Дура

Я плохо знала окрестности Новоильинска. Бабушка не была любительницей лазать по лесам, по горам. И я была очень рада, когда приехавший в отпуск дядя Андрюша пообещал взять
меня с собой в поход. В этот раз он приехал с дочерью Наташей, моей ровесницей, поэтому этот его приезд запомнился мне особенно.

С утра я не могла дождаться, когда мы тронемся в путь.
Мы пошли на одну из сопок, которую было видно из нашей ограды. Она была чуть ли не самой высокой. Мы шли сквозь густой лес по просеке, вырубленной к телевизионной вышке.

Дядя Андрей не так уж и часто с нами разговаривал, но тут взялся рассказывать кучу историй из детства , как они пацанами сюда ходили.
Чем дальше мы заходили, тем круче становился подъем. Мы все чаще останавливались. Солнце светило над головой, к потному лицу липла мошка, кругом была слышна жизнь: пение, писк, воркование, жужжание, посвистывание, стрекотание. Кругом благоухали цветы. Они росли вдоль дороги, удивляя меня своим разнообразием.
Мы остановились. Я рвала и ела неспелый шиповник с колючего кустарника, а дядя оперся рукой на одну ногу, которая стояла выше другой, и оглядывался то вокруг, то, щурясь, смотрел вверх.
И он вдруг сказал:
- Так хочется петь!

И он запел, неуклюже, морща лоб, видно, что он редко это делал:

Я буду долго гнать велосипед,
В глухих лесах его остановлю,
Нарву цветов и подарю букет
Той девушке, которую люблю…

Я догадалась, что так выглядит счастье…
***
Я не была в Новоильинске много лет. Бабушка теперь жила у мамы, я училась в университете, потом жила в Закаменске. Когда мы с мужем переехали в бабушкин дом, меня надолго захватила жизнь в ограде. Я не видела ничего вокруг, а жила только воспоминаниями о своем детстве. А здесь все напоминало о моей счастливой жизни у бабушки и дедушки. В Закаменске мне казалось, что я подвисла где-то в воздухе. А тут я чувствовала землю под ногами...
Когда же я оторвала взгляд от родной земли, то не сразу поняла, почему я не узнаю окрестности.
В какую сторону не посмотри, кругом унылые сопки.
На одной из сопок одиноко торчала телевышка, и я поняла, что это то самое место, где нам пел дядя Андрюша. Сопка была абсолютно голой.

Я работала в местном техникуме, и как-то к нам пришли агитаторы-коммунисты. Они обещали изменить жизнь.
Все их выступление я смотрела в открытое окно, откуда пахло жизнью, а потом решилась, подняла руку и сказала:
- Пообещайте мне, что лес больше не будут рубить. И я вас выберу. Я хоть за кого проголосую, только остановите это! Сил нет смотреть, что творится! Я здесь детство провела, вон на ту сопку мы с дядей ходили, там такой густой лес был...А теперь что?
Я говорила, а слезы сами по себе набирались и скатывались по щекам…
- Мы все вас поддержим!
Я сидела за первой партой, поэтому повернулась назад, показывая на всех рукой… И только сейчас поняла, что никто меня не поддерживает. Кто-то просто молча смотрел вниз, кто-то исподлобья на меня… Молчание… Никто не сказал ни слова. Депутат пожал плечами и спросил, есть ли еще вопросы.
Я не понимала, в чем дело, с возмущением рассказывала об этой непонятной ситуации мужу.

На следующий день я спустилась в кондитерский цех к Елене Васильевне, которая взяла опеку надо мной, подкармливала и учила жизни:
- Почему все молчали, им все равно, что ли?
- Да у многих мужья лесом занимаются. Кто на китайцев работает, а у кого и своя пилорама… Кто же захочет, чтобы лес рубить запретили.
Я почувствовала себя, как это часто бывало, дурой.

В Новоильинске леса почти не осталось, а вот в сторону Мухор-Талы , маленькой деревушки, стоящей не на железнодорожной станции, а в стороне — лес стоял еще нетронутым. Деревня уже тогда была маленькой, человек на двести. Мы были пару раз там с батюшкой. Он ездил к одной прихожанке, Надежде, которая помогала батюшкиной семье, давала ему картошку, овощи.

Мне деревня запомнилась. Там дома стояли с одной стороны дороги, а огороды располагались с другой. Получалось, что в свой огород нужно через дорогу ходить. Все потому, что их поставили на ручье, в котором и брали воду на поливку.

И вот потихоньку стали говорить кругом, что в Мухор-Тале скоро тоже лесопилку поставят. Когда возле магазина она услышала, что завтра бульдозер приедет ровнять дорогу, Надежда совсем потеряла покой.
Весь день крутилась в тепляке, в стайках, на огороде. Вечером легли спать в прохладном доме. Постель приятно холодила, с улицы доносились родные, знакомые звуки: редкое мычание коров, лай собак, стрекот кузнечиков.
А она все никак не могла успокоиться, ворочалась, скрипела старой кроватью и, наконец, начала шептать мужу:
- Что ж это будет? Лес вырубят, вода уйдет, ручей засохнет...Тогда же придется уезжать отсюда...Последние ведь уедут…

На следующий день к обеду подтянулись мужнины друзья, накрыли стол в тепляке. Ванька, Муж Надежды, достал сало, поставил картошку, принес из теплицы огурцов. И, разливая самогон, стал говорить друзьям:
- Вот щас свалят лес, вывезут, вода-то и уйдет у нас. Все повывезли, все продали… Лишь бы деньги грести…
За столом стоял возмущенный гул, Надежда сначала вслушивалась, а потом вдруг вскрикнула, уронила кухонные тазики, запричитала:

- Что же это делается, ну не могу я так! Не могу! Хоть убейте, не могу!
***
Мужики, приехавшие устраивать место под пилораму, вообще не могли понять, что происходит, когда какая-то полоумная баба выскочила на дорогу перед бульдозером.
- Эй, отойди с дороги! Делать больше нечего? - кричал водитель, высунувшись из кабины.

Надежда стояла широко расставив ноги, раскинув руки:
- Не уйду! Давите меня! Давайте, давите, а дальше не тронетесь ! Не пущу, не дам! Не будете здесь лес валить.

Машины остановились.
- Ты больная? Голову потеряла?
- Отходи, дура!
Машина громко заревела, медленно поехала.
- Мужики, тащите ее с дороги!
И хотя всех охватило раздражение, распирала злость, чокнутую тронуть боялись. Дурная какая-то.

Ничего не менялось, Надежда стояла на своем месте. Главный позвонил куда-то, сплюнул, развернулся и уехал.

Надежда зашла в лесок, села под сосну. Ноги больше не держали. Все тело дрожало, руки не слушались. Она чувствовала, как пылает ее лицо, но зубы стучали. Она пыталась силой сжать их, но не получилось.

- Смогла, значит. Смогла. Смогла, значит, - приговаривала, словно успокаивая ребенка, Надежда. - Ну и вот. Ничего. Смогла же…

Никаких машин в деревне больше не появлялось.
***
В воскресенье она приехала по делам в Новоильинск, зашла в храм.
У нас как-раз шли занятия воскресной школы.
До этого мы встречались несколько раз, но не говорили. Надежда была знакома с моим мужем. Она присела в маленькой комнате, служившей нам трапезной, и стала рассказывать мужу о случившемся. Я сначала слушала историю краем уха, а потом подошла и села рядом с ними.. Радость, гордость, восхищение…Меня даже залихорадило.
Я долго не могла успокоиться, несколько дней мы только и говорили об этом.

Зато через неделю, когда она возвращалась от племянницы, ее окрикнули:
- Надька!
Она остановилась, повернулась, вглядываясь в темноту. Никак не могла распознать, кто зовет, голос знакомый, а кто…?
Она услышала приближающиеся шаги. Потом кто-то жидким кулаком попал ей в скулу. Рука жалко соскользнула, пахнуло перегаром. Зато следующий удар был сильнее. Когда она упала, с обеих сторон на нее посыпались удары сапог. Она пыталась поджать ноги, прикрывала голову, пока не потеряла сознание…

Жалко ползла через ограду, на четвереньках, плача, взобралась на высокое крыльцо. Легла, уронив голову на порог.
Муж вышел на шум. Сразу все понял:
- Говорил же тебе, дура!

Несколько недель отлеживалась. Потихоньку молилась, читала Евангелие. Думала. Боль не давала шевелиться, и она замирала, находя в этом утешение.

Мы узнали об этом, когда она уже встала на ноги, снова приехала в храм. Лев коротко поговорил с ней о чем-то в стороне, она торопилась на маршрутку. Через несколько дней она приехала к нам домой, муж, оказывается, обещал ей поправить голову.
Я увидела теперь ее по-другому. Уже в возрасте, немного суетливая, неприметная на вид. Говорила, как-то щурясь, сжимаясь всем телом. Ее мучили сильные головные боли. Но за всем этим все равно чувствовалась упертость, решимость.
Она как всегда торопилась, не согласилась попить чаю с нами. Поговорить толком тоже не получилось. Она уже взяла сумку, пошла к выходу, но остановилась между окном и печкой:
- Я решила в деревне часовню строить. Деньги пойду по дворам собирать. Говорят я с ума сошла, ну и пусть...
- Бог в помощь вам, Надежда! - сказал ей муж и посмотрел на нее долгим внимательным взглядом.

Строительство не двигалось. Мы несколько раз приезжали в Мухор-Талу, заходили к ней в гости.
Пилораму все-таки установили, лес валили, вывозили. Надежда говорила об этом с болью, но оживала, когда рассказывала о будущей часовне.
Мы в скором времени уехали из Новоильинска.

Прошло почти десять лет, но строительство так и не началось.
Я не помню, кладбищенскую ли часовню Надежда мечтала построить в Мухор-Тале или нет .
В деревнях теперь все больше кладбищенские ставят, нужнее именно они. Как говорит Генка-прораб, для тех, кто уже там, и для тех, кто будет там.
И для тех последних дураков, которые все еще живут по деревням да молятся.