Хозяин безлунной Москвы. Глава 28

                Глава 28.
     Взбудораженная аспидно-серебристая галка, мокрая и взъерошенная, пролетела низко над мягко притормозившем у Никольского фонтана работы Джованни Витали экипажем, истерично, словно предупреждая о чём-то, прокричав: «Кай, кай, кай» и, тяжело взмахивая блестящими крылами, меняя траекторию, взмыла вверх к своим кружащим над Лубянской площадью товаркам. Молодая стройная пассажирка, одетая по последней моде, дорого и с отменным вкусом, задрала белокурую голову, придержав узкой ладонью атласную шляпку, рассеянно наблюдая  за стремительно покидающей её незваной сплетницей, улыбаясь собственным приятным мыслям, возвратившимся к полному любви и нежности утру в особняке.
    Она проснулась от непривычного и неуютного ощущения давно позабытого одиночества, не чувствуя крепких объятий исполинского мужа, и, распахнув глаза, не узрев его рядом, вспомнила с лёгкой грустью, что затянувшийся медовый месяц завершился, и сегодня у него первый трудовой день. Спустившись с кровати, юная барыня прошлёпала маленькими босыми ступнями к окну, за которым брезжил осенний рассвет, изрезанный сонмом меланхолично покачивающихся в воздухе седых паутинок – предвестниц Бабьего лета, наблюдая за дюжиной журавлей, репетирующих в сыром остывающем небе полёт в чужие края, разглядывая помеченный сентябрём фруктовый сад, отягощённый шартрезовыми шариками антоновки, нависшими лимонными бочками над чёрными семечными кругляшами сотен статных подсолнухов, с отменным аппетитом объедаемых синицами, думая, что следует побыстрее заняться обустройством мастерской в одной из пустующих комнат, пока этот сочный красочный пейзаж не сменился на иной, белый, однообразный, унылый. За спиной деликатно брякнула ручка, осторожно отворилась дверь, ведущая в покои супруга, послышался ласковый взволнованный бас:
- Зачем ты встала родная? Ещё слишком рано. Немедленно ложись и поспи! Я зашёл поцеловать, мне пора.
    Оля сонно развернулась, тряхнув тяжёлой копной золотистых волос, заструившихся по округлившимся за время отдыха обнажённым плечам и пленительно высокой груди, пробежала изумрудным восхищённым взглядом по приближающейся к ней могучей фигуре, затянутой в новый капуциновый пиджак, белую рубашку и терракотовые узкие брюки для верховой езды, послушно кивнула и, стремительно оторванная от пола рывком сильных рук, пролетев в обратном направлении, болтая ногами, плюхнулась уже совсем не болезненно острыми, заметно окрепшими лопатками на смятое одеяло, томно рассмеявшись.
    Уставившись, судорожно сглотнув, на соблазнительно изогнувшийся стан, гигантский муж решительно взялся за ворот верхнего платья, принявшись расстёгивать пуговицы.
- Ну нет! Ещё не пора, - хрипло пробормотал он, скидывая едва надетый туалет на ковёр. - Специально меня раздразнила? Как это у тебя получается? Я так не могу, не выдержу. Ничего, подождут, - смуглое внушительные тело осторожно нависло над ней, чувственные губы жарко и требовательно впились в девичий розовый рот.
     Молодожёны провели на Ривьере гораздо дольше планируемого времени. И только когда Александр Сергеевич с неохотой начал вспоминать и беспокоиться о заброшенных делах, они отбыли на родину, рассчитывая следующим летом снова заселиться в испещрённое стрелами настойчивого Эроса уединённое шале. Ступив за порог особняка, бросившись обнимать и лобызать ямочки расплывшихся в радости щёк поразительно посвежевшей за время отсутствия господ, игриво сияющей васильками Арины Тимофеевны, и чмокать усатую морду значительно раздобревшего Македонского, Оля поняла, насколько соскучилась по этому, теперь для неё родному и уютному дому. В тот же вечер супруг перебрался в её зелёную светёлку, предварительно испросив со своей извечной щепетильностью разрешения.
- Признавайся, ты ведь учитывал, выбирая столь огромную кровать, свои огромные размеры? – кокетливо спросила молодая жена, ткнувшись высоким лбом в стальную грудь, после того, как он провалился, взмахнув руками от неожиданности, неестественно глубоко в пуховую перину .
- Клянусь, любимая, - пробормотал он, придя в себя, ласково проведя твёрдой ладонью по шелковистой спине, - до свадьбы я и помышлять не смел о близости с тобой, маленькой запуганной девочкой. Просто хотел, чтобы тебе было максимально комфортно и просторно...
- Барыня, - звякнул, обернувшись, серебряными серьгами самобытный кучер, вынув предварительно бриаровую трубку из пурпурных смеющихся губ, - что же вы не выходите? Уже четверть часа стоим. Вон и Лубянский пассаж, к коему вы приказали доставить, - он указал затухающей люлькой в сторону длинной галереи, сверкающей высокими арочными окнами, окаймлёнными архивольтом, с колоннами по бокам, упирающимися в карниз, декорированный ордерными «сухариками».
   Девушка вздрогнула, оторвав взгляд от подёрнутого дымкой осеннего неба с тёмными тучами истошно орущих галок и ворон, с трудом возвращаясь к действительности.
- Простите, Платон Нилыч, «собралась, да призадумалась», - задорно хихикнула она,  резво вскочила, подняв с кожаного сиденья изящный расшитый полудрагоценными камнями ридикюль, и, спустившись на мостовую, прощебетав бодро: - Я быстро, только подарки малышкам куплю, - направилась к новому торговому центру, опасливо обогнув толкучий рынок со смачно кроющими придирчивых покупателей бабами, миновала главный вход, помпезно оформленный ризолитом с портиком, и скрылась за углом.
     По пути Оля размышляла, забежать ли ей в находящуюся поблизости приёмную на Никольской, дабы ознакомиться, по настойчивому приглашению мужа, с местом его обитания или, не тратя времени, приобретя кукол для Вари и Лизы, сразу отправиться в Большой Афанасьевский к отчему дому. Резко замерев у подъезда с пёстрой вывеской «Игрушки», она чуть не была снесена плывущей стремительно навстречу дамой. Бросив не глядя смущённое «Pardon», девушка сделала шаг к нужному ей магазину, но услышав знакомое тявканье:
- А-а-а, мадам Орлова, счастливая обладательница руки и сердца Хозяина безлунной Москвы! Везёт же мне сегодня на встречи с носителями почтенной фамилии, - остановилась, раздражённо выдохнув, и, нарисовав на красивом лице вежливое выражение, подняв изумрудный взгляд к острому любопытному носу хамовитой клиентки Ламановой, пробормотала:
- Bonjour!
- Bonjour, bonjour, - глупо хмыкнула Морданшина, - ещё какой «bon»! Говорят, вы только прибыли из-за морей? Как вам медовый месяц с великаном? Понравился? Вы довольны? Впрочем, это заметно. Как похорошели и поправились! Сразу видно, супруг отменно заботится. А сам-то, - она, состроив телячью фиглю, оправила распахнутую бархатную накидку на готовой вывалиться из непристойно глубокого декольте груди, - сам-то, помолодел лет на двадцать, ещё больше посмуглел! Как шикарно на нём смотрится этот модный капуциновый пиджак! Видела его с утра, сияющего белозубой улыбкой до самых ушей, вбегающего резво в заведение мадам Жожо. – Рассеянно ожидая окончания словесного потока, Оля напряглась, включив внимание на последних словах. – Знаете о таком? – продолжала не в меру болтливая собеседница. – Это – maison de tolerance, то бишь – публичный дом, самый роскошный и популярный в Москве бордель. – Нежный румянец слетел с по-детски припухлых щёчек, плотные губы задеревенели. В памяти возникла фривольная кудрявая посетительница бакалеи, встрявшая по весне в разговор почтенных дам с оптимистичным высказыванием: «Никакой он не демон, а очень хороший, порядочный и щедрый человек. Во всяком случае, именно так о нём отзывается мадам Жожо». – Отчего вы так огорчились? – жалостливо протянула Пульхерия Власьевна, судорожно взмахнув рукой в кружевной перчатке, усыпанной перстнями, с безвкусным кольцом с огромным жёлтым камнем на среднем пальце, вдруг засверкавшим алыми всполохами, лихорадочно оправив широкополую шафрановую шляпу, обильно и аляписто украшенную страусиными перьями, внезапно окрасившуюся в багровый цвет. – Неужели вам не известно, что мужчин утомляет затянувшийся досуг с одной женщиной? Им требуется разнообразие. Нынче, - она заговорщицки понизила голос, - по окончании лета и возвращении семей с престижных курортов, у мадам Жожо очередь из женатых господ. Но вы не волнуйтесь, - палец с кольцом неожиданно отломился и упал, звонко звякнув по мостовой, заливая булыжник кровью, - с потаскухой он проведёт час, не более, с вами всю оставшуюся жизнь. Таковы...
- Мне пора, - безжизненно прервала девушка, развернулась и, бросив унылый взор на разглядывающего её отчего - то с восторгом молодого раскосого желтоглазого азиата, стоящего поодаль, поплелась прочь от разлагающейся смердящей Морданшиной, пассажа с игрушками, мерзкой Никольской с неверным мужем и Лубянской площади, где ожидал её кучер с добрыми вишнёвыми глазами, строго следуя за указывающим путь, переливающимся кровавыми пятнами, катящимся впереди, словно сказочный клубок, строптиво вырвавшимся из вульгарной оправы, самоцветом, углубившись в неожиданно опустившийся с небес на землю туманный коридор.
                ***
        Александр Сергеевич, сияя нежным взором значительно посветлевших за медовый месяц зольных глаз, только поведавший кратко, по-дружески хлопнув по бойцовскому плечу, облегчённо заулыбавшемуся доброй вести Бушмарёву, прибывшему в просторную контору на Никольской во второй половине дня, о взаимной любви с обожаемой Олей, сидя за большим дубовым столом, пытаясь сосредоточиться, подсчитывал, склонившись над кипой бумаг прибыль, мечтая поскорее всё закончить и отправиться домой, когда в помещение вбежал, выпучив мудрые вишни, яростно теребя пальцами эфес болтающейся на боку шашки, Платон Нилыч.
- Пропала! Пропала Ольга Николаевна! – запричитал он, взметнув вверх мохнатые брови. – Барин, казните меня немедля, не углядел!
     Побелев, Орлов вскочил, отбросив перо, заляпавшее опрятное суконное покрытие стола мрачными чернильными разводами, и бросился к казаку, схватив его за грудки.
- Да что ты такое несёшь? – вскричал он, сотрясая крепкое послушное тело. – Что за нелепости говоришь? Как пропала? Где? Когда? Говори немедленно, - гаркнул он хриплым истошным басом.
- Дык вышла к Лубянскому пассажу около трёх, дабы дитям подарки купить, пообещав скоро вернуться, и скрылась за центральным подъездом, - забубнил кучер. - Я её час прождал, два, а потом, почувствовав недоброе, заловил мальчишек, дабы за лошадями последили и отправился искать магазин с игрушками. Только, по заверению приказчика, она в него не заходила и, соответственно, ничего не покупала. Я побродил ещё немного вдоль галереи в поисках, понял, что дело – дрянь и к вам ринулся.
- Боже, - простонал Александр Сергеевич, отпустив ординарца, сжав ладонями бешено запульсировавшие виски, чувствуя как болезненно заныло влюблённое сердце. – Найти и потерять! Я сам во всём виноват! Моя безрассудная опасная деятельность! Идиот! Будь проклята эта несущая горе маска! Если с Олей случилась беда, не прощу себя, застрелюсь! Так, Платон Нилыч, - повелел он, заставив себя думать, - ступай к экипажу и жди у ворот. Так, Василий, - приказал он подскочившему к нему Бушмарёву, - несись на Хитровку и выясни у осведомителей, не планировалось ли похищение моей жены, потом собирай всех наших людей и дуй с ними к Лубянскому пассажу, к центральному входу, там встретимся и распределимся. А я пока сгоняю к её сестре в Афанасьевский, хотя знаю – поездка окажется бессмысленной.
       Стремительно погружающаяся в осеннюю мглистую тьму Москва кишела могучими всадниками на мускулистых конях, прочёсывающих с фонарями мрачные переулки и скверы в безуспешных поисках юной супруги патрона. Орлов метался между модными пассажами в сопровождении Василия, принесшего благую весть, что никаких заговоров среди мелких бандитов Хитровки против Ольги Николаевны не планировалось, мало того, никто в сем царстве отребья не знал о женитьбе Сыча, пытаясь найти хотя бы одного человека, видевшего молодую стройную белокурую даму в платье, тальме, отделанной бахромой и кружевом, и шляпке цвета электрик, с сапфировыми серёжками в немного оттопыренных ушках, но поиски не приносили успеха – никто из опрошенных яркой барыни не встречал, даже городовые. Широкая грудь разрывалась от невыносимой боли, не позволяя глубоко дышать. Казалось, ещё немного и сердце расколется на куски. Притормозив Верного, он судорожно рванул на себе ворот белоснежной рубашки, равнодушно проследив за упавшими на булыжник парой пуговиц. Выскочив из подворотни, в вороного коня чуть не врезался запыхавшийся, опрятно одетый парнишка лет двенадцати.
- Александр Сергеевич, наконец нашёл, - затараторил он, пытаясь после, видимо, длительного бега говорить ровно и понятно. – Меня отец прислал – распорядитель в «Кокоревском подворье». У нас дама остановилась, вроде как ваша жена. Так папенька утверждает. Вначале он её прибытию значения не придал и не узнал, а потом вспомнил, что видел, как вы летом из Храма на Песках выходили, неся её на руках. Говорит: такую красавицу ни с кем не перепутаешь. Правда она Истоминой расписалась, но отец всё равно уверен и считает, что вы должны знать...
- Правильно считает. Как же я о гостиницах не подумал? - истерично – облегчённо хохотнув, нагнувшись, легко подхватив мальчонку за талию, Орлов усадил его на Верного перед собой, крикнул, обернувшись к взволнованному помощнику: - Скачи немедленно на Никольскую за Платоном Нилычем! Пусть доставит экипаж к «Кокоревскому»! – и тронулся в путь.
   Влетев в нарядный подъезд, подбежав к коренастому мужику с пышными бакенбардами в креповом сюртуке, с готовностью выплывшему навстречу, явно ожидающему, он крикнул не своим голосом:
- Где она?
- Второй этаж, номер «сто одиннадцать», - с готовностью протарабанил тот, вытянувшись по-военному.
 Взмыв на второй этаж, подскочив к двери с медной табличкой, на которой значились цифры «111», Александр Сергеевич настойчиво постучал в дверь, громко проговорив, прижавшись губами к проёму:
- Оля, я знаю, что ты здесь, открой пожалуйста! – ответа не последовало. – Прошу, открой, - он требовательно подёргал латунную ручку, но из комнаты не донеслось ни звука. – Не желаешь меня видеть? Тогда я выбью эту чёртову доску! – отступив на шаг, Орлов, взмахнув ногой, резко двинул чуть выше ручки, сломав замок, распахнул дверь и, ворвавшись внутрь, прикрыл её за собой.
      Она сидела на краю широкой прибранной кровати, спиной к нему, не шевелясь. Подбежав к застывшей фигурке, бухнувшись перед ней на колени, обхватив широкими ладонями бледные ледяные щёчки, Орлов забормотал облегчённо:
- Жива, моя девочка! Жива, моя родная! Слава Богу! – Оля смотрела сквозь него остекленевшим взглядом, словно не узнавая. По могучей спине пробежал озноб. – Малюточка, милая, что с тобой? – твердые пальцы легонько потёрли прозрачные виски. – Скажи мне! Прошу, не молчи! Я сейчас с ума сойду! – она не шелохнулась. – Стоило мне вернуться к делам, оставив тебя, как уже беда нагрянула! – воскликнул супруг с отчаянием.
- Посещение дома терпимости называется у вас возвращением к делам? – подала слабый голос Оля, взмахнув руками, брезгливо сбросив с лица ласкающие ладони.
- Ах вот оно что? – устало хмыкнули чувственные губы, здоровенная пятерня зачесала привычным жестом назад смоляные волосы. – Только и всего – публичный дом? Из-за этого ты скрылась, заставив пожилого Платона Нилыча, бросив лошадей, бегать, высунув язык, по Лубянке, вынудив меня оторвать от проблем насущных всю кавалерию? Я уж испугался, какое серьёзное несчастье произошло.
     В прозрачные изумруды моментально вернулась жизнь, они с ужасом распахнулись, видя его невозмутимую реакцию на обличительные слова. Сообразив, что жена выдала не всю, невесть откуда полученную информацию, Орлов стёр улыбку и нахмурился.
- Говори немедленно, кто тебе донёс о моём утреннем визите! – он вцепился в девичьи плечи и деликатно, но грозно их сотряс.
- Морданшина, - покорно пролепетала она. – Я встретила её у пассажа. Пульхерия Власьевна видела вас, сияющего улыбкой, входящим в заведение мадам Жожо.
- Ага, эта дрянь! Как я мог забыть о встрече с ней? Видно совсем разум потерял от любви, - Александр Сергеевич гневно шлёпнул ладонью по суровому загорелому лбу. – А она поведала тебе, что через три минуты я оттуда вышел? –  фирменный немигающий взгляд упёрся в смятенно съёжившуюся жену. – Что я поздоровался и попрощался с ней, входя и выходя. Поведала? – в его голосе послышались угрожающие нотки. Белокурая головка отрицательно качнулась. – Ну конечно, - сердито расхохотался он. – Это бы лишило историю пикантной интриги! Пересказывай немедленно весь её доклад! – мрачное лицо опасно приблизилось к супруге.
- Она говорила, - взмыли к потолку русалочьи глаза, вспоминая, - что мужчин утомляет досуг с одной женщиной, что им требуется разнообразие и что я не должна беспокоиться, поскольку с проституткой вы проведёте час, а со мной всю оставшуюся жизнь.
- Вот гадюка! Расщеколда телеухая! – вскочив с колен, Орлов в бешенстве заметался по комнате, словно ища, кого прибить, и остановившись напротив массивного шифоньера, скромно вжавшегося в стену, размахнулся и с остервенением принялся лупить по нему кулаком, сопровождая удары угрозами: - Убью стерву! Найду и убью! Голову тупую размозжу! По стене размажу гниду!
     Оля с ужасом наблюдала, как фрагмент за фрагментом, щепка за щепкой осыпается, с виду вполне непоколебимый шкаф. Когда последний осколок отлетел к окну, он бросился к ней, снова грохнувшись на колени и схватив порывисто за руки, не заметив в запале, что она дёрнулась назад в страхе, как от чумы, боясь повторить участь измочаленного гардероба, заговорив быстро и возбуждённо:
- Как ты могла такому поверить? Как? Мы же только утром были близки! Отчего ты допустила сомнения во мне? Где я совершил ошибку в отношениях? Изменить любимой жене, добившись с громадными усилиями её расположения и доверия? Для чего? Впрочем, оказывается, доверия в помине не было, и нет, - он печально усмехнулся.
- Ничего не понимаю, вы были там или не были? – растерянно сверкающие изумруды уставились на поникшую черноволосую голову.
- Не могу больше слышать это отчуждённое «вы», - проговорил он с упрёком. – Был. Но как это ни странно, совсем по иным причинам. Вставай, - Александр Сергеевич решительно поднялся, потянув точёную фигурку за собой, - я немедленно хочу домой, домой, где ежеминутно раздаётся смех моей юной супруги. Без неё мне там делать нечего, - схватив с кровати сброшенные тальму и шляпку, облачив её в них, сунув в пальчики ридикюль, он направился к выходу, скомандовав: - Марш за мной!
- Не смейте мне указывать, куда и когда идти! – неожиданно взбалмошно выкрикнула Оля, замерев в позе гневной статуи, задрав гордо и упрямо голову на палача. – Не сдвинусь с места, пока всё мне не объясните здесь и сейчас.
     Агатовые брови опасно сдвинулись, великан нагнулся над маленькой супругой и прошипел:
- Я тебя сейчас высеку, как маленькую непослушную дерзкую девочку! Вот задеру эту шикарную юбку, стяну кружевные панталоны и отлуплю со всей дури, дабы навсегда запомнила, как не следует вести себя с родными людьми, - вцепившись пальцами в ткань чуть ниже талии, нащупав сквозь неё упругие ягодицы, он издал еле слышный стон и впился жарким поцелуем в непослушные, возмущённые, прохладные плотные губы. Она строптиво взбрыкнула и Орлов, крепко схватив за хрупкий локоть, потащил её к выходу. – Ничего не забыла? – остановился он у двери.
- Кольцо, - вспомнила Оля, боязливо покосившись на маленький изящный круглый столик, скромно пристроившийся в тёмном углу апартамента.
      Грозно прищурившись, супруг подскочил к нему, поднял переливающееся золотом крошечное обручальное кольцо и изрёк мрачно:
- Значит так? Наслушавшись сплетен, ты выкинула символ нашей любви, надевая который тебе на пальчик, я поклялся в верности до гробовой доски перед алтарём? Ну что же, ходи теперь незамужней, коли угодно, - сунув кольцо в карман пиджака, он треснул кулаком по столу, повторившего в доли секунд судьбу павшего шифоньера.
      Скользнув спиной вдоль дверного косяка, опустившись на корточки, прикрыв узкими ладонями объятое страхом лицо, Оля громко, по-детски, заревела, выкрикивая:
- Убейте меня лучше сразу и здесь! Не могу видеть, как вы крушите мебель! Не хочу слышать этого чудовищного грохота! У меня голова раскалывается от него. Я повинна, так убейте...
- Да что ты, что ты такое говоришь! – Александр Сергеевич бросился к ней, подхватил за талию, выпрямил и крепко прижал к себе, гладя по сотрясающейся в рыданиях спине. – Да я с собой скорее что-нибудь сделаю, чем тебя обижу. Ну что ты, что ты, - ласково обхватив ладонями бледные щёчки, он поднял дрожащую головку вверх, заглядывая в заливающиеся слезами глаза. – Я рассердился, очень сильно, но совсем не на тебя, а на эту дуру, попытавшуюся отнять наше счастье. Признаться, мне не в первой крушить мебель, когда гневлюсь. Лучше, всё же, чем человека убить. Пожалуйста, не плачь, - вынув из кармана платок, великан остановил струящийся поток, расцеловал солёные следы и, оправив на изящной головке съехавшую набекрень шляпку, распахнув выломанную дверь, потянул юную супругу за собой, умоляя успокоиться.
       Пока второй этаж ходил ходуном, сотрясаемый Хозяином безлунной Москвы, коренастый смотритель отеля, тревожно прижав к себе взмыленного после долгих поисков сына, глядел вверх, вздрагивая от каждого удара и жутких басистых угроз: «Убью стерву! По стене размажу!» Отрешённо вежливо кивнув даме в чёрном салопе и густой вуали от шляпки до груди с шлейфом приторно сладких духов, бросившей на стойку ключ и поспешно покинувшей гостиницу, он спросил смятенно прибывшего недавно, невозмутимо плюхнувшегося на пуфик, схватив с подоконника газету, перекинувшего ногу на ногу, насвистывающего бравурную мелодию в лихо закрученные усы Бушмарёва:
- Это что же, Александр Сергеевич изволят так с женой сейчас говорить? – и запричитал скорбно: – Погибнет барыня, а мне отвечать перед полицией?! А за мебель кто заплатит? Как я буду отчитываться перед владельцами? Я-то думал, что добрый поступок совершаю, оповестив нашего избавителя своевременно о местонахождении супруги, а он её... «по стене размажет»...
- Да угомонись ты, любезный, - небрежно махнула рука со сбитыми костяшками, оторвавшись от свежего печатного издания. – Не тронет он Ольгу Николаевну, голову на отсечение даю, поскольку шибко любит. Но за порушенный антураж расплатится. Обещаю! Ему не впервой крушить всё подряд. Такой уж буйный человек. Иначе и не был тем, кем стал.
     Спустившись вниз, таща за собою зарёванную Олю, Орлов нервно огляделся, остановил взор на взволнованном распорядителе, вынул из кармана пиджака два червонца, сунул в услужливо протянутую ладонь и пробормотал, хлопнув по учтиво выправленному плечу: - Прости, браток, немного напортачил нынче, разозлившись. Купи новую мебель и не серчай. А тебя как зовут? – опустил он взор на вжавшегося в отца паренька.
- Федя, - пролепетал мальчик.
- Ты вот что, Фёдор, - растянулись в ласковой улыбке чувственные губы, - как подрастёшь, приходи ко мне на службу. Мне нужны такие: исполнительные и быстрые. Держи! – меж намазоленных детских пальцев вырос двугривенный. – Бушмарь, встретимся у входа, - бросил он, не глядя на насвистывающего помощника, и повёл супругу к крыльцу.
     Осторожно усадив её на кожаное сидение, с трудом уговорив успокоиться расстонавшегося, раскрасневшегося на нервах Платона Нилыча, привязав мятущегося Верного к экипажу, Александр Сергеевич вернулся к подъезду, чуть не снеся с лестницы тщедушного седовласого мужчину в горчичном пальто и цилиндре, озабоченно направляющегося в гостиницу, где ожидал усатый помощник.
- Тут, Вася, такая неприятная история произошла, - произнёс он, вглядываясь в проклюнувшуюся в небе первую звёзду. – Морданшина доложила Оле, что я был у Жозефины.
- Вот, дура! Убить мало, – процедил Бушмарёв, качнув кудрявой головой. – Вы же по финансовым вопросам нанесли визит?
- Конечно, по каким же ещё, - смуглая рука утомлённо скользнула по нахмуренному лбу. – Но я это так не оставлю! Не позволю всяким идиоткам разрушать мою семью. Прибил бы, но всё же женщина. Ты вот что, - твёрдые пальцы пригладили ворот модного ольстера помощника, - собери на неё досье. Должна же она была где-то согрешить, промахнуться. Это очевидно, поскольку не умна. А как найдёшь брешь, сообщи мне немедленно. Завтра жду у себя в поместье, - заманчиво хрустящая купюра опустилась в синий, пошитый именно для таких приятных даров, карман.
- Разыщу, патрон, не сомневайтесь! – приподнялся учтиво чёрный котелок. – Каяться будет, пав перед вами на колени, рыдая кровавыми слезами.
Прыгнув в экипаж, Орлов крепко прижал бледную жену к себе, бодро крикнув кучеру:
- Платон Нилыч, трогай домой и не переживай, всё хорошо, а завтра будет ещё лучше!
    Почувствовав дрожь нежного стана, заметив отсутствующий взгляд, обращённый в пространство, он стянул с себя новый пиджак и завернул точёную фигурку в тёплую, нагретую собственным телом, шерстяную ткань, качая её, будто дитя, повторяя бесконечно в оттопыренное ушко, как заклинание:
- Не теряй разум! Не проваливайся в забытье! Не покидай меня! Умоляю, держись! Если из-за этой гадюки ты потеряешь рассудок, я убью её, уничтожу, клянусь!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...