Вьюга

Опубликовано в "Антологии русской литературы XXI века". Но тот вариант, на мой взгляд, отстает в описаниях, и имена там были старославянские. Считаю, этот лучше.
 
 "Злобная," — приговаривал Торстен, упираясь локтями в стол. В заунывных стонах чудились ему многоголосые крики, озлобленные, слившиеся в ожесточенную брань — кого и с кем, не ясно.
В оконные щели со свистом задувало. Тяжело и размашисто колотила о крышу сосновая ветка . Снег кружил и сыпал, скребясь, точно ледяными когтями, в подслеповатое оконце... будто там, в белой круговерти бесчинствовала потусторонняя сила. И неистово, с устрашающим дребезгом она то и дело напирала на дверь, словно старалась, проклятая, вынести ее с петель.
 Свернувшись клубочком на старой мешковине, обласканный теплом печи, беззаботным сном спал рыжий кот. В комнате было натоплено, и огонек свечи сникал и трясся перед наползающим сумраком вечера. Пугливо поглядывая на дверь, за столом сидел Торстен и жадно уплетал пельмени, запивая их горячим чаем.
Подкладывая березовые поленья в огонь, сгорбившись, стояла хозяйка, ее лицо раскраснелось от печного жара. Она искоса глядела то на мужа, чья голова тонула в плечах, когда он склонялся над тарелкой с едой, то на его тень, приплясывающую на стене.
Мужа она презирала. Более того, жгучая ненависть возрастала в душе Катарины день за днем и питала скверные преступные мысли. Вот бы тюкнуть его кочергой по голове. А порой, дрожа, словно от лихорадки, она присматривалась к затылку на почти лысой, неопрятным венчиком редких волос опоясанной голове Торстена, как бы прицеливаясь, и нервно сжимая в руках топорик для колки дров, который всегда находился в доступной ей близости, всегда у печи.
В дымоходе загудело, в очаге затрещало, и витиеватая струйка дыма потянулась в комнату, пощекотала ноздри хозяину. Тот порывисто повернулся и с упреком взглянул на жену.
Катарина, как бы опомнившись, в растерянном забвении улыбнулась, стараясь отвести от себя гнев мужа. Она с показательным усердием заработала кочергой, разбивая ее кривым концом большие обуглившиеся головешки.
Внезапно дверь, до сей поры ходившая ходуном от порывов лютого ветра, сотряслась с такой силой, что засов на ней лязгнул и сдвинулся с места. Торстен выронил со звоном ложку, приподнявшись с места, и вытаращил свои большие бесцветные глаза на дверь. Жена с изумлением посмотрела на нелепую позу, в которой он застыл над столом. Этот изверг был слаб и малодушен. Она знала, что, вымещая на ней свою неизбывную злобу, Торстен от того становился только злее. Последняя надежда была безжалостно раздавлена им в тот самый день, когда, схватив за шею железной хваткой, Торстен душил Катарину, пока в глазах у нее не потемнело и не подогнулись ноги. С той поры она возненавидела его почти всей своей измученной душой.
В последнее время Катарина часто представляла себе, как неожиданно сокрушает, рубит с плеча голову старого черта, наносит смертельный удар, и кровь красными горячими ручьями стекает на его рубаху, заливает пол, образуя темную лужицу, в которой отражаются языки печного огня. Представляла и презирала себя за эти ужасные мысли, ибо ни за что бы она не отважилась пойти на такое. Ей ни то, что совершить, но и думать о том было страшно и противно.
Торстен уже опустился на скамью, когда дверь снова содрогнулась, и засов едва не слетел. Он вскочил, как ужаленный, и кровь резко отхлынула от его лица.
— Подай топор, — словно задыхаясь, сказал муж.
Катарина тотчас повиновалась. Она наблюдала за происходящим с небывалым интересом. Вот бы это был грабитель... Вот бы убил он мужа… Но что было бы после? Волнение Торстена передавалось ей. Но слишком уж натерпелась она от него, такого нахального и несносного.
Терпение ее иссякло не враз. Были времена другие. Давно… Так давно.
Ушло то время безвозвратно. Отчаяние наполнило грудь, и сердце успело покрыться ледяной коркой. Мужу своему она искренне желала смерти. Что могло быть хуже?
Стужа зимы застала их врасплох в этом году. Проклятый холод пробрался в ее душу, безраздельно заполнив ее всю. Будто целый мир превратился в снежную пустыню, бескрайнюю, безнадежную…
Сжимая топор, Торстен подошел к двери, напряженно вслушиваясь в надрывные, ухающие стоны. Зима выдалась ветреная, буйная. Куда суровее, чем ожидалось. Под шквалами ветра трещали бревенчатые стены. Окна были почти сплошь залеплены снегом, и лишь маленькая проплешина на стекле, в том месте, где была поставлена тщедушная свеча, позволяла серой беспросветной мути нагло пялиться извне. От ее взгляда муторно становилось на душе у Катарины.
Кот сонно приподнял свою голову, равнодушно глянул на хозяина, потянул дрожащие лапы и снова сжался в ком. Катарина с мимолетной завистью посмотрела на животное, единственное существо, кому было здесь по-настоящему уютно, по-настоящему хорошо.
Ветер крепчал и оттого выл еще пронзительней. Казалось, снежные хлопья еще настырнее царапались в окна, сквозь которые седая мгла смотрела своим страшным мертвенным взглядом. Отставив кочергу, хозяйка, точно зачарованная, выпрямилась. Угрюмое лицо ее как будто оживилось, едва заметная улыбка тронула ее тонкие губы. Но улыбка эта была безрадостной, а в глазах стояла горькая, невыразимая печаль.
— В чем дело? — тревога и негодование прозвучали в голосе Торстена. — Чего ты? — Его удивило молчание жены. Он не терпел от нее промедлений.
Порыв ветра задул в печную трубу и в дымоходе вновь загудело. Торстен боязливо спрятал голову в плечи. Он шагнул к двери ближе, встав к ней в упор. Опять прислушался.
Торопись, не поспеешь… уйдет твой беспутный.... уйдет и не воротится, — слышала Катарина сквозь завывания вьюги и никак не могла сообразить, от кого исходил странный голос, о котором нельзя было сказать, мужским ли был он, или женским; а может, это был всего лишь ветер, что пронзительно гудел в дымоходе? Тревога охватила ее, и голос повторял, затихая в серых далях, заснеженных и недостижимых: измучилась ты… намаялась с ним, негодным. Возьму его… захвачу в ледяные объятия... Плох муж твой… очень плох. Ощущая, как теплеет в груди, понимая, что оттаяло сердце, Катарина задрожала, на глаза навернулись слезы.
И опять дверь загрохотала. Будто кто-то постучал в нее сильной рукой.
— Не открывай, родимый, — взмолилась она, — не открывай.
Увидев в ее глазах слезы, Торстен поморщился.
— Жалкая! — пробурчал он. И снял засов. Отступил на шаг, готовясь отбиться — кто бы там ни был — топором, который теперь сжимал обеими руками так сильно, что костяшки на его кулаках побелели.
Дверь распахнулась под напором ветра. В комнату полетели снежные хлопья. Кот испуганно сорвался со своего места и скрылся за печкой. Пламя очага взъярилось, и черная тень Торстена, точно от страха, вспрыгнула на потолок. Огонёк свечи у окошка погас.
 Торстен стоял не шевелясь, глядя в самое лицо снежной пурги. Там, в серой мгле что-то неслось по бескрайним долам, неистово кружилось среди сугробов, проклиная все на свете в своих ужасных стонах, и выло, выло в мерзлой пустоте.
Он опустил топор и, обратив взор к жене, с глубоким вздохом сказал, что зря она боялась. Затем он затворил дверь, набросил засов. Потом расколол полено и отправил его в огонь.
Тяжелая сосновая ветка с остервенением хлестала крышу, и кот, утратив блаженный покой, пугливо таращил свои желтые глаза из-за печи.
Катарину трясло. Она горько заплакала, глядя в оконце — в серую бездонную муть; с другой его стороны, нахально прильнув к стеклу, бесстыдно таращилась коварная зима. Издавая страшные звуки, вьюга неистово и безжалостно напирала на маленькую хижину, выла, шипела, била в дверь... И что-то лгала ее обитателям.