Буква алфабет

По радио передавали производственную гимнастику.
– Запад – это харасмент и пидарасмент, – сказал Егорыч.
Егорыч считается в наших кругах знатоком Запада: он побывал по профсоюзной путёвке в городе Риге. "Иду это я... Значит, рижский бальзам хотел купить в подарок... Год восемьдесят шестой. Борьба с пьянством. Винные позакрывали. Хожу, хожу – голый вассер. Отчаялся... Какая-то баба идёт – я к ней: не подскажете, где здесь винный магазин? Ка-ак она шарахнется от меня... Русский! Ищет винный магазин! Виноват, говорю: есть намерЕние приобрести рижский бальзам, на память о пребывании в городе Риге. Расцвела... А это вот за угол и немнооого вниз. Данке шён."
– Лезут в Рим! А сказано русским языком: четвёртому Риму – не бывать. С ума посходили там... А мы как дураки за ними следом. Это и я тоже скажу: двадцать лет назад меня хватал за все места – вон, Колька хотя бы. Ну и... всякое такое. Ни свидетелей, ничего. А мужик присел.
– Кто, Егорыч? Кто присел? – оживился Коля-токарь.
Двенадцати не было, и его ещё можно было оживить. А после двенадцати... уже проблематично.
– Вайнштейн.
– Вайнштейн, – ядовито повторил Коля, – ну, ну...
Помолчали... В профкоме упало что-то, на пол со стола, и женский голос нашего председателя Эльвиры Ивановны произнёс на латыни ласковое... Освобождённый председатель Эльвира Ивановна по весне завела шуры-муры с инженером по соцсоревнованию. И в обеденный перерыв он приходил её щупать за столом.
– Егорыч, – подумав, спросил Митя. – А что, был третий Рим?
– Был, – тоже подумав, не очень уверенно ответил спец по Западу. – А что? Или не помнишь?
– Нет, не помню.
– А ты вспомни! Газировка: с сиропом три копейки! Сироп грушевый – пальчики оближешь! Без сиропа – вообще одна копейка.
– Ну?
– Гну! Стакан стоит в автомате! Перестройка началась – стаканы пропали, вмиг... И началось...
– Всё начинается со стакана, – высказался Коля-токарь. – Такая парадигма.
Он задрал грязную робу и меланхолично чесал впалый живот, пятернёй. Все с интересом смотрели, как чушман чешет пузо, попутно соображали – что есть парадигма? Потому что ничего более сложного, чем втулка, Колька выточить не может. И то, если до двенадцати. А после двенадцати... уже проблематично.
Егорыч следил за ним со вниманием. Он как бы прозревал что-то. Что-то надвигалось, и движение это для всех, кроме Егорыча, было неуследимо.
– А я слышал, – насмелился вставить свои пять копеек стажёр Андрюха, – читал... ну, в интернете... Такой опыт проводили, короче. Показывали надписи разного цвета. И надо было назвать цвет. Быстро.
– Кому показывали? – уточнил Егорыч, он любил точность во всём.
– Ис...пытуемым.
– Занимаются всякой хернёй учёные эти, – авторитетно сказал мастер Проничев. – Ещё небось и за деньги. Вон, Бельгии продули. Испытуемые...
Егорыч засмеялся:
– Вась, где футбол – и где Армавир! В Армавире когда играли в футбол? Армавир всегда только семечки кушал!
Помолчали...
– Ну? И чего дальше? Продолжай, раз начал!
– Короче, я сам до конца не врубился, но если написать слово "синий" красными чернилами, то время реакции увеличивается...
– Какое, какое? Время? – злобно сказал Коля.
– Реакции... время.
– Ре-ак-ции, – ядовито повторил за ним токарь. – Ан-ти-ци-пации...
Он поднялся, ухватив Андрюху за плечо. При этом Колю резко качнуло, и они упали бы вместе с Андрюхой, если бы стажёр вовремя не ухватился за Егорыча.
– Третий Рим, говоришь? – с вызовом спросил Колька.
Неуследимое движение накрыло Колю-токаря и начинало потихоньку накрывать и других. И это уже ощущалось. Так зрители в греческом театре замирали в предчувствии выхода Рока в страшной маске-персоне, с конкретным уже разрешением всего клубка драматических хитросплетений.
– Ну и о чём твой опыт говорит? Чему он, так сказать, учит? – сказал мастер Проничев, провожая взглядом Колю-токаря: тот шёл через цех почти ровно и не качаясь, за счёт того, что искусно балансировал руками и время от время делал остановки на пути. – Вот мы, помню, в школе на химии взяли, слили всё в одну колбу... х-хы! Оно ка-ак...
– Если существует высший разум, а мы его проводники, то такое незначительное обстоятельство, как цвет чернил, не могло бы стать для него препятствием. Значит... его нет.
– Кого нет? – не понял мастер.
– Бога нет, – тихо сказал стажёр.
В профкоме раздался грохот... звон разбитого окна... Эльвира Ивановна закричала страшно, пронзительно... Да там драка.
– А я предупреждал его, – кивнул Егорыч.
– Брульмана?
– Кого же...
– Смотрите! Колю ведут, – вскрикнул Андрюха.
Он высунулся по пояс из окна:
– Коля! Втулку я доточу Михееву! Не беспокойся!
– Втулку, я покажу – втулку, – хрипел Лаокооном токарь, кровь стекала у него по шее, капала лозгом. – Я вам... такую архисему покажу! Присущую классу! Я-а-а...
– Я последний буква алфабет, – ласково говорил ему спортинструктор Бальсонис, профессионально загибая Коле руку на спину. – Иди, ступай! Не тормошись.
Следом вышел инженер по соцсоревнованию Брульман с разбитой харей и без очков. Эльвира Ивановна козочкой поспевала за ним, забегая то справа, то слева:
– Дима... как вы? Димочка...
– Я этого так не оставлю, я в суд подам, – не замечая Эльвиру Ивановну, говорил Димочка высоким голосом, – я не позволю... я...
– "Последний буква алфабет", – процитировал Егорыч. – Таких страстей конец бывает страшен.


13 июня 2021 г.