исследованных археологами курганах Подгорцевского могильника, имелись вырезанные из золотого листа круглые пластины. Данный обряд не типичен для восточных славян и скандинавов, но зато хорошо представлен на территории Великой Моравии. 
    Ярослав Пастернак  в работе «Літописний город Пліснеськ і проблема варягів у Галичині»  написанной в 1948 году, опираясь на археологические изыскания, высказал предположение, что основателями и владельцами Плиснеска были «шведские варяги», которые, по мнению археолога, прихватив с собой славянских ремесленников из Поморья, по рекам Одер, Висла, Сан, то есть «древним доисторическим путем», пришли на «территорию галицких княжеств».  Современные исследователи ничего специфически скандинавского за исключением мечей с рукоятками скандинавского типа в камерных погребениях пока не обнаружили. Но, тем не менее, ряд украинских историков и археологов  присутствие норманнов в Плиснеске допускают. Насколько они правы, покажет время, пока же  исключать, что среди полиэтничного населения древнего города присутствовали  скандинавы,  не приходится. В полной мере это касается и предположения Мыцко о месте рождения княгини Ольги и ее родстве с Вещим Олегом.  Но это уже тема для другого исследования.  Для нас сейчас, в принципе не важно, пришли ли  представители моравской знати, а заодно Олег и Ольга в Гнездово непосредственно  из Плеснеска или минуя его.  Существенно совершенно иное, имеющиеся как археологические, так и письменные свидетельства позволяют допустить, пока еще до конца необъяснимую связь между династией «рюриковичей» и династией «моймировичей», что позволяет взглянуть несколько под иным углом на историю древней Руси в целом. В завершении эпизода с моравским следом в нашей истории  хотелось бы остановиться на еще одном  моменте, без освящения которого присутствие моравов, включая представителей их элиты,  в Гнездово становится непонятным и необъяснимым, ибо возникает невольный вопрос – почему именно Гнездово, а не Киев, до которого из того же Плеснеска и самой Великой Моравии было куда ближе и который располагался, если так можно выразится, на прямом  отрезке пути из «немцев в хазары»? В действительности никакой загадки тут нет. Наличие торговых связей не единственная причина моравской миграции в Гнездово, куда важнее политическая и экономическая ситуация сложившаяся в Среднем Поднепровье в конце IX-  начале Х века. Выше уже говорилось о том, что Киев начала Х века мало чем отличался от Гнездово и не имел признаков  особого  столичного  статуса. Его площадь в это время едва ли превышала 10 га, соответственно не велико было и население. Но куда важнее не это. ПВЛ сообщает, что в 898 году Киев был осажден идущими на Запад, в поисках новой родины, венграми.  Рассказ летописца довольно скуп, шли мимо, постояли вежами и пошли дальше, воевать другие народы.   Намного  подробнее  это событие описано в венгерской хронике «Деяния венгров».   
    Осада Киева в хронике датируется 884, есть и другие существенные различия,  но важны не они, а суть рассказанного. Согласно источнику, отказавшись подчиниться венграм и «желая лучше умереть в бою, нежели потерять свое королевство», русы позвали на помощь половцев   и решили дать бой войску Альмоша.  Сражение закончилось полным разгромом коалиции и русы с половцами спрятались за стенами Киева. «Вождь Альмош и его воины, - сообщает источник, -  одержав победу, подчинили себе земли Русов и, забрав их имения (вопа), на вторую неделю пошли на приступ города Киева. И когда они начали приставлять лестницы  к [городской] стене, то князья половцев и Русов сильно испугались при виде мужества венгров. И когда они поняли, что не в силах им сопротивляться, тогда киевский князь и другие князья Русов и половцев, находившиеся там, направив послов, попросили вождя Альмоша и его князей (principes) заключить с ними мир».  Альмош согласился,  русы, в качестве гарантии соблюдения мира, отдали своих сыновей вождю Альмошу в качестве заложников, а также выплатили дань деньгами и товарами. После этого венгры ушли в Панонию и вместе с ними ушли и некоторые русские, потомство которых, по убеждению автора хроники, жило в Венгрии и в его время.    Безусловно, «Деяния венгров» не стоит рассматривать как абсолютно достоверный документ, но и полностью игнорировать его не конструктивно. Вероятно, близкие к описанным, события, действительно, происходили в Среднем Поднепровье в рассматриваемый период. Стоит ли в таком случае объяснять почему, потерпевшие поражение от венгров моравы бежали не в Киев, а на Верхний Днепр, в Гнездово?       А теперь вновь вернемся к Игорю, и попробуем выяснить, из каких краев он пришел или точнее, мог придти на Днепр.
    Как показывает археология, самое большое количество кладов  арабских дирхемов в балтийском регионе обнаружено отнюдь не на скандинавском полуострове, а на острове Готланд. Здесь, по оценке специалистов, было зарыто примерно половина от найденных в Скандинавии кладов. Вдвое меньше кладов приходится на остальную территорию Швеции, и лишь четверть, от их общего количества, найдено в Дании и Норвегии.  Лидирует Готланд и по времени появления первых кладов.
  Ладогоцентричная модель происхождения древнерусского государства, предполагает, что дирхемы на Готланд и, в целом, в Скандинавию попадали через северо-западный регион Восточной Европы. Отчасти это верно, но только отчасти. Есть все основания полагать, что определенная, если не значительная,  доля арабского серебра попадала на Готланд по торговому пути Дон – Донец – Днепр - Западная Двина - Балтика, проходившему через Гнездово и, в целом, Верхнее Поднепровье. Первые следы пребывания норманнов в Смоленском Поднепровье датируются IX веком. На это указывает, по крайней мере, одно достоверно скандинавское погребение, раскопанное в курганном могильнике Шишкино (Городок) на реке Царевич в бассейне Днепра. А так же клад,  обнаруженный на реке Жереспее (приток Каспли), у деревни Кислые.  В состав клада, помимо 800 арабских дирхемов (786-833 год выпуска)  входил серебряный «полубрактеат Хедебю», отчеканенный в Дании до 825 года. 
    Есть все основания полагать, что клад был зарыт скандинавским купцом в первой половине IX века. И приходил этот купец на Верхний Днепр, скорее всего не из Ладоги, а с южных берегов Балтики  по Двине. Вероятнее всего с Готланда.  Готланский след в Гнездово представлен достаточно хорошо. Археологи утверждают, что наиболее близкие параллели ювелирным инструментам из кузнечных мастерских Гнездова  обнаруживаются в материалах Старой Ладоги и Готланда. Работе готландского мастера принадлежит и уникальный меч каролингского типа, найденный в гнездовском кургане Ц-2 в 1950 г. археологической экспедицией Д.А. Авдусина. Есть и другие указания на присутствие уроженцев острова в Гнездово.  Все это дает основание некоторым исследователям предположить: « что первыми скандинавами, открывшими днепровский путь, подчинившими полян и возможно, основавшими в Киеве династию своих князей, были выходцы с острова Готланд».   В целом, разделяя данную точку зрения, оговорюсь лишь,  по моему мнению, это были не Аскольд и Дир, как полагает Макаров, а  Игорь,  пришедший в Киев, вполне возможно, из Гнездово.
   Попытка историков, буквально, следовать тексту ПВЛ и описанному в нем поступательному движению руси «рюриковичей» из Ладоги к Киеву с планомерным захватом территорий вступает в противоречие как  с археологическим материалом, так и с этнополитическими реалиями того времени.  Огромные незаселенные пространства, скромные  площади  торгово-ремесленных  поселений и административных центров   дают все основания утверждать, что демографический и экономический потенциал Севера в IX – первой половине X в., был недостаточным: «для установлении контроля над территориями, простиравшимися от Балтики до границы степи».   
    Нет никаких оснований говорить и о присутствии в Восточной Европе многотысячных скандинавских отрядов подчиненных ладожскому конунгу. Данную точку зрения в настоящее время разделяют многие историки.  Склоняются они и к мысли,  о существовании локальных правителей формально признававших власть киевского князя, но не входивших в его дружину и не принадлежащих к роду Рюриковичей.  Ениосова по этому поводу довольно обосновано пишет: «Трудно представить себе, каким мощными монолитным государственным аппаратом должен был обладать киевский князь, чтобы контролировать огромные, удалённые друг от друга территории при примитивном уровне путей сообщения и условий жизнедеятельности».   И это если говорить о Киевском  периоде Руси, который с большой натяжкой можно датировать не ранее чем второй половиной Х века. В предшествующее ему время ситуация была куда более радикальной. Есть все основания полагать, что в торгово-ремесленных центрах, сформировавшихся на ключевых участках торговых путей сидели независимые племенные или военные вожди, переподчинение которых Киеву завершилось только в правление князя Владимира, а возможно и несколько позже. Одним из таких центров и было Гнездово. 
   Скандинавская исследовательница Л. Тунмарк-Нюлен в работе «Гнездовский меч – изделие готландского мастера?»   высказала довольно любопытную мысль, суть которой сводится к следующему,  шведы и готландцы – это два разных народа. Периодически они, либо воевали между собой, либо заключали мирные договора, либо находились в состоянии  нейтралитета. По этой причине, считает Тунмарк-Нюлен,  Рюрик и братья стремились блокировать торговлю готландцев на северо-западе Восточной Европы,  мешая им оседать на Руси.
   Но как показывает археология,  серебро все равно  попадало на Готланд, и как мы убедились в достаточно больших объемах, куда больших, чем в материковую Швецию.    Следовательно, готландцы имели возможность к его получению. А значит, они обосновались, в каком-то ином месте, чем Ладога и Рюриково городище. Надо ли говорить, что этим местом, вероятнее всего, было Гнездово, связь которого с Балтикой происходило не через Приильменье и Приладожье, а через Западную Двину.
   Причем тут Игорь, скажет читатель? Прежде чем ответить на этот вопрос, давайте рассмотрим события, изложенные в ПВЛ и имеющиеся в нашем распоряжении археологические материалы в  хронологической ретроспективе. Первая скандинавская колония на территории будущей Ладоги возникает около 753 года. Ряд исследователей полагает, что основали ее выходцы с Готланда. Находки дирхемов датируемых этим периодом на Готланде и в материковой Скандинавии не фиксируются. Вероятно, основным занятием колонистов была скупка мехов добываемых в Восточной Европе славянами и финнами и поставка их на территорию Западной Европы, по древнему сложившемуся еще в V-VI в. маршруту. Просуществовала колония относительно недолго,  около 20 лет.  Между 760- 770 годом, на смену готландцам в Ладогу пришли славяне, вероятно в ходе вооруженного столкновения, захватившие удобный порт. И только с этого момента, Ладога включается в: «сеть восточноевропейских коммуникаций», что и стало - «одной из предпосылок становления путей с Балтики на Восток».  При общей доминанте славян на поселении, связь со Скандинавией и в частности с Готландом, судя по археологическим данным, в этот период полностью не прекращалась. Напротив, как раз первой третью IX века датируются самые ранние клады  обнаруженные  на острове. Около 840 года ладожское поселение гибнет в огне пожара и здесь отчетливо фиксируется новая группа населения, скандинавского происхождения, предположительно свеи.
   Большинство исследователей сходится во мнении, что разгром Ладоги был учинен викингами Эрика Амундсона правившего в  Упсале   и именно, это событие отражено в летописной традиции в сюжете о варяжской дани. Вероятно, с этого момента готладские купцы и переориентируются с Ладоги на юго-восток,  проникая в Восточную Европу и дальше на юг по Двине, Днепру и Дону, что и отразилось в увеличении поступления серебра на Готланд.   
    Между 865 и 871 годом Ладога подверглась очередному  тотальному разгрому, последствия которого и для самого поселения и для всего Приладожья  оказались губительными. На этот период приходится выпадение самого большого  количества кладов в регионе, что прямо указывает на период экономической и политической нестабильности на несколько десятилетий охвативший Северо-запад Восточной Европы.
    Обычно, события происходившие в Приладожье и Прильменье в этот период историки рассматривают в контексте летописной легенды об изгнании варягов и призвания Рюрика. Но скорее всего, Ладога и округа стали жертвами очередного передела собственности связанного с приходом  на берега Волхова новой группы норманнов, условно,  Рюрика.
   Как бы там ни было, археология показывает, что только к 890 году ситуация становится более-менее стабильной,  в Ладоге начинается строительный рост,  она приобретает черты скандинавского вика и понемногу превращается в город.  В урочище Плакун появляется скандинавский могильник.  Примерно в тоже самое время возникает и Гнездово, вероятно как альтернатива Ладоге, куда, к обосновавшимся там готландцам, могли сбежать и потерпевшие поражение в Ладоге свеи, пришедшие туда около 840 года.  В итоге на рубеже  IX-X в. в Приладожье (Ладога), на Верхнем Днепре (Гнездово) и в Среднем Поднепровье (Киев) формируется три независимых друг от друга политических и экономических центра. Если прав Цукерман, опирающийся в своих построениях на Н1Л,  и Игорь пришел в Киев не ранее 20-30 х годов Х века, то очевидно, что пришел он, скорее всего из Гнездово, а не из Ладоги. Попробуем выяснить почему.
     На мой взгляд, причин может быть несколько. Одна из них,  стремление занять более выгодную, в географическом отношении, точку на торговых путях.  Выше уже говорилось, свертывание торговли и завязанных на нее инфраструктур по Донскому пути, вынуждало купцов искать иные способы добираться до Восточных и Западных рынков.  Киев такую возможность предоставлял.  По свидетельству Константина Багрянородного именно в Киеве русы оснащали купленные у славян моноксилы (лодки – долбленки) веслами, уключинами, мачтами и парусами.  Конечное, жизнь купцам осложняли Днепровские пороги и волоки, но вероятно, ко второй четверти Х века, обитавшие в Надпорожье славянские племена достаточно хорошо изучили фарватеры и наладили способы преодоления сложных участков пути. Не менее важным поводом  было и налаживание отношений с Византией. В 911 году русские наемники участвовали в византийском походе на Крит, что не могло не стимулировать, охочих до войны викингов, а также  представителей иных восточноевропейских племен,  отправляться на заработки в империю.
   Еще одним, возможным поводом  для перемещения Игоря из Гнездово в Киев, была военная и торговая активность ладожских норманнов, на это, в частности, указывает и  археология. В середине, второй половине Х века в Гнездово, как и в Ладоге, стали преобладать выходцы  из Средней Швеции, вытеснившие, обосновавшихся до них в Гнездово, готландцев.  Косвенно,  в пользу этого говорят  археологические раскопки последних лет. Выше уже отмечалось наличие более ранних, датируемых VIII в.  построек. На рубеже IX-X вв., а, по мнению ряда археологов, во второй половине IX века   в Гнездово появляется курганный могильник, ко второй половине Х века уничтоженный наступающим поселением. Причем, есть некоторые основания полагать, что жители поселения второй Х века имели мало общего с теми, кто хоронил своих усопших в IX – первой половине  X в. Проще говоря,  к середине Х века в Гнездово, скорее всего,  произошла частичная смена населения и элиты. На связь раннего Гнездово с Готландом,   в свое время, указывал и один из первых исследователей поселения В.И. Сизов, обративший внимание на найденные там предметы в готландском и, даже, в более древнем,  «готском»  стиле.  Что само по себе, уже, более чем интересно. Вместе с тем, нельзя исключать и вероятность того, что Киев просто приглянулся Игорю и Олегу, когда они отправились по торговым делам. На это, отчасти,  указывают и сами летописи. Согласно ПВЛ придя к Киеву, Олег представился купцом,  следующим в Византию.  В Н1Л Игорь и Олег называют себя  «подугорьскыми   гостьми».
   Данная фраза получила  довольно широкое толкование у историков. Некоторые, полагают, что автор Н1Л, по  недомыслию или незнанию,  исказил помещенный в ПВЛ рассказ о том, что ладьи Олега и Игоря причалили под Угорской горой,   где, как считают историки, в то время, находилось традиционное место сбора купеческих караванов. В итоге под пером новгородского летописца Угорское урочище превратилось в подугорских купцов, то есть купцов пребывающих из Югры.  Противники данной точки зрения  предполагают, что подугорскими гостями Олег и Игорь названы потому, что прибыли с территории  Венгрии или Моравии. В контексте рассмотренной нами выше версии о  моравском следе в русской истории, данное предположение выглядит не столь уж неправдоподобно, как это, на первый взгляд, кажется. Если в составе руси Игоря и Олега пришедшей из Гнездово был, какой-то моравский компонент, то пришельцы вполне могли, и представится угорскими гостями. Особенно если учесть, также рассмотренную выше историю с венгерским вторжением на Русь. Кстати, это давало пришельцам и основание потребовать, чтобы сидевшие, согласно текста летописей,  в  Киеве Аскольд и Дир лично пришли по приветствовать гостей. Что из этого получилось, мы хорошо знаем.
    И все-таки, на мой взгляд, причина ухода Игоря из Гнездова была  несколько иная, нежели желание прибрать к рукам более удобный географически торговый центр или тяга к перемене мест. Мы уже рассматривали здесь торговые связи Гнездово и Ладоги и касались вопроса поступления арабского серебра в Скандинавию и на Готланд в частности. Обычно все это выдается как указание на развитые торговые отношения между Скандинавией и Востоком. В действительности, не совсем так, серебро, поступавшее в Скандинавию это не плата за те или иные товары, поставляемые норманнами на Восток через территорию будущей Руси и России, с начала IX века серебро само становится товаром, не менее вожделенным для скандинавов, чем восточные пряности, фрукты и  шелк. В рассматриваемый период, серебро такой же товар, как  ныне американские доллары, накопление которых с последующим вывозом за границу стало смыслом жизни для многих современных российских купцов и производителей. Проще говоря, обосновавшиеся в Ладоге, на Рюриковом городище, в Гнездово скандинавы были ориентированы именно на поставку серебра, на историческую родину.  Свое же  пребывание в этих населенных пунктах они, скорее всего,  считали  временным.  Ситуация была, примерно, такая же, как и в европейских колониях на Востоке, в Индии и в Африке в «Новое время», мировой истории.  Представители колониальных администраций привозили с собой семьи, либо женились на аборигенках, но работали они в интересах далекой родины, обслуживая ее политические и торговые интересы, на новых землях. 
Вероятно, кто-то из переселенцев надеялся, со временем,  вернуться домой и занять более высокую социальную страту в обществе,  а кто-то довольствовался тем, чем располагал на новом месте своего обитания. Примерно тоже самое, происходило и на Руси с середины IX и по конец  X в. Археология показывает в этот период постоянный приток скандинавов и в Ладогу, и в  Гнездово. И одним лишь стремлением поступить на службу к русским князьям это не объяснить. В обратную сторону шло серебро. На первых порах, пока формировались пути и поселения, в весьма ограниченных количествах, но уже с рубежа IX-X серебро в Скандинавию потекло настоящей рекой.   По оценке Г. Лебедева  в этот период доля серебра поступавшего в  Скандинавию составляла от 30% до 40%  найденного на территории Древней Руси.   С учетом того, что далеко не все найденные в Восточной Европе клады арабских дирхемов имеют отношение к поселениям норманнов, это достаточно много и лишний раз только подтверждает выводы о   скандинавоцентричной направленности деятельности живших в указанных мною торгово-ремесленных  центрах скандинавов.
   В свое время о том, что Русь была  лишь транзитной территорией для вывоза восточных  монет  в  Скандинавию,  и  осуществлялся  этот вывоз  самими скандинавами, писал Н.  II.  Бауер.   Частично соглашался с тем, что  «Древняя  Русь реэкспортировала  серебро» и В. М.  Потин.   Однако: «после 965 года мощный приток арабского серебра в Скандинавию неожиданно иссякает».   В самом конце Х века ситуация несколько выравнивается, но количество поступающих в Скандинавию дирхемов уже в разы меньше, а после 1015 года они прекращают поступать совсем. Причины этого, - пишет Роэсдаль – неясны. Чаще всего кризис серебра объясняется истощением запасов серебряных руд в Халифате и междоусобные войны, разразившиеся как в самом мусульманском мире, так и на территории Восточной Европы. Вне сомнения все перечисленные  факторы сыграли свою роль, но скорее всего, не только они были причиной, сокращения притока серебра в скандинавские страны. Не менее важным фактором стало и само формирование Древнерусского государства, со столицей в Киеве. В какой-то момент, часть полиэтничной элиты обосновавшейся в Гнездово  и контролировавшей грузопоток по маршруту Балтика – Каспий, осознала, что больше не хочет быть придатком «Великой Швеции». Ситуация, в общем-то, знакомая и типичная для многих колоний. Вероятно, устроить «переворот» в самом Гнездово у «сепаратистов» не получилось,   и Игорь уходит на юг, в Киев, где ранее второй четверти  Х века, как уже неоднократно мною говорилось в предыдущих главах, следов пребывания скандинавов, по непонятным для историков причинам не фиксируется. Еще одной, возможной, причиной ухода Игоря из Гнездово могло быть давление на готладцев и моравов обитавших там со стороны шведов пришедших вместе с Рюриком в Ладогу. Как бы там ни было, в Киеве Игорь, при помощи Олега, а возможно и сам начинает строить свое собственное государство.
   Оставшиеся или обосновавшиеся после ухода Игоря  в Гнездово норманны и есть та самая независимая от Киева «династия», о существовании которой,  со ссылкой на археологов мною говорилось чуть выше. Просуществовала эта династия примерно до 70-х годов Х века, после чего исчезла.  Но это уже совсем другая история, она будет рассмотрена в следующих главах. Забегая вперед, отмечу лишь довольно любопытное совпадение, подтверждающее  высказанные мною предположения. Спад поступлений серебра в Скандинавию приходится на последнюю четверть Х века, примерно этим же временем датируется и начало затухания Гнездово, а также шведской Бирки, связь которой с Гнездово у археологов не вызывает сомнения. Но вернемся к Игорю.
   ПВЛ довольно скупо освящает период его деятельности с 912 до 945 год. В 914 году Игорь воюет с древлянами, возложив на них дань больше Олеговой. Если, как предполагается,  Игорь пришел в Киев не ранее 920 года, то войны киевлян с древлянами и с  печенегами могли произойти, как до его прихода, так и позже. Впрочем, ПВЛ не заостряет на этих событиях внимание, рассказывая о них лишь вскользь,  на фоне, вероятно более важных для летописца событий, происходивших  в  это же самое  время в Болгарии и Византии.  Сам по себе, сей факт более чем показателен. Он, как минимум, указывает на то, что летописец был крайне плохо осведомлен об интересующем нас  периоде русской истории, гораздо лучше он знал о том, что происходило за пределами Руси. Так, например, рассказ о вторжении печенегов на Русь датируемый ПВЛ 915 годом, летописец уместил в одно предложение.   Зато, датируемый тем же самым годом, рассказ  о войне между болгарами и греками и участии в этих событиях печенегов, дополненный вставкой повествующей об основании и происхождении названия города Адриаполя  занимает двенадцать строк. Рассказ о войне Игоря, с печенегами состоявшейся в 920 году изложен всего пятью словами: «Игорь же воевал против печенегов» и помещен после сообщения о воцарении в Византии императора Романа. 
   Еще менее информативны, в этом отношении, новгородские летописи. Да и освещают они деяния русского князя несколько иначе. Помимо спорных, с точки зрения датировки и последовательности, походов на Византию, Н1Л сообщает о том, что  в 922 году Игорь воюет с древлянами и угличами.  В течение трех лет воевода Игоря Свенельд ведет осаду их столицы Пересечень,  который, как утверждает летописец, он с трудом взял.
   Вне всякого сомнения, в 922 году Свенельд не мог быть воеводой Игоря, в противном случае, получается очередной хронологический тупик, ибо трудно поверить, что Свенельд, будучи современником Игоря и Святослава дожил до времени правления сына Святослава, Ярополка, оставаясь при этом вполне деятельным человеком.   Подтверждает это и сама Н1Л сообщая: «В л;то 6448 [940]. В се л;то яшася Уличи по дань Игорю, и Перес;ченъ взят бысть. В се же л;то дасть дань на них Св;нделду». Сомнительна и дата 940 год, но для нашего исследования она не принципиальна. Важно совсем иное, летописцы практически ничего не знают о времени правления Игоря, исключение, его поход на Византию, да и о нем русские книжники, большей частью,  узнали из самих византийских источников, которые, строя свою концепцию возникновения Древнерусского государства, мягко говоря, слегка подправили. Очевидно лишь одно, сфера интересов князя Игоря с момента вокняжения и до самой свой смерти запад и юг. Ладога, Новгород, Смоленск в период его правления в летописях практически не вспоминаются. Видимо они не входили в сферу  интересов, да и влияния киевской администрации.  Случилось это несколько позже, уже при Ольге, Святославе, Владимире. Если, конечное, приписываемый Ольге поход в Новгород, в реальности не был совершен Игорем. Исключать такую версию нельзя, и она будет рассмотрена в следующих главах.
   И если с югом, все более-менее понятно, это выход к Черному морю, то вот «маниакальная» зацикленность киевских князей на войне с древлянами не может не удивлять.  Только ли старые обиды киевлян, которых, как сообщает ПВЛ,  после смерти Кия, Щека, Хорива и сестры их, Лыбеди  примучивали  древляне, или за этим стоят какие-то иные мотивы? Ответить на  этот вопрос, опираясь лишь на археологические данные в полной мере невозможно. Можно лишь сделать некоторые предположения.  В землях древлян имелись, города и городища,  население которых жило в той или иной степени достатка. В самом Искоростене,  в ходе археологических раскопок, найдены предметы престижного комплекса материальной культуры, изготовленные в Великой Моравии, Византии, Скандинавии,  Венгрии, на арабском Востоке. Часть  из  найденных ювелирных  изделий, причем в ряде случаев уникальных, была сделана  местными  мастерами, по  привозным технологиям. П.П. Толочко утверждает, что: «Город  имел  совершенные  для  того времени  оборонительные  укрепления  и,  по  существу,  представлял собой  неприступную  крепость».   Кроме того, по его словам: « И  сам Искоростень,  и  другие  древлянские  грады  являлись  центрами  значительных  земледельческих  округов,  которые  и  были  их  сельскохозяйственной  производственной  базой».
     Как бы там ни было, очевидно, что значимость древлянской земли для Киева была высока. Связано ли это с производственной деятельностью древлян.  Или все дело в их сепаратизме  и  относительной независимости от Киева. Действительно, надо быть достаточно уверенными в своих силах,  что бы убив киевского князя, осмелится послать к его вдове сватов с предложением выйти замуж  за древлянского князя. Скорее всего, на политику Игоря относительно соседей влияли все рассмотренные выше факторы, значение которых для нашего исследования, в целом, не принципиально. Достаточно того, что древляне для Игоря были не только источником обогащения, но и определенной проблемой, стоившей ему жизни.  Впрочем, к убийству Игоря мы еще вернемся. Пока же рассмотрим еще одну возможную «родину» летописного князя.
    Версия вторая:  Лев Диакон рассказывая о балканских войнах Святослава, сообщает, что византийский император, отправив своих послов к русскому князю потребовал, что бы тот: «  получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду,  удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору».   Как известно, Святослав не только проигнорировал требование Иоанна Цимисхия, но и сам потребовал от ромеев покинуть Европу, на которую, по мнению руси, греки «не имеют права» и поэтому должны убраться в Азию – «а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами». В ответ византийский император напомнил русскому князю о поражении  его отца, Игоря, который с огромным войском приплыл к Византийской столице: « а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды». 
    Известия  Льва Диакона стали одним из весомых аргументов в пользу  предположений о существовании  Причерноморской или Приазовской Руси. В противовес этому, противники таковой  акцентируют внимание на том, что переводы, сделанные  в 1820 году историком Д.И. Поповым   не точны  и, следовательно, нет никаких оснований утверждать, что родина  Святослава и Игоря находилась в Приазовье или Крыму. Но и современные переводы  никоим образом не упраздняют присутствие в тексте Льва Диакона Боспора, как точки, куда должны были вернуться  и возвращаются русские дружины.  Даже если  принять перевод М.М. Копыленко как наиболее точный и Лев Диакон в действительности пишет, что Святослав,  получив плату обязан  был вернуться «в свои области и к Киммерийскому Боспору», Боспор, как видим, все равно не исчезает.
   Вероятно, базы русов в Крыму и Приазовье в период правления Игоря и Святослава все-таки имелись и русы, имели привычку на них возвращаться. Либо по пути домой, либо, действительно, -  домой. Косвенно на это указывает и сам договор Игоря с греками.  Имеются в виду те статьи договора, в которых говорится о Корсунской стороне.  Согласно договора, Русь не имела права воевать в Крыму против владений византийцев, но, вероятно, имела право воевать там против владений хазар, либо против самих херсонитов,  если интересы греков и русов в Крыму совпадали. В этом случае византийский император готов был помочь русам войсками. Кроме того русь была обязана была защищать коруснян от набегов черных булгар.  Город Корсунь   расположен на юго-западе полуострова  Крым. Защищать крымчан от булгар не имея своих баз в Крыму Русь, по определению,  не могла. Ибо, пока догребешь,  или доскачешь из Киева до Херсонеса, защищать там, скорее всего, уже некого будет.
   Еще один, пожалуй, наиболее главный, аргумент противников  существования Причерноморской руси, отсутствие сколь-нибудь заметных археологических следов в Приазовье и Крыму как славянской, так и в целом – древнерусской культуры ранее конца Х- начала ХI вв.   И с этим, действительно,  не поспоришь.  Следов славян, равно как и скандинавов-ruotsi, в Причерноморье и Крыму, в рассматриваемый период, археологами  пока не обнаружено. Да вот только искать  следы этих народов в Причерноморье  имеет смысл, если рассматривать русь, исключительно, как некое единое этно-политическое образование, с момента его зарождения и по, условно, ладожско-киевский, то есть, летописный период. А этого,  по сути, никогда  и не было. Русь полиэтнос, с той или иной этно-социальной доминантой в разные периоды своего существования.   
    Кроме Льва Диакона  и русско-византийских договоров в пользу существования Причерноморской Руси говорят также некоторые арабские источники Х века, называющие Черное море морем русов, на берегах которого они и проживают. 
    Но если следов славян и скандинавов в Причерноморье и Крыму не обнаружено, а русы, современниками фиксируются в этих местах, то может быть под причерноморскими русами  арабы и греки подразумевали какой-то иной народ, а точнее, даже - народы?  В конце жизни, к сходному  выводу пришел и один из столпов норманизма, А.А. Куник, о чем, впрочем,  уже было сказано в предыдущих главах. Возвращаться к этому вопросу я не буду, приведу  другие, к сожалению, тоже,  косвенные свидетельства существования Причерноморской руси. В  «Житие Константина Философа», составленном  в Великой Моравии между 869 и 880 гг.,   говорится  об обретении святым Константином в Крыму,  около 861 г., Евангелия, написанного «русскими» письменами.     Споры о том, что это были за письмена и язык, на котором говорили крымские русы, не прекращаются по сей день. Высказывается мнение, что в Житие речь идет не о русском, а о сурском, т.е сирийском языке и записанном на нем тексте Псалтыря.  В любом случае, очевидно, что язык, на котором были написаны, попавшие в руки Кирилла тексты, - не славянский, им Святой Кирилл владел в совершенстве. На основании этого,  ряд историков высказывают предположение, что Евангелие написанное «русские письмена», это одна из копий готского перевода Священного Писания сделанного Вульфилой,  либо близкие к нему тексты, написанные на готском языке. Относительно недавние находки археологов в Крыму и в особенности их интерпретация А.Ю. Виноградовым  косвенно говорят в пользу этого. Но повторюсь, при наличии самых разных теорий,  вопрос о тождестве «русских письмен» до сих пор окончательно не решен.
    И здесь мы снова вернемся к именам послов из договора Игоря с греками от 944 года. Как показал, в процитированной мною выше статье С. Л. Николаев, большинство  «скандинавских» имен в договоре: «отражают фонетику особого северогерманского диалекта, на котором в конце I тысячелетия говорили местные («русские») северогерманцы, которые составляли основную часть «скандинавской» дружины южнорусских (киевских) князей до XII в.».     Но, что значительно хуже: «большинство из этих имен не принадлежит ни одному из известных северогерманских языков. Фонетика «варяжских» имен указывает на раннее отделение «русско- варяжского» диалекта от прасеверогерманского ствола».   Сам же «русско-варяжский» диалект, по версии филолога, отделился   от прасеверогерманского VI–VII вв. н. э. при этом исследователь полагает, что носители этого диалекта долгое время находились в изоляции от носителей остальных северогерманских языков. В общем, по Николаеву: ««русско-варяжский» диалект — язык выходцев из Скандинавии (возможно, из Швеции), переселившихся в Восточную Европу задолго до Рюрика, когда фонетика северогерманских диалектов была близка к прасеверногерманской».
   Где в Восточной Европе с VI-VII по IX век прятались эти, отделившиеся от единого ствола скандинавы, да так что бы находится в полной изоляции от своих сородичей, сказать трудно. На ум приходит только две возможные версии - Прикарпатье  и Крым, где готы появились еще в III веке и просуществовали, как убеждают нас источники, до XVI века. Наиболее последовательно версию тождества Причерноморских русов  с германцами-ругами и иранцами- роксаланами, в настоящее время, разрабатывает к.и.н. Я.Л. Радомский. 
   По версии историка,  Причерноморская Русь  этнически близка населению лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры — потомкам роксалан и ославяненным ругам-русам Подунавья, часть которых обосновалась в Причерноморье и Крыму.
   Были ли руги в Крыму и Причерноморье, на основании приводимых историком  источников и данных археологии судить трудно. Очевидно лишь одно, помимо готов в Крым и Причерноморье пришли и еще какие-то германцы, «не готского происхождения».    Чаще всего пишут, что это были герулы/эрулы, варины/бораны, евдусиане . Но если учесть, что с III по VI вв. было, как минимум, четыре волны переселения германцев в Причерноморье и Крым,  полностью исключать переселение в Причерноморье какой-то части  ругов, особо, не приходится. Следовательно, как и предполагает  Радомский, вполне можно допустить, что в составе полиэтничного воинского контингента они могли быть расселены римлянами на восточном побережье Черного моря для охраны понтийских границ.
   Могильник с ингумациями близкими германским, датируемый IV-VIII вв. археологами исследован у реки Дюрсо в районе Новороссийска.  В Причерноморье, германцы, и до этого впитавшие в себя представителей иных этносов, частично ассимилируются местным населением: абхазами, адыгами, аланами. В середине VIII в. по соседству с германским могильником на р. Дюрсо появляется могильник с кремационными погребениями. Этническая принадлежность погребных в нем  людей, как и датировка, и по сей день предмет спора  у археологов, очевидно только одно, это были кочевники. Просуществовал могильник не долго, со второй половины VIII в.  по начало IX в. 
   Для нас данный могильник  интересен, прежде всего, тем, что  аналогичный ему  погребальный комплекс, датируемый второй половиной, третьей четвертью VIII  – IX в.,  исследован в бассейне Северского Донца и Оскола    По мнению большинства археологов, принадлежал этот могильник аланам, абхазо-адыгам и неким тюрко – угорским племенам, пришедшим на Северский Донец  из Кубано-Черноморского региона, а также местному пеньковскому (славяно-иранскому) населению.   С учетом перечисленных фактов, можно предположить, что вместе с  абхазо-адыгами на Северский Донец пришли и потомки готов или гото-алан. В пользу данного предположения есть некоторые материальные свидетельства.   С VI в. следы  гото-алан,  выходцев из Кубано-Черноморского региона археологами фиксируются на Средней Волге и в Предуралье, среди населения именьковской культуры.   
    Впрочем, к происхождению Игоря  приведенные выше материалы по гото-аланскому присутствию в Кубано-Черноморском регионе, Подонье и Поволжье, скорее всего, хотя и…, как знать,  не имеют прямого отношения. Приведены они мною исключительно  для характеристики этнополитической ситуации в Восточной Европе на кануне появления Русского каганата, а потом и самой Древней Руси со столицей в Киеве  и в качестве примера возможности самых разных этно-политических союзов и их миграций. Если Игорь, а точнее его предок или предки и пришли в Поднепровье из Причерноморье, то, скорее всего, с территории Крыма или Таманского полуострова, где следы гото-аланов археологами фиксируются достаточно хорошо.   Виноградов,  в частности отмечает, что при исследовании Баклинского грота была обнаружена надпись, в которой зафиксированы два имени: одно готское, другое иранское. Наличие иранских слов в языке крымских готов отмечает и Н.А. Ганина.   Отмечает Ганина в крымско-готском языке и скандинавские изоглоссы, что снова возвращает нас к варяго-русскому диалекту С.Л. Николаева.
  В пользу крымско- причерноморской родины Игоря говорит и само имя князя,   титул хакан/каган,  применяемый к правителям руси с IX по XII в., а также родовая тамга «рюриковичей» в форме двузубец,  фиксируемая у русских князей со времени, если не Олега, то Игоря. 
    Есть и другие  косвенные указатели. К ним, в частности,  можно отнести находки в Крыму так называемых «днепровских» фибул и иных вещей, восходящих к германской (гото-гепидской) традиции. Причем, как полагают исследователи, изготавливались эти днепровские фибулы на самом полуострове. В это же самое время, некоторые крымские вещи появляются на Днепре. Все это, по мнению археологов, указывает на   контакты готов или  гото-аланов Крыма с антским (пеньковским) населением Среднего Поднепровья.  В том числе, как полагает М. Казанский и ряд других историков – на уровне брачных, в ходе которых: «носительницы мартыновского убора попадали в Крым, а женщины с крымскими украшениями германской традиции – на Днепр».   Появление днепровских фибул в Крыму датируется концом VI  - началом VII вв. А к середине VII в. на Среднем Днепре начинает формироваться некая общность связанная своим происхождением с  неславянским югом и культурно родственная салтово-маяцкой культуре. Казанский читает, что  у истоков этой общности стояли гетерогенные группы пришедшие на Днепр: « с юга (Кавказ, Крым, Дунай, черноморско-каспийские степи)»,   чья «общая культура находилось в стадии формирования». 
   Утверждать, что эти неславянские  переселенцы с юга, были в массе своей гото-аланами, безусловно, весьма опрометчиво, но и исключать возможность присутствия среди переселенцев гото-аланов тоже, вряд ли, продуктивно. И здесь читателю, пожалуй, самое время задать вопрос – А какое, собственно,  отношение эти самые гото-аланы имеют к руси и к князю Игорю, в особенности? На первый взгляд, никакого. Действительно, пришедших с юга на Среднее Поднепровье носителей германских и степных традиций и первого достоверно известного русского князя разделяет две сотни лет. Прямой преемственности, между летописной русью и выходцами с юга, тоже, вроде бы, не прослеживается. Разве что упомянутая выше тамга, титул, да  иранские боги в пантеоне Руси дают некоторое основание порассуждать об этом.  Но, на самом деле, не все так безнадежно, как на первый взгляд кажется. Археология показывает, что Черняховская культура, которую многие историки и археологи связывают с зарождением славянского мира, формировалась на полиэтничной основе, при заметном преобладании среди  ее элиты германцев и иранцев. И здесь, пожалуй,  самое время вспомнить о племени росомонов известном из сочинения готского историка Иордана,  «Гетика». 
   Список  литературы  посвященной  росомонам огромен, поэтому делать историографический экскурс я  не буду.  Ограничусь  лишь тем, что, по мнению большинства исследователей,  росомоны это либо иранцы-роксаланы,   либо германцы-готы/герулы.   Особняком стоит мнение И.В. Зиньковской, по версии которой, росомоны не племя, а неверно понятый Иорданом термин «люди двора» или «придворные» - rohsоmanna (от гот. rohsns - «двор» и manna - «муж»). Также, историк полагает, что упомянутые Иорданом росомоны -  Сунильда (Sunilda), Сар (Sarus) и Аммий (Ammius): «не были современниками Эрманариха»,  а заимствованы из  германских эпических преданий записанных вначале Кассиодором,  а затем пересказанных Иорданом. Причем,  тот вид,  в котором история Эрманариха изложена Иорданом, она, по мнению  Зиньковской, могла приобрести: « не ранее конца V - начала VI в.». 
  Прототипами  героев «Песни о смерти Эрманариха», Сунильды (Sunilda/Svanhild) и Сара (Sarus) , историк видит реальных исторических персонажей – жену короля германского племени скиров или ругов (!?) Одоакра,  Sunigild и остроготского предводителя по имени Sarus.  Правда, жили эти персонажи, как признает сама Зиньковская: « в другом месте и в другое время».
   Точка зрения академической науки на предположения и выводы Зиньковской мне, к сожалению, неизвестна. Но пока окончательный вердикт  в деле росомонов не вынесен, любые предположения относительно их происхождения имеют право существовать, включая предположение о том, что росомоны могли быть гото-аланами, обитавшими в Крыму или в Приазовье и на Боспоре. Ничего невероятного в этом, с точки зрения археологии и источниковедения нет. Напротив, как раз гото-аланское происхождение росомонов вполне способно объединить иранскую и германскую этимологии, как самого названия племени,  так и имен братьев и сестры послуживших причиной болезни, а затем и смерти короля готов.  Относительно этимологии имен Сар, Аммий и Сунильда, у историков и филологов также имеются разночтения. Германисты, опираясь, в том числе и на имена братьев и сестры известные по сагам  убеждены в том, что Сунильда и ее братья, носят германские имена. Иного мнения, сторонники иранской этимологии слова «росомоны». По их версии Сунильда, Сар и Аммий это иранские (аланские) имена. Предлагаются и смешанные этимологии, согласно которых Сунильда, это германское имя,  Сар – иранское,  Аммий либо германское,   либо, что более вероятно, – римское. 
  Ничего удивительного и экстраординарного  в том, что имена братьев и сестры могли восходить к разным этническим традициям нет. Тот же Иордан писал: « все знают и обращали внимание, насколько в обычае у племен перенимать по большей части имена: у римлян — македонские, у греков — римские, у сарматов  — германские. Готы же преимущественно заимствуют имена гуннские».  Да и сам он, толи гот, толи алан   по происхождению, носил еврейское имя.  Словом, опираться исключительно на именослов при определении этнического происхождения носителя имени мало продуктивно. Но вернемся к росомонам. Если моя версия верна и росомоны, это гото-аланы, то, как уже говорилось выше, локализовать их местообитание наиболее перспективно в Крыму или на Тамани. В пользу этого говорят некоторые топонимы Крыма с корнем «рос»  встречающиеся на портоланах   XIII -XVI в. Что имеется ввиду?
   Портола;н, это морская карта XIII - XVI века, на которой показана акватория Средиземного и Чёрного морей, а также побережье Атлантического океана за Гибралтаром. Различаются итальянские и каталонские портоланы. Так вот, на итальянских потоланах,  в южной части Тарханкутского полуострова указан «Росский маяк»  (Rossofar /Rosofar/ Roxofar). Местность южнее носила название Rossoca. Имя  Rossa носила Тендерская коса,  Ахиллов дром античных авторов. На востоке Крыма или в Приазовье византийские источники XII в., помещают некую «Росию». Известны и другие топонимы с  корнем «рос»  в Приазовье и Крыму, зафиксированные на картах,  это Rosso или fiume Rosso вблизи устья Дона и Casale dei Rossi к югу от Азова. В 45 км. от Матрахи   арабский географ XIIвека аль-Идриси помещает пункт Русия, который обычно отождествляют с Росией – Боспором.
  У читателя может возникнуть вполне резонный вопрос, какое отношение все эти топонимы XII-XVI вв., имеют к росомонам и тем более, гото-аланам  IV-VII вв.? На первый взгляд, никакого, кроме некоторого сходства в названиях. Да и в XII веке киевские русы, всяко, уже были в Крыму. В действительности все несколько сложнее. Как пишет Д.Л.Талис в работе «Топонимы Крыма с корнем «рос-»»: «Во всех случаях,  когда географическая терминология каталонских и итальянских портоланов, касающаяся Крыма, может быт сопоставлена с бытовавшим ранее названиям тех же объектов, выясняется глубокая древность этой терминологии и отсутствие произвольных новообразований».   То есть, по мнению археолога,  топонимы с корнем «рос» в Крыму и Приазовье возникли в то же самое время, когда возникли  и другие древние топонимы, зафиксированные в итальянских географических картах применительно к этим территориям. Обращает Талис внимание и на два других, существенных момента. Первый - ряд греческих источников, о чем я уже писал выше, с завидным постоянством называет русов таврами и тавроскифами, что, по мнению исследователя: «указывает на несомненную связь в представлениях современников топонима и этнонима».  Характерно, что при этом византийцы приписывают русам  обычай  ксеноктонии,   до этого, никакому другому народу, кроме тавров, греками не приписываемый. Второй момент  -  большинство топонимов с корнем «рос» в Крыму и Приазовье  приходятся на  поселения, жители которых были энически близки алано-болгарскому миру Приазовья и Подонья. 
   Есть тут, правда, некоторая неувязка. Талис пишет, что на одном из поселений салтовской культуры Тарханкутского полуострова у с. Окуневка   раскопано каменное сооружение, которое, по мнению исследователей, было маяком. На основании этого Талис делает вывод, что: «Этот факт может указывать на развитое мореходство обитателей поселения, т. е. росов. А это обстоятельство в свою очередь следует сопоставить с известиями византийских авторов о росах, обитавших у Северного Тавра и совершавших нападения на Константинополь на многочисленных кораблях еще в IX в.».  Но проблема в том, что аланы и булгары не были известны грекам и арабам как мореходы. Иначе дело выглядит, если жители данного поселения были гото-аланами. В этом случае, навыками мореходста  росомоны-росы-русы Крыма вполне могли обладать. Особенно если учесть древние мореходные традиции Крыма еще со времен Боспорского царства. Впрочем, с мнением Талиса: «Поскольку росы обитали там и приходили оттуда, где раньше жили тавры и тавроскифы, на крымских росов и были перенесены эти наименования»,  трудно не согласится. Равно как и с его выводом – «Днепровскую Русь византийские писатели называли тавроскифами и таврами именно потому, что на нее было перенесено название народа, действительно обитавшего в Крыму в VIII—IX вв.  т. е. росов».   
   Прежде чем мы снова вернемся к Игорю и, завершая  обзор второй версии о его предполагаемой родине, хотелось бы прояснить некоторые, оставшиеся «за кадром», вопросы. А именно: если росомоны и  киевские русы князя Игоря, это гото-аланы, то почему их имя неизвестно грекам и арабам до IX века и когда, собственно, предки Игоря оказались на Днепре и почему?  На первый вопрос ответ до банального, прост. Вероятно, не все гото-аланы Крыма и Причерноморя, именовали себя росами/русами. Это мог быть достаточно небольшой анклав, племенное образование, клан. Кроме того, до второй четверти  IX  века росы/русы не выделялись и не докучали Византийской империи и Халифату на столько, что бы попасть в сферу их интереса. Не стоит также забывать о привычке греков переносить хорошо известные им названия на другие народы. Т.е. до поры до времени, пока росы не заявили о себе набегами на империю и Каспий, у греков и арабов они могли проходить по разряду скифов, готов, сакалиба и прочих «безымянных» варваров, этническое происхождение которых, равно как и самоназвание, греков и арабов мало интересовало. С ответом на вопрос когда и зачем росы гото-аланы пришли на Днепр несколько сложнее. Возможны несколько вариантов. Как показывает археология : «Со 2-й четверти IV в. в Юго-Западном Крыму растет количество предметов черняховской культуры. Видимо, прежнее население региона было полностью инкорпорировано в сложившийся гото-аланский союз,  где доминировали аланы».   В этот период появляются крепости, построенные по канонам ранневизантийской фортификации. Наиболее ранние погребения в их окрестностях датируются Vв., и, как пишет Болгов: «Это начало концентрации гото-аланского конгломерата».  Ситуация, в целом, не меняется вплоть до VI-VII века. Айбабин пишет: «На могильнике у с. Лучистое   хоронили представители гото-аланской общины. По набору аксессуаров и способу их ношения, местный женский традиционный костюм VI-VII вв. близок этническому костюму остготов и визиготов. Конструкция погребальных сооружений и зафиксированный в них обряд характерны для алан. Учитывая северо-западную ориентировку погребенных, можно говорить о том, что представители местной алано-готской общины, как и остальные жители региона, были христианами».   
   В тоже самое время  в Среднем Поднепровье вместе с кочевниками, предположительно булгарами, появляется некое не славянское население: «пришедшее откуда-то с юга, т.е. из широкой зоны от Нижнего Дуная до Северного Кавказа»,   о котором мною уже говорилось выше и которое оставило археологические комплексы типа «Пастырского городища». Под началом кочевников объединение выходцев с Юга просуществовало до конца VII – начала VIII вв., но потом исчезло в ходе военных действий, предположительно войны между булгарами и хазарами. Сгинули ли южане в ходе этих боевых действий сказать трудно, археология показывает, что керамика пастырского типа редко, но встречается на более поздних поселениях славян Волынцевской культуры, что позволяет предположить, что не все создатели пастырской культуры погибли. Известный археолог М.И. Артамонов полагал, что выжившие южане, которых Артамонов и считал «росами»,  могли мигрировать на Северский Донец и Средний Дон, где вошли  в состав  салтово-маяцкой культуры. Есть и еще один любопытный и,  в какой-то мере, показательный момент, связанный с мигрантами с юга. В конце ХХ века археологами в Новгороде  была обнаружена деревянная счетная бирка второй половины Х века указывающая на знакомство населения Руси с греко-византийской «буквенной нумерацией». В процессе изучения и сопоставления,  близких по назначению артефактов исследователи пришли к выводу, что заимствовать греческий буквенный счет славяне могли до IX-X в.: «когда использование «буквенной нумерации» стало на территории Азово-Черноморской Руси обыденным делом». 
   Более вероятно, что случилось это уже в VII-VIII в. Основанием для данного предположения исследователям  служат находки «бухгалтерских» числовых записей на керамике Белой Вежы (Саркела) и Тмутаракани (IX-X в.). Насколько связано появление знаний буквенного бугалтерского счета у славян с рассмотренным выше переселением выходцев с Юга, включая Крым в Поднепровье однозначно сказать трудно, но и исключать такую связь вряд ли продуктивно. Занимательным выгладит и еще одно удивительное совпадение. Греческое слово  «;;;;;», от которого происходит название страны Дори/Дорас (;;;;, ;;;;;) в Крыму,  означают «дерево» и все производные («брус», «шест», «древко», «копье» и т. п.), а также «война», «вооруженные силы», «войско» и пр.   Но именно также переводится и славянское имя Кий,  от которого, как считается, происходит название древней столицы Руси – Киева.
   Безусловно, данное совпадение ни о чем еще не говорит, как не говорит ни о чем и другое удивительное совпадение, имя росомонки Сунильды, за смерть, которой ее братья Сар и Аммий отомстили готскому королю Эрманариху, с готского переводится как Лебедь, т.е. практически так же, как звали сестру легендарных  Кия, Хорива и Щека – Лыбедь.   Имена братьев основавших Киев, кстати, как и имена братьев росомонов, тоже имеют разноэтничное происхождение, предположительно – славянское, иранское и тюркское. 
   И все таки, как бы ни был велик соблазн отправить предков Игоря в Среднее Поднепровье  в VI-VII в. и увязать их с миграцией южан, включивших в свой состав гото-аланское население Крыма, доказательств данному предположению, за исключением косвенных и интуитивных, нет. Да и более вероятно, что случилось это несколько позже, в конце IX- начале Х века, когда на Дону, Северском Донце и в Крыму гибнет салтово-маяцкая культура и русы с Дона и Крыма перебираются в Среднее Поднепровье. Археологических и письменных подтверждений данному предположению тоже нет. Но, как читатель мог убедиться ранее,  их нет и в распоряжении сторонников норманнской теории. Скандинавские следы фиксируются в Киеве не ранее второй четверти Х века и, вероятно, связаны с приглашением Игорем варягов для совместных действий против Византии. Однако это не мешает норманистам высказывать абсолютно ничем не подкрепленные предположения, о том, что именно скандинавская русь стала причиной гибели волынцевской культуры в Поднепровье   в первой четверти IXв. и именно против норманно-русов византийские мастера строили для хазар Саркел между 837-840 г.   
   Безусловно, отталкиваться от противного  -  раз не нашли археологического подтверждения присутствия норманнов, стоит ли искать в таком случае полностью исключать присутствие в Поднепровье причерноморских русов  – не самый лучший способ доказательства своих предположений. Поэтому приведу некоторые косвенные  свидетельства в их пользу. В 1837 и 1956 гг. в ходе исследования Царского кургана  IV вв. до н.э. в районе современной Керчи были обнаружены знаки близкие, а по факту, идентичные княжеским знакам «рюриковичей», в форме двузубцев. Время нанесения знаков и по сей день дискутируемо. Предполагается, что нанести их могли как во времена князя Святослава Игоревича,  так и значительно раньше, в период военных походов русов на Каспий между 880-943 годом.    Полностью согласиться с  такой датировкой не позволяют следующие обстоятельства.  Историки давно обратили внимание на сходство двузубцев «рюриковичей»  с знаками-тамгами известными на территории салтово-маяцкой культуры и керамике Крыма, где они известны со времен Боспорского царства,  что заставляет ученых предполагать заимствование знака, а за одно и титула хакан (каган) русами у хазар. Механизм, да и причины этих заимствований, при этом, историками не объясняется. Вызывает вопросы и некоторые другие обстоятельства.  В одном из кладов, найденных на острове Готланд  датируемом последней четвертью IX в.  имелась монета  с нацарапанным на ней двузубцем, идентичным боспорским, крымским, салтовским и княжеским знакам. На сегодняшний день это самое ранее свидетельство изображения знака «рюриковичей» на арабских дирхемах.  Показательно тут и другое. Наиболее ранние монеты с двузубцами найдены в Скандинавии   и Белоруссии.   На Среднее Поднепровье приходится пять монет.  Все они обнаружены в кладах датируемых второй половиной, концом Х в.   
   Но вот что поразительно, на Северо-Западе Руси, т.е. там, где Русь и ее княжеская династия, по утверждению норманистов,  формировалась и начиналась, находок дирхемов с княжескими двузубцами нет. Археологам известно лишь две монеты, обнаруженные в кладах первой половины XI в. с изображенными на них трезубцами,  что  указывает  на довольно позднее   нанесение знаков на монеты. О чем говорят все эти находки? Прежде всего, о том, что двузубец  в качестве  родового знака появился  у «рюриковичей» еще в IX в.,  как минимум, в период правления Олега или Игоря,  а возможно и при самом основателе династии  и даже раньше. Особенно если учесть, что для формирования родового знака нужны не только условия, примеры и предпосылки и необходимость, но и  время, в течение которого и сами члены династии, и их подчиненные начинают воспринимать тамгу  как некий родовой символ,  знак собственности переходящий от одного поколения к другому. Не менее очевидно, что обзавелись этим знаком русские князья, отнюдь не в Ладоге, где, как уже было сказано  выше, изображения двузубцев не обнаружены, и не в Поднепровье, где они фиксируются, только в середине Х в, а значительно южнее, там, где данная символика, вкупе с титулом хакан/каган имела хождение и была понятна тем, кто ею пользовался и видел. Наиболее вероятными территориями, где могло произойти формирование или восприятия двузубца в качестве родовой тамги «рюриковичами» являются Подонье, Поволжье, Причерноморье, Кавказ  и Крым.  В пользу данного утверждения, в частности, говорит сама древняя традиция перехода знака-тамги из одного рода или клана в другой.
   Рассматривая причины появления сарматских знаков на германских парадных копьях II-III в. н.э. найденных на территории Украины, Германии, Польши и Норвегии, С.А. Яценко, пришел к выводу, что основанием для подобных инноваций могли послужить древние сарматские традиции, согласно которых: «пользоваться тамгой знатного клана могли представители других народов, которые(1) дали клятву дружбы, (2) вступили в брак с его представителями клана, или (3) оказались в личной зависимости от принадлежавшего к нему аристократа».   Существовала и еще одна причина, позволявшая представителям других кланов присвоить себе чужую тамгу – исчезновение клана или рода, носителя данного знака. В этом случае, соседи могли заимствовать знак: «для получения удачи и части божественного благословения (иран. farn ) этого клана».   Во всех остальных случаях, использование чужого знака без ведома и согласия ее хозяина: «неизбежно приводило к серьезному конфликту вплоть до длительной войны».   
   По мнению историка, сарматские знаки попали на германские копья в период союзнических отношений между этими двумя народами. Также  ученый полагает, что: «Германцы могли «по праву» использовать знаки дружественных аристократических сарматских кланов, в том числе и после того, как последние были физически истреблены в ходе характерных для кочевников непрерывных жестоких войн».   Параллель, в том числе и по географии находок,  между использованием сарматских знаков германцами в первой половине I тыс. н.э. и русами в IX и последующих веках, очевидна. Поэтому, на мой взгляд, нет никаких препятствий и рассматривать возникновение  знака «рюриковичей» у правителей русов вне описанных выше древних традиций. Проще говоря, для того что бы правители русов  получили право использовать кочевнические символы, они должны были стать, как минимум, союзниками или вассалами кочевников, включая хазар, либо состоять в брачных отношениях с представителями клана -носителя знака. Вариант усвоения знака после гибели аристократического рода менее вероятен, но допустим. Несомненно, лишь одно, наследование знака происходило на Юге, а не на Севере Европы, где полностью отсутствовала  причина да такой инновации, да и сама традиция использования владельческих знаков.   Еще проще происхождение знака «рюриковичей» объясняется если допустить, что свою родословную «рюриковичи» ведут о причерноморских русов, этнических гото-аланов. В этом случае, снимаются практически все имеющиеся препятствия и противоречия, включая ничем не подкрепленные  рассуждения сторонников норманнской теории о том, что: «во второй половине IX в. правители крепнущего Древнерусского государства, вероятно, заимствуют как хазарский титул верховного главы государства, так и символ верховной власти в форме двузубца».    Ни о каком Древнерусском государстве во второй половине IX в. говорить не приходится, а тем более о праве обитавшего в Ладоге скандинавского конунга именовать себя императорским титулом – хакан/каган и в качестве родового знака использовать ирано-тюркскую тамгу. Иное дело, если русь в это время обитала на Юге.
   Знакомый с проблемой Причерноморской Руси и историографией по данному  вопросу читатель вправе задать резонный вопрос – а где же следы этой Руси? Археология ничего древнерусского ни в Причерноморье, ни в Крыму ранее Х-XI в. не фиксирует. Сарматские знаки в качестве родовой тамги «рюриковичей», итальянские портоланы, это хорошо, но хотелось бы чего-нибудь более, скажем так, материального. И в этом принципиальная ошибка историков и археологов, которые, априори, считают русь скандинавами, либо, на худой конец, славянами, следов которых в Причерноморье ранее Х-XI в., как уже говорилось, действительно,  нет. Оставлю за скобками встречный вопрос относительно скандинавских следов в том же Киеве ранее второй четверти Х века, речь о другом. А с чего все решили, что Причерноморская Русь, по своей материальной культуре и обрядности должна быть идентична Киевской Руси, которая тоже в материальном плане весьма неоднородна, настолько, что по утверждению археолога  В.Г. Ивакина,  вопрос об этнической принадлежности людей похороненных в киевских камерах до сих пор не решен? К слову сказать, в распоряжении археологов не так уж много свидетельств о проживании в Тмутаракани славян и русов даже в период существования Тмутараканского княжества.   По факту же, ни византийские, ни западноевропейские, ни арабские источники не дают представления о материальной культуре, внешнем виде и языке  русов до Киевского периода, да и по большому счету и Киевского тоже. Есть краткие описания внешнего вида русов и их погребального обряда в  сообщениях арабских авторов, что само по себе заставляет задуматься. Но и тут единых стандартов нет. У Ибн Русте  русы хоронят своих усопших могилах в виде «большого дома», куда помимо самого руса опускают одежду, принадлежащие ему украшения, съестные припасы и любимую жену покойника, обреченную умирать в заключении.   Ибн Хаукаль    сообщает что: «Русы — народ, [который] сжигает себя, когда умирает, и они сжигают со своими пленниками своих невольниц, для их наивысшего блага, как делают [люди] Индии, люди Ганы, Куги и другие».   О кремации у русов   пишет и аль Масуди.   Так же о кремации у русов, но только в ладье, сообщает и Ибн Фадлан, оставивший, пожалуй, самое подробное описание погребения знатного руса, свидетелем чему он был сам.   
    Не менее разнообразен и внешний вид русов. По свидетельству арабо-персидских авторов одни  русы носят кафтаны и шаровары, т.е. одеваются на восточный манер, в отличие от других русов, которые  кафтанов не носят, а носят короткие куртки. Третьи: «не носят ни курток, ни хафтанов, (но носит) какой-либо муж из их числа кису,    которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее».   Тоже самое происходит и с бородой. По сообщению Ибн Хаукаля: «Часть русов бреет свою бороду, а часть закручивает [бороды] подобно лошадиным гривам, или заплетает».   
   Лев Диакон, описывая внешний вид князя Святослава Игоревича, сообщает, что тот был: «безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос [58]- признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами».    Удивительно, но точно такую же прическу носили в Тмутаракани в XII в., о чем сообщает венгерский монах-доминиканец Юлиан, посетивший Тамань-Зихию между 1235-1237 г. : «…через тридцать три дня, прибыли в страну, которая именуется Сихия, в город именуемый Матрика, где князь и народ называют себя христианами имеющими книги и священников греческих. Князь имеет, говорят, сто жен; все мущины голову бреют совсем а бороды отращивают с некоторым щегольством, исключая людей знатных, которые в знак благородства оставляют немного волос над левым ухом, обрив всю голову».   Нет сомнения, что  речь у Юлиана идет  не о русских князьях, к рассматриваемому периоду утративших власть в Тмутаракани, а о местном населении, сохранившем древние традиции, приверженцем которых вероятно и был Святослав. Не лишним, тут как раз было бы напомнить и о том, что традиция ношения серьги в ухе, а у Святослава, в описании Льва Диакона, такая серьга имелась,  известна у многих кочевых народов того времени, включая население салтово-маяцкой культуры, что в полной мере подтверждается археологией. Долгое время сохранялась данная традиция и у донских и запорожских казаков, отличительной чертой которых как раз и был знаменитый оселедец. Кстати, если сопоставить походы русов на Византию и Каспий, с аналогичными походами казаков,  то они в полной мерее сопоставимы, в том числе и по тактике. Из чего, следуя логике норманистов, можно заключить, что казаки, это, суть, потомки норманнов, что в, действительности, абсолютно, не так. Но вернемся к Руси.
   На основании  приведенных выше характеристик  русов как по погребальному обряду, так и по внешнему виду, напрашивается вполне закономерный вывод, об этническое неоднородности русов  IX-X вв. Но об этом прямо пишут и сами современники, которые видят в русах и ас-сакалиба/славян (Ибн Хордадбех), и франков (Псевдо-Симеон), и норманнов (Лиутпранд Кремонский), и тюрок ( Ибн Хаукаль, аль- Идриси). А упомянутый ранее аль Масуди прямо пишет что: « Русы составляют многие народы, разделяющиеся на разрозненные племена». 
   Выводы Масуди для нас ценны уже тем, что он был современником князя Игоря и писал в период его жизни. Но вернемся к Причерноморской Руси. Как видим ни внешний виду русов, ни их погребальные обряди, за исключением кремации в ладье,   не могут служить указанием на их этническое происхождение. Погребения по обряду ингумации и кремации, в том числе описанные восточными авторами, практиковались многими как оседлыми, так и кочевыми народами. В полной мере это касается и внешнего вида, в особенности бороды или ее отсутствия.
  Допустим – скажет читатель, - с материальной составляющей древней руси, действительно, не все так просто, вычленить ее можно только для летописного периода,  да и то с некоторыми оговорками. Но в распоряжении историков нет никаких аутентичных письменных свидетельств обитания русов в Причерноморье и Крыму. Не говорят о ней и русские летописи.
  Действительно, таких свидетельств нет, за исключением косвенных, о которых мною уже говорилось выше. Да только проблема в том, что о руси, особенно ранней, начальной зарубежные источники, вообще, сообщают до обидного мало. Вероятно, потому что эта русь, на своем раннем  этапе, не представляла для Запада и Востока стратегического интереса. Как бы обидно это кому- то не показалось. Самое ранее западное упоминание о руси зафиксировано в Бертинских анналах, где сообщается о прибытии послов русов сначала в Константинополь, а потом в Ингельгейм в 839 году. Откуда пришли эти русы/росы и куда направлялись не известно. Более подробно история с посольством народа рос рассмотрено в предыдущих главах, поэтому снова возвращаться к данному вопросу я не буду. Отмечу лишь, доводы, типа, нет источников помещающих русь в Причерноморье, нет археологических материалов подтверждающих это, в данном случае не работают.  Поскольку, в распоряжении историков, кроме спорной ПВЛ,  нет и источников и материалов, подтверждающих локализацию «руси изначальной», что в Киеве, что в Ладоге.  Как нет материалов подтверждающих существование скандинавской руси в Киеве середины X в.  Что совершенно не мешает норманистам писать: « недолговечное и слабоцентрализованное  раннерусское   протогосударство не могло оставить богатую материальную культуру».   В таком случае, почему мы должны отрицать существование Причерноморской Руси на том основании, что нет материальных свидетельств ее существования, особенно если мы не знаем, как эти материальные свидетельства должны выглядеть, ведь ни Фотий, ни другие византийские источники не оставили описание русов и их материальной культуры? Следует учесть и еще одно обстоятельство. Вряд ли Причерноморские русы занимали значительные территории. Скорее всего, это были небольшие анклавы, в противном случае византийцы, действительно, должны быть заметить в Причерноморье русь. Но ведь и Ладога и Киев середины IX века также не могли похвастаться большой площадью своих поселений и развитой инфраструктурой, но это совершенно  не мешает сторонникам Ладожской и Киевской Руси отправлять в поход на Византию многотысячные русские дружины, да еще на крупнотоннажных судах, которые невозможно было провести по рекам Восточной Европу, включая Днепр. К слову сказать, однажды я задал профессиональному археологу занимающемуся Гнездово вопрос, точнее, попросил его привести аргументы в пользу того, что скандинавы погребенные в Гнездово были русами, считали себя русами, называли себя  русами,  опираясь на археологический материал. Ответ жду и по сей день.
 Завершая несколько затянувшийся экскурс в историю Причерноморской Руси, выходцем из которой мог быть если не сам Игорь, то один из его предков, вкратце коснусь вопроса наличия материальных следов миграции некоего населения из Причерноморья на Средний Днепр на рубеже IX-X в. Увы, похвастаться  тут тоже особо не чем. В доступных мне работах по археологии Киева ничего на этот счет не говориться, за исключением разве что упоминания о найденном в 1908 году кладе из 37 бронзовых херсонско-византийских монет, основная масса которых (28 экз.) датируется 867-868 годом, т.е. временем правления Василия I Македонянина, того самого, при котором произошло второе, Игнатьево крещение Руси, согласно сообщения Константина Багрянородного.  Единичные монеты херсонского чекана, датируемые IX-X в., а также их клады найдены и в других районах Киева и Киевской земли,   что косвенно подтверждает ее связи  с Крымом в  IX – Х веке. На связь с Крымом и в целом, югом, причем достаточно древнюю связь в полной мере указывают и находки в Гнездово. Уже упомянутый мною В.И. Сизов, в частности отмечает, что некоторые предметы, обнаруженные им во время раскопок, относятся к изделиям более древнего периода, чем «эпоха викингов» и несут в себе «пережитки старого времени»,  периода переселения народов. Причем, как пишет археолог, узоры на ряде исследованных им предметов имеющие прототипы «в древней Азии и на Кавказе», «сделались с течением времени одним из национальных мотивов в украшениях разного рода народных изделий центральной России и в особенности Смоленской губернии, где обилие этого мотива в резных деревянных украшениях изб и т.п. ».   Также обращает внимание Сизов и на находки в Гнездово византийских монет датируемых VI в. переделанных в подвески. Что дает ему основания отнести исследованные им курганы к более древнему периоду, нежели курганы с арабскими дирхемами датируемые им  Х веком. Особенно показателен в этом плане найденный  в результате раскопок меч, о котором Сизов пишет, что имея широкое хождение  в «эпоху викингов», меч, тем не менее, имел и некоторые отличия. Отделка рукояти меча отличалась: «весьма тонкой техникой, обличающей по своему происхождению характерное восточное мастерство»,  что, по мнению археолога, свидетельствует о том, что: « в эпоху Гнездовского могильника формы мечей были довольно однородны как для Востока, так и для Запада, и отделка их рукоятей использовалась в лучших экземплярах восточными мастерами, хотя сами клинки могли быть привозимы с Запада».   То есть, теоретически, меч мог попасть в Гнездово не только из Скандинавии или Европы. Любопытен в этом плане и найденный в Гнездово ритуальный меч, близкие аналоги которому имеются в музеях Венгрии и своими корнями уходят в эпоху переселения народов. И хотя меч найден в погребении датируемом Х века, архаичность его, по мнению Сизова, несомненна. В контексте связей Гнездово или территории, на которой сформировался памятник, с гото-аланским миром показательны также слова археолога писавшего: «Что касается собственно бронзовых предметов, то многие поясные пряжки и бляшки могут быть отнесены к местным изделиям уже и потому, что представляют очень древние типы, а также их поздние видоизменения, т.е. представляют известную эволюцию форм, связанную с более древним временем  могильника, когда нельзя  предполагать варяжского влияния. Эти пряжки, украшенные птичьими головками , сохраняют традиции не только готского стиля, но и степных курганов , т. н. сарматской эпохи».  Словом, археология Гнездово, как и его история не так проста, как нам это порою преподносят норманисты.
   А теперь давайте снова вернемся к к герою нашего повествования.
    Как бы не был велик соблазн вывести предков князя Игоря из Причерноморья или Подонья, доказать это на имеющихся археологических материалах и письменных источника невозможно. Как невозможно доказать и версию с Гнездовской родиной Игоря. При всей ее привлекательности, нельзя не учесть и аргументы против. В свое время, Е.А. Рыдзевская, рассматривая вопрос об устных преданиях в  русских летописях и сопоставляя их со скандинавскими сагами, обратила внимание на весьма примечательный факт: «следует подчеркнуть, что саги, будучи, более или менее знакомы с генеалогией русских князей (правда, не раньше Владимира) и неоднократно указывая на наличие у них дружинников многочисленных дружинников-скандинавов и на другие связи с севером, нигде не обмолвились ни одним словом о варяжском происхождении самих князей. Из этого можно заключить, что в глазах скандинавов оно не являлось родственным для них».        И это действительно проблема, особенно если учесть, что скандинавские саги знают около 50 (пятидесяти) легендарных конунгов-правителей  Гардарики (Руси), Альдейгьюборга (Ладоги), Хольмгарда (Новгорода) и рядя других древнерусских городов, но среди них нет, ни одного Hr;rekra – Рюрика и Helge – Олега. Есть только один Ингвар, из упомянутой ранее саги «о Стурлауге Трудолюбивом». Но и его, скандинавские источники, в предки реальных или исторических правителей Ладоги, Новгорода, да и Руси, не записывают. Все это лишний раз ставит под сомнение связь Игоря с Ладогой  и Новгородом, о котором, ПВЛ, после 882 года, вспоминает только в 947 году, когда Ольга (по моей версии, Игорь), отправилась: «к Новгороду и установила погосты и дани по Мсте и оброки и дани по Луге». 
Вероятно, только с этого периода Новгород  вошел в состав Руси, либо в сферу ее влияния, что,  в полной мере, подтверждают и русско-византийские договора, в которых Новгород, в качестве торгового партнера Константинополя, не зафиксирован. 
   Как показывает археология, с конца IX  - и до середины Х века, летописная  «Русская земля» располагалась,  исключительно, в Среднем Поднепровье, в пределах Киевско-Черниговского ядра,   что, невольно, снова нас возвращает к южной версии происхождении династии «Рюриковичей», а точнее – «Игоревичей». Впрочем, Гнездово тоже не следует полностью сбрасывать со счетов, ввиду того что выходцем из него могли быть Олег, условно I и жена князя Игоря, Ольга. Да и, возможно,  другой, знаковый персонаж русской истории, Свенельд, речь о котором пойдет ниже.
  И так, что мы в итоге имеем? Версия ПВЛ, и опирающихся на нее, всех остальных,  русских летописей, включая новгородские, о том, что  Игорь сам или вместе с Олегом пришел в Киев из Ладоги или Новгорода не находит подтверждения в других, независимых от летописей, источниках. Не находит она подтверждения и  на основании данных археологии. В полной мере это касается и рассмотренных выше версий, вероятность которых высока, но также требует дополнительных доказательств. Поэтому, на данном этапе исследования, нам остается принятьем как данность, где то между, условно, 882 и 941 годом, Игорь стал править в Киеве. Вероятно, совместно с  Олегом - ХЛГУ,  по моей версии, а по версии русских летописей с воеводой Свенельдом.
   О существовании дуумвирата на Руси прямо говорит арабский путешественник Ибн Фадлан в «Записке» о поездке в Волжскую Булгарию в 922 году написавший, что царь русов: «не  имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить и предаваться развлечениям. У него есть заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных». 
    К слову сказать, в представлениях Фадлана, царь русов типичный правитель кочевников или падишах иных восточных народов, поскольку  живя в высоком замке в постоянном окружении 400 богатырей, готовых отдать за него жизнь, целыми днями предается любовным утехам с  наложницами и возлияниям. А когда он собирается покинуть свое ложе или замок, то слуги подводят к его ложу коня таким образом, что бы он мог не покидая  ложа сесть на него. Обратный процесс происходит также, коня подводят к ложу настолько близко, чтобы царь русов мог сойти с него сразу в постель. Как-то не очень все это вяжется с традициями скандинавских конунгов. Ну да ладно. На то, что воевода Игоря, Свенельд имел свою собственную, неподчиненную князю и куда более богатую дружину, сообщают летописи. Поэтому статус Свенельда иначе как, соправитель князя Игоря, расценивать нельзя. В начале главы я уже указывал на то, что в летописях правление Игоря до 941 года описано крайне скупо. Куда больше места уделено, так сказать, международной политике, а точнее делам в Болгарии и Византии. Видимо, с 920 по 941 год Игорь никак себя не проявил. Оно-то понятно, какие могут быть дела, когда под рукой каждый день сорок наложниц, тут не до войны, так бы выжить. Да и видимо супостаты не досаждали, а государственные дела можно переложить и на заместителя. Но вот пришел роковой 941 год (!). Историкам до сих пор не понятно, что подвигло Игоря, отправится в поход на Византию. Версия о том, что он, таким образом, решил возобновить старый, заключенный еще Вещим Олегом в 911 году мир, тридцатилетний срок которого истекал,  не очень правдоподобна. А без войны, что нельзя было обновить или продлить договор? Или непременно нужно было продемонстрировать силу, дабы выбить дополнительные торговые и иные дивиденды, включая дань, на прокорм наложниц и дружины? Военно-политическая ситуация в 941 году  для Руси, действительно, выдалась крайне удачной. Как и в 860 году, византийская армия и флот были на востоке империи, где в союзе с королем Италии, Гуго Прованским готовились к совместным действиям против южно-французских арабов.   Мог ли князь Игорь воспользоваться столь подходящим моментом? В условиях хорошо поставленной разведки, мог. Вместе  с тем, опираясь на так называемый «Кембриджский документ» рад историков высказывают несколько иное предположение. В письме неизвестного хазарского еврея адресованном, предположительно, Хасдаю ибн Шапруту,  вельможе при дворе Абд ал-Рахмана III в. Кордове,   помимо краткого изложения хазарской истории, имеется небольшой отрывок, посвященный истории Руси в период правления нашего героя. Анонимный автор сообщает, что византийский император Роман   послав большие дары царю Руси, Хлгу, подстрекнул его напасть на хазарский город С- м-к-раю   в то время, когда в городе отсутствовал его начальник, раб-Хашмоная. Узнав об этом, хазарский полководец Песах пошел: «в гневе на города Романа и избил и мужчин и женщин». Разорив три византийских города в Крыму и многие пригороды и убив прятавшихся в них русов, Песах заставил оставшихся в живых жителей этих городов и населенных пунктов платить дань, после чего: «пошел войною на Х-л-гу и воевал... месяцев, и Бог подчинил его Песаху».   Разбитый Хлгу сознался, что напал на С- м-к-раю по наущению Романа. «И сказал ему Песах: “Если так, то иди на Романа и воюй с ним, как ты воевал со мной, и я отступлю от тебя. А иначе я здесь умру или (же) буду жить до тех пор, пока не отомщу за себя”». Царь Руси вынужден был подчинится и пошел: «против воли и воевал против Кустантины на море четыре месяца. И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили (его) огнем. И бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, а пошел морем в Персию, и пал там он и весь стан его. Тогда стали Русы подчинены власти казар». 
   Издание «Кембриджского документа» породило  массу публикаций, в которых высказывались самые разные суждения о том, кем был Хлгу и какой Русью он правил. Рассматривать историографию вопроса не будем. В предыдущих главах я уже касался этой проблемы. Да и применительно к данному исследованию интересно совсем другое: почему Хлгу захватил именно С-м-к-рай; почему Песах не сразу стал преследовать русов, а сначала разорил византийские города, тем более, что о кознях Романа он узнал позже, после того как разбил Хлгу; какую Русь Бог подчинил Песаху после гибели Хлгу в Персии? Рассмотрим каждый пункт по отдельности. В.Я.  Петрухин и ряд других историков   предполагают: « черниговское происхождение князя Хелгу-Олега как члена русского княжеского рода»,   а его поход на С-м-к-рай одним из эпизодов экспансии Руси на юг. В пользу этого, по мнению Петрухина говорят и особые связи Чернигова и Тмутаракани и уже рассмотренная мною выше статья из договора Игоря с греками от 944 года. Полностью согласиться с такой трактовкой события изложенного в «Кембриджском документе» довольно трудно. Экспансия куда-либо, по определению,  подразумевает попытку закрепиться в привлекательном для пришельцев месте. Исходя из сообщения «Кембриджского документа», русский князь этого не делает. Он, банально, грабит богатый город и уходит восвояси, не предпринимая никакой попытки  оставить захваченный  город за собой.  Поход  Хлгу на С-м-к-рай, если рассматривать его в контексте  письма  анонимного автора, выглядит совершенно алогично. Трудно представить, что византийский император, подстрекая Хлгу напасть на С-м-к-рай,  не понимал, чем это грозит для византийских колоний в Крыму и что ответ хазар на нападение будет незамедлительным?  Хуже того, если верить изысканиям историков и археологов в это время С-м-к-рай /Тамарха / Тмутаракань  находилась в двойном Хазаро-византийском подчинении.   Более того, С-м-к-рай/ Таматарха являлась еще  епархиальным центром Константинопольского патриархата.   Получается, ради каких-то непонятных дивидендов, Роман дважды (сначала руссами, а потом хазарами) обрек на разграбление  подвластные ему  Крымские города. Оно, конечное, время было сложное и ради великой цели шли и на куда более большие жертвы. Но, тем не менее… Проблема с мотивацией есть. Не совсем понятна и логика русского князя. Напасть на незащищенный город русы, вполне, могли и сами, без подзуживания византийцев, плохо объяснимо тут другое… Историки полагают, что сам Хлгу, с частью войска прихватив награбленное, вернулся на Русь, а другая часть русов увела захваченных в С-м-к-рае рабов в византийские города крымского побережья, для последующей продажи.  Там их и отбили хазары, перебив находившихся в этих городах русов. Создается впечатление, что русский князь как и византийский император тоже не предвидел таких последствий. Не задумывался он, похоже, и возможности атаки своей собственной земли, где бы она ни находилась,  со стороны хазар. И уж тем более о поражении. Так может, события развивались несколько иначе, чем об этом рассказано  автором письма? Пожалуй, первым, кто об этом задумался, можно назвать историка и археолога А.А. Тортика (1967-2015). В работе «Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII — третья четверть X вв.)» он пишет: «Где именно проходили военные действия Песаха против русов в документе не сказано. Исходя из контекста источника, скорее всего, они не выходили за пределы территории Крымского полуострова или даже его прибрежной зоны. Вполне возможно, что по договору с Романом Лакапиным  русы использовали в качестве базы один из византийских портов Крыма. Не случайно хазары нападают сначала именно на анонимные византийские города и Херсон. Итак, Песах настигает русов, возвращает потерянное имущество и принуждает Хельгу к военным действиям против Византии. Последний факт вызывает наибольшее удивление. Неужели русы, потеряв добычу, не могли уйти от хазар морем и через Днепр вернуться домой? Что реально побуждает их к нападению на Византию, если оно действительно состоялось, как о том пишет автор Текста Шехтера? По всей видимости, такое поведение Хельгу — «царя» русов можно объяснить тем, что сфера его основных военно-политических интересов находилась в пределах досягаемости хазарской армии». Выводы историка о сфере интересов Хлгу более чем показательны, поскольку, можно сказать, прямо указывают на локализации некой руси в Крыму и в Причерноморье в целом. Правда,  сам Тортика полагал, что Хлгу не был связан своим происхождением ни  с Черниговом, ни с киевской княжеской династией, а принадлежал к одной из известных по арабским источникам «трех групп» русов – Куйаба, Славия, Арса, локализация которых и по сей день спорна, и более чем дискуссионная. Мысль, безусловно, ценная, как и предположение о том, что: «Иногда русы из этих групп объединяются и действуют совместно против общего противника, например, во время похода Олега на Константинополь, иногда выступают независимо друг от друга (как это отмечал ал Мас'уди). Представители северных (Славия) и Поволжских (Арса), русов могли, с согласия киевских князей или в союзе с ними, проникать в бассейн Черного моря, торговать там или вести грабительские войны. В случае прекращения союзных отношений с Киевом обратный путь таких групп пролегал не через Днепр, а проходил по маршруту, известному еще Ибн Хордадбеху, через Керченский пролив, Азовское морс, Нижний Дон, переволоку и Волгу. Не исключено, что эти русы стремились закрепиться в бассейне Черного моря и создать здесь собственную, независимую от Киева базу. В качестве такой попытки можно рассматривать нападение русов Хельгу на Самкерц, попытки, подкрепляемой к тому же союзом с византийским императором Романом Лакапиным».   
   В пользу предложенной Тортика точки зрения говорит  и сам «Кембриджский документ», согласно которого, после неудачного похода на Визанотию, Хлгу: « постыдился вернуться в свою страну, а пошел морем в Персию, и пал там он и весь стан его. Тогда стали Русы подчинены власти казар».  Каких либо исторических и археологических подтверждений тому, что Киевская Русь, после поражения в 941 попала под власть хазар, нет. Следовательно, Хлгу принадлежал к какой-то иной Руси. Несколько иначе, нежели Тортика, хотя и достаточно близко, на события в Крыму  и Северном Причерноморье в целом, во второй четверти Х века смотрит и  крымский археолог В. В. Майко. Обращая внимание на некие драматические события, следствием  которых стало исчезновение в Крыму и Подонцовье памятников салтово-маяцкой культуры, Майко пришел к выводу, что причиной этих событий стал  поход хазарского полководца Песаха,  так отреагировавшего на разгром Хлгу хазарского С-м-к-ра. Впрочем,  давайте рассмотрим доводы историка по порядку. Сговор  между Романом и русами, а более конкретно - князем Игорем, Майко объясняет активными действиями хазар против христиан Причерноморья и Крыма, последовавшими, в свою очередь, за гонениями на иудеев в самой Византии.
     Странный выбор союзника - язычника для христианского императора. Или причина все-таки в том, что Игорь к тому времени, действительно, уже был крещен, что мною допускалось выше?  Как бы там ни было, Майко пишет: «Соблюдая союзнические обязательства, Игорь, скорее всего в 940 г. посылает своего воеводу Helgou c дружиной не только разгромить хазарские владения в Крыму, но и попытаться закрепиться на полуострове…  Учитывая заинтересованность Руси в освоении восточного торгового пути, препятствием для которого была т.н. «хазарская переправа», данное предприятие было выгодно киевскому князю и могло иметь далеко идущие последствия ».   
    Предположение более чем спорное, текст «Кембриджского документа» не дает ни единого повода для подобных выводов. Не дают оснований для подобных выводов и русские летописи. Да и восточный торговый путь был освоен русами лет за сто до описываемых в письме хазарского еврея событиях. Поэтому захват С-м-к-рая никакой стратегической задачи русов, не решал. Напротив, он лишь усложнял отношение между русами и хазарами и создавал реальные  препятствия для них, в случаях, когда русам было необходимо попасть на Нижнюю Волгу через Волго-Донскую переволоку и Итиль. Следовательно, для захвата С-м-к-рая были какие-то иные причины или мотивы, указание на которые мною  и было найдено в работе Майко. Историк предполагает, что Песах преследуя русов разгромил не византийские города Таманского полуострова и Крыма, а города и поселения салтовцев, жители которых, по мнению Майко, к тому времени были полностью христианизированы. На первый взгляд, более чем  странное предположение, особенно если учесть что, по версии хазароведов, салтово-маяцкая культура, суть культура самого Хазарского каганата, т.е. получается, что Песах громил свои собственные, хазарские города и веси. Предположение историка о том, что христианизированные салтовцы были недовольны гонениями на христианскую веру и поэтому поддержали русов, тем самым нарушив существовавшее, по убеждению Майко,  в то время соглашение: « о кондоминиуме межу империей и Хазарией когда жители полуострова обязывались не поддерживать ни греков, ни хазар в случае обоюдного противостояния»,  выглядят малоубедительны.  Если только не допустить, что эти салтовцы и были русами, теми самыми, которые были крещены во второй половине IX в., и принадлежали к одному из трех видов или групп русов, описанных арабо-персидскими историками и географами под именем Арса или Артания.   Только, локализовалась эта группа русов не на Волге, как предполагал Тортика, а в Подонье/Подонцовье и Крыму.  В таком случае, действия Песаха выглядят вполне закономерными и, если так можно выразится, оправданным. И все дальнейшие действия хазарского полководца, смоделированные Майко на основе археологического материала, выглядят вполне убедительно. Майко пишет: « Песаху удалось вернуть захваченный русами С-м-к-рай. Развивая наступление, хазарский полководец сумел привести к покорности и разгромить те салтовские поселения восточного Крыма, которые лежали на пути следования армии и захватить крупнейшие города, в которых они проживали….   Вероятно, салтовцы полуострова либо были частично уничтожены, либо, скорее всего, были вынуждены в спешке бежать, оставив жилые дома, что так же подтверждается археологическими исследованиями. Направление предполагаемого «бегства» населения восточного Крыма один из самых сложных исторических и археологических вопросов. Для окончательного суждения слишком мало материалов. Гипотетически можно предположить, что направлением его могли служить Балканы. Не мог противостоять Песаху и немногочисленный отряд Helgou, бежавший после начала наступления хазарского войска через северное устье Керченского пролива в Азовское море, где его и настиг хазарский полководец. Главной же целью похода хазарского полководца был, безусловно, Херсонес, который ему и удалось взять после непродолжительного штурма. Ограничившись контрибуцией, Песах не стал развивать наступление дальше, а использовал отряд Helgоu для военного предприятия Руси, неизбежность которого была очевидна. Сталкиваться с основными силами киевского князя, безусловно, не входило в его задачу».   Чуть выше, ссылаясь на все того же Майко, мною было отмечено, что ориентировочно, в это же самое время гибнут и некоторые салтовские городища и поселения на Северском Донце, что наводит на вполне закономерные  мысли, а не закончился ли именно там, длившийся несколько месяцев поход Песаха на Царя Руси, Хлгу?
   Попробую смоделировать собственную версию событий. Но прежде, несколько слов о локализации захваченного Хлгу хазарского города С-м-к-рая. Большинство историков, по тем или иным причинам, отождествляют данный город с Таматархой - Тмутараканью. Но так ли уж обоснованы данные отождествления? Неоднократно цитировавшийся мною здесь Чхаидзе, рассматривая вопрос местонахождения С-м-к-рая (Самкуша или Самкарша арабских источников), пишет: «В связи с упоминанием Ибн ал-Факихом Самкуша (или Самкарша) следует отметить, что в научной литературе этот пункт отождествляется с Самкерцем еврейско-хазарской переписки Х в., а само название Самкерц в научную литературу прочно вошло как одно из названий Таматархи. Между тем, ссылаясь на Константина Багрянородного, сообщающего о двух крепостях, запирающих вход в пролив и находящихся друг напротив друга — Боспоре и Таматархе, локализация которых в настоящее время не ставится под сомнение….   следует считать недоказанными гипотетичные построения о локализации Самкуша- Самкерца и о соотнесении его с тем или другим из этих двух городов».   
   По версии Чхаидзе: « под С-м-к-р-ц вполне можно подразумевать предместье Керчи, имеющее преимущественно еврейское население, в отличие от самой Керчи, населенной главным образом греками». При этом историк признает что: «в последнее время ряд исследователей воздерживается от точной локализации Самкуша-Самкерца конкретно в Керчи или в Тамани».   Т.е. как видим, вопрос локализации С-м-к-рая/С-м-к-р-ца/Самкуша в настоящее время довольно дискуссионен и не является окончательно решенным. Что ж заставляет исследователей видеть в С-м-к-рае  Тамань или Керчь? Прежде всего, это сообщение Ибн ал-Факиха   в котором говориться буквально следующее: «Что же касается купцов славян, то они везут шкурки лисиц и зайцев из окраин [земель] славян и приходят к морю Румийскому, и взимает с них десятину владетель Византии. Затем прибывают по морю к Самкарш иудеев, затем переходят к славянам; или следуют от моря Славян в эту реку, которая называется рекой Славян, пока не достигнут пролива Хазар, и берет с них десятину властитель хазар».   Комментаторы данного текста, обычно, указывают на то, что Румийским морем арабы,  в большинстве случаев, называли  Средиземное море. Море Славян. По другим арабским источникам не известно, да и в текстах самого Ибн ал-Факиха, за исключением приведенной цитаты,  оно больше не встречается, поэтому какое море подразумевал под данным названием арабский географ известно только ему самому, да  Аллаху.  Тут то и начинается самое интересной… Если Румийское море это Средиземное, то по нему что в Керчь, что на Тамань, по определению,  не попадешь, пока не преодолеешь Черное море, во времена Ибн Хордадбеха и Ибн ал-Факиха арабами именуемое Хазарским морем. Правда в другом месте цитируемого труда ал-Факиха о Румийском море говориться, что оно простирается: «от Антиохии до Константинополя, затем поворачивает, охватывая [земли] со стороны севера, пока не выйдет позади Дербента со стороны хазар, пока не достигнет [с другой стороны] Кайруана, Ифрикийи[6], [затем] Андалусии [и доходит] до Суса Дальнего, до Островов Счастливых».   
    Как видим, в представлениях арабского географа  Румийское море это некий водоем, включавший в себя  Средиземное, Черное и даже Каспийское море. Стоит ли в таком случае уповать на ал-Факиха при локализации С-м-к-рая/С-м-к-р-ца/Самкуша, особенно если учесть, что по ал-Факиху из Самкарша славянские купцы попадают в земли славян? Еврейско-хазарская переписка, на которую обычно ссылаются после труда ал-Факиха, тоже не дает точной локализации С-м-к-р-ца. Однозначно только что город располагался где-то между Саркелом и предположительно Керчью.    И вот о чем тут подумалось, если сведения ал-Факиха не достаточно надежны, а историки по сей день так и не определились с локализацией С-м-к-рая/С-м-к-р-ца/Самкуша, то может быть в «Еврейско-хазарской переписке» речь идет не от Тамани/Керчи, а о совершенно ином городе или крепости Хазарского каганата? Я имею ввиду Семикаракорское городище (Семикаракорская крепость), название,   да и не только название, но и функции которого, на мой взгляд,  куда больше соответствуют  городу разграбленному Хлгу. Не смотря на археологические изыскания, Семикаракорская крепость и сегодняшний день, все еще не достаточно хорошо изучена, и по-прежнему, не только «самая загадочная из донских крепостей Хазарского каганата»,   но и «крупнейшая в бассейне Дона среди кирпичных крепостей Хазарского каганата». 
   Расположена крепость в Семикаракорском районе Ростовской обл., на левобережье нижнего течения р. Дон при впадении в него левого притока реки Сал. Археологи полагают, что Семикаракорскую крепость сознательно постарались удалить от Дона и сделать как можно менее заметной и с затрудненным доступом к ней, используя для этого природные условия.   Сделано это было вероятно, потому, что, как предполагают археологи, Семикаракорская крепость, скорее всего, была одной из летних резиденций хазарского кагана, а не крепостью, предназначенной для контроля за рекой (Доном или Салом). Если это так, то лучшего способа насолить хазарскому кагану, чем захватить и разорить его резиденцию, русам или, подстрекавших их, византийцам, если автор Кембриджского документа, все-таки, прав, не придумать. Естественно, гнев, как самого кагана, так и его полководца, в этом случае был неминуем. А теперь, собственно, попробуем смоделировать ситуацию.
   В конце 30-х годов Х века, русы разбитого на рубеже IX-X в. Русского каганата, известные в арабских источников под наименованием одной из групп русов – Арса/Арта, обитавшие в верхнем Подонцове и на Левобрежье Днепра, то ли по наущению греков, то ли по своей собственной инициативе грабят летнюю резиденцию кагана. Песах, от немногих выживших после погрома, узнает кем были нападавшие и, стремясь освободить пленных, сначала устраивает погром в приморских поселениях русов, а затем отправляется на Донец и Дон, где довершает разгром поселений салтовцев, тех что уцелели после  войны рубежа IX-X в. Хлгу соглашается на требования Песаха и присоединяется к походу князя Игоря. Потерпев поражение от греков он, собрав остатки  своих русов, идет в поход на Бердаа  где и гибнет. После чего Подонье и Поднцовье окончательно попадает под зависимость хазар, до похода князя Святослава. Цель, которого, была, возможно, не только укрепить тылы перед балканским походом, но и «отмстить неразумным хазарам» за гибель Донской Руси.
   Чем, данные построения предпочтительнее построений Тортика и Майко? Последний пишет, что немногочисленный отряд Helgou:  «не мог  противостоять Песаху», поэтому захватив русов  в  Азовском море хазарский полководец  «использовал отряд Helgоu для военного предприятия Руси, неизбежность которого была очевидна. Сталкиваться с основными силами киевского князя, безусловно, не входило в его задачу». 
   Мне здесь непонятно вот что, если хазары боялись прямого столкновения с основными силами киевского князя, достаточными для похода на Константинополь, то как, в таком случае, Песах мог принудить Игоря к походу на Византию? А в том, что именно Игорь возглавлял византийский поход 941года, сомневаться не приходится. Сей факт подтвержден византийскими, русскими и западноевропейскими источниками.   Следовательно, киевские русы византийский поход задумывали самостоятельно, либо по отдельной договоренности с хазарами, чего исключать тоже нельзя. Песах лишь принудил участвовать в этом походе Хлгу, Царя иной, не Киевской Руси. Эта же Русь после гибели Хлгу в Персии и была «подчинена власти хазар», о чем и говорится в письме анонимного еврея. Эта, же причерноморская русь, к слову сказать, могла и предоставить киевским русам флот, наличие которого в Крыму, с его древними судоходными традициями, куда более вероятно, чем в Киеве. Да и сама военная компания 941 года, говорит, скорее, в пользу существования  двух, объединенных в одну, армий русов. Киевские русы, во главе с Игорем, на чем настаивает ряд историков,  войско которых состояло из пехоты и флота, грабили фракийские владения Византии, а после разгрома флота у Иерона, вернулись в Киев. Причерноморские, русы возглавляемые ХЛГУ, дошли до Малой Азии, в течении трех месяцев грабя ее побережье,  но после поражений нанесенным им подоспевшей византийской армии и флота , вернулись на Боспор. Откуда, то ли по собственной инициативе, то ли под давлением хазар, ХЛГУ ушел в Бердаа, где и погиб в 943/944 году. Хочется обратить внимание здесь и еще на один момент. Не смотря на довольно внушительное войско,  Игорь потерпел сокрушительное поражение от византийского флота, состоявшего из 15 (пятнадцати) старых хеландий, оставленных на Константинопольском рейде из за свой ветхости и наскоро отремонтированных ветеранами, установившим  на эти суда устройства по метанию «греческого огня». Даже принимая во внимание «греческий огонь», с которым русы, вероятно, столкнулись впервые, поражение для Игоря было постыдным. Не здесь ли кроются причины, по которым Хлгу, вероятно, главный лоббист хазарских интересов, подбивший Игоря на поход, побоялся или как написал безвестный хазарский еврей, «постыдился» вернуться домой, предпочтя сгинуть на чужбине, в Персии? Кстати, возможно именно хазары, через Хлгу и сообщили Игорю об отсутствии византийской армии и флота у Константинополя, чем и воодушевили  его, соблазнив легкой победой и добычей. Вероятно, вместе с ХЛГУ в Бердаа ушла не вся Причерноморская Русь, иначе становится непонятно, какую Русь после его гибели хазары подчинили свое власти и на которую русь собирался опираться  Игорь, для исполнения своего союзнического долга защищая Византийские владения в Крыму от Черных булгар.
     А теперь давайте перенесемся в 944-945 год. Можно, конечное, вслед за Майко и Тортика порассуждать  о том, что именно хазары, согласно «Кембриджского документа», подчинившие разгромленную у стен Константинополя Русь, вынудили Игоря собрать новое войско и начать второй, датируемый 944 годом, поход.  Но, ни сами хазары, ни другие источники об этом не сообщают и даже не намекают  на это.  Хотя некоторая логика в данном допущении, действительно, есть и возможно оно не так уж и далеко от истины. Однако проверить данное допущение практически невозможно, как, впрочем, и любое другое, включая ту реконструкцию событий, которую я привел выше. Сразу оговорюсь, есть  в моей реконструкции оно слабое звено, археологи полагают, что Семикаркорское городище погибло в результате вражеского вторжения лет за сто до похода Хлгу, не  позже 40 годов IX в. Но повторюсь, археологически крепость изучена достаточно слабо, датировка ее строительства и гибели имеет предварительный характер, да и изучение работ археологов показало насколько разными могут быть их выводы относительно не только датировок, но и принадлежности материальных культур, о чем мною уже неоднократно говорилось выше. Словом, есть вероятность, что Семикаракорская крепость могла просуществовать и до 40 годов Х века. Но продолжим.
   Рассматривать и разбирать по фрагментам поход киевского князя на Константинополь в 944 году,  я не буду. И не потому, что об этом походе написано достаточно много, а потому принципиального значения для нашего исследования он не имеет. Византийские, западноевропейские и арабские  источники о нем ничего не сообщают. Да и в самой ПВЛ походу 944 года посвящено всего 20 строк, скажем так, обще ознакомительного  и легендарного характера. Словом, на данный момент нам достаточно знать, что, потерпев поражение в  941 году, Игорь вернулся домой в Киев, где он тут же начал готовить новый поход, послав на север за варягами-скандинавами, следы которых в Киеве начинают отчетливо фиксироваться как раз со второй четверти Х века. Если верить летописям, поход был более чем удачным. Греки настолько испугались многочисленного и интернационального войска Руси, что византийский: «царь послал к Игорю лучших бояр с мольбою: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани».   Все бы ничего, да вот только не так все благостно видится, если посмотреть на результат похода 944 через призму договора заключенного Русью в этом году. Рассмотрим договор по статьям, не касаясь его вступительной части. И так, чего же добилась Русь? Статья первая договора  оговаривает условия прибытия русов в Константинополь. По этим, новым, что оговорено текстом договора,  условиям русские послы и купцы, прибывающие в Византийскую столицу, должны привозить с собой грамоту от русского князя: «написав ее так: послал столько-то кораблей; чтобы из этих грамот мы узнали, что пришли они с мирными целями. Если же придут без грамоты и окажутся в ру¬ках наших, то мы будем содержать их под надзором, пока не возвестим князю вашему. Если же не подчинят¬ся нам и окажут сопротивление, то убьем их, и пусть не взыщется смерть их от князя вашего».   Опасения византийцев, более чем, понятны. Но как-то не прослеживается в их требованиях пораженческих нот. Скорее наоборот, греки показывают свою силу и власть, вплоть до права на убийство послов и купцов, если они не подтвердят свои полномочия и не подчинятся задержанию до выяснения. И русский князь не вправе спросить с греков за это.  Ограничительный характер имеют и последующие параграфы договора. Русы не имеют права брать месячное содержание, если пришли не для торговли и в качестве послов. Все пришедшие византийским таможенникам  обязаны были представляться поименно. Входить в город русы могли только через одни ворота, числом не более 50 человек, без оружия и в сопровождении византийцев. Запрещалось им и зимовать в Константинополе, как, впрочем, ив устье Днепра.  Имелись ограничения и по торговле. Русы не имели права покупать ткани дороже чем по 50 золотников. Так же, в случае войны начатой византийцами, русский князь обязан был предоставить грекам столько войска, сколько византийский император потребует.  Остальные статьи договора относились в основном к уголовному праву и, в целом, уравнивали права русов и греков на территории Византийской империи. Поэтому рассматривать их мы не будем. Но и того что приведено, на мой взгляд, достаточно чтобы убедится в том, что никаких особых дивидендов русы в результате заключения договора не получили. Скорее, по сравнению с договором 911 года, наоборот, что наводит на мысль о том, что подобный договор мог быть заключен по итогам войны 941 года,  нежели в условиях года 944, когда русы, якобы, жутко напугали греков. Как-то не прослеживается в тексте договора их испуг.
   А теперь, пожалуй,  пора поговорить о другой  ключевой фигуре Игорева периода правления, злом гении стразу трех Великих князей-«рюриковичей»: Игоря Рюриковича, Святослава Игоревича и Ярополка Святославовича. Речь идет о Свенельде, воеводе, а куда более вероятно, соправителе упомянутых князей, ставшем если не прямой, то косвенной причиной их гибели. Но давайте обо всем по порядку. ПВЛ ничего не говорит о том, когда Свенельд занял свой пост при Игоре. По косвенным признакам, случилось это после заключения Русью договора с греками в 944 году. Иначе становится совершенно непонятно отсутствие имени Свенельда в тексте договора. Предположение о том,  что будучи воеводой, а не князем и не состоя в родстве с княжеской династией Свенельд и  не должен был быть упомянут в договоре, в качестве аргумента  принять трудно. Поскольку, в договоре Руси с греками от 971 года Свенельд, единственный кто назван в числе правителей Руси  вместе со Святославом. Все остальные родственники и Великие князья, упомянутые в договоре 944 года отсутствуют. Объяснить их  отсутствие  можно только двумя причинами: все перечисленные в договоре 944 года родственники Игоря, а значит и Святослава, в купе с другими Великими князьями неожиданно умерли, не оставив наследников,  что мало вероятно; заключенный в 971 году договор не содержал торговых соглашений, а значит перечислять участников этих отношений, живших в тех или иных городах Руси не имело смысла, что ближе к истине. Но даже в этом случае, очевидно, что статус Свенельда при Игоре и Святославе был настолько высок, что не упоминание его в договоре 944 года может говорить только об одном, Свенельд не принимал участия в заключение договора и вероятно потому, что на тот момент еще не имел статуса воеводы и соправителя. Свидетельство Н1Л, согласно которому, Свенельд стал воеводой Игоря в 922 году, т.е., сразу после смерти Олега, датируемой Н1Л  все тем же 922 годом, так же не стоит принимать в расчет. Еще А.А. Шахматов  доказал, что  статья 6430 [922] года заканчивающаяся словами: «И р;ша дружина Игорев;: «се далъ еси единому мужев; много»», искусственно разорвана фразой: «Посем скажемъ въ преключившихся л;тех сих», рядом  пустых годов   и дважды  продублированным   извлеченным из статьи 6430 года  сообщением о передачи дани с угличей и древлян Свенельду.   Продолжение речи Игоревой дружины, перемещено летописцем в статью 6453 [945] г.: «В то же л;то ркоша дружина ко Игорев;: «отрочи Св;ньлжи изод;лися суть оружиемъ и порты, а мы нази; а поиди, княже, с нами на дань: а ты добудеши, и мы». О причинах столь радикальной правки текста летописи, на основе которой создавался новгородский свод, я уже рассказал выше, летописцем двигало желание согласовать свою собственную хронологию событий. В общем, есть все основания полагать, что воеводой Игоря, Свенельд стал не ранее 944 года. В период или вскоре после заключения договора руси с греками.
    У историков до сих пор нет убедительного, да и вразумительного ответа на вопрос – кто же такой Свенельд, откуда он взялся и почему так велика его власть и сила влияния на княжескую семью? Попытки сделать его одним из «рюриковичей» мало убедительны, летописцы не делают ни малейшего намека на это. Вместе с тем ответ на вопрос о происхождении Свенельда лежит на поверхности, в словах летописца: «В лето 6449 (941)…   Игорь же, вернувшись, начал собирать большое во¬йско и послал за море ко многим варягам, призывая их на греков, снова собираясь идти на них походом». Мера вполне понятная и оправданная, войско русов понесло огромные потери, восполнить которые за счет собственного населения было достаточно проблематично. К тому же Игорю требовались квалифицированные, профессиональные воины. Поэтому, с уверенностью можно предположить, что Свенельд был конунгом приглашенной варяжской дружины, участвовавшей в походе 943/944 года.    Вероятно, по этой же самой причине Свенельд, на тот момент, будучи наемником, а не частью «рода русского» и не принимал участия в заключение договора, целью которого, как сообщает летописец,  было «восстановить прежний мир». Тем более,  что в договоре оговаривались в основном торгово-экономические и политические отношения Руси и Византии, к которым Свенельд, повторюсь, будучи наемником, отношения не имел. Ситуация, вероятно, изменилась несколько позже, когда пришло время отправлять наемников домой. Скорее всего, случилось тоже самое, что потом произошло,  в период правления внука Игорева, Владимира Святославовича, который, как известно, захватил Киев и убил своего брата Ярополка при помощи нанятых им варягов. Вот что сообщает  ПВЛ: «В лето 6488 (980)… И так убит был Ярополк… После этого сказали варяги Влади¬миру: «Это наш город, мы его взяли, хотим взять выкуп по две гривны с человека». И сказал им Владимир: «По¬дождите с месяц, пока соберут вам куны». И ждали они месяц, и не дал им Владимир выкупа, и сказали варяги: «Обманул нас, так отпусти в Греческую землю». Он же ответил им: «Идите». И отобрал из них мужей добрых, умных и храбрых, и роздал им города, остальные же от-правились в Царьград к грекам».   Возможно, как и  в цитируемом отрывке о Владимире, часть наемников Игорь отправил домой или в тот же Константинополь, а часть оставил на Руси, что в условиях дефицита воинов, вызванного разгромом 941 года, выглядит не так уж и невероятно. И поскольку предыдущий воевода Игоря Олег/Хлгу из похода 941 года не вернулся, Свенельд со своей варяжской дружиной занял его место. Не удивлюсь даже, что Игорю и не пришлось его уговаривать, а скорее наоборот, принять решение Свенельда как данность, которой киевский князь на тот момент противостоять не мог. В пользу этого, словами Игоревой дружины сетовавшей на свою бедность  и богатство дружины Свенельда, прямо говорит ПВЛ.  А неоднократное упоминание Н1Л о том, что Свенельду была отдана дань с угличей и древлян,  указывает не только на источник дохода Свенельда, но  на его очевидную независимость или автономность от Игоря. Скорее всего, это была плата Игоря за услуги варяжского конунга, что как можно судить по летописям, вызывало зависть и недовольство  дружины и ближних князя, говоривших Игорю: «се далъ еси единому мужев; много».   
   Как известно «древлянская дань» и стала причиной смерти Игоря, а заодно и поводом для споров историков и специалистов по русскому летописанию. В свое время Шахматов предположил, что в убийстве киевского князя замешан либо сам Свенельд, либо его сын, Мстиша Свенельдич, в котором Шахматов видел «былинного» Мстислава Люта. По версии историка, подзуживаемый дружиной Игорь, изменив своему обещанию оставить древлянскую дань за Свенельдом, решил собрать ее сам. Таким образом, вероятно, русский князь, хотел показать подданным – «кто в доме хозяин».  Это и привело к неизбежному столкновению интересов и, как следствие, дружин Игоря и Свенельда,  в результате чего Игорь был убит, как полагал Шахматов, Мстиславом.
   Версия Шахматова, исходя из тех намеков, которые имеются в русских летописях, вполне правдоподобна. Косвенно она подтверждается и сообщением Льва Диакона, который в речи византийского императора  Иоанна Цимисхия обращенной к русскому князю Святославу Игоревичу приводит такие  слова: «Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое».   
   Существуют самые разные точки зрения относительно того, кем были германцы, о которых говорит Диакон. Предполагается, что древляне - потомки готов, а само название города Коростень происходит от германского слова «камень».   А.Л. Никитин полагал, что Игорь ходил в поход не на древлян, а на крымских готов. Но если принять версию, что Игорь был убит варяжской, читай скандинавской дружиной Свенельда, то загадка «германцев» Диакона исчезает сама собой. Причина, по которой, под пером автора или редактора ПВЛ, реальная  история смерти Игоря, к которому сам летописец, насколько можно судить по летописным текстам, не испытывал симпатии, приобрела известный нам вид, вполне объяснима. Историю, как известно, пишут победители. И если к убийству Игоря, действительно, причастен Свенельд или кто-то из его сыновей, то при сложившейся ситуации Ольга и ее окружение, дабы сохранить и свою собственную жизнь и жизнь Святослава могла принять как официальную, версию предложенную ей Свенельдом. Если, конечное, она сама  не была замешана в преступлении, а такое предположение  исследователями тоже высказывалась.   Слишком невероятным, для раннего средневековья, выглядит правление вдовы с малолетним сыном на Руси. Еще более непонятным и невероятным видится  нежелание Ольги передать бразды правления государством ставшему взрослым и вполне дееспособным, Святославу. Объяснение этому может быть только одно, наличие у Ольги, как впоследствии у других, равных ей по статусу венценосных правительниц России: Екатерины I, Анны Леопольдовны, Елизаветы Петровны и Екатерины II, сильного фаворита. Коим, вполне мог быть все тот же Свенельд. В ряде собранных исследователями на Житомирщине фольклорных преданий говорится о: « жестокой княгине Ольге, уничтожившей непокорный город и убившей в чем-то провинившегося перед ней князя. Между прочим, этим князем в большинстве легенд оказывается не кто иной, как ее собственный муж Игорь».    К слову сказать, способ убийства Игоря при помощи деревьев, в некотором роде уникален. По сообщению арабских авторов, таким способом тюрки казнили обвиняемых в блуде.   Пользовались ли таким способом казни славяне или иные племена Поднепровья неизвестно, но параллели с обычаями тюрок заставляют задуматься. В следующих главах мы рассмотрим этот вопрос более подробно, а пока продолжим.
   Вполне возможно какие-то отголоски реальных событий доходили до летописцев. Слабо аргументированный рассказ  об  убийстве  Олегом Святославичем сына Свенельда, Люта   и последовавшая за этим война между Олегом и Ярополком, спровоцированная и подстрекаемая Свенельдом, на что прямо указывает ПВЛ, косвенно подтверждают это.   
  В тоже время, у авторов или редакторов ПВЛ перед глазами был договор 971 года, который вместе с Святославом «подписал»  Свенельд, бывший на тот момент воеводой Святослава, а после его смерти,  ставший  воеводой Ярополка. Все это заставляло летописцев править древние рукописи  так, что бы у читателей не возникало вопросов, как так получилось, что предполагаемый  убийца киевского князя стал воеводой его сына? Именно по этому, считал Шахматов, и была придумана история,  в которой Игорь дважды незаконно грабит древлян, за что те его убивают. Т.е. вина Свенельда была переложена на других, хотя участие древлян или сидевшего в Искоростене скандинавского гарнизона подвластного Свенельду в событиях тоже полностью исключать нельзя.
   А как же  три  Ольгины казни древлянских послов, сожжение Искорестеня, спросит читатель? О том,  что затянувшаяся месть Ольги имеет фольклорно – назидательный характер писали многие исследователи, отыскав параллели сюжетам убийства древлянских послов и сожжения города при помощи птиц в преданиях самых разных народов. Готлиб Шлецер, в свое время, даже провел эксперименты с птицами, пытаясь выяснить можно ли  способом, описанным в летописях  поджечь город. В результате один из первых идеологов  норманизма пришел к однозначному выводу о сказочности сюжета. Очевидно, что рассказ о мести Ольги искусственная вставка, причем достаточно поздняя,  цель которой  сокрыть следы и отвести подозрение от настоящих убийц или их заказчиков и подстрекателей. Удивляет меня во всей этой истории  другое, невероятная наивность древлян, а вслед за ними летописцев и исследователей   предания о мести Ольги. Получается парадоксальная вещь, древляне сначала убивают киевского князя, потом отправляют сватов к его вдове, а когда эти сваты не возвращаются, древляне,  по приглашению Ольги отправляют новое посольство,  состоящее, как уверяет на ПВЛ, из лучших людей. Но и после того как второе посольство не возвращается, древлян это не настораживает и оставшиеся лучшие люди идут пировать с Ольгой на насыпанный ею курган на могиле Игоря, где их в количестве 5000 убивают Ольгины отроки. Такое чувство, что на древлян охватило какое-то повальное безумие, иначе не назовешь. Вероятно на радостях от того, что киевская княжна согласилась выйти замуж за древлянского князя, о присутствии которого на тризне летопись, кстати, ничего не сообщает, что само по себе более чем странно. Единственное оправдание этому массовому помешательству может быть только одно,  древляне вкупе с их князем верили и надеялись,  что в Киеве есть сила, которая  могла и обязана была их подержать. Силой этой мог быть только Свенельд. А иначе трудно поверить, что отправляясь с, без преувеличения,  сложной миссией в Киев, древлянские послы не позаботились о своей безопасности,  не оставили в лагере у киевских стен мелкую челядь, которая просто обязана была послать весточку домой, в случае неблагоприятного исхода для посольства. Люди в то время были не глупее нас, нынешних. Да и в  самом Киеве вероятно должны были проживать выходцы из древлянских земель – торговцы, ремесленники, да и те же  соглядатели, ставшие невольными свидетелями событий. Трудно поверить, что княжеская дружина сумела всех их вычислить и  нейтрализовать. Словом, представленная в летописях версия убийства Игоря выглядит малоубедительной и по современным правовым нормам ее бы следовало отправить на доследование. Но вероятно, данная версия убийства на тот момент устраивала всех участников событий. Тем  более, что в конечном результате, смерть киевского князя позволила Ольге на корню искоренить древлянский сепаратизм и включить древлянские земли в территорию расширяющегося Киевского государства.  В истории Игоря остался последний малообъяснимый вопрос, дата его смерти. Официальной, основанной на свидетельствах русских летописей, датой этого события  считается  945 год. Но еще Шахматов полагал, что, как и в  случае с Вещим  Олегом, летописцы приурочили дату смерти князя к  событиям в Византии. Олег умирает в один год с византийским императором Львом VI Мудрым,  Игорь умирает на следующий год после отстранения от власти византийского императора Романа I Лакапина,  с которым он заключал русско-византийский договор осенью 944 года.
   Впрочем, следуя  логике Шахматова, смерть Игоря, в представлениях летописцев, должна была наступить в 948 году, когда Роман I Лакапин, действительно, скончался. Объяснить сей «непростительный»  промах летописцев можно двумя способами:  летописцы,  попросту, могли и не знать точную дату смерти Романа Лакапина, предположив, что он умер вскоре после отречения от престола, что в полной мере подтверждается путаницей в других датах, касающихся византийской и болгарской истории; но более вероятно, сработала «магия» цифр, под влиянием которой и Олегу и Игорю  летописцы отмерили одинаковый срок правления – 33 года. Олег правит с 879 по 912, Игорь с 912 по 945. Назаренко,  опираясь на так называемую «Грамоту Константина и Романа к архонту Росии», датируемую им 946 годом, полагает, что Игорь был убит  осенью или зимой этого года. Еще больше оснований полагать, что Игорь в 945 году был еще жив, дает трактат Константина Багрянородного «Об управлении империей», составленный  между 948-952 годом. В трактате об Игоре говорится как о живом. Есть здесь, правда, маленькая нестыковочка, на которую обратил внимание А. Филипчук, рассматривая вопрос об источниках знаний о росах   в трудах Константина Багрнородного.   Исследователя крайне удивило, что в трактате «Об управлении империей» император, давая наставления своему сыну, Роману II, относительно того, какую тому следует проводить политику по отношению к тем или иным народам,  ни словом не упоминает о русско-византийских войнах,  в том числе и о войне 941 года, живым свидетелем которой Константин был. На основании этого Филипчук приходит к вполне правомерному выводу,  сведения о росах, а значит и об Игоре, Константин заимствовал из источников, написанных до 941 года.  Следовательно, трактат не может служить подтверждением предположений о том, что после 945 года Игорь был жив.
   С другой стороны, опираясь на  те же самые источники, Филипчук  приходит к  парадоксальному выводу, -  Константин Багрянородный: « уделяет росам очень скромное место, что скорее всего, соответствовало их месту в политике императора».   Видимо, русско-византийские войны не рассматривались Багрянородным как нечто экстраординарное, на фоне других вооруженных конфликтов и угроз. Следовательно, он вполне мог использовать записанный до 941 года рассказ  неизвестного информатора о маршруте русских купцов из Поднепровья в Византию, в качестве историко-этнографической справки и добавить к нему имя известного ему на тот момент, реального  правителя Руси, Игоря. В таком случае, упоминание Святослава, сына Игоря,  который сидит в Немогарде   становится вполне закономерным. Между 948 и 952 годом, Святослав как раз мог достичь возраста, в котором его могли посадить на стол одного из Древнерусских городов, включая Новгород. Косвенно на то, что киевский князь не был убит в  945 году, на мой взгляд, указывает  и сама летопись. Трудно представить, что заключив в 944 году, беспрецедентный и выгодный, по мнению многих историков, договор с греками, со всеми вытекающими из него дивидендами,  уже в 945 году дружина Игоря поиздержалась настолько, что стала уговаривать Игоря отказаться от своих обязательств и отобрать у Свенельда право собирать с древлян дань. Случится это могло лишь  несколько позже 945 года. Когда, именно, сказать трудно. Понимая что то, что я напишу ниже целиком и полностью идет в разрез с летописями и осознавая что доказать написанное я не смогу, осмелюсь все-таки высказать следующие предположения…  Не исключено, что Игорь прожил значительно дольше, нежели ему отвели летописцы и умер незадолго,  до задокументированной  греками поезди княгини Ольги в Константинополь, датируемой ПВЛ 955 годом, а историками 946    и  957 гг.  Выше я уже писал о том, что летописцы, по каким- то, до конца неясным причинам, не очень симпатизировали Игорю, а значит моги «похоронить» его по истечении отведенных ему на правление 33 лет, тем самым уровняв время  правления Игоря с временем правления Вещего Олега. Не исключено, что ряд деяний, вроде новгородского похода, приписываемого летописью Ольге и датируемого ПВЛ 947 годом, совершил сам Игорь, посадив во время этого похода в Новгороде Святослава, если принять во внимание известие Константина Багрянородного. В таком случае, убить его могли между 948 и 955 годом, т.е. в период пустых летописных годов.    Так ли это было на самом деле, мы никогда не узнаем. Не смотря на то, что Игорь, действительно, первый достоверный  правитель Руси, известный не только по русским летописям, но и по аутентичным его времени источникам, в истории его жизни и правления по прежнему много не разрешимых и темных мест, которые,  по мере поступления новых данных, включая археологию, наработки специалистов по летописанию, становятся все более отчетливо видны. Часть этих темных мест я уже обозначил, остается уповать что со временем многие вопросы, касающиеся истории князя Игоря будут разрешены.