Великий Василий

Василия просрали.  У него было! – и было! – он мог не думать! – не делать! – и было! – а его просрали.  Вместе с другими такими же могнедумными Василиями, коряво и вразнобой недоумевавшими новостям исторгнувшей их пищевой цепи. Теперь они щурились в забронзовевшую за четверть века могнедумскую серь – и шарахались единым духом, и радовались своим звукам. На самом деле они никогда не были тем дружно вытаптывающим табуном, каким морочились себе в наступающих сумерках – ни в обязательных могнедумских забегах, ни, тем более, после, на воле. Но, повольничав, сделав дачи, машины и ремонты, нервно затабунились снова, потому что не могли придумать, что дальше, – а ремонты их тем временем ветшали, не умея сказать, что оживать раз в четверть века и самим же Василиям вот кажется мало.

Голоса жужжали Василию справа и слева, что нынешнее разбуженное могнедумье какое-то ущербное. Оно и было ущербное: думать в нём не полагалось, а делать требовалось. Это требование ощущалось в могнедумском хоре диссонансом для всякого истинного Василия – не то чтобы оно заваливало всё какофонией, но ощутимо простреливало коллективный тон. Кем-то из заматеревших "ещё до"  Василиев эта накладка разъяснилась тем самым физиологическим процессом, описывающим  только результат, – после чего остальной табунный Василий потребовал повторения банкета. Как будто он, из прежнего могнедумья оценивший лишь разноцветье собственной молодости да призывное ржание кобылок вокруг, теперь распробовал бы что-то другое! Например, счастье разбора служебного романа на партсобрании, или радость от конфискации постера группы Queen, или глубину зависти к соседской "шестёрке" по талону.

Нет, ничего этого Василий не претендовал оценить, а затосковал единственно по величию того полного могнедумья. Про величие ему, как про родное, очень кстати объяснили какие-то лоснящиеся товарищи, представившиеся Василием. По мыслительному обычаю Василия выходило так, что они, значит, Василий и есть, и величие его, значит, тоже было, а ныне куда-то сплыло, и его, величие, значит, надлежит восстановить.

Если бы Василия прямо спросили, так ли ему необходимо, чтобы от него шарахались, то он ответил бы, что хорошо оно только для транспорта в час пик, а в остальном ни к чему, и если бы от него шарахались соседи, то это ему совсем не понравилось бы. Но его никто не спрашивал, и когда лосные Василии объявили, что в этом шараханье и есть его величие, то с точки зрения Василия придраться было не к чему. И когда они натурально, на примерах вывели, что единодушные шараханья от вражеского образа и подобия – это тоже непременный атрибут величия, табунный Василий одобрительно кивнул. Где-то в кишкосплетениях души он уже чуял,  что велик, не хватало авторитетного подтверждения. Теперь оно пришло: велико всё, что шарахает и шарахается! И лосным Василиям уже не нужно было объяснять, что наишибчайше шарашлив Василий был в полном своём могнедумье. Это Василий и сам припоминал, смутно и без подробностей, одним большим чувством – как отлично шарахался от ора тёток в сберкассе и сантехников в ЖЭКе и как шарахал руку вверх в поддержку корейских товарищей, только не тех, которых у него сейчас смартфон.

Да что говорить, он и сейчас шарахнул бы не за смартфон, а за величие –  и пусть подавятся своими смартфонами! Но Василия просрали. То ли когда сделали временную провокацию, что здесь не зона и шарахаться больше не надо, то ли когда повезли первые, не китайские ещё мобилы, то ли когда убрали орущих тёток и сантехников из ЖЭКов и сберкасс.

А Queen так и не приехали. Потому что Фредди Меркьюри тоже просрали. Но тут определённости с причинами было больше. Василию не в чем было себя упрекнуть, на ютьюбе табун писал только про Гагарина и про космос и даже не лайкал вражеских комментов.  Форэва!.. "Знал бы, так и не взял бы тогда этот постер", – всё так же незримо для врагов, соврал себе по могнедумской привычке Василий. Это теперь, после всех процессов, он не взял бы, а тогда некоторая человеческая неопределённость в нём всё же присутствовала. И этот давно уснувший мягкий зачаток следовало наконец затоптать зонно, лосно и единокопытно, чтобы уже никаких новостей.

–  Сам виноват, нечего было шарашиться по всяким говномесам, – поёрзав лицом и отведя глаза от Фредди-форэва, ощерился Василий и величественно втопил по кресту.

2020