Венецианский катарсис

1.

И как же это странно, все жулики России съехались именно сюда, в Венецию. И среди этих беженцев я. Денежки мы храним в банке «Святой Пётр». Солидный банк с почти тысячелетней историей. Солидный банк для солидных господ, так они себя позиционируют.

И вот незадача, все изгнанники дьявольски талантливы. Увы, нет пророка в своем отечестве. Об этом еще Христос говорил. И он как всегда прав!

Мы пляшем и поем, играем на балалайке и банджо и лихо отбиваем чечетку, ходим колесом и делаем шпагат.

Лично же я, Иван Стародубцев, маслом живописую мокрые подмосковные заборы Малаховки и Красково. Родные, намоленные места. Мокрая древесина, грязная дорога, извечная русская тоска.

Испытываю, понятно, жгучую ностальгию.

— Венеция — шняжный городишко! — говорю Лилии Буркашевич. — Где, спрашивается, безудержный русский размах? Где наша отеческая безоглядная удаль?

— Ну и возвращайся в рашку! — косится Лиля.

— Куда? На тюремные нары? Сколько мы там бабок в «Русском кредите» со своей бывшей женой скоммуниздили!

— Тогда сиди и не крякай!

— Что значит, не крякай? Я презираю этих черномазых итальяшек. Их спагетти с томатной пастой. Их мутного Феллини и педика Пазолини.

Лилия после нашего традиционного секса переодевается. Меня всегда изумляет, как она трепетно неспешно вкладывает тяжелую грудь в лиф.

Вдруг подмигивает:

— А сколько, если не секрет, ты со своей Анжелой деньжат стырил?

— Оно тебе нужно? — хмурюсь я.

— Так… Для общего развития.

— Для общего развития читай кулинарную книгу. Дурная привычка заглядывать в чужой карман. Моветон! Экая у тебя обильная грудь.

— Не нравится?

— Очень даже ничего. В смысле, я страстный поклонник твоего бюста, цыпка.

— Цыпка? И где ты только выискал это словечко?


2.

Что традиционней всего делать в Венеции?

Конечно, кататься на гондоле! У каждого изгнанника есть своя. Причем гондолы расписаны под родную поэтическую гжель или озорную хохлому.

Я в гордом одиночестве плыву на гондоле. Название-то какое мерзкое… Гондоле, гондоне… Тьфу! Курсирую не важно на чем и думаю о своей энтропийной сволочной жизни.

Изменять жене я стал уж давно. Меня можно понять! С возрастом супруга почти утратила облик хомо сапиенса. Обратилась в какую-то жабу в юбке. Или просто в жабу.

Я сам, разумеется, не молодею. По утрам к зеркалу подойти до волчьего воя жутко. А приблизишься бочком, вприщурку глянешь, так сразу и вскрикнешь: «Мама дорогая! Кто это?!» Какой-то мордастый упырь в белоснежной фирменной майке.

Вот и сошелся я на короткой ноге с Лилькой. Она баба забавная. С грудями опять же. Театральная режиссерша. Служила в Минкульте РФ. Сумела там отхватить порядочный куш. Теперь отсиживается до лучших времен в этой тухлой Венеции.

— Ванек, прокати! — машет мне с берега канала беллетрист Серафим Бушков. Что и как он стянул в Союзе Писателей РФ я не в курсах. Ловкий чертило! Пройдет сквозь игольное ушко. Хотя бухать он мог бы и поменьше. Практически всегда пьян. Как, впрочем, почти вся наша диаспора.

— Прыгай! — приветливо улыбаюсь. Нравится мне этот Серафим. И пишет недурно. О вурдалаках всяческих. О сексуально озабоченных дамах бальзаковского возраста. О коррупционной вертикали. И о котах. Очень уж уважает Серафим котов. Дома котяр штук двадцать. Амбре, сучка, просто валит с ног!

Кряжистый и медведеобразный, с побуревшим от частых запоев фейсом, тянет мне огромную лапу:

— Здорово, братан! Как ты?

— Ничего! Ностальгия только душит. Прямо схватила за глотку. За «яблочко»! Тоскую по мокрым березкам. По их черным подпалинам на молочно-белом фоне.

— Чувак! Мы здесь не в изгнании, а в послании. Так, кажется, Герцен писал.

— Да, Серафимушка, послали нас далеко-далеко.

— Что делать? Я ведь полгода на зоне отсвистал, под Гусь-Хрустальным. Ты не знал? Как сейчас помню, в шесть ноль-ноль подъем. Мы все как чмошные бараны на плац. Метет ледяная метель. Руки у нас по тюремному уставу за спиной. А из ржавого репродуктора на столбе рявкает гимн РФ: «Славься отечество наше свободное!»

— Жуть! Понимаю тебя. Лучше эти гнилые каналы нюхать, чем слушать насквозь лживый гимн.

— Золотые, Ваня, слова!


3.

В наших венецианских кругах прошел слушок. Мол, среди нас засланный казачок. А именно полковник ФСБ. Или ГРУ. Ему поручено все нами натыренные башли воротить в Россию. Там сейчас кризис, санкции и с баблом туго.

Гаденький, мерзкий слушок!

Я стал присматриваться к вороватым изгнанникам.

Спрашиваю беллетриста Бушкова:

— Серафим, если не секрет, а сколько бабла ты в Союзе Писателей стырил?

— Чего спрашиваешь?

— Тут среди нас тусит агент ФСБ. Всех подлец хочет вывести на чистую воду. Так сколько ты спер?

— Не понимаю я твою логику, если я спер, то какой я агент ФСБ? Глянь мне в глаза? Похож я на ссученную агентуру?

— Не очень…

— Вот! У тех глазенки маленькие, гнойные и бегающие. А у меня глаза голубые и доверчиво распахнутые русскому миру. Глаза простодушного вора. У меня же ментальное отвращение к карательным органам. Я же тебе рассказывал о гимне РФ в каталажке.

— Так кто же нас пасет? Кто тот гаденыш?

— Не гони лошадей… — Серафим достает из бушлата пачку «Беломора», где он только его здесь добывает, пускает к небесам смолистый клуб дыма. — Думаю, из гэбни Серж Капранчик.

— Певец шняжных патриотических песен?

— Он! Глазенки у него так и бегают. Хотя и не гнойные. Кажется, голубые.

— Он ведь тоскует по русским березам.

— Брось! Березы растут и в Венеции.

— Да разве это наши березоньки? Подделка! Фальшак! В них нет нашего драйва, бодрящего сока.

— Согласен… Однако склоняюсь к Сержу. С гнильцой чувачок, — Серафим вытаскивает из внутреннего кармана фляжку, расписанную под гжель, делает булькающий глоток. Поясняет: — Медицинский спирт на наших ярославских березовых почках. Будешь?

— Да погоди ты с бухлом? Как же нам изобличить этого Иуду? Этого оборотня в погонах?

— Тут с кондачка не возьмешь. Надо подумать купно.


4.

Решили мы с Серафимом навестить Сержа Капранчика. Тот на берегу красил в триколор РФ свою (из черного дерева!) гондолу «Русская скрепа».

— Привет, Сержу! — пыхнул беломориной Серафим.

— Расстреливать надо, расстреливать! — Серега отложил кисть, резко встал. Лицо барда все в красной сетке лопнувших сосудов, еще бы — из запоя в запой.

— Кого расстреливать? — стараясь не разозлить патриота, елейно спрашиваю.

— Всех! До единого! Оставить только собак и кошек. Они народ хороший. А люди все — ворье и садомазохисты!

— Пусть так, — беллетрист Бушков отправил окурок по изящной дуге в канал. — Но как ты сам оказался здесь в роли изгнанника?

Серега выуживает из черного пакета водку «Московская», яростно свертывает алюминиевую крышку зубами, гулко пьет из горла. Раз, два, три глотка. Да какие добрые!

— Вы не в курсах? — по фейсу Сереги разливается водочное блаженство. — Я просто поставил не на того парня. Меня субсидировал миллиардер Абрамчик, а он оказался в контрах с президентом РФ Абрамкиным.

— И чего? — Серафим жадно глотнул спиртягу из своей гжелевой фляги.

— Что чего? Рома Абрамчик на нарах. Похудел, конечно, изрядно завшивел. Лубянка проверяет все его финансовые проводки. Бесов интернет! Там остаются следы.

Я с хрустом почесал свою спину:

— И ты, как я понимаю, не захотел оказаться на нарах вместе Ромой Абрамчиком?

— Ага! А кто захочет? — Серега зло заиграл желваками.

Серафим приобнял его:

— Погоди, не гоношись. Мы спрашиваем не наобум Лазаря. В землячестве прошел верный слушок, мол, среди нас стукачек, а именно, полковник ФСБ. Заслан из Москвы. ЦУ — выловить ворье, то есть нас, как жирных карасей.

— Я похож на стукача? Окститесь! Разуйте глазоньки! Хронический алкоголик, как Высоцкий, пою под гитару. Нашли стукача! Идиоты!


5.

С розыском засланного казачка решили погодить. Может, и нет его! Если есть, то сугубо законспирирован. Типа, крота. Ничего, через какой-нибудь случайный прокол сам нарисуется.

Жизнь текла по привычному руслу.

Напялив куртку Сальвадора Дали, прикупил ее на аукционе Сотбис за ломовые бабки, я, подключая память, живописую влажные подмосковные заборы, мучительно сладостно ностальгирую.

— Откуда у тебя эта задрипанная куртка? — спрашивает Лилия Буркашевич, щелкая по клавишам ноутбука.

— Не задрипанная, а святая. Это куртка самого Сальвадора Дали. Феерического гения сюрреализма.

— Какая связь с мокрыми заборами?

— Не улавливаешь? Жизнь в России — сплошь сюр.

— Ой, как опять у тебя все сложно…

— Ты чего там строчишь?

— Либретто балета «Архипелаг Гулаг». Хочу его здесь, в сердце Европы, поставить.

— Да кому нафиг нужен этот списанный в утиль Солженицын?

— Всем! Пусть эти зажравшиеся своим спагетти итальяшки узнают об аде сталинского террора.

— Архипелаг Гулаг… Архипелаг гуляк… — ворчу я. — А, правда, что бард Серж Капранчик два года оттрубил на зоне за изнасилование малолетней?

— Кто его знает! Сидеть-то сидел, а за что не знаю. Его олигарх Рома Абрамчик отмазал.

— Дивны дела твои, Господи! Изнасиловал малолетку, а теперь поет патриотичные песни. Ходит гоголем-моголем.

Лилька поправляет обильную грудь:

— Всем говорит, мол, пострадал за правду.

— Ничего я не понимаю в этом чумном мире.

— Дать адресок психоаналитика? Мне он помог. Матерый зверюга. Фрейдист, кажется.


6.

Отправился я к психоаналитику Тимуру Жабину, офис его фирмы «Мыс Доброй Надежды» располагался неподалеку от нашего банка «Святой Пётр».

Г-н Жабин оказался огромным мужиком под 60 лет и под 200 кг. Глаза за золотыми очками по-крокодильи сверкали. Я сразу хотел повернуть оглобли, убраться восвояси. Ничего хорошего не обещал этот взгляд.

Но бархатный голос его успокоил.

— Садитесь, дорогой! — указал мне на покойное кожаное кресло. — На что жалуетесь?

Я покорно сел, утонул чуть не до пола. Прошептал сокровенно:

— Ностальгия душит.

И все рассказал. О недавнем разводе с женой Анжелой. О грудастой любовнице Лилии. О своем творческом кризисе. Даже о том, что к нам заслан гэбэшный казачок, ангажированный изловить нас всех как безмозглых зайцев.

Жабин сверкнул крокодильими очами, налил себе из термоса крепкий, что чифирь, чай, гулко хлебнул:

— Всем бы ваши проблемы…

Я чуть не ракетой взлетел со своего уютного кресла:

— Думаете, я пришел с ерундой?!

— Скажу откровенно, я дружу с президентом РФ, Юрием Абрамкиным. Был его штатным психоаналитиком. Потом начались дворцовые интриги, меня поперли. Однако теплые отношения с властной вертикалью сохранил. Берегу их свято. Как зеницу ока.

— И чего? — закусил я губу.

— Нас, иммигрантов, не тронут. Лично мне Юра сказал. Мы ему даже симпатичны. А вот с вашим творческим кризисом и ностальгией нам стоит разобраться.

— Буду премного благодарен.

— Кстати, могу вас познакомить с Юрой Абрамкиным. Он собирается к нам в гости.

— Святые угодники! Это зачем же?

— Геополитика! Словом, хрен его разберешь.


7.

Юрий Абрамкин таки приехал. Завернул по дороге к Папе Римскому.

Президент РФ при личной встрече оказался мускулистым, жилистым дедом в камуфляжной форме, в коричневых альпийских сапогах до колена. Взгляд пронзающий насквозь. Куда там крокодильим мигалкам Тимура Жабина?!

Президент РФ собрал гуртом всю нашу воровскую диаспору в конференц-зале отеля «Золотой ключик», сразу взял быка за рога.

— Друзья мои, — сказал нам. — Дорогие мои соотечественники! Россияне! Собратья по воровскому ремеслу… Я чего вас собрал? Апеннинский полуостров и Сицилия скоро войдут в родную гавань. Готовьтесь! Это же исконно родная земля. Хотя, блин, здесь живут какие-то непроясненные итальяшки.

Лиля Буркашевич как прилежная школьница подняла руку:

— Можно вопрос?

— Ага. Не стесняйтесь!

— Господин президент, ходят слухи, что вы не хотите возвращаться в Россию.

— Подлая ложь! Хотя… возвращаться не тянет. Там воду мутит некто Леха Подвальный. Но мы еще разберемся с этим фашистским молодчиком. Он у меня землю будет жрать за свои проамериканские подвиги.

Поднялся мой кореш Серафим Бушков:

— А правда ли, что перед вашим приездом, сюда был заслан гэбэшный казачок?

— Выбирайте выражения! Что значит гэбэшный? Хотя отблеск правды в этом все-таки есть. Почти все местное население Венеции работает на Лубянку. Да-да. Внештатная агентура. Господа! Мы живем в до чрезвычайности сложном мире. Время сейчас грозовое. Судьбоносное время.

Я поднял руку.

— Иван Стародубцев, живописец-реалист. Господин президент, как вы дальше видите траекторию своей прихотливой судьбы?

— Траекторию? Устал я от России. Смертельно! Иногда просто плюнешь и подумаешь, а тебе оно нужно? Пусть там правит молокосос Подвальный. Воровать, скажу вам, больше нечего. Все разнесли. Если только китайцам удастся поскрести по сусекам. Да и что наскребешь? Копейки!


8.

Юрий Абрамкин триумфально отбыл на встречу с Римским Папой. Речь на этом рандеву пойдет о возвращении в Москву исконно русских мощей из Ватикана.

Мы же, венецианские вороватые изгнанники, после встречи с первым лицом пережили истинное преображение.

Я, например, забросил свои подмосковные мокрые заборы и живописую исключительно гондолы и каналы уже почти родной Венеции.

Грудастая Лилька Буркашевич разбила свинью-копилку. Стала проводить кастинг в свой модернистский балет «Архипелаг Гулаг».

Серж Капранчик написал цикл дивных патриотических песен. В них Юрий Абрамкин все скакал и скакал на белом коне, разя супротивников лазерным мечом из «Звездных войн».

Беллетрист Серафим Бушков завязал с бухлом и засел за роман «Италия — исконно русская земля».

— Этот опус, Ваня, заткнет за пояс Лёвку Толстого и Федьку Достоевского! — говорил мне, размахивая гусиным пером самого А.С. Пушкина, приобретенным на аукционе Сотбис. Так размахивал этим острым пером, что опасался за свои глаза. Приходилось жмуриться и закрывать лицо ладонью.

— Разве я спорю? — мычал в темноте. — Живи долго, твори на радость потомкам.

— Верно! Собираюсь жить долго. Типа, Мафусаила из Библии. Ты читал Библию?

— Листал.

— Как тебе?

— Иногда смешно, зачастую жутко.

— Вот! Все мои опусы будут в таком же стиле. Смешная жуть! А за Мафусаилов век знаешь, сколько я их настрочу? Причем, заметь, я говорю о нетленках.


9.

Абрамкин из Ватикана вернулся ни жив, ни мертв. Точнее, в мажоре. Папа Римский простил ему все грехи. И прошлые, и настоящие, особенно будущие. Так что, наш дорогой президент был в некоем душевном столбняке, потом встряхнулся, очухался и пообещал Папе бесплатно (за счет, понятно, бюджета РФ) отреставрировать все католические храмы, ангажировав на этот подвиг миллион таджиков и узбеков с «золотыми руками».

Мало того!

По приезду в Венецию Абрамкин объявил об амнистии наших капиталов.

— Ладно, — интимно сказал он нашему воровскому землячеству, — кто без греха? Не вы своруете, так у вас. Я и сам, что таить, такой же. Не удержусь, если что плохо лежит. К тому же, мне Папа Римский растолковал, сам Иисус учит прощать. Хряпнули тебя по левой щеке, подставь правую. Будь, гад, милосердным.

Ой, как же тогда возликовало все наше землячество! Счастье-то какое! Значит, живем и дальше. Живем во славу родного Отечества!

На радостях индульгенции 21-го века Абрамкин даже простил своего заклятого врага Романа Абрамчика. Выпустил его из смрадного мордовского узилища, срочным истребителем к нам.

Роман обнялся со своим другом Капранчиком и заверил всех нас, что его карман теперь щедро открыт для разумной благотворительности.

— Кстати, — заметил Рома с обаятельнейшей улыбкой, — банк «Святой Пётр», где вы храните свое кровно сворованное, мой банк. Так что, сберегайте и дальше, не сомневайтесь. Сам президент РФ тому порукой.

— Да-да, — кивает лысеющей головой харизматичный Юрий Абрамкин.

— Неужели твой банк? — перебрал серебряные струны гитары Серж Капранчик, на верхней деке переводилка — полуголый Абрамкин скачет верхом на белом медведе через горную реку.

— А то чей же! — во все горло хохочет Абрамчик. — У меня этим банков, что у приблудной собаки блох.

Как же все хорошо! Диво дивное! Чудесное чудо!

В Венеции апрель. Божественная весна. Мы катаемся на расписанных под гжель и хохлому гондолах. То и дело запеваем советский шлягер «Катюшу». А чаще всего хором потрясаем каналы такими словами: «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой». Ну и т.д.


10.

Подоспел и Лилькин балет «Архипелаг Гулаг». Дело застопорилось из-за недостаточного финансирования, но Роман Степанович Абрамчик подкинул бабла. Он, оказывается, страстный покровитель искусства. Пусть даже и самого дикого, постмодернистского.

Лиля, несмотря на свою изрядную грудастость, сама решила выступить в роли прима-балерины. И сорвала-таки нешуточный аплодисмент.

А ведь я за нее так волновался. Опасался, что под ней проломится древесный настил сцены. Но она взяла себя в руки, плотно села на огуречно-авокадовую диету. Сбросила двадцать кг. К тому же, стала энергично заниматься физзарядкой, приседая с пудовой гирей.

— Однако умеешь ли ты танцевать? — всё сокрушался я.

 Щеки Лилии гневно пунцовели:

— Я же дипломант конкурса «Утренняя звезда» на Первом канале. Меня генеральный директор Костя Эрнст лично поцеловал в щечку. Предлагал интим. Я была против. Зря, наверное.

— То когда было!

Лилька шутливо, хотя и весьма болезненно, шлепнула меня ладонью по щеке:

— Дурак! Замечательные балерины с блеском танцуют и на своем столетнем юбилее. Вспомни Айседору Дункан. Хотя, кажется, она померла чуть раньше, удушенная шарфиком.

— Разве я против? — потирал я щеку. — У меня ведь самого открылось второе дыхание. Выросли крылья. В мою галерею на днях заходил сам олигарх Роман Абрамчик.

— Да ну? — вскинулась Буркашевич, приседая с радужной гирей.

— Вот тебе и да ну… Купил все мои мокрые подмосковные заборы за пол лимона евро. Теперь я с деньгами! Нешуточными.

— Молодец, Ванек! Сядешь со мной на огуречно-авокадовую диету? Тебе себя надо привести в форму. Убрать поганое брюхо, свиные брыла.

— Погоди! К подвигам таким пока не готов. Давай дождемся твоего балетного триумфа.

— Скажи, пузан, ты в состоянии поднять эту пудовую гирю? А? Или кишка тонка?

— Оно мне нужно?! — всплеснул я руками. — И почему этот снаряд расписан во все цвета радуги?

— Это феминистская гиря.

— Вот-вот. Подари мне мужскую, черную. И наполовину, знаешь, полегче.


11.

Лилькин балет «Архипелаг Гулаг» прогремел на весь Апеннинский полуостров, зацепив и Сицилию. Сам Папа Римский прибыл на премьеру, дабы еще разок обняться с родным Абрамкиным.

После балетной фиесты нарисовалась моя отставная благоверная, Анжела Стародубцева. Как же она постарела! Болотная кикимора… Неужели я с этим чудовищем делил медовое брачное ложе? Тьфу-тьфу-тьфу!

— Ваня, родный! — таращила она на меня свои глаза. — Давай сойдемся? Вспомним былое. Ведь между нами, что греха таить, химия.

— Какая там химия? Тем более, я в последнее время подсел на балерин. У них и ум, и энергичность, и, к бабке не ходи, грация. Я не приветствую обветшалых женщин.

— Ты на что намекаешь?

— Не намекаю, а констатирую.

— Ладно, это потом. Натрахалась я всласть. Теперь хочу войти в тихую семейную гавань.

— Только не со мной. Я пас.

— Вот как? Тогда я сойдусь на короткой ноге с Ромой Абрамчиком. Он себе подыскивает жену. Прежняя, пока он сидел в Матросской Тишине, его кинула. Сбросила как лайковую перчатку.

— Отличная мысль! Семь футов под килем!

— Неужели твоя сисястая Лилька лучше меня? — вдруг помрачнела отставная супруга.

— Что ты! У каждой из вас есть свои козыри, даже джокеры. Она — худышка с большими грудями. Ты же — безгрудая толстуха.

— Между нами, козлина, все кончено!

— Золотые слова! Скатертью дорога!

— Был бы у меня пистолет, я бы тебя, как бешеного пса, пристрелила.

— Хорошо, что у тебя нет пистолета.


12.

После ментально ядовитого визита Анжелы я срочно посетил психотерапевта Тимура Жабина.

— На что, голубчик, жалуемся? — мозгоправ клетчатым платком промокнул лоб. По многодумному челу катился изрядный пот, хотя кондишн работал на холод, я даже поеживался.

Я ему все выложил.

Жабин зыркнул на меня крокодильими глазками:

— Мне бы ваши проблемы… Стерва отставная жена, любовница триумфальная балерина, ночные шумы в ушах.

— Значит, все хорошо? — лепечу я.

— Скажите как на духу, у вас секс с вашей балериной регулярный?

— Когда как… — смутился я. — Все-таки старею. Эрекция подводит. Да иногда просто и нет желания.

— Красава моя, я вам порекомендую делать упражнения Арнольда Кегеля. И у вас все наладится.

— Кто этот Кегель?

— Американец с немецкими корнями. Изобрел комплекс упражнений для укрепления мышц тазовой области. И будете, как пионер, всегда готов.

— Вам помог Кегель?

— Мне-то… Знаете, я выше секса. Не тянет на женщин. Да и их не тянет ко мне. Вы только взгляните на мою комплекцию. Я же просто какой-то слон в посудной лавке.

— Может, вам переключится на мальчиков? Это сейчас в тренде-бренде. Особенно здесь, в Венеции.

— На мальчиков, говорите… Может быть… Хотя, что это я?! Я же ясно сказал, сама идея секса меня не вдохновляет. Джаги-джаги туда и обратно. Унылая скука, моветон, шняга.

— Вам бы, доктор, сбросить кг 30.

— И сброшу!

— Слышали об огуречно-авокадовой диете. Моя Лилька сбросила 20 кг.

— Вот и я сброшу. Тут же на носу венецианский карнавал. Сам президент РФ будет плыть во флагманской гондоле, выкрашенной под российский триколор. Поэтому нужно быть в форме. Не пугать людей. Кстати, вы на карнавал-то идете?

— А как же! Это же фиеста русского духа и взрыв нашей самоидентификации.

— Отлично сказано! Отлично! Черкните, дорогой, диету.

                *** "Наша Канада" (Торонто), 2023