Дождь

   Свет неяркий.
   За окном идет дождь.
   Я не знаю, где точно нахожусь – дома ли, у бабушки ли в гостях?
   Девять двадцать три. На столе передо мной стоит кружка недопитого утреннего кофе, во мне – карамельный пудинг, два киндера и мармеладные медведи. Я читаю книгу по здоровому питанию и уже практически разбираюсь, что и когда есть. Тем не менее, сегодня поле обеда я пожарила себе два тоста на оливковом масле и съела их с пармезаном. Я знаю, что это неправильно и совсем не по книге, но хрустящий поджаренный хлеб – это соблазн, против которого невозможно устоять. Он напоминает мне о наших поездках за грибами всей семьей…
   Мы разводили костер, жарили на длинных ветках хлеб и сосиски. Куртки, штаны, руки и волосы – все потом напрочь пропитывалось запахом дыма.  Мы, дети, боялись медведей и заблудиться. С нами была еще наша собака, черный ротвейлер, которая носилась вокруг нас, высунув язык. Отец был в смешной серой шапке и в высоких охотничьих сапогах практически до колен. Он шутил, а когда смеялся, в уголках его глаз появлялись милые морщинки. Он тогда еще не был седым. Мы бегали по песку, который был усеян сосновыми шишками, иголками и пожелтевшими березовыми листочками. Мы возвращались домой уставшие, с полными корзинками белых и подберезовиков…
   За окном крупные капли дождя падают на асфальт, стучат о стекла.
   Совсем как тогда…
  …Мы решили переночевать в беседке. Старом, как сам бабушкин дом, маленьком сооружении круглой формы, где пахло плесенью, и где дед под лавками хранил дрова. Мы с сестрой перенесли туда пуховые одеяла и подушки, предварительно почистив матрасы от пыли, листочков, случайно занесенных сюда ветром, и насекомых, таких как муравьи и сороконожки. Как по мне, они ужасные и отвратительные. Больше всего меня пугала мысль, что эта пакость заползет тебе ночью в ухо – то-то будет визгу. Но бунтарская тяга к приключениям пересилила страх. Мы привязали дверную ручку к решетке на окне – замка на двери не было, и легли спать. Было темно, шумели деревья, откуда-то издалека доносился собачий лай. Постель была сырой и холодной, надо было ждать, пока она прогреется моим теплом. Вдруг, шаги…. Или мне показалось? Что, если через потайную калитку в заборе - о ней знали только мы – к нам в сад пробрался вор или цыган. Что это за удары? Сильный порыв ветра срывал яблоки с ветвей, и они с отчетливым звуком падали на землю… так ведь вообще не уснешь. Я закрыла глаза и попыталась успокоить сбившееся дыхание. Ничего не выходило. Я посмотрела напротив, пытаясь в темноте разглядеть очертания сестры.
  -Лиз… Лииз!
  -А?
  -Ты спишь?
  -Да... Что тебе?
  -Я не могу уснуть… Мне страшно, может вернемся?
  -Не дури... Ты что, хочешь все испортить? Мы же еле ее уговорили. Посчитай до ста и уснешь…
   Я повернулась на другой бок. Один, два, три, четыре, пять…Что это? Теперь я точно отчетливо слышала шаги. Кто-то приближался к беседке твердым уверенным шагом.
  -Лиз, кто-то идет!!
Я натянула одеяло за голову и сжалась в комок.
Последовал стук в дверь.
  -Девочки, хватит, пойдемте домой спать, я вам уже постелила, -услышала я из-под одеяла. Бабушка была настроена решительно, и дух приключений в этом бою проиграл покорности и детскому послушанию старшим…
   Утром мы выйдем во двор в резиновых тапочках собирать мяту и смородину для чая. По дороге отправим в рот горсть спелой малины, черной смородины или крыжовника. Ноги станут влажными от утренней росы, которая каплями лежит повсюду – на траве, по обе стороны протоптанной тропинки, на розовых флоксах и желтых тигровых лилиях, на фиолетовых петуниях и колокольчиках нежно-небесного цвета.
Побежишь иногда в сад сразу, как проснешься, прямо в пижаме, вернешься с мокрыми и испачканными штанами, с черными полосочками грязи на обеих щиколотках.  К тапочкам, конечно, пристанет приличный слой черной земли, который, прежде чем войти во двор, нужно будет счистить о ступеньку лестницы.
   Утром, если будет прохладный дождливый день, окна на кухне запотеют. И бабушка будет готовить блинчики. Стоя у плиты в одной фиолетовой сорочке, большая и грузная, с копной непослушных кудрявых волос, она будет похожа на палеолитическую Венеру, что я видела на картинке в книжке по истории. Правда, это был учебник сестры, мы такое еще не проходили.
   Я буду удивляться и смотреть, как она их ловко переворачивает, укладывает ровной стопочкой и на каждый кладет приличный кусочек масла, которое тут же тает. К блинам, разумеется, принесут из холодильника молока в большой трехлитровой банке. Бабушка сначала хорошенько потрясет ее, потому что за ночь вверху у горлышка образовался жирный слой сливок.
   Дед полезет в подпал доставать варенье, и уж тут-то можно будет разгуляться: клубничное, вишневое, малиновое, смородиновое, какое хочешь! Достает сразу два – на выбор. Дед как всегда бранится, что внуки опять долго спали, практически до обеда. И бурча уйдет в свою комнату читать толстое красное Евангелие и делать пометки в дневнике. Вообще, если долго на него смотреть, можно увидеть моего отца. Только у деда глаза глубоко посажены, будто кто-то нарочно вдавил их большими пальцами в глубь черепа. И он уже весь седой и худой какой-то старческой немощной худобой.
   После завтрака можно прийти к нему попросить следующую книгу к прочтению. В прошлый раз он посоветовал мне «Дочь Монтесумы», и я проглотила ее буквально за пару дней, потому что шли дожди, и мы все время сидели дома. Мне вообще нравятся книги о приключениях. А у деда таких целые стеллажи. Сложно поверить, что он все это читал. Может быть, в этот раз у него найдется что-то интересное из Жюль Верна или Майн Рида? Мне нравится проводит время у него в комнате среди книг и старых журналов. Он разрешает даже исследовать шкаф, где лежат разные вещицы из прошлого. Главное, быть тихой и не брать его ручки. Он их очень бережет. У него есть свои, любимые, которыми он мелким изящным подчерком записывает в самодельные книги свои стихи и романы. Почему у меня никогда не выходит так красиво…

   Десять ноль шесть. За окном дождь. Слышно, как редко проезжают машины, оставляя, наверное, на мокрой дороге длинный след от фар… В такие дни особенно не хотелось вставать. И возможно только мысль о блинчиках с вареньем и чаем помогала подняться с постели…
   Как быстро проходит время...
   Сегодняшний день начался с солнца, и я шла по городу пешком, смотрела как сильный ветер поднимает вверх сухие листья и гонит их в разные стороны, кружится с ними в стремительном танце. Вот и я – лист. И когда-нибудь этот вихрь заберет и меня.
   Как странны человеческие чувства, какими противоречивыми в один и тот же момент они могут быть. Я сегодня была счастлива… Счастлива быть, но в тоже время всем телом ощущала, что и этой жизни придет конец.
Так что же я собираюсь сделать? Кто я? Чего я хочу? Что мне нравится? Что я люблю?
   Сегодня мои кудри легли удивительным красивым образом – из зеркала на меня смотрела такая беззаботная и милая девчонка, что я ей даже улыбнулась и подмигнула. Не всегда признаешь свою красоту, не всегда ее видишь. Какое отражение ждет меня через пару лет? Что я увижу в зеркале? 
    В комнате прохладно. За окном слышны порывы ветра и раскаты грома.
Будь я маленькой девочкой, я бы пришла среди ночи к сестре, испуганная зловещими завываниями. Но мне не девять. И мне не к кому пойти.
   Моя постель будет сначала холодной, отчего кожа волной покроется мелкими мурашками, но со временем она прогреется моим теплом.
   Утром я не захочу вылезать из постели, но мысль о том, что можно будет приготовить оладьи повысит мои шансы оторваться от подушки. Соседка приготовила яблочный джем и просила его продегустировать – это нам очень кстати.  Если что, потом можно будет пожарить тосты на оливковом масле…
   А после, можно пойти на прогулку. Смотреть, как медленно опускаются на землю сухие листья, смотреть на опустевшие улицы, на яркие витрины закрытых магазинов, может быть на невысохшие лужи, на еще цветущие клумбы, на плетеную мебель, накрытую на ночь от дождя брезентом. И чувствовать внутри себя конец и начало, радость и грусть, жизнь и смерть. Глубоко вдохнуть и улыбнуться себе мысленно.
 
   Небо совсем чистое.
   Запрокидываешь голову.
   Четыре черные птицы, пролетая над площадью, образовывают ровный квадрат, потом ромб, потом уже какую-то непонятную, неправильную фигуру, и с резким свистом скрываются за красными крышами домов.