Психология семейных отношений в романе Анжелика

Часть вторая. Филипп.

Брак Анжелики с Жоффреем де Пейраком был по-настоящему успешным. Этого нельзя сказать о её втором браке, с Филиппом дю Плесси-Бельером. Однако эти отношения тоже заслуживают внимания. Попробуем в них разобраться.
Брак с Филиппом был заключен Анжеликой в тот период, когда она считала Жоффрея мертвым. В то время она была богатой торговкой. В дворянских кругах её не принимали, из-за чего она тревожилась за судьбу своих детей Флоримона и Кантора, которые не могли занять положение в обществе в соответствии со своим происхождением. Ей посоветовали выйти замуж за дворянина с громким именем. И как раз в этот период  отель Ботрейи, где она жила, стал посещать её кузен Филипп, в которого она была влюблена в подростковом возрасте.  Тогда ей было тринадцать, а ему шестнадцать. Много лет она его не видела и ничего о нём не знала, и тут  встретила его, уже будучи взрослой женщиной.  Филипп  к этому времени стал маршалом Франции.

Отношения с Филиппом были сложными с самого начала, ещё в те ранние годы. Родители Филиппа занимали при дворе короля важные должности, а его отец  участвовал в Фронде и имел отношение к заговору против Людовика XIV. Филипп жил с родителями в Париже, с детства привык к роскоши и крайне редко приезжал в их владения в провинцию. Когда он впервые увидел семью Анжелики, её  вид вызвал у него глубокое презрение.

«С приветливой улыбкой она сделала реверанс гостю, догадавшись наконец, что это маркиз дю Плесси де Бельер, потом подошла поцеловать своего кузена Филиппа.
Юноша отпрянул и в ужасе взглянул на маркиза:
— Отец, неужели я обязан поцеловать эту… хм… эту юную особу?..
— Конечно же, молокосос, пользуйтесь случаем, пока не поздно! — воскликнул знатный сеньор и расхохотался.
Подросток осторожно коснулся губами круглых щечек Анжелики, а потом, достав из кармана своего камзола надушенный кружевной платочек, помахал им перед собой, словно отгоняя мух».
«От Анжелики не ускользнул презрительный взгляд светло-голубых, холодных как сталь глаз ее юного кузена, которым он окинул запущенную, темную гостиную. Оглядев с одинаковым пренебрежением вытертые гобелены, жалкую кучку дров, тлевших в камине, и даже старого барона с его вышедшим из моды воротником, Филипп дю Плесси перевел глаза на дверь, и его светлые брови удивленно поползли вверх, а губы искривила насмешливая улыбка.
В гостиную вошла госпожа де Сансе в сопровождении Ортанс и обеих тетушек. Они, разумеется, надели свои лучшие наряды, которые, должно быть, показались молодому щеголю смешными, так как он фыркнул в платок.
Анжелика не спускала с него глаз, сгорая от желания вцепиться ногтями в его физиономию. Уж скорее он сам смешон со своими кружевами, пышными лентами на плечах и разрезами на рукавах камзола от подмышек до манжет, чтобы все могли видеть, из какой тончайшей материи сшита его рубашка».

Филипп был красив,  чем вызывал восхищение Анжелики, но его презрительное, надменное отношение к ней и членам её семьи приводило её в глубокое уныние.

«Зато сын маркиза, напротив, становился все более мрачным. Он застыл на своем стуле в напряженной позе, его белокурые кудри рассыпались по широкому кружевному воротнику. Время от времени он в ужасе бросал взгляд то на Жослена, то на Гонтрана, а те, понимая, какое впечатление производит их неопрятный вид, нарочно подливали масла в огонь и то ковыряли пальцем в носу, то скребли голову. Их поведение огорчало Анжелику, вызывало у нее какое-то неприятное чувство, почти тошноту. В последнее время ее вообще томила какая-то тоска: у нее побаливал живот, и Пюльшери запретила ей есть сырую морковь, которую она так любила. Но в этот вечер, принесший столько переживаний и впечатлений, связанных с приездом необычных гостей, Анжелике казалось, что она заболевает. Поэтому она не вступала в разговор и тихонько сидела на своем стуле. Но стоило ей взглянуть на своего кузена Филиппа дю Плесси, как у нее сжималось горло, и она не могла понять, отчего это — от ненависти к нему или от восхищения. Никогда еще она не видела такого красивого мальчика.
Его лоб прикрывали мягкие как шелк золотистые волосы, по сравнению с которыми ее собственные кудри казались темными. Черты лица у него были безукоризненные. Костюм из тонкого серого сукна, отделанный кружевами и голубыми лентами, подчеркивал нежность его бледного, с легким румянцем лица. Да, Филиппа дю Плесси можно было бы принять за девочку, если бы не жесткий взгляд, в котором не было ничего женственного.
Из-за Филиппа ужин, да и весь вечер, превратился для Анжелики в сплошную пытку. Малейшая оплошность слуг, малейшая неловкость, и подросток тут же бросал на них презрительный взгляд или криво усмехался».

В отношении Анжелики и её семьи Филипп позволял себе самые оскорбительные высказывания,  что приводило Анжелику в негодование, и она даже чуть не подралась с ним.

«По коридору шел ее кузен Филипп, и она торопливо спряталась под лестницей. Он прошел совсем рядом, не заметив ее. Она слышала, как он поднялся на второй этаж и кликнул слуг, которые при тусклом свете нескольких свечей готовили спальни для своих господ. Визгливый голос подростка звенел от ярости.
— Черт знает что, никто даже не подумал на последнем перегоне запастись свечами! Могли бы догадаться, что в этой глуши так называемые дворяне ничем не отличаются от своих голодранцев-вилланов. Вы хоть согрели мне воды для ванны?
Слуга что-то ответил, однако Анжелика не расслышала его слов. Филипп проворчал уже более мирным тоном:
— Час от часу не легче. Мыться в тазу! К счастью, отец говорил, что у нас в Плесси есть две флорентийские ванные комнаты. Скорее бы уж добраться до них. Мне кажется, что вонь этого племени де Сансе теперь будет преследовать меня вечно.
«Ну, за это он у меня поплатится!» — подумала Анжелика.
При свете фонаря, стоявшего в передней на столике с выгнутыми ножками, Анжелика увидела, что Филипп снова идет вниз.
Когда он приблизился, она вышла из своего убежища в тени винтовой лестницы.
— Как смеете вы говорить о нас так оскорбительно при лакеях? — раздался под сводами замка ее голос. — Неужели вы понятия не имеете о дворянской чести? Это, верно, оттого, что вы ведете свой род от незаконнорожденного сына короля! А вот у нас — чистая кровь!
— Такая же чистая, как ваша грязная физиономия, — ледяным тоном отпарировал Филипп дю Плесси.
Неожиданно для себя Анжелика кинулась к нему, чтобы расцарапать его лицо. Но Филипп крепко, по-мужски схватил ее за запястье и с силой отшвырнул к стене. И ушел, даже не ускорив шага.
Оглушенная, Анжелика слышала, как бешено колотилось ее сердце. Неведомое ей дотоле чувство стыда и отчаяния охватило девочку.
«Я ненавижу его, — думала она. — Придет день, и я ему отомщу. Я заставлю его склониться передо мной, просить у меня прощения».

«— Гийом, вот ты простой солдат, так скажи мне: как надо поступить, если встретишь человека злого, трусливого?
— Странный вопрос для ребенка! Но коли уж вы спрашиваете, я вам отвечу: злого надо убить, а трусу — дать убежать.
Немного подумав, он добавил, снова поднимая свои ведра:
— Но ваш кузен Филипп не злой и не трусливый. Просто он еще молод, вот и все…
— Значит, ты тоже его защищаешь! — пронзительным голосом закричала Анжелика. — Ты тоже! Потому что он красивый… потому что он богатый!..
Она вдруг почувствовала во рту какую-то горечь, покачнулась и, скользнув вдоль стены, упала без чувств».

Таким образом, знакомство с Филиппом уже в этом возрасте принесло Анжелике целую гамму противоречивых чувств и совпало с недомоганием. Ей казалось, что она его ненавидит,  и она мечтала когда-нибудь ему отомстить за его презрительное отношение.
Не менее неоднозначно выглядит другой краткий эпизод общения с ним, год спустя, когда Анжелика с отцом приехали в замок Плесси, где собралось высокопоставленное парижское общество. Анжелика подросла и стала выглядеть значительно лучше, чем при их первой встрече. На ней было скромное серое платье, в котором её намеревались отправить в монастырь, её единственное платье, которое она могла надеть в приличном обществе. На фоне разодетых придворных она выглядела серой мышью.

«Все в изумлении уставились на Анжелику. Маркиза дю Плесси, славившаяся своим злоязычием, снова прикрыла лицо веером, скрывая насмешливую улыбку. Но теперь уже она прятала ее от соседки.
— Филипп! Филипп! — позвала она, чтобы выйти из неловкого положения. — Где мой сын? Мессир де Бар, будьте так добры, пригласите сюда полковника.
И когда шестнадцатилетний полковник явился, маркиза сказала:
— Филипп, эта твоя кузина де Сансе. Проводи ее к танцам. В обществе молодых людей ей будет веселее, чем с нами.
Не дожидаясь приглашения кузена, Анжелика встала. Сердце ее отчаянно заколотилось, и она обозлилась на себя за это. Юный сеньор смотрел на мать с нескрываемым возмущением. «Как, — казалось, говорил он, — как осмеливаетесь вы навязывать мне так дурно одетую девчонку!»
Но, видимо, по выражению лиц находящихся в гостиной дам он понял, что здесь произошла какая-то неловкость, и, протянув Анжелике руку, процедил сквозь зубы:
— Идемте, кузина.
Она вложила в его открытую ладонь свои маленькие пальчики, о красоте которых она даже не подозревала. Филипп молча довел ее до входа в галерею, где пажам и молодым сеньорам его возраста было разрешено резвиться в свое удовольствие.
— Расступитесь! Расступитесь! — неожиданно крикнул юный маркиз. — Друзья, представляю вам мою кузину, баронессу Унылого платья!
Раздался дружный хохот, их окружили молодые люди. Пажи были в туфлях на высоких каблуках, в коротких до колен штанах с буфами, из-под которых смешно торчали длинные и тощие ноги, и все они показались Анжелике похожими на цапель.
«В общем-то, я в своем унылом платье выгляжу не смешнее, чем они с этими тыквами вокруг бедер», — подумала Анжелика.
Она бы, пожалуй, охотно поступилась своим самолюбием, лишь бы побыть еще рядом с Филиппом, но один из подростков спросил ее:
— Вы умеете танцевать, мадемуазель?
— Немного.
— Правда? А какие танцы?
— Бурре, ригодон, умею водить хоровод…
Ее слова вызвали новый взрыв хохота.
— Ха-ха-ха! Филипп, что за птичку ты нам привел? А ну-ка, мессиры, давайте тянуть жребий! Кто будет танцевать с этой пастушкой? Есть любители бурре? Уф!.. Уф!.. Уф!..
Анжелика выдернула свою руку из руки Филиппа и бросилась прочь».

Друзья Филиппа стали издеваться над ней, и она убежала, так и не узнав, что о ней  думал Филипп. Спустя некоторое время, уже после того, как она украла ларец с ядом, она снова пришла в зал, где был Филипп. По его поведению можно было предположить, что он заинтересован ей, но у неё не было тогда возможности общаться с ним.
Снова они встретились спустя более чем десять лет при самых ужасных обстоятельствах. Анжелика тогда работала в таверне «Красная маска». Вельможи из королевского окружения, среди которых находился Филипп,  устроили в ней погром, убили хозяина таверны и ребёнка. А когда вошла Анжелика переключились на неё. Она была в маске, так что Филипп не мог её узнать. Он ударил её по голове, а его приятели намеревались совершить над ней насилие. Тогда её спасла собака полицейского Дегре, которая вцепилась в горло брату короля – герцогу Орлеанскому, когда тот набросился на неё. Анжелика, пригрозила, что собака насмерть загрызёт брата короля, и повелела всем снять маски. Вельможи подчинились, так она увидела среди них многих, кого она знала когда-то при дворе. Филиппа она не узнала, но позднее его имя назвал ей полицейский Дерге.

Позднее, уже живя в отеле Ботрейи, она увидела Филиппа среди своих посетителей. Но ей было не понятно, что побуждало его посещать её дом. Он её даже не узнал в мадам Моренс, как она тогда именовалась. А когда она сказала ему, что она его кузина Анжелика, то не проявил по этому поводу никаких эмоций и держался с ней холодно и отстранённо. Однако у Анжелики возникла навязчивая идея, что именно за него она должна выйти замуж, чтобы вернуть себе и детям возможность попасть в высшие дворянские круги, в Версаль.

Когда о её намерении узнали подруги, они рассказали о Филиппе много ужасных слухов. По их словам он был груб с женщинами и крайне жесток, а его внешность обманчива.

«Прекрасный Филипп только на первый взгляд кажется приятным и учтивым мужчиной…При дворе все расточают ему улыбки. Но оказывается, что в любви он знает только грубость: самый последний конюх более галантен со своей женой, чем мессир дю Плесси со своими любовницами. Все дамы, кто был с ним близок, ненавидят его…»

Филипп сложный человек и совсем не такой, каким кажется. Он противоречив и странен. Величие в нём сочетается с низостью, дворянская спесь с благородством и изяществом.

«— Я думаю, что когда лучше его узнаешь, начинаешь понимать, насколько он хуже, чем можно ожидать с первого взгляда. Но когда узнаешь его еще ближе, замечаешь, что он намного лучше, чем кажется вначале.
— Я вас не понимаю, Нинон.
— Я хочу сказать, что у него нет тех качеств, которые сулит его красота, и он даже не стремится к тому, чтобы его полюбили. Зато, если смотреть глубже, в самую суть вещей, то он внушает уважение, потому что он — представитель почти исчезнувшей расы: это дворянин до мозга костей. Он помешан на вопросах этикета. Он боится увидеть даже пятнышко на своем шелковом чулке, но не боится смерти. Когда он будет умирать, он будет одинок, как волк, и никогда ни у кого не попросит помощи. Он принадлежит лишь королю и самому себе.
— Я никогда не замечала в нем такого величия!
— Но вы не замечали и его низости, дорогая! Наследственный эгоизм потомственного дворянина. Веками родовой герб заслоняет от них все остальное человечество. Почему никто даже не возьмется предположить, что в человеке спокойно уживаются и добродетели, и пороки? Случается, дворянин бывает одновременно и велик, и ничтожен».

Единственное, в чем Филипп по-настоящему преуспел, – это война.

«— Он сражался против турок в императорском войске. Он был среди тех шести тысяч солдат, которых Его Христианнейшее Величество король Франции отправил в битву против неверных, вторгавшихся в самое сердце христианских земель. Говорят, в решающем сражении при Сен-Готарде мессир дю Плесси-Бельер отличился особой отвагой и проявил себя умелым стратегом. Янычары отступили и бежали до самой Венгрии».
«По возвращении в Париж господин дю Плесси был назначен главным распорядителем волчьей охоты. Он так красив и так любит войну, что король называет его Марсом. Но о нем рассказывают ужасные вещи...»

На завоёванной территории он ведёт себя как дикарь, его солдаты внушают ужас.

«Если во время военных кампаний он оказывается победителем, то его приказы вызывают настоящий скандал. Его солдат опасаются больше, чем солдат пресловутого Иоганна фон Верта…»
«В Норжене он приказал привести к нему дочерей самых именитых граждан. За то, что девицы сопротивлялись, их избили до полусмерти, а после ночной оргии с офицерами он отдал их на потеху солдатам. После этого многие девицы скончались, а некоторые сошли с ума. Если бы не заступничество монсеньора принца, Филипп дю Плесси был бы сейчас в ссылке».

 Анжелика либо не верила, либо не придавала значения словам подруги.

«— Филонида, вы просто старая завистница! — воскликнула Анжелика в приступе внезапного раздражения. — Этот молодой человек вовсе не такой, он никак не может быть тем бесноватым чудовищем, которое вы мне описали».

Подруги очень старались убедить её не связываться с Филиппом.

«— Нинон, не говорите со мной, как любящая бабушка. Это вам не к лицу.
— Вот уж нет! Мне действительно стоит взять тон заботливой бабушки, чтобы отчитать вас, Анжелика, так как я боюсь, что вы на неверном пути!.. Анжелика, красавица моя, неужели вы, познавшая великую любовь, собираетесь признаться мне, что влюбились в Филиппа? Он совершенно не подходит вам! Он разочарует вас больше, чем кого бы то ни было. Опомнитесь…»

Но на Анжелику невозможно было повилять, он просто вбила себе в голову, что должна выйти за него замуж.

«Анжелика гордо выпрямилась.
— Нинон, не будем больше говорить об этом, прошу вас. Я хочу выйти за Филиппа. Мне необходимо женить его на себе. Вы меня не поймете. Я не люблю его, это правда, но он меня привлекает. Он всегда меня привлекал. И я всегда думала, что в один прекрасный день он будет принадлежать мне. И точка…»
«Она твердо решила выйти замуж за Филиппа дю Плесси. Это наилучшее решение всех проблем, ведь свадьба поставит окончательную точку в ее пути наверх и вернет ей имя. Ей нравилось питать иллюзии в отношении мужчины, которого она выбрала во вторые мужья, и чувств, которые она питала к нему. Она хотела бы видеть его «достойным любви», тогда и у нее появилось бы право любить его».

Но на все её старания обратить на себя его внимание он отвечал равнодушием.

«К каким бы приемам обольщения ни прибегала Анжелика, ей никак не удавалось победить равнодушие этого странного высокомерного человека, который в своих светлых атласных одеждах и в ореоле белокурых волос казался закованным в ледяные доспехи.
Всегда безразличный и молчаливый, Филипп, тем не менее, был частым гостем в отеле Ботрейи. Анжелику не интересовало, умен ли он. Любуясь его неприступной безукоризненной красотой, она всякий раз испытывала почти забытое чувство — смесь застенчивости и восхищения, — которое вызвал когда-то в душе маленькой девочки элегантный старший кузен».

Вскоре Анжелика узнала, что Филипп собирается жениться на дочери президента парламента  и причиной этого решения является его бедственное материальное положение. Анжелика поняла, что если не предпримет самых решительных действий, то её мечте никогда не сбыться. После неудачных намёков, на которые Филипп не реагировал, она попробовала откровенно поговорить и предложить ему жениться на ней. Но Филипп даже слышать об этом не хотел и высказал ей своё презрение.

«— Филипп, если вопрос всего лишь в том, как поправить бедственное финансовое положение, то почему бы вам не жениться на мне? Денег у меня много, и я не потеряю их из-за неурожайного года. Мои дела идут великолепно, и доходы будут только увеличиваться.
— Жениться на вас? — повторил дю Плесси с искренним изумлением.
И презрительно расхохотался.
— Мне? Жениться на шоколаднице?! — выплюнул маркиз».

«Молодая женщина неуверенно взглянула на него и попыталась улыбнуться. Как и в тот далекий вечер, она чувствовала, что еще немного и она вновь задрожит. Умоляющим голосом Анжелика прошептала:
— Филипп, женитесь на мне. Вы получите любые деньги, какие захотите. В моих жилах течет благородная кровь. Общество очень быстро забудет о моей коммерции. Впрочем, сейчас многие дворяне уже не считают зазорным заниматься лично всевозможными делами. Мне говорил об этом господин Кольбер…
Она прервала свой монолог. Он не слушал ее. Возможно, думал о чем-то своем или же вообще ни о чем не думал. Если бы он спросил ее: «Почему вы хотите стать моей женой?», то она бы крикнула: «Потому что я люблю вас!» Именно в то мгновение Анжелика поняла, что любит его, любит все той же наивной, мучительной любовью, которая озарила ее детство. Но он не задал ей ни одного вопроса. И, в полном отчаянии, запинаясь, Анжелика пробормотала:
— Поймите, я хочу вернуться в свой круг, вернуть себе имя, знатное имя… Я хочу бывать при дворе… в Версале…
Ей не нужно было произносить этих слов. Анжелика тотчас пожалела о своей неуместной откровенности. Она надеялась, что Филипп не услышал ее, но он прошептал с еле заметной усмешкой:
— Поводом для брака следует считать нечто куда более ценное, чем деньги!
И затем тем же тоном, каким отказываются от протянутой бонбоньерки, он произнес:
— Нет, дорогая, правда, нет…
Анжелика поняла, что его решение окончательно. Она проиграла».

И тогда она вспомнила о ларце с ядом - компромате на семью Плесси-Бельеров, и  предъявила Филиппу ультиматум: либо он на ней женится, либо она предаст огласке доказательство измены его семьи.

«— Тогда что же вам нужно?
— Я вам это уже сказала некоторое время тому назад, Филипп. Я хочу, чтобы вы на мне женились.
— Никогда! — заявил маркиз, откидываясь на сиденье.
Неужели она противна ему до такой степени? Однако их связывало нечто большее, чем просто светское общение. Разве он сам не искал встреч с ней? Даже Нинон обратила на это внимание.
Они молчали. И лишь когда экипаж остановился у ворот отеля Ботрейи, Анжелика осознала, что они вернулись в Париж. На улице совсем стемнело. Теперь молодая женщина больше не видела лица Филиппа. И это к лучшему.
Она набралась храбрости и насмешливо спросила:
— Итак, маркиз, к чему привели ваши размышления?
Молодой человек пошевелился, словно пробудившись от кошмара.
— Так и быть, мадам, я женюсь на вас! Извольте явиться завтра вечером в мой особняк на улице Сен-Антуан. Там вы обсудите с моим управляющим все пункты соглашения.
Анжелика не протянула ему руки для поцелуя. Она знала, что Филипп оттолкнет ее».

Но эта победа была только кажущейся, на самом деле Анжелика совершила ужасную ошибку, за которую ей пришлось потом жестоко расплачиваться. И она это как будто почувствовала. Она предала память Жоффрея и положила основание отношениям, которые изначально были обречены на провал.

«Оставшись в одиночестве, она задула свечи, потому что боялась увидеть свое отражение в зеркале.
Затем она надолго застыла у черного прямоугольника окна. Из глубины сада сюда долетали ароматы только что распустившихся цветов.
Быть может, где-то там, в саду, во мраке ночи ее ждет призрак Великого Хромого в железной маске?
Она боялась обернуться и взглянуть в глаза самой себе. «Ты бросил меня одну! Что мне оставалось делать?» — крикнула Анжелика призраку своей любви. Она повторила про себя, что скоро станет маркизой дю Плесси-Бельер, но долгожданная победа совсем не радовала ее. Анжелика чувствовала лишь подавленность, а ее душа, казалось, разбилась на мелкие осколки.
«То, что ты сделала, — отвратительно, гнусно!»
Слезы струились по ее щекам. Прижавшись лбом к витражному стеклу, с которого чья-то рука кощунственно стерла герб графа де Пейрака, она разрыдалась, пообещав себе, что это последние слезы слабости, которые она себе позволяет».

Таким образом, Анжелика проигнорировала все советы и предупреждения, и, настояв на своём, сама привела себя в ловушку. Она совершенно не знала человека, за которого собиралась замуж, и не представляла, на какую жизнь себя обрекает.
Если в случае первого брака у неё не было выбора, и все решили за неё, то тут у неё была возможность подумать и принять верное решение. Однако она пошла на поводу своих чувств, иллюзий и меркантильных интересов.

У неё была возможность предположить о том, что её первый муж возможно жив, но она не поверила людям, которые рассказали ей, что видели Жоффрея живым после его мнимой казни. Анжелика поторопилась вторично вступить в брак, хотя если бы она немного подождала, она смогла бы вновь обрести свою прежнюю любовь, так как Жоффрей в скором времени прислал своего гонца справиться о ней. Но было поздно. Жизнь Анжелики пошла по иному, более сложному и болезненному пути.

Постепенно, ещё  до свадьбы с Филиппом, Анжелика почувствовала, что натворила что-то не то, в её душу закрался страх. Управляющий Филиппа, её старый знакомый гугенот Молин, который устраивал её первый брак, а теперь занимался и вторым,  предупредил её о том, что собой представляет её будущий муж.

«— Мой хозяин не любит женщин. Да, у него случаются любовные связи, но для маркиза все женщины — горький плод, вызывающий тошноту.
— Однако молва приписывает ему громкие любовные приключения. А знаменитые оргии во время военных кампаний за пределами Франции, в Норжене…
— Инстинкты солдафона, опьяненного войной. Он овладевает женщинами из тех же побуждений, из которых поджигает их дома, пронзает шпагой живот ребенка… лишь для того, чтобы причинить боль.
— Вы говорите страшные вещи!
— Я не хочу вас пугать, но считаю нужным предупредить. Вы родом из благородной, но простой, здоровой деревенской семьи. Мне кажется, вы не до конца понимаете, какое воспитание получают молодые дворяне, чьи родители не только богаты, но и вращаются при дворе. Такой ребенок с раннего детства — игрушка служанок и лакеев, потом — сеньоров, к которым его отдают в пажи. Итальянские нравы, знаете ли, приучают к…
— Ах! Не продолжайте! Это отвратительно, — прошептала Анжелика, смущенно отведя глаза к огню».

«Сочетаясь с вами, господин дю Плесси заключает брак не по любви. Скажу больше, это вынужденная женитьба. Я сильно вас удивлю, сообщив, что чувства, которые вы внушаете господину дю Плесси, далеки от того, что можно было бы назвать любовью, и скорее напоминают гнев и даже бешенство?»

«—… Я полагаю, что вы совсем не знаете человека, за которого собрались выйти замуж. Сейчас ваши позиции сильны, потому-то вы и считаете его слабым. Но затем вам потребуется нечто, что поможет вам подчинить его себе. Иначе…
— Иначе?
— Вы будете БЕЗМЕРНО НЕСЧАСТНЫ».

Венчание состоялось тайно в часовне замка Плесси. Более мрачную церемонию было трудно  представить. На ней присутствовали лишь два свидетеля и старая кормилица Филиппа.
Филипп был пьян. Перед венчанием он до смерти напугал  детей Анжелики, так что они попросились уехать к дедушке в замок Монтелу.

«Анжелика открыла дверь и в ужасе остановилась.
Перед камином, в котором бушевал огонь, прижавшись друг к другу, стояли Флоримон и Кантор, а на них наступали три огромных волкодава, черных, как исчадия ада. Они свирепо лаяли и рвались с кожаных поводков. Концы поводков были в руке маркиза дю Плесси. Тот удерживал собак, но, казалось, забавлялся страхом детей. На плиточном полу в луже крови Анжелика увидела труп Портоса, любимого дога мальчиков — должно быть, преданный пес погиб, пытаясь защитить своих хозяев.
Кантор кричал, и его круглое личико было залито слезами. Но мертвенно-бледный Флоримон проявил небывалое мужество. Он достал свою маленькую шпагу и выставил ее в сторону собак, защищая брата.
Анжелика даже не закричала. Ее непроизвольная реакция оказалась быстрее мысли: схватив тяжелый деревянный табурет, она со всей силы запустила им в собак, которые взвыли от боли и отступили.
Анжелика сразу прижала к себе Флоримона и Кантора. Сыновья судорожно вцепились в мать, а Кантор тут же замолчал.
— Филипп, — срывающимся голосом произнесла Анжелика, — не следует так пугать детей… Они могли упасть в огонь… Посмотрите, Кантор даже обжег себе руку…
Молодой человек перевел на будущую супругу прозрачные, как лед, и такие же холодные глаза.
— Ваши сыновья трусливы, как бабы, — пробормотал он заплетающимся языком».
Его лицо было темнее, чем обычно, он слегка покачивался.
«Да он пьян», — подумала Анжелика».

«— Мама, — начал мальчик тонким, дрожащим, но все-таки твердым голосом, — мы хотели бы уехать к господину нашему дедушке. Нам здесь страшно.
— Страх — это слово, которое не должен произносить мальчик со шпагой на поясе, — строго сказала Анжелика. — Неужели вы так трусливы, как на это вам только что указали?
— Господин дю Плесси уже убил Портоса. Теперь он может убить Пикколо.
Кантор снова заплакал, из его груди вырывались тихие, приглушенные рыдания. Кантор, всегда спокойный Кантор плачет! Этого Анжелика уже не могла вынести. Не стоит размышлять над тем, глупо это или нет: ее дети напуганы».

Сама Анжелика тоже чувствовала страх и усиливающуюся тревогу, которая после венчания переросла панику. Все слуги удалились, оставив её наедине с мужем. Он заставил её сесть с ним в лодку, выплыл  на середину пруда и заявил, что собирается её убить.

«Медленно, с удивительной грацией, отличавшей каждое его движение, дю Плесси поднял руки и обхватил шею молодой женщины.
— А теперь, моя красавица, я вас задушу, — прошипел он. — И вы отправитесь вслед за вашим проклятым ларцом прямо на дно пруда!
Анжелика боялась даже шевельнуться. Он был пьян или безумен. Но в любом случае он способен убить ее. Разве она не находилась в его власти? Она не могла ни позвать на помощь, ни защититься».
«Но смертоносное объятие вдруг разжалось, она снова могла дышать. Прямо перед собой Анжелика увидела стиснутые зубы и сведенное судорогой гневное лицо Филиппа.
— Черт возьми! — выругался он. — Неужели никакой страх не заставит вас склонить вашу дрянную надменную голову? Неужели ничто не заставит вас кричать, умолять?.. Ничего, потерпите немного, и вы это сделаете!
Он грубо отпихнул Анжелику и опять взялся за весла.
Как только лодка коснулась суши, у Анжелики возникло непреодолимое желание бежать со всех ног. Она не знала, что делать. Ее мысли путались. Чувствуя острую боль, она поднесла руку к шее».

Страх Анжелики не был безосновательным: Филипп, желая ей отомстить, сделал все, чтобы её напугать, сломить, причинить как можно больше боли. Она едва пережила свою брачную ночь. После запугивания в лодке, Филипп взялся за кнут. А после побоев изнасиловал, предварительно ударив её  головой об стену, чтобы она прекратила сопротивление. Когда Филипп её оставил, она была почти без сознания на полу в крови. А его прощальные слова ужасают своим цинизмом.

«Анжелика открыла глаза. Филипп тронул ее носком сапога и с насмешкой произнес:
— Итак, полагаю, вы удовлетворены? Доброй ночи, госпожа маркиза дю Плесси».

Филипп был пьян и на самом деле сожалел о содеянном, о чем свидетельствуют его мысли.

«Что я наделал?» — в ужасе подумал он.
Весь мир внезапно погрузился во мрак и отчаяние. Свет померк. Все было разрушено раз и навсегда. Все, что могло бы родиться, умерло. Он убил даже робкое воспоминание о девочке в сером платье, чья маленькая рука дрожала в его руке. Это воспоминание порой возвращалось к нему и доставляло радость, хотя он не понимал почему…»

Но внешне его отношение к Анжелике не претерпело никаких изменений. Отныне её уделом стали унижение, пренебрежение и насилие. Анжелике пришлось, как и до замужества,  жить в отеле Ботрейи,  так как Филипп не желал  видеть её в своём доме.

Филипп дал ей понять, что его цель - сломить её дух, подчинить себе, закрыть в родовом замке Плесси или  сослать в монастырь. Анжелика осознала, что совершила ужасную ошибку и сама обрекла себя на такую жизнь, она отчаянно пыталась отстоять свою свободу. Для этого она поставила своей задачей закрепиться в Версале, приобрести благорасположение короля и поставить себя под его защиту. Пока её хотел видеть в Версале и защищал  сам  король, у Филиппа не было возможности осуществить свои угрозы. Филипп был категорически  против нахождения жены в Версале и делал все, чтобы помешать ей. Между ними завязалась настоящая война. Филипп не пренебрегал никакими средствами для достижения своих целей. Однажды, для того, чтобы помешать ей принять приглашение короля, он  организовал её похищение и запер в монастыре.

«— Что? Вы планируете еще и «следующий раз»?
— Пока вы не будете укрощены — да. Пока не образумитесь, пока будете гордо держать свою упрямую голову, пока будете отвечать мне с такой же дерзостью, пока будете пытаться меня ослушаться. Я — главный королевский ловчий и отлично умею дрессировать злобных сук. В конце концов они всегда начинают лизать мне руки.
— Я лучше умру! — в отчаянии воскликнула Анжелика. — Вам придется убить меня.
— Зачем? Я предпочитаю видеть вас прирученной.
Холодные голубые глаза не отрываясь смотрели на Анжелику, и ей пришлось первой отвести взгляд. Им предстояла долгая и жестокая дуэль, но Анжелика уже не в первый раз участвовала в подобных сражениях. Она бросила вызывающим тоном:
— Полагаю, вы слишком самоуверенны, месье. Мне было бы любопытно узнать, каким образом вы собираетесь добиться цели?
— О! У меня широкий выбор средств, — с брезгливой гримасой заявил дю Плесси. — Могу посадить вас под замок. Как насчет того, чтобы провести несколько месяцев здесь? Или вот еще… Могу разлучить вас с сыновьями.
— Вы не сделаете этого!
— Почему бы и нет? Я могу лишить вас всех средств к существованию, могу держать на голодном пайке или заставить вас вымаливать у меня кусок хлеба…
— Вы говорите глупости, дорогой. Мое состояние принадлежит мне.
— Ну, это легко уладить. Вы — моя жена, а вся власть в семье сосредоточена в руках мужа. Я не настолько глуп, чтобы не придумать, как перевести ваши деньги на мое имя.
— Я буду защищаться.
— И кто же станет вас слушать? Я не могу не признать: вы достаточно пронырливая особа, и вам удалось завоевать расположение короля. Но после сегодняшней бестактности можете не рассчитывать на покровительство Его Величества. Засим разрешите откланяться, оставляю вас наедине с вашими молитвами, так как я не могу позволить себе пропустить момент, когда спустят свору. Думаю, вам больше нечего мне сказать?
— Только одно! Я ненавижу вас от всей души!
— Ну, это пустяки. Когда-нибудь вы начнете мечтать о смерти, лишь бы избавиться от меня.
— И что вы от этого выиграете?
— Я получу наслаждение от мести. Вы смертельно оскорбили меня, зато я увижу, как вы рыдаете, просите пощады, станете жалкой, опустившейся, полубезумной женщиной».

Надо отдать ей должное, Анжелика держалась мужественно. Она не принимала на себя роль жертвы, сохраняла достоинство, чего бы ей это ни стоило, стремилась отстаивать свои интересы, защищалась. Как Филипп ни старался, ему не удалось воспрепятствовать её закреплению при дворе. Уже на следующий день после брачной ночи Анжелика, узнав, что Филипп уехал в Париж, отправилась следом, и как только ей удалось привести себя в порядок,  без приглашения явилась в Версаль, что было очень рискованным шагом с её стороны. Филипп никак не ожидал её там увидеть, и был  вынужден представить её королю. После того, как он оставил её в замке в столь жалком состоянии, её ослепительное появление в Версале было похоже на чудо. Анжелика не показала виду, что она подавлена или напугана. Она вела себя с Филиппом так, как будто ничего особенного не произошло. Он испытывал противоречивые чувства гнева и восхищения, которое тщательно старался скрыть. 

«Анжелика поняла, что король узнал ее, но все равно принимает благосклонно, желая перечеркнуть прошлое.
Огонь костра вспыхнул меж ними в последний раз. Еще раз присев в глубоком реверансе, молодая женщина почувствовала, что к ее горлу подступил комок.
Слава Богу! Король возобновил прогулку. Анжелика смогла подняться, украдкой вытереть слезы и бросить смущенный взгляд в сторону Филиппа.
— Как мне благодарить вас, Филипп?..
— Благодарить меня! — тихо проскрежетал Филипп, и голос его срывался от гнева. — Я был вынужден защищать от насмешек свое имя, чтобы оградить себя от немилости!.. Вы, черт побери, все-таки моя жена! Прошу отныне не забывать об этом… Появиться вот так в Версале! Без приглашения! Не будучи представленной!.. А с какой дерзостью вы смотрели на короля!.. Ничто не может сломить вашу дьявольскую наглость! Мне нужно было убить вас в тот вечер.
— О, Филипп, прошу, не портите мне этот чудесный день!
Анжелика подняла взгляд к супругу и улыбнулась. Слезы переливались на ее ресницах удивительными радужными бликами, а в глазах притаилась чуть заметная усмешка. Но в этой загадочной бирюзовой глубине крылось и нечто, чего Филипп не мог описать словами и что странно трогало его. Их связывало это нечто, которое она не могла высказать, а он не желал принять. Несколько мгновений Филипп думал о маленькой девочке из далекого прошлого, девочке, смотрящей на него огромными сверкающими глазами у подножия лестницы в полутемном замке Монтелу. То юное создание также отличалось невероятной гордостью.
Маркиз передернул плечами, как будто бы хотел освободиться от нежелательной слабости.
— Пойдемте, мадам, — холодно произнес он. — Иначе наше отсутствие будет замечено».

Однако при всем успехе, которого Анжелике удалось достичь,  её действия были скорее неверными, чем верными. Своим сопротивлением она заложила бомбу замедленного действия. Ей удалось отстоять свободу, удалось получить должности при дворе для себя и своих сыновей, удалось добиться расположения короля. Но это нисколько не способствовало достижению ею лучших отношений с мужем. Хотя её  мужество, её сила духа  внушали Филиппу уважение, тем не менее, её поведение и злило его. Такая дуэль могла бы длиться очень долго. В конечном итоге её нервы не выдержали. Когда возникла угроза повторения страшной сцены в Плесси, Анжелика расплакалась. Свою ужасную брачную ночь она перенесла стоически, но в ней, тем не менее, поселился страх, и у неё не было мужества на то, чтобы пережить это снова.

«— Не ожидали моего визита, мадам?
— Нет, я ждала… надеялась.
— Право, мужества вам не занимать. Разве у вас не было серьезных причин опасаться моего гнева?
— Конечно, были. И поэтому я думала, что чем раньше состоится наша встреча, тем лучше. Никто не выигрывает, оттягивая момент принятия горького лекарства.
Лицо Филиппа перекосилось от бешенства.
— Маленькая лицемерка! Предательница! Вы напрасно лжете, будто хотели меня видеть! Ведь вы в очередной раз утерли мне нос. Неужели вы надеялись скрыть приобретение двух постоянных должностей при дворе?
— А! Стало быть, вы знаете, — слабым голосом сказала Анжелика.
— Да. Знаю! — рявкнул маркиз, вне себя от ярости.
— Вы… мной недовольны?
— А вы думали, что мне понравится, как вы упекли меня в тюрьму, чтобы спокойно ткать свою паутину? Теперь рассчитываете, что я ничего не смогу изменить? Но последнее слово еще не сказано. Я заставлю вас дорого заплатить за эту сделку. Подводя итоги, вы явно не учли тех изменений в цене, которые я намерен в нее внести.
Кнут с сухим щелчком прошелся по полу. Анжелика закричала от ужаса. Мужество оставило ее.
Молодая женщина забилась в альков и зарыдала. Нет, у нее никогда не хватит сил еще раз пережить страшную сцену в Плесси.
— Не мучайте меня, Филипп, — взмолилась она. — Умоляю, не мучайте… Подумайте о ребенке.
Он замер. Прищурил глаза.
— О ребенке? О каком еще ребенке?
— О том, которого я ношу… о вашем ребенке!
В комнате воцарилась тяжелая тишина, нарушаемая лишь глухими рыданиями.
Наконец маркиз очень медленно снял перчатки, положил их вместе с кнутом на туалетный столик и, с подозрением глядя на жену, подошел к ней».

Филипп при всей его жестокости и желании отомстить, все же в душе  имел чувства к своей жене, но гордость мешала ему проявить их. Он их тщательно скрывал. Однако по многим косвенным признакам Анжелика все же могла бы догадаться о них. Даже её подруга заметила и истолковала поведение Филиппа как свидетельствующее о его неравнодушии к ней.

«Старая дева усмехнулась в ответ:
— На мой взгляд, очаровательный маркиз сохраняет к вам интерес, хотя демонстрирует его весьма нетривиальным образом!...  Изложите мне свою историю еще раз, дорогая. Это один из самых занимательных рассказов, которые мне доводилось когда-либо слышать. Все, что вы рассказали, правда? Утром вы стали собираться в Версаль, но внезапно в ваших конюшнях не оказалось ни одной лошади? А добрая половина слуг куда-то сгинула? Мессир дю Плесси должен был проявить немыслимую щедрость по отношению к вашим людям… И вы ничего не заподозрили, ничего не заметили?.. В прежние времена вы были шустрее, милочка!»

Об этом свидетельствовали и мысли Филиппа  в ночь после венчания.

«Но в поведении Анжелики проскальзывало что-то непривычное, ее раскаяние казалось искренним, и это смущало. А может, она не похожа на других женщин, и образ, запечатлевшийся в его памяти, — образ маленькой баронессы «унылого платья» — истинный?
В полумраке комнаты, освещенной лунным сиянием и мерцающим светом факелов, вид этих белых израненных плеч, этого хрупкого затылка, этого лба, который она прижала к стене, как ребенок, осознавший свою вину, пробудили в нем желание, какого ему не внушала ни одна женщина в мире. Это была не слепая животная страсть, а удивительное, почти нежное влечение».

 И если бы она так отчаянно не сопротивлялась, то возможно все пошло бы иначе с самого начала. Но поведение Филиппа было ударом по её гордости и у неё не хватило сил переступить через себя.

«И если Анжелика была достаточно честной, чтобы признать свою вину, то она была еще и достаточно гордой, чтобы после жестокости, которой она подверглась, спокойно перейти к любовным утехам.
Она вырвалась:
— О нет, только не это!
Услышав этот крик, Филипп снова пришел в ярость. Еще одна мечта разбилась вдребезги! Эта женщина была всего лишь женщиной, такой же, как все, — непокорной, расчетливой, капризной… всего лишь женщиной!.. Он отшатнулся, занес кулак и ударил Анжелику по лицу».

Своим сопротивлением она лишь усугубила противостояние, продлила его во времени и привлекла внимание короля, что в будущем принесло горькие плоды.
Конечно, угрозы и поведение Филиппа внушали ей страх, да и получение должностей при дворе изначально было главной целью её замужества, от которой она не желала отказываться. Но Анжелика допустила ошибку тем, что не смогла сразу разобраться, чего же она хочет. Ей нужно только имя и возможность быть при дворе или ей нужен муж и семейное счастье. Она одновременно хотела достичь две цели, а это было невозможно. Она думала, что ей важно первое, но оказалось, что для неё имело значение и второе.  Анжелика не смотря ни на что, все же любила Филиппа и хотела нормальных отношений с ним. Но достичь их  теперь было крайне трудно, почти невозможно.

«Все будет так же, как уже случалось. Она принуждена смириться с унизительным насилием, с этим скотским обращением, против которого так бунтовала ее гордость. И ее любовь. Та робкая любовь, которую она чувствовала к Филиппу и которая не хотела умирать. Любовь, в которой Анжелика не желала себе признаваться».

То, что ей удалось сохранить любовь к Филиппу вопреки всему, что он делал, уже само по себе чудо, заслуживающее внимания. Но ей с самого начала стоило хотя бы попытаться вести себя иначе, не провоцировать его на жестокость. О том, что Филипп не имел намерения обращаться с ней так круто и даже изначально собирался поселить её в своём доме, свидетельствует признание, которое он сделал много позже.

«— Вы недовольны своими апартаментами? — настороженно осведомился муж.
— Нет, мои апартаменты прелестны.
— Они мне недешево обошлись, особенно обивка стен, — пробубнил Филипп. — Для этого мне пришлось продать своих последних лошадей.
— Так вы приготовили их для меня?
— А вы думали, для кого я их приготовил? — воскликнул Филипп, резко захлопывая ящик. — Я женился на вас против воли, но, в конце концов, я на вас женился. Все вокруг твердили, что при весьма изысканном вкусе вы к тому же очень привередливы. Мне совсем не хотелось, чтобы какая-то богатая торговка облила меня презрением.
— Значит, после свадьбы вы предполагали поселить меня здесь?
— Мне это казалось естественным.
— Но почему вы меня не пригласили?
Филипп подошел к ней. На его лице отражались самые противоречивые чувства, но внезапно Анжелика заметила, что он покраснел.
— Мне показалось, что между нами все началось настолько плохо, что на мое приглашение вы ответили бы отказом».

Филипп не желал её смерти, и не хотел обойтись с ней с такой жестокостью,  раскаивался в своих поступках, но не хотел этого показывать. Он не мог поверить в то, что после всего, что он сделал,  Анжелика может испытывать к нему что-либо, кроме  страха и отвращения. И продолжал гнуть свою линию, демонстрируя Анжелике своё равнодушие, презрение, грубость.
 Но, несмотря ни на что, их отношения стали постепенно, шаг за шагом улучшаться. Этому поспособствовало рождение Анжеликой наследника, которого Филипп очень хотел, и что послужило причиной перемирия. Филипп даже присутствовал при его рождении.

«Она поняла, кто вошел, лишь когда увидела в изголовье кровати великолепного лощеного Филиппа. Как странно он смотрелся в окружении хлопочущих женщин в своем придворном жюстокоре с кружевными манжетами, в парике, в шляпе с плюмажем из белых перьев, при шпаге.
— Филипп! Что вы здесь делаете? Что вам нужно? Зачем вы пришли?
На его лице появилось насмешливое и в то же время высокомерное выражение.
— Сегодня у меня родится сын. Представьте, подобные вещи меня интересуют!
Негодование придало Анжелике сил. Она приподнялась на локте.
— Вы пришли полюбоваться на мои страдания, — закричала она. — Вы — чудовище! Самый гнусный, самый жестокий человек на свете, самый…
Новая схватка заставила ее замолчать. Она откинулась назад, пытаясь восстановить дыхание.
— Тише! Тише! — сказал Филипп. — Не надо волноваться.
Он положил руку на ее влажный лоб и стал тихонько гладить ее по голове, шепча нежные слова, которые Анжелика едва слышала, но мягкий шелест которых успокаивал:
— Спокойно! Спокойно! Все в порядке! Смелее, моя хорошая…
«А ведь он впервые ласкает меня, — подумала Анжелика. — Он подбирает для меня те же слова и жесты, что и на псарне или в конюшне для суки или кобылы, которые должны разродиться. Почему бы и нет? Кто я сейчас, как не жалкий загнанный зверь… Говорят, что он может часами терпеливо сидеть рядом со своими питомцами и успокаивать их, и за это самые злобные псы лижут ему руки…»
Филипп был тем человеком, от которого Анжелика могла бы в последнюю очередь ждать помощи в такой час. Но надо признать, что маркиз дю Плесси-Бельер не переставал ее удивлять. Его рука дарила покой, возвращала силы».

Филипп хотел, чтобы его сын жил с ним, и вскоре после его рождения забрал его к себе,  похитив у матери. Анжелика не могла смириться с этим и сделала все, чтобы быть рядом со своим ребёнком. Таким образом, появилась причина, чтобы Анжелика переехала к нему, и они, наконец, стали жить под одной крышей.

«Маркиз предпринял последнюю попытку защиты своих позиций.
— Но это мой сын, Молин! Я хочу, чтобы он жил под моей крышей.
— Не вижу никаких препятствий к этому, господин маркиз, просто мадам дю Плесси будет жить здесь вместе с младенцем.
Анжелика и Филипп вздрогнули одновременно. В молчании они обменялись взглядами, словно капризные дети, которых пытаются помирить после ссоры.
— Я не могу оставить моих старших сыновей, — сказала Анжелика.
— Их можно разместить в этом доме, — заявил Молин. — Особняк достаточно просторный.
Филиппу было нечего возразить.
Молин счел миссию законченной и откланялся. Филипп продолжал мерить шагами комнату, время от времени бросая мрачные взгляды на Анжелику, сосредоточившую свое внимание на кормлении Шарля-Анри.
Наконец, маркиз взял табурет и сел рядом с женой. Анжелика с тревогой посмотрела на мужа.
— Ну же, — произнес Филипп, — признайтесь, что, невзирая на свой наглый вид, вы боитесь. Наверное, вы не были готовы к тому, что дело обернется подобным образом. Итак, вы в логове волка. Что смотрите на меня с таким подозрением, хотя я всего лишь сел рядом? Даже крестьянин, если он, конечно, не зверь, получает удовольствие, сидя у очага и наблюдая за тем, как жена кормит его первенца.
— Единственное отличие, Филипп, в том, что вы — не крестьянин, вы — зверь.
— Я с удовольствием отмечаю, что ваш воинственный пыл нисколько не угас.
Анжелика плавно повернула к нему голову. Взгляд Филиппа скользнул по ее хрупкой шее и остановился на белой груди, у которой заснул ребенок.
— Разве я могла представить, что вы сыграете со мной такую жестокую шутку, Филипп? И это почти сразу после родов, во время которых вы были так добры со мной.
Филипп вздрогнул, будто ему нанесли оскорбление.
— Вы ошибаетесь. Во мне нет доброты. Просто я не могу видеть, как породистые животные мучаются в родах. Только и всего. Я был обязан вам помочь. Но мое мнение о человеческом роде в целом, и о женщинах в частности, нисколько не переменилось. Впрочем, я часто спрашиваю себя: как существа, столь близкие к животным, еще позволяют себе выказывать какую-то гордость. В то утро вы не были гордячкой. И как обычная непокорная сука, которая щенится на псарне, находили успокоение в ласковой руке хозяина.
— Допустим. Но у вас убогая философия. Так уж сложилось, что вы лучше понимаете животных, чем людей, и потому судите о людях по своим меркам. Для вас женщина — это непонятная помесь собаки, волчицы и коровы.
— Добавьте к этому хитрость змеи.
— И получится зверь Апокалипсиса.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Но Филипп сразу сжал губы, чтобы заглушить этот порыв нежданного веселья.
— Зверь Апокалипсиса, — повторил он, глядя Анжелике в лицо, порозовевшее от близости огня. — Моя философия и мое мировоззрение получше, чем у многих, — после минуты молчания он продолжил разговор. — Они помогают мне избежать опасных иллюзий… В то утро, сидя у изголовья вашей кровати, я вспомнил о самой злобной охотничьей суке в моей своре. Я просидел рядом с ней целую ночь, пока она не произвела на свет семерых щенков. Ее взгляд стал почти человеческим, она доверилась мне с такой трогательной простотой. А через два дня загрызла мальчишку-слугу, который попытался подойти к ее щенкам.
Вдруг Филипп спросил, и в его вопросе сквозило любопытство:
— Правда ли, что вы приказали заложить подрывные шашки прямо у дверей привратницкой?
— Да.
— И если бы мой слуга не сдался, приказали бы их взорвать?
— Да, я бы это сделала, — резко ответила Анжелика.
Маркиз с хохотом поднялся.
— Клянусь дьяволом, который вас создал: по крайней мере, вы меня развлекаете. Вас можно обвинить во всех смертных грехах, но только не в том, что вы нагоняете скуку.
Он положил руки на основание хрупкой шеи жены.
— Иногда я спрашиваю себя, есть ли какой-нибудь иной выход из положения, кроме как задушить вас, или…
Почувствовав прикосновение его пальцев, Анжелика закрыла глаза.
— Или?
— Я подумаю над этим, — сказал маркиз, опуская руки, — но не стоит торжествовать слишком рано. Сейчас вы в моей власти».

Жизненная философия Филиппа вызывала у Анжелики оправданное негодование. И её можно понять. Она хотела к себе внимания и любви, а получала жёсткость и равнодушие. Филипп очень постарался, чтобы внушить ей, что она для него ровным счетом ничего не значит.

«— Король — хозяин. Он имеет на вас все права.
Анжелика мгновенно повернулась к мужу и с гневом посмотрела на Филиппа.
— Ну конечно!.. А если ему в голову придет фантазия сделать меня своей любовницей, как я должна поступить в этом случае?
— Согласиться. Неужели вы еще не поняли, что самые красивые дамы, украшение французского двора, находятся здесь лишь ради удовольствия царственных особ?
— Позвольте мне назвать вашу точку зрения более чем щедрой, особенно для мужа! Я понимаю, что вы не испытываете ко мне ни малейшей привязанности, но, по крайней мере, в вас должен говорить инстинкт собственника.
— Все, чем я владею, принадлежит королю, — сказал Филипп, — никогда в жизни я не откажу ему ни в единой просьбе.
От досады Анжелика даже вскрикнула: муж умел задеть за живое. А на что она надеялась? На протест, который выдал бы его ревность? Этому не бывать. Филипп ни капли не дорожит ею, что и дает понять без обиняков. Его мимолетное внимание тогда, у камина, было обращено к кукле, которая удостоилась высокой чести родить ему наследника. Расстроенная Анжелика резко повернулась обратно к зеркалу, опрокинув коробочку с «мушками», и дрожащей от злости рукой взяла сначала один гребень, потом другой.
Филипп наблюдал за ней с нескрываемой иронией.
Анжелика выплеснула свою боль в потоке горьких слов.
— Правда, я же забыла! Для вас женщина — всего лишь вещь, разменная монета. Женщина годится только для рождения детей. Вы относитесь к ней хуже, чем к кобыле или к лакею. Ее покупают, перепродают, торгуя ее честью, зарабатывают почести для себя, а затем, когда она становится ненужной, выбрасывают на свалку. Вот кем является женщина в глазах мужчин вашего склада. Нечто похожее на кусок пирога, на блюдо с рагу, на которое набрасываются, когда голодны».

Своим пренебрежением и жестокостью он толкнул её на измену, в которой Анжелика очень раскаивалась, и которая стала причиной многих других неприятных событий: дуэли Филиппа с графом де Лозеном, аудиенции Анжелики с королём, которая понадобилась, чтобы освободить Филиппа из Бастилии. Именно во время этой аудиенции король впервые всерьёз обратил внимание на Анжелику. Таким образом, один плохой поступок повлёк за собой целый ряд дурных последствий.

«Голос графа дрогнул. Он взял Анжелику за подбородок и поднял ей голову.
— Вы плачете? Из-за мужчины?
Анжелика кивнула и конвульсивно тихонько всхлипнула.
— Значит, — сказал Лозен, — это уже не ошибка, это — преступление. Ваша главная задача — заставлять плакать других… Дитя мое, здесь нет ни одного мужчины, достойного ваших слез, — ну, за исключением меня, разумеется. Но я не смею надеяться…
Анжелика попыталась улыбнуться. Она наконец смогла заговорить:
— Ничего! Я не слишком огорчилась, это все нервы… Просто мне больно.
— Больно? Где?
Она показала запястье.
— Хотел бы я знать, какой негодяй так с вами обошелся! — воскликнул потрясенный Пегилен. — Назовите мне его имя, мадам, и я потребую у него ответа.
Но она удержала Лозена.
— Не стоит возмущаться, Пегилен. Увы, он имеет на меня все права.
— Уж не хотите ли вы сказать, что речь идет о красавце маркизе, вашем супруге?
Анжелика не ответила, а лишь снова горько заплакала».


«Глаза Пегилена округлились.
— Уж не хотите ли вы сказать, что супруг безразличен к вашим прелестям настолько, что даже никогда не появляется в ваших апартаментах?
У Анжелики вырвался невольный вздох.
— Да, это так, — хмуро сказала она.
— А что думает об этом ваш официальный любовник?
— У меня его нет.
— Что?
Лозен подскочил.
— Ну, тогда, скажем… ваши случайные друзья?
Анжелика промолчала.
— Вы осмелитесь признаться, что у вас их нет?
— Конечно, осмелюсь, Пегилен, ведь это правда.
Граф де Лозен не скрывал крайнего изумления.
— То есть вы хотите сказать, что у вас… Или, скорее, как давно вы не… Короче, сколько дней? — строго спросил он.
— Ах! Если бы речь шла о днях…
— Тогда недель?
— Хорошо, раз вы хотите точности, — промолвила Анжелика вымученно, хотя и не удержавшись от смеха, — то я признаюсь вам, что после брачной ночи мой супруг, кажется, забыл, что у него есть жена».

«— Месье, назовите ваших секундантов, я к вашим услугам…
— Это моя жена к услугам всех подряд, — процедил Филипп. — Прошу вас, граф, не стоит беспокоиться.
Вытянув ногу, он поклонился не менее глубоко, чем только что Пегилен, и пошел прочь своей чеканной походкой.
Граф де Лозен превратился в соляной столб.
— Какого дьявола! — выкрикнул он. — Я еще никогда не встречал таких мужей.
Выхватив шпагу, Пегилен одним прыжком перемахнул через три ступени и бросился вслед за главным ловчим.
Разгоряченный, он ворвался в салон Дианы как раз в тот миг, когда из кабинета вышел король в сопровождении дам его семьи.
— Месье, — раскатисто вскричал Пегилен, — ваше пренебрежение оскорбительно. Я не желаю его терпеть. Пусть ваша шпага ответит мне.
Филипп подошел к сопернику, глядя на него с холодным бешенством.
— Моя шпага принадлежит королю, месье. Я никогда не обнажаю ее ради шлюх.
Лозен был в такой ярости, что к нему вернулся его южный акцент.
— Я наставил вам рога, месье! — зарычал он, пьяный от гнева. — И я настаиваю, чтобы вы потребовали у меня сатисфакции».

Ужасные отношения Анжелики и Филиппа могли бы продлиться ещё неопределённо долго, если бы не произошёл переломный момент.  Анжелика смогла, наконец, проявить самоотречение и смириться с властью Филиппа, перестать сопротивляться. Как только она это сделала, он стал вести себя с ней мягче. На самом деле Филипп в глубине души хотел иначе относиться к жене, но не мог переступить через себя, свою жестокость и ненависть ко всему женскому роду. Он и жену считал ужасной, расчетливой и бессердечной. Анжелики нужно было лишь опровергнуть это его мнение о ней. А она, наоборот, долгое время подливала масла в огонь.


«— Филипп!
Он услышал, как Анжелика зовет его. Звук ее голоса был каким-то странным. Утомление или пьянящий запах сена, от которого теряешь голову, но Анжелика внезапно сдалась. Она устала от сопротивления. Она приняла насилие и господство этого мужчины, который хотел быть жестоким. Ведь это был Филипп, тот Филипп, которого она любила уже в Монтелу. И неважно, что она изранена почти до крови!
В порыве, который освобождал ее чувства, она, как самка, подчинялась воле самца. Она была его жертвой, его вещью. Он был вправе использовать ее, как ему нравится.
Несмотря на дикое напряжение, владевшее им в ту секунду, Филипп почувствовал ее отказ от борьбы и неожиданно стал мягче, нежнее. Быть может, он испугался, что ей плохо? Он сумел справиться со слепым вожделением, со своим исступлением и попытался разгадать, что скрывает полумрак, что нового в этой нежданной тишине. Он ощутил легкое дыхание Анжелики на своей щеке. И это заставило его вздрогнуть от незнакомого раньше волнения. Как будто при вспышке молнии, он сильнее прижался к этой женщине, казавшейся слабой, как ребенок».

И можно предположить, что так было бы с самого начала, если бы она раньше оставила сопротивление. Но Анжелика была движима страхом и желанием отстаивать свои права. Она поверила в реальность угроз, произносимых Филиппом, и выбрала путь самозащиты. Идя этим путём, она хоть и пришла к цели, но это получилось длиннее и в конечном итоге обернулось против неё, поскольку таким образом она привлекла внимание короля.

«Как же давно она его не видела!
— Это король приказал вам задержаться в армии? — неожиданно спросила она.
— Нет! Я попросил Его Величество оставить за мной пост командующего.
— Почему?
— Потому что я люблю войну, — ответил Филипп.
— Вы получали мои письма?
— Ваши письма? Хм! Да… кажется.
Анжелика резким движением закрыла веер.
— Вы их хотя бы читали? — с досадой спросила она.
— Что вы хотите, у меня в армии есть иные дела, чем изучать Карту страны Нежности и тому подобный вздор.
— Вы, как всегда, исключительно любезны!
— А вы, как всегда, исключительно дерзки… Счастлив видеть, что вы не сдали своих позиций. По правде говоря, я хотел сделать вам одно признание. Все это время мне немного не хватало вашего воинственного пыла. Военная кампания была довольно скучной: две или три осады, несколько стычек… Я не сомневаюсь, что вы могли бы оживить это однообразие.
— Когда вы снова уезжаете?
— Король сказал, что отныне желает видеть меня при дворе. Так что у нас еще будет время скрестить шпаги.
— А может, заняться чем-то другим? — Анжелика посмотрела мужу прямо в глаза.
Ночь была хороша, и они были так надежно укрыты в маленьком храме любви, что Анжелика обрела свою былую отвагу. Филипп вернулся. В праздничной суете он искал ее, не мог противиться желанию подойти к ней. И, прячась за иронию, сообщил, что ему ее не хватало. Может быть, они наконец вступили на дорогу, ведущую к чему-то чудесному?»

Филипп никому не показывал своих чувств, наоборот, постоянно демонстрировал свою злобу и жажду мести. Конечно, трудно было его понять. И он сделал все самое плохое, что только было можно. И Анжелика на это повелась. Ситуация изменилась к лучшему лишь тогда, когда у неё закончились силы стоически переносить унижения и она стала проявлять слабость, свойственную женскому полу. Её любовь оказалась  способна выдержать все эти катаклизмы и не умереть. Филипп увидел, что никакие его действия не смогли её сломить и оттолкнуть от него. Это его  смущало  и одновременно  удивляло,  пробуждало интерес к ней.
Постепенно по мере улучшения отношений Анжелика стала узнавать о Филиппе вещи, которые пролили свет на причины его характера и ненависти к женскому полу. Когда Анжелика их поняла, она почувствовала к нему сострадание.

«Анжелика заговорила очень быстро, ее щеки вспыхнули от волнения.
— У герцога де Вивонна репутация развратного человека. Он из свиты Месье — а всем известно, что это значит. Я опасаюсь доверить своего сына человеку, который может его испортить.
Маркиз дю Плесси надел на палец перстень с огромным бриллиантом, два других кольца и подошел к окну, чтобы посмотреть, как переливаются грани камней в лучах солнца.
— А кому бы вы хотели его доверить? — очень медленно произнес он. — Высоконравственному человеку? Не ханже, не доносчику, не влиятельному интригану, осыпанному почестями… Но в окружении короля таких людей нет! Наука жизни не так-то проста. Нравиться сильным мира сего — задача не из легких.
— Но он такой маленький, — повторила Анжелика. — Я боюсь, как бы он не стал свидетелем сцен, которые оскорбят его невинность.
У Филиппа вырвался сдержанный смешок.
— Какая щепетильность со стороны честолюбивой матери! Скажем, мне едва исполнилось десять лет, когда мессир де Кульмер уложил меня в свою постель. А через четыре года, когда мой голос окреп, показывая, что я становлюсь мужчиной, мадам дю Креси тут же возжелала отведать «весенний плод» и предложила — или скорее, навязала — мне уют своего алькова. А ведь ей было уже за сорок… Что вы скажете о таком сочетании изумруда и бирюзы?
Анжелика лишилась дара речи. Она была шокирована.
— Филипп! О Господи! Филипп…
— Да, наверное, они действительно не подходят друг к другу. Вы правы. Сияние и яркая зелень изумруда затмевают голубизну бирюзы. Лучше я дополню изумруд еще одним бриллиантом.
Маркиз бросил быстрый взгляд на жену и усмехнулся.
— Перестаньте делать такое несчастное лицо. Если мои рассуждения вас смущают, зачем вы пришли просить совета? Может быть, вы не знаете, в чем заключается полноценное воспитание молодого дворянина? Или просто притворяетесь, что не знаете? Предоставьте своим детям возможность расти в окружении почестей.
— Я их мать, и сейчас не могу думать только о почестях. Я не вправе оставлять их без духовной поддержки. Неужели ваша мать никогда не заботилась о вас?
На лице Филиппа появилось презрительное выражение.
— Ах, правда, я и забыл… Мы с вами получили разное воспитание. Если меня не подводит память, вы в детстве бегали босиком, ели суп из капусты и слушали сказки о привидениях. В таких условиях несложно расти под материнским присмотром. В Париже, при дворе, у матери нет времени даже для собственного ребенка.
Вернувшись к туалетному столику, маркиз открыл новую шкатулку. Анжелика не видела его лица, а лишь светловолосую голову, которая, казалось, склонялась все ниже под гнетом воспоминаний.
— Почти голый и продрогший, — прошептал Филипп, — иногда голодный… брошенный на попечение лакеев или служанок, которые меня развращали. Вот какой была моя жизнь здесь, в этом особняке, который в один прекрасный день я должен был унаследовать. Но когда речь заходила о том, чтобы вывести меня в свет, не существовало никаких ограничений. Самые роскошные костюмы, самый мягкий бархат, тончайшие воротники. Долгие часы цирюльник возился с моей шевелюрой. А когда показной спектакль заканчивался, я снова оказывался в своей темной комнате, затерянной в лабиринте коридоров. Я скучал. Никто не позаботился о том, чтобы научить меня читать или писать. Я был счастлив, когда мессир де Кульмер, соблазненный моей красивой мордашкой, взял меня на службу.
— Иногда вы приезжали в Плесси…
— Эти поездки были слишком короткими. Мне надлежало появляться при дворе, ведь продвинуться можно, только всегда оставаясь на виду. Отец, а я был его единственным сыном, и мысли не допускал о том, чтобы оставить меня в глуши, в провинции. Он радовался скорости, с которой я поднимался по придворной лестнице… Я был совершенно невежественен и глуп, зато красив.
— Вот почему вы так и не познали любви, — тихо сказала Анжелика, обращаясь скорее к самой себе.
— Ошибаетесь! Мне кажется, что в этой области мой опыт весьма богат и разнообразен.
— Это нельзя назвать любовью, Филипп.
Анжелика почувствовала, что похолодела от грусти и жалости к этому несчастному человеку, лишенному самого главного в жизни. «Нет ничего страшнее, чем когда умирает сердце!» Кто бросил эту фразу с пренебрежительной печалью избранных? Принц Конде, один из самых знатных вельмож королевства, богатый и осененный славой.
— Неужели вы никогда не любили женщину… Неужели ни разу не испытали этого удивительного чувства?
— Любил… Конечно, я любил свою кормилицу. Но это было давно.
Анжелика не улыбнулась. Она серьезно смотрела на мужа, сложив руки на коленях.
— Это чувство, — прошептала она, — приобщает простого смертного к величию вселенной, дарит ему радости затаенных грез, наполняет жизненной силой, делает вас поистине всемогущим…
— Вы чудесно рассказываете об этом. Нет, клянусь, я никогда не испытывал подобной восторженности… Впрочем, кажется, я понимаю, что вы хотите сказать. Однажды я протянул руку, но мираж рассеялся…
Филипп прикрыл веки, и неожиданно его гладкое лицо с легкой улыбкой на устах приобрело загадочное выражение, какое бывает у каменных надгробных изваяний на саркофагах королей прошлого. Никогда еще муж не казался Анжелике таким далеким, хотя, возможно, именно в ту самую секунду он сделал первый шаг к ней навстречу.
— Это было в Плесси… Мне только что исполнилось шестнадцать, и отец купил мне полк. Мы отправились в провинцию, чтобы набрать людей. И вот на празднике мне представили одну девушку — мою ровесницу, хотя мне, искушенному опытом, она показалась ребенком. Она носила скромное серое платье с голубыми бантиками на корсаже. Я пережил жгучий стыд, когда мне сказали, что это моя кузина. Но когда я взял ее за руку, чтобы повести танцевать, то вдруг почувствовал, что ее ладонь дрожит в моей. И тогда я испытал совершенно новое, чудесное чувство. Прежде дрожал только я, не зная, как противостоять навязчивому желанию перезрелых дам, или слушая колкости молодых придворных кокеток. А тут маленькая девочка наделила меня властью, которой я всегда был лишен. Ее восхищенные взгляды подействовали на меня, как целительный бальзам, как пьянящий ликер, и я чувствовал, что становлюсь мужчиной, что отныне я — не игрушка и не слуга… Но, представляя ее своим товарищам, я, сам не знаю почему, жестоко посмеялся над ней: «Вот, — сказал я, — баронесса Унылого Платья». И она убежала! Я посмотрел на свою пустую ладонь и неожиданно почувствовал страшное разочарование. То же ощущение у меня было, когда пойманная птица, ставшая мне другом, вдруг упорхнула из моих рук. Мне показалось, что все вокруг стало серым. Я хотел разыскать ее, чтобы она перестала сердиться, и вновь увидеть ее изменившийся взгляд. Но я не знал, как взяться за дело, потому что мои искушенные наставницы никогда не объясняли мне, как очаровать юную недоверчивую особу… Я схватил из вазы какой-то фрукт, чтобы угостить кузину, — подумал, это будет хороший предлог… По-моему, яблоко, золотистое с розовым, как и ее личико. Я искал ее в саду весь вечер, но так и не нашел…»
«— Вы больше никогда не встречали ту девушку? — со вздохом спросила маркиза.
— Встретил. Через много лет. И понял, что юность дарит нам странные несбыточные иллюзии, особенно когда речь идет о первой любви. Та девушка стала злой, решительной и, в итоге, опаснее всех женщин, вместе взятых».

Филипп полюбил Анжелику в ту пору, когда  встретил её, тринадцатилетнюю, в замке Плесси. И все, что Анжелике реально нужно было сделать, это вернуться в тот образ, который он помнил. Но она  изменилась в худшую сторону, пережитые личные трагедии сделали её решительной и беспринципной, она утратила былую чистоту,  и Филипп не узнал в ней той девушки, которая ему когда-то понравилась, а своим поведением и шантажом она укрепила его в этой уверенности и  спровоцировала на жестокость.

«Филипп поцеловал супруге руку.
— Я вынужден оставить вас, мадам, ибо королевская служба требует моего присутствия. Чтобы наверстать опоздание, мне и так придется гнать лошадей во весь опор.
Как во время ночного праздника, когда Филипп дал ей яблоко, сорванное в королевском саду, она взглянула в его светлые непроницаемые глаза.
— Филипп, та девочка по-прежнему жива во мне, и вы это знаете».

В глубине души Анжелика по прежнему хранила в себе те добрые черты, которые в ней когда-то были, и ей нужно было теперь проявить их.

В какой-то момент им удалось довольно откровенно поговорить. Филипп наконец обнаружил своё истинное отношение.

«— После того что произошло в Плесси, вы не могли испытывать ко мне ничего, кроме отвращения… Я никогда не боялся врагов, король — тому свидетель… Но я думаю, что в то утро, когда я проснулся после… я предпочел бы оказаться под огнем ста испанских орудий, нежели встретить вас… Но это вы виноваты… Я был пьян… А кто осмелится дразнить пьяного мужчину, как это делали вы… вы делали это с таким наслаждением… Вы разозлили меня. Вы ели, — закричал Филипп, встряхнув ее за плечи, — в тот вечер вы ели с совершенно неприличным аппетитом, а ведь знали, что я готов был вас задушить!
— Филипп, — пробормотала испуганная Анжелика, — клянусь вам, я умирала от страха. Но я же не виновата, что от волнения во мне всегда просыпается ужасный аппетит… так, значит, вы заинтересовались мной?
— Как можно было вами не заинтересоваться? — воскликнул Филипп в бешенстве. — Чего вы только не устраивали, чтобы вас заметили! То без приглашения явились перед королем… то чуть не попались в зубы волку… у вас есть дети… и вы их любите… Как все это понять? О Господи! Вашему воображению нет предела… Боже мой! Когда в Фонтенбло я увидел, что ваша лошадь вернулась с пустым седлом…»

«— Вы утверждаете, что мое равнодушие ранило вас? Однако у меня сложилось впечатление, что мое общество вам в тягость, если не сказать — противно.
Смех Анжелики стих.
— Ах, Филипп! Всего капля любезности с вашей стороны — и общение с вами показалось бы мне волшебством. Это была заветная мечта, которую я берегла глубоко в сердце с того самого дня, когда вы взяли меня за руку и сказали: «Вот баронесса Унылого Платья». Уже тогда я любила вас.
— Жизнь… и мой кнут разрушили эту мечту.
— Жизнь разрушает, но она же и созидает… а кнут вы могли бы отложить. Я никогда не отрекалась от своей мечты. Даже когда мы были далеко друг от друга, в душе я…
— Иногда ждали меня?
Прикрытые ресницы Анжелики отбрасывали на ее бледные щеки сиреневатую тень.
— Я все еще жду вас».

Наконец Анжелика и Филипп смогли пережить позитивный опыт. Анжелика восприняла его как чудо. Но после краткой оттепели в отношениях начался новый период охлаждения. Анжелика мучилась, не понимая, что послужило причиной.

«Странное дело: Филипп снова стал отстраненно-ледяным, и когда жена оказалась рядом на балу, заговорил с ней высокомерным тоном. Анжелика даже начала думать, что те сладостные минуты, воспоминания о которых она бережно хранила в глубине своей памяти, как хранят распустившуюся розу с пурпурными лепестками, были всего лишь прекрасной иллюзией. Жестокость высшего света стремилась уничтожить нежный цветок, хотя он едва расцвел. Но Филипп был типичным представителем этого мира, грубого и злого. Анжелика не знала, что он находился в плену сложных, необычных для него чувств, испытывая муки гордости и одновременно приступы панического страха, который она ему внушала. Он не чувствовал в себе сил укротить жену, подчинить ее себе, не прибегая к ненависти. Он боялся, что, если возведенная им стена равнодушия рухнет, он попадет в рабство. А ведь он поклялся, что никогда не позволит женщине одержать верх над собой. Но именно это происходило, стоило Филиппу представить себе улыбку Анжелики, ее взгляд. Маршал дю Плесси чувствовал себя уязвимым подростком. В его душе пробудилась былая застенчивость. Изуродованный распутной жизнью, которая принесла ему больше разочарования, чем удовольствия, он никак не мог поверить в необычайную гармонию, возникшую во время физической близости с одним из тех ненавистных и презренных существ, которыми он считал женщин. Должен ли он признаться себе, что именно это и называют любовью? Или это всего лишь мираж? Страх перед новым разочарованием терзал его сердце. Он повторял себе, что, если оно наступит, он умрет от досады и горя. Уж лучше цинизм и насилие!
Анжелика, которая даже представить себе не могла, что за бесстрастной маской мужа кроется буря эмоций, переживала жестокое разочарование. Блестящие праздники не могли отвлечь ее от печальных мыслей. Внимание короля раздражало, а его настойчивые взгляды вызывали головную боль. Почему Филипп ее покинул?»

«В столовой, отделанной черным деревом, при свете двух серебряных подсвечников в одиночестве ужинал Филипп. При виде Анжелики в просторной накидке из розовой тафты он нахмурил брови.
— Что вы здесь делаете?
— Разве я не имею права возвращаться домой, когда сочту нужным?
— Вы были приглашены в Версаль на несколько дней.
— Мне вдруг показалось, что я умираю от скуки, и я уехала от этих невыносимых людей.
— Надеюсь, ваше оправдание — ложь, ведь так говорить недопустимо, вы рисковали разгневать короля… Кто предупредил вас о моем отъезде?
— Я же сказала — никто. Ваши приготовления для меня полная неожиданность. Стало быть, вы собирались уехать, даже не попрощавшись со мной?
— Король попросил меня сохранить отъезд в тайне, в том числе и от вас. Все знают, что женщины неспособны держать язык за зубами.
«Король ревнует!» — чуть было не закричала Анжелика. Филипп ничего не видел, ничего не понимал… Хотя, может быть, он только делал вид, будто ничего не понимает?
Она села у другого конца стола и медленно сняла тонкие кожаные перчатки, расшитые жемчугом.
— Странно. Летняя кампания еще не началась, войска находятся на зимних квартирах. Насколько мне известно, король пока еще никого не отправлял в расположение войск под предлогом войны. Ваш отъезд очень похож на немилость, Филипп.
Филипп молча посмотрел на жену. Он молчал так долго, что она решила, что он ее не услышал.
— Король — мой повелитель, — наконец произнес он и тяжело поднялся. — Мне пора, уже слишком поздно. В мое отсутствие позаботьтесь о своем здоровье, мадам. Прощайте.
Анжелика подняла к нему взволнованный взгляд. «Неужели мы не можем попрощаться иначе?» — казалось, молила она».

Об их сближении узнал король и поспешил удалить Филиппа на войну. Анжелике была невыносима мысль, что Филипп уедет вот так, даже толком не попрощавшись. Она была в отчаянии и, в конце концов, забыв о гордости, пришла к нему сама.

«— Вы?.. Здесь?! Какая наглость! Какая…
— Я пришла попрощаться с вами, Филипп, попрощаться так, как я умею это делать.
— Женщина должна смиренно ожидать мужа в своей спальне, а не предлагать ему себя. Убирайтесь вон!
Он схватил Анжелику и попытался столкнуть с постели, но она вцепилась в его руку, тихо умоляя:
— Филипп! Филипп, не гоните меня! Разрешите провести эту ночь с вами.
— Нет.
Он с яростью выдернул руку, но Анжелика вновь схватилась за нее: она была достаточно искушенной женщиной, чтобы догадаться, что ее присутствие не так уж отвратительно супругу.
— Филипп, Я люблю вас… Позвольте мне остаться в ваших объятиях!
— Зачем вы сюда пришли, черт подери?
— Вы это отлично знаете.
— Бесстыжая! Разве у вас мало любовников, чтобы удовлетворять вашу ненасытную страсть?
— Нет. У меня нет любовников. У меня есть только вы. А вы собираетесь уехать на несколько месяцев!»

В конце концов, Филипп уступил ей, но все равно не позволил остаться до утра, хотя в душе сожалел об этом.

«Он ни в чем не признался. Память об обидах, скрытой горечи, о недоверии, о войне, столкнувшей их, была еще слишком свежа. Он все еще пытался лгать. Он не желал ее приласкать. И когда Анжелика легла рядом с ним, окутанная вуалью длинных волос, грубо сказал:
— Убирайтесь вон!
Она снова повиновалась с искренней и ласковой покорностью, которая вызвала в душе Филиппа желание то ли ударить ее, то ли покрыть поцелуями. Он сжал зубы, борясь с разочарованием, возникшим от ее ухода, с желанием задержать ее, оставить до рассвета, качать на руках, прятать в тепле собственного тела, как прячут маленького дрожащего и сонного зверька. Безумие! Пустяки. Опасная слабость. Скоро ветер сражений и свист ядер рассеют это наваждение!»

Это было победой Анжелики не только над Филиппом, но и над самой собой. Что бы он ни делал, как грубо бы ни вел себя, она ему все простила.  В сердце Анжелики не осталось никакой злости, напротив любовь, сострадание, готовность понять. И этим  она наконец-то смогла растопить лёд. Филипп, хотя и не желал себе в этом признаваться, не смог противиться её очарованию, её любви, доброму отношению, которое она к нему проявляла.
 
Спустя несколько месяцев, Анжелика узнала о том, что галера герцога де Вивонна,  на которой находился её сын Кантор, затонула. Она не могла поверить в гибель сына. Она чувствовала боль и опустошение от этой утраты. Филипп, узнав о  её горе, покинул поле сражения и приехал её утешить. А заодно сделал ей признание, на которое наконец-то решился – подарил ей фамильное ожерелье рода Плесси-Бельеров, в знак того, что она выиграла пари, заключенное ими когда-то на ступенях Версаля, согласно которому он в случае, если полюбит её,  должен был подарить его. Благодаря этому его поступку Анжелика поняла, что Филипп далеко не такой бесчувственный, каким постоянно хотел казаться, что у него есть сердце и он способен на добрые и благородные поступки, просто жизнь и пережитые травмы ожесточили его и научили  носить маску.

«Безумно влюблен! Безумно влюблен! — повторяла про себя Анжелика. — Вот что означает это ожерелье».
Значит, он любит и признался в этом с такой деликатностью, что пролил бальзам на ее израненное сердце.
Она взяла руками лицо мужа и с нежностью заглянула ему в глаза.
— Могла ли я представить себе, что за вашей ужасающей жестокостью скрывается столько доброты! Вы настоящий поэт, Филипп.

Филипп признался, что всегда в глубине души восхищался её мужеством, силой духа, стойкостью. Её неизменное отношение к нему, которое не смогли поколебать никакие его поступки, удивляло и трогало  его.

«— Ну вот, вы опять смотрите на меня своими огромными зелеными глазами, — прошептал он. — Я вас мучил, я бил вас, угрожал, но вы всегда поднимали свою прелестную голову, как цветок после бури. Я бросал вас почти бездыханной, побежденной, но вы возрождались вновь и становились еще прекраснее. Да, это раздражало, но со временем такая стойкость пробудила в моей душе чувство… доверия. Столько постоянства у женщины! Я был поражен. В конце концов я стал с интересом наблюдать за каждым вашим шагом. Я спрашивал себя: «Неужели она выдержит?» В день псовой охоты, когда я увидел, как вы улыбкой отвечаете на гнев короля и на мою злость, я понял, что мне никогда не победить вас. И втайне гордился, что у меня такая жена».

Наконец-то Филипп стал искренним с женой, стал проявлять к ней чувства, нежность, появилась надежда на счастливую семейную жизнь, но здесь и проявились последствия совершённых ошибок. Желание Анжелики быть при дворе, внимание короля сделали невозможными счастливую совместную жизнь. Король хотел сделать Анжелику своей фавориткой, а Филипп не мог этого вынести, но и отказать королю тоже не мог. И он нашёл для себя единственный выход – умереть в бою и не терзаться больше этим выбором межу женой и королём. Чтобы жить дальше, Филиппу нужно было бы измениться, проявить гибкость либо наоборот ещё больше ожесточиться. Но он не смог и предпочёл уйти со сцены.

«— Филипп, — спросила она, — когда вы вернетесь? Когда для нас настанет пора учиться жить вместе?
Он чуть отстранился и с иронией посмотрел на Анжелику.
— Жить вместе, — повторил он. — Разве подобную роскошь могут себе позволить маршал королевских армий и знатная придворная дама?
— Я хочу оставить двор и уехать в Плесси.
— Что за дьявольская непоследовательность! Некогда я пытался принудить вас остаться в Плесси, но вы скорее позволили бы изрубить себя на мелкие кусочки, чем уступить. А сейчас слишком поздно!
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы занимаете важные должности. На одну из них вас любезно назначил сам король. Отказаться от этого значило бы вызвать гнев Его Величества.
— Именно из-за короля я и хочу уехать, Филипп! Король…
Она подняла глаза и встретила его застывший взгляд, как если бы он вдруг снова отдалился от нее.
— Король… — с тревогой повторила Анжелика».

«Она рыдала. Отчаянно рыдала на тахте, на которой прождала мужа всю ночь.
Она не желала принимать соболезнований, не желала слышать слов утешения, глупых и никчемных. Наперсницы, слуги, Мальбран-Удар-Шпагой, аббат Ледигьер, сын стояли перед палаткой, потрясенные ее рыданиями. Анжелика повторяла себе, что такого просто не может быть, но в то же время знала, что эта гибель была неотвратимой. А она даже не могла прижать его голову к сердцу, последний раз ласковым, материнским жестом коснуться бледного холодного лба, не знавшего нежности, поцеловать навсегда закрытые веки с длинными ресницами и тихо прошептать: «Я любила тебя… Ты был первым, кто заставил трепетать мое юное сердце».

Грустная история отношений, которым не дано было развиться. В которых все было неправильно, которые чудом наладились, но не смогли продолжиться из-за совершённых ошибок. Анжелике лучше было воздержаться от этого брака. Она никогда не была бы по-настоящему счастлива с Филиппом. Филипп был жертвой жестокости этого мира и его характер был сильно деформирован.  Любовь к Анжелике смягчила его сердце, но не смогла изменить его полностью. И эти отношения были обречены с самого начала. Но удивительно, что при таком начале все же Анжелика смогла достичь сердца своего мужа. Она хоть и запоздало, но все-таки сделала то, что помогло ему смягчиться. И главное – что у неё была любовь к нему, которая выдержала все унижения, и у неё хватило сил его простить и признать за собой вину.  Даже самые безнадёжные отношения могут быть исправлены, если человек  имеет любовь и прощение,  готов раскаяться и признать ошибки. В данном случае именно от Анжелики зависел исход, и её поведение было определяющим. Все что она сделала правильного и неправильного принесло свои плоды: плохие и хорошие. Пример её отношений с Филиппом с одной стороны учит нас, что даже в самых плохих условиях можно изменить ситуацию к лучшему, но также и тому, что совершённые поступки не всегда можно исправить, и они могут иметь роковые последствия.

Таким образом, мы рассмотрели два брака героини: с Жоффреем де Пейраком и Филиппом дю Плесси-Бельером. Они сильно контрастируют друг с другом, однако при этом в них можно заметить и некоторые общие черты. Оба мужа Анжелики имели властный характер и стремились добиться от неё подчинения, хоть и действовали по-разному. Но в обоих случаях гордый и независимый характер Анжелики проявлял себя в её сопротивлении, бунте. В случае с Пейраком этот бунт носил утончённый, скрытый характер, в случае с Филиппом проявлялся явно. Можно сказать, что Анжелика вела войну со своими мужьями. В браке с Филиппом она находилась  в самых плохих условиях, и не было надежды, что муж смягчится первым. Поэтому единственным способом прекратить дуэль было  для неё переступить через себя и смириться. Это ставило её в особенно уязвимое положение, так как если бы вдруг Филипп воспользовался этим для того, чтобы окончательно подавить её, как она и опасалась, она бы обрекла себя на ещё  худшую жизнь. Но по ряду косвенных признаков, можно было догадаться, что Филипп все же относился к ней лучше, чем хотел показать. Да и христианская мораль требовала от жены смирения. Если бы у Анжелики хватило сил и  проницательности понять это сразу, возможно ей бы удалось избежать крайних проявлений жестокости со стороны Филиппа и их отношения наладились бы быстрее. Но она поддалась страху и желанию защищаться любой ценой. Кроме того она преследовала свои цели – получение придворных должностей, продвижение сыновей по карьерной лестнице и у неё в принципе не было согласия с мужем по поводу занимаемого её места. Все это привело к печальным последствиям. Кроме того, этот брак изначально был обречён на то, чтобы быть сложным и скорее всего несчастливым, так как Филипп не подходил Анжелике по характеру. Он был жестоким и ограниченным. А его положительные качества были подавлены ещё в детстве, им не дали развиться, и даже его смягчение под влиянием чувств к Анжелике вряд ли могло носить постоянный характер. В случае, если бы он остался жив, конфликты были бы  обеспечены, и Анжелика в любом случае бы страдала. Их взгляды на жизнь были слишком разными, а характер Филиппа слишком жёстким, чтобы он мог измениться. Вероятнее всего Анжелику ждала жизнь в рабстве у мужа или если бы, что менее вероятно, Филипп все-таки стал считаться с её чувствами,  она  просто скучала бы с ним, так как ограниченность и убогость его жизненной философии в любом случае сделали бы их жизнь однообразной и бесцельной.

Жоффрей де Пейрак во всех отношениях подходит Анжелике больше. Он умён, разносторонен, образован, обладает многочисленными талантами, гибкостью.  Его любовь к жене глубока и постоянна. Конфликты, которые у них были, им удалось успешно преодолеть. Его властность смягчилась, и он научился уважать мнение и чувства жены. Поэтому во всех отношениях их союз  гармоничен. В браке с Жоффреем Анжелика уже более зрелая женщина, она научилась умерять свою гордость, проявлять самоотречение. Здесь она  более положительная личность, так как пережитые страдания смягчили её сердце и научили мудрости. Перерыв в пятнадцать лет послужил их отношениям лишь на пользу.  Праздная и пустая жизнь в Тулузском дворце в конце концов надоела бы им и могла вылиться  в измены, что показано на примере ситуации в Квебеке. Пребывание в новом свете на дикой территории во многом помогло Анжелике и Жоффрею лучше узнать друг друга и больше ценить. А также избавило их от многих искушений высшего общества, что положительно сказалось на их отношениях. Временное противостояние с Жоффреем, столкновение характеров было успешно преодолено благодаря проницательности Жоффрея и его способности меняться в лучшую сторону, его гибкости. Он смог найти подходы к своей жене, был хорошим психологом. Таким образом, то, что Филипп пытался достичь с помощью насилия, Жоффрею удалось при помощи любви и хорошего отношения.

Из этих примеров можно сделать вывод, что очень важно изначально выбирать в спутники жизни подходящего человека и строить с ним отношения на правильном основании. Конфликты и столкновения характеров в любом случае будут иметь место, но если люди умны, любят друг друга и готовы смиряться и  жертвовать чем-то для другого, то эти конфликты преодолимы.