Мой замечательный отец

        Мой дорогой отец Таубин Георгий Осипович родился 17 апреля 1910 года в Крыму, в городе Симферополе.. Стало быть, по зодиаку  он Овен. По всем свойствам характера соответствовал этому знаку самых деятельных людей. Личность была масштабная. Полностью раскрыть свои способности ему не дали обстоятельства. О них может быть потом. Семью простой не назовешь. Там были врачи, говоря современным языком предприниматели, а прежним языком купцы, может даже 1 гильдии, но это было давно и неправда. Короче, купцом был пра-прадед и это уже тогда было довольно давно. Основной достаток в семью внес прадед, видный симферопольский врач. И это его заслуга, что у семьи был достаток и большой двухэтажный каменный дом. Можно догадаться, что врач он был очень хороший и популярный. Мне отец свой родной дом показывал, когда мы с ним были на отдыхе в Крыму и заезжали в Симферополь в году, эдак, в 1970-72. Дом был каменный и добротный. Я по недомыслию не спросил название улицы, поэтому не разыщу его, если он, конечно, сохранился и не снесен во имя нового строительства. Все рекомендации современных диетологов были известны в семье с давних пор от прадеда врача . Например, я был приучен пить натощак стакан воды с детства, знал, что нельзя путать молоко с огурцом, категорически нельзя запивать баранину холодной водой и слышал много другими полезных рекомендаций, которые преподносятся сейчас как откровения. Были в семье и простые служащие, как мой дед по отцовской линии. Талант переносится по синусойде. Прадел был выдающийся врач, дед обычный работник, отец был выдающийся. Что я несу! Стало быть я обычный. То, что дед до и при соввласти был простым управхозом  сыграло впоследствии большую положительную роль.
            Папа застал царское время, начинал учебу при Врангеле, заканчивал школу при советской власти. Перемены были серьезные, но, как обычно, больше сказывались на родителях, а не на подростках. С учебой у него проблем не было. Точные науки давались также легко, как и словесность. Прекрасно писал сочинения и сочинял превосходные стихи с детства. Не знаю, кто их учил в Симферополе, но ясно, что учили качественно. Но, вероятно, риторике тоже. Он мог без запинок гладко и убедительно говорить на любые темы и приковывал к себе внимание слушателей. Думаю, это, всё-таки, от природы. Был успешен в полемике, быстро находил нужные слова и принимал правильные решения.
              Отец был среднего роста, худощавый, достаточно сильный и очень быстрый. Он мне рассказывал, что на пари и за легкое вкусное вознаграждение мог в юные годы перебежать кого угодно. Но он был спринтер. На длинные бегать не любил. Мне тоже хорошо давались только короткие дистанции. Был у него друг детства Толя Чернихов. Они оба неплохо знали татарский язык, и это частенько помогало им на рынках разгадывать уловки местных торговцев. Те переговаривались между собой в уверенности, что их не понимают, но в этом они ошибались. Отец с тех давних пор очень любил подогретую кукурузу в масле. Чернихов был атлет и боец. Колоритная личность. О нём тоже немного, но дальше. 
      Единственно, что отсутствовало в отцовских достоинствах  – это хороший музыкальный слух. Так что ни на каких музыкальных инструментах не играл. Это, увы, и мне передалось по наследству.
       Школу кончил с отличием. Юноше 17 лет. Родители понимали, что их единственный талантливый сын должен продолжить образование. В Симфорополе ничего стоящего не было. Он решил ехать в другой город поступать в вуз. Это был 1927 год и свирепствовал большевистский классовый подход о запрете учебы в вузах представителей непролетарских слоев. То есть дети крестьян, рабочих, простых служащих могли, а отпрыски бывших чиновников, священнослужителей и остальных так называемых бывших, не могли, хоть семь пядей во лбу. У отца с этим был порядок. Дед  был простым наемным служащим начиная с царского периода и до конца своей жизни. Соответствующая важная справка имелась.
          В общем, поступил он в педвуз города, название которого я забыл.  Начал было ходить на занятия. И вдруг! Его вызывают в администрацию и сообщают, что на него поступил донос о том, что он потомок эксплуататоров и должен быть отчислен по этой причине из вуза. Предлагают объясниться. Отец предъявил свои документы. Началось разбирательство. Его дед – врач, но врачи, вроде как, не эксплуататоры. Отец – управхоз, тоже не эксплуататор. В итоге сочли донос ложным, и в вузе он остался. Может, не хотели терять талантливого студента. Он, вероятно, себя успел показать. Отец вскоре узнал, кто написал донос. Тот подленький по натуре парнишка, учился с ним в школе и имел наглость ему через много лет регулярно звонить с предложением встретиться, как однокашникам. Отец под конец его простил. Поговорил и может, даже согласился на встречу. Человек он был великодушный. К тому времени осталась горстка тех, с кем он был знаком в детстве. Я знаю, как звали этого человека, но озвучивать фамилию смысла не имеет. Доносительством тогда занимались почти все.
              Все же этот педвуз ему закончить не удалось. Очень видный  деятель судпрома, Петр Федорович Папкович, впоследствии член-корреспондет АН СССР, будучи в этом институте по каким –то служебным делам, заметил способного первокурсника  и решил забрать его из этого третьеразрядного вуза. Он предложил папе перевестись в ленинградский Политехнический институт на кораблестроительный факультет. Там не хватало толковых студентов. Это было очень заманчивое предложение. Отец любил корабли и согласился. Большая фигура из Ленинграда решила все вопросы о переводе с местным руководством, и папа оказался теперь уже в Ленинграде.
          Пока он учился, политехнический институт разделился на собственно Политехнический и Кораблестроительный институты. Отец, естественно, доучивался в последнем.
           Теперь о качестве обучения. То, что инженер выносит из вуза, помимо его способностей  зависит от его желания получить знания и заинтересованности в профессии. К времени обучения специальность отца, а его специальность - строительная механика корабля, была уже хорошо разработана. Уже давно  существовал соответствующий курс И.Г Бубнова. В Америке блестящие работы выпускал вынужденный эмигрант С.П.Тимошенко, в Ленинграде плодотворно работал будущий член-корреспондент АН СССР П.Ф.Папкович. Восходила звезда будущего академика Ю.А.Шиманского. Работы по этой тематике шли широким потоком. Использовали тогда только аналитические методы. Математические преобразования были очень сложные. В них и сейчас сложно врубаться. А при преобразованиях нельзя было допускать малейших ошибок, иначе в итоге получались ошибочные результаты. Речь-то шла о прочности кораблей или их важнейших устройств. За ошибки наказывают всегда, а о тех годах и говорить нечего. Вычислительные возможности тогда были слабые. Логарифмическая линейки и простейшие арифмометры, вот и весь арсенал. Система шести  алгебраических уравнений с шестью неизвестными вызывала стоны у сотрудниц - исполнительниц, которым поручалось её решение. Число членов ряда при практических решениях было от силы три. Вот и попробуйте разрабатывать правильные рекомендации при таких скромных вычислительных возможностях. Для решения практических задач шли на виртуозные, можно сказать, цирковые математические преобразования с заменами переменных, аналогиями, чтобы получать итоговые решения в замкнутом виде. И получали. Вот в такой обстановке и в таком окружении начинал и развивал свою деятельность молодой научный работник. Он был замечен в этой научной среде и стал заметным участником существовавшей в те годы научной школы. Академик Ю.А. Шиманский его ценил и, как мне показалось, уже, разумеется, в последующие годы, достаточно к нему благоволил. Во всяком случае, будучи мальчуганом, я в ЗИМе академика основательно покатался, когда наша семья была приглашена в гости на дачу в Комарово к этому большому светиле и к его красавице - жене.
      Работать в главном НИИ Судостроительной промышленности отец начал в 1932 году. Работы этого периода я знаю не очень хорошо. Знаю, что он занимался расчетами прочности судовых перекрытий  с учетом кручения подкрепляющего набора и что полученные им результаты и выводы были очень актуальны и достаточно высоко оценены коллегами. Знаю также, что занимался он вопросами безопасного спуска судов со стапелей и при этом широкую роль играли особенности расчета балок на упругом основании. Работой он был поглощен. Тогда невозможно было существовать иначе. Мудрая жена, моя мать, с этим считалась, и не единого упрека на эту тему я никогда не слышал.
       В ноябре 1939 года началась Зимняя или Белая война с финнами. Ленинград стал прифронтовым городам, и это сильно сказалось на жизни горожан. Было затемнение, перебои с поставками продовольствия, тысячные очереди за продуктами у магазинов. Поликлиники и больницы принимали только раненых, густой поток шел с линии фронта. Общественный транспорт был почти парализован. И так до середины марта следующего года, когда заключили мирное соглашение. Но эта война была всего лишь репетицией гораздо более тяжелой следующей войны, которая наступила чуть более чем через год после окончания финской.
       Уже в августе 1941 года немцы быстро подошли к Ленинграду. Папа, как и многие его товарищи, записались добровольцами, и наверняка, все добровольцы погибли бы под Питером, как и остальные ополченцы, под командованием скороспелых малообразованных командиров. Всё же кто-то наверху сообразил, что кораблями кому-то надо тоже заниматься. Ремонт, достройка требовали соответствующей компетенции и квалификации. Тем более, что немцы наш флот очень сильно потрепали уже в самом начале войны. Особенно тяжелые потери были во время так называемого Таллинского перехода. В Таллине была база флота. Эвакуацию кораблей затянули, так как никто из фронтовых начальников не хотел брать на себя ответственность за такое решение. Когда решились, было уже поздно. Немцы город окружили и уже в него входили. Этот город стал ловушкой. В итоге много кораблей немецкая авиация утопила вместе с экипажами и эвакуируемыми членами семей военнослужащих, и почти все корабли были повреждены. Ситувция на фронтах и на флотах была катастрофическая. Особо ценных специалистов-корабелов забрали из армии назад по спискам и оставили при институте, а потом, в августе дали команду срочно эвакуировать институт с персоналом в Казань. В Питере оставили человек 150, многие из которых блокаду не пережили.
             Чем он занимался во время войны, я его подробно не расспрашивал. Какие-то работы, связанные с ремонтом и переоборудованием кораблей под условия военного времени. Мама рассказывала, что паек был очень скудный. Не Ленинград, конечно, но в обрез. По указанию И.В. Сталина научным работникам давали дополнительный сахар, чтобы мозги у них работали. Это знали даже тогда.
            Интересная история произошла в конце войны. Его послали во Владивосток вместе с непосредственным начальником Валентином Фёдоровичем Безукладовым с задачей ехать в Америку на прием кораблей по ленд-лизу. Тот до этого уже был в Штатах, а отец ехал в первый раз. Они просидели в этом городе не меньше полугода, так как транспорт, на котором должны были плыть, был потоплен японцами, а другое судно всё не выделяли. В итоге поездка задерживалась и не состоялась. Только в августе 45 года двое командированных получили разрешение вернуться назад. А в это время мама одна решала сложную проблему возвращения в родной город, где, как выяснилось, эвакуированных никто не ждал. Но это отдельная история.   
            В 1946 гору он защитил диссертацию и стал начальником сектора. Думаю, что он проявлял к сотрудникам разумную требовательность без лишней жесткости. Человек он был гуманный. В 60-е годы пошел крен в сторону вероятностных методов описания поведения кораблей. Хотя все время до этого папа занимался детерминированными подходами, он сел за книги по теории вероятностей и математической статистике и за короткое время все это в достаточном совершенстве освоил. Его работа по статистическому анализу результатов мореходных испытаний сухогруза «Куйбышевгэс» и по сей день является опорной точкой для всех последующих анализов на эту тему.
              Много у него работ по кручению судов с большим раскрытием палуб. В 60-е годы пошли контейнеровозы с необычной архитектурой. Из-за вырезов в палубах жесткость корпусов была существенно ослаблена, и на косом курсе они опасно закручивались. Под руководством отца была сделана и Регисторм Союза выпущена методика расчета и проектирования подобных судов, чтобы их прочности не угрожали никакие штормы. Её благополучно использовали на предприятиях отрасли. Думаю, используют и сейчас.
          Я очень горд, что мы с ним вместе сделали одну небольшую работу. Эта была методика для расчета прочности одного важного устройства при многократных импульсных воздействиях. Отцу это дело было тогда поручено руководством. Он стал изучать литературу и в книге Я.Г.Пановко нашел подходящее теоретическое решение. Это решение напрямую не годилось, и его еще  надо было преобразовать для дела. Это ему удалось, и алгоритм был разработан. Для расчетов по алгоритму нужна была программа для ЭВМ. С ЭВМ я тогда был накоротке и постоянно ходил в наш вычислительный центр. Персоналок тогда ещё не было. Поскольку он был теоретик, а я имел программные навыки, расчетную часть на ЭВМ я взял на себя. Опыт у меня к тому времени был уже неплохой. В итоге получилось всё очень удачно. Схема расчёта работала на всех режимах Рад, что хоть немного ему помог.
             11 лет мы работали вместе в институте. Когда мне нужен был совет, я звонил ему по местному телефону и заходил в конце дня в знакомый кабинет на втором этаже. Проблемы уходили, и после разговора мне становилось намного легче.
На работу он приходил за час до первого звонка и уходил через 2 после последнего звонка. Это был образ жизни людей его поколения. Дело его интересовало больше всего.   
           Отец был невыездной. Впрочем, было исключение. В начале 60-х годов он съездил в Чехословакию в туристскую поездку, и в 1964 году он ездил на конгресс кораблестроителей в Голландию, и привез оттуда массу впечатлений, а также кучу подарков для нас с мамой. Там он и его товарищи представли доклады, которые очень заинтересовали зарубежных специалистов. Они ничего не знали о работах, ведущихся в Союзе. Это вызвало фурор. Еще много лет после этого ему приходили письма с приглашениями участвовать в конференциях, печатать статьи, но на это уже вышел запрет. Круг выездных опять сузили, и его работы докладывали другие, выездные товарищи и приписывали себе результаты невыездных. Такие было в то время порядочки.
           Все жизненные трудности отец переносил стойко. Для меня был примером, впрочем, как и мать. Когда нужно, проявлял волю и решительность. В нем было всё, что, как говорят, характеризует настоящего мужчину. 
          В 1956 году он купил автомобиль. Это был «Москвич -401» - копия немецкого «Опеля». Он был счастлив. Вопреки нашим ожиданиям, быстро выучился ездить. Гараж был недалеко, напротив Парка Победы, там, где сейчас Публичная библиотека. Тогда стаеций технического обслуживания не было в помине, и всё надо было делать своими руками. Ремонтировать машину, как тогда было принято, лежа под капотом, отец не любил это дело и решал проблемы с помощью слесарей, которые тучей вились около гаражного городка. Машина была неплохая, но все-таки очень слабенькая. Разгонялась очень медленно.  Рекорд скорости – 105 км в час. Все-таки до Риги - Таллина нас отец возил. Тогда взаимопомощь у водителей была на высоком уровне. Это частенько помогало.      
           Любил искусство и литературу, влиял на окружающих. Часто бывал арбитром в спорах. Он был харизматичен, и к его мнению прислушивались. Держал руку на пульсе отрасли. Все защиты диссертаций по строительной механике корабля шли через него. Был очень добрым человеком, помогал многим. При этом был принципиален и ерунду не пропускал. Хотя все хорошо продумывал и за словом в карман не лез, иногда был чрезмерно импульсивен, и его действия на работе не всегда приводили к желаемым результатам из-за серьезного противодействия. У него, как у всякого способного мужчины, были и сторонники, и очень сильные противники. Мог победить всех, но при условии справедливого соперничества.   
        Ко мне был очень добр. Я бы сказал, чрезмерно добр. За ним мы с мамой себя чувствовали, как за каменной стеной.  Мне досталось много отцовской любви, так как я был единственным отпрыском, поздним, да еще мальчиком. Гордился моими успехами. К сожалению, был так занят по работе, что не мог мне уделять много времени. Всё же очень многие дельные советы он мне дал. Был беспокойным за меня, и не давал мне воли, которую я хотел. Требовал, чтобы я возвращался рано домой. Беспокоился и встречал меня по вечерам. Этот диктат мне основательно портил жизнь в старших классах, так как девушки не любят мальчиков, которые смотрят на часы, звонят домой из автоматов и рано раскланиваются. На эту тему у меня с ним были серьезные разногласия.
       Обаяния у него было на десятерых. С остроумием, находчивостью и всесторонними знаниями он был душой компании в любом обществе и, ясное дело, нравился женщинам. Как только на свет появлялись снимки с очередного дома отдыха или санатория, так вокруг него на них кучковались особы прекрасного пола. Думаю, он не злоупотреблял. Во всяком случае, намеки на тему ревности при мне не высказывались.
        Кстати, насчет крепости дружеских отношений. Мне, когда я был уже взрослым, мама со смехом говорила, что практически все его товарищи и друзья, можно сказать, без исключения к ней так или эдак пытались подкатиться и, естественно, вежливо, но посылались. Все-таки есть подловатость в нашей мужицкой породе. Так как товарищ успешно отшивался, мужу она старалась не говорить, чтобы его отношения с товарищем не были нарушены. 
        Поскольку я был поздним ребенком, отец казался мне пожилым, а то и старым. Пожив даже дольше, чем он, я понял, как глубоко я ошибался. Он был жизнелюб и всегда молод душой. Я-то себя старым не чувствую, а что же чувствовал он, который в ощущении мира явно меня превосходил?
         Всё же один преданный друг у него был. Это отцовский друг по Симферополю Анатолий Михайлович Чернихов. Колоритная фигура. Прожил интересную жизнь. Был личным гостем иранского шаха. Имел широкие связи. Его «Победа»  являлась символом высочайшего процветания в те года. Вообще говоря, пройдоха в хорошем смысле и очень успешный человек. Для этого нужен талант. Как рассказчик  делил первые места со всеми спецами экстра-класса, которые мне попадались. Директор завода в Мурманске. Имел квартиры в Москве и в Ленинграде. И это советские –то времена. Когда оказывался в Ленинграде, встречался с отцом. Один раз мы втроем, отец, двоюродный брат Коля и я несколько дней жили в его пустовавшей тогда московской квартире, а потом поехали в Киев. Там, в Москве у него в библиотеке я прочитал только что вышедшую ранее запрещенную и редкую книгу Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир». Меня она тогда тоже потрясла и навела на очень серьезные размышления. По словам отца, они с Толькой Черниховым, как он его называл, были очень дружны в Симферополе. Детская дружба – самая сильная дружба, если не теряется, а сохраняется во взрослый период. Я думаю, если бы Анатолий Михайлович жил в другую эпоху, серьезным олигархом был бы точно. Быть на уровне требует затрат многих душевных сил. А тогда особенно. Умер, не дожив до 70 лет.
         Рано умер и мой отец. Ему был 71 год. Эта потеря, которая останется невосполнимой до конца моей жизни.
           На снимке мои родители на отдыхе в Крыму в 1939 году. Загорать любил, и у него получалось.