Гробницы фараонов

 
                Сергей  СЕРЫХ
               
                ГРОБНИЦЫ               
                ФАРАОНОВ
               
                Повесть


                Сельским пенсионерам
                посвящаю

 
       
               
Уважаемый читатель!
Я, конечно, мог бы и порадоваться, что вот, мол, нашёлся ещё один человек, который имеет желание прочитать мою повесть. Но признаюсь вам как на духу. Жаль мне вас до самых горючих слёз.

Поверьте, убивать время на то, чтобы узнать, как Шемякины, дед Иван и его жена баба Катя, проработав безвылазно всю свою жизнь, вначале в колхозе, а потом и во всевозможных реорганизованных по воле властей и разорившихся его структурах, достигнув пенсионного возраста  и получив за годы добросовестного труда множество почётных грамот, вымпелов, рубашек, чайных сервизов и настенных часов с кукушками (в колхозах всё это дарили ко Дню колхозника, на годовых отчётно-выборных собраниях и к 8 Марта), а в придачу к ним ещё и подкинули   мизерную пенсию, надумали… побывать в Египте.

Сударь (сударыня), вы всё-таки решили прочитать данную повесть? Ну смотрите. Я вас предупредил. Потом не обижайтесь, коли что…


                ДЕД  ИВАН  И  БАБА  КАТЯ

– Ну что, Катерина, вот мы с тобою теперь уже не только дед и бабка, а ещё и пенсионеры, – вздохнув, проговорил, прямо скажу, без всякой радости, по-обыденному, дед Иван, а согласно паспортным данным – Иван Егорович Шемякин.

– Да, дед, теперь уже никуда от этого не денешься, – вздохнув, согласилась с доводами мужа баба Катя, она же и Екатерина Андреевна, разглядывая только что полученную красненькую книжечку «Пенсионное удостоверение».

– Вань, а у тебя такая же книжечка? – спросила Андреевна своего мужа, заглядывая в его ладони, в которых скрывалось удостоверение.

– Ну а то какая ж, – усмехнулся Иван Егорович.

– Да я думала, что вам выдают, может, какие особенные. Как-никак мужики. Сильный пол. Сколько ж тебе пенсии-то назначили? – поинтересовалась Екатерина Андреевна.

– Ах, – махнул рукой Егорович. – 1015 рублей отвалили. Всю жизнь проработать и… – он вновь, но уже резко махнул рукой. – О себе депутаты позаботились. Им бы наши пенсии.

– Не переживай, Ваня, мне начислили аж 957 рублей. Да ты хоть в тракторе да в комбайне просидел, а потом и вовсе механиком работал, а я по пояс в навозе и в резиновых сапогах проходила, хоть и работала после доярки зоотехником. Ладно, Ваня, поехали мы домой. Сейчас приедем, ты поймаешь мне петуха, я его обделаю и зажарю в духовке. Будем с тобою отмечать праздник.

– Какой праздник? – не понял Иван Егорович.

– Как какой? А переход в последнюю возрастную группу, – засмеялась жена. – Пошли быстрее, а то автобус уйдёт и придётся нам сидеть на автостанции до самого вечера.


Окинув взглядом сидящих в зале, таких же, как они, а в большинстве своём и более пожилых коллег по старческим несчастьям, новоявленные пенсионеры Российской Федерации, господа Шемякины, покинули меблированное по последнему писку евромоды фойе здания фонда пенсионного обеспечения российских граждан.

– Вань, ты видел их кабинеты? А где мы сидели?..

– Фо-йе, – подсказал Егорович.

– Да знаю, что фойе. За какие деньги можно вот так отделывать? Люди бедствуют, а они с жиру бесятся, – раздражённо проговорила Андреевна. – Да хоть бы была польза. Компьютеров понаставили, а очереди повырастали ещё больше, чем были во времена Горбачёва за водкою. Теперь у них тут есть и какие-то технические или технологические перерывы. Я к окошку подошла, а она повесила табличку, окинула меня холодным взглядом и пошла к столу… пить чай…

– Они пьют кофе, – прервал Егорович жену. – Сейчас не модно гонять на работе чаи.

– А ты-то откуда знаешь? – поинтересовалась Андреевна.

– За рекламой следить надо, – усмехнулся Егорович. – Ты, Екатерина Андреевна, такая у меня стала отсталая, что мне с тобою сейчас даже стыдно рядом идти.

– Это почему ж я стала отсталой? И почему стыдно?

– Да потому. Что пьют сейчас на рабочем месте в рабочее время, ты не знаешь. Идти по ледяному тротуару, чёрт бы побрал коммунальные службы, ты не можешь…

– Как это не могу? – удивилась Екатерина Андреевна.

– Да так.  Вчера вечером разов двадцать говорили, что, когда идёшь по льду, надо смотреть под ноги, а не по сторонам. И идти надо мелкими шажками. А ты как идёшь? Мы что, с тобою вышли из ЗАГСа?.. По льду надо…

Не успел Иван Егорович рассказать и показать, как надобно ходить по тротуару, о котором коммунальные службы либо забыли, либо эти самые службы… а чёрт их знает, что они там думают и делают в своих кабинетах, потому как он в этот самый момент грохнулся со всех ног на обледенелом тротуаре. И что интересно. У себя в селе за всю зиму ни разу не упал, а тут один раз приехал – и нате вам… Ноги кверху, шапка в сторону и спиной о лёд. Так он же мало того что упал сам, Иван Егорович ещё и помог, как у нас говорят, грохнуться жене, которая не успела усвоить азы методики хождения по коммунхозовским недоработкам.

– Ваня, Ваня, ты цел? Ты ничего не сломал? – вставая на ноги, поинтересовалась Екатерина Андреевна.

– Да вроде как ничего, чёрт бы их побрал.

– Кого, Ваня?

– Да всех сразу, – кряхтя и вставая на колени, с трудом выговорил Иван Егорович. – Аж в голове зазвенело.

– Мне с тобою сты-дно, – подколола баба Катя мужа. – А мне вот нет, хоть ты и упал, и меня сбил…  Вставай, Ваня, а то мы дорогу перегородили и людям негде ходить. Постой, не убегай, дай я с тебя хоть снег стряхну, а то ты как снежная баба, да ещё и  песком присыпан. А может, это уже из нас песок сыплется?

Сударыня (сударь), давайте-ка мы с вами пока оставим Ивана Егоровича и Екатерину Андреевну одних. Ну неудобно как-то получается. А пока Шемякины будут добираться мелкими шажками до автостанции, а потом ещё и ехать в своё любимое Луговое, я успею вам подробно рассказать и об Иване Егоровиче, и о его жене, а если успею, то кое-что поведаю и об их детках. Начну, пожалуй, с самого хозяина.

Иван Егорович Шемякин, мужчина чуть выше среднего роста (а чёрт-те какой сейчас средний рост), упитанности тоже средней, седо-русоволос, с укрупнёнными, но достаточно приятными чертами лица, широкоплеч, на ход лёгок, характер у него спокойный и рассудительный. Спиртосодержащие… нет, Иван Егорович может употреблять только водку, да и то по самым большим праздникам. Помимо всего перечисленного он ещё и работящий и хозяйственный мужик.

В противовес положительным качествам, у Ивана Егоровича, как и у каждого, проживающего на Земле человека, по утверждению его жены, имеются и недостатки.

– Кузьминична, да с моим ни одна дрессировщица тигров не справилась бы, – пожаловалась однажды своей соседке Екатерина Андреевна, когда та высказала в разговоре мысль, что её муж (Кузьминичны), если она (соседка) захочет, то он будет ходить по струнке. – А на моего, Валя, где сядешь, там и слезешь, – ответила Екатерина Андреевна, глядя на похилившейся соседский забор.

– Так он же у тебя всё сам делает без напоминаний, – взглянув мельком на новенький забор Шемякиных, проговорила Валентина. – Вон, глянь, какой забор сделал, а сарай отгрохал год назад, а курятник… Всё огорожено, и всё с умом, и всё до дела. Это у нас… – вздохнула соседка.


– Ну что забор. Другой раз на работе так переругаешься, что и дома хочется продолжить. Только начну душу отводить, а он глянет на меня, хмыкнет, а потом махнёт рукой… вздохнёт… и пойдёт что-нибудь делать.

– И что, молчком? – удивилась Валентина.

– Да нет, – вздохнув, проговорила Екатерина. – Другой раз посоветует мне почитать какую-нибудь толстую книжку или полежать, отдохнуть.

Вот такие у Ивана Егоровича наличествуют, по мнению  Андреевны, отрицательные черты в его, казалось бы, сверххорошем характере. Кроме этого он, оказывается, и сам не хочет командовать в своём дворе, и не терпит, когда это начинает делать супруга.

Короче, если выразить всё вышеизложенное минимальным количеством слов, то получится, что Иван Егорович, в общем-то, и неплохой человек. А недостатки… Если женщине дать возможность разобрать на части спутника жизни по достаткам и недостаткам, то на Земле не останется ни одного полностью укомплектованного мужика.

Что касается самой жизни Ивана Егоровича, от первого его вскрика и до дня получения пенсионного удостоверения, то, согласно документальному подтверждению,  родился этот хороший человек 10 февраля сорок второго года прошлого столетия в селе Луговое, в самой обыкновенной крестьянской хате под соломенной крышей. А стояла их хата немного на отшибе от всех остальных, таких же, как и она, хатушек.

Из-за удалённости двора матери и её отцу, деду Ивана Егоровича, удалось во время оккупации жить в самой хате, а не в сарае или, ещё хуже, в погребе.

Во время оккупации в Луговом  стоял небольшой гарнизон немцев, а они, как истинные арийцы, предпочитали спать на хозяйских перинах и чтобы их головы, непременно, покоились на пуховых подушках, поэтому хозяева вынуждены были ютиться, там, где им позволяли немцы.

Так что семья Шемякиных была в лучшем положении, чем некоторые их односельчане, в связи с чем Ваня мог спать и на перине с пуховой подушкой и, используя непритеснённость,  мог кричать во весь свой громкий голос.

Отца Иван Егорович не видел ни разу. Егор Шемякин на войну ушёл добровольцем на другой день после её начала, а погиб в сорок третьем году во время Курского сражения. Сын же его, как вы уже знаете, появился в феврале сорок второго.

Пережив вместе с матерью и дедом холодные и голодные годы войны и послевоенного восстановительного периода, Ваня Шемякин в сорок девятом году пошёл в школу, а спустя десять лет благополучно, без всяких там серебряных и золотых медалей, окончил полный курс обучения.

Не захотев сразу после школы поступать в высшие или в средние учебные заведения, Иван год отучился в школе механизации сельского хозяйства и, прослужив положенный срок в армии, вернулся в колхоз и, как оказалось, на всю оставшуюся свою трудовую жизнь. И только спустя десять лет после начала трудовой деятельности Иван Шемякин окончил заочное отделение совхоза-техникума.

Много раз колхозное начальство предлагало ему должность и бригадира по технике, и механика, и начальника участка, но каждый раз Иван Егорович отказывался. Так бы, может, и проработал Шемякин всю свою трудовую жизнь трактористом и комбайнёром, да только этому сбыться не дала ему спина. Заболела. Год промаялся Егорович и лишь после этого согласился работать механиком.

Екатерина Андреевна, в девичестве Сергеева, родилась на пять лет и два дня позже своего соседа и будущего мужа. Она появилась на свет, когда Ваня уже знал, что в мокрых, а тем более в дурно пахнущих штанишках ходить неприлично. Курьёзы иногда, конечно, случались и чуть позднее, но от детских промашек никто ведь не застрахован.

В связи с такой, хоть и не совсем уж большой разницей в возрасте, Иван Шемякин вначале не обращал никакого внимания на голопузую, но потом быстро подраставшую соседку. Он даже в армию ушёл, ни разу не взглянув на Катю, хоть она и была у них на прощальном вечере (на проводах). Ну соседка и соседка. Ученица седьмого класса. Ну и что?

Да, по правде, и сама Катерина в свои пятнадцать лет особо ещё и не заглядывалась на взрослых парней. Она со своими ровесницами коллекционировала открытки-фотографии артистов и мечтала об алых парусах, а тут, подумаешь, какой-то нескладный сосед да ещё и тракторист.

Десять классов Кате окончить не удалось. От ранений, полученных в годы войны, умер отец, колхозный бригадир-полевод, а вскоре тяжело заболела мать, и Кате после восьмого класса пришлось идти работать на ферму дояркой. А спустя ещё два года из армии вернулся Иван. И, как оказалось, он стал для Кати и самым любимым «артистом», и капитаном большого парусника с алыми парусами.

– Ка-тя?! – удивлённо воскликнул Иван, увидев её в первый же день своего пребывания дома. – Это ты-ы?..

А весной Катя стала уже Шемякиной Екатериной. И потекла у них с Иваном совместная жизнь на свежем воздухе. Через девять месяцев после брачной ночи у них, как и положено, появился на свет первенец, которого назвали Николаем, а в семидесятом году Екатерина родила себе помощницу, которую назвали Еленой.

Чередой проходили годы, менялись бидоны и подойники-вёдра, ветшали и выбрасывались полотенца и просто тряпки, которыми доярки вытирали вымя у коров, выбраковывались старые коровы, а на их место ставились в станки молодые, превращались в тряпки синие халаты и изнашивались до дыр и трещин резиновые сапоги, в колхозе заменили ручную дойку на машинную, строились и перестраивались коровники и телятники, Катерина в тридцативосьмилетнем возрасте окончила заочно сельхозтехникум по зоотехнической специальности, а потом и институт.

Прошли парадным строем председатели колхозов и директора всевозможных фирм и кооперативов, расстреляли в Москве Верховный Совет, в стране заменили социализм на капитализм, и только Екатерина Андреевна не меняла своей трудной, но нужной для людей работы.

Тридцать восемь лет отбухала на МТФ, как сейчас любят выражаться высоко сидящие чиновники и работники СМИ, госпожа Шемякина. Двадцать один год в качестве доярки и семнадцать лет зоотехником.

Согласно годовым итоговым данным, Екатерина Андреевна, работая дояркой, надоила более восьмисот тонн молока. Мо-ло-ка, а не какого-нибудь там молочного напитка, которым сейчас потчуют дорогих россиян.

В обмен на сотни тонн ценного продукта и работу зоотехником государство выдало ей книжечку с надписью «Пенсионное удостоверение», а за её каторжный труд (определение автора) ещё и отстегнуло мизерное ежемесячное пожизненное содержание.

Россия, поистине, непредсказуемая страна. Некоторые олигархи к тридцать восьмому году своего рождения заполучили в  пользование с барского плеча состояния стоимостью в миллиарды долларов, а тут невзрачная книжечка и мизерная, похожая на подачку сумма «деревянных» рублей.

Живи, мол, Екатерина, и радуйся, смотри, как олигархи бесятся с жиру и скупают в Лондоне чуть ли не целыми кварталами дома или заказывают себе яхты стоимостью в сотни миллионов долларов, на которые можно было бы содержать детские дома, а с ними вместе и дома престарелых.

Уважаемый читатель, в связи с тем что маршрутный автобус «Макаровский – Луговое – Макаровский» подошёл к остановке, я приостанавливаю рассказ о жизненном пути семьи Шемякиных. Продолжение описания трудовых будней и подвигов, которые имели место в жизни Ивана Егоровича и Екатерины Андреевны, будет в дальнейшем излагаться небольшими вкраплениями в рассказе об их настоящей жизни.

– О-о, Иван Егорович! – воскликнул сосед Шемякиных Дмитрий Яковлевич. – Ты, никак, уже… Да тут и Андре-евна, – рассмеялся Яковлевич, увидев выходящую из автобуса соседку. – Вы что-то прямо с утра в район успели съездить. А я вот только собрался туда скататься.

– Да в пенсионном были. Всё, сосед, отработались мы.

– Как отработали? Заболели? – не понял Яковлевич.

– Нет. Сегодня мы с Андреевной получили пенсионерские книжки. А раз их получили, то всё. Будем заниматься хозяйством. Дело домашнее…

– Мужики, мужики, – зашумели на Ивана Егоровича и его соседа выходящие из автобуса. – Отойдите чуть в сторонку.

– Яковлевич, ты, это, вечером заскочи, – шепнул Егорович, не обращая внимания на шумливых односельчан.

– Не-е, сосед. Я ж еду с ночёвкой, да ещё, может, и дня на три, а то и больше. Дочка попросила чуть подсобить. Они ремонт  квартиры затеяли, а теперь ладу не дадут. Потом посидим. А что-то ты газет столько набрал?

– А что нам с Андреевной делать? Будем газеты читать да телевизор смотреть. В СПК (сельскохозяйственный производственный кооператив – бывший колхоз) денег не платят, а работать бесплатно как-то не хочется. То хоть на Родину работали, а теперь хрен его знает на кого…

– Ладно, сосед, я поехал.

Автобус укатил в Макаровский. Приехавшие из райцентра гости и луговчане разошлись по своим стёжкам-дорожкам, направились домой и Шемякины.

– Как у тебя спина? – поинтересовалась Андреевна у осторожно идущего мужа.

– Да вроде ничего.

– Может, сумками поменяемся?

– Катерина, не делай из меня ещё и инвалида.

– Ладно, не буду. Ничего, Ваня, сейчас придём… пока ты по хозяйству посмотришь, я обед сготовлю… потом отдохнём. Не знаю, как тебе, а мне съездить в Макаровский – хуже, чем подоить вручную десяток коров. Ну ничего. Корова у нас только через две недели должна растелиться, так что будем с тобою читать книжки, газеты и смотреть телевизор. 

– Да к этому тоже надо привыкнуть. Всю жизнь работать, и вдруг… – усмехнулся Иван Егорович. – Ты вспомни, Катерина, сколько мы с тобою проработали праздников и выходных дней. Да у нас отгулов насобиралось тысячи по три, а может, и больше. Только в колхозе их всё равно никто не давал. И ещё говорят, что в селе хорошо жить.

– Ваня, да это кто не жил  в селе, тому так и кажется. Вон у детей у наших. Их, что, теперь в село затянешь? У них и на работе за шиворот не капает, и выходные дни, и праздники. А тут – как жук навозный, каждый день одно и то же. Это хорошо, что корову ещё не доить. А так, куда от хозяйства денешься? Накормить, напоить, да и пригляд нужен постоянный. Это, Ваня, не жизнь – это, Ваня, каторга. Просто мы другой жизни не знаем. Ты по-гля-ди, кто-о нас встреча-ет, – засмеялась Андреевна и шагнула навстречу бежавшей к ним кошке. – Пу-ся, соску-чилась без на-ас, – нараспев проговорила баба Катя. – Ваня, ну как их тут можно бросать? И Шарик совсем извёлся. Слышишь, как он скулит? Они радуются нам больше, чем наши дети. Вот доживешься, – засмеялась Андреевна. – И так ведь не у одних нас.

– А что ты хочешь, Катерина. Кошки и собаки радуются детям и старикам. На детей мы не похожи… Значит, мы, и правда, уже старые, – сделал вывод Иван Егорович и, нагнувшись, погладил трущуюся о ноги кошку. – Что интересно. Человек начинает  любить животных зачастую именно в таком, как у нас, возрасте.


                ЕГИПЕТ?..  ТУРЦИЯ?..  ЕГИПЕТ!

Неделя пенсионерской жизни для Шемякиных пролетела со скоростью… ну, в общем, быстро да ещё и совсем незаметно. Это не моё мнение и тем более заключение. О том, что семь дней проскочили для Ивана Егоровича и Екатерины Андреевны, как один день, говорила прошлым днём сама баба Катя соседке, когда та поинтересовалась, как у них идут дела.

– Да как идут дела, Кузьминична. Когда ходили на работу, время как-то проходило медленнее. А тут лёг спать, ночь прошла. Проснулся, туда-сюда, три раза поел и опять спать. То ж мы с дедом вставали в пять часов, а теперь в семь.

– А вас же, Ивана и тебя, звали на работу. Вы что, не захотели? – поинтересовалась Кузьминична.

– Валя, ну зачем нам это теперь надо. Стаж? Так у меня его тридцать восемь лет, а у Ивана ещё больше. И потом. За ту мизерную зарплату, что в конторе начисляют, не то что ходить на работу, а и за ворота выходить не хочется. Вам с Яковлевичем платят в ветучастке?

– Платят.

– А нам дают подачки, да и то после того как  с ними поругаешься.  После войны люди работали за «палочки», было понятно – разруха и бедность. А теперь? Я наотрез отказалась, а Иван сказал, что подумает до весны. Да ему всё равно в СПК делать нечего. Трактора поломанные стоят, а денег на ремонт нет, и когда будут, неизвестно.

– Так вас же берёт какая-то организация на буксир.

– Какой там буксир. Им только взять, да побольше. Обдерут как липу и бросят. Сколько их в районе уже таких было…

За первую свою пенсионерскую неделю Шемякины навели в своём дворе такой порядок, что и сами удивились. Два дня они  вывозили на больших санках в огород со двора снег и расчищали дорожки. Ещё четыре дня Иван Егорович (уже один) провозился с навозом. С начала стойлового содержания коровы он складировал его прямо у стены сарая.

Да, собственно, какое там складирование. Окно открыл, выкинул и всё. Времени на укладку и тем более в другом месте ни у него, ни у Екатерины Андреевны не было. Теперь же Иван Егорович даже использовал для перевозки навоза к месту его постоянного хранения трактор Т-16. Ну это такая маленькая машинка с кузовком впереди.

Два года Егорович не заводил трактор, а тут пришлось. Зато вывез весь навоз подчистую, и теперь на семейном совете решено было это делать ежедневно, чтобы во дворе и вокруг сараев было чисто, тем паче что каждый день можно навоз отвозить зимой на санках, а в летнее время на тачке. В общем, кто живёт в селе и держит скотину, тот знает, что собой представляет навоз, его уборка и своевременная вывозка. Я же, пользуясь правом автора, сделаю небольшое пояснение.

В течение года от каждой коровы можно получить восемь тонн навоза. А это уже довольно большая куча, от которой надо ежегодно избавляться. Плюс к восьми тоннам коровьего навоза добавятся ещё и органические отходы жизнедеятельности от свинопоголовья, кур и другой живности, если таковая имеется во дворе.

А теперь подумайте: хорошо иметь домик в деревне или, может, лучше иметь особняк или хорошую квартиру в городе и самому агитировать оставшихся на селе людей, чтобы они держали скот и птицу?

Пока Иван Егорович, подобно Гераклу, освобождал двор от залежей навоза, Екатерина Андреевна два дня генералила (проводила генеральную уборку) в самом доме и два дня занималась стиркой. На седьмой день супруги Шемякины, вспомнив, что они уже пенсионеры и даже… господа, целый день отдыхали, немного охали и кряхтели, иногда держались за спины, часто опускались в кресла или ложились на диваны. Ну это было до обеда. А после обеда…

– Катерина, а кто за нами гонится? Ну на кой чёрт нам выкладываться каждый день? Мы ведь с тобой пенсионеры, – вспомнил о своём статусе Иван Егорович. – Давай установим для себя такой распорядок. Завтрак – с семи до восьми утра летом, на час позднее зимой. Обед – с двенадцати до часу. Ужин – с шести до семи (с восемнадцати до девятнадцати). После обеда обязательно часовой отдых. И главное, что можно сделать за два дня, не надо делать за один.

После скрупулезного обсуждения предложенного Иваном Егоровичем регламента работы семейной пенсионной ячейки Екатерина Андреевна внесла дополнение, которое оказалось по душе и её супругу, хотя он и внёс кое-какие изменения.

– Вань, а дома сидеть каждый день будет плохо. Нам с тобою надо хоть иногда ходить и к людям. А то ж можно одичать. Ты видел, каким стал за последний год Мишакин (подворье). Лицо распухло, небритый, а если он куда и выходит, то в чём попало. Уже все смеются.

– Катерина, твоё предложение я принимаю, но с некоторым изменением. Ты будешь ходить к своим подругам на посиделки одна, а я буду наведываться к мужикам тоже один. Не люблю я ваши длинные разговоры на типично женские темы. Да они у вас и во времени слишком… В общем, долго вы, сударыня, сидите. Мы расходимся быстрее.

– Ваня, а у вас, у мужиков, разговоры разве другие?

– Конечно. Вы больше ведёте разговоры на сельскую тему и о жизни односельчан, а мы вспоминаем и обсуждаем вопросы политической жизни. Сейчас вот нами затронута тема службы в армии. Нашей службы в советское время и о положении армии в настоящей России.

– А что, неужто армия в СССР и в нынешней России в чём-то различаются? – удивилась Андреевна.

– Катя, я служить в армию тогда шёл с большим желанием. Теперь бы я не пошёл. Я бы, как сейчас говорят, откосил. Кого защищать? Потанина, Абрамовича, Березовского? У них уже есть более весомый защитник в лице самого президента. Путин им амнистию сделал за всё, что они наворовали. А охранников у них и без таких, как мы, селяне, хватает. Ладно, чёрт с ними, с олигархами и их покровителями. У меня есть ещё одно и, пожалуй, самое весомое добавление. В выходные и праздники не работать. А то получается какая-то ерунда. В субботу и воскресенье работали, а теперь охаем и ахаем.

К концу короткого, но довольно значимого семейного совета Шемякины единогласно утвердили выработанное решение и сразу же разошлись по своим местам дневного отдыха. Иван Егорович, взяв несколько газет, прилёг в маленькой комнате на специально изготовленный твёрдый топчан, а Екатерина Андреевна ушла в зал, где опустилась на диван, у изголовья которого у неё на полочке лежали книги и всевозможные журналы с брошюрами по огородничеству.

Первым, после пятиминутного шуршания газетой, глубоко вздохнув, засопел Иван Егорович, а спустя минут десять начала негромко всхрапывать и Андреевна. Однако через короткое время Екатерина Андреевна вздрогнула и, произнеся, как бы в испуге, «ох», вновь принялась за изучение способов выращивания сладкого перца. Своим «ох» Андреевна спугнула и дрёму, ласкающую её мужа.

Шуршание газет, посапывание, вздохи и охи, едва слышное бормотание и поскрипывание дивана продолжались почти полтора часа, после чего из комнаты, в которой отдыхал Иван Егорович, донеслось звучное позёвывание, а вскоре и хрипловатый голос самого Шемякина.

– Катерина-а, Андре-вна-а, – врастяжку позвал он жену. – В вашу опочивальню зайти можно?

– О-ой, – зевнула баба Катя. – Заходи. Я уже встаю. Што-то бок заныл. На работу ходила, ничего не болело, а теперь…

– Не обращай внимания на болячки, – отозвался Иван Егорович. – Катя, а может, нам с тобою куда-нибудь съездить? –  неожиданно для Андреевны предложил Егорович. – Я тут вот нашёл одну рекламку.

– Как съездить? В город (областной центр)?

– Почему в город? Можно, к примеру, побывать нам с тобою в Турции, заехать мимоходом на Карибы или в Испанию. На худой конец можно скатать в Париж. Ты в Египте была?

– Была! – усмехнувшись, ответила жена.

– Серьезно? Может, когда я служил в армии?

– Ага. Я там бывала каждый месяц раза по три. У нас на комплексе «Египтом» называли родильное отделение. Мы туда ходили смотреть на своих коров после их растёла. Где я могла, Ваня, быть кроме района да области (Е. А. имеет в виду районный и областной центры). С нашей зарплатой и с живностью во дворе, ты сам знаешь, куда и на сколько можно съездить. В нашем дворе в курятнике – Египет, у поросёнка – Испания, а в коровнике – Турция с Парижем. Это заграничные деды с бабками раскатывают по всему миру. Им бы такую жизнь, как у нас, так они бы давно уже на тот свет своими ногами ушли, –  уныло произнесла Екатерина Андреевна и посмотрела на мужа. – Видно, нигде мы с тобою не побываем, Ваня. Жизнь, можно сказать, прошла…

– Кать, а я ведь тебе говорю на полном серьёзе. Вот, смотри, – Егорович положил перед женой газету и ткнул пальцем в рекламный материал. – Туристическая фирма приглашает побывать на Кипре.

– Ваня, ты, что, это серьёзно говоришь? И ты думаешь, что мы сможем с тобою куда-нибудь съёздить? Мы ж с тобой заблудимся, как только уедем дальше нашей области.


– Говорю я вполне серьёзно. Заблудимся?  Люди ж катаются. Возьмём загранпаспорта, насобираем денег и по-еха-ли! – выкрикнул Иван Егорович. – По правде, мне уже настолько осточертела наша однообразная жизнь, что, были б деньги, прямо вот сейчас собрались бы и уехали в кругосветку, а лучше б на какой-нибудь остров…

– Который уже купил российский водочный барон, – засмеявшись, перебила мужа Екатерина Андреевна. – А ты знаешь, я в какой-то степени даже и согласна с тобой. Давай обдумаем этот вопрос и начнём готовиться. Подожди-ка. У нас там много журналов «Лиза». Дочка их привезла на растопку в бане, а мне жалко. Красивые они. Я часто их просто разглядываю. Только тут будет одна закавыка. Если мы решим с тобой где-то побывать, то как к этому отнесутся наши дети и кто из них будет заниматься с нашим хозяйством?

– С хозяйством? А если никто не захочет, мы всю живность продадим, а вернёмся назад – другую купим. А может, нам понравится и без неё. Люди ж живут без скотины. В Луговом сейчас процентов сорок имеют одних кур. И ничего.

Пока Андреевна доставала глянцевые журналы из тумбочки, Егорович внимательно прочитал пояснения туристической фирмы о путешествии в Египет.

– О-о! – воскликнула баба Катя. – Смотри, Ваня, что я нашла, – разворачивая журналы, Андреевна стала читать короткие характеристики мест отдыха: «Родос – дарящий радость. Эгейское море долго скрывало от глаз людей и богов этот остров…». Посмотри, Ваня, какая красота. Живут же люди. Ни навоза тебе, ни поросят и коров доить не надо. А главное, нет нигде грязи.

– А где этот остров?
– В Эгейском море.
– Это, что, за нашим бугром? – усмехнувшись, проговорил Иван Егорович.

– Угу, за бугром. Это там, где Италия, Греция. Если ты не хочешь побывать на Родосе, то можно слетать на остров Маврикий. «Этот остров в южной части Индийского океана… На Маврикии всегда хорошая погода…» – зачитала Андреевна из другого журнала. – Нет, ты посмотри, как здесь красиво. А люди… люди-то какие. Все улыбаются.

– А чего им здесь не улыбаться, если к ним едут со всего мира? Тут что, бурак остался под снегом неубранный или коровы не доены из-за того, что две доярки не вышли на работу. А может, коровы ещё и не кормлены и не поены, и за телятами ухаживать некому? А ещё хуже, зарплату полгода уже не выдают и неизвестно, когда её вообще выплатят.

– Ага. Тракторист напился и перекинулся с трактором в канаву, – качнув головой, проговорила Екатерина. – Телятница запила вместе с теми двумя доярками. А вот и твой Египет. «Много веков сфинкс хранит тайну» или «С разных сторон пирамиды человек чувствует себя по-разному». Можно ещё съездить в Турцию. Туда сейчас летают все. Из Турции, если что, можно и пешком вернуться. Ваня, ты о поездке серьёзно или это, как сейчас говорят, чтобы приколоться?

– Катерина, да сколько ж нам можно шутить. Раньше мы с тобой шутили, чтобы жить было легче, а теперь, чтобы лучше жить, шутками не поможешь. Давай-ка мы с тобой во всю правду надумаем съездить или слетать и начнём к этому готовиться. Может, что и получится?

– Если это серьёзно, тогда в воскресенье к нам пообещали приехать дети, давай с ними переговорим.

– Не-ет, Катерина. Если мы решим куда отправиться, то им скажем только перед самым вылетом. Раньше этого делать нельзя. А то они нам сейчас наговорят, что и климат менять нельзя, старые, и денег много надо, и мы дороги не найдём. Не надо ничего говорить. Они сразу прикинут, сколько для этого надо денег и как бы эти деньги пристроили сами. У них, знаешь, сколько найдётся карманчиков для наших денег. Даже если мы всю сумму поменяем на копейки и будем класть по одной в карман, копеек не хватит. Садись, Андреевна. Давай мы с тобою решим, в какие края нам можно поехать. Только пусть это останется между нами.

– А что тут решать? Ты, Ваня, старше меня на пять лет. Раз тебе хочется в Египет, давай съездим в Египет. А если нам понравится, тогда мы сможем побывать в той стране, какую выберу уже я. Только вот… деньги.

– А что деньги? Те, что у нас есть, – это про чёрный день, и их трогать нельзя. А чтобы насобирать на поездку быстрее, давай купим ещё одну корову. Лыска у нас будет для обихода, а которую купим, от неё деньги будем откладывать. Только детям ни-ни. А то потом нам с тобою слишком на многие вопросы придётся отвечать.

– А корову… корову… Ваня, так мы можем хоть завтра её взять в СПК. Там сейчас поголовье сбрасывают, и мы сможем взять в счёт невыплаченной нам с тобою зарплаты. Там, может, и на телёнка ещё хватит. Корму у нас много, до травы дотянем, – предложила Андреевна. – А корову выберу я хорошую. Что ж мне главный зоотехник не даст? Больше ж меня в животноводстве никто в колхозе не проработал.

Перед самым сном Шемякины Иван Егорович и Екатерина Андреевна окончательно и бесповоротно надумали побывать в Египте, а для осуществления своей мечты  было решено увеличить дойное стадо с одной до двух коров.

По их подсчётам выходило, что только две коровы смогут им дать возможность за два года насобирать денег на одну поездку в Египет, к гробницам фараонов, то есть Ивану Егоровичу и Екатерине Андреевне придётся упорно трудиться чуть ли не в круглосуточном режиме целых два года. Что получится из задуманного, они и сами толком пока не знали.

Ну а уж если, дорогой читатель, в своём успехе не уверены Шемякины, то у нас с вами сомнений по этому вопросу выше головы. Но, как говорят в народе, поживём, увидим. Жизнь и удача… Они, знаете, иногда могут и пройтись солнечным днём и даже под ручку, хотя, правда, зачастую получается всё наоборот. Исследователи доказывают, чёрные и белые полосы вроде как чередуются, но лично мне кажется, что чёрных полос всё-таки больше и они… пошире.


                КОРОВЫ  ЛЫСКА, ЗОРЬКА
                И  БЫЧОК  МИШКА

Через три дня ранним утром во дворе Шемякиных протяжно заревела вначале Лыска, а потом пока ещё незнакомая хозяйке хлева Зорька, корова, которую Екатерина Андреевна и Иван Егорович привели во двор всего пару часов назад. Привезли они на санках и её маленького телёнка, бычка Мишку, появившегося на свет божий всего две недели назад. Он тоже подал свой жалобный, но уже с нотками проявляющейся настырности голосок.

И, вы знаете, надо ж было так случиться, что коровы и бычок заревели  в тот момент, когда во двор вошли дети Ивана Егоровича и Екатерины Андреевны. С какой стати жвачные парнокопытные вдруг подали свои голоса, старшие Шемякины сразу и не поняли. Лично я думаю, что коровы и телёнок, уважая своих хозяев, решили поприветствоваться с их детьми и внучками. Ну вы сами подумайте,  почему они ни с того ни с сего подняли дружный рёв?

– Пап, мам, у вас же одна корова, а ревут вроде как две и телёнок, – спросил родителей сын Николай. – Корова растелилась? Вы ж говорили, что через две недели…

– Проходите, проходите в дом, потом, – заторопила Андреевна сына и дочь с детьми. Лена, веди своих в дом. Ну что тут стоять во дворе. Потом.

– Бабушка, бабушка! – закричали внучки – Ирина десяти лет и Настя семи. – Покажи нам телёночка.
– А что ж ваши половинки не приехали? – поинтересовался Иван Егорович.
– Мой Борис помогает хозяину разбогатеть.
– Так сегодня ж выходной, – удивилась Андреевна.

– Ну какой выходной. Он позавчера поехал на своей фуре в Москву. Домой вернётся только через неделю. Кончились, мам,  выходные и нормированные рабочие дни. Борис после поездки дня три отлежится, а потом опять куда-нибудь. Он, даже когда стоит на ремонте, и то пашет по двенадцать часов, и хозяину всё равно мало. Сказал, что если кому не нравится, можете увольняться, за забором много стоит людей.

– А твоя? – мать посмотрела на сына.
– Ах, мам. Ты ж знаешь мою Валентину. Как только сказал, что надо ехать в село, так у неё сразу голова заболела.
– Да ты хоть бы отцу внука привёз. Как он там, не болеет?

– Алексей? А что ему сделается. О-о, бать, да вы тут порядок навели, – перевёл Николай нежелательный для него разговор на хозяйственную тему. – Ты посмотри, Лен, как они тут очистили двор. Чуть солнце пригреет, и будет сухо. Это ж вы, наверное, всю неделю «отдыхали» от темна до темна, – засмеялся сын. – Тут же всё было забито снегом.

– Ба-бушка, де-да, покажите нам телёночка, – затянула меньшая Настя. – Ба-бу-шка-а…
– Так. Никаких коров с телятами. Марш в дом. Переоденемся, позавтракаем, а потом пойдём в живой уголок, – строго проговорила Андреевна.

– Что вы тут? – тихо спросил Николай отца, пока дети поднимались на крыльцо.
– Да так. На долги по зарплате нам дали корову с телёнком, вот и ревут, – замялся Егорович. – Денег у них всё равно не дождёшься, а корова с телёнком. Нам до весны. А там…

– Ба-ать, охота вам петаться (возиться, надрываться)? Не наработались в колхозе? Мне б сейчас дали пенсию…
– Та ничего, – перебил отец сына. – Корм есть, да и нам легче будет привыкать к дому. Мы ж теперь…
– Поня-тно, – засмеялся Николай.
«Как бы им не проболтаться, – подумал про себя Егорович. – И Андреевна… Надо её как-то предупредить».

После позднего завтрака суета, возникшая с приездом гостей, улеглась, и Ивану Егоровичу с Екатериной Андреевной пришлось исполнять своё обещание, данное бабушкой внучкам. На корову и телёнка пожелали посмотреть и сын с дочерью. Они хоть и жили в областном центре, однако не чурались крестьянской работы и часто помогали родителям. Валентина, жена Николая, наоборот, под всякими предлогами старалась в Луговое не приезжать. Иван Егорович и Екатерина Андреевна первые годы обижались на сноху, но после того как им стало известно, что она редко бывает и у своих родителей, в одном из дальних сёл соседнего района, перестали на неё серчать. Да и зачем? С Николаем она жила хорошо, а что ей не нравится село, тут уж, как говорят, насильно мил не будешь. Навязывать же свою волю…

– Ну, бать, показывайте своё фермерское хозяйство. Пошли, сеструха, посмотрим.
– У нас не фермерское хозяйство, у нас с матерью личное подворье, – поправил отец сына.

– А что, бать, может, нам податься в фермеры? – усмехнулся Николай. – Два пая земли у вас есть, теперь вот две коровы. Прикупим ещё пяток голов, разведём поросят, птицеферму заимеем… Кроликов… Да и вообще, если заниматься серьёзно, то надо земли гектаров сотню взять в аренду.

– Э-эх, Николай. Ты сейчас спишь ночью спокойно? – не дав договорить сыну, спросил Егорович.

– А что нам. Лёг и до утра. То пусть у хозяина болит голова. Мне чтобы по моей работе всё было в ажуре. Моей специальности, батя, в области всего три человека. Так что мы сейчас на вес золота, а может, и дороже. Конструктор котлов – это не дворник с метлой.

– Вот то-то. А станешь фермером, будешь ночью просыпаться на каждый собачий «гав» и «тяв». Да у них и бумажной волокиты много.

– Что вы тут про фермеров заговорили? – поинтересовалась подошедшая Андреевна.
– Да вот, Николай предлагает нам с тобою податься в фермеры. Коров, мол, прикупить, кур завести. Можно, заниматься разведением и откормом свиней…

– Ко-ля, да в фермеры ж пошли бывшие начальники. Возьми хоть наших. Один был главным инженером, другой заместителем председателя, а третий вообще приехал откуда-то, но тоже был не рядовым. Вот они и фермерствуют. Кто был трактористом или дояркой, в фермеры не пошли. Поблизости у нас таких нет. А начальники… – Андреевна махнула рукой. – Они ж не знали и не знают, что такое быть дояркой и трактористом. А мы с отцом наелись этого выше головы.

– Ну наши ж фермеры работают, и вроде как получается. Вон сколько понастроили сараев.

– Да им просто стыдно бросить. Так, как они живут сейчас, лучше жить на одну пенсию или где-нибудь работать. Будь она, эта их жизнь, трижды проклята. Наш вон фермер, на Новый год грузил машины капустой. Даже в колхозах на праздники старались не работать, а тут… Сам стал как бешеный и жена такая же. Всё им мало и мало. Я не смогу ходить по пятам за рабочими и постоянно их  подгонять. А они… Ах, да что там. Вот, глядите, как мы с отцом разбогатели, – засмеялась Андреевна. – Это наша Лыска, а вот это уже Зорька, а этот, с кудрявеньким лобиком, Мишка. Ишь, как языком гоняется за пальцами…

– Бабушка, дай и мне его погладить! – закричала Настя и, протиснувшись к телёнку, подставила к его носу ладонь. – Деда, а Мишка лижет мою руку.

«Может, сказать детям, для чего мы взяли корову с телёнком? – вздохнув, подумала Андреевна. – Надо с ним поговорить, – взглянув на мужа, продолжила рассуждать она. – А то как-то получается нехорошо».

– Сколько ж она даёт молока? – поинтересовалась дочь. – И что вы с ним от двух коров теперь будете делать? Это литров сорок-пятьдесят ежедневно, и ему ж надо дать ладу. Ма-ма, зачем вам это надо?

– Даёт она неплохо, – не обращая внимания на последний вопрос, заговорила Андреевна. – Но молоко пока отдаёт молозивом, и поэтому мы ещё не думали, что с ним делать. Пока одна она доится, будем как всегда. Сметана, творог, сливки, масло, а растелится наша… Лыска, – поправилась Андреевна, – что-нибудь придумаем. Вам будем возить.

– Мам, да у нас молочное как-то… – покачала головой Лена. – Старшая вообще молоко в рот не берёт. Борис… Тому мяса давай, особенно после поездок. Ну а масло и сливки, их килограммами есть не будешь. Творог тоже. Нам, по-моему, и одной Лыски хватало. Что-то вы тут с отцом надумали непонятное, – с усмешкой проговорила Елена и посмотрела на отца с матерью. – Коль, что-то они тут…

– Что? – не понял брат.
– Да с коровами.
– Что с коровами?
– Ах! Мужикам… – махнула она рукой.

– Что мужикам? Я тут вот к отцу на лето пастухом нанимаюсь. Он пообещал хорошо за это платить. А то наш завод думают прикрыть. Новый хозяин решил оборудование отправить в металлолом, а корпуса сдать в аренду под торговые точки. У нас же в стране сейчас торговый бум.

– Ну правильно. России надо ж хоть чем-нибудь отличиться, – отозвался Егорович. – При социализме на каждого жителя страны выращивали почти по тонне зерна, а сейчас свалились до пятисот килограммов, а скота стало в три раза меньше, чем в восьмидесятые годы. Да что там восьмидесятые. После войны в России было скотины больше, чем сейчас. Дожились.

– Зато сейчас, бать, магазинов…

– Ага, – не дал договорить отец сыну. – У нас их скоро будет по одному на каждого жителя страны. Друг другу продаем и друг у друга покупаем. И главное, всё китайское. Своё, родное, я увидел на центральном рынке. Там один мужик продаёт каждую весну тяпки с самодельными ракитовыми черенками. У него можно купить и настоящее косьё (длинная рукоятка с изогнутой дужкой на её середине и специальным кольцом с клиньями на одном торце для крепления косы). Вот и всё, что мы на сегодня можем делать сами.

– Пап, а телёнку здесь не холодно? – поинтересовалась Елена. – Морозы ж сильные, да и ветры бывают.

– Ничего. В коровниках сейчас вообще холоднее, чем на улице, – успокоила её мать. – Это раньше их утепляли и работало отопление. А как пришёл капитализм, всё разморозили, а ремонтировать не хотят. Теперь вот решили коров распродать, а что останется, отправят на мясокомбинат. Две с половиною тысячи голов скота было, теперь будет… пус-то.

– О-о! – воскликнул Николай. – Да вы и навоз весь вывезли. Вы прямо хотите сделать свою усадьбу образцово-показательной. Сколько ж дней вы его вывозили?

– Мать, веди-ка ты внучек в дом, да и ты, Лена… Идите, идите. Тут холодно, сыро, а мы с Николаем попланируем, что тут да как сделать.

«Наверное, хочет рассказать сыну про Египет, – промелькнула у Андреевны мысль. – Чтоб никто не знал, чтоб никто не знал, а сам…», – вспомнила она наставление мужа и, перед тем как уйти в дом, посмотрела на Егоровича.

«Не выдержит, – уловив вопросительный взгляд жены, подумал старший Шемякин. – Договорились же не говорить».

Долго ходили отец с сыном по двору и в огороде. Егорович подробно рассказывал Николаю, что они с матерью надумали сделать летом по части наведения во дворе красоты.

– Тут мы думаем устроить беседку, – показал Егорович сыну на свободный угол между забором со стороны огорода  и двумя яблонями, растущими во дворе. – Мать сказала, что посадит вокруг неё цветы, ну а уж я проложу дорожки. Я хочу ещё проложить одну широкую дорожку посередине огорода на всю его длину. Ну это, чтобы можно было по ней проехать с тачкой. Я уже приблизительно прикинул, сколько надо щебня и цемента с песком. Вокруг дома надо уложить из бетона новые отмостки, заменить палисадник да и столбы на изгороди в огороде поменять бы на железные трубы, – размечтался Иван Егорович.

– Бать, ты столько наговорил, что вам надо будет коров доить по десять раз в сутки, и  чтобы они давали вам по сто литров каждая, и сразу сливками и маслом. Ты знаешь, сколько сейчас стоит щебень и цемент? Тем более что щебень, который у нас возят, в основном из рудникового карьера. Есть там у них такие отбросы. А эта порода в бетон не идёт. Забетонировать ею, конечно, можно, но через три года этот бетон рассыплется. И породу нельзя использовать в виде щебёночного покрытия. От неё одна грязь да радиация. Для бетона нужен щебень из гранита, а к нему и мытый песок, а он тоже стоит немалых денег.  Дешевле и лучше будет купить готовые плиты на ЖБИ. Песок под них пойдёт любой. Из нашего карьера можно навозить. А если ваш комплекс будут разбирать, то можно купить плиты перекрытия. Ширина у них по одному двадцать и шесть метров длина. Десять штук купил, вот тебе и будет широкая дорога и на весь огород. Пошли, отец, в дом, а то я что-то начал подмерзать.

Два выходных дня прошли для гостей, и в особенности для детей, весело и незаметно, что касается Шемякиных-старших, то в воскресенье к обеду, после которого горожане должны были уехать, они почувствовали усталость от суеты и шума. От детского шума и игр устали не только дед и баба Катя, от них разбежались и кошки, которых внучки затискали, даже бычок Мишка при их появлении в сарае стал прижиматься к дальней стене.

Пообедав и проводив сына и дочь с детьми на автобусную остановку и убедившись, что все благополучно сели, Иван Егорович и Екатерина Андреевна вернулись к себе.

– Ну слава Богу. Отшумели, а главное, что в автобусе им можно сидеть, – проговорила Андреевна и, перекрестившись, устало опустилась на диван.
– Что ты, Катерина, перекрестилась? Что они уехали или что в автобусе свободно? – усмехнулся Егорович.

– Ох, Ваня, да я и не знаю. Когда их нет, хочется увидеться, а приедут… Я уже что-то стала уставать. Наверное, мы с тобою стареем, дед, – вздохнула Андреевна. – А что мы устаём от шума, так ты, Ваня, вспомни, когда мы с детьми жили.  Они, повырастав, как уехали в город, так там и остались. Привыкли мы с тобою уже жить одни.

– Да, бабуля, отвыкли мы с тобою от большой семьи. Привыкли к тишине и покою. Конечно, если бы пришлось жить всем вместе, то так же мы бы и привыкли к общему шуму и гаму. Наши ж отцы с дедами жили в одной хате по десять-пятнадцать человек. И ничего. Правда, ты б сейчас не на диване лежала, а сидела б за печкой на лавке, а я б, может, с печи не слезал бы. Жарился б там, как блин на сковороде.

– О-ох, дед, иди на свой топчан, – зевая, проговорила Екатерина Андреевна. – Что-то меня начало морить. Я, наверное, чуть вздремну, а то – то дети, то к корове среди ночи... Надо уже переходить на трёхразовое доение. Четыре –  уморно.

– Да я ж вроде как и хожу тихо, и не шумлю, – отозвался Егорович. – Сейчас вот отыщу «Воспоминания и размышления» Жукова и пойду тоже передохну. Катерина, ты ж нас хоть не рассекретила? Что-то ты часто вздыхала и смотрела на меня. Я уж подумал, что ты не выдержала.

– Да нет. А я думала, что ты не стерпишь.
– Ну а раз ты ничего не сказала, значит, мы с тобою теперь уже ничего им говорить и не будем. А то будут потом смеяться. Коровы-то наши хоть обвыклись рядом стоять? А то я чистил, они как-то посапывают друг на друга.

– Уже успокоились, не пыхтят больше. Колхозные быстро привыкают. Это хозяйские косовурятся (косятся) долго, а те… Вань, у меня уже глаза слипаются. Иди. Мне минут десять бы вздремнуть, а то потом будет болеть голова.

 
                ТВОРОГ, СЛИВКИ,  МОЛОКО

Всю неделю в круглосуточном режиме, через каждые два часа, а то и чаще, наведывались Иван Егорович и Андреевна к коровам, боясь пропустить начала растёла Лыски. А перед самым её отёлом в сарае кто-то обязательно был постоянно.

– Катерина, я вот подумал. Теперь нам с тобою тут в уголочке надо будет летом соорудить небольшой закуточек с окном в сторону коров и с дверью. То мы с тобою тут мерзнем целыми сутками, а то б дверь закрыл, включил какой-нибудь нагреватель и сиди. Даже если и вздремнёшь, так всё равно услышишь их возню, – предложил Егорович. – А так разве находишься. Одна была корова – ещё ничего, а две…

– Вань, а ты что думаешь, у нас две коровы будут и следующей зимой? На них надо будет заготовить пять тонн сена, две тонны соломы и хотя бы полторы тонны зерна. Намолоть – мы и дома намелем. Бурак нужен. А его-то взять будет негде. Силоса тоже не будет. Это в колхозе можно было и выписать, и просто взять под эту самую выписку. Теперь его в силосных траншеях не будет. Да что мне тебе рассказывать. Ты и сам об этом хорошо знаешь. Давай лето переживём, а там посмотрим, как и что. За лето может получиться такая прибыль, что и пенсий не хватит латать дырки. Корма сейчас дорогие, да и с продажей молока накатаешься и настоишься с бутылками. Вот и будет нам с тобою Египет с Турцией. А если, дорогой мой Егорович, останутся у нас после них деньги, то мы с тобою мимоходом заскочим ещё и в Испанию. Ха-ха-ха. Хоть в море накупаемся и назагораемся за всю свою колхозно-навозную жизнь.

– Отелится Лыска, – мечтательно проговорил Егорович, – с первого проданного молока покупаем тебе самый дорогой купальник, от какого-нибудь…

– От кутюр, – подсказала Андреевна.
– Кутюр? А ты-то откуда знаешь? – удивился Егорович продвинутости жены в вопросах моды. – Всю жизнь проходила в синем халате и в резиновых сапогах и дальше колхоза… ну и района… не ездила за все свои годы.

– Эх, Ваня, Ваня. Это люди знают. А я прочитала в журнале «Лиза». Самый дорогой? Да нам с тобою на него не хватит и коров с телёнком. А на деньги, вырученные за молоко, можно будет купить разве что мешок и прорезать в нём дырки, – засмеялась Андреевна. – А чего, пришью лямочки, поясок… Да-а, не забыть купить тебе ещё и плавки, а может, что останется от моего купальника. Ты хоть знаешь, что это такое и как они выглядят? А главное, в какое место и каким манером крепить плавки на твоих бёдрах. Ва-ня, да мы с тобою такого шороха на пляжах наделаем, похлеще будет, чем это делают какие-нибудь манекенщицы с миллионерами.

В подтверждение того, что Андреевна способна наделать на пляже шороху, она тут же прошлась по комнате, виляя из стороны в сторону своим пухлым задом.

– Что ты так смотришь, Ванечка? В меру пухлая, в меру круглая, ну а что тебе на неё уже смотреть не хочется, так это даже и хорошо. Ты думаешь, мне она в радость? Нет. Только и всего, что стало мягче сидеть.

– Катерина, ты вот сейчас говоришь, а думаю, что в жизни  всё сделано правильно. В кровати должны кувыркаться молодые, а для того чтобы у них было притяжение друг к другу, у молодых и тела должны быть красивыми. Старость же делает человека безобразным, чтобы у него были помыслы только о хлебе насущном. Потому мы и становимся с годами такими. Это чтобы нас не тянуло друг к другу. Вот так. Чтобы мы ночью отдыхали после дневных праведных работ.

– Ну ты, Егорович, и наговорил. Прямо философ. А может, ты об этом где вычитал? – поинтересовалась Андреевна.

– Нигде я не вычитывал. Сам додумался.
– Может, Ваня, так оно и есть, – с горечью в голосе проговорила Андреевна. – На старую корову даже бык прыгать не хочет. А мы с тобою… – баба Катя махнула рукой, – уже оба вышли из детородного возраста.  Так что будем, Егорович, собирать деньги для поездки в Египет.

Вот так у Шемякиных, деда Ивана и бабы Кати, окончательно и бесповоротно созрел и утвердился в их сознании план вояжа в Египет. Уж больно им хотелось хоть на старости лет посмотреть если и не весь мир, то хотя бы эту древнюю страну. Кроме этого у них было желание увидеть пески, по которым в давние времена ступали ноги фараонов, о жизни коих они знали только по школьным учебникам, а хотелось посмотреть те места ещё и своими глазами, потоптаться по фараоновскому песку, подышать воздухом древности и самой вечности.

Вечность и древность были и в их крае, в их местах, но что известно, к примеру, о логах и буграх с луговиною, в которой расположено их Луговое? Да ничего. Хотя и это место существовало одновременно с Древним Египтом. Но в Египте уже процветала цивилизация, а тут бегали одни зайцы да рыскали волки. Ну, может, ещё другая какая копытно-лапчатая живность. Это потом, спустя тысячелетия, появились тут в шкуры одетые люди, которые о своей жизни ничего и не оставили кроме стоянок да кострищ. А там… пирамиды с загадочными надписями.

И закипела, забурлила жизнь в усадьбе Шемякиных. Благополучно растелилась тёлочкою Лыска, перестало отдавать молозивом молоко Зорьки, прошёл этот период и у Лыски. Екатерина Андреевна и Иван Егорович с утра и до вечера крутились теперь, как белка в колесе. Надо было скотину и накормить, и напоить, а кроме всего этого ещё надо было и дать ладу молоку, которого ежедневно они надаивали пока почти по сорок литров. И это в стойловый-то период, а в летний, в пору обильного травостоя, его (молока), может, добавится ещё литров десять, если и не больше. Вот и будешь крутиться и вертеться, как белка в колесе, чтобы за молоко получить хоть какую-то копейку.

Не имея никакого опыта в деле реализации молока, Шемякины первые две недели продавали его заезжим мужу и жене, которые закупали в селе у таких же, как Иван Егорович с Андреевной, безмашинных стариков по триста пятьдесят, а то и по четыреста литров ежедневно.

Подсчитав полученную выручку, Шемякины пришли к выводу, что если они так будут делать и дальше (продавать заезжим),  то о Египте им надо будет позабыть окончательно и бесповоротно. Денег они получили в два раза меньше, чем можно было выручить, если бы продавать молоко и молочные продукты на рынке в областном центре.

– О-о, Ваня, да если мы будем с тобою так продавать молоко, – возмутилась Андреевна, – то мы не то что в Египет, мы и на корм денег не заработаем. Надо осваивать дорогу на город, – вздохнула с сожалением баба Катя. – Я сегодня расспрошу у баб, как и что, а завтра попробую съездить. Что ж мы будем задарма отдавать молоко.

– Кать, а тут же ещё ездит сборщик от администрации округа (в советские времена округа были сельскими Советами).

– Ваня, да он же платит ещё меньше. Чем ему сдавать, лучше нам молоком поить свиней и телят до самого зарезу. Давай мы не будем шарахаться, я узнаю, а завтра утреннего молока  налью шесть полуторалитровых бутылок из-под воды и съезжу для пробы. Бабы ж ездят и говорят, что получается.

– Катерина, так молока ж по сорок литров каждый день. Нам же бутылок не хватит. Да и ты одна не увезёшь, а ехать мне с тобою… – Иван Егорович развёл руками. – Тут же всё останется без пригляду. Была б машина… А так…

– Ничего, Ваня, как-нибудь выкрутимся.

Выкручиваться Шемякиным пришлось прямо сразу, как только Андреевна предприняла попытку сделать пробный выезд в город. Подоив утром коров, она для начала заполнила парным молоком шесть бутылок, а потом быстро переоделась и, оставив Егоровича на хозяйстве, ушла на первый автобус, следующий проездом из Макаровского через Луговое в областной центр.

Однако, как Андреевна ни торопилась, на остановку пришла уже почти последней. Её односельчанки, такие же молочницы, как и она, но более опытные в торгашеских делах, с неподъёмными сумками, бидонами и трёхлитровыми стеклянными банками с полчаса, а кое-кто и больше, уже стояли в довольно плотной цепочке. По ним было видно, что они не пропустят в автобус вне очереди не только Шемякину с девятью литрами молока, но и девчат, работающих на разных предприятиях в городе и пришедших на остановку с маленькими сумками, в которых кроме парфюма и платочков ничего больше и не было.

– Андре-евна! – воскликнула её бывшая соседка по группе коров, Нина Петровна. – Подходи, подходи. А мы  тут с бабами уже думали, что ты не будешь возить в город. Вы ж залётным всё продаёте? А они хотят закупать молоко прямо чуть ли ни задарма, а лучше, если бы им ещё давать и денег, чтобы они его брали.

– Да вот поэтому я и решила попробовать счастья.
– А что ж ты мало взяла молока? Две коровы, а всего девять литров. Надо ж было хоть бы литров двадцать.

– Ах, Петровна, да тут хоть бы это продать. Это вы уже поднаторели, а я ещё ни разу не была и ничего пока не знаю. Да и вообще я торговлей раньше не занималась.

– Узнаешь. Мы все продаём в разных местах, так ты, если хочешь, держись меня. Бабы, девки, а вон и автобус! – выкрикнула Петровна. – Всем держаться очереди. Случные, это касается и вас, – осадила она прорывающихся вперёд раскрашенных девиц. – Девоньки, девоньки, не напирать. Автобус сегодня новый и большой, места хватит всем.

Нина Петровна оказалась права. «Икарус», снятый с какого-то городского маршрута, вместил всех, и ещё было свободных мест  человек на десять.

– Водитель, а где наш Коля? – поинтересовалась Петровна. – Что-то вы меняетесь часто? Только к одному привыкнем, а у вас замена. Мы даже влюбиться не успеваем.

– Так с вами ж никто из наших не хочет ездить, – отозвался в своей отгородке водитель. – После недельных молочных рейсов автобусы так пропитываются кисляком, что по городу ездить уже нельзя. Вот нас и меняют.

Расставив сумки и усевшись на сидения, женщины сразу же, не ожидая пока тронется автобус, завели свой каждодневный обыденный разговор о детях, мужьях, новостях о том, что показывали прошлым вечером по телевизору. О торговле разговора никто почему-то не поднимал. После того как автобус, хлопнув дверью и газанув пару раз, медленно покатил в сторону государственной трассы, чтобы по ней уже доставить селян в областной центр, Петровна, приблизившись к уху Андреевны, тихо проговорила:

– Ты думаешь, они чего не говорят о бозаре и о торговле? Боятся. А вдруг кто сглазит. Ты знаешь, Андреевна, вот мы сейчас едем, и ты думаешь, что все продадут молоко и то, что ещё везут с собою, полностью? Как бы не так. Я вот взяла пятнадцать литров, творожку килограмма два, сливок бутылку… И назад обязательно что-нибудь да привезу.

– И что? – не выдержала баба Катя.
– А то. Назад привезу не только я, привезут и другие. Да пока не жарко – ещё ничего, а как наступит лето со своими тридцатью и более градусами, так, пока постоишь часа три, и молоко уже... Это кувшины можно было обдать кипятком и хорошо прожарить на солнце, а эти, – Петровна ткнула пальцем в пластмассовую бутылку, – можно только чуть тёплой водой. Вот и прокисает. Даже если молоко и не прокиснет, у него запах становится… – Нина Петровна покачала головой. – Ну не переживай. Побудешь сегодня… В общем, торгашеское дело нехитрое, за неделю привыкнешь или, как говорила моя мать, поднатореешь.    

За разговорами, с шутками и прибаутками, коллективно обсуждая последние сельские новости, молочницы незаметно приехали в город.

– Пошли, Андреевна, наша остановка. Тут некоторые едут на центральный рынок, кое-кто к домам, у них там свои покупатели. А мы пойдём с тобой на молочную толкучку. Есть тут такая около небольшого базарчика.

– А по какой цене сейчас идёт молоко? – поинтересовалась Андреевна у Петровны, когда вышли из автобуса.

– Придём – узнаем. Тут свою не устанавливают. По какой люди будут продавать, по такой и мы. Это одиночки могут определять свои цены. Им проще. Чтобы не стоять долго, пустили подешевле и всё. А тут… Тут дешевле не продашь. Другой раз достоишься, что хоть выливай где под забором.


                МУРЛАСТЫЙ

Несмотря на ранний час, недалеко от тоннельного перехода под проезжей частью улицы, прямо на тротуарной плитке, а кое-где и на земле, расположилось целое сообщество молочниц и молочников. На разостланных кусках плёнки были расставлены и разложены пакеты с творогом, бутылки с молоком и сливками, молоком были наполнены и трёхлитровые банки, и десятилитровые бидоны. А около машины «пирожок» (грузовой вариант «москвича») муж с женой выставили два больших молочных бидона.

– Это скупщики, – кивнула в их сторону Петровна. – У нас закупают по семь рублей, а здесь продают по двенадцать, а иногда и дороже. Ни доить, ни кормить и никакого ухода. Купил – продал, а разницу в карман. Если б можно было приезжать раньше, – посетовала Петровна. – Ну пошли, Андреевна, в конец ряда.

Разостлав не тротуарной плитке куски полиэтилена и расставив не них молочную продукцию, бывшие передовые колхозные доярки, свекловичницы и телятницы с  учётчицами и осеменаторами превратились на ближайшие три-четыре часа в бизнес-леди российского розлива.

– Молоко, творог, сливки! – выкрикнула Петровна. – Навались, горожане, на настоящее молоко, Жирное, вкусное! Покупай молоко! Кричи, Андреевна. Зазывай любителей молока, иначе будем стоять до обеда, – тихо проговорила Петровна. – Красавец, – окликнула она проходящего мимо старичка с бидончиком. – Купи молоко. Жирное, цельное, от молодой коровы… Андре-евна-а, не молчи.

– Кха, кха, – откашлялась баба Катя. – Налета-ай на мо-ло-ко. Мо-ло-ко от пер-ва-тки, са-мое вку-сное и пользительное! – нараспев прокричала Андреевна. – Мо-ло-ко от первава-тки Лыски, парное и жирное!

– Кать, а ваша ж корова уже третьим растелилась, – удивилась Петровна.
– Корова третьим, а я-то сегодня первый раз продаю, – засмеялась Андреевна. – Покупай, выручай, а то дед домой не пустит, если не продам. Дедуля, – позвала баба Катя старичка, который не поддался на уговоры Петровны и всё никак не мог в ряду молочниц выбрать себе молока. – Подходи сюда.

Может, и удалось бы Андреевне уговорить стойкого горожанина, да только этому помешал подошедший к ней молодой, с бычьей шеей, рослый мурластый парень.

– Бабка, ты чего орёшь громче всех? – сиплым да к тому же ещё и наглым голосом, скорее прокричал, чем проговорил подошедший. – Что-то я не помню, чтоб ты оплатила своё место. Гони тридцатник и кричи потом хоть до посинения.

Андреевна, поперхнувшись, умолкла и, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на Петровну.

– Молодой человек, – обратилась та к подошедшему. – Мы только что стали и ещё ничего не продали. Видите, все бутылки полны. Нам даже назад за проезд заплатить будет нечем. А она, – Петровна кивнула на Андреевну, – вообще приехала первый раз.
– А к тебе, бабка, я ещё не подходил, – хриплым голосом оборвал верзила Петровну.

– Унучик, – тихо и несмело обратилась Андреевна к сборщику рыночных податей. – Подойди поближе к бабке, а то я плохо слышу и вижу.
Не чувствуя подвоха, качок сделал шаг к Андреевне.

– Как тебе не стыдно! – закричала на весь стихийный рынок баба Катя. – Молодой, здоровый, а ходишь у бабок сбиваешь тридцатники. Тебе б в колхозе работать вместо быка, а ты издеваешься над бабками. Тридцатник. Вот тебе две бутылки и становись рядом, – Андреевна выхватила из своей сумки две бутылки с молоком и сунула в руки опешившему бугаю. – Продашь, деньги заберёшь себе. Я всю жизнь пролазила в коровниках по самую задницу в навозе, заработала с гулькин нос пенсию, а тут ещё ты просишь милостыню. Хоть бы на какой балалайке сыграл. Тридцатник.  Где я возьму?!

«Обнаглели совсем!» – пронеслось над продавцами и покупателями. «Зверьё»… «Наглецы»…
– На старости лет карачишься, хоть бы рубль заработать, а приедешь сюда, тут эти мордастые да мурластые шляются, – на высоких тонах прокричала  женщина с двумя трёхлитровыми банками молока. – Деньги им давай.

– У-у, мурло нажрал! – хрипло прокричала её соседка.
– Ну, карга, больше ты здесь стоять не будешь, – пригрозил верзила Андреевне и, развернувшись, скрылся в толпе.
– Сударыня, – обратился к Андреевне старичок. – Так его, так его. Молодые, здоровые, а работать не хотят. – Я у тебя, сударыня, куплю две бутылки молока.

Оставшиеся четыре бутылки у бабы Кати забрали не торгуясь две женщины, подошедшие следом за стариком. Оставшись без молока, Андреевна глубоко вздохнула и посмотрела на Петровну.

– Кто этот бугай?
– Они тут, Катерина, ходят каждый день.
– И что, им каждый день надо платить?
– Приходится, – вздохнула Петровна.
– Ну что, подруга. Спасибо тебе за помощь. Судя по тутошним порядкам, мне теперь здесь места не будет. Этот мордастый мне не простит сегодняшний случай.

– Ох, Катерина, напрасно ты так сделала. Теперь и нам тут покоя не дадут. Ты думаешь, он вот сейчас ушёл и больше сюда не придёт? Ещё как придёт, но только не один.
– А вы в милицию заявляли? – поинтересовалась Андреевна. – Это грабёж среди белого дня.

– В милицию? – переспросила Петровна. – А вот ты сейчас ей и заявишь, – кивнула она в сторону приближающегося к ним милиционера. – Ты молчи. А когда он тебя отведёт в сторону или к машине, на которой они приехали, скажешь, что ты молоко не продавала, а подошла ко мне поговорить. Землячки, мол. Сама гостевала у сына или у дочери и теперь едешь домой. Всё, а то услышит.

– Сержант Никифоров, – представился подошедший к Петровне и Андреевне милиционер. – Прошу приготовить всем документы, удостоверяющие личность! – крикнул он в сторону продавцов молока. – Ваши, – протягивая руку, потребовал сержант у Андреевны.

– Что «ваши»? – спросила баба Катя.
– Документы.
– А у меня ничего нету, – развела руками Шемякина.
– Как это «нету»? – переспросил сержант, делая ударение на слове «нету».
– Да так. Я пенсионерка. Возьму да и потеряю где.
– Пройдёмте к машине, – беря Андреевну под руку, требовательно проговорил сержант.
– А что мне там делать?


– Будем выяснять, кто вы есть, – с наглой усмешкой проговорил милиционер. – Пройдёмте, гражданка, к машине.

Оставив у Петровны сумку, Андреевна  медленно пошла к милицейской машине впереди сержанта.

– Товарищ старший сержант, а у этой гражданки нет никаких документов. Может, она та женщина, о которой нам только что сообщили. Придётся её задержать на трое суток до выяснения личности. А вдруг она та самая…

Подойдя к машине, Андреевна пригнулась и внимательно посмотрела сквозь стекло задней двери УАЗа. На сидении она увидела развалившегося мордастого собирателя податей.

«Так они ж все заодно, – сделала баба Катя вывод. – И тот мордастый, и эти на машине».

– Документы, подтверждающие вашу личность, у вас имеются? – спросил её с трудом выбравшийся из машины разъевшийся старший сержант.

– У меня есть всё, товарищ милиционер. Сейчас я вам покажу, – доставая из нагрудного внутреннего кармана свёрток, проговорила Андреевна. – Только в руки я их вам не дам. Вот моя пенсионерская книжка. Видите? Тут написано, что я Шемякина Екатерина Андреевна. А вот у меня справка, в которой написано, что я проживаю на территории Луговского сельского округа, на улице Овражной, в доме номер пять. На ней есть и моя фотография. Справку я вам могу даже дать и почитать. В ней есть и номер телефона главы округа и нашего участкового. Если вы не верите этой справке, можете позвонить по любому телефону, которые в ней помечены.

– А паспорт у вас есть?

– Паспорт я не ношу с собой. Да вам, товарищ милиционер, его нельзя и отдавать. У нас у троих луговцев вот такие, как вы, взяли паспорта, и до сих пор они их не найдут. Теперь мы все ездим со справками. Справку нам выпишут в любой день, а паспорт, чтобы взять новый, слишком много мороки.

– Гражданка, – толстый милиционер посмотрел в справку, – Шемякина, а почему вы продаёте молоко не в положенном месте? Вы знаете, что мы можем вас оштрафовать за торговлю молочными продуктами в антисанитарных условиях. Согласно постановлению городского правительства за номером триста двадцать один, в городе строго определены места…

– А я ничего не продавала, – перебила Андреевна милиционера. – Я три дня была у дочери и теперь еду домой. Здесь же увидела свою соседку и подошла спросить у неё, что нового в селе и как там мой дед.

– И что ж дед? Молодуху себе ещё не нашёл? – засмеялся сержант.

– Не знаю. Петровна не успела мне ничего рассказать. Нам помешал вот тот мордастый, который сидит в вашей машине. Он как подошёл, так сразу и стал требовать у меня тридцать рублей. На железной дороге по вагонам ходят, так они ж хоть на гармошке играют или на гитаре. А тут прямо сразу: давай тридцатник. Хорошо, что вы его поймали, а то я уже хотела ехать жаловаться вашим начальникам…

И что вы думаете? Бабу Катю отпустили подобру-поздорову и даже вернули ей в целости и сохранности справку. Однако ж самый толстый милиционер её всё-таки предупредил, что с собою надо иметь паспорт и что если она надумает торговать молоком, то это надо делать в строго отведённых для этих целей местах. Андреевна не стала вступать с государевыми слугами в полемику и даже не спросила их, почему всем торговать в том месте, на котором мурластый хотел с неё содрать тридцатку, можно, а ей, бабе Кате, нельзя. Пожалела Андреевна милиционеров. А вдруг этот вопрос для них окажется трудно разрешимым и они на него не смогут ответить?

Прикупив на вырученные деньги мягкого хлеба и сдобных булок, баба Катя благополучно вернулась домой. Два дня Шемякины обсуждали базарный случай и разрабатывали новую в торговых делах стратегию  и тактику.

– Ваня, ну какой нам смысл возить молоко на этот дикий рынок, – порою на пальцах, а больше с подсчётами ручкой на бумаге, стала доказывать невыгодность вообще занятия этим делом Андреевна. – Вот смотри. Я повезла в город девять литров. За них я получила сто восемь рублей. Дорога туда и назад – сорок рублей. У нас остаётся шестьдесят восемь. Если бы я ещё и отдала тридцать мордастому, осталось бы вообще всего тридцать восемь рублей. А если бы мы с тобою эти девять литров продали скупщику, то получили бы шестьдесят три рубля, и я никуда бы не ездила. Тоже мало и невыгодно.

– А если нам брать сорок литров и возить молоко вдвоём? – предложил Егорович. Так же мы быстрее продадим.

– Вдвоём? Давай считать и этот вариант, – вздохнула Андреевна. – Мы везём сорок литров и вдруг их продаём все. Выручка за сорок литров составит четыреста восемьдесят рублей. С двоих мордастый сдерёт сто рублей. По пятьдесят с каждого. Кстати, он всё равно с людей в тот день собрал свои тридцатники и полусотенные. Значит, от вырученной суммы отнимаем сто и ещё восемьдесят за проезд. У нас остаётся всего… – Андреевна подсчитав в столбик, объявила окончательную сумму выручки в триста рублей. – Ваня, а если мы продадим тут, то получим двести восемьдесят. На двадцать меньше, а за месяц мы  потеряем всего шестьсот рублей.

– Да-а, – протянул Егорович. – Египет нам не светит при таком раскладе. А по телевизору убеждают, что в селе выгодно иметь скот. Вот нам и выгода.

Продавая молоко скупщику, Андреевна и Егорович три дня никуда не ездили и вообще не выходили за ворота, кроме как в магазин за хлебом. И все эти дни у Шемякиных работал семейный совет, а может, и конференция, на котором (которой) баба Катя и дед Иван изучали и рассматривали множество вариантов организации продажи молока и молочных продуктов и, в конце концов, выход нашли. И выход нашли такой, который дос;ле, в среде молочников не апробировался и даже не рассматривался.

– Ну что, Катерина, так давай и сделаем.

Первое. Ты идёшь в администрацию округа и берёшь справку о том, что у нас имеются коровы.

Второе. Я еду в Макаровский и даю в газете «Вечерний Макаровск» объявление о том, что мы продаём молочные продукты с доставкой на дом, и перечисляем, какие: молоко, сливки, коровье масло и творог, как жирный, так и обезжиренный из обрата. В объявлении указываем номер нашего телефона и домашний адрес.

Третье. Нам надо обоим пройти комиссию, получить медицинские книжки и взять справку у ветеринара о здоровье наших коров. Кстати, об этом в объявлении тоже нужно сделать пояснение. И ещё. Нам нужен сепаратор.

– Ваня, а почему ты настаиваешь на Макаровском? В нём же жителей мало. В город хоть и дальше, так там же и больше шансов быстрее продать.

– В райцентр ближе и проезд стоит дешевле. Кроме этого в Макаровский ходят хорошо автобусы, и расписание подходит нам по времени. Сюда мы можем возить молоко утром и вечером. Надо попробовать, можно ли жить припеваючи в хвалёном капитализме.

На том и поставили точку.

Пока Андреевна собирала справки, Егорович, отстегнув некоторую сумму от чёрной заначки (домашние сбережения на всякий случай), откомандировался в город и привёз оттуда сепаратор с электрическим приводом.

– Вот, мать, на этом агрегате мы с тобою будем перегонять молоко в сливки и делать этот, ну бизнес. Сепаратор нам поможет съездить в Египет и в другие неведомые нам страны. В магазине можно было купить и с ручным приводом, но сорок литров каждый день… Где наша не пропадала.


                ХОЧЕШЬ  ЖИТЬ,
                УМЕЙ  ВЕРТЕТЬСЯ

Да, у бабы Кати и у деда Вани жизнь и в самом деле стала походить на карусель. После того как они установили сепаратор, а в газете «Вечерний Макаровск», в трёх номерах подряд, прошло объявление Шемякиных о продаже ими молочных продуктов с доставкой на дом, их телефон чуть ли не разорвался от  многочисленных звонков. За два дня сорок литров молока были заказаны, как в чистом его виде, так  и продуктами переработки: сливками, творогом и коровьим (сливочным) маслом. А люди всё звонили. Некоторые даже спрашивали, а можно ли им заказать, к примеру, кислое, без снятого вершка молоко, да ещё и в глиняном кувшине. А одной женщине захотелось угостить своих детей молоком, топленным в русской печи, и опять же, чтобы оно было в глиняном кувшине, да ещё и покрытое корочкой. А двое пожелали коровьего масла в форме небольших котлет.

– Вот, видишь, дед, что хотят наши потребители? – рассматривая записи, проговорила Андреевна. – Это нам с тобою надо иметь десяток коров, своих пастухов, большую кухню и русскую печь. И не управимся.

– Конечно, не управимся, – согласился с женой Егорович. – Для выполнения таких заявок нужно иметь ещё и пару машин с шоферами и этих… ну… разносчиков. Ты бы тогда была директором, а я наподобие нашего бывшего колхозного бригадира. Езжай туда, вези вот это…

Подсчитав количество заявленного молока, Екатерина Андреевна пришла к выводу, что для выполнения потребностей звонивших необходимо ежедневно надаивать по семьдесят литров, что от двух коров получить невозможно. Посоветовавшись с Егоровичем, она в послеобеденное время отправилась к Петровне, которую застала у калитки её дома.

– Петровна, Петровна, хорошо, что я тебя застала, – ещё издали начала разговор Андреевна. – Ты ездишь с молоком? Как идут дела? – после приветствия стала спрашивать Андреевна свою наставницу по молочным делам.

– Да плохо сейчас. Там основной рынок начали разбирать и нас гонят с этого места.

– А что это они надумали ломать?

– Будут строить новый. Теперь мы стоим возле продуктового магазина. Но нас осталось мало. Часть молочниц разошлись по дворам больших домов.

– Петровна, а я к тебе с предложением, – и Андреевна наскоро изложила Петровне суть их с Егоровичем начинания.

– Кать, что-то у вас получается слишком уж просто. Я по квартирам не ходила, но думаю, что тут ещё будет хуже, чем стоять на базаре. То – отстоял время, продал, не продал и домой. А тут надо будет ходить. Ты с Егоровичем будешь, а моему некогда, он работает. Не-е, Андреевна я, наверное, не справлюсь с этим делом. Да у меня ещё и ноги болят. Ходить-то мне особо долго нельзя. Спасибо за предложение.

Не получив поддержки со стороны своей давнишней подруги, Андреевна вернулась домой.

Вечером, после дневных работ и ужина, Шемякины долго сидели за столом и, подсчитывая свои возможности, составляли план на предстоящую неделю.  Перво-наперво, они решили  съездить в Макаровск и выяснить места проживания звонивших к ним жителей посёлка, а потом уже обдумывать, что и как делать.

Через три дня, после выяснения адресов и долгого обдумывания за ужином плана действий, Шемякиным в срочном порядке пришлось перестраивать свой распорядок дня и… ночи, вместе с утренней зарёй и вечерним закатом.

Если раньше баба Катя и дед Ваня могли позволить себе утром особо не торопиться, то теперь дела и, можно прямо сказать, даже и обязанности перед своими покупателями, новоявленным предпринимателям надо будет, выражаясь сельским определением, вставать в такую рань, когда ещё не начинали драться черти на кулачках.

И покатилось колесо предпринимательской деятельности у Шемякиных со скоростью, которой они раньше даже и не могли предполагать.

Екатерина Андреевна, подоив задолго до рассвета коров и заполнив парным молоком специально купленные для этого четыре пятилитровые канистры, в сопровождении Егоровича спешила впотьмах на самый первый автобус, следующий в райцентр. Пока баба Катя бегала с молоком по улицам ещё полусонного Макаровска, Иван Егорович чистил стойла коров и вывозил навоз, поил телят и раскладывал коровам корм. По завершении утренней работы он наскоро перекусывал и приступал к изготовлению масла либо сливок и творога.

Домой баба Катя возвращалась в десять часов. Поставив канистры в кухне и сбросив свою рабочую одежду,  она падала на топчан для получасовой отлёжки.

В послеобеденное время на марафонскую дистанцию бега по районному центру с молочными продуктами заступал уже Иван Егорович. Как и подобает  мужчине, он шагал по улицам райцентра хоть и торопливо, однако в его быстром шаге можно было увидеть человека с большой буквы. Человека, который собственными ногами улучшал своё благосостояние, превращая семейную ячейку Шемякиных в средний класс, который наши правители видят даже во сне.

За каждодневной суетой и подсчётами приходов с расходами Шемякины не заметили, как прошёл апрель и прошумел грозами цветущий и соловьиный май. Иван Егорович и Екатерина Андреевна за три месяца так втянулись в каждодневную круговерть, что уже не замечали, когда солнце всходило и когда оно пряталось за бугор. Они даже спать стали урывками по четыре-пять часов в сутки.

 И не случайно, наверное, их трудолюбие было вознаграждено видением, которое предстало взору прислонившегося с вилами к стене коровника Егоровича: взирая затуманенными от постоянной бессонницы глазами на заходящее солнце, он вдруг увидел на розовом фоне чёткое, величиною в полнеба, отливающее золотом слово «Египет».

– Фу ты, – пробормотал хозяин личного подворья и стал усиленно протирать глаза. – Это ж надо, – удивлённо произнёс он. – А может, я вздремнул? Надо сказать Катерине. Нет. Ещё будет смеяться.  Иди-ка ты, Ваня, работать, – посоветовал Егорович себе и, положив вилы на плечо, отправился в конец огорода, к разрастающейся куче навоза.

Значительная осечка в их  молочном деле произошла в первых числах июня месяца, когда подошла очередь пасти частных коров. Ввиду того что у них в стаде ходило две головы, Шемякиным предстояло отбыть пастухами два дня на пару со своими соседями справа и слева, имеющими по одной корове. Можно было эту работу сделать и в один день, но для этого деду Ване и бабе Кате нужно было пасти стадо самим, а это было ещё более невыполнимо, так как налаженную торговлю нельзя бросать ни на один день.

– Ваня, а давай-ка мы с тобою наймём пастухов, – предложила Андреевна. – Можно попросить Казачка Сашку и Лысого Петьку. Они всё равно нигде не работают. Я сейчас к ним схожу, а то два дня пройдут, а потом будет поздно.

Андреевна ушла к предполагаемым помощникам, а Егорович занялся перегонкой молока.

«Затеяли мы что-то не то, – подумал он. – Если мы будем с Катериною так работать и дальше, то можно и откинуть ноги, как Андрей Краюшкин, – вспомнил он не ко времени произошедший в селе недельной давности случай. – Два года побыл на пенсии... И всё корова».

И действительно, причиной преждевременной смерти Краюшкина (подворье) стала именно корова. Хотя… При чём тут корова, если у деда Андрея иногда давление подскакивало до таких величин, что к нему несколько раз вызывали «скорую». И потом. Сено, которое стал он уже заготавливать, обкашивая все бугры и закоулки по-над лесополосами, к самой корове, конечно, отношение имеет, но так надо бы было всем и говорить, что дед Андрей умер на охапке сена под разлапистой белой акацией. Так нет же, корова да корова.

Тревожные и не слишком приятные для души мысли Егоровича прервала вошедшая в кухню жена.

– Ваня, еле успела. Пошла бы позднее, не захватила бы их, – скороговоркой проговорила Андреевна. – Они уже, и Казачок, и Лысый, под хорошими градусами, но сказали, что ко дню нашей очереди обязательно протрезвеют и будут, как пообещал Лысый, в полном ажуре.

– Во, Катерина, а ведь этот вопрос мы с тобою даже и не обговаривали, – вздохнул Егорович. – Подведут они нас. А ведь в первый день начала выпаса я предлагал людям нанять нормальных пастухов, чтоб самим в очереди не париться.

– Ну они ж не согласились, – отозвалась из угла Андреевна. – Закричали, что дорого.

– Да не согласилась всего одна Зиборова. Вы, мол, с Катькою торгуете молоком, вам можно нанимать, а мне не за что.

– Ну она ж всё равно сама не пасёт. У неё трое взрослых детей и муж может с работы отпроситься. Да хотя… их организация уже полгода как не работает.

Успокоенность, окутавшая мысли и душевный настрой бабы Кати и деда Ивана, после того как Андреевна договорилась о пастьбе коров, были нарушены вечером, перед самым днём очереди Шемякиных быть генералами над коровьим стадом, Лысым Петром и его закадычным дружком, Сашкой.

Во время, когда солнце должно было вот-вот скрыться за дальний бугор, во дворе раздался пронзительный, беспрерывный звонок. Это означало, что кто-то из односельчан очень хочет видеть хозяев дома, которые после возвращения Егоровича из Макаровского сели ужинать.

– Сиди, ешь, я сама схожу, – остановила встающего мужа Андреевна и заспешила к калитке. – Иду!  – крикнула она.

– О-о, – раздалось с улицы. – А ты, братан, говорил, что дома никого нетути. Бабу-ля, завтрашние генералы пришли на совет, – пьяным голосом выкрикнул Сашка Казачок. – Мы, это… Пришли внести кое-какие дополнения в наш договор. А то получается с вашей стороны полная эксплуатация человека человеком и принижение наших достоинств. Вот так. Зови, бабуля, хозяина, и мы вот тут все вместе, вот на этой лавке, будем договариваться окончательно и бесповоротно, – показал он на скамью у забора.

– Ребята, да мы ж вчера обо всём договорились.

– Вчера, бабуля, вы нам говорили, а щас мы будем вам говорить. Зови своего хазява. Пошли, Петручио, на лавку.

Вздохнув, Андреевна пошла звать Егоровича, потому как она поняла, что с нанятыми ею пастухами, в том виде, в каком они явились, она разговаривать не сможет.

– Пошли, Егорович, там заявились наши завтрашние пастухи, – глухо проговорила Андреевна. – Требуют, чтобы мы были оба. Они хотят с нами говорить.

– Сейчас, – вставая из-за стола, отозвался, улыбаясь, Егорович. – Эти ханурики не одних уже в селе объегорили. Пошли, Андреевна, раз они хотят говорить, будем говорить.

– О-о, в-видиш-шь, П-петруч-ио, яв-вил-лись, н-не з-зап-пылились хоз-зяева-буржуины. З-значить, т-так, – тряхнул головой Казачок. – С-с ею, – он показал рукой на бабу Катю, – у нас б-был-ли уж-же перег-говоры. А т-теперь мы б-буд-дем говор-рить ок-кончательно и сразу с-с вами д-двумя. Ну эт-то ш-штоб т-твер-ржа б-был-ла.

– Погодь, Сашок, ты говоришь непонятно, – остановил переговорщика его друг. – Дальше буду говорить я. Посиди. Господа Шемякины, – начал Петручио. – Вам нужны генералы. Мы ими можем побыть, но вы нам должны… Сашок, загибай пальцы. Первое. Нас должно быть не двое, а четверо. Вам, деды, понятно? Нас должно быть четыре человека.

Второе. Утром в двух сумках должон быть хороший завтрак на шестерых, к нам ещё придут подпаски. Ну, это типа того… помощники наши. Стадо большое, и без подпасков нам с ним не управиться. В сумках вместе с харчами должно быть два пузыря водки.

Третье. В обед уже в трёх сумках должен быть обед и три пузыря водки, а вечером закуска и по пузырю на брата. Вот, капиталисты-эксплуататоры, наши с Сашк;м условия. Ну это не всё. Вы нам… каждому из четырёх должны будете заплатить по дневному заработку и по половине двум нашим помощникам. Усекли? Если вы не поняли, я могу всё повторить заново, – засмеялся Петручио, он же Пётр Николаевич Братчин, друг и братан Сашки Казачка и Александра Козакова, местного пропойцы и бездельника в одном лице.

– Тада да? – только и смогла произнести Андреевна. – Мы же обо всём уже договорились.

– Так, мужики, – вздохнув, проговорил Егорович. – А теперь, Казак и Петручио, слушайте меня. Нам ваши требования понятны. Андреевна, ты у них трудовые брала? Не брала, – ответил за жену Егорович. – А раз не брала, значит, мужики, считайте, что в ваших услугах мы уже не нуждаемся. Я и сам отбуду «генералом». Нам это станет дешевле и спокойнее. Так что… Вы нам не нужны. Вам понятно? Всё. Пошли, Андреевна. От них толку, как от козла молока.

И пришлось Шемякиным пасти коров самим. Да хорошо, что у сына в эти дни как раз были отгулы, и Николай без предварительного оповещения приехал нежданно-негаданно в отцовский дом. И приехал как нельзя более кстати.

– Коля! – радостно воскликнула Екатерина Андреевна, увидев подъехавшую к дому машину. – Его нам, Ваня, сам Бог послал. Вот хорошо-то как.

На следующий день, к радости хозяев коров (луговчане боялись, что их стадо будут пасти самые известные в селе забулдыги), в пойму реки стадо ушло под присмотром Шемякиных, отца и сына. После ж обеда Егоровича сменила Андреевна, ввиду того что деду Ване нужно было ехать в райцентр с молочными продуктами. С обязанностями молочницы баба Катя управилась в дообеденное время.

Так и «отгенералили» Шемякины свою очередь. Трудновато, конечно, было, ведь всё, что они не успели сделать днём, пришлось навёрстывать в ночное время. А что поделаешь, бизнес есть бизнес. Хочешь жить, как сейчас часто говорят, умей вертеться.

Вертелся до полуночи с отцом и матерью и сын Николай. Прибуркивался (осваивался, привыкал, изучал, познавал), так сказать, на всякий случай, а вдруг и вправду их хозяин решит перепрофилировать свой завод в крытый рынок, ведь собирать арендную плату с частных предпринимателей  намного легче, нежели выпускать, как сейчас говорят наши правители, конкурентоспособную продукцию.

Собранный нал (наличные тугрики, карбованцы, доллары и рублики со всякими там юанями, а также и другие денежные знаки) можно ведь получать, и загорая где-нибудь на забугорных пляжах, а не коптиться в пыльных и грохочущих цехах. А деньги… Они все одинаковы.
               
            
                МАЛЫЕ  ПЛЮСЫ 
                И  БОЛЬШИЕ  МИНУСЫ

Даже Зорька с Лыской за последний месяц стали другими. Заметив беспрерывную и чуть ли не круглосуточную работу своих хозяев, они во время пребывания на пастбищах старались как можно лучше выполнить возложенные на них обязанности. На рефлекторном уровне им было известно, что чем больше они съедят травы, тем больше у них будет молока. Вот они и старались сделать доброе дело для хозяев.

Хорошо, что они ещё не знали про задумку деда Вани и бабы Кати о Египте. Ну, может, это даже и к лучшему. Пока Зорька с Лыской увеличили общий надой на десять литров в сутки, а ведь могли бы и больше. А больше молока, вы сами знаете, к чему могло привести. Екатерина Андреевна и Иван Егорович и так чуть с ног не валились. А представьте, что молока стало бы литров шестьдесят и, не дай Бог, семьдесят. Могло, конечно, произойти и по-другому. Узнав, на что хозяева собирают деньги, коровы и не захотели бы тужиться.

– Андреевна, будь добра, подойди-ка, пожалуйста, ко мне, – попросил как-то вечером Иван Егорович жену. – Что-то я сегодня так находился, что мне кажется…

– Что тебе кажется? – засмеялась Андреевна.
– Да вот… Посмотри на мои подошвы, – ложась на топчан, проговорил Егорович и поднял вверх ноги. – Что там?
– А что? – забеспокоилась жена.
– Они там не оплавились? Когда я ходил по Макаровску, у меня даже, по-моему, дымились подошвы.

– Ва-ня, у меня и у самой иногда появляются мысли, что мы впряглись не в ту телегу.  Я дояркой, и даже когда зоотехником работала, и то так не уставала и у меня голова не болела, кому и как продать молоко и как прокормить коров. Ну теперь как-то бросать будет неудобно от людей. До осени мы с тобою, я думаю, выдержим, а там будет видно. Так что, давай подождём.
– А что нам ожидать? У тебя в журнале приходы с расходами подсчитаны?
– Да. Я это сделала ещё вчера. Просто у нас с тобою не было времени посидеть и все обсудить. Я готова хоть сейчас.

– Вот и хорошо. Давай-ка посмотрим, в какую сторону нас заведут Лыска с Зорькою. Нам ведь надо теперь думать уже о кормах. На одну корову я с горем пополам ещё успевал заготавливать, да и в колхозе нам помогали. Теперь нам помогать никто не будет, а накосить по буграм и в ярах я уже не смогу. Пять тонн сена – это не вязанку где-нибудь сбить.


– Давай мы с тобой поужинаем, а потом и посидим, – предложила Андреевна. – Сепарировать молоко сегодня не будем. У нас там две заявки на творог были. Сливки и масло у нас в холодильнике есть, поэтому вечерний надой весь оставим на скисание.

Ужинали Шемякины медленно. Они часто прерывали пережёвывание оставшимися зубами пищи длинными разговорами, зачастую философского направления, ругали руководство и делали выводы из того, что получилось в России после распада Советского Союза.

– Ты понимаешь, Катерина, как нас обвели вокруг пальца. Ты вот вспомни, как было. Наверное ж, случалось, что утром вы приходили на дойку, а в коровнике уже ходит первый секретарь или председатель райисполкома?

– О-о, бывало, и даже часто. Помню, когда я ещё работала дояркой, прихожу как-то, а первый секретарь… был тогда у нас в районе Кобляков Алексей Илларионович. Ох и дотошный же мужик был, но и знал животноводство лучше наших ветеринара с зоотехником. Так вот, я подхожу к своей группе, а он рукой копается в кормушке. Увидев меня, встал и говорит: – Здравствуйте, Екатерина Андреевна… Ты знаешь, Ваня, он знал в лицо и по имени-отчеству, наверное, всех в районе, – удивлённо проговорила Андреевна. – Так вот. Екатерина Андреевна, – говорит он. – А кормушки надо чистить лучше. Нельзя, чтобы в них залёживались остатки корма. Они плесневеют, и корова может получить отравление. Автопоилки тоже надо содержать в чистоте. – И потом как начал расспрашивать, и как семья, и кем работает муж, как дети, а главное, спросил, и в чём мы нуждаемся и какая, может, нам нужна помощь. Вот так, Ваня. Хороший был мужик. После я таких не встречала.

– Катерина, ты вот Коблякова помнишь, а он ведь работал у нас, ещё как только организовали район. Это было… Я пришёл из армии в декабре шестьдесят четвёртого, а район организовали в январе шестьдесят пятого. В общем, прошло тридцать с лишнем лет. А кто сейчас у нас глава района?

– Ваня, да по правде говоря, я и не знаю.  Ни разу и не видела. На ферму, когда её ещё не раздавали и не распродавали, районный зоотехник как-то приезжала, а чтоб глава района… Я сейчас даже не знаю, есть ли у нас и управление сельского хозяйства. Тогда начальник управления у нас бывал каждую неделю. И что было интересно. Если, к примеру, сегодня он побывал утром, то следующий приезд ожидай в обеденную дойку, а потом он уже приезжал вечером. И не просто пройтись по коровникам, а тоже, как и Кобляков, заглядывал во все закоулки.

 – Николай Афанасьевич Немцев?
– Да.
– Так вот, Катерина. В те годы о колхозах голова болела у начальников, а нам, рядовым колхозникам и небольшого ранга специалистам, было как-то всё мимоходом, – стал развивать мысль Егорович. – Ты думаешь, советскую власть свергли просто так? Не-ет. Колхозы разогнали почему? Да потому, чтобы теперь голова болела у нас с тобою, как нам прожить. А у наших, начиная от президента и кончая  неизвестным нам главой района начальников, голова теперь не болит ни о чём. Главное для них сейчас – угодить своим начальникам. А что тут идёт всё шиворот-навыворот, им это до лампочки. Вот так, хозяйка личного подворья. Нам с тобою раньше нужны были две коровы? Нет. Мы получали стабильную зарплату, а всё остальное нам было, как сейчас и нашей власти.

Попив напоследок зелёного чая, Иван Егорович и Евдокия Андреевна, прихватив с собою журнал учёта прохождения продукции и денежных средств, удалились из летней кухни (домашнего цеха переработки молока) в дом, где, усевшись за стол, стали подбивать свои плюсы и минусы.

– Ну что, Ваня, корову мы, согласно нашим данным, окупим за четыре месяца. Значит, если брать во внимание, что на погашение затрат работают вместе и Зорька, и Лыска, то Зорька смогла бы нам давать прибыль только спустя восемь месяцев. Сейчас мы с тобой имеем сумму месячной реализации молочных продуктов… Но, – Андреевна подняла кверху руку с карандашом. – У нас на носу заготовка кормов.

При упоминании женой о заготовке коровам сена и соломы Егорович вздохнул и заёрзал на стуле.

– Ваня, ты правильно отреагировал. Нам надо, по зоотехническим нормам, иметь на двести двадцать дней стойлового содержания коров по две с половиною тонны сена на каждую голову, а всего это будет пять тонн. Плюс к этому, если мы оставим бычка и тёлочку зимовать, то ещё надо приплюсовать хотя бы две тонны. Итого получается семь тонн. Семь тонн сена по… та-ак… Ага! Месячной выручки нет. Соломы тоже надо хотя бы по одной тонне на голову. И зерно. За свои паи мы с тобою получим зерна на одну корову. К примеру, для Зорьки. А вот Лыске и двум подрастающим надо ещё прикупить полторы тонны. Бурак, которого у нас с тобою нет. Этого тоже надо три тонны. В итоге мы должны за корма выложить двухмесячную выручку. А там, Егорович, и летний, богатый кормами период закончится. В колхозе мы давали коровам в измельчённом виде траву и кукурузу. И ты вспомни. Ведь по решению правления, измельчённую кукурузу развозили по улицам. Бери, было, кому сколько надо. И всё бесплатно. Давали нам зимой и силоса, а часто и кормовой бурак. Теперь, в капиталистическом хозяйстве, кукурузу не сеяли, потому и силосовать её никто не будет. Кормовой свёклы тоже нет. А если бы что и было, нам бесплатно всё равно никто ничего не дал бы. А там, Ваня, уже и осень с малыми надоями. Наша Лыска осенью даёт в два раза меньше, чем сейчас, а к ноябрю месяцу я обычно надаивала за день по пять литров. А за осенью подойдёт запуск, а с ним одни расходы. Вот так, – глубоко вздохнув, проговорила Андреевна. – Вот нам и Египет с Турцией и Испанией, и личные подворья, о которых чуть ли не каждый день талдычат по телевизору. И скажи теперь, Иван Егорович, какая нам с тобою выгода от того, что мы с тобою держим две коровы и работаем в круглосуточном режиме без выходных и проходных?

– Да нет никакой нам от нашей работы пользы. Это нам хотят вдолбить в головы, чтобы мы копались в навозе и не мешали им заниматься своими делами. Ну, как детям вешают игрушки перед носом, чтобы они меньше хныкали, так и нам. Два дня назад я ехал в автобусе, и мне всю дорогу Сериков Олег доказывал, что коровой заниматься выгодно. По его утверждению, им их корова даёт пятьдесят тысяч годового дохода. Я ему разложил его доход, с использованием арифметики начальной школы, по полочкам, и получилось, что, имея скотину, с голода, конечно, не умрёшь, но и дальше своего двора никуда не уедешь. Вот смотри, что получается. Общий доход от коровы в год составляют порядка пятидесяти тысяч. От пятидесяти отнять пятнадцать на корма и лекарства, получаем в остатке тридцать пять тысяч. Пусть будет тридцать шесть. Эту сумму делим на двенадцать месяцев. Получили по три тысячи. Три, в свою очередь, делим на два, ну, на мужа и на жену. Получается по полторы тысячи рублей в месяц на каждого. А теперь скажи мне, говорю я ему, наши президент, губернатор и глава района, которые агитируют нас, чтобы мы держали скот, они будут копаться в навозе каждый день за пятьдесят рублей?

– И что он тебе ответил?
– А ничего. Он, наверное, от своих пятьдесяти не отнимал затраты и не делил на двенадцать, а потом каждую часть ещё на два. Поэтому у нас среди молочников во всей России и нельзя найти олигархов. Толстосумы больше увиваются по кремлёвским коридорам и возле газово-нефтяных скважин. Неделю назад я случайно встретил своего бывшего коллегу из бывшего соседнего колхоза. Так знаешь, что он мне ответил, когда узнал, чем мы с тобою занимаемся? Лучше, говорит, иметь одну нефтяную или газовую скважину, чем стадо самых высокоудойных коров. И доход больше, и навозом не отдаёт, а это значит,  что хозяин скважины может бывать в приличных обществах. Вот так, Андреевна.

– А что. Он прав, – согласилась баба Катя с доводами коллеги-мужа. – Скважина не корова.
– Катя, но тут, кроме круглосуточной работы и малого дохода, есть ещё одна бяка. В разговоре мы пришли с ним к выводу, что колхозы и совхозы, со всеми их недостатками, были для жителя села более выгодны, чем сегодняшняя жизнь. И особенно колхозы семидесятых и восьмидесятых годов. В то время уже платили неплохую зарплату, у нас были выходные дни и, что самое главное, отпуска, во время которых мы могли с тобой куда-то съездить. Теперь, в связи с малочисленностью наших семей – пример: мы с тобою – мы не можем из дома отлучиться даже на полдня. Нам часто говорят, что вот при царе жили. Жили. Во-первых, никто никуда не ездил, а во-вторых, семьи были по десять и более человек. Если даже хозяин куда отлучался, то дома оставались члены семьи, которые приглядывали за хозяйством. Вот в этом сейчас и заключается вся несостоятельность агитации и убеждения со стороны власти о развитии частного сектора. Поздно. Люди за годы советской власти отвыкли от ведения хозяйства, от того, чтобы быть привязанным к нему самой крепкой верёвкой. Для власти, конечно, выгодно, чтобы мы все были на привязи, как шарики и бобики. Мы не будем митинговать, мы не будем выражать всевозможные протесты и, самое основное, мы не будем интересоваться, что творит сама власть, пока мы с тобою, считая копейки, возимся с коровами и свиньями. У нас, Катерина, на эти мероприятия просто нет времени. И власть об этом хорошо знает, поэтому она и агитирует за личные подворья (ЛП) и делает всё, чтобы привязать нас к ним от пелёнок и до самой смерти. И чтобы мы на этих чёртовых подворьях работали без передыху.

– Ваня, ты сейчас так убедительно говорил, что мне захотелось бросить всё к чёрту. Давай мы с тобою сделаем так. Туда, ближе к осени, а лучше в октябре – ноябре, мы с тобою хорошо всё просчитаем и потом уже будем делать какие-то выводы. А пока пойдём в кухню и займёмся делами, а то мне завтра нужно будет отвезти литр сливок, десять литров утреннего молока и три «котлетки» масла. Да, может, мы сегодня с тобою пораньше  и ляжем спать. Я не высыпаюсь. В двенадцать, а то и в час ложиться, а в четыре вставать… Иван Егорович, и кто это нас с тобою надоумил съездить в Египет? Наверно, сам Господь Бог втиснул в наши головы мысли о путешествиях, сами до этого мы с тобою не могли додуматься. Это он решил нас таким образом наказать за грехи, которые мы с тобою совершили в своей жизни. Признавайся, пока не поздно, что ты такого натворил?

Иван Егорович, прикрыв рот ладонью, смачно зевнул и, посмотрев на жену осовелыми глазами, нехотя встал со стула.


                ВО СНЕ,  КАК НАЯВУ

И покатилось предпринимательское колесо Шемякиных по неровностям тернистой дороги российской действительности в капиталистическое светлое будущее. Покатилось туда, где под весёлую музыку, вокруг президента и его окружения, водят хороводы олигархи, миллионеры, воротилы криминального бизнеса и более мелкие буржуины, к которым почему-то Петручио и Сашка Казачок причислили и бабу Катю с дедом Ваней. А какие они буржуины, если Егорович и Андреевна не дотягивают даже до кулака советской поры. 

А вся беда в том, что баба Катя и дед Иван, проработав всю свою сознательную жизнь в колхозе, надумали вдруг выехать за пределы своего села. Может, они и не брали б вторую корову и не бегали бы спозаранку и в вечерних сумерках по районному центру с сумками и бидончиками, да только  той пенсии, которую им начислили, не то что в Египет съездить, а даже на бедный крестьянский обиход не хватает. Вот и обуржуинились двумя коровами бывшие колхозники, а теперь хозяева ЛП Шемякины, чтобы своими руками создавать блага для себя, а не для какого-то там проклятого властями и всеми защитниками частного капитала колхоза.

– Ваня, ты не спи, не спи. А то прямо совсем разомлел. Зимою отоспимся, – шумнула на вздыхающего мужа Андреевна. – Вообще-то нам было бы лучше развести коров с растёлами на зиму и лето. А то получается, что и самим придётся больше месяца быть без молока. 

– Угу, – отозвался Егорович.
– Что «угу»? Зорьку и Лыску мы с тобой уже не разведём. Поздно. Пока мы это с ними сделаем, их надо будет уже отвозить на мясокомбинат. Значит, нам надо покупать корову, чтобы разница в растёле была месяца четыре.
– Угу, – согласился  с мнением жены дед Иван.
– Ваня, тебя что, заклинило? – засмеялась Андреевна. – «Угу» да «угу».
– Нет, Катерина, меня не заклинило, просто я обдумываю.

– Ну ты пока обдумывай, а я буду тебе кое о чём рассказывать или, как сейчас любят выражаться наши высоко сидящие начальники, буду информировать. Завтра или послезавтра кому-то из нас надо будет отвезти своим сливок и масла с творогом. Это раз. Сегодня, пока ты был в Макаровском, звонила дочка и в разговоре незаметно намекнула, что они решили с мужем купить своей старшей компьютер, но у них не хватает пятнадцати тысяч, и у внука через две недели день рождения, а он просит велосипед. Я тебе хотела об этом на ночь не говорить, но вижу, что тебе моё известие теперь уже не помешает, – усмехнулась баба Катя, глядя на полусонного мужа. – Ну так как? Что будем делать, дед Иван?

– Катерина…
– Понятно. Думай, Катерина Андреевна, сама.
– Нет, давай этот вопрос обговорим завтра за обедом. Ты просчитай всё, а то останемся без кормов, вот тогда нам будут и компьютер, и велосипед. Насчёт сена я пойду в СПК договариваться завтра, а то можем опоздать. Да и место под навесом надо подготовить, убрать залежалое сено, обновить настил из веток, в общем… Надо поработать.

Спать по своим углам Шемякины разошлись уже в начале первого и, едва коснувшись подушек, мгновенно уснули. А чего им было не засыпать? Вы попробуйте сами пожить хотя бы одну неделю с их распорядком дня.

Чтобы быстро засыпать, надо жить непременно в селе и иметь своё подсобное хозяйство, и обязательно дойных коров. Свиней? А вы услышали, чтобы Шемякины хоть один бы раз вспомнили о своих двух кабанах? Нет? Правильно. Они о них и не говорят. Купили в январе двух кабанчиков-сосунков, подкормили, кастрировали и теперь выращивают их без особых хлопот. А коро-вы…

Вы сами видите, сколько у бабы Кати и деда Ивана с ними хлопот и забот. Одно молоко продать чего стоит, а теперь вот ещё и корма. А как не продадут? В СПК возьмёт председатель да и откажет бывшим заслуженным колхозникам. Ему (председателю СПК) их бывшие заслуги – как перегоревшая лампочка у соседа в сарае. Почешешь потом затылок. Хозяйство ж без кормов – полный провал. А у Ивана Егоровича и у Андреевны уже не те годы, чтобы с косою по буграм бегать, да и на семь тонн сена бугров с лощинами не хватит. Сготовить одну-две копны ещё куда ни шло.

Извините, уважаемый мой читатель. Пока я тут рассуждал, Иван Егорович, уснувший быстрее своей жены, вдруг ни с того ни с сего стал проявлять беспокойство. Ну, знаете, как иногда это бывает у кошек. Спит спокойно, к примеру, Мурка или кот Васька на хозяйской кровати, раскинув лапы в разные стороны, и вдруг начинает дёргать усами и шевелить лапами, как будто она или он ловит мышь. Так и наш будущий путешественник, дед Иван, стал подёргивать щекой и шевелить руками и ногами. Ну руками и ногами, понятно, это он, видимо, идёт, а вот подёргивание щекой… О! А теперь задёргал и усами. Ну точно, как кот Василий. А может, его донимают мухи или оводы? Ну ничего. Летняя ночь не зимняя.

Пока Иван Егорович шевелил руками и ногами и дёргал щекой и усами, восточная сторона неба засветлела, раздался глухой и даже какой-то обречённый вздох в комнате, в которой почивала Андреевна, и сразу же раздался скрип дивана, а за ним и голос самой хозяйки.

– Вставай, Катерина, – сонным голосом скомандовала себе баба Катя. – Нечего разлёживаться. Де-ед! Вставай. На дорогу в Египет, в один конец, мы с тобою уже сготовили, теперь надо зарабатывать на проживание в гостинице и на харчи, а потом как-нибудь заработаем и на обратную дорогу. Мы с тобою в каких будем жить – с тремя звёздочками  или где пять? В пятизвёздочных гостиницах, говорят, живут как при коммунизме, а наиболее горячим и жаждущим оказывают и интимные услуги.

– О-о-а! – длинным и громким зевком отозвался дед Иван. – Нам, Катерина, никакие гостиницы со звёздочками не нужны. Мы обойдёмся без них.
– Ты что, уже передумал?
– Не-ет, Катерина. Я тут такой сон видел, что мы с тобою, если сделаем, как мне приснилось, вообще ни на что не затратим денег, а даже ещё и заработаем. Представляешь, Андреевна, не знаю, сколько я проспал без сновидений, но чувствую, что сон мне начал сниться, вероятно, сразу же, как только я уснул. У меня сейчас ноги ещё болят после нашего с тобою путешествия. А у тебя как?

– А у меня ноги уже двадцать лет болят. Всё никак от резиновых сапог не отвыкнут, – заправляя диван, отозвалась Екатерина Андреевна.

– Ну тогда слушай. Может, и вправду нам так надо будет сделать? Приснился мне наш двор, вот прямо как он сейчас и выглядит. У нас с тобою какая-то работа… Крутимся, крутимся, а потом ты мне и говоришь: – Вань, а ты в Египет думаешь идти или опять прокрутимся, да так и не увидим пирамиды. Ну сколько ещё можно. Давай сделаем так. Я вот сейчас обеденное молоко перегоню (сепарирование), створоженное в марле подвешу для стекания, и пока творог будет подходить, мы с тобою успеем сходить в Египет.

– Ну-ну?..
– Что «ну-ну»? Ты послушай. Управилась ты со всеми делами, а тут как раз и подошло время выгонять коров в стадо, но мы хоть со двора их и согнали, да только погнали не к месту сбора стада, а направили по нашей улице на дорогу в Макаровский. Гоним, а люди спрашивают: «Куда это вы их гоните? Стадо ж в другом конце». А мы прямо дуэтом отвечаем, что, мол, идём мы в Египет, а коров гоним, вдруг мы не управимся домой вернуться к вечеру. Что ж они тут будут реветь на всё село. Да и молоко. Что надоим, по дороге сразу же и продадим. Тебе смешно, а там было всё на полном серьёзе. Люди, вместо того чтобы смеяться над нами и крутить у виска пальцем, желали нам счастливой дороги, да ещё и подсказывали, как быстрее и без задержек попасть в Египет. Выгнали мы коров с телятами за село и пошли…

– Вань, а мы ещё ж не оформили загранпаспорта, – засмеялась Андреевна. – Да нам хоть одни паспорта, а коровам надо оформлять целую кучу бумаг. Как же мы без них?

– Кать, ну ты прямо и сон не дашь рассказать. Я, что видел, о том и рассказываю. Тут главное другое. В Египет пришли-то мы быстро. Из Лугового вышли после обеденного отдыха, а туда пришли, ещё солнце висело над головой. И главное, нас никто нигде не останавливал. По дороге проплывали только поля да горы. Через реки мы с коровами проходили, как по обычной дороге. Из всего сна самым удивительным было то, что, пока мы шли, нам попадались по дороге люди. И какие люди! – воскликнул Егорович.

– А что ж тут удивительного? Как же без людей?
– Люди-то люди, да только они говорили на разных языках. И одеты были в разные одежды. Но и это ещё не всё. Нам встречались и верховые на верблюдах. А пирамиды… Нет, это точно был не сон. Прямо какое-то видение. Запах пустыни. Откуда он взялся? Я ведь ни разу в жизни пустыни не видел. А  пирамиды? А сфинкс?! О него наша Лыска даже чухалась. А вот Мишка на земле египетской набедокурил. Он взял да и отметился по-малому и по-большому, а потом хвост задрал да и был таков. В общем, удрал куда-то. Ну, как такое можно увидеть во сне? В журналах и в книгах не то. В них картинки, а тут было настолько явственно…

– Хмы, – через нос усмехнулась Андреевна.
– Ты смеёшься. А мне не до смеха. Мы ведь с тобою вместе ходили вокруг пирамиды…
– И что?
– А то. Когда мы шли вокруг пирамиды, то на каждой её стороне мы испытывали разные ощущения. С одной стороны испытываешь головокружение, и довольно чувствительное, ты даже в одном месте чуть ли упала, а меня тошнило,  когда же мы с тобою проходили у основания другой стороны, то хотелось даже взлететь, так было легко. Катя, мы ведь их камни трогали руками. А песок? Я же держал его в своих пригоршнях и босыми ногами проваливался в него чуть ли не по самые щиколотки. Я чувствую до сих пор его тепло.

– А ты посмотри, может, у тебя он на пальцах остался? – засмеялась Андреевна.
– На пальцах нету, я уже смотрел, а вот в туфлях много, – обуваясь, ответил Егорович.
– И чем всё окончилось? – поинтересовалась Андреевна.
– А чем могло закончиться. Ты ж меня разбудила. Надо пойти посмотреть коров и телят, а то, может, они там так и остались? – на полном серьёзе проговорил Егорович и, надев на голову кепку, направился к двери.

– Вань, а мы коров там доили?
– Коров? По-моему, нет.
– Тогда придётся идти доить. 
– А что бы это могло значить? – задержавшись в дверях, спросил Егорович.
– Что? А это, Ваня, означает, что нам с тобою теперь надо собирать деньги на поездку одному человеку. Раз ты в Египте уже побывал, значит, тебе там больше делать нечего. А на одного человека денег надо в два раза меньше, – подытожила Андреевна. – И выходит, что я могу уже собирать бумаги на получение загранпаспорта и уже в следующем году поеду в Египет. Ты только распиши мне, как там и что. Ну это, чтобы я никуда не влипла из-за своей колхозности.

– Так ты ж со мною тоже была! – воскликнул Егорович. – Мы же вместе с тобою стояли у пирамид.

– Не знаю, не знаю, муженёк. Если и была с тобою женщина, то только не я. Я спала на своём диване всю ночь, а вот где и с кем ты был?..

До самого обеда Иван Егорович прокручивал увиденное во сне, прикидывал и так и этак, и всё никак не мог понять, как получилось, что он чувствовал запах перегретого песка пустыни. Даже воздух был не тот, которым они с Андреевной дышат здесь каждый день. А пирамиды, сфинкс, египтяне, чахлые кустарники и выбивающаяся кое-где трава? Ну как можно во сне видеть то, что никогда в жизни не видел?..


                «ХОРОШО  ИМЕТЬ…
                ДОМИК  В  ДЕРЕВНЕ!»

Придумают же рекламу. Тут тебе и садочек, и столик стоит, скатёрочка, тарелочки с чашечками и ребятишки ухоженные, да и сама бабушка. Не видно, чтобы она занималась крестьянским трудом. Ручки холёные, всё у неё отглажено, голосочек поставлен поучительный и улыбка радостная, ну и, естественно, сметанка процентов на сорок жирностью, а может, и под все шестьдесят.

Стоп. Стоп. Может быть, я эту рекламу понимаю не так? Есть же ещё один вариант, когда действительно хорошо и необременительно иметь домик, а лучше даже и виллу, в деревне, со всякими там башенками и террасками, с дорожками и клумбочками, и непременно, чтобы был бассейн с лебедями. Тут только возникает одна закавыка. Деньги есть в неисчислимом количестве, тогда можно иметь и домик, и сметанку густую, да и бабушке можно не работать, а с улыбкой рассказывать перед телекамерой, как хорошо иметь домик в деревне. А ежели… Давайте-ка мы заглянем к Шемякиным и посмотрим, как они живут в своём домике и соответствует ли их жизнь рекламному ролику?

Июнь месяц для Шемякиных оказался самым трудным во всех отношениях, и особенно его вторая половина. Временами доходило до того, что баба Катя и дед Иван, падая от усталости на разостланную под яблоней во дворе дерюжину или на сено под навесом, глухо стонали и принимались ругать себя за столь неудачную для них затею с поездкой в Египет. Жизнь прожить и на старости лет такое учудить.

– Ваня, мы пока с тобою насобираем денег, то ехать уже будет некому. Так над собою издеваться в наши годы вредно и неразумно. Ну скажи, когда мы вот так работали? И по телевизору ещё ругают колхозы. А эта, ну что рекламирует… «Хорошо иметь домик в деревне», а сама, наверное, не знает, где у коровы вымя и как её доить, а тем более содержать.

– Давай продадим одну корову, – предлагал Иван Егорович или это делала Андреевна, когда не она, а её муж начинал ругать свою настоящую каторжную жизнь, но, полежав в тени и немного передохнув, Шемякины, хоть и с трудом, вставали и принимались за очень трудоёмкую для них работу.

– Катя, доводим год до конца, а потом уже будем принимать решение. В СПК я договорился всего на три тонны сена и две тонны соломы. Больше не дают.
– Ваня, а нам же три тонны будет мало, – обеспокоенно проговорила Андреевна.
– Ну что ж, придётся мне самому косить по ярам и сразу возить домой. Сушить будем тут, возле двора, а то вон у Сапрыкиных две кучи уже готового сена увезли.
– А может, мне сходить к председателю СПК?

– Не надо, Катерина, время убивать. Ему ещё и из района заказ поступил для какого-то фермерского или… Чёрт его знает, какого хозяйства, и хорошо, что удалось выпросить три тонны. Сено и солома будут в тюках, так что места займут под навесом немного. Надо только в СПК подежурить с неделю, а то там очередь уже большая. Приезжают чёрт-те откуда. Сено стало в большом дефиците.

– А откуда ему, этому сену, взяться? – отозвалась баба Катя. – Колхозов же в нашей области осталось всего два или три. Все разогнали, а людям теперь за сеном и соломой хоть в другую страну езжай. Тогда на полях можно было видеть скирды. Теперь солому измельчают и выбрасывают на землю.

– Поэтому в России, Андреевна, и скота стало в три раза меньше, чем было при советской власти. В нашем селе перед развалом колхоза у частников было сто тридцать только дойных коров и столько же телят всех возрастов. А сейчас?

– Коров осталось пятьдесят пять, а осенью станет ещё меньше. Сурковы, Пичугины, Валяевы, Стрынины и Поповы будут от них избавляться. Попова Наташка сказала, что держала б корову, но как подходит заготовка кормов, так свет становится не мил. Даже за деньги купить сена стало негде.

Целую неделю Иван Егорович с раннего утра и до позднего вечера дежурил во дворе СПК (СПК – сельскохозяйственный производственный кооператив). Чтобы быть первым в очереди таких же, как и он, просителей, Егорович вставал ещё затемно, а возвращался в лучшем случае – вместе с телегой сена, что было дважды, в первый и в последний день недели, а в худшем – затемно, без ничего, голодный, уставший и злой. Четыре дня дед Иван просидел то в кабинете председателя, то в поле, на котором прессовали сено.

Пока Иван Егорович настойчиво боролся в местном кооперативе за три тонны сена, Андреевна управлялась и по хозяйству, и дважды в день выезжала в районный центр с сумками и канистрами с молоком. Так что вечером Шемякины возвращались домой чуть ли не на четвереньках. А тут ещё их донимала жара, установившаяся с первого сенокосного дня. Температура в тени порой поднималась до тридцати трёх, а то и до тридцати пяти градусов.

– Ну-у, Катерина, если мы с тобой доживём до зимы, то того тепла, что с тобой накопим в себе за лето, нам хватит для отопления всего дома, – сделал предположение дед Иван вечером после укладки тюков второй телеги сена под навес. – Я так не работал даже и в молодые годы.

Обветренный и обгоревший на солнце за дни пребывания в поле до цвета закопченного чугунка, Егорович устало опустился в кухне на стул рядом с сидевшей на табурете, такой же, как и он, уставшей женой.
– Ха-ха-ха-ха-ха, – зашёлся Егорович, чуть ли не истеричным смехом и обнял жену за плечи. – Ка-тя, – наклонившись к уху, прошептал он. – А помнишь, как мы с тобою заготавливали сено в первое лето после свадьбы? Помнишь?

Баба Катя, положив на колени руки, разглядывала взбухшие вены и узловатые пальцы и не сразу поняла сказанные её Иваном, Ваней, слова, а когда до её сознания дошёл их смысл, она подняла голову, вздохнув, посмотрела на мужа и, подняв руку, погладила его по небритой щеке.

– Ка-тя, ты что, не помнишь? Мы ж каждый воз, уложенный в сарай или под навес, утрамбовывали… Ха-ха-ха-ха! А тут  уже уложили две телеги, и ни разу… Может, пойдём, вспомним молодость?

– Ваня, это ты забыл, как у нас всё было, – прищурив глаза, ответила жена мужу, а точнее, баба Катя деду Ивану.

– Как это я забыл? Это ж я тебе напомнил.
– Угу, напомнил, – вздохнула Андреевна. – В то лето ты меня, Ваня, молча подхватывал на руки и бегом нёс на сено. И пока ты меня нёс к сараю, тебя всего трясло как в лихорадке, а в сарае уже и я была готова, выражаясь термином зоотехника, к случке. А теперь? Пока ты мне в ухо шептал, ни у тебя, ни у меня не дрогнуло ничего, ни внутри, ни снаружи. Всё, Ваня, нас с тобою жизнь уже выбраковала, вычеркнула из тех, кому нужно уплотнять сено или потеть в кровати.

– Катерина, а как же «Виагра» и другие подъёмные средства? Ты посмотри, и по телевизору, и в журналах, и в газетах. Пишут, что это… полезно для здоровья человека…

– Вань, всё, что ты перечислил, и всё то, о чём мы с тобой не слыхали, знаешь, для кого и для чего делается? Для дураков и бездельников. Кому-то делать нечего, а денег девать некуда,  вот и придумывают всякие препараты. Другие ж на них зарабатывают большие деньги. Это, знаешь, как можно назвать? Издевательство одних людей, ну тех, кто эту ерунду придумывает, над теми, у кого с головой не всё в порядке. Если в организме произошёл сбой, то на это, видимо, есть причина, вот эту причину и надо искать, а не придумывать всякие там подпорки. А наш возраст… В природе, Ваня, просто так ничего  не делалось. В молодые годы мы ничего не говорили друг другу и нам не нужны были таблетки. Мы с тобою уединялись, потому что любили друг друга и нас тянуло в постель или на сено. Природой заложено – молодые должны давать потомство. А теперь ты мне на ухо шепчи хоть целыми сутками про любовь…

– И что?
– А то. В твоём, да и в моём шёпоте нет того, что могло бы нас распалить до умопомрачения. Устарели мы, Ваня. Ты вспомни, когда мы последний раз друг с друга срывали днём одежду, чтобы… Забыл? Я тоже. Стыдно нам стало обнажать свои телеса. Да и какие это… – усмехнулась Андреевна. – Всему, Ваня, своё время. Поэтому давай-ка мы лучше готовить ужин, а то от нашей говорильни в голове только затинькает, а я и так сегодня устала, а ещё надо коров доить. Завтра после обеда ты поедешь в Макаровск или мне настраиваться?

– Поеду я. Нам, Катерина, придётся кричать своим детям SOS. Надо вызывать на помощь сына и дочку. Пусть берут без содержания отпуска, отгулы или, как там у них ещё, и приезжают хоть на одну неделю. Я б с Николаем косил и возил траву сразу домой, а Лена помогла б тебе в огороде.

– Не напоминай про огород. Так он ещё ни разу у нас не зарастал, – проговорила Андреевна и глубоко вздохнула. – Зашились мы с тобою, Иван Егорович, а денег, как не было, так их нет и сейчас. Ка-ак я уста-ла. Я б сейчас кислого молока с сахаром попила и, если б было можно, то и легла б спать. А что тебе сготовить? В холодильнике творог есть…

– Не надо ничего. Мне тоже что-то переклинило. Два литра чаю зелёного за день выпил. Живот подтянуло, а есть ничего не хочется. Я творогу со сметаной и с сахаром съем, да то-то и всё. Ты потом займёшься коровами, а я телятами и поросятами. Кать, а может, нам перейти на свиней? Лежат вон целый день, похрюкивают. Один раз в году мясо продал и сиди до следующего года. Зерна только много надо.

– В конце осени посмотрим, какой дорогой нам идти в следующем году. Давай перекусим да пойдём на Египет работать, – устало улыбаясь, проговорила Андреевна.

– Ты, Катя, перед тем как идти доить коров, позвони Николаю с Леной, а то закрутимся, а потом будет поздно. Мы ведь с тобой освободимся только к двенадцати часам, а они в это время уже спят. Так что… Лучше раньше.

– Хорошо. Они тут оба нужны?
– Да желательно. Пусть и детей с собою берут.
Через три часа Иван Егорович и Екатерина Андреевна освободили себя от всех работ, какие остались не выполненными за ушедший день.
– Егорович, ты иди в ванную, а я тут ещё посмотрю бельё. Надо на постелях заменить. Что ж мы спим, как какие беженцы или бомжи.
– Катерина, ты звонила детям?

– Звонила. Завтра пообещала приехать со своими детьми Лена, её на неделю отправили в неоплачиваемый отпуск, а Коля сказал, что должен переговорить со своим начальством. Если у него всё получится, то он сможет приехать только послезавтра. Раньше у него не получается.

– Это хорошо. Тогда я завтра утречком, после того как со всем управимся, заведу свою тачку и поеду. В нашей лощине хорошая трава выросла. Я всё посмотрю и, может, что скошу. Ну для затравки. А то уже и косить забыл как. К обеду ж я обязательно буду дома.

– Ваня, ну что ты будешь туда-сюда кататься. Если завтра Лена приедет до обеда, то она меня заменит в домашних работах, и я смогу съездить в Макаровск и после обеда. Бери с собою обед и занимайся спокойно своим делом, а вечером договоримся, как нам быть дальше.

С приездом Николая и Елены с детьми старшие Шемякины заметно повеселели, да и во дворе у них добавилось шума. Иван Егорович даже частенько стал негромко напевать мелодии когда-то любимых им песен. Может, он и теперь бы их пел, да только за годы жизни слова из памяти  улетучились, а если какие и задержались в голове, то из них уже нельзя было сложить стихотворение, которое когда-то написал автор. Вот и приходилось Егоровичу обходиться одной упрощённой мелодией, что делал он и теперь. Обходя вокруг Т-16, дед Ваня потанакивал «Смело мы в бой пойдём…», что говорило о его хорошем настроении. А почему бы и не потанакать, если на заготовку сена он поедет с сыном. А вдвоём, знаете…

Ткнув ногой передние колёса, старший Шемякин положил в кузов две косы, вилы и грабли, длинную верёвку, пристроил в углу сумку с едой и, почесав затылок, пошёл в летнюю кухню, напомнить сыну, что уже пора ехать.

– Никола-ай! – выкрикнул негромко Егорович, подходя к двери. – Солнце вот-вот должно показаться.

– А не рано ли вы едете? – подала голос Андреевна из небольшого загона, присаживаясь у вымени Зорьки на скамеечку с ведром. – Роса ж, как после дождя.

– Ничего. Пока доедем, пока там разберемся, что к чему, как раз и можно будет начинать. А то сегодня должно быть жарко, а по жаре там, где я кошу, мы не выдержим и часа. Так что, Катерина, вы уж тут сами командуйте, как и что.

– Сейчас, бать, – откликнулся из кухни сын.  – Молоко допью, и можно будет ехать.

Изголовок лога с крутыми берегами, прозванный в народе «Лисьим углом», Шемякины часто выкашивали ещё при жизни отца Ивана, да и за годы уже своей самостоятельной жизни Егорович, вначале с Андреевной, а потом и с детьми, наведывался сюда в сенокосную пору для того, чтобы заготовить в ней три, а порой и четыре копны хорошего сена.

Последние ж лет пять луговчане, а вместе с ними и Шемякины, заготовкой сена в первозданном её виде: самостоятельное кошение, просушка, а затем уже и привозка – не занимались. Молодёжь село покинула, а старикам уже было не под силу махать косой, бурьяны вокруг домов ещё куда ни шло, а косить в логах, да ещё в таком, как «Лисий угол», никто уже не отваживался, хотя в нём и вырастала ежегодно хорошая трава.

Ну, во-первых, отдалённость от села, порядка четырёх километров. А во-вторых, крутизна его берегов. Заготовленное в «Лисьем углу» сено каждый раз, кому это удавалось сделать, приходилось вытаскивать из лога вязанками на верёвках, а это дело весьма трудоёмкое. Поэтому хозяева, имеющие коров, приладились покупать сено в СПК. Затраты? Ну что ж, как затраты. А махать с утра до вечера косой? Да на корову, чтобы заготовить две тонны сена, надо скосить примерно пару гектаров неудобий, и это при хорошем травостое, а если лето сухое, то придётся махать косой и потеть раза в два больше и по времени, и по части скошенной площади. А потом ещё и привоз. Скосить – скосишь, и даже если сено никто не сопрёт, его ж ведь надо и привезти. А привозить стало не на чем. Колхозы развалили, а у частников грузовиков… Да в Луговом и нет таких, кто имел бы бортовую или самосвальную грузовую машину. Трактора есть с телегами, так у их хозяев и свои сенокосы, и своё сено с коровами.

В этом же году Иван Егорович как-то после схода снега, подремонтировав Т-16, решил проехать по полям когда-то родного колхоза, а теперь неизвестно кому принадлежащим, заглянул он тогда и в «Лисий угол». Ну так, для интереса. А может, его туда привело какое-нибудь подсознание.

Остановив трактор на берегу, Егорович спустился по крутому склону в низину, и тут его такая тоска взяла, что он даже не знал, как на неё и отреагировать. Крутые берега и дно лога большей частью были покрыты толстой подушкой некошеной за многие годы травы. 

Побелевшая и почерневшая от своей давности, много раз пересушенная и политая дождями в летнюю пору прошлого, а то и позапрошлого годов и пережившая не одну зиму, трава, местами заплесневевшая и придавленная в зимние месяцы снегом, теперь, после его схода, являла собой беспомощность и такую ненужность для всего её окружения, что Егоровичу стало жаль  траву – и ту, что уже отмерла и сохнет много лет, и ту, что только начала проглядывать на свет божий.

– О-о, милая, сейчас я тебе помогу. Подожди. Я трактор только подальше отгоню.

Выбравшись по крутому склону на берег и отогнав Т-16 подальше от лощины, дед Иван вернулся назад.

«Вокруг и особенно поблизости никаких строений нет, до лесополосы не доберётся, так что бежать огню, кроме как остаться в этой балке, некуда… Э-х, – махнул Егорович рукой. – На один пал больше, на один меньше… – и «пустил петуха» на высушенную весенними ветрами траву.  – Зато потом тут будет хорошая трава», – рассудил он.

Конечно, это законом не приветствовалось, но, учитывая, что все сёла уже неделю прятались в дымовой завесе, Егорович не побоялся нарушить установку властей.

– Ба-ть, а ты много скосил! – крикнул во весь голос сидящий в кузове Николай. – Давай, бать, подъезжай вон под то дерево, – показал он на развесистую крону толстенного клёна в первом ряду лесополосы. – Только потихоньку, а то тут много слепышиных куч. Под ним мы с тобой и организуем свою стоянку. А может, под кустом боярышника нам устроиться? Глянь, какой он большой, – Николай кивнул в сторону раскидистого куста, растущего на самом краю обрыва.


                ПОД  КУСТОМ  БОЯРЫШНИКА

Солнце, оторвавшись от горизонта, медленно взбиралось в высь небесную, даря всему живому тепло и свет. Его лучи искрились в каплях росы на листьях травы, прогревался остуженный ночной прохладой воздух, округа отходила ото сна и покоя. Особенно радовались наступившему дню большие и малые червячки и  букашки.

– Николай, вот красота-то, какая. Соловьёв только не хватает. На недельку б раньше…
– А что, они уже не поют?
– Уже нет. Соловьи обычно это делают до тринадцатого-пятнадцатого июня.
– Плохо. Так хотелось их услышать.
– Ничего. Ты молодой, в следующем году услышишь.
– Услышу? Когда мы были здесь последний раз с тобой?
– Один я сюда заглядываю довольно часто, а вот когда мы были с тобой вместе в этой лощине, что-то не припоминаю.

– Вот, видишь. Так и вся жизнь проходит. Туда сходить или где-то побыть нет времени, а выпадает возможность, появляется лень. И так из года в год. Ладно, отец, где мы расположимся? Тут, под клёном, или у боярышника?

– А что нам располагаться. Пусть всё в тачке лежит. Вилы нам не нужны, грабли тоже. Одни косы да монтачки (смолянки, бруски для заточки кос). Коваленку (приспособление для отбивки кос) оставим в кузове, она нам пригодится в обед. Сумку с харчами снесём вниз. Там будет прохладно целый день. Для творога и молока с компотом выроем небольшую яму, а может, на дне найдём лужу. Там был когда-то небольшой родничок. Надо только резиновые сапоги надевать, а то мы с тобою промокнем через пару шагов. А подсохнет, потом переобуемся. Плохо, что дамбу размыло. Хороший прудочек был. В нём вода всегда была чистая и прохладная.

– А как её могло размыть, если, пока я тут жил, её никогда не размывало? Плотина была высокая и уже поросшая травой. Да и воды в пруду не очень-то много.

– Да. Нашлись какие-то любители рыбы, взяли и прорыли через насыпь канаву до самой воды, а там она уже и сама размыла. Они думали, что в пруду много  рыбы. Народ пошёл… – Егорович махнул рукой и, чертыхнувшись, стал доставать из кузова косы.

– Отец, подай мне сапоги и наш продпаёк, – протягивая руки, попросил Николай. – Лопату тоже давай, я пойду в низину искать холодильник. Косить откуда начнём?

– Начнём нашу, левую сторону с середины склона. Здесь в основном пырей, а его лучше свалить по росе. Подсохнет, будет хуже. Ты иди, а я тут чуть разберусь и, пожалуй, будем начинать. Может, мы с тобою к обеду дойдём до верха.

Во время разговора с сыном Егорович нет-нет да и посматривал на развесистый куст боярышника. А когда Николай стал спускаться по крутому берегу в низину, он (Егорович), управившись с незамысловатыми делами, взял косы и пошёл к своему, можно сказать, другу и товарищу.

– Ну, здравствуй, боярин, – глуховато и дрожащим голосом проговорил Егорович, обращаясь к кусту боярышника, как к давнишнему своему другу, и погладил рукой низко опущенную ветку. – Всё растёшь? А мы с Катериной уже постарели, брат… Мы к земле клонимся. Спасибо, что ты нас приютил тогда с нею, и прости, что нарушали твой ночной покой. Сам понимаешь – молодые… Теперь бы мы с Катериной спали бы тихо и спокойно.

Всякий раз, когда Ивану Егоровичу приходилось здесь бывать, он непременно подходил к кусту боярышника и подолгу, если позволяли погода и время, сидел в его тени. Порой даже мог с ним и разговаривать. И вот снова довелось, в который уже раз, свидеться…

А всё началось ещё в далёком детстве, когда он и его друзья наведывались в этот уголок, чтобы искупаться в пруду и поесть сочной и крупной земляники. Куст же боярышника давал ребятне приют и спасение от жгучего летнего солнца, ввиду того что не было здесь на берегах лощины ни одного мало-мальски путного деревца.

Лесополоса ж появилась, когда Иван Шемякин после окончания училища механизации сельского хозяйства первый год работал в колхозе на тракторе. По указанию бригадира он тогда несколько раз прокультивировал широкую полосу по берегам балки, а рабочие из лесничества на своей нехитрой машине высадили саженцы клёна, белой акации, ясеня, тополя и других быстрорастущих деревьев и кустарников, из которых за более чем сорок  лет выросла почти непроходимая лесополоса. А тогда на берегу  был только он – развесистый куст боярышника. 

– Да, вот на этом месте стоял наш шалаш, – вспоминая дни своей молодости, прошептал Егорович.

– Оте-ец! – раздался из лощины голос Николая. – Да тут ещё и ручеёк бежит. А вода-то в нём какая холодная и чистая. Я оставляю продукты здесь.

– Прости, боярин, как-нибудь поговорим, – усмехнувшись, прошептал Иван Егорович и, взяв косы, стал спускаться по крутому склону. – Николай, ты сюда не торопись, – предупредил Егорович сына. – Мы будем косить поперёк склона. Это чтобы случайно не поскользнуться и не напороться на свою же косу. Близко друг к другу не становиться, – предупредил он тут же сына. – На склонах косить опасно, да и намного труднее. А трава выросла хорошая. Я ж тут весной «пускал петуха», как знал, что придётся косить. Держи косу. Отбитая и наточенная. Ну что, с Богом?  Я иду первым. Смотри пятки мне не подрежь и поглядывай себе под ноги, чтобы невзначай не оступиться на скользком склоне. Ты особо не торопись, а то в первый час уходишься, потом будет трудно. Привыкать надо потихоньку.

Вжик, вжик, раздалось в утренней тишине. Вжик. И скошенная трава легла в валок. Медленно продвигаясь по середине склона к изголовку лощины, отец с сыном оставляли за собой широкие скошенные проходы и довольно объёмные, взъерошенные валки.

– Николай! – остановившись, окликнул отец сына. – Может, нам уменьшить ширину захвата?
– Почему?
– Да валки получаются слишком большие. Сохнуть будут долго. Нам надо либо уменьшить ширину, либо потом придётся раскидывать валки. Они б тут на южном склоне подошли за пару дней. Как косится?
– Да ничего. Давай идти, как начали. К обеду уходимся, захват сам уменьшится. А косить… Отвык.
Вжик, вжик.
«А с Катериной…» – подумал Егорович.
Да-а. С Катериной они в шестьдесят девятом году трое суток жили в шалаше под «крылом» куста боярышника. Иван в то лето косил на тракторе в поле рядом с лощиной эспарцет, а отец Егор косил в лощине, как и они сейчас с сыном, траву. Екатерина ж, впервые за все годы работы, пошла в отпуск и вместе с трёхлетним сыном – этим вот, выросшим Николаем – помогала свёкру и свекрови ворошить сено.

Вот тут-то и созрел у молодых Ивана и его жены план, как побыть наедине. Первоначально он зародился у Екатерины, а Ивану потом уже пришлось его дорабатывать.

– Коля, а давай мы сегодня останемся тут на ночь, – шепнула жена подъехавшему  на семейный обед мужу.

Николай посмотрел вспыхнувшими огнём глазами на жену, слегка ущипнул её за грудь и, приблизившись к ней, шепнул, что он согласен. Осуществить их план им помог, как ни странно, отец Ивана, хотя он об этом и не подозревал.

– А сено у нас хорошее будет. Вот тока, как бы у нас его не увезли. Прошлой ночью у Антона двадцать рядков подобрали, а у Кукушкиных копну умыкнули, – посетовал старик.

– Да что ж это делается, – возмутилась мать Ивана. – Ну в колхозе воруют, понятно, а тут уже и у дедов с бабками.

– А чего тут горевать. Да давайте я тут пару ночей посторожу, – предложил сын отцу. – Всё равно наши тракторы остаются тут у вагончика со сторожем. Оставлю трактор и…

– Да одному-то… – покачал головой старший Шемякин. – Они ж, кто едет воровать чужое сено, в одиночку не ездят.

– А со мной побудет Катерина. Она в отпуске. Вам только придётся с внуком…

– А что, мать, сын хорошо придумал. И сено будет под приглядом… – отец, усмехнувшись, посмотрел на сына, – и мы отдохнём от них. – Катерина, ты как, не побоишься с мужем тут поночевать?

– Да я согласна. Вам только Колю придётся забирать с собой. А то ночью тут будет прохладно, да и в поле…
– Ну это не беда. Как, мать, справимся с внуком?
– А чего не справиться. Накормили, помыли да и спать. Он уже у нас большой. Коля, ты ж уже большой у нас? – спросила бабушка внука.
– Да, – твёрдо ответил тот.

– Поужинать у вас тут будет что, – посмотрев в сумку, проговорила мать, – а позавтракать мы вам принесём.

Воспоминания Егоровича оборвала сильная колющая боль на левой лопатке. Бросив косу на землю, он несколько раз передёрнул плечами и с негодованием воскликнул:
– Вот, зараза, пристал!
– Кто?
– Да овод.

– Оводы и меня уже достали, – отозвался Николай. – Они тут разъелись, как шмели стали. Ты посмотри, какой летает над тобой. Постой, отец, не шевелись. Пусть он сядет на твою спину. Может, мне удастся его прихлопнуть. Их тут сотни. А особенно злые маленькие. Стой, стой. Ну, тварь божья, – негромко проговорил Николай и довольно сильно хлопнул отца ладонью по спине. – О-о, гляди, кто у тебя мясо откусывал кусками, – засмеялся сын и показал отцу пойманного овода. – Я таких за всю жизнь не видел.

– И правда, как самолёт. Жарко становится, вот они и наглеют. А вечером комары. Им же больше и крови попить-то не у кого. То хоть коровы были, а теперь только мы с тобой. А часов с одиннадцати и до пяти вечера будет ещё хуже. Нам, может, тогда придётся перейти на тот склон, – Егорович показал рукой на правый берег лощины. – Там не так будет жарко. Нам бы тут продержаться, пока закончим, а там обед. А после обеда видно будет.

Прав оказался Егорович. К одиннадцати часам, когда им осталось сделать ещё по два прохода, на подмогу оводам пришла ещё и жара. Сказать, что на склоне, расположенном перпендикулярно солнцу, было жарко, это значит – не сказать ничего. Разогретая русская печь, да и только.

Отец с сыном, поставив перед собой цель – во что бы то ни стало докосить неширокую полосу, – исходя п;том и донимаемые кружащимися над ними оводами и другими сосуще-грызущими существами, напрягали последние силы, чтобы не «упасть лицом в грязь» перед прошлыми годами, когда они скашивали начатый ими участок к десяти часам, а весь левый склон управлялись свалить ещё до захода солнца, хотя и приступали к работе после четырёх часов дня. Всю лощину им удавалось выкосить без особых затруднений за два дня. Теперь же… Иван Егорович только с сожалением вздыхал, видя свою пробуксовку и нерасторопность.

– Что-то у нас с тобой, батя, дела идут хреновато, – подал голос Николай. – Либо мы уже разучились, либо у нас появилось много лени, – в такт взмахам сделал он предположение. 

– Ну а что ты хочешь. Столько времени не косить. Обычно на четвёртый день появляется сноровка. А тут… Ты не косил уже много лет, а я хоть и кошу, так в основном бурьяны перед домом, ну, может, на огороде когда. У нас же косы чуть ли не проржавели. Ну ничего. Крепись.

Вжик, вжик. С каждым взмахом косари уходят всё дальше и дальше. Пырей  же, по мере приближения Шемякиных к вершине склона, становится всё реже и реже, а ширина каждого прохода (каждой ручки) всё шире и шире. Не сбылось предположение Николая, когда он говорил, что, как только они устанут, ширина прохода уменьшится сама по себе. Ввиду слабого травостоя отец и сын, не договариваясь, решили за счёт большей ширины захвата ускорить кошение и таким образом быстрее разделаться с изнуряющим склоном.

– Ну что, Николай, последний проход и шабаш.
– Давай, бать, а то у меня уже в голове от жары тинькает, да и пить охота. И ещё говорят, что в селе жить легко.
– Пошли.
– А пырей-то стал как проволока! – выкрикнул Николай.

– Ничего, пообедаем, отдохнём… Главное, не падать духом… Мы вот только с тобой не додумались утром скосить по охапке пырея. Он бы уже подсох, и на нём хорошо было бы отдыхать в обед, – посетовал Егорович.

Вжик, вжик…
– Отец, а у меня трава закончилась. Может, давай я твою пройду полоску, а ты иди отдыхай, – предложил Николай. – Мне это пока полезно.

– Не, Коля, я дойду её сам, а ты иди обед готовь, – отозвался Егорович, не переставая косить. – Тут у меня осталось мало. Ты там передний борт откинь у тачки, на нём и пообедаем, а то на земле будет неудобно. А отдыхать будем под боярышником. Там мать в кузов положила два старых тёплых одеяла, в мешке посмотри, а я ещё добавил и фуфайки.

– Угу. Тогда я пошёл.
– Давай…

«Сколько ж это прошло? – мысленно возвращаясь в давно ушедшие годы, подумал Егорович, прикидывая в уме количество минувших лет. – Ой-ёо! Трид-цать три го-да. Ничего себе. Это ж мы с Катериной были тогда моложе своих детей. Вот это да-а, – удивился он и даже приостановил кошение. – Тридцать три года».

Глубоко вздохнув, Егорович устало взмахнул косой.

Вжи-ик, вж-ик, и подрезанный пырей, местами сползая с полотна, ложился на оголённую землю, а задержавшиеся в пятке косы пучки доносились дедом Ваней до реденького взъерошенного валка.

– Катюха, Катюха. Сколько лет, – проговорил Егорович и, взмахнув последний раз косой, облегчённо вздохнул.

Оставшись вдвоём, Иван и Екатерина для своего ночлега быстро возвели под боком у боярышника небольшой шалаш, и после скоротечного ужина и купания в пруду, не ожидая, когда место их временного пребывания поглотит ночная темень, срывая с себя одежду, они забрались в шалаш на толстую «перину» пряно пахнущего сена.

Одурманенные запахом сухого разнотравья и молодой страстью, они без всяких любовных прелюдий бросились в объятья друг друга. Никогда, ни до, ни после проведённых в шалаше ночей,  за всю свою супружескую жизнь, Иван с Екатериной не испытывали такого умопомрачительного наслаждения и необузданной ненасытности.

По нескольку раз за каждую из трёх ночей Иван и Екатерина соединялись воедино, и неслись в эти минуты над лощиной и полями протяжные со всхлипом охи и вздохи, а в моменты их наивысшего наслаждения ночную тишину резали громкие вскрики. После короткого отдыха они, накинув на себя что попало под руку, бежали к пруду.

Поплавав в похожей на парное молоко тёплой воде, муж и жена вприпрыжку возвращались в шалаш, чтобы через короткое время вновь нарушить ночную тишину охами и вздохами, а порою и громкими протяжными стонами. И так все три летних, пропитанных цветочным дурманом ночи.

А сено-то молодые Шемякины тогда сохрани-ли, да ещё и через девять месяцев Екатерина родила дочь, которую назвали Еленой, что по-гречески означает – факел.  А каким именем  ещё можно было называть ребёнка, если они в ночи её зачатия горели огнём  любовной близости и страсти. Конечно же, только Еленой и никак не иначе.

Потому-то и стал куст боярышника для Егоровича самым значимым и почитаемым.
– Оте-ец, обед готов! Прошу к тачке! – крикнул задумавшемуся Егоровичу сын.

Три дня косили траву отец и сын, и четыре дня ворошили сено Николай с сестрой и племянницами. Вытаскивали ж из лощины сено старым дедовским методом – вязанками при помощи верёвки. Попробовали было Егорович с сыном задействовать в этом деле Т-16, да только сразу же после первого волока эту затею отмели. Возни много и потом ещё приходится долго собирать потерянные клоки.

В конце концов, на шестой день, после того как всё заготовленное сено было перевезено и уложено под навесом, в семье Шемякиных облегчённо вздохнули. Молодые, что наконец-то освободились от особо не нужной им работы, старшие, Егорович и Екатерина Андреевна, порадовались, что, заготовив коровам в нужном объёме сена, они как бы  приблизили Египет к своему дому.

Однако на другой день, перед тем как уехать в город сыну и дочери с детьми, расстояние между домом Шемякиных-старших и Египтом вновь увеличилось и стало, по мысли самого Егоровича, даже больше, чем оно было до того, как они вздумали с Екатериной побывать на его землях.

– А куда денешься, Ваня. Подсобить надо. Они и сено готовили, и в огороде бурьяны убрали, – со вздохом проговорила Андреевна, доставая из семейной заначки десять тысяч рублей дочери на покупку компьютера старшей Ирине, две тысячи сыну на покупку велосипеда для своего отпрыска, по тысяче внучкам и внуку и три тысячи Николаю.

– Сколько ж всего-то?
– Восемнадцать, – теперь уже вздохнула сама Екатерина Андреевна. – Ваня, шесть тысяч мы потом ещё должны будем отдать Коле. А то Лене дали двенадцать, а ему всего шесть.  Ну ничего. Коровы молочко пока дают, а бычок подрастёт, можно будет его продать. Как-никак, хоть и немного, но дополнительно ещё будут деньги.
– Ага, – произнёс негромко Иван Егорович и почему-то облегчённо вздохнул.


                ЧЕЛОВЕК  ПРЕДПОЛАГАЕТ…

Прокатилось лето на своей лёгкой упряжке по полям и лугам, накупалось в прудах и речушках и незаметно для семьи Шемякиных передало права на управление всем движимым и недвижимым, всем, что смогло вырастить и накопить, молоденькой красавице осени, которая, вместо того чтобы приступать к управлению территориями и богатством, взялась плести себе венок из багряных и золотистых листьев, вперемежку с хризантемами, астрами и всякими там бархатцами. Вплетала она в венок и ещё какие-то, неизвестные автору цветы.

– Ну что, Катерина, лето, как видно, прошло, – почесав за ухом, проговорил Егорович и, вздыхая, прошёлся по кухне. Ждёшь, ждёшь  тепло, а оно… Я что-то последнее время стал зиму недолюбливать.

– Ваня, что-то ты о зиме начал рано говорить? – отозвалась Андреевна. – Только ж сентябрь начался. Мы ещё картошку не всю выкопали, а ты уже про холода.

– Да знаешь, Катерина… Ладно, пойду навоз из сарая вывезу. Чёрт, что с ним теперь делать? От одной коровы мы хоть управлялись использовать на огороде, а теперь… Там тонн десять лежит. Раньше хоть колхоз помогал экскаватором и транспортом, а сейчас я даже и не знаю, на чём вывозить и чем его грузить. Возить на тачке и грузить вручную – так нам хватит этой бестолковой работы на целый месяц. На огороде разбросать… Каждый год унаваживать… – передёрнул Егорович плечами. – В общем, я пошёл. Пока навоз, потом надо муки скотине намолоть…

Лето для Шемякиных прошло действительно быстро и даже как-то незаметно. А когда было им любоваться? Каждодневная круговерть по хозяйству, поездки с молоком в районный центр, заботы по заготовке кормов, работа в огороде – и так каждый день с раннего утра и до самого позднего вечера, а порою и до середины ночи и, главное ведь, без выходных и проходных.

Егорович и телевизор-то за всё лето включал только два раза, но каждый раз, увидев ухоженную бабушку с кувшиником в руках, сразу же и выключал, не дав ей высказать своё, набившее селянам оскомину, утверждение – «хорошо иметь домик в деревне».

Лето прошло, а для Шемякиных Египет, с его древностями и таинственными интересностями, так и не стал ближе. А по последним прикидкам выходило, что поездка в манящую даль в следующем году, как они этого хотели перед началом своей бизнес-кампании, не может состояться ввиду отсутствия в шифоньере под стопкой простыней и пододеяльников необходимого количества денег.

Иван Егорович этому известию так удивился, что даже поперхнулся рассыпчатой гречневой кашей, которой его потчевала во время ужина Андреевна. Откашлявшись и протерев набежавшие слёзы, он с недоумением посмотрел на жену и невнятно пробормотал:

– Ка-ть, да мы ж с тобою всё лето пахали на самую большую глубину и, главное, без остановок.

– Ваня, успокойся. Я и сама не могла вначале понять, как у нас так получилось. А потом села за стол, взяла карандаш и всё просчитала. В журнале-то у меня всё записано. Смотри, что у нас с тобой получилось. За сено и солому, плюс за две тонны зерна мы заплатили пятнадцать тысяч. Детям отдали первый раз восемнадцать, потом Николаю шесть и в начале августа Лене ещё две, а Николаю полторы. Вот и всё. А то, что осталось… – Андреевна развела руками, – нам  с тобою только и хватит на хлеб да к зиме кое-что купить. Что мы будем делать с телятами? В зиму будем оставлять или?..

– Катя, я всего-навсего механик, а ты зоотехник. Как скажешь, так и сделаем.
– Значит, надо продавать. Резать их нет никакого смысла, у них одни мослы (кости). А оставлять – они корму за зиму подберут чёрт-те сколько. А потом ещё и летом придётся с ними повозиться. В этом году мы их за верёвку водим в конец огорода, а следующим летом они нас будут на этой самой верёвке таскать куда им вздумается. То хоть какие-то возьмём деньги, а оставим – ещё неизвестно, какая будет зима, а тем более весна. Хорошо, если красавица окажется ранней.

– Ну что ж, продавать так продавать. А когда?
– А вот как картошку выкопаем, так и начну искать, куда и кому их сбагрить. Ваня, а что с свинотой? Один уже хороший. И ты смотри ж, брали в один день, а растут по-разному.
    
 – А как они должны были расти, если тот, что поменьше, вместо того чтобы есть, только выбрасывает пятаком своим корм из кормушки. А второй съестной. Вот он и хорошо растёт. Б;льшего кабана переделаем на мясо с салом, как только начнёт подмораживать, а второго подержим до весны. Как раз и ребятам будет подмога. А сала часть можно будет и продать. Куда его столько. Нам жирное вредно, а дети его что-то особо не жалуют.

Как видно из разговора Егоровича и Андреевны, в первый год их молочного предпринимательства ранее намеченный бизнес-план оказался хоть и вполне обоснованным и даже выполненным, но его доходная часть не выдержала натиска компьютеризации семьи Елены, велосипедизации отпрыска Николая и плюс ещё выделенной дедом и бабой некоторой суммы на поддержание статуса любящих предков.

В результате разорительных трат мечты о поездке в Египет Егоровичу и его жене пришлось заштриховать самым чёрным карандашом до схожести с «Чёрным квадратом» Малевича. А тут ещё и Лыска с Зорькой, по сравнению с июнем и июлем, в два раза уменьшили ежедневную выдачу молока. Что поделаешь, коровам это свойственно.

В связи с уменьшением ежедневного надоя, с сумками, фляжками и баклажками со свёртками по улицам Макаровска шустрым шагом теперь ходила одна Андреевна, да и то через день. Так что времени у Шемякиных для работы дома, а особенно для мыслей о своём будущем у них было более чем достаточно. Вот они и считали свои приходы с расходами, охали и вздыхали над тем, как быстро и незаметно улетучиваются из-под постельного белья с полки в шифоньере  вытоптанные и заработанные п;том и мозолями рубли и копейки, а вместе с ними и отдаляется время исполнения их мечты.

Устоявшаяся в первой декаде сентября после прошедших в конце августа сильных дождей сухая и солнечная погода дала возможность селянам приступить к самой трудоёмкой  и затратной по времени работе – копке картофеля на своих огородах. Не минула сия работа и семьи Шемякиных. И если они весной во время посадки это делали гуртом вместе с детьми и внуками, то теперь, после их продолжительного летнего трудоучастия, Егорович и Андреевна долго раздумывали, а можно и нужно ли их привлекать ещё и к уборочным работам.

– Вань, а может, на нашу тачку можно что приделать, чтобы ею подкапывать картошку? А то ведь копать даже и вилами трудно. А у тебя ещё и колени болят.

– Сделать можно всё, да только потом картошку надо будет сажать картофелесажалкой, а если под лопату, как это мы делали весной, то с одинаковым расстоянием между рядами. Там своя появится возня. Гребневая посадка нам не подходит, летом бывает часто слишком жарко, а как мы закапываем семена, так нам нужна специальная землеройная машина. Проще засадить меньшую площадь, но для этого её надо хорошо удобрять. В общем, Катя, везде надо работать. А по правде, я не хочу в огород загонять трактор. Вся эта возня на малых огородах с техникой – пустая трата времени. Ты видела огороды общие за селом, тот косяк у яра?

– Там, где бурьяны?
– Да.
– Видела.
– Ну вот там всё у людей механизировано. Картошки только нет. Да ты вспомни, как мы с тобою применяли эту чёртову механизацию у себя в огороде. Мы же в некоторые годы получали одни семена да немного на супчик. Последние семь лет, как стали сажать под лопату и ею же выкапывать, картошки стали получать столько, что хватает на три семьи.  Вот и механизация. Но я схожу к бывшему напарнику…
– Это к Пискунову, что ли?

– Да. Мы ж с ним вместе учились в школе механизации сельского хозяйства и потом лет пять работали на одном тракторе, и приходилось на комбайне даже работать. Что ж, он не заедет минут на несколько, чтобы попробовать. Не получится – сразу уедет, а получится – проедет несколько раз.

– Не ходи ты к нему. Они с женой последние два года себе цены не сложат. Как приобрели трактор с картофелесажалкой и копалкой, так и через губу перестали плевать. Жена сказала, что они организуют ЧП по обработке огородов. Пискунов будет директором, а она бухгалтером.

– Ага. Частное предприятие, – усмехнулся Егорович. Сейчас они налоги не платят, а как только заимеют расчётный счёт и печать, так и будут к налоговикам с отчётами ездить. Но я всё-таки схожу. За спрос не бьют в нос.

И Егорович сходил, наведался к своему бывшему однокашнику и напарнику по работе на тракторе и на комбайне. Только вернулся он домой фактически ни с чем. Оказалось, что за годы своего пребывания на землях российских капитализм успел размазать социалистическую взаимопомощь до самой что ни на  есть обратной стороны.

То, что за сотку бывший  напарник, а потом и подчинённый брал деньги, было ещё не всё. Это сейчас вроде как нормально. Но у владельца картофелекопалки оказалось много новых, с частнособственническим уклоном друзей и тех, кто мог ему больше заплатить… В общем, стоять в очереди и ожидать, когда хозяин копалки явится в огород, Иван не захотел. Да и что ожидать. А как не приедет?

– Андреевна, мне денег не жалко, – проговорил он, возвратившись после переговоров домой. – Мне жалко времени. Очередь у него большая, а если испортится погода? Давай-ка мы, Катерина, с тобою потихонечку копать сами. Дети работают, внуки учатся. Я посчитал, мы с тобою сможем управиться за восемь, а самое б;льшее за десять дней. Десять рядков выкопаю, переберём, в мешки и в сарай. После ещё десять. Смотришь, и осилим. У нас-то под картошкой всего десять соток, да к тому же и разные сорта. Ранний сорт выкопаем, потом средний, а потом уже и поздний. Куда нам торопиться? Осилим. Не управимся за восемь, выкопаем за десять дней. По сотке в день, и всё будет нормально. Можем это сделать и за одиннадцать и даже за двенадцать дней. Продажу молока пока прекратим. А потом будет видно. Ну а дети… Будет у них время, приедут. Ты только им ничего не говори.

И что вы думаете? Осилили Егорович и Андреевна все десять соток картошки, да ещё и за девять дней, а на десятый день их работы в огороде, когда они уже убирали ботву, к ним нагрянула команда горожан во главе с Николаем. Приехали и Елена с мужем и детьми, и Николай  с женою и сыном. Прибыли они к отцу с матерью, как они сами сказали, копать картошку, но хорошо, что Егорович и Андреевна её уже выкопали, потому как после прибытия шумных гостей пошёл самый что ни на есть сильнейший и, представляете, холодный, осенний дождь.

Такое иногда бывает у тех, кто имеет домик в деревне. Хорошо и, главное, вовремя поработали – управились по сухой погоде. Проволынили, прочухались – копайте по грязи и по холоду. Что и делали после трёхдневных дождей некоторые луговчане. Одни из них не выкопали по погоде из-за отсутствия вспомогательной силы в лице своих детей, проживающих в областном городе или в других отдалённых местах, другие под предлогом «я копаю картошку всегда во второй половине сентября», а третьи, четвёртые и десятые ожидали, когда к ним явится сам Пискунов с копалкой. Были и такие, кто ещё даже и не думал о том, чтобы взять лопату и отправиться в огород.

О сентябре месяце жители Лугового будут долго говорить и вспоминать не только из-за того, что в его середине прошли сильные дожди и некоторым сонливым и с ленцой хозяевам пришлось недели две, а то и все три возиться с уборкой картофеля, а ещё и потому, что по селу прокатилась волна краж скота. Уводили по ночам из сараев коров и телят, прирезали прямо в загородках свиней, уменьшалось поголовье гусей и кур. В общем, шороху было наделано много.


Милиция? А что милиция? Приезжали, ходили по дворам, заглядывали в сараи и курятники. В конце концов участковый и другие сотрудники в погонах со звёздочками и лычками пришли к выводу, что сараи надо лучше запирать и организовывать надлежащую охрану самим хозяевам, а не бегать с заявлениями в милицию. 

А чтобы поставить в этом деле большую точку, деду Карасику (кличка), живущему на отшибе от других селян, «чирнявай милицанер с двумя малинькими звёздачками и тёмнаю палосачкаю на пагонах» объяснил:

– Частная собственность, дед, на то и частная, чтобы вы сами охраняли своих коров и гусей. Хочешь, чтобы тебя охраняла милиция, плати деньги, и вневедомственная охрана будет сидеть у тебя круглосуточно.

– Касатик, да какия у нас с бабкаю деньги? Пока нашу карову ни увяли, мы ишшо малачко хочь прадавали, а типерича… – старик развёл руками. – А пензии… Дык ей у нас с бабкаю тока на хлеб и хватая.

Найти милиция, конечно, ничего и никого не нашла, хоть участковый и заверял пострадавших, что любителей дармовой говядины и гусятины с курятинкой они, милиционеры, постараются отыскать и наказать, как он выразился, по полной программе. Но в связи с тем, что селяне не знали, что представляет собой эта самая «полная программа», то во время бесед с милиционерами они только качали головами, а те, у кого из сараев увели коров, ещё и смахивали набегающие солоноватые слёзы.

Так или иначе, но пока по селу ходили и ездили на машинах с мигалками милиционеры, кража скота прекратилась. То ли ночные гости испугались милиции и их «полной программы», то ли у них просто не было времени на ночные дозорно-конфискационные мероприятия из-за того, что надо было дать ладу тому, что они уже приватизировали.

Луговчане уже стали облегчённо вздыхать, как спустя неделю после ночных краж и целых три дня после того, как из Лугового уехал на выходной последний милиционер, в селе отвязали и увели, а может, и увезли в неизвестном направлении и в неизвестную даль сразу три телёнка. В их числе оказался и с кудрявой макушкой Мишка, бычок деда Вани и бабы Кати, за которого они хотели в своё время взять хоть какую-нибудь деньгу.

– Во, гады! – завозмущался Егорович, как только увидел, что кол, к которому он каждый день привязывал красавца Мишку, остался круглым сиротой, ни Мишки, ни верёвки.

Иван Егорович поначалу думал, что их юноша-бык отвязался сам и куда-нибудь на время отлучился. Ну мало ли. У каждого живого существа всегда найдутся дела. Егорович метнулся в одну сторону, посмотрел из-под руки, как Илья Муромец, в другую даль, окликнул Мишку вначале негромко, а потом и во всю силу своего голоса, но… Ни «му», ни тем более «му-у», ниоткуда не раздалось. Не услышал дед Ваня отклика бычка на его голос и в третий, и в десятый раз.

– Белка (так Шемякины назвали зимой дочурку Лыски), куда девался Мишка?
– Му-у, – ответила тёлочка и взмахнула хвостиком.
– Понятно, надо искать, – проговорил Егорович и пошёл к берегу глубокого оврага.
Заметив внизу след от машины, дед Ваня спустился на дно многовековой вымоины.

– «Газель», – определил он по отпечаткам марку машины (механик, он и в колхозе механик).
Тут же он разглядел и следы от Мишкиных ног со сколом на правой стороне правого копыта, который бычок получил в результате своего ротозейства и по недогляду Егоровича – Мишка  наступил во дворе на косой обрезок трубы. 

– Увезли, – сделал вывод Егорович и посмотрел на две лепёхи отходов жизнедеятельности организма, которые оставил ему с бабкой на память Мишка. – Эх, Миша, Миша, – горестно вздохнув, прошептал дед Ваня. – Надо ж было громче реветь. А нам с бабкою лучше смотреть. И зачем я его привязал на самом краю обрыва? Трава хорошая, трава хорошая, – вспомнил он свои утренние мысли. – Вот и хорошая. Белка, что ж мне теперь говорить Андреевне-то, а?

– Му-у, – посоветовала ему тёлочка.
– Понято.

Весь вечер прогоревали Шемякины. Егорович ещё как-то крепился, а вот Андреевна – та больше плакала и вспоминала, каким хорошим был бычок. И понятливый, и чистюля, и спокойный, и хорошо поедал корма, и, главное, быстро рос.

Утешало Шемякиных только одно, что Мишку увели живым и вместе с верёвкой, а вот у дедов Куркиных (подворье), у тех… это ж надо быть такими извергами… возле кола с верёвкой пришлые оставили голову и внутренности, а всё остальное увезли. У дедов бычок был покрупнее Мишки и столовался на дне лощины.

И вновь по селу два дня и одну ночь катались с мигалками и с сиренами милицейские машины, и опять, как и ранее, участковый пообещал скотокрадов наказать теперь уже «по самой полной программе», да ещё и «на всю катушку».

Чем отличаются между собой «полная программа» и «самая полная программа со всей катушкой», селяне, конечно же, не знали, но они успокоились, ввиду того что участковый высказал своё обещание так твёрдо и уверенно, что старики даже прослезились слезами радости, что справедливость наконец-таки восторжествует и обидчики селян получат и «по полной…», и «по самой полной…», да ещё и «на всю милицейскую катушку».

Наученные горьким опытом, дед Ваня и баба Катя теперь денно и нощно смотрели, прислушивались и не выпускали из виду своих коров и тёлочку. Вместо того чтобы каждый день Лыску и Зорьку отгонять в стадо, а Белку привязывать в конце огорода к колу на длинной верёвке, дед Иван занялся пастушеством сам. А что ещё оставалось делать? Молока было уже мало, поэтому Андреевна обходилась без помощи мужа, вследствие чего Егорович каждый день, одевшись потеплее и прихватив с собою на всякий случай ещё и брезентовый плащ с продпайком для утоления собственного голода, угонял коров и тёлочку в лесополосу или в лощины, в которых, хоть и в подсушенном состоянии, ещё сохранились травы.


                НОВЫЙ  ХОМУТ

Прослезившись двухдневным мелким и довольно-таки холодным дождём, сентябрь месяц передал вожжи своему сменщику-октябрю, а сам, сойдя с телеги времени, усталой походкой скрылся в низинном тумане.

– Ну вот, Катерина, уже и настоящая осень, – задумчиво произнёс Егорович за ужином и, вопросительно посмотрев на жену, продолжил: – Давай-ка мы с тобою всё хорошенько просчитаем и обдумаем, какой нам дорогой идти дальше. Молока сейчас у нас, ты сама видишь… – развёл он руками. – Себе да детям.

– А я, Ваня, уже всё просчитала ещё вчера вечером. Невыгодно заниматься молоком. И даже если мы с тобою заведём пять и более коров и будем получать какую-то прибыль, то эти деньги будут больше походить на слёзы. Слишком много работы, да к тому же ещё и бестолковой. Мы с тобою лето дома не сидели, вертелись, как сорока на колу, а получили в общей сложности всего сорок три тысячи рублей. Можно к этому приплюсовать ещё то, что сами выпили молоком и размазали сметаной и маслом по блинам и оладьям. А куда они делись, ты знаешь. У нас осталось всего десять тысяч.


– Катерина, да разве то деньги, которые мы дали ребятам. Копейки, – раздражённо подвёл дед Ваня итог их финансовой помощи детям. – Если разбросать сумму, которую мы с тобою заработали, на все дни, что мы затратили, да ещё и на всех участников, то получится такой заработок, что можно будет только над ним посмеяться. Я уж не говорю о почасовой оплате. А что, если нам заняться поросятами? Купим хороших свинок, вырастим из них свиноматок и будем потом продавать поросят. Карзуновы ж занимаются. У них две свиноматки. Даже по пятнадцать поросят за два опороса…

– Это я тоже просчитала, – перебила мужа Андреевна.  – Тут свои, Ваня, закавыки. Хорошего хряка в селе нет, а иметь своего, да плюс ещё и свиноматки, тоже не слишком выгодно. Иметь одну нет смысла, а завести двух и ещё и хряка… – Андреевна посмотрела на мужа и, усмехнувшись, вдруг спросила: – Вань, а как же наши олигархи так быстро разбогатели? Они ж вроде как ни молоком, ни свиноводством не занимались, а денег  у них миллиарды?

– У них, Катерина, другие экономические законы. Это власть нас нацеливает на личные подворья, а сами хотят сидеть в кабинетах и загорать на пляжах. Наши, созданные правителями сверхбогачи такими суммами бросаются, что нам с тобою этих денег не то что заработать, а даже и увидать до самой смерти не придётся.

– Ну а раз нам из государственного кармана ничего не отвалится, то пока можно заняться откормом свиней. Работа эта, Ваня, тоже не мёд с сахаром, но хоть по Макаровску нам с тобою не придётся бегать до потемнения в глазах и пугать спозаранок тамошних собак, да и сено не надо будет заготавливать в таком количестве.

– И как ты предлагаешь организовать это дело?
– Для начала нам надо будет продать Зорьку. Это раз. Второе. Нам надо будет в сарае подготовить место для содержания свиней, ну… голов на десять. В колхозном свинарнике ты бывал, поэтому знаешь, как всё надо сделать.

Семейный совет длился довольно долго. Бабой Катей и дедом Ваней просчитано было много вариантов организации и устройства самого места для содержания свиней. Ведь эти создания с пятаками на своём рыле и неуёмным желанием ломать станки и срывать деревянные полы, а потом уже и рыть землю, не коровы, а тем более не фарфоровые поросята с дыркой на спине, в которую дети опускают монетки.

И закипела у Шемякиных работа, как когда-то это делалось на великих стройках социализма. Правда, у них это получилось в значительно меньшем масштабе, но всё равно выглядело, как сейчас любят выражаться не только дети, но и вполне взрослые дяди и тёти, кру-то.

Используя плюсовую температуру воздуха наступившего октября месяца, Егорович приступил к бетонированию полов в будущих клетках для содержания свинопоголовья и установке необходимого количества стоек из металлических труб, к которым впоследствии, по его плану, будут привариваться решётки из арматурного прута, способные выдержать натиск взрослых «пятачков».

Пока Егорович ускоренными темпами занимался строительно-монтажными работами, Андреевна подыскивала для Зорьки покупателя и нет-нет да и заглядывала к мужу в сарай с целью ненавязчивого контроля. Привычка командовать и контролировать часто остаётся на долгие годы.

– Ваня, а им же ещё надо будет сделать загончик и в огороде. Его прямо к задней стене сарая приделать, а над ним бы ещё из шифера и навесик под одну крышу с сараем, – мечтательно произнесла Андреевна. – Дверь в загон прорубим в углу сарая, чтобы им зимой не сквозило.

– Катя, мы пока всё как надо сделаем, нам с тобою никаких денег не хватит, – отозвался Егорович, не переставая перемешивать лопатой раствор. – Это хорошо, что я ещё навозил с раскуроченного свинарника решёток из арматуры да кусков труб. А то б мы с тобою всего наделали. Мы сейчас на одном цементе в трубу можем вылететь. Наружный загон делать будем весной следующего года, если он нам к тому времени понадобится. Ты когда планируешь покупать поросят?

– Да их надо брать в феврале, к концу месяца. Брать в зиму невыгодно. Мы на электричестве прогорим, Ваня. Но нам ещё и запарник будет нужен.

– А может, нам покупать в два приёма? Пять голов взять в феврале, а ещё пять в середине лета, – предложил Егорович. – За пятью ж ходить будет проще.

– Ваня, ты знаешь, почему у нас с тобою ничего не получилось с коровами? Потому что деньги за молоко мы получали каждый день малыми суммами. Что такое двести-триста рублей в день? Хлеба купили, что-то ещё из еды, стиральный порошок, мыло, в общем, туда пятёрку, сюда десятку, смотришь, а в кармане уже ничего и нет. Так будет и с поросятами, если мы их начнём покупать по пять голов. То сразу взяли десяток и за неделю их потом продали или куда там ещё сдали. Деньги кучкой. Да и содержать их можно в одной клетке, а разновозрастных нельзя. Им нужны отдельные обустроенные места.

– Убедила, – улыбнулся Егорович. – Теперь мы с тобой уж точно насобираем денег. Надо за зиму хоть что-нибудь прочитать о Египте, а то со школы помню только, что есть такая страна и что она в Африке.

– А что про него читать. По телевизору турагенства каждый день в рекламах предлагают поездки куда твоей душе  угодно. Были б деньги, а в какие края съездить – найти можно. Люди ж ездят. А тут всю жизнь в навозе, в грязи и в мазуте провозились... Ах, да чего тут говорить…

К третьей декаде октября Иван Егорович и Екатерина Андреевна закончили укладку бетона в пол будущего свинарника и таким образом заложили основу своего капиталистического благосостояния.

Утеплив площадку соломой, они решили сделать в работе некоторый перерыв, тем более что для содержания малых поросят у них было отдельное, тёплое помещение, в котором они вот уже лет десять выращивают хрюшек для своего тройного стола.

– А что, Катерина, может, это дело у нас пойдёт веселее?
– Ваня, что у нас получится, мы увидим осенью.
– А что там осень. Сейчас я передохну пару недель, а потом приварю к стойкам решётки, трубу разрежу, сварю кормушки и, пожалуйста, можно будет заселять. Мы где будем брать поросят? Может, у своих у кого возьмём?

– Нет. У наших односельчан ни у кого брать не будем. Тут уже всё перемешалось. Мать от сына, сестра от брата, дочь от отца. Не будем. Попробуем взять в свиноводческом хозяйстве. Там у меня есть знакомая, вместе учились заочно, так вот через неё и возьмём, чтобы не попасть на выбракованных. Мы с ней летом встречались в городе, она обещала оказать содействие. Нам сейчас корову продать бы быстрее, а там мы займемся поросятами уже вплотную.

Зорьку увели со двора новые её владельцы тихим, ясным и солнечным, с небольшим морозцем днём  в самом начале второй недели ноября. Провожая корову, Андреевна, как истинная селянка, несмотря на то, что и Лыска, и Зорька за всё лето не дали им с Егоровичем отдохнуть не единого дня, долго вздыхала, а потом и потихоньку всплакнула.

– Вы ж это… – обратилась она к бывшей односельчанке, а теперь жительнице соседнего села, Валентине. – Зорька корова спокойная, понятливая и чистюля. Не любит она, Валя, когда на неё кричат или взмахивают палкой. Она и в колхозном стаде этого не терпела. Счастливой дороги вам и удачи.

Зорьку увели, и во дворе у Шемякиных меньше стало суеты и работы. Иван Егорович поначалу даже как-то чувствовал себя растерянным. Нет-нет да и заполнял её ясли сеном, а другой раз и ставил ведро с пойлом.

– Вань, ты до сих пор кормишь Зорьку? – спросила его как-то утром Андреевна, увидев охапку сена.
– Угу, – ответил муж. – Другой раз и «напою» и скребком почищу стойло. На её место надо перевести Белку.

– А я «дою» её чуть ли не каждый раз. Привыкли мы к ней. Знаешь, жалко, – призналась Андреевна. – Всё ж таки животина. Ей (Зорьке) у Вали будет хорошо. Она баба спокойная. Да и мужик у неё не дёрганный. А мы привыкнем. 

И потянулись у Шемякиных дни, похожие один на другой. А чтобы заполнить высвободившееся после продажи Зорьки и прекращения продажи молока время, Иван Егорович и Екатерина Андреевна стали часто вечерами засиживаться у телевизора, читать газеты и журналы, вникать в жизнь односельчан и обсуждать  новости, тем более что дети им особо не напоминали о себе своими просьбами.

– А когда им ездить? – рассуждала чуть ли не каждый вечер Андреевна сама с собою, а бывало, как сейчас, и с мужем. – Вань, они сами работают, дети в школе, а подойдёт выходной день, то ли ехать к нам, то ли что по дому сделать. Надо и прибрать, и постирать, да и приготовить что-нибудь на два-три дня. А иной раз и просто полежать и отдохнуть. Пока мы сами себя обслуживаем, пусть живут как им лучше. Постареем, здоровья не станет, вот тогда они и тут набудутся, и в городе им надоедим. Тут хоть бы не лежать, как бабка Перекатова. Парализовало ещё три года назад. Всем достаётся.

– А в какой сейчас больнице нужны старые да немощные? В них только тех, у кого много денег, лечат. Безденежных там залечивают. Мои одногодки, тёзка Шималов и Виктор Хлыстов, где? На кладбище. Оба в больницу ушли на своих ногах, а оттуда привезли в гробах. Да хоть бы лежали долго, а то Иван две недели, а Хлыстов месяц, так он же ещё неделю из этого месяца дома лежал. Вот и иди лечись.

– Вань, что-то мы с тобою, как остались без работы, так и начали говорить о смертях да о больницах. Давай лучше поговорим о хорошем. Скоро вот наступит Михайлов день. Как-никак престольный праздник.

– Да кто их, эти престольные, отмечает сейчас? – буркнул Егорович, не отрываясь от газеты.

– Ну как же. По телевизору на прошлой неделе выступал какой-то батюшка, так он сказал, что сейчас к Богу повернулись миллионы людей нашей страны.

– Правильно. Повернулись. А ходят в церковь всего три-четыре процента, это на всю Россию примерно пять, а может, чуть больше, миллионов человек. Получается, что в церковь ходит один из двадцати пяти-тридцати человек. А у нас, в Луговом, в церковь ездят всего с десяток старушек, а жителей больше девятисот человек. Вот и вся церковная математика с арифметикой.

– Ваня, да я тебе напомнила о Михайловом дне не для того, чтобы считать, сколько у нас в стране или в селе верующих. Мы кабана резать будем?

– Ну а как же! – взбодрился Егорович и отложил газету подальше от себя, как бы говоря, что он это сделать согласен даже и сейчас. – Подмораживает…

– А раз будем, тогда надо позвонить детям, чтобы в выходной приехали. И пусть едут на Николаевой машине. Домой поедут, сразу и мясо заберут… – махнула рукой Андреевна. – У них в городе и электричество без перебоев, и холодильники с большими морозилками. А тут что? Были б морозы устойчивые.
– Правильно. Не делать же из свежего мяса солонину.


                МИХАЙЛОВ  ДЕНЬ

Сейчас я сделаю некоторое авторское отступление от описания жизни старших Шемякиных и немного расскажу вам о Михайловом дне, который был престольным праздником (в честь святого, имя которого присвоено церкви, – Архистратига Михаила) в селе Луговое, который  ежегодно приходится на двадцать первое ноября. В соседнем же селе Родники, откуда родом жена Николая Валентина,  престольный праздник – зимний Никола, хотя церквей ни в Луговом, ни в Родниках давно уже нет, однако люди нет-нет да и вспоминают об этих, когда-то с размахом отмечавшихся праздниках.

Сейчас часто по телевидению вещают о возвращении нашего народа в духовное русло. Однако мне кажется, что это утверждение больше зиждется на одном желании церкви и нашего высшего руководства, которое в недалёком своём прошлом отличалось от всех нас чистокровной партийностью и стопроцентной антирелигиозностью.

Представляете, ещё вчера человек был чекистом или партийным боссом, а потом, прилюдно спалив или упрятав куда-то партийный билет и побывав на пути к «прозрению» во многих партиях, сегодня вдруг уже стоит со свечкой и осеняет себя крестом. Я не верю таким людям. Петлять своими взглядами и помыслами (словно заяц в зимнюю пору по снежному насту) от одного руководящего кресла к другому, да ещё и заявлять при этом, что народу нужна духовность…

Конечно же, она нужна народу, и особенно подрастающему поколению. Но не в том виде, в который облекают её  наши власти. Строить церкви  и создавать условия для процветания проституции, наркомании, казнокрадства и других антиправедных проступков – всё это как-то не увязывается с тем, что так стараются преподнести нам власть имущие…

О! Вставил высоко сидящим правителям шпильку в чувствительное место, и на душе полегчало.

А теперь о праздновании престольных праздников в прошлом веке и как к этим праздникам относится молодое поколение, взращённое нашими зайцеподобными кормчими.

Во все времена часто случалось так, что мужем и женой становились молодые люди, родившиеся в разных населённых пунктах, что вносило определённый колорит в семейную жизнь. Наряду с тем, что становились мужем и женой, к примеру, Николай Шемякин, житель села Луговое, и его жена Валентина, жительница села Родники, становились сватами их родители и родственники, коих в сёлах было у каждого великое множество. Кроме этого, вдвое больше становилось и церковных праздников. В Луговом престольный праздник – Михайлов день, а в Родниках – Никола.

В годы значительной религиозности людей как бывало? За неделю, а то и ранее до дня праздника родители сына приглашали к себе в гости на празднование Михайлова дня своих сватов, то есть родителей снохи.

К поездке в гости сваты Шемякиных готовили свои лучшие одежды, а родители самого Николая, кроме того что готовили одежды, ещё и готовили всякие вкусности, которыми они будут потчевать дорогих гостей.

Праздничные застолья сопровождались длинными беседами, часто прерывающимися песнями и плясками. В общем, люди веселились. А во времена, когда в сёлах ещё были церкви, то праздники начинались со службы в них. Праздники длились в основном три дня.



При наступлении престольного праздника в селе Родники (зимний Никола) к приёму гостей готовились уже родители Валентины. Как видите, иметь в семье два праздника не совсем уж и плохо.

Что касается празднования Михайлова дня Шемякиными уже в наши дни, то тут всё свелось к тому, что Андреевна позвонила в один из вечеров своим детям и предупредила их не столько о самом празднике, а о том, что они с отцом запланировали в выходной день заколоть одного из откормленных кабанов, что в свою очередь стало для детей более приятным сигналом для приезда к родителям, чем если бы отец и мать пригласили их на празднование Михайлова дня.

– Коля, вы ж приезжайте на машине, – предупредила во время разговора Андреевна сына. – Сразу заберёте и мясо.

Превращали Егорович с сыном и зятем толстого Ваську в мясо и в сало, конечно же, не в день самого праздника, а чуть раньше. То, как это выглядело, я не буду описывать. Не хочется мне превращаться в кровожадного монстра и тем более не хочется пичкать вас отрицательными эмоциями, которые, по утверждению знатоков медицины, вредны для человеческого организма. Давайте мы с вами лучше нагрянем к ним невидимками в гости и невидимками поучаствуем в их предпраздничном пиршестве за широким и длинным столом, на котором наставлено и наложено великое множество всевозможных закусок.

Почему Шемякины организовали семейный пир в предпраздничный день? Ну а когда они ещё смогут посидеть вместе? Егоровичу и его жене, с переходом на пенсию, можно устраивать выходной хоть весь месяц. А вот их сыну и зятю этого сделать было нельзя. 

Стоит Николаю или мужу его сестры, Борису, остаться дома без всяких веских причин, как хозяин может показать им широким жестом на дверь. Не скажешь же ему, что на работу не вышел по причине того, что пришлось у отца, а для Бориса – у тестя, погостевать на свежатине. Причина, конечно, веская, а вдруг она не придётся по душе хозяину?

– Мужики, вы там скоро управитесь? – окликнула Андреевна мужа и сына с зятем. – У меня уже всё готово.

– Сейчас, мать, ещё немного, – отозвался Егорович. – Сало мы уже сняли, – продолжил он, взмахивая топором. – Держите, держите, ребята. Та-ак. Борис, бери половину. Это на вашу семью. Давай её ещё и пополам разрубим. Так. Хорошо. Клади на доски и пусть остывает. Николай, бери другую половину. Это на твою семью. Давай и твою долю пополам рубанём. Вот так. Всё. А после обеда разрубим на куски, по мешкам и в машину. Сало я засолю, потом будете брать по мере необходимости.

– Бать, а вам-то с матерью что останется? – не слишком громко и настойчиво спросил Николай.

– Забирайте, забирайте. Нам с матерью голова осталась, сбо-ой. Вы молодые, а нам уже жирное и есть нельзя. Кладите и  пойдём за стол. Мать уже всё приготовила.

– Вы думаете обедать, или вас надо гнать палкой? – второй раз прикрикнула на мужиков Андреевна. – Остывает же.

– Всё, мать, не шуми. Уже идём. Бросай, ребята.

Не знаю, чего мужики тянули с обедом. Подумаешь, разрубить мясо. Да это можно было сделать и после обеда, и даже вечером, тем более что отъезд из родительского дома сыном и зятем запланирован был на другой день. Это дело, конечно, их, но тянуть с обедом…



Чего только Андреевна не сготовила, пока Егорович со своими помощниками занимались своим делом. – О-о, мам, а что ж ты сразу нам не сказала, что на столе? – радостно проговорил Николай, вошедший первым в комнату. – Борис, ты посмотри, – ткнул локтем в бок Николай своего шурина.

– Мц-ах, – клацнул тот языком. – Люблю свежатину. Особенно жареное сало с мясцом. Солёные огурчики, капустка, грибочки… – стал перечислять Борис. – Хорошо иметь тестя в деревне, – перефразировал он известную рекламу.

– Садитесь, садитесь быстрее за стол, стынет же, – поторопила мужиков Андреевна. – Целый час уже стоит всё. Сейчас я ещё и картошку принесу. Иван Егорович, – официально обратилась она к мужу. – Раньше ты к столу бегал веселее. Рассаживай ребят и посмотри, может, чего я недоглядела.

– Нет, мать, по твоей части тут вроде как всё есть, только я что-то не вижу на столе ни одной бутылки. Ну хоть бы какой пузырь маленький поставила. Николай, открой-ка наш ларец, – Егорович кивнул головой в сторону буфета. – Давай сюда что там есть. Борис, а ты допнись до рюмок. Ох, мать, ну никак ты не привыкнешь, что на стол надо первым ставить то, что мы достаём каждый раз в последнюю очередь.

– Ваня, моё дело – сготовить что поесть, а ваше мужицкое дело – ставить на стол то, что вы будете выпивать.

– Угу, всё понятно. Садись, ребята, будем  обедать. Николай, покомандуй  водкой, – распорядился Егорович. – Мне только чуть-чуть.

Шемякин-старший за всю свою жизнь ни разу не напивался до свинячьего визга, а тем более до бессознательного состояния. В молодые годы над ним иногда даже посмеивались его односельчане, с которыми ему приходилось бывать в той или иной компании, потом, с годами, все поняли, что Егоровича нельзя ни уговорить, ни даже, как иногда говорят на селе, пробить. Если он сказал «нет», то потом хоть изойдись над ним хохотом, а хоть и слезами, он всё равно в рот не возьмёт ни капли спиртного. Ну что, ну уродился таким.

Что касается Николая и Бориса, то они хоть и были в самом мужском соку, однако тоже выпивали умеренно. Так что за аппетитно сервированный стол уселись люди, от которых водочным баронам не было никакого толка. И если бы в России проживали люди, подобные Шемякиным, то они (водочные бароны), во-первых, ими не были бы, а во-вторых, их предприятия давно бы разорились.

– Ну что, ребятки… Мать, а ты что там на кухне спряталась?! – окликнул Егорович жену. – Иди, садись за стол и ничего сюда больше не неси. Сковорода со свежатиной есть, а больше нам ничего и не надо.
– Иду, иду, – откликнулась Андреевна.
– Тогда, – продолжил Егорович, – во-первых, спасибо вам, ребята, за то, что приехали, и за помощь. Давайте.

Чокнувшись рюмками, мужики выпили и, сняв крышку со сковороды, принялись с аппетитом уминать свежатину.

– Борис, ты, это, бери печёночку, – предложил зятю Егорович. – Она сегодня у твоей тёщи удалась. Мягкая, прямо во рту тает.  И огурчики солёные. Бери, бери, грибочки…

– Ну что вы тут? – спросила подошедшая к столу Андреевна с кастрюлей в руках, из которой поднимался пар и распространялся возбуждающий рецепторы выделения слюны запах. – Как свежатина? – поинтересовалась она.


– Да вот, только начали и ещё не раскушали. Тебе водки?.. – взглянув на жену, спросил Егорович.
– Нет. Я попробую своего вина. А за что пить-то?
– Как за что? – удивился Егорович. – За Ваську.
– А-а, а я думала за Михайлов день.

– Говоришь, за Михайлов день? Ребята, у нас завтра Михайлов день, поэтому мать предлагает тост за него, – засмеялся Егорович, наливая в рюмки водки.
 
– Отец, ты скажи, как понимать престольный праздник и что это за праздник? Ну, к примеру, хотя бы взять наш Михайлов день, – неожиданно спросил Николай. – А то престольный да престольный, а почему он престольный, с чем, как говорят, его едят, я, например, не знаю. Борь, а ты?

– А мне откуда знать. Ну, наверное, то, что он церковный?
– Понятно. Ты тоже в этом деле…как и я. Плаваешь, – усмехнулся Николай и посмотрел на отца.

– Да-а, знаешь, признаться, и я знаю столько же. Мне известно только то, что у нас была церковь, которую сломали в пятидесятые годы, и что в селе был Михайлов день престольным праздником. Помню еще, как готовились к нему наши родители. Вот и все мои познания.

– Понятно. Священнослужителем тебе, отец, работать, нельзя. Мам, а ты как?
– Коля, я знаю, может, чуть больше отца, но я не знаю, как это выразить словами.
– Тогда я предлагаю тост за праздник, о котором мы ничего не знаем, – воскликнул Борис. – За Михайлов день!..

Вот так в большинстве российских сёл и празднуют религиозные праздники, будь их в селе один, а хоть и целых пять и более. Другие сейчас у людей появились поводы для организации всевозможных приёмов, фуршетов и корпоративных пьянок с выездом на природу или в помпезных залах. Поэтому и ходит в церковь один россиянин из тридцати человек, а кое-где и из пятидесяти. И молится этот уверовавший в Бога один за всех, как голосуют депутаты в Госдуме. Далековато, выходит, нам, россиянам, до духовности. И напрасно светские и духовные верха тешат себя верой и надеждой, что будто народ поголовно стал ходить в церковь. 


                ЗИМА... КРЕСТЬЯНИН…

И далее по тексту.  Может, во времена А. С. Пушкина крестьяне и торжествовали, теперь же, в наши времена, что-то торжественности у селян я не видел и не вижу, хотя и прожил в сёлах Центрально-Чернозёмной зоны девяносто семь процентов дней и ночей всей своей жизни. А может, это оттого, что у нас нет лошадей и нам не на чем проявлять свою разухабистость и торжественность?

Представляете, рано утром в праздничный, ну хотя бы даже и в Михайлов  день, Иван Егорович, усевшись верхом на красавца буланого, гнедого или, может, даже на чубарого выхоленного коня и, так, знаете, подбоченившись в седле, прогарцевал бы по улицам на зависть всем односельчанам.


А в зимнее б время, при хорошем снеге и накатанных дорогах, проехал бы в раскрашенных и украшенных полотенцами, кушаками и всевозможной расцветки попонами езнях (сани для парадов и праздничных выездов), опять же, гордо подбоченившись и стоя в них на одном колене.

В любом из двух приведённых мною примеров люди б видели Ивана Егоровича и его торжественность. А сейчас? Ну имеет человек навороченную машину, какую-нибудь там «Бугатти» или «Ламборджини», так для того чтобы народ узнал кто на ней рулит, газует и пипикает (сигналит), владельцу надо во что-нибудь врюхаться, чтобы на место происшествия съехалось бесчисленное множество журналистов. Не соверши он (владелец) ДТП, так бы и восседал за тонированными стёклами на сидении с подогревом неизвестным никому братаном или каким-нибудь мистером.

Плохо, что сейчас нет навороченных машин, похожих на буланого или саврасого. Её хозяину можно было бы и подбочениться, и шапку заломить, и показать всему люду свою торжественность и состоятельность.

После короткого вступления я возвращаю своё повествование в село Луговое, и в семью Шемякиных в частности. Давайте посмотрим, как живут Иван Егорович и Екатерина Андреевна в условиях наличия большого числа дней и ночей спокойного и довольно непривычного для них  зимнего ничегонеделания. Хотя без работы в селе дней не бывает. Работу они, конечно же, себе находят. Но зима не лето.

Прошёл по улочкам и закоулкам Лугового чернотропный, с  морозными, а порой и дождливыми днями и ночами ноябрь. Покуражился над людьми короткодневный декабрь и под звон бокалов передал простуженную морозами и северными ветрами землю несмышлёному январю, который в свою очередь возмужал и стал состариваться. Жизнь в Луговом и в семье Шемякиных хоть и незаметно, но довольно быстро катилась тоже вперёд.

– Катерина, мы когда с тобою будем покупать поросят? – оторвавшись от газеты, спросил Егорович жену. – Кузыкины уже пять голов привезли.

– Ваня, давай я вначале созвонюсь со своей бывшей однокурсницей, а потом уже будем принимать решение, – отозвалась Андреевна и, перевернув в журнале очередной лист, взглянула на мужа. – У Кузыкиных уже два из пяти отхрюкались и один должен это сделать не сегодня, так завтра.

– Как отхрюкались? – не понял Егорович.
– Да так. Вчера сам Кузыкин возил одного в ветстанцию.
– И что?

– А ничего. Слабые. Они брали в свиноводческом хозяйстве выбракованных. Дёшево, но невыгодно. Поэтому я позвоню и узнаю, можно ли взять хороших, а если нельзя, то придётся ехать в Обоянь, как и прошлой зимой. Наши ж свиньи, смотри какие. В общем, пока не торопись. В начале февраля возьмем, и они как раз к концу осени наберут вес. Продавать же или сдавать их надо будет в ноябре, потому как перед самым Новым годом и без нас на рынке много свинины. Так что, пока позвоню, пока продумаем всё, и как раз подойдёт время… Ты, Ваня, посмотри мельницу, чтобы потом не пришлось нам с тобою с мешками таскаться по селу, и нам нужен будет запарник. На две головы мы ещё могли с тобою обходиться большими кастрюлями, а на десять голов в них каждый день не наваришься. Нам ещё надо продумать, где и у кого покупать мелкий картофель. На одной муке мы с тобою пролетим так, что о Египте придётся просто забыть до конца наших дней, а тут вот, слушай, что пишут о нём.

– О ком пишут?
– Ты что, меня вообще не слушал? – удивилась Андреевна. – Я ему полчаса рассказываю, где покупать и как выращивать поросят, а он уткнулся в газету…
– Андреевна, ну почему я не слушаю? Слушаю. У Кузубовых подохли поросята.
– Господи, да у каких Кузубовых. Наши сваты их и не держат. Они уже десять лет живут в городе. Два поросёнка сдохли у Кузыкиных. У Варвары с Фёдором.
– А-а! А я думал…

– Понятно. Теперь, чтобы ты не думал о своём, я тебе кое-что прочитаю про Египет. Вот послушай. «Где ещё, как не в Египте, можно увидеть красивые тропические цветы среди песков пустыни и шикарные пятизвёздочные отели в песках, далеко от шумных городов». А вот ещё. «В Красном море…», нет, это не надо, я боюсь воды, какое уж там подводное плавание. Лучше о пирамидах. «Пирамиды фараонов являются для Египта визитными карточками…» Посмотри, как эти пирамиды красиво выглядят на фоне голубого неба, – Андреевна развернула журнал и показала мужу цветную фотографию. – А вот те два человечека, которые стоят недалеко от пирамиды, наверное, мы с тобою, – засмеялась баба Катя. – И когда это они нас сфотографировали?

– Там же с ними рядом ещё и верблюд, а у нас корова.
– Ах, Ваня, ну ты никогда не даёшь мне порадоваться. А ты знаешь, что в Египте пирамид около сотни и что три, самые большие и известные пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина, находятся на окраине города Каира?

– Катерина, ты мне сегодня столько вопросов назадавала и надавала заданий, что мне и недели не хватит, чтобы на вопросы ответить, а задания выполнить. Ты ж должна учитывать, что день ещё не настолько увеличился, чтобы можно было работать по многу часов, а вечером я уже привык смотреть телевизор. Лето наступит, тогда некогда будет его включать, а тем более перед ним засиживаться. Катя,  мы с тобою уже второй год «едем» в Египет, но, как ни странно, мы до сих пор не знаем, сколько нам с тобою надо иметь денег, чтобы съездить туда и благополучно вернуться домой.

– Нет, – пожала плечами Андреевна.
– А раз нет, так о чём нам  тогда говорить. Надо вначале узнать, во сколько обойдётся поездка, а потом уже читать про пирамиду Хеопса и про гостиницы в пустынях…

Вот так, дорогой мой читатель. Шемякины собрались побывать в Египте, а сколько для этого надо им иметь денег, они даже не удосужились узнать. Так им же ещё надо будет и за оформление паспортов что-то платить. Вот деревня.

Да я, к примеру, когда собирался съездить в Курск (это было лет пят назад), так я, прежде чем определить день поездки, пошёл в пригородную кассу и узнал стоимость проездного билета, потом дома сел за стол, взял карандаш и бумагу и подсчитал все свои расходы. И только когда убедился, что у меня хватает наличности съёздить туда и обратно, да ещё и купить в Курске пирожок для перекуса, вот тогда я собрал сумку и отправился в путешествие… за пределы своего двора. А тут Египет, а они не знают, во сколько это им выльется.

– Катерина, пока у нас с тобою работ немного, давай-ка я или ты в предстоящие три дня съездим в город и узнаем в какой-либо турфирме всё, что связано с самой поездкой. Может, мы с тобой и за год заработаем денег. В общем, нам надо всё просчитать. Как ты на это смотришь? – спохватился, хоть и поздновато, Егорович. – А то мы с тобою о Египте говорим, а сколько стоит путёвка, не знаем.

– Вань, да хоть бы мы с тобою и всё знали, толку с того, денег у нас с тобою всё равно нет, – усмехнулась Андреевна. – Ну а город… Поезжай ты, Ваня. Зайди сразу и на рынок, узнай, какие там сейчас цены на свинину. А может… Не надо. Я к бывшей завфермой Маркиной Насте схожу, она на прошлой неделе продавала там мясо. У ней я всё и узнаю. Так что побудешь в турфирме, свежего хлеба купишь, и нам ещё будет нужна лампа для обогрева, а то чёрт-те какими будут февраль с мартом. Она, правда, киловаттов много съедает, но и без неё нельзя. Пока ты будешь в городе, я похожу тут по селу и кое-что разузнаю про сало с мясом.

Восьмичасовым автобусом принарядившийся Егорович отправился в областной центр. Работая последние годы в СПК механиком, ему приходилось бывать в городе чуть ли не каждый день. Причин для поездок находилось, как всегда, великое множество. В основном это великое множество сводилось к поискам всевозможных запчастей для тракторов и сельхозмашин. И Егорович с порученными обязанностями справлялся неплохо, ибо за годы работы он узнал адреса всех организаций, в которых можно было купить или выпросить под будущую оплату ту или иную деталь или какой агрегат. Он был знаком со всеми их  директорами, а последнее время и с владельцами фирм и небольших торговых точек. 

«Турфирмы, турфирмы?..» – подумал и покачал головой Егорович, сидя в автобусе с закрытыми глазами. – Да я ж не знаю, где и в каком месте эти конторы находятся, – с сожалением вновь подумал он и глубоко вздохнул. – Вот если бы она (Андреевна) попросила меня привезти какую запчасть…

И действительно. Поручить Егоровичу дело, о котором он совсем не имел никакого понятия.
«Ну ничего, приедем в город, там разберёмся», – решил Егорович и, усевшись поудобнее, склонил на грудь голову.

За долгие годы работы в должности механика колхоза, а потом и сельскохозяйственного кооператива Егорович настолько привык к поездкам и пребыванию в машине, что как только он усаживался в кабину, то сразу же им овладевала сонливость. Ну это, конечно, бывало во время его поездки с шофёром. Когда же он сам был за рулём, то тут уж было не до лёгких вздрёмов.

Тут, бывало, смотри да смотри, чтобы не попасть в какую-нибудь переделку, а особенно, когда на улицах появилось много иномарок и часто некоторые любители халявных денег специально выискивали таких, как Егорович, водителей и создавали аварийные ситуации, чтобы сорвать завышенную плату за самую незначительную царапину, которой могло быть уже года два, а то и три и за которую много раз было уплачено и переплачено другими.

Теперь же, сидя в автобусе, Егорович испытывал великое блаженство. А чего. Сиди и посапывай в лёгкой сонливости, думай о туристических фирмах  и о поездке в Египет. Хорошо ехать, когда голова ничем не забита.

Однако, вместо того чтобы думать о пирамидах и о гостиницах с пятью звёздочками в пустынях, о верблюдах и египтянах, которых Шемякин за всю жизнь ни разу не видел, серым веществом в голове Егоровича завладела мысль о поросятах и о том, как они с Андреевной их будут откармливать и потом ещё и кому-то или куда-то продавать, а короче, менять свой труд на деньги, которых человеку вечно не хватает, будь он даже хоть и миллиардером.

«Интересно, а сколько лет строили пирамиду для Хеопса? – переборов мысль о поросятах, подумал Егорович о гробнице фараона. – Ещё надо сварить корыта, – вспомнил будущий путешественник о невыполненном задании Андреевны. – За эту неделю надо сделать. – А как же они (Егорович подумал уже о египтянах) жили? Кругом же песок, – удивился он и, неожиданно для себя, громко хмыкнул.

– Что вы сказали? – спросила Егоровича сидящая рядом односельчанка.

– Нет-нет, – сконфузился Иван Егорович. – «Интересно, а они (египтяне) свиней разводят? – тут же подумал он. – А может, они одной верблюжатиной питаются? Так его ж тоже кормить надо. А что, если купить где-нибудь верблюда? Если он может есть колючки, так нашу траву он ел бы за милую душу». Хм, – хмыкнул Егорович в очередной раз.

– Что вы сказали? – вновь отозвалась соседка.
– Это я, понимаете, откашлялся. У меня в горле першит. – И для подтверждения, что у него не всё в порядке с горлом, Егорович дважды откашлялся уже по-настоящему.

– А вы, Иван Егорович, отварчиком мать-и-мачехи полоскайте горло. Можно настойкой эвкалипта, по нескольку капель на стакан тёплой воды. Хорошо помогает, сама пробовала. Набрать в рот и похырлыкать.

«Вот пристала, – отреагировал на совет соседки Егорович, конечно, мысленно. – А как же и, главное, где и в каких местах они (опять же египтяне) заготавливают корм коровам? Ну ладно, у них там есть земли в пойме Нила. А остальная территория? У них пустынь… – начал было размышлять Егорович, но вдруг понял, что кроме как о египетской саранче да о пирамидах он ничего толком о Египте и не знает. – Надо найти книжку и прочитать. Дожился, – укорил он сам себя. – Ехать к фараонам, а о стране ничего не знать».

– Иван Егорович, мы приехали, – усмехнулась соседка. – Надо вставать. Вы на рынок?
– Нет-нет, я тут по разным мелким делам. Рынком и магазинами у нас занимается Андреевна. Я больше по железкам.
– Тогда удачи вам, – улыбнулась односельчанка.

К исходу часа пребывания в городе Егорович наконец-то отыскал фирму, которая организует поездки в дальние страны и даже на Кавказ, к нашим бывшим братьям, а теперь…

– А там не стреляют? – услышал он у двери, ведущей в офис турфирмы, голос полноватого, в годах мужчины.
– Да нет. Пока мы с женой там были, никого не подстрелили, – усмехнулся его собеседник.

О какой стране мужчины вели речь, Егорович не знал, а спросить у незнакомых просто так, здравствуйте, я ваш дядя, было неудобно. Может, они разговаривали вообще о какой бандитской стрелке, на которой одному из них пришлось побывать с женой. У нас же теперь в России к разным там симпозиумам, съездам и конференциям со слётами добавились ещё и какие-то «стр;лки», которые порой заканчиваются крупномасштабными перестрелками.

Открыв дверь, Егорович шагнул в «приёмную» неведомых для него стран и континентов.

– Турфирма «Анида», – услышал Егорович голос весьма красивой девушки, сидящей за столом с телефонами и компьютером. – Да, мы организовываем такие поездки.

– Проходите вот за этот столик, – проворковала подбежавшая к нему, похожая на куклу Барби, вторая сотрудница турагенства. – Чай, кофе? – спросила она деда Ваню и беглым, но достаточно цепким оценивающим взглядом пробежала по его лицу, сельской, давно вышедшей из моды одежде и, остановившись на ботинках «прощай, молодость», откашлялась и, улыбнувшись, без особой радости в голосе, поинтересовалась: – Вы к нам по какому вопросу?

«Ах ты, кукла. Она меня ещё и оценивает», – возмутился про себя Егорович. – Да мне бы с бабкой, с женой, – начал было вслух дед Ваня. – Нам бы съездить…

– Если вас интересует монастырь или вы хотите побывать в каком-нибудь областном Доме отдыха, то мы этим не занимаемся. Мы организуем загрантуры, – с кисловатым выражением лица сообщила «Барби».

– Меня интересует поездка в Египет, – безразличным тоном проговорил Егорович и в свою очередь прошёлся взглядом по фигуре девушки. – Мы с женой хотим посмотреть на гробницы фараонов, – пояснил он.

– Вы присаживайтесь, присаживайтесь, – вновь солнечно заулыбалась куколка и, взяв Егоровича под локоть, сопроводила к креслу у журнального столика, на котором лежали красочно оформленные рекламные буклеты и журналы.

– Девушка, чтобы мне у вас не задерживаться и не отрывать вас от работы, вы мне коротко и доходчиво объясните, сколько дней длится поездка, какую сумму мы должны будем с женой заплатить и сколько нам надо и можно иметь при себе денег. А кроме этого я хочу знать, в какое время года организуются вами эти поездки. Нам желательно было бы в осенне-зимнее время. Больше мне ничего не надо.

– Не волнуйтесь, вы нас не задерживаете. Это наша работа. Я вам сейчас подберу всё, чем вы интересуетесь, – проворковала «Барби» и, оставив Егоровича,  подошла к шкафу, из которого вскоре извлекла несколько рекламных буклетов. – Вот здесь на все ваши вопросы дан полный ответ. Помимо того, что вам придётся оплатить путёвку, при себе вы должны  иметь не менее…

– На карманные расходы? – перебил девушку Егорович.
– Да, на карманные расходы разрешается иметь как можно больше долларов на человека, но не менее пятисот на каждого из вас. Для более подробной консультации вы можете обращаться к нам в любые дни, кроме выходных. А если у вас возникнет необходимость нам позвонить… – и, притягательно улыбнувшись, девушка протянула Егоровичу визитную карточку турагенства. – Здесь указаны телефоны директора и всех наших сотрудников.

Через два часа, выполнив все намеченные им самим планы и задания Андреевны, Егорович со спокойной душой возвращался домой. Усевшись на сидении, он закрыл глаза и незаметно для себя впал в лёгкую, без всяких сновидений, успокаивающую дрёму.

А чего ему было не дремать? Всё, что им с Андреевной надо было знать про Египет, ему вручили в виде буклетов в туристическом агентстве; лампу для обогрева поросят купил; две буханки аппетитно пахнущего  и ещё тёплого хлеба и нарезной батон со сдобной «Ромашкой» (булка, похожая на цветок ромашки) для жены тоже не забыл; кроме этого он ещё и насмотрелся на городскую суетню.
            
               
                ЕГИПЕТСКИЕ  ДРЕВНОСТИ
                И  ДВАДЦАТЬ  ПЯТАЧКОВ

– Ох и красиво ж оформлены рекламки, – заулыбалась Андреевна, разглядывая цветную  печатную продукцию турагенства. – Ваня, ты посмотри, как там всё красиво, – протянула журнал Егоровичу баба Катя. – Это ж надо. Живут же люди, – с завистью проговорила она и глубоко вздохнула. – А тут, всю жизнь в навозе…

– В навозе, говоришь? Да наши места, если заснять,  то египтяне будут завидовать нам даже больше, чем мы им. На фотографии и бурьяны, и кучи навоза будут глядеться привлекательно, а зелени у нас – как у них песка.

– Да не-ет, Ваня, – не согласилась Андреевна. – Бурьяны есть бурьяны, с какого бока и края их не фотографируй. Там зимы не бывает. Да что говорить. Просто мы привыкли здесь. Копаемся, как куры в навозе, и думаем, что вокруг нас другой жизни и нет. Мы ж с тобой нигде не были и ничего не видели.

– Да, это да-а, – протянул Егорович. – Было б у нас хорошо, то к нам бы ехали со всего мира. Пока же бегут из России. Бегут все, у кого имеются деньги.
– А когда из России не бежали? – отозвалась Андреевна.

– Тоже правда. Хотя-а… Во времена Советского Союза выезжали на постоянное место проживания только те, кого выселяли и лишали гражданства. А теперь бегут за здорово живёшь все, у кого насобиралось чуть-чуть денег.

– Что поделаешь, – горестно вздохнула Андреевна. – Всё зависит от правителей. Ваня, а ты кормушки до сих пор не сделал? И лампу не подвесил, как я просила.

– А ты со своей подругой ещё не созвонилась, – припомнил Егорович в свою очередь Андреевне её оплошность.

– Я звонила ей три раза. Может, её нет дома. Мало ли что случилось. У нас такой возраст, что можем и заболеть.

– Катя, давай-ка мы прикинем, в какую сумму нам выльется наше путешествие. Тут вот я нашёл приблизительные суммы наших будущих затрат, – предложил Егорович жене. – Вот, к примеру, заезд для Египта осенний, а у нас это будет апрель месяц. Перелёты и проживание в гостинице с четырьмя звёздочками обойдётся нам в пятьдесят тысяч рублей. Плюс к этому надо иметь на карманные расходы тысяч тридцать рублей на двух, в пересчёте в доллары, получается… по пятьсот на каждого. Ну это для того, чтобы там можно было не сидеть в гостинице, а поездить и посмотреть не только пирамиды, но и ещё кое-какие памятные места. Лучше бы иметь, конечно, по тысяче, а лучше по две, чтобы нас там возили на такси, но… – Егорович развёл руками.

– Вань, так это же у нас с тобою набирается аж восемьдесят тысяч рублей, – с удивлением произнесла Андреевна.

– Да, Катя, восемьдесят, – согласился Егорович. – И это на двух, а хорошо было бы такую сумму иметь на каждого. Вот тогда бы у нас было путешествие, а не поездка.

Два часа баба Катя и дед Ваня сидели за столом с карандашами в руках и, как когда-то в молодые годы, усердно подсчитывали, сколько им потребуется денег, чтобы свести концы с концами в последней декаде месяца, теперь же – на поездку в Египет. Считали скрупулезно и внимательно. Боялись, как бы не обмишулиться, дабы потом не возвращаться из Египта своим ходом, то есть пешком, и не сидеть возле пирамид с пустым желудком, а ещё хуже, просить подаяние.

– Ваня, так у нас же всё будет оплачено, – спохватилась Андреевна. – В путёвке ведь и перелёт, и проживание с питанием, и эти... Ну…

– Знаешь, Катя, – перебил дед Ваня бабу Катю. – У нас много в стране чего наговорили и наобещали, а толку… Одна брехня. А если и там будет так же? То – вытащил из кармана, расплатился и будь здоров. Уж лучше пусть будет чуть лишку, чем пустые карманы, – рассуждал Егорович.
– А вообще-то, да-а, – согласилась Андреевна.

И вновь шуршала бумага и вздыхали Шемякины, если вдруг у них на каком-то этапе считалки не сходились концы с концами, и радостно, по-детски, озарялись улыбками их лица, ежели у Егоровича или у Андреевны появлялись лишние десять-пятнадцать рублей, а когда в остатке плюсовала непонятно откуда появившаяся сотня, дед Ваня хлопал в ладоши и, посмотрев на жену взглядом миллиардера, произносил:

– Катерина, а ведь у нас с тобой что-то уже получается. Глядишь, да и укатим с тобою в Египет.

– Подожди, Егорович, не радуйся. Давай мы пока подобьём затраты на выращивание свиней. На десять голов надо семь тонн зерна, а это уже большие деньги. Плюс стоимость самих поросят, лекарства… Уход за ними, конечно, для нас будет неоплачиваемым. Ты знаешь, на сколько продала мяса наша бывшая завфермой Маркина?

– Да я ж был в городе.
– У неё получилось всего две тысячи рублей. Это разница между затратами и выручкой. Всего две тысячи. Десять голов на две, получим двадцать. Или нам с тобою надо будет собирать на поездку четыре года. Четыре года, – повторила жена.

– Ма-ло и до-лго, – удивился Егорович. – На молоке у нас получилось больше. А что ж делать?
– Увеличивать поголовье, сокращать расходную часть, повышать суточные привесы, – начала перечислять Андреевна пути повышения рентабельности на откорме свиней…

– Катя, ну ты прямо как наш бывший председатель, – перебил жену Егорович. – Повышать, уменьшать. Да за четыре года, знаешь, сколько воды утечет, а вместе с нею и нашего здоровья. Вон, дед Пескарь ноги откинул в шестьдесят два. Он всего два года пожил, после того как ушёл на пенсию. А Семён Кубышкин (подворье), тот хоть и живой, так он же уже два года лежит парализованный. А он, Катя, тоже начал было заниматься свинотой. А этот…

– Ваня, – не дала договорить Егоровичу жена. – Ну что ты – Пескарь да Кубышкин. Ты возьми лучше Фёдора Попрыгунчика. Восемьдесят, а он как кузнечик, прыг да прыг, хоть и больная одна нога, а по хозяйству только он и управляется.

– Ну он же в Египте не был. А прыгать за десятком кур…
– Ваня, чтобы нам с тобою за два года насобирать восемьдесят тысяч, нам надо…
– Катя, увеличить, повысить, – засмеялся Егорович. – Дожились. А ещё по телевизору кричат, что сейчас можно уехать в любую страну. Уедешь с нашими пенсиями. Сколько можно вместить в наши клетки голов?

– Маленьких можно хоть по двадцать голов и по тридцать, а подрастут…
– А пока они у нас подрастут, станет тепло, мы половину, а то и всех вытолкаем на площадку под навес. Я площадку сделаю за неделю, пусть только потеплеет.

– Но тут, Ваня, ещё пока неизвестно, по какой цене мы с тобою купим этих поросят. И как сложится цена на зерно. Если в этом году задерут цены, то мы с тобою и десять не прокормим да и вообще можем разориться.

– Может, мы, Катерина, напрасно корову продали?
– Не напрасно, Ваня. Я бы предстоящее лето не вынесла беготню по подъездам. Со свиньями хоть и работы много, но она вся домашняя. В общем, дед, нам с тобою надо иметь восемьдесят тысяч рублей, загранпаспорта и одну хорошую торгашескую, на колёсиках, сумку. Ну, в которых «челноки» возят товар, а мы с тобою будем возить свои наряды.
– Понятно, – со вздохом произнёс Егорович. – Лучше две. Ты возишь своё, а я своё.

– Эх, Ваня, Ваня. Тоже мне джентльмен, – подколола мужа жена. – Две сумки, два места. Одну ты бы тащил, а я б на бугорочках подталкивала.
– Угу, – улыбнулся Егорович. – Ты видела в городе возле центрального рынка скульптуру? Жена свою коляску с сумкой катит, да ещё и подталкивает мужа. А ты хочешь всё свалить на одного меня.

Вот так, в нешумных спорах о телепередачах и хозяйственных делах, прошли у Шемякиных деда Вани и бабы Кати несколько вечеров, пока, наконец, подошло время ехать в Обоянь на рынок, в связи с тем что бывшая сокурсница Екатерины Андреевны лежала в больнице и не могла посодействовать им в приобретении поросят в специализированном хозяйстве по более низкой цене.

Для заполнения домашней мини-свинофермы поросятами, пришлось, правда, два вечера уговаривать по телефону сына Николая, чтобы во второй выходной февраля месяца он помог родителям растратить деньги, вырученные ими от продажи коровы Зорьки, для чего ему надо было всего-навсего приехать к ним в пятницу вечером, чтобы утром в субботу вместе съездить на рынок в Обоянь.

– Мам, да у меня после двух поросят в машине уже год пахнет свинарником! – возмущался сын, как будто он разговаривал с нею не по телефону, а со своего балкона. – Да после двух десятков она у меня провоняет до самого последнего винта. Я ж её потом не отмою.

– Что он там кричит? – поинтересовался Егорович, сидевший до этого безучастно с газетой в кресле.

– Да, говорит, что машина у него провоняет до последнего винтика. И что в ней потом нельзя будет ездить.

– Дай-ка трубку. Николай, чего ты надрываешься. Нельзя в машине везти, бери прицеп, мы поросят и прицепе привезём. Дорога сейчас чистая, оттепель, укутаем потеплее и привезём. Провоняет. Завтра вечером приедешь, а послезавтра сделаем одну ходку. Приезжай, а то, может, придётся ещё и в воскресенье ехать. Заправка наша. Ждём. Вот так, Андреевна, – вздохнул Егорович и повесил трубку.

Минут десять в доме Шемякиных висела (а может, стояла)…  Ну, в общем, было тихо. Егорович и Андреевна поняли, что дети с возрастом потихонечку привыкают к обособленной от родителей жизни и с каждым прожитым годом удаляются от них всё дальше и дальше.

– Вань, это ж они ещё не знают, что мы с тобою затеяли, – покачав головой, проговорила Андреевна. – Нам бы только не проговориться, а то потом будут дуться.

– А им и знать не надо. Может, меня и на свет-то произвели, чтобы я на старости лет увидел гробницы фараонов.

– А почему только ты? – обиженно спросила баба Катя.
– Да и тебя тоже, раз мы с тобою муж и жена. Что мы видели в своей жизни? Ни-че-го. Прожили как жуки навозные. Разве это жизнь? Сосуществование с окружающим миром. Ну ничего. Вот заработаем с тобою денег, и представляешь…

– А что представлять, – не дала помечтать мужу Андреевна. – Пока денег насобираем, если ещё и насобираем…
– Катя, ты опять?.. – не дал развить мысль, теперь уже Егорович жене. – А как же призыв: «Бери от жизни всё!»?

– Ваня, нам уже поздно брать от жизни всё. Этот призыв больше для молодёжи. У нас были героями Павлик Морозов, Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, а теперь у молодых свои кумиры: Ксения Собчак, Абрамович, разные братки, проститутки и так далее и тому подобное. Вот, как всё обернулось. И кто повернул? Да тот, кто в детстве отдавал салют, а возмужав, клялся в верности партии и народу.

– Всё, Катерина, давай менять пластинку, а то с этой темой мы и до инфаркта договоримся. А нам ещё надо съездить в Египет. А может, и ещё куда успеем.

Два дня, субботу и воскресенье, Шемякины потратили на то, чтобы заполнить свою свиноферму хрюкающим и повизгивающим поголовьем. Двадцать пятачков привезли они за два захода. Для транспортировки наф-нафов, нуф-нуфов и ниф-нифов, как и советовал Егорович сыну, были использованы автоприцеп, одеяла, мешковина и другие тёплые вещи.

– Ну вот, а ты говорил, что в машине будет запах, – подколол Егорович сына, после того, как последнюю партию поросят препроводили на их место проживания.
– Отец, можно тебе задать один вопрос?
– Да задавай хоть три.
– Ну на хрена вам нужна эта чёртова ферма? Вы что, в колхозе не наработались? Вы ж получаете пенсию.

– Да какая это пенсия, – возмутился Егорович. – Мне даже стыдно называть сумму, которую начислили. А потом… Может, что и получится? Да с ними и легче, чем с коровами. Сена заготавливать не надо, продавать молоко не надо…

– Телёнка с верёвкой не уведут, – продолжил Николай.
– Да и телёнка не уведут, – согласился Шемякин-старший. – И ещё. Будет хоть и трудно, но вся крутня домашняя. Что получится из нашей затеи, покажет осень. А ты не волнуйся. Мы тут с матерью как-нибудь потихонечку. Надо только подкупить тонны три зерна.

– А у вас же есть.
– Этого будет мало, а потом неизвестно, как сложится цена ближе к лету. У нас последние годы цены на зерно пляшут, как черти на горячей сковороде.
 

И покатили Шемякины-старшие телегу своей мечты по новой дороге, на которой, как и на предыдущей, было множество ухабов и крутых спусков с поворотами. Что ожидало их впереди и каков у них будет финиш, Иван Егорович и Екатерина Андреевна представляли смутно, хотя и занимались арифметикой много вечеров. Однако трудности их не пугали.


                СЕМЕЙНАЯ  СВИНОФЕРМА

Спустя две недели после того как в сарае бабы Кати и деда Вани впервые захрюкали новосёлы, к Шемякиным рано утром вдруг нагрянули бойкие и скорострельно говорящие журналисты из районной газеты.

– Дарья Скворцова, журналист районной газеты «Светлое завтра», – отрекомендовалась Шемякиным молодая сотрудница печатного органа.

– Станислав Горячев, фотокорреспондент, – представился вслед за Скворцовой её спутник.

До самого обеда дотошные корреспонденты с фотоаппаратом и диктофоном выспрашивали, сравнивали, предполагали и фантазировали по поводу того, что Егорович и Андреевна стали на путь укрепления российской продовольственной безопасности. Им было интересно знать обо всём. И кто у них были родители, а в особенности деды и прадеды.

Напористой журналистке и её напарнику почему-то очень хотелось, чтобы у Ивана Егоровича и Екатерины Андреевны предками были обязательно зажиточные крестьяне, которых в начале тридцатых годов раскулачили и сослали в места чуть ближе чёртовых куличек, но дальше отгонных пастбищ, на которых Макар откармливал своих телят. Одновременно с расспросами бабу Катю и деда Ваню много раз фотографировали. Стали героями репортажа и поросята.

– Иван Егорович, – не унималась Дарья, – и всё же кем были ваши деды и прадеды? Может, вам отец или ваша мать рассказывали о них? Сколько у них было земли, сколько они имели лошадей, коров? Ну не может быть, чтобы вы взяли и организовали довольно крупную для личного подворья свиноферму. Понимаете, Иван Егорович, в жизни просто так ничего не происходит. Может, у вас заложено на генном уровне быть если и не крупными землевладельцами и скотопромышленниками, то уж крепкими хозяевами наверняка. Так кем же были ваши деды и прадеды? – наседала журналистка.

– Ну кем, – развёл руками Иван Егорович, – крестьянами. А земля… Ну что земля. Тогда у всех в селе было почти одинаково, в зависимости от наличия в семьях мужиков. Средний надел на двор в Луговом составлял примерно десятин двенадцать, а это значит, что у кого-то было больше, а у кого-то было и меньше.

– Вот видите, я же говорила вам. Двенадцать десятин – это ведь много земли. А сколько у них было лошадей? С одной лошадью на таком поле не управишься.

«И зачем ей десятины с лошадьми?», – подумал про себя Егорович и незаметно для гостей улыбнулся.

Заметив, что от Ивана Егоровича нужной информации не добьёшься, Даша переключилась на Екатерину Андреевну.

– Екатерина Андреевна, а ваши родители? Кем они были?
– Крестьянствовали вначале на своих наделах, а потом работали в колхозе.
– Ну в колхоз же их, наверное, загнали? Они ж не могли по собственной воле отказаться от своей земли и от лошадей? У вас сейчас в хозяйстве кроме свинофермы имеются ещё корова и телёнок. Вы ж к ним, наверное, прикипели, можно сказать, душой и сердцем. Как вот так – взять и отдать?

– О-ох, детка, – покачала головой Андреевна. – Да если бы у нас была пенсия побольше, да разве ж мы бы занимались хозяйством? Какой там зов предков. Деться некуда.

Не согласившись с доводами Андреевны, журналистка повернулась к Ивану Егоровичу.

– Иван Егорович, а кто был у вас инициатором создания свинофермы?..
– Иван Егорович, Екатерина Андреевна, пойдемте, я вас сфотографирую на фоне вашего дома. Даша, прервись на минутку, а то у меня потом получится резкий контраст, – прервал Скворцову фотокорреспондент.

И так до самого обеда. Станьте тут, станьте там. Улыбнитесь. Посмотрите друг на друга. Зайдите в станок к поросятам. Возьмите в руки ведро. А почему у вас двадцать голов, а не больше и не меньше? Будете ли расширять свиноферму? А почему бы вам не замахнуться на сто и более голов? Планируете ли вы перерабатывать мясо на месте или будете продавать живым весом? Какова будет у вас рентабельность? А во что будете вкладывать вырученные деньги? Будете ли нанимать рабочих или будете управляться сами?


– Катя, какой же это паразит им позвонил? Мы ж с тобою никому об этом ничего не говорили. У меня уже голова ходит кругом от её вопросов, – пожаловался Егорович жене, когда журналисты о чём-то стали говорить между собой и оставили их на минуту в покое.
– Да, наверное, наш глава округа. Им же надо отчитаться, что на их территории создана ферма. Колхозы развалили, а теперь скотину по штукам считают. Ваня, а может, им сказать, почему мы занялись свиньями? Вот смеху-то в селе будет. Представляешь, заголовок: «Шемякины едут в Египет».

– Ты что, Катя.  Им только намекни о Египте, они так распишут, что потом из-за стыда на улицу не выйдешь. Нам и без их писанины мороки хватит выше головы.
– Господи, хоть бы они скорее уехали, – не выдержав, в сердцах проговорила Андреевна.

Продолжительную беседу и фотосессию прервал звонок из редакции, после которого Скворцова и Горячев, распрощавшись с Шемякиными, уселись в машину и укатили в райцентр, пообещав деду Ване и бабе Кате через три дня показать для согласования подготовленный ими материал для газеты. Однако своего слова корреспонденты не сдержали, и вместо материала для согласования Егоровичу и Андреевне пришлось читать в газете уже готовый очерк под названием «Семейная свиноферма».

– Катя, ты послушай, что она пишет, – возмущённым голосом, чуть ли не прокричал Егорович.

«И вот теперь, спустя семьдесят лет после ликвидации истинных хозяев, когда в российскую землю врастает мощными корнями частная собственность, когда каждый человек волен заниматься тем, к чему у него лежит душа, Шемякиным Ивану Егоровичу и Екатерине Андреевне кровь предков подсказала путь, по которому им надлежит идти».

Она тут ещё пишет, что наши деды были зажиточными крестьянами, имели большие наделы земли, а значит, делает она вывод, они должны были иметь по три-четыре лошади, а это в свою очередь означает, что они имели и наёмных работников. В общем создавали рабочие места. Поэтому, делает она заключение, наших дедов должны были непременно раскулачивать.

– Ваня, а по какой дороге направила нас кровь предков, она не написала? – отозвалась из другой комнаты Андреевна.
– Ну почему ж. Написала. Вот, слушай.
«Они, ну то есть мы с тобою, надумали организовать крупную свиноводческую ферму. Для отработки технологии выращивания и сбыта мясной продукции ими закуплено двадцать поросят, которые, по прикидкам Екатерины Андреевны, в прошлом зоотехника колхоза, должны дать уже предстоящей осенью две с половиною тонны мяса». Катя, она даже рентабельность называет и сколько в конце года мы с тобою получим денег.

– И сколько ж? – поинтересовалась Андреевна.
– При рентабельности… Бог ты мо-ой! – возмутился Егорович. – Ну и написала. Как же это она считала? Сто двадцать процентов рентабельность! И ещё. Мы с тобою должны получить больше ста шестидесяти тысяч рублей.

– А откуда она взяла эти данные? У нас сейчас такой рентабельности не имеют даже свиноводческие хозяйства, которые используют корма, напичканные всевозможными кормовыми добавками. У них же суточные привесы больше, чем на откорме крупного рогатого скота, а такого при нормальном кормлении никогда не было и не должно быть. Мы же с тобой не будем добавки использовать, поэтому у нас будет несбалансированное кормление, а значит, привесы больше четырёхсот грамм в сутки нам никогда не получить. Вот и дели сто десять килограммов на четыреста. В итоге мы получаем двести семьдесят пять дней кормления, что означает чуть более девяти месяцев. В общем, десять месяцев выращивания.  Но это в лучшем случае. Обычно на это уходит почти год. Что там она ещё пишет?

– Ха, – усмехнулся Егорович. – Пишет, что при выращивании Шемякиными ста и более свиней им, ну то есть нам, придётся строить цех по переработке мяса, чтобы в торговую сеть отправлять уже готовую продукцию. Катерина, ну мы с тобой вообще об этом не промолвили ни одного слова. Не знаю, что думаешь ты, а у меня по поводу ста голов и цеха по переработке мяса в голове никаких мыслей не было и нет.

– Ваня, хорошо, что мы с тобою ничего им не ляпнули про Египет. А ведь она спрашивала о нашей мечте.

– Катя, теперь никаких корреспондентов, никаких интервью и размышлений вслух. Всё. Как сейчас говорят, полная закрытость и эта… кон-фи-ден-циальность для всех, кто имеет отношение к печатному слову. Через порог во двор никого не пускать и никому ничего не говорить.

– Ох и наслушаемся мы с тобою,– вздохнула Андреевна.
– Ну это мы как-нибудь переживём.

И пережили. Выдержали Шемякины расспросы, а порой и ехидные усмешки односельчан. Приходилось выслушивать и такое, что, мол, раз работали в колхозе – он (Егорович) механиком, а она (Андреевна) зоотехником, значит, денег наворовали, вот и думают богатеть.

По прошествии недели после появления в газете очерка разговоры в селе стали понемногу затихать, и Иван Егорович с Андреевной было уже успокоились, как вдруг в послеобеденное время, в пору их короткого отдыха, зазвонил телефон. К нарушителю спокойствия подошла баба Катя.
– Ал-ло-о, – услышала она нежный женский голос. – Это квартира Шемякиных?
– Да, Шемякины слушают, – отозвалась Андреевна.

– Здравствуйте, это вас тревожит областное телевидение, передача «Сельский час». Мы хотим сделать о вас пятнадцатиминутную передачу. Расскажем о вашей жизни, о том, чем вы сейчас занимаетесь и каковы ваши планы на будущее.

Андреевна, прикрыв ладонью трубку, окликнула мужа.
– Ваня, тут вот уже нами интересуются с телевидения. Что будем делать? Это ж будет ещё больше шуму.

– Не надо нам, Катерина, больше никого. Мы с тобой не Пугачёва с Киркоровым, чтобы любым путём пробиваться на экран. Хватит, в газете уже о нас рассказали.



В общем, не захотели Шемякины получить свою долю известности. Иван Егорович и Екатерина Андреевна наотрез отказались от визита к ним тележурналиста с оператором и от пятнадцатиминутного пребывания на телеэкране.


                ФАРАОНЫ  В  ПОДПАСКАХ

И поплыли дни один лучше другого. С каждым сорванным с календаря листком солнце по небу катилось всё долее и долее. Лыска подарила хозяевам бычка, отвисели на крышах ледяные сосульки, отшумели вешние воды, и зазвенели в небе звонкоголосые жаворонки. Пробился на грядках в огородах чеснок, и распушилась молодая поросль бурьянов, закопошились на улицах куры, у Андреевны загорели нос и щёки, а у Егоровича натруженные руки.

Весна во всю свою молодую прыть принялась наводить порядок. Где можно, она дождями смывала накопившуюся за зиму грязь и всё, что было выкинуто людьми. С чем же было ей справиться не под силу, она покрывала молодой травой, пусть к середине лета в этих местах и вымахают высоченные бурьяны, но не лежать же горам пустых бутылок и всякого бумажного рванья на виду у всего мира.

Шемякины тоже не остались в стороне от очистительно-созидательной инициативы пришелицы, тем более что Ивану Егоровичу нужно было в срочном порядке пристроить к задней стене сарая выгульный двор для свинопоголовья.

Пять дней дед Ваня не покладая рук трудится над устройством поросячьего солярия с грязевыми ваннами. Нет, не пять, а целых… пять с половиною. Всё правильно. Он только что сам при подсчёте затраченных на строительных работах дней, сжал в кулак на правой руке все пальцы, а потом ещё и покивал мизинцем на левой.

А быстрее он и не мог управиться. Огородить решетками пятьдесят квадратных метров выгульного двора – это вам не хухры-мухры и не цигарку выкурить или какую-нибудь сверхэкономную сигаретку, тем более что Егорович не курит.

Выгульный двор не из одних же решёток состоит. Перед тем как приварить всю эту оградительную арматуру, Егоровичу надо ж было ещё установить столбы из бывших в употреблении металлических труб.

Так что к обеду пятого дня дед Ваня уже изрядно утомился и теперь частенько поглядывал на тюк соломы, уложенный специально для отдыха у стены сарая.

Вот и теперь. Вместо того чтобы приварить к столбу узенькую калитку с навесами, он отложил в сторону сварочную маску и, тяжело вздохнув, встал. И, если бы не Андреевна, Егорович обязательно пошёл бы к месту своего отдыха.

– Ваня, – раздался из-за угла сарая голос бабы Кати. – Бросай работу и пошли обедать. Уже час времени.
– Иду, Катя, иду, – радостно отозвался Егорович и шагнул навстречу жене.
– Ну что ты тут? Говорила ж, давай буду помогать.

– Да какая тут помощь. Варить же ты не будешь. Осталось калитку приварить да устроить навес. Я думаю сделать его под одну сторону. Чтоб, значит, и солнце у них было, и тень. В общем, через три дня свиноту можно будет выпускать на свежий воздух, – твёрдо пообещал жене Егорович.

– Вань, а зимой ты говорил, что сделаешь выгульный двор за три дня, – вспомнила Андреевна обещание мужа. – А получается уже пять да ещё будет три. Всего восемь.


– Ка-тя, ну то ж было зимой и на диване. А лёжа на диване строится всё быстро и, главное, не умариваешься, – усмехнулся Егорович. – А тут… Иди, Катерина, я сейчас переоденусь и приду, – пообещал он жене.

Последние полгода Егорович заметил у себя одну понравившуюся ему привычку – отдыхать с лёгкой дрёмой после обеда, пусть даже и самое короткое время. Он и раньше, конечно, отдыхал, но тогда дед Ваня не замечал, что эта дремотная передышка ему станет ближе, чем сам обед, который в молодые годы был для него всегда желанным. Теперь же Егорович уже ожидал, когда подойдёт послеобеденное время. И что вы думаете. Дождался. Хоть и получил замечание от своей Екатерины Андреевны.

– Ваня, куда ты спешишь?
– Му-у, – промычал он вместо ответа, не раскрывая рта.
– Твой сварочный аппарат никуда не денется. Не успеешь за три дня, выгоним поросят через неделю, – поняла по-своему торопливость мужа баба Катя. – Сейчас поедим, пойди да полежи. Лето только начинается, успеем наработаться.

– Угу, – согласился с доводами жены Егорович.

Управившись с первым и вторым, дед Ваня быстро выпил компот из сухофруктов и, взяв с собой газету, отправился на место своей ежедневной дрёмы, где, негромко крякая от удовольствия, опустился на топчан, а вскоре и принял горизонтальное положение.

Полистав некоторое время газету и не прочитав ни одной строки, Егорович положил её на грудь и закрыл глаза.  Глубокий и шумный вздох раздался в комнате, после чего дед Ваня тихо,  с присвистом засопел.

И надо ж так случиться, что без всяких долгих переходов через поля, леса и реки, без коротких и длительных привалов Егорович в один миг оказался в Египте у пирамид фараонов. Только теперь он был уже не с коровами, как в предыдущий раз, а с поросятами, и не с двадцатью пятачками, которые хрюкали у них в сарае, а с таким большим стадом, что одному ему было уже с ним не управиться.

В момент, когда Иван Егорович оказался уже не в состоянии гоняться за разбегавшимися в разные стороны свиньями и в изнеможении опустился на большой камень, ему неожиданно пришёл на помощь… фараон. Да, самый настоящий фараон, один из давнишних правителей Египта.

Представляете, в тот момент, когда Иван Егорович, уставший и вспотевший от бесконечной беготни, опустился на камень, в это время его внимание привлёк человек, вышедший из пирамиды. И появился-то он не из «входа-выхода», а прямо из монолитной стены. Дед Ваня так этому изумился, что у него даже возникла икота и дрожь в коленях. Но ещё больше он поразился, когда увидел, что человек, одетый в сказочно богатую «фирму» древности, направился к нему, то есть к Ивану Егоровичу. Но что было удивительным, человек, вышедший из пирамиды, не просто направлялся в его сторону, а бежал, да ещё и сбрасывал с себя одежду.

Иван Егорович хотел было уже  броситься наутёк, как-никак, а он нежданно-негаданно явился  к пирамидам из самого центра России, да  и не один, а со стадом свиней, без всяких загранпаспортов и разрешений ветслужбы обеих стран. В довесок ко всему, свиньи, вместо того чтобы вести себя культурно и рассматривать достопримечательности незнакомой им страны, сразу же стали своими рылами перепахивать песок, по которому ступали ноги самих фараонов.

В общем, Иван Егорович понял, что он и его многочисленное стадо свиней оказались у пирамид такими же желанными гостями, как если бы в огород к самому Егоровичу забрался кто даже и из своих односельчан, не говоря уже о каком-нибудь египтянине, да ещё и со свиньями.
Но произошло непредвиденное. Когда дед Ваня в спешке надевал на ноги свои комнатные тапочки, он услышал не крики негодования, а вполне приличное к нему обращение.

– Иван Егорович! – кричал бегущий к нему человек. – Подождите, не убегайте!

Ну что деду Ване оставалось делать. Конечно же, он, глубоко и обречённо вздохнув и выпрямившись во весь рост, стал поджидать того, кто так торопился к нему.

«Будь что будь», – подумал Егорович и приготовился к самому худшему.

– Иван Егорович, – на чистейшем русском языке обратился к нему египтянин. – Я правитель Египта фараон Тутанхамон. Я увидел, что вам трудно управляться со своим стадом, а мне, по правде, уже надоело лежать. Позвольте, дорогой мой гость, оказать вам помощь в охране вашего многочисленного стада. Возьмите меня к себе в подпаски. Вы уже человек в годах, а мне по молодости лет полезно будет побегать за вашими свиньями. Отдыхайте, Иван Егорович.
Ну что оставалось делать нашему земляку? Конечно же, дед Ваня, облегченно вздохнув и передав Тутанхамону хворостину, вновь опустился на камень и с благодарностью посмотрел вслед убегающему фараону.

«Подпасок – это дело хорошее, как я до этого не додумался ещё дома. Можно ведь было с собою взять Катерину. Вдвоём бы нам тут было легче. Хотя… Оставить усадьбу без пригляда тоже нельзя. Корова, кошка, собака. Всех надо кормить, да и как оставить дом. Там за две ночи всё вынесут да ещё и подпалят, – размышлял Егорович и краем глаза наблюдал за своим подпаском. – Он хоть и фараон…»

Размышления Ивана Егоровича сменились глубоким вздохом, после которого он встал и хотел было уже идти на подмогу  своему подпаску-фараону, потому как заметил, что свиней почему-то становилось всё больше и больше и что фараон, хоть и бегал весьма шустро, уже не справлялся  с огромным  хрюкающем стадом.

Сделав два шага, Егорович услышал пронзительный свист Тутанхамона, от которого у него по спине прошёл озноб, а большинство хрюшек попадали на песок. Немного придя в себя, Егорович увидел, что к его подпаску со всех сторон бегут человек двадцать, а может, и тридцать – разве их, бегущих, пересчитаешь. Но самым удивительным для деда Вани было то, что эти люди появлялись как бы из воздуха. Пятеро, правда, вышли из песка небольшого кургана, а двое из соседних пирамид. Сбросив с себя лишнюю одежду, люди построились в одну шеренгу перед Тутанхамоном.

– Иван Егорович! – громко прокричал он. – Эти люди – фараоны египетских земель. Они тоже будут вашими подпа-сками-и! – разнеслось над песками.

Одновременно с криком фараона дед Ваня услышал откуда-то издалека и голос своей жены.
– Ваня, Ва-ня, просыпайся, там к тебе пришли из СПК.
– Ах, Кате-ри-на-а, какой со-он был, – покачал головой Егорович. – Да если бы я пригнал домой всех свиней, мы бы с тобой не то что поехали бы в Египет, а смогли два года плавать в кругосветке. Сколько было свине-ей. А подпасками кто у меня был. Сами фараоны. Эх, Катерина, Катерина, какой был сон, – засмеялся дед Ваня. – Кто приехал?

– Главный инженер.
– Что ему надо?
– Он хочет, чтобы ты поработал в СПК механиком.
– Не-е, ни механиком, ни трактористом, ни самим директором. За что работать? Они же зарплату не платят уже полгода, и до уборки её не предвидится.

Встретиться с главным инженером хозяйства Ивану Егоровичу всё-таки пришлось. Как-никак, хоть и бывший, всё равно начальник. Посидели, вспомнили прошлое, поругали настоящее, а перед тем как уйти, инженер согласился с доводами Егоровича, что в СПК, в котором не платят зарплату, ему, как пенсионеру, делать нечего, да и по хозяйству работы много, одной Андреевне не управиться.

«Дома мы, может, заработаем на Египет, а у вас что? – думал Егорович, провожая главного инженера к машине. – Я ещё свои заработанные пять тысяч не получил».

После отъезда бывшего своего начальника Егорович рассказал Андреевне о фараонах-подпасках и о том, сколько у него было в Египте свиней.

– Поверишь, Катя, куда ни посмотрю, одни свиньи, на пирамидах их только не было, но, думаю, что если бы ты дала мне досмотреть сон до конца, они (свиньи) и на пирамиды забрались бы. Надо ж присниться такому, – усмехнулся Егорович и покачал головой. – Второй раз уж побывал в Египте.

– И бесплатно, – засмеялась Андреевна. – Следующий раз в Египет погоню свиней я.
– Катерина, а чего ждать следующего раза, да гони их туда хоть завтра, а я на хозяйстве останусь. Если вдруг придётся встретиться с фараонами, передашь им от меня привет и большое спасибо за оказанную помощь.


                ЧЁРНАЯ  ПОЛОСА

После завершения устройства выгульного двора для хрюкающего поголовья и пробного выгула свиней Шемякины Иван Егорович и Екатерина Андреевна облегчённо вздохнули и в первый же вечер после ввода в эксплуатацию «солярия» оповестили своих детей, что работы окончены и свинопоголовье переведено на летнее содержание.

– Коля, как они (свиньи) носились по двору, – похвалилась сыну Андреевна. – Теперь им раздолье.
– И что, мать, сын порадовался, что поросята у нас теперь гуляют в загоне? – поинтересовался Егорович.

– Да нет, Ваня, им наши поросята… – баба Катя махнула рукой. – У них свои заботы. Они хотят взять участок для строительства. Коля говорит, что в городской черте можно купить пятнадцать соток, потом взять кредит на строительство и строить коттедж. Не домик, а коттедж. Чтоб было два этажа, сауна с бассейном, газоны…

– А когда это они надумали? Он же ничего не говорил, – удивился Егорович.
– Сказал, что они с женой решили на этой неделе.
– А тут кто будет заниматься?
– Ну что ты у меня спрашиваешь? Вот приедут в гости, тогда у них и спросишь.

– М-да. Свиней из Египта ещё не пригнал, а они уже надумали строить виллу, – проговорил Егорович и, глубоко вздохнув, продолжил: – Наша усадьба им уже не нужна. Вот так, мать. Им теперь нужны будут деньги, да ещё и много.

– Не переживай, может, они ещё передумают. Стройка, она, знаешь, это к нам можно приехать, а можно и нет. А там, если ввязнут, придётся работать долго и каждый день.

– Ну а у Ленки как идут дела? Что у них там нового?
– Холодильник думают менять, а то, говорит, он у них уже старый. И телевизор надо покупать новый.

– О-о, – покачал головой Егорович. – Да нам с тобою никаких свиней не хватит. Нет, Катерина, пускай они надеются на свои силы. Даже если мы с тобою и насобираем денег на поездку и съездим, то затраты наши составят максимум сто тысяч рублей. А самый плохонький коттеджик стоит порядка двух миллионов. А ведь если Николай начнёт строиться, то за ним потянется и Ленка. Мы за год много насобирали?

– Десять тысяч.
– Ну, если прикрутить все гайки, то можно собрать тысяч тридцать. А два или четыре миллиона… О-о, – махнул рукой Егорович.  – Нам вот ещё надо покупать зерна, а то до новины не дотянем. А это на пять месяцев. А сейчас цены уже кусаются. Да хорошо, если с нового урожая они понизятся, а как взлетят вверх? По твоим прикидкам, сколько надо?

– Минимум три тонны, а лучше четыре. Надо покупать, чтобы хватило по август месяц включительно.

– Да-а. Двенадцать – пятнадцать тысяч. Придётся нам с тобою, Андреевна, залезать в чёрную заначку, – грустно проговорил Егорович. – А может, возьмём кредит?

– Кредит? Да нам же, Ваня, тогда и свиней не хватит, чтобы его выплатить. Нам ведь и после августа придётся кормить эту ораву, а это значит, надо будет иметь ещё хотя бы тонны четыре зерна. Нам бы сейчас его купить подешевле, а сбыть свиней подороже.

– Значит, сейчас залезаем в заначку, а там будет видно, – сделал вывод Егорович.

На этом же семейном совещании Шемякины решили ещё и увеличить на двадцать пять соток огород.  Не свой, конечно. Его увеличить уже было нельзя. Сосед справа, сосед слева, а в конце огорода узкая полоса целины и глубокий яр.

Екатерине Андреевне предложили половину своего огорода хорошо знакомые односельчане, которые уже были не в состоянии обрабатывать сорок соток имеющейся у них земли. На двадцати пяти сотках было решено посеять тыкву, кабачки и соток пять сахарной свёклы.

– Ваня, давай попробуем. Если зерна не удастся нам купить в августе четыре тонны, купим две и переведём их (свиней) на овощное кормление, – предложила Андреевна.
 
В связи с тем что на голосовании никто из них не настаивал, все принимаемые в узком семейном кругу решения были утверждены и приняты к обязательному исполнению.

– Катя, а огород у них хоть вспахан? – опомнился Егорович, после того как домашнее совещание было закрыто. – Весною ж пахать нежелательно.

– Да, осенью они его вспахали, а вот теперь надумали отказаться. А что. Дети не помогают, а у самих здоровья нет.  Вот и надумали отдать, чтобы не росли бурьяны.

– Тогда давай попробуем, – согласился Егорович. – Катерина, но ведь даже если мы и засеем его тыквой и кабачками, нам всё равно придётся его два раза прополоть, а может, и три. Что-то мне кажется, что мы с тобой начали молотить не свою копну. Может, нам отказаться от своей затеи?

– Нет, Ваня, нельзя. У пенсионера должна быть цель, пусть даже и будет она недостижима.
– Понятно. Тогда я завтра начну готовить ручной инвентарь к весенне-летним огородным работам. Чувствую, что мы и со свиньями хлебнём летом. Катерина, а может, мы это?.. Стареем да дуреем? Так вроде как и рановато.

И закрутилась у деда Вани и у бабы Кати карусель. Утром подъём чуть свет. Вначале работа с коровой и телёнком, потом утреннее кормление свиней, завтрак на бегу, работы в огороде, обед и снова корова, телок и свиньи, после них огород и третий заход на скотный двор. На ночной отдых у Шемякиных оставалось четыре, а в лучшем случае пять часов.

Чтобы не тревожить детей и не отрывать их от работы и своих семей, Егорович и Андреевна для посадки картофеля наняли четырёх человек и управились с этой довольно трудоёмкой работой за один день, хоть и уходились к вечеру до того, что спать легли, считай, что не ужиная, если не брать во внимание по кружке выпитого молока.

Деда Ваню и бабу Катю утешало только одно: им не надо было никуда выезжать, а значит, и не надо было по нескольку раз в день переодеваться. Как с утра облачились в рабочую одежду, так и до самого вечера. Но в этом, казалось бы, домашнем и, как может показаться стороннему человеку, весьма выгодном деле были существенные недостатки. И этими недостатками были замкнутость и обособленность жителей села Луговое, которые «варились» теперь каждый по-своему, да ещё и в собственном соку.

Жизнь селян дошла до того, что Иван Егорович больше двух недель не встречался со своим соседом Дмитрием Яковлевичем, а Андреевна давно уже не разговаривала с его женой Валентиной Кузьминичной. Видеть друг друга они, конечно, видели, но дальше «привет-привет» дело не продвигалось. Апрель месяц заканчивается, а они (соседи) ещё и минутки не посидели вместе на лавочке, не пообсуждали наболевшие вопросы, женщины не обменялись сельскими новостями, а мужики не потолковали о политике и о том, как неправильно рулит страной президент со своим окружением и что село доведено до «ручки».

– Ну разве это жизнь, – возмутился Егорович вслух. – Каждый сам себе. Ни собраться, ни поговорить. И это свобода? Какая? Свобода собственных мыслей?

– Чем ты недоволен? – спросила Андреевна, перебирая тыквенные семечки в коробке. – Завтра закончим с тем огородом, наведём порядок на своём и потом можно будет сделать передышку до начала прополки и поливки. А сидеть нам, Егорович, уже не с кем. Соседи работают, а мы с тобой дома. А хоть и сойдёмся с кем, о чём разговаривать? О болячках? На выходные приедет Николай, тогда и наговоримся.

– Ты им (детям) про тот огород говорила?
– Пока нет. А что?
– Да так. Шумливые становятся наши ребята, – усмехнулся Егорович. – Узнают, что взяли огород, будут обижаться, что сделали это, не посоветовавшись с ними. А что советоваться. Они и на своём огороде редко бывают.

– Ваня, а им что, тот огород придётся обрабатывать? Сами управимся. Мы теперь с тобой свободные,  а если возникнет неуправка, наймём. Пусть не волнуются.

Однако Шемякины-старшие напрасно беспокоились. Приехавшие на майские праздники Елена с Николаем к сообщению родителей отнеслись довольно спокойно.

– Ну взяли, так взяли. Там же картошки не будет, а гарбузы, – махнул он рукой, – на тачке перевезёте.

А может, он так ответил из-за того, что сам не сказал отцу о своём решении взять участок для строительства коттеджа, потому как разговор о нём по всем признакам должен был состояться. Уж если Николай оповестил об этом мать, то с отцом поговорить обязательно придётся.

«Дело-то затратное, и без нашей помощи ему не обойтись», – подумал Егорович, выходя из-за стола после обеда и не ожидая, когда сын об этом заговорит первым, предложил Николаю присесть для послеобеденного отдыха на диван. 

– Да вы хоть бы вышли в сад, – предложила мужу и сыну Андреевна. – Всё в доме да в доме. Там соловьи…

– Нет, мать, в саду ещё рано сиживать, – махнул рукой Егорович. – Там так протянет, что я завтра и не встану. Мы лучше тут вот на диванчике, а кому хочется послушать соловьёв, пусть идут. Ну что, Николай, ты хоть бы похвалился, как у вас идут дела по части строительства коттеджа.

– Ах, бать, какие там дела. Отбой дали мы. Сейчас, чтобы начинать строительство, надо иметь минимум полтора, а то и два миллиона рублей. А где такие деньги возьмешь? Залезать в кредит, так потом и вашей усадьбы не хватит за него расплатиться. Участок, может, мы и возьмём, да и то для того, чтобы потом его продать. У нас некоторые продали свои квартиры, взяли кредиты и начали стройку, а теперь надо выплачивать банку и строить, а денег нет.  Так что, отец, мы пока наблюдаем за другими. Квартира есть, домик в деревне тоже имеется, – засмеялся Николай.

– Ну слава Богу, – облегчённо вздохнул Егорович. – А то мне мать сказала…
– Нет, отец, всё. Можешь не волноваться.

Что касается вероятного нарушения стабильности годового бюджета старших Шемякиных со стороны их дочери, то, как рассказала Андреевна мужу после отъезда Елены и Николая, покупка нового холодильника и телевизора с повестки дня у дочери не сняты, и что она была бы не против принять от родителей некоторую сумму в виде спонсорской помощи.

Глубоким и продолжительным вздохом ответил на сообщение Андреевны дед Ваня. Не знали они, что всего через два месяца их бюджет, ориентированный на поездку в Египет, даст такую трещину, что баба Катя и дед Ваня выпьют за неделю по целому пузырьку валерианы, а потом ещё будут неделю морщиться от настойки пустырника.

После майских праздников Иван Егорович и Екатерина Андреевна по-стахановски трудились на обоих огородах и на своей семейной свиноферме. Корреспонденты им теперь не докучали, односельчане перестали подкалывать, жизнь наладилась и катилась по сельским улочкам и огородам размеренно и даже в какой-то степени чинно, а может, и сонливо.

Работа на свежем воздухе, равномерное питание экологически чистыми продуктами и спокойный, хотя и короткий сон оказывали на деда Ваню и бабу Катю самое благотворное влияние. Они оба загорели, правда, крестьянским загаром. Непонятно? Ну, это когда загорают руки и лицо, а всё остальное остаётся иссиня-белым. Походка у них стала более плавной, говор сонливо-рассудительным, а желания их стали просты и однообразны. И Егоровичу, и Андреевне почему-то ежедневно хотелось хоть немного вздремнуть. Так, может, они и дожили б до зимы. Но, видно, жизнь не может быть всегда спокойной. Так получилось и у Шемякиных.

В мае месяце Иван Егорович привёз из СПК три тонны зерна, в расчёте, что с началом уборки цена на него упадёт и тогда, чтобы прокормить хрюкающее поголовье до самой реализации, можно будет подкупить ещё.

Однако хорошим мечтам не суждено было сбыться. За неделю до начала уборочных работ в одной из телепередач министр сельского хозяйства объявил, что цена на зерно поднимается до шести тысяч рублей. Услышав это сообщение, Егорович на другой день кинулся в СПК, чтобы прикупить ещё зерна, но, увы, в кооперативе закрома уже были пусты. Не совсем, конечно, по углам ещё можно было смести ведра два, но это зерно, как пояснил председатель, оставили для мышей.


                КОТУ  ПОД  ХВОСТ

– Катя, иди послушай, что говорит наш премьер! – крикнул Егорович жене.
– Да ну их, – отозвалась Андреевна из другой комнаты.
– Он говорит, что повышение закупочных цен на зерно благотворно скажется на финансовом положении производителей зерна. А они подумали о том, как это отразится на тех, кто занимается скотоводством и птицей? Катя, если только они не изменят своё решение, то мы с тобой вылетим в трубу и ни о каком Египте нельзя даже будет и подумать. Нам же ещё на зерно понадобится около тридцати тысяч рублей.

Последнее высказывание Егоровича подействовало на Андреевну так, что она в один миг оказалась возле мужа.

– Что-о? Нам надо будет ещё тридцать тысяч?
– Я сказал… – Егорович выключил телевизор и, повернувшись к жене, продолжил: – Я сказал, что мы вместе с поросятами вылетели в трубу. Цены на зерно подняли чуть ли не в два раза. Теперь нам за тонну зерна надо будет платить шесть тысяч. Ты представляешь, ше-сть ты-ся-ач! – выкрикнул Егорович. – А это означает, что нам надо выложить за зерно тридцать тысяч. Чего я не остался в Египте? Что мне ещё было надо? Фараоны в подпасках, свиней видимо-невидимо…

– Ха-ха-ха, – нервно засмеялась Андреевна. – Фараоны в подпасках. Гляди, Ваня, как бы они нам ещё не  преподнесли на блюдечке снижение закупочных цен на мясо. Вот тогда нашему хозяйству действительно будет конец.

И зачем Егорович включал телевизор? Неделю не подходил к нему, а тут, словно кто подтолкнул, иди, мол, включи и послушай, как высокие чиновники беспокоятся о сельском хозяйстве, и в частности о господах Шемякиных. Не узнал бы сегодня дед Ваня из премьерских уст о их решении, то и спали бы с Андреевной, хоть и на разных кроватях, однако ж спокойно и без разных там мрачных сновидений. А теперь что делать? Снова пить успокоительные?

И на телевидении хороши. Кто ж такие вести передаёт вечером? И потом. Уж ежели кому-то пришло на ум порадовать зерноводов, так можно ж было предупредить тех, кто выращивает скот и птицу, чтобы они отключили звук или вообще выключили телевизоры? Конечно, можно было это сделать, однако ж не сделали потому, что им скотину в убыток себе не выращивать, а стало быть, можно кукарекать в любое время.

С мрачными мыслями заканчивали свой трудовой день Егорович и Андреевна. А какими могли быть у них думы, если власть  российская, используя запрещённый приём, ударила их своим решением ниже пояса. Никогда, во все годы своей жизни, Шемякины не переживали такого расстройства душевных и физических сил, как в этот вечер.

На почве нервного расстройства и у бабы Кати, и у деда Вани произошел сбой биоритма всех жизненно важных процессов. У деда Вани вдруг заурчало в животе, а у бабы Кати, по всем признакам, поднялось давление. Кроме этого у обоих враз пропало желание спать.

Если до вечерних новостных телевизионных передач Егорович и Андреевна не знали, как отогнать от себя сонливое состояние, то теперь они только вздыхали и поминутно моргали, стараясь таким образом избавиться от появившейся рези в глазах. Егорович, прохаживаясь по комнате, часто негромко произносил «м-да» или «фух»  и поругивал власть, которая спихнула их с жердочки, на которой примостился было класс зажиточных крестьян, и теперь они, баба Катя и дед Ваня, падая вниз, не знали, в каком месте смогут приземлиться: то ли в лагере бедных, то ли в лагере нищих, и хватит ли у них «заначки на чёрный день» для латания образовавшейся дыры в их враз прохудившемся семейном бюджете.

– М-да. Фу-ух, – Егорович, раздув щёки, долго и с шумом, словно проткнутое гвоздём колесо машины, выпускал из себя воздух, после чего опять же шумно делал глубокий вдох и, закрыв глаза, начинал выдох. И так повторилось несколько раз подряд.

– Ну что ты пыхтишь, как паровоз? – нарушила устоявшуюся тишину баба Катя. – Давай сделаем так. Я за пару дней всё просчитаю, и мы с тобой постараемся найти выход из нашего дурацкого положения.

– Нам, Катя, надо так выйти, чтобы хоть штаны на нас остались, – усмехнулся Егорович. – Что-то у нас с тобой всё идёт не в ту сторону, в какую нам надо. С молоком не получилось, с поросятами… кхы-кхы, – откашлялся дед Ваня.

– Давай, дед, спать, а завтра видно будет, – предложила Андреевна и, покачиваясь из стороны в сторону, удалилась в свою комнату.

«Легко сказать «спать», а как это теперь сделать? – подумал Егорович и вновь, раздув щёки, стал с шумом выпускать воздух. – Спать. Тут хоть бы немного вздремнуть».

Устав лежать на правом боку, Шемякин, вздыхая и негромко охая, перевернулся на левый, поправил подушку и, вытянув руки вперёд, продолжил свои воспоминания. К седьмому десятку лет у каждого человека их набирается столько, что хоть не спи ночами, а только вспоминай о прожитом, об упущенном и невыполненном. Так и у Егоровича.

Детство, юность, школьные годы, первая любовь… Отрывками, эпизодами и короткими мгновениями проплыла перед ним та, теперь уже ушедшая в безвозвратную даль жизнь. Не думал Иван Егорович и не гадал, что придётся вот так, на седьмом десятке лет подружиться с бессонницей, с тревожными думами и с наступившей старостью, которая выскочила вдруг из какой-то подворотни, а может, и из-за угла и взяла в плен ничего не осознающего ещё Егоровича.

«Как же так, – недоумевал он, лёжа с закрытыми глазами. – Только ж вчера мы с Катериной…»
Как Егорович ни старался, однако почувствовать горячие поцелуи своей Катерины, Кати, он не смог.
«А ведь раньше это получалось, – с горечью подумал он. – Значит, мы и вправду уже старые, хотя в душе… А что в душе? – задал себе Егорович вопрос. – Ничего. Одни свиньи, огород да цены дурацкие».   

Сколько бы ещё воевал с бессонницей дед Ваня, точно сказать нельзя, но, судя по тому, как он вздыхал, ворочался и довольно шумно кряхтел, одолеть незваную гостю ему в ближайший час уж точно не удалось бы. Поэтому Егорович решил прервать своё бесцельное лежание и выйти во двор, подышать свежим, насыщенным влагой воздухом и, как бывало в молодости, послушать голоса ночных птах.

А что. Вспомните свои годы, когда ночами просиживали на лавочках с друзьями и подружками. По два-три часа спали в сутки и ещё ухитрялись и работать, а кое-кто и учиться. А сейчас, в годы мудрости и… по правде говоря, своей ненужности, сразу не уснул – тут тебе и бессонница, и таблетки, и переживания, что не удалось выспаться.  А кто нам, старикам, мешает доспать недовыспанные в ночное время часы днём.

Вышел Егорович во двор, склонил набок голову и, прищурив глаза, стал слушать…
– Хр-р, хр-р, – предупредила приглушённым похрюкиванием самая чуткая свинья своих братьев и сестёр о появлении во дворе хозяина.
– Хур-р, – продублировала сообщение вторая. 
– Хрю-хрю, – поблагодарила их третья.

Из-за сарая потянуло резким запахом свинарника. То ли от этого запаха, а может, и от ночной прохлады Егорович, поёживаясь,  резко вздрогнул и, склонив набок голову, стал прислушиваться правым ухом (левое у деда Вани немного недослышит) к ночным звукам и шорохам, которые в бесчисленном множестве неслись со всех сторон.

В садах и в лесополосе раздавался птичий гам. У соседей негромко промычала корова, в дальних дворах раздались вопли дерущихся кошек, прогорланил петух, пару раз  гавкнула собака, тоскливо прокричал пролетающий над головой сыч.

– Вот стервец. Ты смотри, –  вздохнул Егорович. – На какую ж это беду? Жалко, нет соловьёв.
Ну скажите, если бы он не вышел во двор, он что, разве испытывал бы удовольствие от бесцельного лежания? Подождите. О! Слышите? Неужели соловей? Они ж…
– Тюки, тюки, тюк, тюк, тюр-р-р-р, – разлилась по шемякинскому двору соловьиная трель.
– Ку-ка-ре-ку-у! – отозвался ему хозяйский петух.
– Фью-ти, фью-ти, тюри, тюр, тюр-р-р, – снова огласился двор Ивана Егоровича соловьиным пением. – Тюр-р-р, фью-ить, фью-ить, цха-а, цха-а, цха-а.

Господи, да это ж сам Егорович соловьём заливается. Я не шучу. Вы посмотрите, как он напрягся. О! Видите, поднял в небо подбородок… Сейчас дед Ваня вновь затюрлычит. Ну вот, я ж говорил вам.

– Фью-ти, фью-ти… цха-цха, тюр-р-р, – пропел Егорович.

Это, наверное, дед Ваня вспомнил, как вызывал на свидание свою Катерину вечерами, в ту далёкую весну, когда  на полях и лугах ещё лежал снег и, кроме карканья грачей да теньканья синиц, ничего другого услышать было нельзя.

– Ва-ня! Ва-ня-а! – раздался с крыльца дома голос Андреевны. – Ва-ня! Ой, Господи. Ва-ня! – ещё громче позвала баба Катя мужа и торопливо спустилась с крыльца. – Ва-ня!
– Ну что ты, Катерина, шумишь?
– Фух, – облегчённо вздохнула баба Катя. – Да я ж…
– Пошли, пошли в хату, – обняв жену за плечи, проговорил Егорович и легонько подтолкнул Андреевну к крыльцу. – Пошли, а то тут прохладновато. Ты вон и так вся дрожишь.

– Ваня, да я думала, тебя свиньи разорвали. Тут такое приснилось… Представляешь, только стала я засыпать… А тут кошмары… Как будто наши свиньи совсем оголодали от бескормицы и вырвались из загона, а ты был в саду. Ну вот и погнались они за тобою, – всхлипнула баба Катя. – А я, как увидела, и в крик. Да так кричала, что даже проснулась. Тебя позвала, а ты молчишь. Я с кровати, а тебя нет. Ой, Господи, да что же это мы совсем разладились. А ты чего не спишь?
– Не знаю, – дёрнул плечами Егорович.

– Ох, – вздохнула Андреевна. – Пошли на мою кровать, а то я что-то продрогла. У меня появились кое-какие мысли, как нам с тобою выкрутиться из нашего дурацкого положения. Забирайся под одеяло, а то и ты как кусок льда. А теперь послушай, что я надумала, – продолжила Андреевна после того, как они с Егоровичем немного отогрелись. – Наших запасов зерна нам хватит продержаться до августа месяца.  Если только цены останутся такими, как объявили наши правители, то нам надо будет продавать свиней сразу же, то есть в июле месяце. Но нам надо следить за ценой на мясо. А вдруг оно начнёт дешеветь. Сейчас за килограмм живка (живой вес) дают шестьдесят пять рублей, и не дай Бог, чтобы стали платить меньше.

Целый час Шемякины обсуждали варианты выживания их бизнеса, но как они ни старались, благоприятную дорогу им найти не удалось. После подсчётов дед Ваня и баба Катя уже твёрдо решили избавиться от свиней в самое ближайшее время. Хорошо б было додержать до зимы…

– Понимаешь, Ваня, если за килограмм, не дай Бог, станут платить менее шестидесяти рублей, то кроме убытков и головной боли мы с тобою ничего иметь не будем. Наши затраты уже составили тридцать девять тысяч. Для закупа зерна нам ещё надо будет выложить тридцать – тридцать три тысячи, а на привесе мы дополнительно сможем получить не более тридцати шести тысяч. Это если мы будем держать свиней до нового года и в случае сохранения закупочных цен на мясо. Какой смысл возиться с свиньями до конца года, заведомо зная, что ничего за это не получишь. В случае ж понижения закупочных цен за живок, мы останемся в прогаре. В общем, Ваня, второй год у нас уходит коту под хвост.

– Ты, Катерина, наверное, ещё не приплюсовала к затратам десять тысяч, которые ушли на обустройство станков и солярия. И не забывай, что нам с тобою ещё надо покупать сено и солому, а значит, остаётся уже тридцать тысяч рублей. Чёрт бы их побрал, наших правителей. Как же можно нам работать и жить, если сегодня не знаешь, что они надумают подпихнуть нам завтра. Личные подворья, личные подворья! – возмутился Егорович. – Кать, ну и выбрали мы с тобою время для подсчётов и расчётов. Посмотри на окно, на улице-то уже светлеет, а это значит, что нам надо уже вставать. Ночь прошла.

– Да вижу. Я хоть чуть вздремнула, а ты-то как будешь?
– А никак. Пока ты подоишь корову и выгонишь её в стадо, я подремлю. А потом ты приляжешь.

Сударь (сударыня), заканчивая рассказ о том, как баба Катя и дед Ваня проработали год впустую, я подумал,  а почему бы Андреевне не податься в знахарки или в эти… ну, в ясновидящие? Ведь всё, о чём она рассуждала ночью, лёжа в постели с Егоровичем, сбылось один к одному и даже быстрее, чем она предрекала.

Интересуясь ежедневно закупочными ценами на «живок», Андреевна к началу третьей декады июня месяца вдруг с содроганием заметила, что за килограмм живого веса стали платить не шестьдесят пять рублей, а на три рубля меньше.

– Ваня, Ваня, нам надо скорее избавляться от наших свиней, – чуть ли не выкрикнула она хлопотавшему у выгульного двора мужу. Уже на три рубля за килограмм дают меньше. Дальше может произойти обвал.

И действительно, пока Шемякины нашли оптового покупателя на восемнадцать голов (две свиньи они решили оставить для своих нужд), закупочные цены упали ещё на два рубля. А через неделю, когда в машину была погружена восемнадцатая свинья, с дедом Ваней и бабой Катей скупщик расплатился уже по пятьдесят пять рублей за килограмм.

Глубоко вздохнув, Екатерина Андреевна и Иван Егорович, закрыв ворота, присели на крыльцо и посмотрели на полиэтиленовый пакет с деньгами.

– Вот и всё, Катерина, с грустью в голосе проговорил дед Ваня. – Получили пятьдесят тысяч, а затратили сорок девять. Одну тысячу мы с тобою заработали за пять месяцев, или по  двести рублей в месяц, что составляет по сотне на брата. Пятнадцать возвращаем в «чёрную заначку», остаётся тридцать пять. Когда поедем в Египет? Завтра или прямо сейчас?

Пусть Шемякины благодарят Бога за то, что он им дал правильные мысли раньше, чем закупочные цены на «живок» упали до сорока пяти рублей за килограмм, и многие их односельчане вообще оказались в большом прогаре (в убытке).

– Ваня, ты слышал, что Вдовины двух свиней продали за девять тысяч рублей, а затратили десять? – поделилась сельскими новостями спустя две недели, во время третьей прополки тыквы, Андреевна. – Так что мы хоть и прогадали, но у нас есть маленький, но плюс. А у других одни убытки.

– Катерина, а что ж мы теперь будем делать с тыквой и кабачками? На кашу всё не переварим – усмехнулся Егорович. – Ты посмотри, сколько их у нас. И свёкла хорошая.
– Да видно будет. Может, в зверохозяйство будут брать…
 
Давайте мы с вами оставим Шемякиных в покое и дадим им возможность подумать о том, кому и куда осенью пристраивать выращенные тыкву с кабачками, а сами поговорим о главном врачевателе человечества.


                ВРЕМЯ  ЛЕЧИТ

Вы думаете, это изречение придумано нашими предками просто так? Нет. Две недели после продажи свиней Андреевна и Егорович, когда поодиночке, а когда и вдвоём, заглядывали в сарай и на выгульный двор. А иначе и не могло быть. Пять месяцев иметь целую свиноферму – и вдруг сразу в сарае пусто. Оставшиеся две свиньи – это, считай, что ничего.

Однако по мере течения времени эти визиты становились всё реже и реже. И наступил момент, когда Екатерина Андреевна и Иван Егорович смогли уже без всяких душевных и частнособственнических волнений говорить о том, как они чуть не пустили своё хозяйство по ветру. Хотя иногда бывали разговоры и такого содержания:

– Катерина, а ведь мы могли с тобой в конце года получить больше ста сорока тысяч рублей, или девяносто в чистом виде, – проговорил как-то за обедом Егорович. – Я тут вот в уме прикинул… Не подними правительство цены на зерно и не обвали их на мясо, у нас с тобой могло быть чистоганом почти семьдесят пять тысяч. Представляешь, мы бы уже весной…

– Пасли свиней у гробниц фараонов, – засмеялась Андреевна. – Корову с тёлкой и бычком брать с собою будем или их тут оставим? Там же их пасти негде будет.
– Смеёшься, а я говорю вполне серьёзно.

– Ну что говорить, – вздохнула баба Катя. – Мы сейчас имеем то, что имеем. У нас осталось тридцать пять тысяч. Что-то получим от продажи тыквы и кабачков, если, конечно, удастся это сделать. Можно продать тёлку и бычка. И если, Иван Егорович, – назвав мужа по имени и отчеству, Андреевна улыбнулась, – учесть, что ты в Египте ухитрился побывать уже два раза, то мне одной денег на поездку хватит. Может, мне оформить загранпаспорт да и съездить в гости к твоим фараонам-подпаскам?

Егорович кашлянул, посмотрел на жену и со вздохом шутливо проговорил, разводя руки в стороны:

– Катерина, ну тебе ж там одной будет скучно. И потом. Кто тебе будет носить сумки? Кроме этого, я же знаком почти со всеми фараонами. А вообще-то… – дед Ваня махнул рукой, – езжай. Я тут хоть без тебя отдохну.

А в самый разгар уборочных работ, когда цены на зерно поднялись до шести тысяч шестисот рублей за тонну, Иван Егорович и Екатерина Андреевна частенько стали нахваливать себя, что вовремя избавились от свинофермы, от которой они могли иметь большие убытки. А так…

– Ваня, тысяча рублей, которые мы с тобою заработали за пять месяцев, тоже ведь деньги, – подвела итог их работы баба Катя. – Это ж целая тысяча.

– И действительно, – усмехнулся Егорович. – И как я до этого сам не смог додуматься? Катя, пропетаться полгода и заработать тысячу рублей вдвоём! Они, наши правители, наверное, думают, что в сёлах живут дураки? Не-ет. Мы тоже умеем считать. Нам не нужны миллионы, и мы не думаем покупать за границей виллы и острова, но нельзя же над нами так издеваться, – горячился Егорович. – По телевизору только: «У нас всё хорошо, у нас уголок стабильности». Колхозы разогнали… Промышленность развалили…

– Ваня, успокойся.
– Катя, да зло берёт от всей этой трепотни. Мы же с тобой не бездельничали и не пьянствовали. Прошлый год впустую сработали, и этот пошёл наперекосяк…

– Ваня, не горячись. Ну была свиноферма, ну ликвидировали мы её. Ты погляди, как ведут себя глава района, наш губернатор, президент и другие. В стране развал, поля бурьянами зарастают, а они только улыбаются.

– Катя, да всё ж кругом не ихнее. У них только кресла под задницами, да и те с инвентарными номерами. Чего им не улыбаться, когда у них месячные зарплаты такие, что нам с тобою столько и за годы не заработать.

– Успокойся, Ваня, забудь про свиней и не ругай начальников, они всё равно ничего не слышат. Да и наши беды им…

– До лампочки, – подсказал Егорович. – Потому что у них своя лужайка, свой хоровод и своя музыка.


С обеда первого августа Шемякиным-старшим о свиноферме и вообще о делах предпринимательских стало некогда думать, и помогли им в этом их дети, Николай и Елена. Они привезли к ним – до самого окончания ремонта в своих городских квартирах, а значит, и до окончания летних каникул – погостить внука и внучек.

А вы, уважаемый мой читатель, наверняка знаете, или, в крайнем случае, предполагаете, что придётся испытать и пережить бабе Кате и деду Ване за оставшееся до первого сентября время. А если учесть, что внуку Володе (сыну Николая) исполнилось шесть лет, старшей внучке (дочери Елены) одиннадцать, а её сестричке, неугомонной Наташе, восемь, то вы можете себе представить, какой у Шемякиных-старших образовался разновозрастный семейный коктейль. 

За время гостевания у Шемякиных внучек и внука достанется не только деду Ване и бабе Кате, а ещё и деньгам, которые лежат под простынями на полочке в шифоньере. Если вы не забыли, их там осталось тридцать тысяч рублей.  Первоначально было тридцать пять, но… то сено, то солома.

Как видим, у Егоровича и у Андреевны появилась возможность полностью вылечиться от ностальгических воспоминаний о свиноферме и о тех, конечно, только для них, больших деньгах, которые они могли иметь в конце этого года или в начале нового, не повысь правительство цены на основной корм для свиней – зерно. 

Выходит, что изречение «время лечит» люди придумали не случайно. После того как оно появилось в обиходе, человечество за многие века своего существования успело апробировать его действие на себе и убедилось, что время и на самом деле хороший лекарь.

Ну дай-то Бог деду Ване и бабе Кате полностью вылечиться от злого недуга переживаний. Что касается внука и внучек, я думаю, что они постараются нарушить устоявшиеся в доме Шемякиных тишину и покой, помогут, так сказать, дедушке и бабушке обрести суматошное счастье.


                ПОМОЩНИКИ

– Ба-бу-шка-а! Посмотри, что я тебе нарисовала, – закричала во весь голос Наташа, как только Николай (её дядя) открыл заднюю дверь в машине и дал возможность подрастающему поколению выбраться наружу. – Посмотри, – ещё громче прокричала внучка, показывая Андреевне нарисованного на листе бумаги из альбома лебедя. – Правда, красивый?

– Де-ду-шка-а! – вслед за двоюродной сестрой подал голос Володя (сын Николая) и бросился навстречу Егоровичу. – А ты мне дашь порулить на тракторе?

– Здрасте, – как-то сдержанно и даже стеснительно проговорила уже почти взрослая Ирина и, видимо, не зная, как ей поступить дальше, остановилась у машины.

– Ну, здравствуйте вам, – засмеялся Николай. – Принимайте помощников.
– Ну наконец-то! Вот радость-то какая, – обрадовалась Андреевна и прижала меньшую внучку к себе. – Подходи и ты, Ириша. Иди ко мне.

– Ух, какой ты стал большой и тяжёлый, – засмеялся Егорович, поднимая на руках внука. – Ну спасибо тебе, Николай, что привёз их хоть в конце лета. Плохо, что сейчас уже нельзя купаться в пруду, – с сожалением проговорил Егорович, опуская внука на землю. – Дамбу-то на пруду восстановили.

– Новый председатель сельсовета позаботился?
– Да не-ет. Какой там предсовета. Кстати, у нас бывший предсовета теперь называется главою сельского округа, – пояснил Егорович сыну. – Пасечники там облюбовали место, вот они-то и засыпали промоину. Глава… Нужен ему пруд.

– Коля, помоги детям с их сумками и пакетами. Дед, ты тоже не стой, – скомандовала Андреевна. – Забирайте всё, что нужно, и в дом. Сейчас будем обедать.

– Да, да, – спохватился Егорович. – Давайте ваши сумки. Там бабушка обед вкусный приготовила. Пообедаем, отдохнём, а потом подумаем, как нам жить дальше.

Ну вот, видите, как сразу повеселело у Шемякиных и сколько деду Ване, а в особенности Андреевне, добавилось забот и хлопот. Какие уж им теперь воспоминания о свиноферме, о подорожании зерна и о прибылях с убытками. Тут хоть бы детям ладу дать. А деньги…
Впервые за много месяцев обед у деда Вани и бабы Кати проходил шумно и весело. И обедали Шемякины в летней кухне не как обычно, когда Егорович и Андреевна бывают одни, – второпях, лишь бы пообедать за приставленным к стене кухонным столом, – а за стоящим посередине комнаты, разложенным во всю длину даже не столом, а столищем, со всем необходимым набором тарелок, мисок, салатниц с хлебницами и вилок с ложками, с салфетками и полотенцами.

– Ну, мать, у нас сегодня, как в ресторане, – засмеялся Егорович, потирая руки.
– Ну а что ж. Один раз собрались и будем тесниться за маленьким столом. За этим свободно сидеть, да и места много, куда что поставить. Ешьте… Володя, Володя, нельзя за столом вертеться. Не толкай Наташу. Наташа, не кидай кошке под стол мясо, у неё имеется мисочка и место, где она всегда ест. Ирина, ты тоже ешь. Тебе талия пока ещё не нужна. Ешь. Посмотри, как дед уминает, – засмеялась баба Катя.

Пообедав, отец с сыном ушли в прохладу дома для продолжения начатой за столом беседы, а баба Катя ещё долго суетилась в кухне, похваливая того из детей, кто хорошо ел и вёл себя за столом, уговаривая и усмиряя того, кто в этом особо нуждался. Дети есть дети.

– Ну вот и хорошо, – облеченно вздохнула Андреевна, увидев, что внук и внучки насытились. – Володя, ты у нас мужик, поэтому иди-ка ты к отцу с дедом, а вы, Наташа и Ирина, сейчас будете мне помогать. Нас теперь много, и мне одной управляться будет трудно. Мы сейчас с вами уберём и помоем посуду и будем думать, что нам готовить на ужин.

– Бабушка, а что будет делать Володя? – поинтересовалась Наташа. – У нас здесь много работы.
– А он будет помогать отцу и деду.
– А-а, – разочарованно протянула Наташа, чувствующая себя неуютно рядом с Ириной.

Оно и понятно, старшей сестрой особо не покомандуешь. У неё учительницей не побудешь и «мамою» тоже. А вот с двоюродным братом, который младше на два года, – дело другое. Над ним можно и поверховодить.

– Бабушка, а можно мне пойти посмотреть, как Володя будет помогать дедушке? – после некоторого молчания проговорила Наташа и направилась к двери.

– Наташа, не ходи к мужикам, – остановила её баба Катя. – Возьми лучше веник и подмети пол. Пока ты выполнишь свою работу, мы с Ириной управимся с остальным.

Так сформировалась бригада кухонных работников во главе с Андреевной, в обязанности которой входило приготовление пищи и поддержание чистоты в самом пищеблоке. Что касается мужчин… А что мужчины? Николай через час-два уедет в город, остаются дед Ваня да Володя. Значит, будет звено. А в связи с тем, что это уже мужики, то им придётся заниматься ремонтно-восстановительными работами. В хозяйстве таких работ выше головы. Кто будет звеньевым?

– О! А вот и мой бригадир, – засмеялся Егорович, увидев вошедшего в комнату Володю.

Вопрос, как видите, разрешился сам собою. Выходит, что в мужском звене, не звеньевым, а даже бригадиром будет Володя. А может, так будет и лучше. Не случайно ж наши президент и премьер говорят, что на руководящие посты надо выдвигать молодёжь. Всё правильно. Пусть Володя пока прибуркивается (набивает руку) на бригадирской должности в масштабах дедовой усадьбы, а подрастёт, кто знает, может, ему придётся работать каким большим российским начальником, а может, даже и президентом.

– Иди ко мне, бригадир, – позвал Егорович Володю. – Садись на диван рядом с дедом. – Почему мы избавились от свиней? – спросил он Николая, продолжая, видимо, ранее начатый ими разговор. – Да невыгодно стало их держать. Цену на зерно задрали в два раза, а на мясо сбросили на тридцать процентов. Мы с матерью за пять месяцев заработали одну тысячу рублей. Это разница между затратами на выращивание и суммой, которую мы получили за их продажу. Вот так, Николай, выходит нам боком наша сельская жизнь.

– А что они каждый день буки нам забивают? Ты телевизор смотришь? С месяц назад один упитанный чиновник сказал, что сельское хозяйство – единственная отрасль, где можно сделать навар в семьсот процентов. Вы сколько затратили на выращивание свиней?

– Сорок девять.
– О! Значит, вы с матерью должны были  получить без семи тысяч триста пятьдесят кусков.

– У-у-у, – протянул Егорович. – Да если бы в селе можно было столько, как ты говоришь, наваривать, у нас бы колхозы не развалились. Это очередная зазывалка, Коля. Ты вспомни, как кричали во всех газетах и по телевидению, когда стали внедрять фермерство. Тоже ж обещали людям райскую жизнь. А где эта жизнь? У меня создаётся впечатление, что наши правители не знают, как мы тут живём. И ещё не знают, что надо делать. В общем, сын, давай сменим пластинку, – после короткого молчания проговорил Егорович. – Надоело всё это обсуждать каждый день. Теперь у меня есть бригадир, вот он пусть и думает. Что нам с тобою, внук, сейчас надо делать? – подмигнул он Володе.

– Деда, давай играть в лошадки.
– Вот видишь, Николай, теперь нам  будет не до политики. Нет, Володя, в лошадок мы будем с тобою играть вечерами. А днём… Деда, внучок, давно уже объездили. Днём мы с тобою… – Егорович, улыбнувшись, потрепал внука за взъерошенный на макушке волос. – Днём мы будем работать.

– Ну что, отец, простите, что пришлось вам привозить аполитичную компанию, я сейчас зайду к матери и поеду. На выходные нас не ждите. Заберём ваших помощников числа двадцать пятого, чтобы управиться подготовить их к школе. Володя, ты тут приглядывай за дедом и бабушкой.

Вот так начиналась жизнь разновозрастной семейной ячейки Шемякиных. Как проходили дни, я описывать полностью не буду. Работа, я вам скажу, это довольно трудная, хотя, конечно, и легче, чем она оказалась у Андреевны, потому как основную тяжесть прокормительно-воспитательных мероприятий пришлось испытать ей, а не Егоровичу. Ему что, повозил вечером на спине внука, ну пусть ещё и внучку, принёс, подал, отнёс что-нибудь объёмное и тяжёлое во дворе или в кухне, ну ещё поработал большой ложкой во время завтрака, обеда и ужина и… пожалуй, и всё.

А вот Андреевне, ей только для того чтобы выполнить заявочное меню для внучек и внука да ещё сготовить приемлемые блюда себе и деду, пришлось вспомнить даже и такие рецепты, о которых она давным-давно позабыла.

– Бабушка, я хочу блинов с коровьим маслом! – выкрикивала вечером Наташа (заявка на утро). – А ещё мне нравится, как ты готовишь какао с молоком.
– А мне… а мне картошки жареной, – дополнял количество блюд Володя. – И с котлеткою.
– Бабушка, а я буду творог со сметаной и с сахаром, – негромко, но довольно чётко подавала голос Ирина.
– А ты, дед, что молчишь? Тебе-то что сготовить? – со вздохом спрашивала Андреевна мужа.
– Ты, бабуля, обо мне не беспокойся, – отзывался Егорович. – Утром я как-нибудь сам. Ты с ними хоть бы управилась, – дед Ваня имел в виду внучек и внука..

Почему не подавал заявку старший Шемякин? А у него был свой распорядок дня. Вставать Иван Егорович привык рано, и поэтому, пока Андреевна доила корову и выгоняла её в стадо, он готовил для себя и для жены лёгкий завтрак, состоящий из чего-либо мясного, хранящегося в холодильнике, либо из яичницы, а чаще из творога со сметаной и с сахаром.

Что касается зелёного чая, то он у Шемякиных был неотъемлемой составляющей как завтрака, так и обеда с ужином. А в жаркую погоду зелёный чай без сахара  дед Ваня и баба Катя пили вместо воды, для чего у них на кухонном столе всегда стояла трёхлитровая банка с этим некрепко заваренным, полезным для здоровья напитком.
Егорович не нарушал своей привычки и во время проживания у них внука и внучек. Только ко всему, что он делал по дому раньше, теперь добавилось ещё и приглядывание за вездесущими, неугомонными и сверхлюбознательными внуком и меньшей внучкой, которые ежеминутно старались оказать дедушке и бабушке посильную помощь. Ну, к примеру…

На пятый день своего пребывания у дедушки с бабушкой Володя и Наташа настолько привыкли и освоились в новых для них условиях проживания, что стали проявлять заботу о живности, которая находилась в границах усадьбы дедушки и бабушки. Первой под их опеку попала пушистая чёрно-белая с подпалинами на боках кошка Пуся. Два дня они носили её на руках, укладывали спать во все кресла и чуть ли не под все кусты, растущие в палисаднике, во дворе и в огороде.

Особенно они заботились, чтобы Пуся была накормлена и причёсана. Вначале кошка, проявлявшая интерес к детям, сносила все начинания терпеливо. Но, видно, у неё этого самого терпения было припасено немного, и на третий день в послеобеденное время она, освободившись от косынки и фартука, которые ей повязала Наташа, сбежала в заросли смородины, в которой пребывала в дневное время, на ночь же Пуся перебиралась в сарай, стараясь при переходе через двор не попадаться на глаза детворе.

Побегав за кошкой день и не удостоившись её внимания, Володя и Наташа перенесли свою любовь на двух свиней, которые, по их мнению, «смешно виляли хвостиками и красиво хрюкали». В первый день своего ухаживания за Машей и Маней, так дети назвали хрюшек, они (дети) им носили зелёную траву,  а Наташа и примкнувшая было к сестре и брату Ирина сплели венки, но Маша и Маня почему-то вместо того, чтобы их носить на голове… с громким чавканьем съели.

– Володя, а Маша и Маня есть хотят, – сделала вывод Наташа. – Давай их накормим.
 И накормили.
В послеобеденное время, когда по всем устоявшимся привычкам наступило время лёгкой полуторачасовой, а может, и двухчасовой дрёмы, Наташа и Володя, дождавшись, когда дедушка  стал похрапывать, а бабушка погнала корову в стадо (у бабушки час отдыха наступал тогда, когда на дежурство заступал Егорович),  тихонько встали и неслышно ускользнули из-под дедовой опеки.

– Ваня, Ва-ня, а где наши помощники? – поинтересовалась Андреевна, вернувшаяся с Ириной с выгона.

– Дыть, они ж только там вон лежали, – показал Егорович на диван. – Наташа брату читала сказки.

– Дедушка! Бабушка! А они Машку и Маню кормят морковкой! – прокричала вбежавшая в дом Ирина… Выдёргивают её на грядке и носят свиньям.

– Ну что, – разводил руками Егорович. – Ну не углядел. Они ж как шнырики. Туда-сюда, туда-сюда. Не укараулишь. Не переживай, Катерина, свиньям каротин тоже нужен. А полгрядки, – махнул он рукой, – я зимою меньше буду есть.

Через четыре дня после откорма хрюшек Володя и Наташа уже кормили, и опять же в «мёртвый час» деда, кур. Пока Андреевна пришла с Ириной с выгона, весь скотный двор был усыпан пшеницей и просом.

– Это, бабушка, чтоб куры не мешали друг другу, – пояснил Андреевне внук.
– Вот спасибо вам, – вздохнула баба Катя, – теперь мы им с дедом не будем ничего давать две недели. А вам куры будут нести яйца каждый день.
С Ириной Егоровичу и Андреевне было чуть спокойнее. Ну уходила она с подружками на пруд без их уведомления, ну бегала бабушка по селу из двора в двор с расспросами. Ну это ж было всего два раза.

Со вздохами и охами, с каждодневными блинами и оладушками, с поисками и трудными банными вечерами, но двадцать пять дней Шемякины-старшие выдержали и даже, по выражению бабы Кати, заслужили большие медали.

– Ваня, от троих голова ходит кругом, а как же раньше умудрялись жить? Семьи-то были до двадцати человек.
– Тогда времена были другими, – отозвался Егорович и посмотрел на стопу не прочитанных им газет.


                НА  РАСПУТЬЕ

– Катерина, а что-то, чего-то не хватает, – проговорил Егорович спустя неделю после отъезда в город внука и внучек. – Вроде как и шума было много, и другой раз с ног чуть на падали, а вот… – вздёрнул он плечами.
– Ваня, ну кровь-то своя.

У Шемякиных-старших двадцать пятого августа забрали не только внуков. В этот день в шифоньере, на полочке под простынями, не стало и двадцати тысяч рублей, которые Егорович и Андреевна, разделив на две равные части, отдали Николаю и Елене.

По утверждению бабушки и дедушки, эти деньги – плата за то, что Николай и Елена дали им возможность пожить с внуком и внучками. А может, наоборот? Может, Егорович и Андреевна эти деньги отдали за то, что дети забрали своих чад? Дело-то семейное.

– А помнишь, как внук сказал: «Деда, оставьте нас с Наташкою себе. Ты будешь нашим папою, а бабушка будет мамою. Нам с вами веселее, и в школу ходить не надо». Нет, ну подумай, Катерина, им с нами веселее, – засмеялся Егорович.
– А Наташа как мне сказала…

И вот так, почти каждый вечер, на протяжении целого месяца Егорович и Андреевна вспоминали сказанное и сделанное их внуком и внучками за двадцать пять дней, пока они приглядывали за ними.

За воспоминаниями и за каждодневной суетой дед Ваня и баба Катя не заметили, как убрали всё не только со своего огорода, но и с того, что брали в довесок. Машину тыквы продали в зверохозяйство, лишнюю сахарную свёклу обменяли у односельчанина на кормовую, с помощью наёмных людей выкопали картошку и всё, что можно, заложили на хранение в погреб. В общем, трудились Шемякины весь сентябрь месяц не покладая рук.

– Ну вот, Ваня, мы с тобой почти и управились, – радостно вздохнув, проговорила Андреевна, вставая с маленькой скамеечки, – Ты пока отнесёшь морковь в сарай, а я уберу ботву. Осталась у нас с тобою одна капуста, но её мы уберём при первых заморозках. Пусть пока набирается соку.



И наступила у деда Вани и бабы Кати вполне спокойная жизнь. Конечно, если бы они насобирали, как задумывалось, денег для поездки в Египет, то теперь бы они только об этой далёкой стране и говорили, и рассуждали б вечерами, как они будут туда лететь в самолёте, и что там будут делать.

А ещё было бы лучше, если бы они уже побывали там. Теперь у них разговоры вечерами были бы разнообразнее и более значимыми. Вспоминать о Египте куда приятнее, чем вспоминать о  случае, произошедшем недавно в Луговом.

Две недели назад знакомые вам, уважаемый читатель, два дружка-собутыльника, Сашка Казачок и Петька Лысый, ухитрились продать весь свой выкопанный картофель «летучим» скупщикам-оптовикам, пока их жёны ездили в город за покупками. Вообще-то, продавать картошку друзья начали, ещё когда она только выросла с куриное яйцо.

Сашка и Петруха ухитрялись чуть ли не ежедневно сбегать из-под опеки своих жён на дальние огороды (участки, расположенные далеко за селом) своих односельчан, на которых накапывали каждый раз по одному ведру картошки и сразу же её продавали на автотрассе Москва – Симферополь. Вырученных денег Петрухе и Сашко хватало как раз на бутылку и на «чуть-чуть загрызнуть». Сколько бы они ещё копали, если бы их не захватили односельчане с поличным перед началом уборки урожая «второго хлеба», неизвестно.

– Ну мы эта… Бабы, мужики, мы ж за охрану. Мы с огорода брали тока по одному ведру, – оправдывались Лысый и Казачок. – Вам же будет меньше копать. Ну чего вы разошлись? Мы ж с вас за копку оплату не просим. Жлобы чёртовы! – не выдержал Казачок настойчивого требования женщин «намылить» им шеи.

Однако наш народ хоть и шумливый, но отходчивый. Так произошло и с друзьями-собутыльниками. Пошумели односельчане, пошумели, да и, махнув рукой, оставили Сашко с Лысым в покое, так и не «намылив» им шеи.
– Фу, обошлось, – вздохнули друзья.

А оптовую продажу Сашко и Лысый организовали чисто случайно, ну так получилось, как они потом объясняли своим жёнам и односельчанам.

– Ах, окаянные! – кричали жёны в истерике. – Не сажали, не пололи, не копали, а продавать подъявились. Да мы картошку в сетки засыпали, чтобы в погребе её хорошо можно было хранить и чтобы не петаться весной с семенным.

– А мы ж думали, что картошку приготовили к продаже, – оправдывались незадачливые предприниматели.

– Будете теперь всю зиму на макаронах сидеть! – грозились жёны. – Паразиты! Семенной и тот  продали! Осталась одна мелкая! Пьяницы! Чтоб вам захлебнуться!

– Мы ж, это, хотели подсобить. У меня тут вот и деньги ещё есть, – выложил на стол ополовиненную сумму дензнаков Сашка Казачок. – Остальные я другу занял, чтоб его, значит, жена не ругала. Она ж, знаешь, у него какая, – покрутил он перед носом у жены пальцем. – Ей всё мало.

– Глянь, ну чего ты кричишь? – передёргивая плечами, непонимающе спрашивал жену и Петруха Лысый. – На, возьми. Я ж не за так отдавал, а за деньги, – оправдывался он и вытащил из карманов штанов измятые купюры. – Тут, правда, их… эта… ну… Я, это, Сашке занял, чтоб его жена не ругала. Она ж у него как змея. Совсем замучила другана. Всё ей мало и мало. Извела мужика своею жадностью.



Видите? Тут Египтом и не пахнет. Картошка да два другана. И вот так за что ни возьмёшься. То украли, то продали, а то что-нибудь и увели, как в прошлом году коров и телят со свиньями воровали по ночам и даже днём.

– А там, в Египте, пирамиды, фараоны, египетское небо, тамошний песок и верблюды, – размечтался вслух Егорович.

– Ага, Ваня, там ещё и нильские крокодилы есть, – усмехнулась Андреевна. – А если покататься по всей Африке, то можно увидеть слонов, коров, свиней и много другой живности. Ваня, а мы как, поездку в Египет будем хоронить или сохраним её виде лампочки в конце тоннеля? – поинтересовалась у мужа без всяких переходов и подходов Андреевна. – Уж больно у нас идёт всё не так, как надо.

– Да знаешь, Катерина, мы бы с тобой и на коровах со свиньями уже собрали бы нужную сумму. Ты вспомни. После молочного лета и продажи Зорьки у нас с тобою была хорошая половина нужной нам суммы. Поросят мы продали на пятьдесят тысяч. Не считая затрат и не…

– Понятно, Ваня, – вздохнула Андреевна. – И детям не дать, как-то неудобно. Они хоть и работают, и вроде как сводят концы с концами…

– Катя, ну что им наши десять тысяч? Ни-че-го, – не дожидаясь ответа, проговорил Егорович. – Им бы по миллиону.

– Да понятно. Им по десять – ничего, а нам уже двадцать, – покачала головой баба Катя. – Так и прошлый год. А чем мы с тобою будем заниматься в следующем году?

– А чем? Зерно дорогое, мясо дешёвое. На рынке продавать? Так это ж там придётся пропадать каждый день.

– На рынке, конечно, дороже, – согласилась Андреевна, – и нам было бы выгоднее, но там, Ваня, свои трудности. Дешевле продать не дадут, а по установленной цене можешь и не продать. Одного ещё куда ни шло, а много…

– Кать, а может, заняться откормом телят? Закупать у людей и пасти по логам и ярам. Концентратов почти и не надо. У нас же место есть. Чуть-чуть переделаю и…

– Э-э, Ваня, с телятами ещё более невыгодно, чем с молоком и со свиньями. Я уже просчитывала. Двух-трёх держать – одна только беготня. Держать десяток… Одного сена надо будет покупать на тридцать тысяч, плюс зерно, бурак… Нет, не пойдёт. Мы с ними просто не справимся на другой год. Бычков-годовиков пасти нельзя, они заездят друг друга, а держать на привязи – травы не накосишься.

– А кролики?
– Кролики, Ваня, дохнут. И так дохнут, что утром встанешь, а они уже будут готовы. Да и крольчатина у нас не пользуется спросом, хоть она и диетическая. Бабка Серёгина на прошлой неделе возила двух кроликов на рынок. 

– И что?
– А ничего. Назад привезла, да ещё и за место заплатила. Теперь, говорит, с дедом едим.
– А утки? – уже несмело предложил Егорович.
– Нет, – покачав головой, ответила Андреевна.
– Хых, хмух, – хмыкал негромко Егорович и пожимал плечами. – Что ж это получается?

– А то, Иван Егорович, получается. Нам такие условия создали,  что в селе нельзя нормально заработать деньги. Они социализм ругают, но тогда нам в колхозах платили хоть какие-то деньги, да ещё можно было и дома держать скотину, для которой  выделяли корма. А что не выделяли, Ваня, можно было, по правде говоря, безнаказанно украсть. А теперь мы с тобою двадцать голов свиней продержали, считай, что полгода и заработали одну тысячу рублей на двоих. Только и всего – свиноферма. И Скворцовой нет. Вот пусть бы и написала, почему господа Шемякины избавились от свиней.

– Катерина, а может, нам с тобою заняться курами? Они несут нам яйца, а мы продаём. Сена не надо…

– Чтобы куры несли много яиц, Ваня, им тоже сено надо давать. Конечно, курица не корова. Но ты не забывай, что куры могут летать. А это означает, что нам надо будет огораживать выгульный двор высокой сеткой.

– Ну так в чём же дело? – бодро спросил Егорович, надеясь, что хоть это его предложение найдёт у бывшего колхозного зоотехника поддержку. Свинарник переделаем в курятник, солярий огородим. Затраты будут только на сетку.

– Ваня, производство яиц я тоже просчитывала.
– И что?
– Если нам держать…
– Сто голов. Или… сто пятьдесят, – предложил Егорович. – Можно даже и двести.

– Для подсчёта берём сотню. Сто голов будут ежедневно нам давать пятьдесят яиц, то есть пять десятков, а это означает, что при сложившихся ценах на рынке мы с тобою сможем иметь всего сто рублей в день, или три тысячи рублей в месяц. Возможно, нам удастся выручить и на пятьсот рублей больше. Понимаешь? Всего три–три с половиною тысячи рублей. Затраты ж на корм составят две тысячи. В итоге мы с тобою получим всё ту же одну тысячу с хвостиком, правда, теперь уже не за пять месяцев, а за один.

– Давай будем держать двести или… Три сотни голов.
– Да хоть и триста. Только с увеличением поголовья вырастать будут и затраты. Но самым трудным, Ваня, для нас станет реализация. Продать за один день одну, а тем более две сотни яиц… Люди охотнее покупают яйцо птицефабрик, чем у старушек на рынке или в какой подворотне. Ты в городе видел, сколько там сидит бабушек с разновеликими яйцами? Кроме этого нам потребуется целая куча всевозможных справок. Нет, это отпадает. Для себя держать десяток или два ещё можно, а иметь птицеферму… Нет.

Долго обсуждали баба Катя и дед Иван пути повышения своего благосостояния и осуществления заветной мечты, у них в итоге ничего не получалось. На какую бы они тропу ни становились, какой бы вариант ни рассматривали и с какого бы бока Егорович и Андреевна ни подходили к решению вопроса, кроме огромных трат, круглосуточного беспокойства и головной боли, у них ничего не получалось путного.

– Катерина, так что ж это получается? – с недоумением спросил Егорович жену. – Выходит, что честным путём мы с тобою не можем заработать денег?
– Выходит, Ваня, что и так, – вздохнула Андреевна.

– А что ж они нам буки забивают? – в который раз зло проговорил бывший тракторист и механик. – Один губернатор уже столько наобещал, что тут тебе и комбикорм домой привезут, и молоко заберут, только держи скотину и богатей.

– А что им, Ваня, делать? На то они и правители, чтобы нас за нос водить. Если бы они сами попробовали заниматься личными подворьями, может, по-другому и стали бы думать.

– И что ж, Катерина, у нас с тобою получается? Выходит, что нам не видать пирамид фараонов как своих ушей? Во дожились. Всю жизнь проработать и не насобирать денег…

– Ну почему ж не насобирать? – не дав договорить мужу, проговорила Андреевна. – У нас с тобою сколько денег на книжке сгорело?
– На шесть «жигулёнков».
– Вот видишь.

– Постой, постой. Хм. Так это ж выходит, если перевести на сегодняшние деньги, у нас с тобою пропало около миллиона рублей. Вот это да-а, – удивился Егорович.
– Вот и да-а. Ну ты, Ваня, не горюй по ним.

– А я и не горюю. Пусть переживают олигархи. Им больше придётся терять, если в стране случится переворот. Хотя… Они уже рассовали свои деньги в зарубежных банках.

– Иван Егорович, а у нас есть ещё один вариант, – загадочно проговорила Андреевна. – Гуси.
– Те, которые когда-то спасли Рим?

– Не те, конечно, но гусей нам можно разводить с меньшими затратами, чем всю остальную живность. Хотя, Ваня, и с ними придётся повозиться. Может, попробуем?

– Катерина, а где наше не пропадало? Давай попробуем. Но у меня есть тоже один вариант. На имеющиеся у нас деньги нам надо купить ходовой трактор…
– Трактор? А зачем?

 – Как зачем. Купим трактор, а к нему плуг и культиватор. Культиватор я уже присмотрел в бурьянах на бывшем мехдворе. Там его немного подремонтировать и…

– Ваня, ты мне, как зоотехнику, объясни доходчиво, зачем нам нужен трактор? У нас ведь один уже есть, а второй?..
– На тракторе я, Катя, буду осенью пахать частные огороды, как это делают другие, а весною культивировать. У меня есть покупатель на нашу «тачку» (Т-16). Да и тракторок я вроде как присмотрел. Может, что и получится?

– А что… Уж если ты меня уговорил когда-то выйти за тебя замуж, то чего бы мне с тобою не согласиться купить трактор, – как-то глуховато и в то же время радостно проговорила Андреевна. – Продадим тёлку и бычка, залезем в «чёрную заначку», умирать нам вроде как ещё рано.  Нам только надо будет хорошо продумать, как и где содержать гусей и что для этого надо сделать. И у меня есть предложение. Пока я буду расспрашивать и изучать все, что связано с выращиванием гусей, ты можешь заняться своим делом. Ну, трактором и что там ещё надо.

– Катерина, к тому, что мы с тобой уже решили, у меня есть коротенькое дополнение. Если и теперь у нас ничего не получится, тогда бросим всё и будем жить на одну дохлую пенсию и держать кое-какую скотину, чтобы было на кого пошуметь. К примеру, одного поросёнка да десяток кур.

На предложенное дополнение мужа баба Катя ничего не ответила, а только в знак согласия качнула голов
                ЧЕТЫРЕ  КОЛЕСА

Не откладывая в долгий ящик, Шемякины приступили к выполнению задуманного. Андреевна, разложив на столе книги, брошюры и вооружившись ручкой, вечерами изучала азы  выращивания гусей, записывая в журнале необходимые для себя сведения и ценные, на её взгляд, премудрости, подсчитывала расход кормов и прикидывала, сколько придётся им с дедом Ваней в течение дня уделять времени.

Егорович, расположившись на диване, ежевечерне просматривал в районной и областной газетах объявления о продаже тракторов и звонил по указанным в них телефонам владельцам интересующей его техники.

– Ваня, а ты ж говорил, что у тебя есть на примете трактор? – оторвавшись от бумаг, спросила у мужа Андреевна. – Или уже его не стало?

– Да есть, – с неохотой ответил тот жене. – Там только внук с дедом цены не могут сложить. Внуку хочется иметь машину, вот они и думают продать трактор так, чтобы можно было её купить. А мне хочется найти подешевле, но чтобы трактор был новее нового, – усмехнулся Егорович. – У них на трактор ещё и нет документов. Ничего, Катя, время ещё есть, поэтому я не буду торопиться. Может, что появится в объявлениях, а может, будут банкротить какую организацию. Мой коллега из соседнего хозяйства купил в лесничестве хороший тракторок. И с плугом, и с культиватором. А главное, и цена приемлемая. Надо было мне ещё в колхозе брать. Но кто знал, что в стране всё так перекрутится.

Как видно из того, о чём я вам только что рассказал, у Шемякиных, – простите, никак не привыкну, – у господ Шемякиных, после трудового и довольно насыщенного на события лета наступила пора теоретических изысканий и обоснований того или иного дела, которое бы им, в случае его претворения в жизнь, могло принести доход, позволяющий хоть на старости лет съездить в богатый древностями Египет.

И вы знаете, мне кажется, что у Ивана Егоровича и у Екатерины Андреевны вроде как «чёрный квадрат» начинает светлеть. А что? А может, и на самом деле. Ну сколько ж можно топать им по чёрной полосе и переживать такие катаклизмы, которые они уже пережили. Они, конечно, эти катаклизмы, хоть и не смертельные, но всё равно. А тут…

В этой книге, на семьдесят девятой странице, начинается глава «Человек предполагает…». Так вот в случае с трактором, за который хозяева не могли определить цену, получилось действительно так, что они, отец с женой и внуком, предполагали, а кто-то, не знаю, именно кто, располагал.

Короче, чуть ли не среди ночи, когда Иван Егорович и Екатерина Андреевна крепко уснули, к ним вдруг настойчиво постучали в окно, разбудив стуком и говором не только самих Шемякиных и их Шарика, но и всех соседских и даже самых дальних собак.

– Ваня, Ваня, вставай. Вставай! – закричала испуганно Андреевна, спавшая в комнате, где стучали в окно.

– Что такое? – спросонья спросил Егорович и, вскочив с кровати, бросился к окну в своей комнате. – Мы что? Где?
– Ваня, стучат в моей комнате.
– А-а. Скажи, я сейчас выйду.
Накинув на себя телогрейку, Иван Егорович торопливо вышел на крыльцо.
– Кто там пришёл?!
– Иван Егорович, да это я, Телепина, – раздалось с улицы. – Выйди на минутку.
– Иду, Фёдоровна. Что случилось? – открывая калитку, поинтересовался Егорович у ночной гостьи.

– Егорыч, да горе у нас. Вы за трактор деньги можете сразу заплатить? – всхлипывая, спросила Телепина.
– Проходите в дом, а то я одет налегке. Не бойтесь, собака в другом дворе. 
– Нет, Иван Егорыч, давай мы поговорим прямо тут, а то мне ещё надо побывать в двух дворах.

– Что вы там стоите?! – раздался с крыльца голос Андреевны. – Заходите в дом и поговорите. Уже холодно.

– Нет-нет, давайте поговорим здесь, да я побегу. Горе у нас, – взглянув на Шемякина, тихо промолвила Фёдоровна. – Внук разорил нас вконец. Вчера вечером сел на трактор и поехал к своим дружкам. Где они катались, что делали, никто толком сказать ничего не может. Да только утром он приехал весь избитый, а следом за ним на покорёженной машине приехали четверо здоровенных мужиков. В общем, Егорыч, стукнул он их машину, и теперь нам надо завтра вечером отдать им сто семьдесят тысяч рублей. Корову, телёнка и четыре кабана мы уже продали. Заняли у родственников, и теперь вся надежда на вас, – заплакав, проговорила Фёдоровна. – Егорыч, умоляю, заберите трактор прямо сейчас. Пьяный внук лежит. Проснётся, опять сядет на него, да нам потом с дедом и хаты не хватит.

Вот так и стали Шемякины владельцами трактора, за который Телепины хотели купить машину. В благодарность за то, что Егорович выручил их, они ему ещё и отдали плуг, правда, без отвалов и лемехов, но это, как говорят, дело несложное и вполне выполнимое, тем более для колхозного, хоть и бывшего, механика. Через два часа Егорович уже мыл руки и делился впечатлениями по поводу произошедшего.

– Горе дедам, Андреевна. Хоть пьяницу отец и забрал при мне в город, ну это ненадолго. Он (внук) нигде не работает, а выпить и курнуть всякой дряни горазд. Жалко дедов.

– Ваня, а они трактор назад не заберут? А то знаешь, как может получиться. Акта ж купли-продажи у нас нет, скажут, что ничего не знают и денег не брали. Сейчас молодёжь – отрежь да выкинь. Потом и концов не найдёшь 

– Катя, деньги я им ещё не отдавал. Передачу денег я совершу в присутствии главы округа, и мы напишем соответствующую бумагу и поставим печать. Наша сделка будет при свидетелях. Мы обо всём договорились. А если они до утра передумают, горе небольшое. Мне будет больше мороки, чтобы его потом узаконить. Этот трактор Телепин взял в плодопитомнике, где он работал. Там его списали, а ему продали как металлолом. Трактор хороший, но с ним надо с месяц, а может, и больше повозиться.

– Ну это уже по твоей части. Я в железках не разбираюсь.
– Катя, как только у нас с Телепиными всё нормализуется, я займусь трактором и культиватором. Хорошо б было трактор поставить на ремонт в мастерской. В гараже я не смогу с ним разместиться, да у нас и нет кран-балки. А пока мне надо будет в течение месяца его узаконить, чтобы потом не убегать от каждого милиционера.

Ну что ж, я за Шемякиных, а в особенности за Егоровича, рад. Почему испытываю радость по отношению к деду Ване? Да потому что я уже и сам дед и знаю, что такое сидеть без особо важной работы. С приобретением же трактора у Ивана Егоровича появилась возможность с утра и до самого вечера… крутить гайки, что для него является самым что ни на есть любимым занятием.

После того как были совершены необходимые формальности в купле-продаже, подписаны нужные бумаги и уплачены деньги, Иван Егорович, перво-наперво, решил своё приобретение узаконить.
– Вот, Катерина, ну кто ж знал, что придётся нам покупать трактор, – посетовал Егорович. – Сколько мы их списывали в колхозе и СПК, сколько у нас было технических паспортов, а теперь вот придётся самому лезть в глаза и просить, чтобы мне выдали эту бумагу. А я сейчас и не знаю, кто теперь ведает этими делами.

Не откладывая в долгий ящик, Егорович прямо на следующий день ранним автобусом отправился в Макаровский.

«А чего время тянуть, – рассуждал Шемякин, шагая по ещё дремлющему районному центру. – Пока погода хорошая, а то  зима закрутит, а в новом году чёрт-те что на верхах придумают? Хорошо, если что путное, а если какую бяку?»

Наведавшись в когда-то могущественный инженерный отдел управления сельского хозяйства, Егорович вскоре уже был у двери, как сейчас принято называть, «офиса» гостехнадзора, руководителем которого был…

«Усомцев Сергей Миронович», – прочитал на табличке бывший колхозный механик. – Бог ты мо-ой! – удивился и одновременно обрадовался Егорович. – Неужели до сих пор? Он же старше меня года на три.

– Вы ко мне? – услышал Шемякин за спиной хрипловатый голос хозяина офиса. – Кого я ви-жу! – воскликнул Усомцев, когда Егорович повернулся к нему. – Каким ветром, строитель коммунизма? Проходи и рассказывай, что тебя привело ко мне? Иван Егорович, только излагай всё быстро, а то мне надо ехать в свою областную контору.

– Сергей Миронович, я купил себе трактор…
– Всё понятно, – прервал Шемякина хозяин кабинета. – Трактор ты купил без техпаспорта. Он хоть без криминала?

– Нет, трактор не ворованный. Его хозяин работал в плодопитомнике, и когда эту организацию прикрывали, то этот трактор был списан, а тракторист, который на нём работал, уговорил директора продать ему как металлолом. Вот и всё. Трактор ходовой, хотя и придётся с ним повозиться.

– Всё понятно. Иван Егорович, если бы я тебя не знал, и ты был бы помоложе, то я бы тебя сейчас просто отфутболил. Дело это канительное. Суды, свидетели… А там бы и могла подключиться милиция. Понятно?

– Понятно.
– А раз понятно, то я, учитывая твою многолетнюю работу на поприще развития колхозного строительства… – Усомцев засмеялся и, посмотрев на Шемякина, стал излагать один из вариантов узаконивания трактора. – Егорович, я не буду ходить кругом да около. Ты мужик старой закалки, поэтому я тебе говорю напрямую. У меня государственный «москвич», но областники на его содержание не дают ни копейки. Мне нужна резина. Даёшь четыре баллона, я тебе вручаю техпаспорт. Иван Егорович, не думай обо мне плохо, но нас поставили в условия, что я должен идти вот на такое, не совсем приличное действие. Как?

– В какое место привозить резину? Деньги у меня есть, и я могу это сделать в течение часа. А может, деньгами? – засуетился было Иван Егорович.

– Нет, деньгами – это уже взятка. А за взятку можно…
– К какому времени и куда подвезти?

– А возить, Иван Егорович, никуда не надо. У нас тут недалеко магазин автозапчастей, там можно будет и купить. Пока ты будешь идти туда, я позвоню хозяину. А дальше… Ты оплачиваешь, а резину  я заберу сам. За техпаспортом приезжай завтра в это же время. Только не забудь переписать год выпуска, номера шасси и двигателя трактора, ну ты сам знаешь, что надо для технического паспорта, – напомнил Шемякину Усомцев. – И без опозданий, а то потом придётся долго ожидать.

Спустя сутки, Иван Егорович, обменяв у Сергея Мироновича чек об оплате резины на технический паспорт трактора, стал его полноправным хозяином.


                ПО  ТРОПЕ  КАПИТАЛИЗМА

Если бы вы, дорогой мой читатель, могли видеть Ивана Егоровича, когда он, весь измазанный тракторными маслами и грязью, вот уже две недели вечерами приходит домой после трудового дня, вы бы точно подумали: «А стоит ли окунать себя в такие экстремальные условия, чтобы на старости лет побывать в далёком Египте?».

А если бы ещё и видели, как он в неотапливаемой мастерской любовно откручивает болты или гайки и снимает со своего трактора какую-нибудь деталь или, как у нас выражаются, – шалагушку, долго её разглядывает, протирает тряпкой и чуть ли не целует, то вы бы точно сказали, что у деда Ивана что-то стало на старости лет с головой.

Ничего подобного, говорю я вам. Всё у Егоровича с головой нормально. Просто он с самого детства любил технику, а тут вдруг среди ночи заимел трактор, о котором он, оказывается, мечтал на подсознательном уровне всю жизнь, а может, даже ещё и на более глубоком, чем на подсознательном. Я признаюсь, не знаю, сколько у человека имеется уровней сознания и разных там ответвлений. Медицинское светило могло бы более пространно ответить на этот вопрос, но у меня в их среде хороших знакомых нет. А те, кто меня окружают, знают о подсознании столько же, а может, даже и меньше, чем я сам. Так что, извините. Но то, что у Ивана Егоровича с головой всё нормально, – это уж точно.

Ну вы сами прикиньте, мог бы дед Ваня, если бы у него, как вы могли подумать, поехала крыша, разобрать почти с закрытыми глазами трактор до самого маленького болтика и штангелем и ещё какой-то дугообразной хреновинкой промерить все валики, втулки, подшипники и множество других деталей и записать в журнале результаты промеров? В этом же журнале, рядом с названием тракторного органа, он ещё и писал: «годно», «заменить срочно» или «потерпит».

На второй день после разборки и дефектовки узлов и деталей трактора Егорович вместе с главным инженером СПК съездили в областной центр, где побывали в организациях и в магазинах, продающих запасные части для тракторов, откуда вернулись с двумя большими ящиками, наполненными деталями, нужными для ремонтно-восстановительных работ.

– Ну, Катерина, теперь наш трактор будет как новенький, – радостно сообщил за ужином Егорович жене. – Через две недели я должен на нём приехать домой. Можно было бы управиться и раньше, да уж больно холодно в мастерской. Я из двухсотлитровой бочки сделал «буржуйку», вот возле неё с ребятами и спасаемся. Вот дожились. Ну кто мог тридцать лет назад предположить, что наступят времена, когда крестьяне станут не нужны властям. Это ж надо докатиться, что в мастерской всё перемёрзло. За газ платить нечем.

– Ваня, не переживай, – стала успокаивать баба Катя мужа. – Не мы одни. Посмотри, что делается вокруг. Всё валится, всё растаскивается и всё… хорошо. Ешь, а то ты, пока походишь на свой ремонт, к весне с ног можешь свалиться.

– Катерина, да как тут не будешь возмущаться. Построить такую мастерскую! Мы же в ней ремонтировали всю технику. У нас же зимой в ней было тепло и чисто. Комната отдыха, комната приёма пищи, душевая. У нас же работала колхозная столовая. Мы круглый год кормили людей. А теперь? Кто далеко живёт, берёт с собой «тормозок». Всё всухомятку и всё холодное. Да и что людям брать, если им зарплату не выплатили ещё за июнь месяц прошлого года.

– Ва-ня, успокойся. А то если ещё и я начну рассказывать, что стало с нашим комплексом, то у тебя на целую неделю пропадёт аппетит. Ешь.

Не смог Егорович к концу второй недели приехать домой на почти новеньком тракторе. Только вы не подумайте, что он не сдержал своего обещания. Дед Ваня и в молодой жизни обещаниями особо не разбрасывался, а в пенсионные годы он и вообще перестал давать их даже намёками. Задержка выезда из мастерской произошла по не зависящим от Егоровича причинам. Перед самым завершением ремонта, когда ему оставалось подкачать колёса и протереть осевшую на трактор за время ремонта пыль, у Егоровича с трактора умыкнули (стябрили, свистнули, стянули, а короче, украли) один агрегатик, без которого завести трактор ну никак нельзя. Вечером дед Ваня уходил домой, всё было на месте, и он даже заводил и прослушивал работу двигателя. И делал это он не один, а на глазах всего коллектива трактористов, которые находились в мастерской. А утром пришёл, глядь, а трактор маленько разукомплектован.



Егорович посмотрел на присутствующих, почесал затылок и высказал своё крестьянское мнение о новом общественном строе, развивающемся капитализме и о производственно-человеческих отношениях:

– При советской власти трактора в поле стояли без всякой охраны и с них ничего не снимали, а тут…  махнул он рукой. – Мужики, я ж литр водки принёс с закуской, чтобы его (трактор) вечером обмыть, а вы… – глубоко вздохнул Егорович и в сердцах ещё раз махнул рукой. – Стартер я куплю, но как мне вернуть хорошее о вас мнение? Эх вы-ы… 

С хреновым настроением Иван Михайлович докручивал последние гайки и протирал пыль. Перед самым обедом он подкачал колёса и вышел во двор мастерской посмотреть, нет ли там какой машины или трактора, чтобы с буксира завести свой МТЗ и уехать на нём домой, потому как оставлять его на ночь без присмотра Егоровичу не хотелось.

Не хотелось Егоровичу не только оставлять трактор, но и быть в мастерской самому. Что-то надломилось у него. Появилось какое-то отчуждение к людям, с которыми проработал, считай, что всю жизнь. Шемякин вдруг понял, что его мучило, пока он общался с окружающими его людьми.

Иван Егорович не увидел за время пребывания в мастерской того, прежнего коллектива, который был в советские времена. Не увидел сплочённых одной целью людей, готовых ради общего дела жертвовать и свободным временем, и своей выгодой, и даже здоровьем. Не заметил он в людях ни взаимопомощи, ни товарищества, и вообще ни одного пункта из «Морального кодекса строителя коммунизма».

Из всех углов промороженной мастерской, во взглядах и в отношениях бывших колхозников проглядывал призыв капитализма: «Бери от жизни всё».

«Хорошо, что сняли один стартер, а могли бы и полностью раскурочить или угнать», – подумал Егорович.

«Дёрнул» Егоровича (завёл с буксира его стального коня) заехавший во двор мастерской на тракторе для подкачки колёс сварщик местного ЖКХ. Пока прогревался двигатель, Шемякин выставил на слесарный стол две бутылки водки, положил свёрток с закуской и, окинув взглядом присутствующих трактористов, вышел из мастерской. Культиватор Егорович ремонтировал уже в своём дворе. Тут же он и ставил на двигатель купленный новенький стартер.

– Катерина, ну посмотри, как я его сделал, – радостно произнёс Егорович, когда жена вышла во двор. – Не трактор, а картинка. Тепло станет, я его ещё и покрашу. Культиватор будет готов через пару недель, а может, и раньше. К апрелю и плуг отремонтирую.

– Я тоже, Ваня, не сидела просто так, а окончила полный курс обучения по специальности «Выращивание гусей», и теперь, если у тебя есть время и ты можешь расстаться со своим трактором, то давай пройдём в сарай или на выгульный двор, я расскажу тебе, что нам с тобою надо будет сделать, чтобы в апреле месяце купить сто гусят.

– Катерина, так в апреле ж у меня будет много работы. Культивация огородов, а может, кому придётся и вспахать.

– Ничего. Я-то буду дома. За малыми какой уход, корми да поглядывай, чтобы кошки или крысы их не перетаскали. Нам надо ещё купить пару капканов и крысиного яду, чтобы до гусят хотя бы напугать и тех и других, – рассуждала Андреевна, пока с Егоровичем шли в сарай.

– А что тут делать? – прямо с порога  стал вслух размышлять Егорович по поводу переоборудования бывшего свинарника под гусятник. – Хорошо почистим, сделаем дезинфекцию, по периметру закреплю щиты из досок, повесим несколько ламп и перегородим станки так, чтобы гусят было четыре или пять групп. Ну это, чтобы они не скучивались и не давили друг друга. Может, я что упустил?

– Да нет, – усмехнулась Андреевна. – По сараю всё правильно, только нужны будут ещё и кормушки. В выгульном дворе нам надо внизу по решётчатой изгороди сантиметров на пятьдесят укрепить сетку металлическую и хорошо было бы месяца на два сеткой забрать и верх, чтобы гусят не воровали коршуны. Ваня, а когда их можно будет выгонять на траву, нам надо будет сделать прогон через весь огород.

– Прогон? – не понял Егорович.
– Да. Нашу стёжку сделаем пошире и всё. Хорошо было бы в конце огорода соорудить им загончик и эту, ну будочку, чтобы в ней можно было самому укрываться В общем, для них нужен будет как бы летний лагерь.

– Понятно. А кто ж будет их сторожить? – спросил дед Иван. – А вообще-то, летом у меня будет свободное время. Катерина, ничего мы в конце огорода делать не будем. Я с ними на лето уйду на пруд. Там устрою шалаш… А ты, Катя, будешь ко мне приходить, – задумчиво произнёс Егорович. – Помнишь, как тогда… Ленка ж наша…

– Шалаш? А что мы в этом курене делать-то будем? – перебила Егоровича жена, – Отшалашовались мы, Ваня. Я другой раз лежу, а слёзы сами по себе льются. Не знаю, где я вычитала, но помнится одна строка: «Наша жизнь закатом озарилась…». И признаюсь тебе. Ты напомнил о шалаше, а у меня ёкнуло вот тут, – Андреевна постучала по груди, – но не из-за того, что мы сможем в нём с тобою оказаться, а из-за того, что делать нам в шалаше под боярышником уже нечего. Устарели мы с тобою, Ваня. А вот в Египет мне ещё съездить хочется. Но это нам с тобою надо сделать уже в следующем году. А то, знаешь… Может, получится так, что в Египте побывать не дадут старческие болячки.

– Наш па-рово-оз,  впер-ёд  лети-и,  в  Еги-пте  ос-тано-вка, – запел Егорович. – Иного не-ет у нас пу-ти…

К первому апреля у Шемякиных, деда Вани и бабы Кати, к выезду в поле, извините, на огороды луговчан и дачников, а также к приёму многочисленного гусиного семейства было готово всё. Свежевыкрашенный трактор поблёскивал в лучах весеннего солнца, культиватор и плуг, отрегулированные и выкрашенные, дремали на подставках в тишине двора, а открытые двери сарая приглашали любого желающего посмотреть на выбеленные  стены, подвешенные лампы для обогрева – на случай, если погода вдруг испортится.

Кормушки и водопойные корытца, столитровая емкость, наполненная комбикормом, который хозяева купили в пору, когда на него ещё не взлетала цена, были готовы оказывать хозяевам усадьбы посильную помощь в превращении гусят в жирных, важно гогочущих гусей.

В другом отсеке сарая стояла накрытая мешковиной, сконструированная и изготовленная самим Егоровичем мельница, потому как комбикорма не накупишься. И даже если накупишься, то в конце года может получиться и так, что для поездки в Египет денег просто не будет. Почему не будет? Да потому что  их съедят гуси. А при равенстве затрат на содержание гусиного поголовья и вырученной суммы от продажи названных перепончато-лапчатых Ивану Егоровичу и Екатерине Андреевне придётся, уже в который раз, чесать затылки и организовывать в новом году для себя новое дело.

Юго-восточные ветры растопили не только снежное покрывало, коим укутала землю за долгие месяцы зима, но и пробудили к жизни всё дремавшее. На южных склонах зазеленела трава, набухли почки на деревьях и кустарниках, зазвенели жаворонки, и засуетились под стрехами шиферных крыш воробьи, выискивая для своих гнёзд удалённые от кошек места. Нагулялись вволю коты и успокоились кошки. Присмирели собаки и развалились против солнца в затишках куры, охраняемые своими генералами-петухами.


Вполне естественно, что подоспела и на огородах земля, которую надо было непременно культивировать или боронить. Выехал на рекогносцировку и Иван Егорович на своём раскрасавце-тракторе. А как же. С приобретением железного помощника бывший колхозный механизатор и механик, а теперь ещё и пенсионер, стал конкурентом для тех, кто заимел эту транспортно-тягловую единицу раньше.

 Однако, проехав по Луговому из конца в конец, Егорович ни на улицах, ни в огородах жителей села не увидел никого из тех, кто имел трактор. Да их, собственно, и было-то в селе всего три штуки. И из этих трёх только дед Ваня, с присущей ему хозяйственностью и, можно сказать, даже дотошностью, сумел вовремя подготовиться к весенне-полевым (огородным) работам. А это, как оказалось, было совсем плохо. И не из-за того, что Егоровичу будет работ невпроворот, а оттого, что ему не у кого было спросить, какова же цена за закультивированную сотку. Выручил его, как ни странно, заезжий владелец трактора-самоделки из соседнего села, пронюхавший, что в Луговом культивировать огороды некому. О Егоровиче, как оказалось, он и вообще ничего не слышал.

– Давай, дед, мы будем с тобою брать за одну сотку по пятнадцать рублей, – предложил довольно молодой «Кулибин». – В прошлом году брали по десять. А сейчас, понимаешь, рубль по отношению к доллару обесценился, выходит, что по пятнадцать как раз будет то, что надо нам с тобою.

– Не, сынок, что-то ты мне предлагаешь не то. Выходит, если у какой бабки огород пятьдесят соток, я с неё должен просить семьсот пятьдесят рублей? – непонимающе спросил Егорович. – Это же обдираловка.

– Ну-у. Три огорода закультивируешь, и пара кусков в кармане. Давай, дед, пользоваться моментом, пока ваши трактористы ещё не проснулись. Когда нас будет четверо, то хоть бы по десятке получилось.

– Не, милок, ты бери хоть по тридцать, а я буду за сотку просить по десятке, да и то не со всех. С пенсионеров могу брать и меньше.

– Ну гляди, дед, как бы у тебя не сломался трактор, – припугнул заезжий. – Дело, как говорил Карлсон, житейское.

– А ты не пугай меня, сынок. Это наше село, и мы тут разберёмся сами. Там, откуда ты приехал, бери хоть и по сотне.

На том и разъехались. Заезжий задымил на своей тарахтелке в южный конец села, а Егорович хотел было ехать уже домой, но его остановила спешащая к нему односельчанка Тимохина Вера Ивановна, бывшая колхозная свекловичница.

– Иван Егорович, подождите, не уезжайте. Вы от колхоза или сами по себе?
– Ивановна, да какой сейчас колхоз. Одни мы теперь остались. А трактор мой собственный.

– Егорович, ну раз уж вы тут, может, закультивируете мне огород? У меня двадцать соток. В прошлом году мы платили по десять рублей, а сейчас сколько вы с меня возьмёте?

– По восемь рублей, Ивановна, – пересилив себя, проговорил Егорович и даже немного покраснел, так как ему впервые пришлось шагнуть из социализма в капитализм.

– Егорыч, да чего там. Берите по десять, считать проще, – посоветовала Ивановна. – А с дачников можно и больше.

И пошли луговчане и горожане крестным ходом к Ивану Егоровичу, вначале туда, где он работал, а потом и прямиком домой. Шли поодиночке и группами, звонили по телефону и передавали через соседей и знакомых. Ещё затемно уезжал дед Ваня со двора и возвращался домой поздно вечером с включёнными фарами. Поначалу ему было неудобно брать с людей деньги, а потом он с этим неприятным для него делом свыкся и брал оплату за выполненную работу уже без всякого стеснения и душевного трепета..

«Человек, паразит, ко всему привыкает», – частенько думал он, засовывая в карман деньги.

Десять дней Егорович ничего не говорил жене о том, как у него идут дела, хоть Андреевна и дважды спрашивала его, платят ли ему люди деньги.

– А как же, Катерина. Конечно, платят. Потерпи.

И Андреевна терпела, хоть ей и очень даже хотелось узнать, сколько ж её дед Иван зарабатывает за день и окупится ли их трактор хотя бы за пару лет. И только после десятого дня работы Егорович, уставший, но весьма довольный, приехал домой ещё засветло и как только, заглушив трактор, выбрался из кабины, сразу же пригласил  её в летнюю кухню.

– Пошли, Катерина, будем считать с тобою деньги.

Выложив из карманов на стол смятые купюры, Егорович, улыбаясь, посмотрел на Андреевну и, вздохнув, проговорил: 

– Вот так, Катерина, невыгодно ныне на селе заниматься скотиной. Работы вагон и маленькая тележка, а толку ноль. Вот, смотри, полторы недели поработал…

– Ваня, так тут же двадцать одна тысяча и сто пятьдесят рублей, – удивлённо проговорила баба Катя. – Столько заработать за десять дней?

– Кхы-кхы, – притворно кашлянул Егорович. – Да, Катерина, именно столько я заработал. Вот и делай выводы. Невыгодно сейчас на селе выращивать скот и заниматься молоком. Они хоть на верхах и стараются убедить людей в обратном, но… плохо у них это получается. А может, власть и хочет, чтобы у нас всё загнулось. Ладно, Катерина, мне надо помыться, да и передохнуть будет не грех. Так что, если всё с трактором будет нормально, то к концу месяца он сам себя окупит. А там, Катерина, будем ожидать осень. На пахоте можно заработать побольше. 

Вот видите, как всё получилось. Держали дед Иван и баба Катя коров, утром и вечером возили в Макаровский молоко, бегали по улицам райцентра от квартиры к квартире, по две пары обуви за лето избили, ноги растоптали на два размера, упыхались за молочный сезон так, что за зиму с охами и вздохами еле отошли.

Надумали выращивать свиней. Прогремели со своей свинофермой на весь район в газете и… чуть не разорились. А тут один дед Иван поездил по огородам десять дней с культиватором и заработал, на зависть всем молочникам и свиноводам, столько денег, что владельцам рогатых и безрогих лысок, зорек и ласточек с хавроньями машками и кабанами васьками может присниться только в самом развесёлом сне. И главное, никакого тебе зерна и сена.

«Что ж это получается? – недоумевал Егорович. – Да так же никто не будет держать скотину. – С кормами туго, молоко пока повозишь, так и никаких не захочешь денег. Мясом заниматься – себе дороже. Куда ж мы катимся?»


                ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Колокольчиками, скрипками, ударно-клавишными и духовыми инструментами затренькали и зачирикали в садах и в рощах, на отдельно растущих деревьях и в кустах небесные птахи. Не все, конечно, а только воробьи, синицы и пролетающие иногда представители вороньих. Первая половина апреля, даже будь она хоть трижды тёплой, всё равно не конец месяца и тем более не май месяц, когда вовсю начинают щебетать ласточки и заливаться трелями соловьи. Однако ж... Весной и воробей чирикает как-то особенно.

Весна, она, знаете, не зима. Весной с утра и до самого вечера без устали играет в небе солнце, бегают и проплывают в бледно-голубой выси облака, зеленеет трава, а по утрам сверкает изумрудами кристально-чистая роса, тут и воробьи с синицами начинают чирикать и дзинькать веселее. А тут… .

Неделю назад ещё можно было видеть в логах и на северных склонах снег, а сейчас… Прямо не апрель, а мечта крестьянская. Теплынь и безудержное буйство природы. Как будто она (природа) не просыпается после зимней спячки, а, словно солдат-новобранец, вскочила по тревоге.

В начале третьей декады апреля, когда Иван Егорович, поднаторевший в незнакомой ему ранее работе (лоскут-огород – это не колхозное многогектарное поле, на котором иногда можно было даже во время работы вздремнуть), переехал с огородов бывших колхозников на ещё меньшие по размерам дачные участки горожан, хозяева которых платили за сотку в два раза больше, чем его односельчане.

В пору, когда десятками, полусотенными и сотенными, а иногда и пятисотенными денежными знаками к вечеру набивались все карманы, когда он для хранения денег взял чудом сохранившуюся со школьных лет свою кирзовую ученическую сумку и когда Егорович стал чувствовать в себе откуда-то появившееся давно забытое возбуждение…

Не подумайте только, что на бывшего знатного тракториста и комбайнёра, а потом и механика подействовала весна-проказница с её любовно-вздыхательными причудами. Не-ет. На деда Ваню возбуждающе стали действовать деньги.

Утром, когда в карманах наличествовало в пределах двухсот рублей, он не чувствовал никаких вздрагиваний и прилива чего-то бодрящего. Глаза у него не блестели, а дыхание было ровным и спокойным. К вечеру ж, по мере наполнения теперь уже сумки, Ивана Егоровича словно кто подменял. Вместо того чтобы ехать домой, он включал фары и при их свете ещё ухитрялся закультивировать пяток, а то и больше участков, столько у него было азарта и вдохновения.

И, представляете, вот в это самое время, когда деньги в сумку уже не просто ложились, а текли, вечером, после того как Егорович хорошо помылся и поужинал, а Андреевна пересчитала дневной заработок мужа, вот в этот самый что ни на есть умиротворённый момент, она вдруг объявила, что надо ехать в город на рынок за гусятами. 

– Катерина, – только и смог выговорить быстро обогащающийся дед Ваня-тракторист.
– Ваня, следующий выводок будет в конце мая, – спокойно проговорили баба Катя. – А ты знаешь, сколько на тот выводок будет желающих? Давай возьмём сейчас, пока люди ещё  не кинулись. Да они сейчас и дешевле.

– Катя, да мне б ещё пяток дней.
– Ничего. Один день как раз и отдохнёшь от своего трактора. Я уже с Николаем договорилась. Я завтра поеду ранним автобусом на рынок, а он к нему подъедет часам к восьми. Пока мы приедем, ты пораньше включи в сарае лампы, пусть там нагревается. А вообще-то, их надо включить прямо сейчас, а то там от пола холодом тянет. Только их надо опустить пониже, пусть он прогревается, а завтра поднимешь.

– Ух, Катерина, ты прямо мой заработок на корню рубишь, – посетовал Егорович. – Мы две тысячи теряем. Две ты-ся-чи рублей за один день.

– Ничего, Ваня. Мы с тобою по скольку лет жизни потеряли? Ты уже шестьдесят три, а я на пять лет меньше. А две тысячи… Деньги, ещё моя мать говорила, все не соберёшь.



И началась у бабы Кати и у деда Вани жизнь шумливая и весёлая. Сто гусят – это вам не десяток цыплят, да ещё и с курицей-мамой, когда выпустил её с выводком во двор и ходи себе, в ус не дуй. А сотня гусят – это сразу большая куча забот и работ. Их нельзя на день бросить без пригляда. От них не то что на день, от них отойти на час нельзя. За ними нужен глаз да глаз. И чтоб корма были свежие, и чтоб вода была чистая, а главное, чтобы в их пяти клетках было чисто и тепло и не было сильных сквозняков, и особенно, чтобы, не дай Бог, к ним не залезла какая любопытная кошка или повадились крысы. Ох, да мало ли что может случиться. 

Основная забота о сохранении и выращивании гусят, конечно же, как принято у нас говорить, легла на плечи Андреевны. Егоровичу что, посмотрел лампочки, температуру, походил вокруг клеток, позавтракал, завёл трактор – и будь здорова, хозяйка, он поехал зарабатывать деньги. А у Андреевны, бывшей доярки и колхозного, а позднее и СПКовского зоотехника, работ невпроворот. Корову подоить, телёнка напоить, корму задать, гусят пересчитать и внимательно осмотреть каждого, слабеньких отсадить в отдельную клетку, три раза за день откуховарить, постирать… И так изо дня в день.

Да днём ещё ладно. Днём все люди работают. А вот Шемякиным после приобретения гусят пришлось наведываться в сарай по два, а то и по три раза даже и ночью. А как же. Первую неделю, в связи с круглосуточным освещением места пребывания гусят и поддержанием в помещении довольно высокой температуры, ночью к ним наведываться обязательно надо. Мало ли что может случиться.

Не дай Бог, отключится свет, а ночи ещё холодные. Вот и дежурят баба Катя и дед Ваня по очереди, чтобы в случае отключения электроэнергии сразу же затопить находящуюся в гусятнике небольшую печь, в которую уже и положены дрова. Да и хвостатых любителей полакомиться гусятами надо почаще пугать. Они ж по своей воле не уходят.

Господи, да когда же они успевают всё это сделать? И главное, за все работы – ни единой копейки. Ну хоть бы в карман халата или куртки кто положил ради смеха один рубль. А в конце года… Это ещё неизвестно, в какую сторону дунет ветер. То ли будет плюс, а может, на верхах что-нибудь учудят и, вместо прихода, можно получить бо-ольшой расход, что означает – оказаться в убытке. 

Бедные баба Катя и дед Ваня. Да им в колхозе и в СПК было намного легче, даже когда Егорович работал трактористом, а Андреевна дояркой.  У них даже тогда было больше свободного времени. Да и забот было не столько. Уж, по крайней мере, они не думали о колхозных приходах с расходами. Об этом болела голова у председателя и у главного бухгалтера. А тут, не успеешь моргнуть…

– Ах ты, чёрт мордастый, ты куда это нацелился! – шумнула Андреевна на здоровенного  серого кота, вприсядку подбиравшегося к открытой двери сарая. – Тут и без тебя есть кому их (гусят) пересчитывать, паразит ты такой. Шарик! – окликнула баба Катя дремавшего в будке кобеля. – Да ты ж хоть чужих котов от сарая отгоняй.

Шарик выглянул из будки, зевнул и, опустив голову на край лаза, закрыл глаза.

– Ты что этим хочешь сказать? Чтобы я с котом разбиралась сама? Да как же тебе не стыдно! А ты что надумал?! – прикрикнула тут же Андреевна на взлетевшего на забор длиннохвостого петуха. – Ты чего это повадился убегать со двора? Тебе своих кур мало? А ну слетай! – и, схватив лозинку, баба Катя заспешила к забору. – Паразит ты такой. Бабка за тобою должна гоняться целыми днями. Да сколько ж ты меня будешь мучить? А ну марш в курятник!

– Ко-ко-ко, – недовольно ответил ей петух и, взмахнув крыльями, слетел с забора.

Загнав петуха в курятник и закрыв дверь, Андреевна направилась в кухню, откуда вскоре вышла с ножницами.

– Вот я тебе сейчас сделаю… Ты у меня отлетаешься. Ка-за-но-ва, – в сердцах проговорила она.

И что вы думаете. Слово своё баба Катя сдержала. После некоторой суматохи в курятнике (настырный петух не желал попадаться ей в руки) Андреевна вышла во двор с орущим куриным предводителем и в присутствии кудахчущего  гарема обрезала кочету на крыльях перья по самый что ни на есть корешок. Подхваченные вихревыми потоками перья закружились в воздухе, наводя на кур неописуемый страх.

Униженный и потерявший былую красоту петух, выпущенный Андреевной на свободу, заметался по двору, разгоняя своих подружек и оглашая улицу возмущённым криком.

– Ко-ко-ва-а! – орал он.

– Побегай, побегай, – усмехнулась баба Катя. – Ещё раз убежишь со двора, я тебе и хвост вырву, – пригрозила она куриному генералу. – Ишь, повадился.


Размявшись и разогревшись, Андреевна окинула взглядом двор, закрыла на задвижку калитку и, взяв с собой вилы, грабли и тяпку, направилась в огород для подготовки грядок под посев моркови, лука-чернушки, петрушки и укропа. Хотя, собственно, грядки готовить-то особо было и не нужно. Егорович ещё с осени сделал разметку и везде протоптал дорожки, а на грядках даже и поработал граблями. Теперь бабе Кате нужно было только немного взрыхлить верхний слой почвы, и пожалуйста, начинай посевную кампанию.

Однако, несмотря на то, что грядки были подготовлены ещё с осени, Андреевна более трёх часов затратила на обновление дорожек, выравнивание и рыхление земли. И только когда всё было готово, она решила сделать для себя небольшой перерыв, вознамерившись посидеть на скамье под яблоней, но в это время взволнованно залаял Шарик, оповещая хозяйку, что во дворе появился кто-то и этот кто-то угрожает дворовой живности. По тому, как лает собака, Андреевна поняла, что во дворе появился, видимо, снова серый кот.

– Господи, ничего не сделала, а полдня уже прошло, – взглянув на часы, проговорила баба Катя. – А я ж сегодня ещё и не завтракала. Вот тебе, бабушка, и домик в деревне, – усмехнулась Андреевна, вспомнив телевизионный рекламный ролик, пропагандирующий привольную жизнь в селе и густую сметану, приготовленную в домашних условиях. – Ну что ж, я то-то сразу и позавтракаю, и пообедаю. Шарик, успокойся! – крикнула баба Катя главному ночному охраннику. – Ночью не услышишь, а днём до хрипоты, и всё без толку.

Обед Андреевна готовила недолго. А что его было готовить? Егоровича не было, он, уезжая на заработки, взял с собой что поесть в обед, а одной особо есть и не хотелось. Выпив на первое чашку куриного бульона с сухарями и съев на второе холодную мясную котлету, баба Катя долго сидела за столом, обдумывая, чем бы ей заняться в послеобеденное время, если лёгкое перекусывание можно назвать обедом.

– Катя, – обратилась она сама к себе. – Попей-ка ты компотику, подои корову, загляни к гусятам, а потом ляг и полежи часочек на диванчике. Все работы ты всё равно не переделаешь, а пока соберёте с Егоровичем денег на поездку в Египет, так можно и ноги вытянуть. Иди, Катя, не рассиживайся, а то на стуле уснёшь, да ещё с него и свалишься.

Дав себе установку, баба Катя хоть и медленно, но встала со стула и по натоптанным дворовым маршрутам – стойло коровы, гусятник, кухня и дом – в течение часа выполнила всё, что нужно было сделать, чтобы после всего уже спокойно снять с себя халат, переобуться в комнатные тапочки и, мимоходом взглянув на своё отражение в зеркале, отправиться на диван, прихватив с собой «Справочник садовода-любителя» для начинающих овощеводов, садоводов и животноводов, и в который раз напомнить себе о правилах выращивания гусят до месячного возраста.

Конечно же, Андреевна и без этого справочника хорошо знала то, о чём ей захотелось прочитать. Но, поверьте, ложиться на диван без ничего – это будет для бабы Кати обычным послеобеденным сном, а вот опуститься на место дневного отдыха с книгой или с каким полезным для себя познавательным журналом, в данном случае «Справочником садовода-любителя» – это уже совсем другое, пусть даже если и выронит она его из рук, не дочитав второй строки, а может, даже и после первого слова.

Так и получилось.

Натоптавшись с пяти утра, Екатерина Андреевна, не успев ещё толком улоговиться и расправить под головой подушку, шумно вздохнула и, склонив голову набок, выронила из рук книжечку с полезными советами. Бедная баба Катя. Как же она себя измотала. Уснула, считай, что на ходу.

И надо ж было так случиться, что, как только ею овладел сон, Андреевна сразу же оказалась как бы в другом измерении. А может, это так и было на самом деле?
         
      
                НИЛ,  ЛЯГУШКИ 
                И  ГРОБНИЦЫ  ФАРАОНОВ

И надо ж такому присниться. И сама Андреевна, и вечером уже вдвоём с Егоровичем, долго будут удивляться увиденному  во сне и подсмеиваться друг над другом. А как тут не будешь удивляться и усмехаться…
      
       Выходит баба Катя из дома во двор среди дня. Солнце светит, в саду соловьи поют, кудахчут куры, а в огородах люди копают картошку. И выходит она, как кажется Катерине, совсем молодая. Себя со стороны она не видит, но чувствует, что не старая она, да и платье на ней то самое, в котором она была давным-давно, когда только они с Ваней первый раз поцеловались, и туфли на каблучке совсем новенькие.

– Ну надо ж, – удивилась Андреевна. – Соловьи поют. Как же так? Они поют в мае и до середины июня. А тут, – она взглянула на свой огород, а там её Иван, Ваня, совсем ещё молодой, ну как в ту, первую весну после армии. Стоит Иван на стёжке, опершись на лопату, и рукой манит к себе.

– Ка-тя! – вдруг громко крикнул он, – иди посмотри, какая у нас картошка уродилась.

– Ну какая такая картошка? – ещё больше удивилась Катерина. – Соловьи поют, а ему картошка. Мы ж только неделю назад семена из погреба вынесли, и они ещё не проросли.
– Катери-на-а! – вновь окликнул её Иван Егорович.

Андреевна уже собралась идти к мужу, чтобы посмотреть, какая ж у них выросла картошка, которая ещё вчера лежала под навесом, но ей неожиданно преградил дорогу неизвестно откуда появившейся огромных размеров гусак.

– Екатерина Андреевна, – вдруг проговорил он человеческим голосом. – Я главный в гусиной стае, которую вы вырастили, – представился вожак и до самой земли склонил на длинной шее голову. – Не ходите к Ивану Егоровичу. Не надо. Это он зовёт, чтобы вместе копать картошку. Он привык кататься на тракторе и один не хочет работать. Не ходите. Давайте мы лучше слетаем на зиму в Египет, – предложил  гусак. – Там зимой тепло.

– Да как же я полечу, если мой Ваня копает картошку?
– А как он оставлял вас, а сам в Египет и коров гонял, и даже пас там с фараонами свиней? Выкопает, управится. Ему дети помогут, а нам надо уже улетать. Нас ожидает за селом стая. Садитесь на меня, – проговорил уже требовательным голосом гусиный вожак и присел на землю, чтобы, значит, Андреевне было легче на него забраться.

– Господи, – дрогнувшим голосом чуть слышно проговорила Андреевна и троекратно перекрестилась. – Да я ж даже на самолёте ни разу не летала. А у тебя на спине мне не за что даже привязаться. Да в небе ж ещё и будет холодно, – хоть и во сне вспомнила баба Катя услышанное давным-давно, что, чем выше в небо, тем холоднее.

– Не бойтесь, Екатерина Андреевна, – успокоил её гусак. – В моих перьях вам будет тепло, а если вдруг упадёте с моей спины, то вас поймают другие гуси. До земли вы не долетите. Садитесь быстрее, а то Иван Егорович идёт к нам, а его брать нельзя.  Он должен оставаться здесь.

– А почему его нельзя брать?
– А кто ж тут будет смотреть за хозяйством? Тут и корову надо подоить, и телёнка напоить, да и огороды надо уже начинать пахать. Кошку и Шарика тоже нельзя одних оставлять, – ответил гусак и помог Андреевне забраться к себе на спину. – Иван Егорович, – громко, почти прокричал гусак спешившему к ним хозяину, – вы остаётесь здесь, а мы с Екатериной Андреевной слетаем на зиму в Египет. 

Не успела баба Катя как следует усесться и ухватиться за перья, как гусак подпрыгнул высоко над их двором и, взмахнув крыльями, полетел за село, где уже поднимались в небо его сородичи, такие же огромные, как и сам вожак.

И пролетала гусиная стая, а значит, и Екатерина Андреевна, над лесами и реками, над лугами и ярами с буграми. А когда стая появлялась над сёлами и городами, баба Катя видела, как внизу люди от удивления хватались руками за головы и в испуге разбегались, приняв, вероятно, гусей, выращенных Андреевной и Егоровичем, за летающих чудищ. С самолётами было ещё хуже. Те, которые летели в одном направлении со стаей, не могли её обогнать, а которые встречались, круто взмывали ввысь либо камнем падали к земле.

«Ну и ну, – удивлялась баба Катя. – Выходит, что мы летим быстрее, чем самый реактивный самолёт».
Может, Андреевна  подумала бы ещё о чем-нибудь, да только этому помешал гусак-такси.

– Га-гу-гу, гу-га-га, – проговорил он на своём гусином языке, и Андреевна увидела, как другой гусак, чуть меньших размеров, взлетел над ней и, взяв её клювом за воротник кофты, снял со спины вожака и опустил на загривок рядом летящего члена стаи. (Как потом баба Катя узнала, новая её транспортная единица был заместителем вожака по перелётным вопросам.)

– Га-га-га? – спросил гусак, на котором устраивалась поудобнее Андреевна, у самого большого гусиного начальника,
– Гу-гу-гу, – ответил тот.

«Я прямо как Дюймовочка, та только летела на ласточке, а я на гусаке», – подумала Андреевна и посмотрела вниз. – Господи, сохрани и помилуй, – взмолилась она уже вслух. – Не дай мне упасть. Удержи меня, Господи, на гусаке.

– Екатерина Андреевна, – не поворачивая к ней головы, проговорил гусак, на котором она сидела. – Не волнуйтесь, если вы и упадёте, вас поймают другие. Вы лучше смотрите, над какими красивыми местами мы пролетаем. Видите, какие здесь реки и горы? А справа от нас море. Посмотрите, сколько на его берегу людей. У нас на прудах лягушек меньше.

Так и летела с гусиной стаей баба Катя в Египет, перекочёвывая со спины одного гусака на другого. На перелёт из Лугового до границ Египта стая затратила четверо суток.


Гуси долетели бы и быстрее, но в связи с тем что с ними летела баба Катя, их луговская кормилица, они через каждые пять-шесть часов лёту опускались на землю, на берегу какого-нибудь озера, а чаще всего болота, чтобы подкормиться самим и накормить бабу Катю. Не удивляйтесь. Огромная гусиная стая состояла не из одних только гусаков. В стае были и гусыни, которые по очереди несли для своей Андреевны по очень большому яйцу, из которого можно было приготовить, к примеру, на закуску яичницу для десятерых здоровых мужиков, возжелавших распить трёхлитровую банку божественного напитка… самогона, по случаю известного только одним им какого-то очень даже большого праздника.

Помимо яиц некоторые гусыни ловили для бабы Кати рыбу, а иные приносили и лягушек. Понятно, что Андреевна от такого угощения вежливо отказывалась в пользу предлагающего, что приводило подносящих дары в неописуемую радость. Гусак или гусыня тут же подбрасывали добычу высоко над собой и, изловчившись, ловили, теперь уже подарок бабы Кати, на лету и тут же отправляли рыбку или лягушку на пополнение энергетических запасов своего организма.

Перед тем как пересечь границу Египта, вожак попросил своего заместителя пересадить бабу Катя к себе на спину.

– Екатерина Андреевна, – сообщил он после того, как она удобнее уселась на его спине, – сейчас мы с вами пролетим над всеми египетскими пирамидами и над тем местом, где Иван Егорович пас с фараонами свиней, а потом уж полетим на берег Нила (есть такая река в Египте), в самые большие прибрежные заросли, в которых мы сможем спокойно прожить до времени возвращения в Луговое.

И увидела Андреевна гробницы фараонов с высоты гусиного полёта, и проронила слезу над песками, по которым ступали ноги её Ивана Егоровича.

«Надо ж, – подумала она, – куда ему (деду Ивану) удалось забраться со свиньями. Как же он с ними шёл, что в Египте оказался, по его словам, быстрее, чем мы прилетели?»

Покружив над пирамидами и распугав всех туристов и местных пернатых аборигенов, стая благополучно долетела до левого берега Нила и опустилась на водную гладь вблизи  прибрежных зарослей.

Но не удалось Екатерине Андреевне насладиться спокойной жизнью, не удалось полюбоваться египетскими рассветами и закатами. Затон, в котором она со своими гусями расположилась для временного проживания, как оказалось, уже был давно приватизирован местными нильскими крокодилами, которые не пожелали просто так пускать в свои владения непрошеных да ещё и  неизвестных им гусей.

Вообще-то, гусей крокодилы знали и даже частенько их ловили себе на завтрак или на ужин. Но это было с другими, ну обычными гусями, а тут вдруг появились такие огромные, которые были не прочь полакомиться и самими хозяевами, что и было сделано, как только стая опустилась на водную гладь.  Вот крокодилы и решили отыграться на бабе Кате.

В момент, когда она с дороги решила немного посидеть на берегу реки с опущенными в воду ногами, один из речных обитателей, маленький такой крокодильчик, может, по собственному желанию, так сказать, из любопытства, а может, и по науськиванию более взрослых его сородичей, подплыл бесшумно к бабе Кате и… цап её зубами за ногу.

Не ожидала Андреевна такого гостеприимства со стороны хозяев и от неожиданности вскрикнула и проснулась.

– Ох и крепко ж ты спишь, – улыбаясь, проговорил стоящий рядом с ней Егорович. – Минут пять трясу тебя за ногу, а ты только похрапываешь.
– Фух! – вздохнула Андреевна. – Хорошо, что ты меня разбудил, а то бы я осталась в Африке, – и стала рассказывать мужу, как она вместе с гусями оказалась в Египте.


                ДЕД  МОРОЗ

Ну кто мог подумать, что устоявшаяся и, можно даже сказать, по-летнему тёплая погода, доходившая в иные дни до плюс двадцати девяти градусов, в конце апреля вдруг сменится резким похолоданием. А ведь в селе уже больше недели люди высаживали картофель, высевали морковь, столовую свёклу и всё, что было необходимо размещать на грядках даже и в чуть более поздние сроки. А некоторые луговчане даже высадили  для пробы по нескольку штук помидор, раннюю капусту и ещё кое-что не стойкое к заморозкам.

– А что ожидать? – рассуждали они. – Жара какая стоит, земля пересохнет…

Вот и пересохла. Ещё утром было тихо и солнечно. Западный ветерок, хоть и прохладный, но достаточно влажный, вселял надежду, что в ближайшие дни с ним могут в Луговое наведаться и нужные селянам дожди, которых весной никогда много не бывает.

Однако ожидания людей не сбылись, а напротив, ветер перед самым полуднем, когда термометры показывали уже больше двадцати градусов, вдруг стал быстро менять адрес своего убытия. Первым заметил это Егорович, наиболее чувствительный к изменениям погоды и, в особенности, к перепадам температуры. Хотя, если быть точным, то не сам Егорович, а его нос. Размечая в огороде грядки, дед Ваня заметил, что он у него вдруг стал посапывать.

«К чему бы это? – подумал он. – Весь месяц не закладывало (нос), а тут сразу, ни с того ни с сего, взял и засопел».

Прекратив работу, дед Ваня почувствовал заметную северную потугу, а минут пять спустя его стала донимать стылость спины и вообще полнейший дискомфорт.

– Катерина! – окликнул он вышедшую к нему со двора жену. – Что-то погода, по-моему, стала меняться?

– Ваня, а когда она у тебя не менялась? – засмеялась та. – Это ты вылез из трактора и телогрейку с тёплыми ботинками снял, вот тебе и холодно. Иди обедать. Сейчас подъешь, и сразу потеплеет. Я у плиты как-то не ощутила похолодания.

– Я иду, а ты всё-таки посмотри на градусник, – посоветовал Егорович жене.

И Егорович оказался прав. Когда он зашёл во двор, Андреевна с тревогой в голосе сообщила ему, что температура опустилась до десяти градусов.

– Ну вот, а ты ещё надо мной смеялась.

К вечеру погода ещё более ухудшилась. Подул сильный северный ветер, по небу побежали тучи. Шемякины не на шутку забеспокоились. Да, вероятно, и не только они.

– Ваня, а что ж нам теперь делать? Во дворе уже пять градусов, а что будет ночью, неизвестно, – обеспокоено проговорила Андреевна. – У гусят становится прохладно, а для них  температура не ниже двадцати пяти градусов нужна.

– Что делать? А как у них температура понизится до двадцати, затоплю печку. Вот и всё, – успокоил жену Егорович. – Ты не волнуйся, Катерина, культивация у меня уже закончилась, ехать мне никуда не надо, так что... Там есть топчаник, положу на него матрас и буду с гусятами переживать холода. Помнишь, как мы с тобою цыплят ранних пять лет назад спасали? Плохо, что у нас сейчас нет угля и его негде купить. А то б засыпал с вечера, да и пускай горит.

Так вот, по-сельскому и довольно просто, разрешил, казалось бы, трудную задачу дед Иван, и для того чтобы ночь их не застала врасплох, он после обеда передохнул с полчаса и принялся готовиться к ещё большему похолоданию. Егорович наколол дров, предусмотрительно плотно закрыл окно и снаружи на всю его величину рейками прикрепил плёнку.

– Ваня, ты, чей, уже к зиме готовишься? – спросила Андреевна. – В дневных новостях о ней ничего не говорили.

– Катя, ночью может быть мороз, а через окно дует, знаешь, как. Я уже лежал на топчане – сквозит. Часов в одиннадцать я затоплю печь и останусь в сарае на ночёвку.

Обустроив место для своего временного проживания и растопив ближе к полуночи печь, он прилёг на топчан и, пользуясь круглосуточным освещением, решил немного почитать приготовленные заранее газеты и журналы, особенно те, в которых рассказывалось о Египте.

Я не буду вам описывать, как дед Ваня читал и сколько он на это затратил времени, потому как вы и сами знаете, чем оканчивается такая читка. Уснул дед Ваня крепким сном под говорок гусят на четвёртой печатной строке.

Однако вы сейчас можете ошибиться, подумав, что Егорович проспал сном праведника до самого рассвета. Ранее я вам мимоходом сообщил о том, что Егорович к седьмому десятку лет стал слишком даже чувствительным к низким температурам. А это, как оказалось, в ночное время было для него лучше всякого будильника.

Понижение температуры в гусятнике Егорович чувствовал, как бы он крепко ни спал. А вам, вероятно, опять же известно, в помещении начинает холодать, как только в печке перегорают дрова. Знал об этом  уважаемый Иван Егорович.

Почувствовав телом прохладу, дед Иван, негромко кряхтя и охая (а как же без этого пожилому человеку),  вставал с топчана и подбрасывал в печь дрова. Убедившись, что они разгорелись, он вновь ложился на своё временное ложе и сразу же засыпал. И так пять раз за ночь.

А близко к рассвету, когда Иван Егорович после очередной закладки дров в печь мешком упал на топчан, его разбудила Андреевна, не дав мужу даже крепко уснуть.

– Ва-ня, Ва-ня, ты тут живой?! – выкрикнула она, почти забежав в сарай. – Вставай быстрее. На дворе зима.

– Катерина, во дворе ж ещё темно, – взмолился Егорович. – Ну дай мне хоть немного поспать. Меня уже ноги не держат. Времени сколько?

– Половина пятого. А что?
– Да то. Я за ночь вставал пять раз. Посмотри, сколько тут у меня с гусятами градусов.
– О-о, да у вас тут, как в июле месяце. Двадцать восемь. Ты что, всю ночь топил?
– Да нет. Я не топил, а только подтапливал. На улице, что, правда, зима?
 – А то что ж. Минус три и снег выпал. Хорошо, что мы не посадили картошку.

Выходит, что Егорович не ошибся в своих предсказаниях.

До третьего мая завывал северный ветер и бросал на землю, по всей видимости, последние остатки снега. А чтобы добавить неприятностей людям, он их частенько окатывал и холодным дождём. Столбик термометра, гоняясь за изменением погоды, ночами опускался порой до минус пяти градусов, а в дневное время мог показывать и плюс одиннадцать, и плюс два. Всё зависело от того, светило ли солнце или кружил снег и подвывал северный ветер.


Больше всего от ненастья в Луговом пострадали те, кто наперекор здравому рассудку и агрономической науке постарался высадить и посеять на своих огородах не только то, что можно было, а даже и то, что просто успел.

Побил мороз выглянувшую на свет Божий раннюю картошку, заморозил под плёнкой помидоры, высаженные кое-кем на грядки в горшочках огурцы тоже не обошёл стороной. В общем, покуражился дед Мороз, как ему хотелось.

В связи с тем, что в огороде у Шемякиных кроме лука-чернушки и одной грядки моркови ничего больше не было посеяно, они  все эти холодные дни и ночи по очереди, а больше Егорович, дежурили в гусятнике, топили печь, кормили и поили гусят и попутно ругали небесную канцелярию за преподнесённый ею людям подарок, а заодно и российскую власть. Вспоминали часто и местных власть имущих, но о них дед Ваня и баба Катя говорили как-то не заковыристо.

– Да какая это власть. Они же, Катя, винтики в большой государственной машине. Ну кто из них может крутнуться против общего движения? Да среди местных чиновников таких и не найдётся. Каждая власть окружает себя такими людьми, чтобы на них можно было не только опираться, но и спокойно, при случае, вздремнуть. Они в своих рядах инакомыслия не терпят, хоть и ругают при этом советскую власть, что, мол, при ней нельзя было ничего сказать против.

– Поэтому мы, Ваня, так и живём.
– Живём? – усмехнулся Егорович. – Да какая это к чёрту жизнь и какое ей, собственно, можно дать определение? – возмутился, в который раз, Егорович, подбрасывая в печь дрова. – Ты думаешь, вот эти морозы и снег свалились на наши головы просто так? Нет, Катя, в природе просто так ничего не бывает. В нашем обществе сейчас накопилось столько отрицательной энергии, что её хватило бы на сплошное оледенение. И не такое оледенение, которое было давным-давно, лёд мог бы покрыть Европу аж до самого Средиземного моря. Ты посмотри, что делается и на верхах, и тут у нас. Поели друг друга. Кругом ложь, криминал. Все погрязли во взятках и всевозможных поборах, откатах. Правильно я говорю?

– Правильно, правильно, Ваня, только твоё возмущение слышу я да наши гусята.
– А-ах, – махнул рукой Егорович. – Вот в этом и беда. Люди возмущаются, а толку от наших возмущений – большой ноль. Вот поэтому и накапливается отрицательная энергетика, а положительных эмоций мало. Ты думаешь, почему после войны сумели преодолеть военную разруху за три года? Да потому что народ излучал положительную энергию, вот и осилили. А сейчас дожились, что не дадим ладу даже тому, что было построено при советской власти. Поля бурьянами зарастают, заводы и фабрики разбирают и сдают в металлолом, леса вырубают и вывозят за границу…

– Ваня, успокойся. Ты посмотри, какие у нас стали гусята. Им до тех, на которых я летала в Египет, конечно, далеко, но всё равно. Хорошо, что у нас тут печка. Кирюжины (подворье) своих утят и цыплят зажарили под лампами.

– Как зажарили?
– Да так. Низко опустили, а сами ушли. Вот утята с цыплятами и откинули лапки. Перегрелись. А наши… Птьфу, птьфу. – сплюнула Андреевна. – Ты видишь, как они к тебе привыкли за время холодов. Так и смотрят за тобой, когда ты ходишь. Осенью я тебе, Ваня, зажарю самого лучшего гуся.

– Да они и должны на меня смотреть. Четыре ночи маячить у них перед глазами. Я для них теперь самый главный гусак. А то, что они у нас выглядят хорошо, так это ж, Катерина, неплохо. За весну на культивации я заработал тридцать пять тысяч. Осенью, даст Бог здоровья, да чтоб не обломался трактор, на пахоте можно будет заработать даже больше, чем это мне удалось сейчас. И они как раз подойдут, – кивнул Егорович в сторону гусят. – Продадим, и можно будет побывать в Египте. Конечно, проще было бы слетать на них, но как вырастить и откормить гусей до таких размеров?

В общем, Шемякины временное похолодание пережили благополучно. А после того как погода наладилась, Егорович и Андреевна наняли четырёх залётных (временно проживающих в селе) молдаван и за один день высадили всю картошку, освободив и себя, и детей от самой трудозатратной работы, тем более что муж дочери был в поездке, а Николаю нашлась небольшая шабашка (сторонняя работа),  которую ему пообещали хорошо оплатить.

С дочерью ж и невесткой, да ещё и с их детьми, вы сами знаете, какая бывает работа?  С детьми за день набегаешься и устанешь ещё больше, чем на картошке. Бабушка туда, бабушка сюда. Бабушка, хочу вареников, бабушка, я люблю оладушки со сметанкою, а мне, бабушка, налей топлёного молока, а я хочу компотику с грушами, а мне супчику... А так всё получилось, как сейчас любят выражаться, о'кей, что должно по-русски означать: чертовски хорошо.


                СЕБЕ  В  УБЫТОК

После продолжительного и довольно ощутимого похолодания погода стала медленно возвращаться в режим тепла и ласковости. Зацвели сады, а в них запели долгожданные соловьи и закукукали кукушки. У молодых забурлила кровь и стали дыбом природные рефлексы.

Женщины, в зависимости от возраста, оголили свои телеса до предела наличествующей у них стыдливости, а некоторые, в особенности представительницы молодого поколения, чтобы привлечь внимание мужских особый, ухитрялись носить то, что назвать одеждой было уже нельзя.

Мужчины, гонимые врожденным рефлексом размножения и не имея возможности носить всякие там мини и бикини, стреляли голодными взглядами горящих огнём от ненасытного желания глаз по аппетитным женско-девичьим округлостям, облизывали пересохшие губы и глубоко вздыхали.

Уважаемый читатель, чтобы коротко рассказать о поведении тех, кому за шестьдесят, я объединяю дедушек и бабушек в группу пожилых людей, которых молодёжь называет стариками. Для молодых так проще, хотя для пожилых людей это звучит как-то… ну не так, как бы им хотелось.

Так вот, пожилое поколение, давно пробежавшее дистанцию, когда можно было оголяться, соблазнять и стрелять глазами и глазками, теперь, взирая на молодых, жаждущих любви и ласки, глубоко вздыхали и, закрыв глаза, предавались воспоминаниям и всевозможным размышлениям на житейские темы. Не оставался в стороне от этого занятия и Иван Егорович. Шестьдесят три года – это вам не тридцать и тем более не на пять лет меньше, а то и вовсе двадцать годков. Вот и теперь…

Неделю назад, с наступлением устойчивой тёплой погоды, Шемякины открыли небольшую дверь в сарае и дали возможность гусятам выходить на выгульный двор, на котором для них было организовано обильное кормление и созданы почти все условия для принятия солнечных ванн и непродолжительного купания в большом металлическом корыте. Ивану Егоровичу и Андреевне только оставалось иногда наведываться к гусятам, чтобы удостовериться в их полной сохранности, сменить воду или добавить корму.

Более получаса назад Иван Егорович, после того как добавил гусятам воды и свежескошенной травы, присел у стены сарая на скамью под устроенным им небольшим навесом. Присел на минутку, да так и остался. А собственно, куда ему было торопиться. До обеда времени ещё оставалось много, в огороде до вечернего полива  делать нечего, и почему бы не посидеть просто так и не поразмышлять на житейские темы.

«Что ж делать нам с гусями, как только они подрастут? – задал себе дед Ваня вопрос. – Это ж не десяток и даже не два десятка. Девяносто голов – этот большое стадо. Через месяц они здесь уже не уместятся, да и разве им наносишься травы. Они ж её больше затаптывают, чем поедают. Им нужен свободный выпас. Нужен луг и вода», – подвёл итог своим думкам Егорович и глубоко вздохнул.

Почему Иван Егорович, думая о том, как им с Андреевной через месяц содержать гусей, упомянул не сто голов, а девяносто? А очень просто. Трёх гусят недосчиталось на четвёртый день. Может, кошка, может… а чёрт-те куда и как они пропали. А семь гусят, выражаясь сельским доступным языком, откинули лапки. Ну это было тоже  в первые дни их проживания в сарае деда Вани и бабы Кати. Произошёл, так сказать, естественный отход. Здоровьем оказались слабоваты.

«А что, если им сделать в конце огорода… для себя какой закуток, а их пасти? – начал было Егорович обдумывать организацию содержания гусепоголовья уже в июне месяце. – А может, уйти с ними до осени на пруд? Обустроить там шалаш, установить казанок…»

Однако продумать этот вариант более подробно ему не дал внезапно появившийся Николай. Егорович, вздрогнув, встал со скамьи и шагнул навстречу сыну.

– Бать, а я думал, что вас никого нет дома, – проговорил Николай, пожимая протянутую отцом руку. – А мать где?
– Да, наверное, в магазине. А ты как тут оказался?
– Да, понимаешь, отец, меня ж два дня назад повысили в должности. Теперь я начальник отдела с хорошей зарплатой.
– Ну тогда поздравляю. Рад за тебя. А что ж ты раньше ничего об этом не говорил?

– Да я и сам не знал. Всё решалось без меня и быстро. Мне оставалось только дать согласие, что я и сделал. А тут как оказался? Еду в Курск по делам своей фирмы и по пути решил заскочить и посмотреть, как вы тут поживаете и справляетесь со своим хозяйством. У меня встреча там назначена на три часа дня, поэтому с полчаса я могу побыть у вас.

– Ну раз время у тебя есть, тогда пойдём в кухню, – предложил Егорович сыну. – Второй завтрак не повредит.
– Не надо, отец. Я еду из дому и час назад поел. Давай лучше посидим тут на скамье.
– Ну тут, так тут, – согласился Егорович.

– Отец, я вот смотрю на вашу настоящую жизнь и никак не пойму, – проговорил Николай, присаживаясь на скамью. – Ну на хрена вам такое хозяйство? Корова, поросята, куры, теперь вот ещё эта орава, – Николай кивнул в сторону гусят. – Вы ж от всего этого никакой выгоды не получаете. Одна работа. С молоком пробегали с матерью всё лето и…

– Ну так мы ж вам хоть чуть-чуть помогли, – стал было оправдывать своё хозяйствование Шемякин-старший.

– Бать, – засмеялся Николай. – те деньги, которые вы нам с Ленкой дали, – для вас деньги, а нам… Ну десять тысяч. Это сейчас даже меньше моей месячной зарплаты. Сейчас и у Бориса получается неплохо, – продолжил Николай, не давая отцу сказать что-либо в свою защиту. – Вы всю свою жизнь проработали без отдыха. Мы вам с Ленкой благодарны за то, что вы нас вырастили и выучили. Бросьте вы свой каторжный труд, который кроме убытков ничего не даёт. Вы на свиньях сколько заработали? Одну тысячу рублей за полгода…

– Коля, ну кто-то ж должен этим заниматься? Вон, в газетах, по телевизору, наш губернатор…
– Отец, они начальники, а те, которые не начальники, но говорят, – у них такая работа. Власть, батя, должна не агитировать, не заставлять, а создавать условия, чтобы люди имели от всего, чем они занимаются, прибыль. Пока наша власть додумалась только до того, чтобы просто занять хоть чем-то население. Ну это, чтобы мы, вы не путались у них под ногами. Одиночки страну не накормят, отец. Одиночка, на то он и одиночка, что может прокормить с горем пополам сам себя.

– Ну. А как же молоко, две свиньи вон растут, куры…
– Хм, – усмехнулся Николай. – Ты только, отец, не обижайся. Нас девять человек. Я имею в виду три наших семьи. Даже по минимуму мы должны за день съедать около двух килограммов мяса. В год получается более семисот. Я не знаю, сколько можно получить мяса с одной свиньи, но знаю, что нам хватает половины поросёнка в лучшем случае на месяц, а если вперемежку с чем-то, то на полтора.

– От свиньи получается мяса пятьдесят пять процентов от живого веса, – раздался голос Андреевны. – Здравствуй, сынок, – а я иду, смотрю – машина, а в доме нет никого. – Вы не нашли лучшего места считать выгодность, как вот на этой скамейке? – Отец, ну ты и додумался, где усадить сына.

– Нет, мам, я на этом сам настоял. Есть не хочу и мне надо уже ехать в Курск.
– Он, мать, уже выбился в начальники и теперь говорит, что нам с тобою надо отдыхать, а не возиться в навозе…

– Да я весь ваш разговор слышала. Видишь, Коля, то, о чём ты говорил отцу, об этом мы и сами давно знаем. Ты думаешь, чего колхозы развалились? Да потому что труд наш редко когда был и будет выгодным. Весь крестьянский люд во всём мире сидит на дотациях, как наркоман на иголке. Всё зависит от власти. Надумают верха, чтобы в селе не бедствовали, помогут, а не надумают… То будет, как сейчас в России. А то, что вы с Леной можете обходиться без нашей гуманитарной помощи, – это хорошо, и дай Бог, чтобы было так и дальше. Что касается нашего хозяйства, может, ты и прав. Трудное это дело, сынок, но мы уже привыкли.

После отъезда Николая в Курск Иван Егорович и Екатерина Андреевна ещё долго, считай, что до самого обеда сидели на скамье и, в который уже раз, обсуждали свою предпринимательскую деятельность. Привычка, она, конечно, дело хорошее, но когда от привычной и, казалось бы, такой нужной и себе, и людям работы получаешь горькое разочарование, то рано или поздно начинаешь думать о том, а зачем всё это мне или нам нужно. Так получилось и у Шемякиных.

– А что, Ваня, сын-то наш, вообще-то, прав. Чтобы их обеспечить мясом, нам надо резать по кабану в месяц, а это уже двенадцать голов. Мне Лена давно уже об этом, ну о нашем хозяйстве, говорила. Молоко у них не в ходу, мясо… Ну его тоже каждый день не будешь есть. Она покупает кур, часто индейку, полуфабрикаты. В общем, голодные не сидят. Из молочных покупают творог и сметану, но редко.

– А наше молоко? – напомнил Егорович. – Масло…
– Ваня, ну мы же не возим им каждый день.
– Понятно. Значит, наши продукты они уже не хотят?

– Ваня, ты не выворачивай всё наизнанку. Мы их всё равно не сможем полностью обеспечивать. А раз нам это не под силу, то, может, дети и правы. Тем более что у них сейчас вроде как и появились деньги.

– А чего мы тогда с тобою петаемся? Нам двоим…
– Ваня, Ваня, а Египет? – напомнила Андреевна.
– Э-эх, Египет, Египет. Что нам делать с гусятами? Катерина, а может, нам их на пруд согнать? Я б шалаш соорудил под боярышником, ты б ко мне в гости приходила.

– Месяц наши гусята, Ваня, ещё могут пробыть в загородке, а там что-нибудь придумаем, – как-то задумчиво проговорила Андреевна, никак не отреагировав на намёк мужа о шалаше и о её к нему визитах.

И покатилась жизнь деда Ивана и бабы Кати по майским, а потом и по июньским дорогам. По утрам ранний подъём, корова, телёнок, куры, свиньи и гуси. Помимо живности в огороде ещё и старались изо всех сил взять от жизни всё разные бурьяны, которые надо было чуть ли не ежедневно либо выдёргивать с корнем, либо спалывать тяпкой.


– Катерина, а ведь скоро и сенокос, – задумчиво проговорил Егорович, сидя на диване с газетой в руках. – Придётся нам сено, наверное, покупать. Один я не справлюсь, а Николаю сейчас не до него. Ты не знаешь, по какой цене будут продавать в этом году в СПК?

– Не знаю. Ну, если они в прошлом году брали за тонну две тысячи, то в этом году они продавать дешевле не будут, – отозвалась Андреевна из другой комнаты.

– Дороговато, – с шумным вздохом проговорил Егорович. – Но придётся уже ехать и договариваться, иначе можно попасть под шапочный разбор. Хорошее разберут, а плохое…

– Ты не волнуйся. В этом году с сеном, если не будет дождей, может, станет чуть легче. Стадо-то наше уменьшилось на пятнадцать голов, и ещё думают продавать десять…

– А вообще-то, Катерина, я попробую на своей тачке съездить в лощину. Даже если я ухитрюсь её выкосить не за два-три дня, а за неделю, и то будет неплохой приработок. Четыре тысячи на дороге ведь не валяются…

В общем, Шемякины, как и все их односельчане, жили обычными сельскими каждодневными работами и заботами.


                СПИНА-А  И  НЕОЖИДАННОЕ  ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Однако Егоровичу не пришлось уехать на тракторе к пруду на покос. Не удалось ему заготовить сена, считай, что бесплатно. И всему виной стала его спина. Ну кто мог подумать, что она, по-крупному не напоминавшая о себе последние три года, возьмёт да и взбрыкнёт бестолковым телёночком или, ещё хуже, напомнит о себе, словно проснувшийся после многовековой спячки вулкан.

– Катери-на-а, – почти крикнул враз надтреснувшим голосом сидяще-полулежащий у кровати на полу Егорович. – Ка-те-ри-на, – вновь позвал он только что вставшую жену. 

– Иду, Ваня, – отозвалась Андреевна. – Ты что, упал с кровати? – с усмешкой поинтересовалась она у мужа.

– Ага, упал, – чуть не плача проговорил Егорович и попробовал подвигать задом. – Спина-а, – голосом актёра из рекламного ролика пояснил он жене причину его пребывания на полу. – Всё ж было нормально. За носком потянулся… Как молнией пронизало… И теперь вот сижу. Помоги встать. Я ж сейчас хотел поехать в лощину. Всё ж вчера приготовил. Господи… Катя, ты мне помоги встать не на ноги, а на четвереньки, а там я и сам как-нибудь попробую выпрямиться. Это ж теперь на неделю.

– Ваня. Да ты ж весь мокрый, – встревожилась не на шутку Андреевна. – Может, в медпункт позвонить?

– А чем она мне поможет? (Иван Егорович имел в виду врача.) Вместе со мною будет кряхтеть? Так это я и сам умею хорошо делать, – обливаясь потом и медленно продвигаясь на четвереньках к  столу, сквозь зубы едва вымолвил дед Ваня. – Ты лучше найди мне тот мой шарф. Ну тот, которым я всегда подвязываю спину. У меня даже температура поднялась. Три года не трогала, и вот, на тебе. Ну ничего, Катерина, шарфом потуже втянусь, глядишь, и выпрямлюсь.

– Может, тебе натереть гелем?
– Не хочу никаких я гелей. Это только у них там, у артистов в рекламе, всё хорошо и быстро вылечивается. Мазал я уже. Помнишь? Толку от этих мазей, как от козла молока.

– А лопуховый лист? – предложила второй вариант лечения Андреевна. – Тебе ж он помогал.

– Не. Ничего не будем. От лопуха мне помогло всего один раз, а потом становилось ещё хуже. Будем, Катерина, отлёживаться на досках. Жалко, что сена не заготовлю. Да и тебе теперь дня на три добавится работы.

Затянувшись шарфом и выпрямившись до возможного предела, Егорович на полусогнутых ногах плавненько так, не прошёл, а лебедем проплыл к своему любимому топчану.

– Ну что, милок, теперь вся надёжа на тебя, – болезненно улыбаясь, проговорил дед Ваня и медленно опустил своё простреленное тело на доски.

– Ваня, ну давай я тебе хоть одеяло положу, – предложила Андреевна. – Ну как можно лежать на одних досках?
– Нет, одеяло мне не надо, а вот под ноги что-нибудь подложи, а то пяткам твёрдо.
– Может, под голову добавить подушку?
– Не надо, под головой у меня всё нормально, – посапывая и медленно разворачиваясь на топчане, отозвался Егорович. – Фу-ух, – протяжно простонал он, после того как вытянул ноги. – Слава Богу, лёг.

Трое суток Иван Егорович принимал топчанотерапию. Вы только не подумайте, что он с топчана вообще не слезал и что ему Андреевна приносила «утку». Дед Ваня, хоть с кряхтениями и перекособоченный, но, обливаясь п;том, вставал с топчана и даже выполнял кое-какие работы по части приглядывания за гусятами и за курами.

– Ваня, лежал бы ты, пока она (спина) у тебя успокоится, – глядя, как муж, прежде чем встать с топчана, разворачивался на нём в положение «на живот», а потом медленно опускался  на пол коленями.

– Ничего, Катя, бывало и похуже, – прерывистым голосом проговорил Егорович, медленно вставая на ноги. – Ну вот, видишь, как всё хорошо обошлось? Мне, Катя, если бы во дворе не попадались кочки с впадинами, то я б ходил, как молодой. Приказывай, что надо делать! – почти бодрым голосом воскликнул дед Ваня.

– У меня с травой получается неуправка. Накосить-то я накошу, да только вот с измельчением у меня ничего не получается. А кидать им (гусятам) целиком, они больше половины просто затаптывают. Их бы уже в лог выпускать, да как-то боязно. Алексей Кривчиков в своём сарае поймал лису, когда та погналась за курицей. Во дожились. То ворьё телят с коровами воровали, теперь лисы кур таскают прямо из сарая.

– Катерина, а что, если нам гусят сейчас по стёжке  выгнать в конец огорода? – предложил Егорович, не отреагировав на сообщение Андреевны о лисице. – В лощине трава сейчас сочная. Мне пока тяжёлого ещё с неделю поднимать ничего нельзя, так я и буду смотреть за ними в качестве гусиного пастуха. А за неделю я, может, что путного и придумаю. Плохо, что рядом нет никакого пруда или хотя бы какой большой лужи.

– Ваня, ты им хочешь создать прямо идеальные условия. Люди ж держат гусей. У Васильевых по бугру уже неделю ходят пятьдесят голов. И главное, за ними вообще никто не смотрит. Борисовы тоже выгнали два десятка на улицу. Одни мы с тобою держим своих чуть ли не на привязи. Давай попробуем выгнать, – согласилась баба Катя с предложением мужа. – Их прогнать по стёжке пару раз, а потом они и сами будут ходить.

На третий день гусята, действительно, покачиваясь из стороны в сторону, хоть и медленно, но уже достаточно уверенно шли в конец огорода сами, а следом за ними тоже медленно, с лопатой в правой руке, шагал  и дед Ваня. Простое приглядывание за гусятами дало Ивану Егоровичу возможность, как он сам часто выражается, покумекать и почти выздороветь.

Пока гусята щипали траву и наслаждались вольностью, дед Ваня в первый день своего пастушества долго ходил в конце огорода, спускался на дно яра и всё так по-хозяйски, с крестьянским вниманием и основательностью осматривал и прикидывал. Разов пять он вышагивал из стороны в сторону, ложился на землю и, прищурив один глаз, другим смотрел по-над самой поверхностью земли.

На второй день пастушества Егорович прихватил с собою и штыковую лопату, которой обозначил неглубокой канавой контур будущего водоёма, площадью примерно в двадцать квадратных метров.

– Ваня, а что это ты тут надумал соорудить? – поинтересовалась Андреевна, пришедшая к мужу на подмену, увидев извилистую канаву.

– Да вот… – пожал дед Ваня плечами. – Решил сделать им небольшую запруду. Глубина в ней пока будет сантиметров десять-пятнадцать, а потом можно будет сделать и поглубже.

– А воду откуда брать? Дождей нет, да и на бугру…
– А нам дожди и не нужны. К вечеру закончу насыпь, протяну шланг, и завтра гусята уже будут плескаться. Тут воды-то надо пока всего три-четыре куба.

– А ЖКХ? Они уже бегают по огородам и отключают брызгалки. Начальница пообещала всех, кто установил в огородах дождевалки, штрафовать в десятикратном размере от стоимости одного куба воды. А ты говоришь, надо будет четыре куба.

– Катерина, у нас установлен водяной счётчик. А с ним мы с тобою можем воду сливать хоть в яр. Мы платим деньги своевременно, согласно показанию прибора. А у людей надо кое у кого и отключить. Водомеров нет, а дождевалок штук по пять ставят. А были б у них водомеры...

– Ваня, подожди-ка. А зачем тебе делать запруду? Вон, посмотри, какая яма, – Андреевна показала в сторону то ли воронки от бомбы, то ли во время боёв на этом месте вкапывали в землю какую технику. – Она глубокая…

– Да смотрел я её. Всю мы водой не заполним, а если вода будет только на дне, так наши гусята по крутому и скользкому берегу из неё не выберутся. Нет, лучше я сделаю. Работы тут немного. Их же не бросишь.

– Понятно. Не прошло и не надо, – усмехнулась Андреевна. – Ваня, я пока тут с гусятами побуду, а ты сходи пообедай и приходи сразу сюда, а то ко мне пообещали приехать из районного управления сельского хозяйства главный зоотехник и с ним кто-то ещё.

– А что такое?
– Не знаю. Может, что по бывшему колхозу или СПК?
– А к какому времени они подъедут?
– Главный зоотехник сказала, что сразу после обеда.
– Я ж не нужен тебе?
– Да нет. Я с ними сама…
– А-а, ну тогда я буду здесь возиться с насыпью…

В послеобеденное время Иван Егорович усердно трудился над завершением плотины будущего водохранилища. Да, собственно, какая уж тут плотина, скорее дугообразный бруствер, полметра высотою, метр шириною и шесть метров в длину, и ещё пролегающая рядом с ним канава, расположенная с наружной стороны гусиного пляжа.

– Ну что, милые, завтра вы уже будете тут плавать, – пообещал дед Ваня не отходившим от него гусятам, утаптывая ногами свеженасыпанную землю. – Что-то, ребятки, наша Андреевна помалкивает? – после некоторого молчания, спросил Егорович у гусят.  «А и правда, – тут же подумал он и, повернувшись, посмотрел в сторону дома. – Приезжали к ней или…»

– Его-рович! – раздался оклик жены.
– О! Надо было о ней подумать раньше. А может, мы с нею уже стали телепатами?
– Его-ро-вич, подойди сюда! – позвала Андреевна мужа.

– Ну что, ребятки, мне придётся идти, видно, одной нашей хозяйке с гостями не справиться. Вы ж тут без меня особо не вольничайте. За старшего до моего возвращения останется… – Егорович окинул взглядом своих подопечных и, увидев самого бойкого, показывая на гусёнка пальцем, с усмешкой проговорил: – Вот он у вас будет за старшего.

– Ваня, да тут у нас… у меня… в общем, пойдём, они там, – взволнованным голосом проговорила Андреевна и заспешила в дом. – Ты только переоденься, – на ходу посоветовала она мужу. – А то в рабочем как-то неудобно.

Быстро переодевшись, Иван Егорович зашёл в зал. За скромно сервированным столом сидели главный зоотехник районного управления сельского хозяйства или, как их последние лет пять стали именовать, начальник отдела животноводства Надежда Ивановна Иноземцева и незнакомый Егоровичу мужчина лет сорока, а может, чуть и старше.

– Здравствуйте Иван Егорович, – радостным голосом проговорила Иноземцева, вставая из-за стола. – Иван Егорович, меня вы знаете давно, а этот мужчина – заместитель генерального директора вновь образованной в нашем районе фирмы Юрий Фёдорович Чепурных.

Заместитель генерального директора, немного привстав со стула, кивнул Ивану Егоровичу в знак приветствия головой.

– Иван Егорович, мы приехали к вам, чтобы уговорить Екатерину Андреевну на должность главного зоотехника в это хозяйство. Да что-то у нас ничего не получается, – засмеялась Надежда Ивановна. – Решили позвать вас на подмогу.

– Надежда Ивановна, ну вы ж знаете, что мы с Андреевной давно уже пенсионеры. Мы вроде как своё уже отработали. Да у нас же сейчас капитализм, а мы… мы ж из прошлого. Там вон на прошлой неделе в областной газете ректор нашей сельскохозяйственной академии хвалился, каких и сколько специалистов для села они сейчас выпускают…

– Иван Егорович, можно мне вставить несколько слов, – негромко проговорил Чепурных. – Академия, говорите. Ну, во-первых, выпускники этого учебного заведения не горят желанием работать в сельском хозяйстве. А во-вторых, у них знания… Раньше, при социализме, выпускник техникума знал значительно больше, чем сегодняшний обладатель диплома академии. Мы знаем, что Екатерина Андреевна пенсионерка, но у неё опыт работы в крупном хозяйстве. Нам нужна её помощь. Мы просим, чтобы она поработала года два. Всё это время с нею рядом будут два-три «академика». Ну, чтобы они, так сказать, руку набили. Мы гарантируем хорошую зарплату, полный соцпакет и машину с шофёром. Расстояние от нас до вас небольшое, поэтому трудностей никаких не должно быть. Как, Екатерина Андреевна?

– Да… – Андреевна пожала плечами и посмотрела на мужа.
– Понятно, – улыбаясь, проговорил Чепурных. – Тогда давайте сделаем так. Вы сегодня посоветуетесь, а завтра до обеда Екатерина Андреевна позвонит мне вот по этому телефону, – и Юрий Федорович протянул ей свою визитку. – Если вы дадите согласие, то послезавтра утром мы вам подсылаем машину. Екатерина Андреевна, за обед вам большое спасибо и, извините, но мне надо убывать. Надежда Ивановна, вы со мною или?..

– Нет, Юрий Фёдорович, мне ещё надо побывать в СПК. Может, удастся их сагитировать на сотню коров.


                ВСЁ  ПО  БОКУ?

После того как машина Чепурных скрылась из виду, Надежда Ивановна попросила хозяев, пока они находятся во дворе, показать ей своё хозяйство.

– А то, знаете, всё кругом колхозное и всё не моё, – засмеялась она. – Брошу работать, может, и я заведу какую живность у себя на даче. А это ещё кто такие? – удивилась она и показала на важно разгуливающих по двору гусят.

– Ваня, ты погляди на них, – засмеялась Андреевна. – Это они, Надя, за своим гусаком пришли. Он с ними, – хозяйка кивнула в сторону мужа, – с утра до вечера, так вот теперь они и притопали. Егорович, ты их прикрой, а я похвалюсь районному начальнику, как мы с тобой разбогатели.

С полчаса Андреевна с гостьей ходили по двору и в огороде. Надежда Ивановна побывала во всех сарайных отсеках, заглянула во все стойла и станки. Посмотрела и выгульный двор, на котором уже вовсю хозяйничали гусята.

– Ну что, Катерина, спасибо вам с Егоровичем за то, что вы чётко выполняете губернаторские инициативы и помогаете нам увеличивать поголовье скота и птицы, помогаете решать капиталистическую продовольственную программу, – чётко, как и подобает районному специалисту, на полном серьёзе проговорила Надежда Ивановна. – Немногие могут похвастаться таким хозяйством. Корова, поросята, гуси, – смеясь, перечислила наличие скота и птицы в хозяйстве Шемякиных главный районный зо… извините, начальник отдела животноводства. – Катя, мы сколько лет знаем друг друга?

– Сколько лет? – переспросила Андреевна.
– Да, да.
– Лет тридцать. Я работала дояркой, а…
– А я коров доила, – засмеялась Иноземцева.
– Встретились мы на съезде передовиков животноводства, – оживилась Андреевна. – Ты тогда рассказывала, как надо ухаживать за коровами, чтобы они больше давали молока.

– Правильно. Помню я тот съезд. Я ж тогда так до конца своё выступление и не дочитала. Я так испугалась. Ха-ха-ха, – засмеялась Надежда Ивановна. – После того съезда я сразу поступила в институт, а после него… Ах, да что там. Ты думаешь, мне сейчас легко? Каждый день на колёсах и в нервотрёпке. Я ж тоже, как и ты, пенсионерка. Но я, Катерина, не хочу иметь такое хозяйство, как у вас. Не-ет, – протянула Надежда Фёдоровна. – Это же каторга. Ка-тя, бросайте вы с Иваном Егоровичем заниматься насилием над собой. Вы две коровы держали, молоко продавали?

– Продавали, – ответила Андреевна.
– Свиней разводили?
– Разводили, – подтвердил Егорович.
– И что вы от всего этого получили? Во. Вам даже и ответить нечего. А у них ты, Катя, будешь получать зарплату даже больше, чем она сегодня у меня.
– А как же…

– Гуси с поросятами и корова? Да продайте вы всё это к чёртовой матери. Не мучайте вы себя и детей своих. Так что звони им завтра и приступай к работе. Если что подзабыла, приедешь ко мне, я тебе всё расскажу. А ты, Иван Егорович, не держи её дома. Вам будет и интереснее, и намного легче. А этих… – Надежда Ивановна показала пальцем на гусят. – Дайте в районной газете объявление, и у вас их разберут в один день. Знаю, трудно и жалко. У меня мать плакала, когда продали корову, а через полгода призналась, что без неё как на свет народилась. Ты сама позвонишь или это сделать мне? – посмотрев на Андреевну, спросила Иноземцева. – Ладно, вы думайте, а я поеду. Ты мне, Катя, позвони ближе к ночи.

Словно гром среди ясного неба или как в июле снег, так и нежданное предложение свалилось на головы Шемякиных, Екатерины Андреевны и Ивана Егоровича. Оставшуюся часть дня и весь вечер дед Ваня и баба Катя не находили себе места. Три года они жили пенсионерской жизнью. Много работали, хотя от этой работы пользы было с гулькин нос, мало отдыхали… себе во вред, не имели выходных и праздничных дней, а главное, зарабатывали… вы и сами уже знаете, по скольку рублей, как на двоих, так и на каждого.

И теперь, когда у Егоровича и Андреевны дозревала мысль поехать в район и выхлопотать себе заграничные паспорта… Они, правда, ещё об этом не думали, но я-то знаю, что по мере накопления под простынями в шифоньере денег Шемякиным рано или поздно о паспортах всё равно придётся подумать. Да хорошо, если эти мысли к ним придут до зимних морозов и снегопадов, а ведь может случиться и так, что им придётся оформлять паспорта во время январских или февральских оттепелей и гололёдов. А я вам раньше рассказывал об одной дорожно-пешеходной аварии, когда Егорович, падая, сбил с ног ещё и Андреевну. Хорошо, что никто из них не сломал ногу или руку и даже какое-нибудь ребро. Так то ж было три года назад. Теперь же Егорович, видимо, повзрослев (неприлично говорить – постарев), передвигаться по льду будет ещё хуже, и не исключена возможность… Тьфу-тьфу, а то ещё накаркаю ненароком.

В общем, мрачнее тучи ходили по комнатам или сидели… кому где вздумается… дед Иван и баба Катя.

– И что ты надумала? – первым заговорил Егорович и посмотрел на глубоко опечаленную жену.

– А что тут думать… Огорошила меня Надежда. Это ж её инициатива. Знаешь, говорит, Катя, одна я осталась из того времени. Ей, Ваня, даже не с кем бывает поговорить. Жалко мне её. На работе пробудет, а домой приедет… С мужем она разошлась ещё лет двадцать назад, а дочка со своей семьёй живет в Харькове. Вот она и вспомнила старую подругу.

– Так ты как?
– Не знаю, Ваня, страшно мне уже идти на работу. Хотя… такие деньги сейчас в селе вряд ли кто получает. На мою б годовую зарплату мы могли бы съездить не только в Египет, но и в Турцию, и в Испанию.

– Понятно. Машина с шофёром, просторный кабинет, хорошая зарплата, – почти шёпотом произнёс Егорович. – А что, Катерина, может, это как раз и твоё?

– Э-эх, Ваня, Ваня. Да было б мне лет тридцать, я бы сейчас, знаешь, как носилась по комнатам. А то вот хожу сама не своя. Я и вправду боюсь. Это ведь, Егорович, не при социализме. Ты помнишь Петра Антоновича,  нашего районного первого секретаря?

– Кубанова?
– Да. Он же в сельском хозяйстве разбирался лучше председателя колхоза и любого специалиста.

– Так он же был агрономом и ветеринаром.
– Вот-вот. Агроном и ветеринар. А этот, ну, Чепурных, в сельском хозяйстве... Я это поняла из разговора. У них есть деньги. Теперь они эти деньги хотят выгодно вложить. Кто их уговорил заняться сельским хозяйством, и в частности производством молока, я не знаю, но ведь… Надежда мне рассказала, что в области на сегодня, по сравнению с восьмидесятыми годами, поголовье дойного стада уменьшилось в три раза. Ваня, ну ты скажи, кто пускал бы под нож скот, если бы его было выгодно держать? Это при социализме до каждого хозяйства доводился план по выходному поголовью, который никто не имел права не выполнять. А теперь… В три раза в области стало меньше коров. И что? А ничего. Виноватых нет. Вот поэтому я и боюсь возвращаться в животноводство. У них даже на сегодня нет, как такового, стада. Согнали в одно место всё, что осталось от четырёх СПК, и думают доить от каждой коровы по пять тысяч килограммов молока в год. Поэтому к ним молодые специалисты и не хотят идти. Они ведь не дураки. Прикинули, что столько от этого стада надоить нельзя, и до свиданья. Так что… – Андреевна махнула рукой. – Никуда я, наверное, Ваня, не пойду. Поздно мне генеральский мундир примерять. Боюсь и не хочу.

– Выговорилась?
– Ага.
– Полегчало?
– Ага.
– Так ты остаёшься дома?

– Не знаю, – усмехнувшись, проговорила Андреевна. – И зарплата хорошая, а как представлю себе, что придётся начинать фактически с нуля, так и про деньги забываю. Да и ты тут потом останешься совсем один. Вспомни, в какое время я приходила домой, когда работала и дояркой, и зоотехником. А зима наступит, пойдёт растёл, так хоть из коровников потом не вылезай. Вот такие в моей голове сейчас бродят мысли, Иван Егорович. А ты-то что мне посоветуешь?

– А что я могу тебе советовать, Катя. Приглашают тебя, и тебе придётся работать. Мне что… Справлюсь в одиночку с хозяйством – будем держать, не осилю – распродадим.

– Ну и задачку нам подкинула Надежда. Она там теперь спит без задних ног, а тут мучайся, – чуть ли не плача, проговорила Андреевна. – Знать бы, чем вся эта затея закончится, можно было бы принимать определённое решение. А так… Давай, Ваня, ложиться спать, а утром на свежую голову, может, что путное и решим.


                КУДРЯВЫЙ

Не знала и не ведала Андреевна, да и  Егорович тоже, что за ночь у них ничего не утрясётся, а утром они окажутся в таком состоянии, что хоть пей успокоительные. А ведь день у них заканчивался вроде как спокойно. Конечно, не так чтобы уж спокойно, когда хочется во всё горло песни петь, но и не так, чтобы сидеть и хныкать. Просто и у Ивана Егоровича, и у Екатерины Андреевны было как-то муторно на душе, ну… Сами понимаете. Жили тихо и спокойно, хоть и медленно и порой не так, как им хотелось, они двигались в нужном для них направлении. А тут… Явилась вдруг давняя подруга – и бах: «Катя, мне поговорить не с кем, поэтому ты должна пойти работать главным зоотехником».

А где и над кем зоотехничить, спросить бы у неё. Одни спонсоры развалили четыре хозяйства, областное начальство вместе с районными командирами нашли других. Новые хозяева не придумали ничего лучшего, как согнать оставшихся коров, которых не успели их предшественники отправить на мясокомбинаты, в одно хозяйство и получать от них рекордные надои. А как их, эти надои, получишь, если нет не только хорошего стада, но и организатора. Вот и вспомнила Надежда Ивановна о своей подруге.

С самыми тяжёлыми думами ложилась спать Андреевна. Хотя она и старалась несколько раз переключить мысли на… детей, внука и внучек, на гусят и пробовала даже думать о телёнке, однако каждый раз они (мысли) возвращались к коровам и коровникам, к тому, чем ей придётся заниматься, если она согласится возглавить во вновь образованной фирме животноводческую отрасль.

«Господи, ну зачем мне это надо? – взмолилась Андреевна, забираясь под одеяло. – Гусят можно будет продать, – тут же вспомнила она совет Надежды Ивановны. – Да. Если даже продать семьдесят голов, и то мы вернём деньги. Два десятка надо будет оставить для себя. Надя, ну скажи, ну зачем мне эта большая должность? Устарела я, Надя, да и отвыкла. Нет, не пойду, – давала Андреевна в пятый раз себе установку и тут же начинала считать, за сколько месяцев она сможет заработать нужную для поездки с мужем в Египет сумму российских, облагороженных под дорогие породы дерева рублей. – За семь месяцев? Позвонить Надежде? Нет, не пойду. Тут же Ваня затянется с ними (с коровой, телёнком да плюс ещё гуси, куры и кошка с собакой). А может, рискнуть? До зимы поработать, а там будет видно».

Под «там будет видно» Андреевна подразумевала, что к концу года новая фирма, как много раз уже за последние годы бывало, вдруг закурится дымком банкротства.

Это в колхозах люди работали зачастую себе в убыток, но стадо коров не уменьшали, свёклу сеяли, овец водили, а теперь, чуть потянет минусовой рентабельностью, смотришь, уже появилась другая фирма, только теперь контора (правление, офис) располагалась не как было принято в годы советской власти – в самом хозяйстве, чтобы люди могли в любое время наведаться к председателю, а оказывалась где-нибудь на Кавказе, а ещё хуже – во Франции или в Германии.

Это, вероятно, делалось для того, чтобы дед Ваня, Федя или баба Маня не ходили теперь уже к… боссу, выпросить для скота своего ЛП (личного подворья) соломы или трактор для вспашки огородов. Капиталистический босс не социалистический председатель, к нему (к боссу) просто так, без приглашения и без записи на приём, не заявишься.

А жалобы, которыми в прежние времена наиболее ретивые колхозники доводили своих колхозных руководителей до инфарктов, а часто и до изгнания из партии и освобождения от занимаемой должности, теперь стало просто некуда и некому отсылать. Да на них никто и не реагирует.

«Поработать с годик, – вновь проплыла в полусонном мозгу у Андреевны, путаясь в извилинах и сбиваясь с нужной тропы, мысль. А Ваня? – подставила подножку первой мысли появившаяся из-за какого-то закоулка вторая, наиболее здравая. – Как он тут будет?»

Не придя к окончательному решению, Андреевна глубоко вздохнула и стала вспоминать годы своей работы на ферме. Доярка. Чтобы произнести это слово, и то надо затратить определённое количество энергии, а каково было ей, семнадцатилетней Катерине. Каждодневные сверхранние подъёмы, ручное доение двенадцати коров, причём по три раза в день и… Подруги ещё учились в десятом классе, а она, комсомолка Катя Сергеева, уже стала районной знаменитостью. О ней писали в газетах и говорили по радио, к ней привозили из других хозяйств района таких же молодых, как и она, доярок, чтобы районная знаменитость рассказывала им, как достигла высоких надоев.

Андреевна, вздохнув, перевернулась на другой бок и вновь вернулась мысленно в те годы.  Никто тогда не знал, да, собственно, этим никто и не интересовался, как давались ей высокие надои. Всё пришлось пережить. И ломоту в спине, и боль в руках и ногах, и каждодневное недосыпание, и подтрунивание, а порой и откровенные усмешки односельчан. Это после того как она уже вышла замуж, ей немного полегчало. Нет, не на работе, а дома. Муж и свёкор со свекровью домашней работой старались её особо не нагружать.

«Может, поехать посмотреть?.. А гусята уже хорошие. До осени подержать бы, а потом и разом всех продать… Главный зоотехник большой фирмы…А как же?.. Бык. Кудрявый. Тот самый, который был лучшим производителем в районе…

Это Андреевна в полусонном состоянии вдруг вспомнила про колхозного быка. Колхозного. А то подумаете, что эспэковского (СПК). В этой организации, переживающей последнюю стадию реорганизации колхозно-совхозной системы, похожей скорее на почёсывание при завшивленности, уже не то что быка, а и коров не стало больше половины. Так вот…

Во второй половине шестидесятых годов прошлого века, в пору, когда Екатерина Шемякина работала дояркой,  в колхоз привезли племенного быка производителя  симментальской  породы. Кто, председатель со своими специалистами выхлопотал его или районное животноводческое руководство, а может, они этот вопрос решали вместе, но…


Каким красавцем оказался этот огромный, с короткими рогами и умильной мордой бугай. В него сразу влюбились не только все колхозные коровы, но и весь обслуживающий персонал молочнотоварной фермы (МТФ). Ну а как было в него не влюбиться. Мало того, что у… Кудрявого, так окрестили бугая доярки за светлые кудряшки на его прелестном и широком лбу, были самые добрые глаза, а кроме того он… ещё и постоянно улыбался. 

Да-да, вы правильно прочитали. Кудрявый всё время улыбался. Ну если он и не улыбался специально, как это делают сейчас во всех торговых точках продавцы и зазывалы, то по крайней мере его родители (бык и корова) совместно с природой-матушкой так его скроили и выпустили на свет Божий. Живи, мол, бычок, на радость своим подружкам-коровам и всему человеческому люду. Он и жил.

Мало того, что за годы после своего появления в этой жизни Кудрявый вымахал до огромных размеров, он ещё стал папашей многочисленного высокопривесного и высокоудойного потомства… Минутку! Так, может, от этой самой своей значимости на его мор… Нет. Морда – как-то грубо. На его умильной мордочке постоянно блуждала довольная улыбка. А для придания красоте Кудрявого большей мужественности, то бишь бычковости и притягательности, кто-то где-то, (скорее всего на племстанции), ещё и вставил ему в нос большое железное кольцо.

Были у Кудрявого, конечно, как и у всякого живого существа, наряду с достоинствами и недостатки, из-за которых, видимо, его и продали в их хозяйство.

Первым недостатком была его свирепость. Кудрявый часто  угрожающе, с присвистом, утробно ревел, крутил низко опущенной головой, бил о пол своего крепко сколоченного загона ногами и сверкал огненными глазами. И всё это он делал, не сгоняя со своей морды улыбки. Ну, вроде как бы появившаяся свирепость у него была шуточной.

Вторым недостатком и, пожалуй, самым что ни на есть основным, была его нетерпимость к людям, от которых несло перегаром или только что выпитой спиртосодержащей жидкостью, а в особенности самогоном, да ещё и низкого качества. Благо, что стойло было надёжным.

– У-у, зараза, он хочет, чтобы от нас пахло дорогой водкой, коньяком или шампанским, – возмущались проходившие мимо его отсека мужики, любители народного напитка. – Тут и самогон-то скоро будет не из чего гнать. Сахар, вон, опять подорожал.

Тут, конечно, Кудрявый был неправ. Ну где, в каком колхозе на всей территории тогдашнего Союза, да и в каком селе или деревне с хуторами нынешней свободной России можно отыскать фуражиров, пастухов и других работников животноводства, увлекающимися благородными напитками? Тем более что от этих, так называемых «благородных» с разными красивыми этикетками, за последние годы уже не единожды уходили и будут уходить на тот свет десятками противники народного напитка.

И представляете. Вот этот красавчик-бугай с взаимоисключающими друг друга достоинствами и недостатками был помещён в стойло рядом с группой коров Екатерины Шемякиной, по отношению к которой, что удивило всех тружеников фермы, Кудрявый в первую же минуту их знакомства проявил такую кротость и любовь, что позволил ей прикоснуться к своему мокрому носу, после чего шумно вздохнул и несколько раз лизнул её руку своим шершавым языком.

– Ка-те-ри-на, – проговорил стоявший рядом с ней главный зоотехник колхоза. – Это ж он тебе объясняется в любви. Ты погляди, у него даже слюна побежала.

Через два дня выяснилось, что Кудрявый ел только те корма, которые ему в кормушку клала  Катерина, и что при её появлении бык начинал, пританцовывая, пофыркивать, мотать головой и издавать звуки, похожие на «муф-муф». После вот такого проявления своих чувств Кудрявый высовывал голову между металлическими трубами и, исходя слюной, ожидал, когда к нему подойдёт его возлюбленная.

– Катерина, не мучай быка! – кричали ей доярки. – Иди быстрее, а то он слюной изойдёт. 


И Катерина спешила. Угостив своего подопечного хлебом с солью, она гладила Кудрявого по носу, а он, проглотив угощение, шумно сопел и лизал ей руки. А месяц спустя Кудрявый уже не подпускал близко к себе никого, кроме Екатерины. Она теперь стала его основной кормилицей и уходчицей.


До трёх часов не могла уснуть Андреевна. После мучительных раздумий и воспоминаний она решила часов в девять известить свою давнишнюю подругу о своём согласии на нелёгкую и слишком даже хлопотливую должность.

«Да и заместителю надо позво…» –  появилась в одной из многочисленного множества извилин мозга нитеобразная мысль, однако, не справившись с наступившей сонливостью, она (мысль) тут же исчезла в лабиринте ходов и выходов со всякими там закоулочками.

…И оказалась Андреевна перед колхозной фермой. Огромные коровники и подсобные всякие там ангары, сараи, кладовки и кормоцех с гудящими машинами и агрегатами, много людей, коровы в выгульных дворах. Однако Екатерину Андреевну поразила не сама молочнотоварная ферма огромных размеров, не коровы всех мастей и пород, не большое число людей, которых она ни разу не видела, поразил и удивил её до боли знакомый запах навоза и молока.

А ещё её удивило то, что в проходной молочного комплекса перед ней оказался Кудрявый в своей былой красоте. Огромный, с улыбающейся мордой, Кудрявый в два прыжка оказался в проёме входных ворот и, угрожающе наклонив голову, стал шумно сопеть и фыркать.

– Кудрявый, да это же я, твоя кормилица, Катя Шемякина. Пропусти, мне ж надо работать.

Не услышал бугай, не понял, а может, не захотел сделать ни того ни другого.  Он ещё сильнее наклонил голову, грозно сверкнул глазами и стал грести ногами землю, забрасывая её себе на спину.

Испугалась Андреевна и решила зайти во двор фермы через дальний вход-калитку. Даже во сне она чувствовала, как трудно ей было бежать. Однако, оказавшись у входа, она вновь увидела поджидавшего её Кудрявого. И неизвестно, чем окончилась бы их встреча, не окажись перед Катей калитка с вертушкой, через которую бык не смог пройти.

И вновь бежала Андреевна, но теперь уже к проделанному в заборе лазу, через который доярки обычно выносили после вечерней дойки вязанки сена, мешки с силосом и кормовой свёклой, молоко в грелках и в пластмассовых фляжках. Но и тут Кудрявый оказался проворнее неё. Когда до лаза оставалось совсем ничего и Андреевна вознамерилась уже нырнуть в дыру, из неё показалась огромная, с кудряшками на лбу голова быка. Умильно улыбаясь, Кудрявый шумно засопел и, брызгая слюной, стал крутить головой.

– Кудрявый! – крикнула Андреевна и проснулась.

Измученная бессонницей и мыслями о предложенной ей работе, Андреевна вышла во двор. А что ей оставалось делать, если уже наступил рассвет, а значит, и настало время начала всех крестьянских работ и забот. Поправив волосы и покрыв голову косынкой, баба Катя торопливо направилась к уличной калитке.

– Андре-евна-а, соседе-дка-а. Ты уже во дворе? – раздался за забором с уличной стороны голос соседки. – Выйди сюда, мне надо у тебя что-то спросить.

«Ну вот, опять проспала, – с сожалением подумала Андреевна. – И когда она только высыпается, что вскакивает в такую рань?». – Иду, иду! – отозвалась она на зов Кузьминичны, открывая калитку. – Ты, чей, и спать не ложилась?


– Да спала я, Андреевна. Как вы тут? Вот капитализм проклятый, замордовал всех, – не дав Андреевне ответить, стала ругать буржуйскую жизнь соседка. – Рядом живем, а неделями не видимся, – с горечью в голосе проговорила Кузьминична. – Я что к тебе. У меня пять цыплят под курицей вылупились, а покормить нечем. По моим подсчётам, они должны были появиться только через день. То-то старая стала. У тебя комбикорм есть? Мне хоть бы чуть-чуть, а то мой  (муж) хоть утром и едет в город, но привезёт только к обеду. Выручи.

– Подожди, я пойду посмотрю. У нас его было много, а вот сколько осталось и осталось ли его хоть что-нибудь, не заглядывала в бочку.

Андреевна обернулась довольно быстро.

– Возьми, тут на неделю им хватит, – протягивая Кузьминичне пакет с комбикормом, проговорила Андреевна.

– Соседка, по селу прошёл слух, что тебя на работу сосватали? – принимая комбикорм, спросила Кузьминична.

– Ой, Валя, не напоминай. Сватают. Вчера приезжали. Да они уехали, а я всю ночь не спала и теперь толком и не знаю, как быть. Вроде как и должность, и зарплата.

– А зарплату платить-то хоть будут? А то, может, будет, как сейчас у нас? – не удержалась от вопроса Кузьминична.
– Да обещают платить каждый месяц.
– И сколько?

Услышав ответ Андреевны, Валентина Кузьминична всплеснула руками и даже присвистнула.

– И ты ночь не спала, всё думала? Да я б за такую зарплату уже туда ушла пешком.
– Да нет, Валя, это тебе так кажется. Привыкла я уже дома. А тут ещё сон приснился, так я и не знаю теперь, как мне поступить. Ты помнишь колхозного быка Кудрявого?
– Да кто ж его не помнит, – засмеялась Кузьминична. – В селе ж только о тебе да о нём и говорили тогда.

Выслушав рассказ Андреевны о том, что она видела во сне, Валентина Кузьминична стала объяснять, что этот сон может означать:

– Андреевна, Кудрявый приснился тебе не просто так. Это то-то его душа хочет тебе преградить дорогу. Не ходи ты туда. Чёрт с ними, с этими деньгами. Сейчас в стране творится такое, что и не знаешь, куда какая ведёт дорога. А деньги… Если бы их можно было все собрать, так это уже давно бы сделали ещё до нас. Ну и Кудрявый, – покачала головой Кузьминична.

А теперь и вы, уважаемый читатель, подумайте и сделайте вывод. Могла ли Екатерина Андреевна, увидев такой сон, оставить своего деда Ваню одного со всей их живностью и отправиться за деньгами, пусть даже и за большими? Правильно вы подумали. Ей и Егорович за завтраком сказал:

– Не к добру это, Катя. А деньги… – махнул он рукой. – Бог с ними. Обойдёмся теми, что есть. Главное, было бы здоровье. Ну не съездим в Египет…

Ай да мужик! Ай да Иван Егорович. Другой бы на его месте так растолковал Андреевне сон, что та, не позавтракав, сломя голову пустилась бы в путь-дорогу. Где пешком, где на попутках, но добралась бы до фирмы, в которой для неё был обустроен кабинет с телефонами, креслами и диваном, а в бухгалтерском сейфе уже лежали пачки длинных рублей.


                ЛЕТО,  ОСЕНЬ  И  ЗИМА

Андреевна слышала, как Надежда Ивановна вздохнула в телефонную трубку. Вздохнула из-за того, что Шемякина Екатерина не захотела возглавить зоотехническую службу народившейся фирмы, вздохнула ещё и из-за того, что её подруга не захотела получать большую зарплату, но ещё больше взгрустнула Надежда Ивановна из-за того, что теперь ей уж точно будет не с кем поговорить о прежней жизни. Ну ничего. От вздохов пока ещё никто нигде не умирал, здравствовать будет и Надежда Ивановна. А поговорить?.. Для этого можно и приехать в гости или, в конце концов, позвонить.

«Она (Надежда Ивановна) баба крепкая, переживёт, – подумала про себя Андреевна. – Спасибо тебе, Кудрявый, а то б то-то я на старости лет могла и сесть не в свою телегу. Хватит, накомандовалась. Тут хоть бы дома ладу дать. А деньги… Ну что деньги. Были б молодыми…»

И замелькали дни, и покатилась вновь телега Шемякиных в неведомую даль, подпрыгивая на кочках и выбоинах. Лавируя между возникающими препятствиями, дед Ваня и баба Катя, считай, что благополучно прожили июнь месяц. Оставшиеся два дня можно уже и не принимать во внимание, тем более что над Луговым ещё день назад небо заволоклось тучами, и теперь идёт мелкий, тихий и довольно тёплый дождь. Питает землю влагой без грозы и спешки, как это зачастую бывает в небесной канцелярии.

– Ну что, Катерина, корму мы заготовили, гуси наши подросли, в огороде бурьяна как будто нет, можно немного и посидеть у телевизора, – покрякивая, проговорил Егорович, опускаясь в кресло. – А дождик нам как раз впору. Поливка, она… есть поливка. Речной бы водой, а из скважины… – Егорович почесал пальцем правый висок, кашлянул и, усевшись поудобнее в кресле, вытянул ноги. – Кх-кх, – откашлялся дед Ваня вновь и посмотрел на притихшую жену. – Катерина, а что-то ты сегодня… Ты что, приболела?

– Не знаю, Вань. Что-то нет настроения. А может, я уже стала утаптываться. Молодые были, всё управлялись делать. И на работе, и дома, и праздники отмечали, а теперь крутишься целый день, прилечь некогда, а работы никакой не видно. Того накормил, там переставил, тут подмазал. Мне ещё мать говорила: – Катя, старость – это когда с утра начинаешь переделывать то, что сделал прошлым днём. И правда. Мы сейчас, Ваня, много делаем того, без чего можно обходиться. Хоть…

Какой пример хотела привести баба Катя в подтверждение того, о чём говорила ей мать, не только мы с вами, но и Егорович не сможет узнать по причине того, что в этот самый момент зазвонил телефон. Да так зазвонил, что и Егорович, и его жена от неожиданности даже вздрогнули.

– Сиди, – махнула рукой Андреевна. – Я подойду… Да… Сегодня мы отдыхаем… В кресле… Лена звонит… Да это я сказала отцу, что звонишь ты… Второй день идёт дождь, вот и отдыхаем. А как вы там?.. На юг?.. Все вместе?.. Да… Угу…Угу… Понятно. Передам.

– Что там они? Не заболели? – поинтересовался Егорович.
– А чего им, молодым, болеть-то? Болячки для старых людей, а у них… В общем, наши дети со своими семьями едут на неделю отдыхать на Азовское море. Вот, Ваня, как надо жить. Позавчера они о поездке не думали, а тут – раз… Завтра едут на машинах.

– На каких машинах? Они ж в одной не поместятся.
– А они едут на четырёх машинах. Коля на своей и на трёх машинах их друзья. Вот так. Это она позвонила, чтобы я приезжала к ним через день поливать цветы. А после поездки они на двадцать дней отправят детей в какой-то оздоровительный лагерь, – с обидой в голосе сообщила  мужу о решении горожан Андреевна. – Они едут отдыхать, – со вздохом произнесла баба Катя и медленно опустилась на диван.

– Ну что ты завздыхала, – не поворачиваясь к жене, спокойно проговорил Егорович. – Дело молодое.

– Ваня, а в какой бы лагерь отправиться нам? Представляешь, мы утром с тобою встаём не в четыре часа, а в семь, умываемся, прибираем постели и к восьми часам, а лучше к девяти, идём на завтрак, после завтрака на пляж, потом обед… Ты б мне подарил шляпу с широкими полями, покупал бы  мороженое… А я б… загорала. Господи, живут же люди! А тут… – глубоко вздохнув, Андреевна посмотрела на мужа. – Жуки навозные да и только.

– Хорошо иметь домик в деревне, – раздался знакомый голос из телевизора.
– Ваня, приглуши эту агитаторшу. Дай я хоть помечтаю… Нет, всё. Весь настрой разладила своим домиком. А что-то ты не напоминаешь мне про ужин? – поинтересовалась у Егоровича Андреевна. – Времени-то уже, смотри сколько. А поужинать позднее, потом не уснёшь. Вот дожились. То рано, то поздно. Пойдём. 

Неделю то затихал, то пускался сильнее моросящий дождь, не давая селянам работать в огородах и в поле. Ну это уже больше касалось осколка бывшего колхоза – СПК и народившихся в первый год капиталистических преобразований на селе фермеров. Обычные ж огородники, к которым относились и Шемякины, особо не переживали. Ну вырастут на грядках лишние бурьянины, так огород же не поле. Пару дней походил с тяпкой – и чисто. Зато как прут капуста, огурцы и вся остальная зелень. Да и для картофеля с морковью неплохо. А время… Ну что время.

Пропахнув душистым сеном и умывшись напоследок прохладным мелким дождём, молчком, без всяких там «до свиданья» или «прощайте, люди добрые», под присмотром няньки-луны, скрылся в ночной тиши июнь. 

Не успев повзрослеть и сменить подмокшие памперсы на штанишки, а младенческую распашонку на более взрослое одеяние, серединный летний месяц начал было куролесить над лесами и лугами, над перезревающими хлебами, оглушая округу раскатами грома и ослепляя всё живое яркими трескучими молниями.
И только после того как люди стали в грубой форме выражать своё неудовольствие по поводу его взбалмошного и, надо прямо сказать, бестолкового поведения, июль успокоился и дал селянам возможность заняться уборкой хлебов и всего того, что успело созреть в огородах и на полях.

Не остались в стороне от заготовительно-накопительной кампании и Шемякины, баба Катя и дед Ваня. Хотя… каждодневную пастьбу гусиного стада приравнять к закруткам всевозможных солений и варений никак нельзя, но и сказать, что Егорович остался в стороне от создания зимних запасов тоже язык как-то не поворачивается.

Если, к примеру, Андреевна засахаривала смородину или варила варенье из крыжовника, то дед Ваня путём каждодневного и, надо отметить, самого внимательного пригляда  за гусями давал им возможность набирать вес, а значит, и увеличивать количество килограммов вкусного мяса, которое будет востребовано в зимнее время. 

– Катерина, а ты посмотри, какими стали наши гуси, – не сдержался однажды вечером Егорович.

Ох, Егорович, Егорович. Ну кто тебя просил говорить вслух о том, что гуси под твоим мудрым руководством стали выглядеть довольно-таки…

В общем, на другой день, прямо как только дед Ваня выгнал своё гусиное стадо в конец огорода, одного и, надо отметить, самого увесистого гусёнка приватизировала полинявшая кумушка-лиса с облезлыми боками и таким же облезлым хвостом. А может, это была с её стороны и не приватизация, а контрольное изъятие для проверки правильности утверждения Егоровича, что их гуси стали «ого-го». 

– Катерина, нет, ну ты подумай только! – возмущался дед Ваня, когда к нему пришла на обеденную смену Андреевна. – Выскочила из вот той канавы, – Егорович показал на небольшую вымоину, – и, не обращая никакого на меня внимания, схватила самого лучшего гуся. Вот зараза! Вот паразитка.

– Ну что теперь переживать, – стала успокаивать мужа баба Катя. – Ну унесла, – передёрнула она плечами, – назад же не вернёшь. Тебе вчера не надо было вслух говорить, что гуси хорошо подросли. Успокойся, Ваня.

– Катя, ну как успокойся. Это ж теперь она повадится ходить сюда каждый день. Эх, был бы прудок побольше. А так… Не умещаются в нём гуси. Да и мелковат он у меня оказался. Было б ружьё. Хотя… – вздохнул Егорович. – В селе стрелять-то нельзя. Надо, наверное, с собою Шарика брать. Всё равно он целыми днями в конуре дрыхнет, а то хоть запах от него будет. Вот, чёрт побери. Нет, ну это ж надо. На меня смотрит и… хвать и поволокла. Вот зараза. Чтоб ты зубы поломала, чтоб ты совсем облезла.

Может, возмущение Егоровича и каждодневный обход гусей с Шариком сделали своё дело, а может быть, лисице и её деткам не понравился гусь, а возможно даже, и по какой другой причине, к примеру то, что первую неделю августа месяца их пасли внучки и внук, приезжавшие к деду с бабушкой на блины и оладушки, но так или иначе, а до самого конца лета лисица возле стада шемякинских гусей больше не появлялась. А в сентябре гуси уже настолько повзрослели и стали так устрашающе шипеть и гоготать, что лисице к ним лучше было и не подходить.

В общем, на душе у деда Ивана и у бабы Кати стало тихо и спокойно. Так бы, вероятно, и продолжалось далее, но сентябрь, сами понимаете – это пора вспашки огородов, а значит, и пора хороших заработков для Ивана Егоровича.

– Что ж нам теперь делать? – как бы размышляя, проговорил за ужином Егорович.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Андреевна.
– А что я могу иметь? Огороды уже надо пахать.
– А что мешает? Картофель убрали? Заводи трактор и поехал, – попивая зелёный чай, спокойно ответила баба Катя.

– А гуси?
– Ну что гуси. За ними буду приглядывать я. У нас, Ваня, горе. Я тебе не сказала раньше, думала, что пройдёт, но…
– С детьми?

– Да не-ет. У детей всё нормально. У коровы одна дойка отказала. Уже пошла вторая неделя. Придётся нам от неё избавляться. Жалко, корова хорошая. Лечению не поддаётся, я уже испробовала всё. Так что придётся сдавать на мясо.

– Да она ж стельная.
– Ну что теперь. Держать до растёла – она потом исхудает. Да и телёнок без молока. Держать же до весны…

– Тут, Катерина, я тебе не советчик. По трактору б что или по какой другой машине, а корова… Плохо, конечно, оставаться без молока, но люди как-то ж живут. Решай сама.

И Екатерина Андреевна решила. Через неделю во дворе Шемякиных остался один бычок. Повздыхали, погоревали дед Ваня и баба Катя, но вскоре привыкли к тому, что не надо уже равно вставать, чтобы подоить и отогнать в стадо корову, не надо давать ладу молоку и чистить в коровнике.

Андреевна теперь больше приглядывала за гусями да хлопотала по дому, а Егорович с раннего утра и до позднего вечера пахал огороды бывших колхозников и участки дачников. К концу пахотного сезона, то есть в преддверии когда-то большого советского праздника – дня Великой Октябрьской социалистической революции, а по утверждению сегодняшних властей, октябрьского переворота – у Шемякиных под простынями на полочке в шифоньере собралась довольно крупная (для жителей села) сумма денежных знаков.
– Ваня, – после окончательного пересчёта денег сказала незнакомым Егоровичу голосом Андреевна, – у нас сейчас столько денег, сколько мы с тобой никогда не имели. Ты на тракторе заработал за один весенний и два осенних месяца больше, чем мы с тобой заработали за последние три года. Нам бы ещё продать гусей и можно начинать оформлять загранпаспорта. Как ты на это смотришь?

– А что тут смотреть, – усмехнулся Егорович.  – Я согласен ехать хоть завтра. Детей когда будем оповещать?

– А как только со двора гусей сгоним.
– А может, после того как оформим паспорта? Ну, чтобы передумать было уже поздно.

Последнее предложение Егоровича, после некоторого обсуждения двумя сторонами, было принято без изменений и, главное, единогласно.

В конце декабря месяца дед Ваня и баба Катя, пользуясь давнишними связями бывшего колхозного зоотехника госпожи Шемякиной, выгодно обменяли семь с половиною десятков гусей и бычка на денежные знаки, в результате чего их двор стал самым тихим в селе Луговое. Одна свинья, полтора десятка кур с петухом да кошка с собакой. Какой уж тут шум и гам. Реветь некому, хрюкать… Ох, Господи. Как видно, старость и вправду не младость. Я ж чуть было не забыл. Баба Катя и дед Ваня ещё оставили десять гусей: по одному на каждую семью к Новому году, по одному к Рождеству Христову, а оставшиеся четыре… будет видно.

Извините, уважаемый читатель, я не расслышал, о чём вы только что говорили. Повторите, пожалуйста, ещё раз. У меня получилась несостыковочка в итоговом балансе гусиного поголовья? Да вы что?! Тогда давайте «приход-расход» просчитаем вместе. Один ум, как говорят, хорошо, а два лучше.

Итак. С рынка Шемякины привезли сто голов. Три гусёнка у них пропали в первые дни, а потом откинули лапки ещё семь. Оставалось девяносто голов. Одного для контроля упитанности у Егоровича средь бела дня унесла лисица. Продали семьдесят пять. Выходит, что неизвестно куда, когда и каким способом пропало у них ещё четыре гуся. Интересно. А на годовой праздник, на Михайлов день, что ели дед Ваня, баба Катя и их гости, Николай с женой и сыном и Лена с мужем и дочерьми? Свежатину из свинины? Да-а, ну и дела.

Подождите-ка. Сейчас я припоминаю, как Егорович и Андреевна вечером второго ноября уложили в багажник машины четыре свёртка. Это когда к ним заезжал из очередной командировки Николай. Может, в этих свёртках и  были как раз недостающие четыре гуся?

Если это так, то мне понятен и разговор, произошедший между Егоровичем и Андреевной, после того как они избавились чуть ли не от всего гусиного поголовья.

Глядя на оставшихся гусей, вольно разгуливающих в загоне, на перья, которыми была устлана земля, баба Катя, хотя и тихо, но достаточно чётко и довольно твёрдо произнесла:

– Ваня, а может, мы забьём шесть гусей, обделаем да и отдадим их ребятам? Что поедят на праздники, что положат в холодильники. Помнишь, как мы им давали по два гуся в начале ноября? Им гусятины хватило до дня, пока подошла свинина, – предложила Андреевна мужу.

– Да шесть голов обработать в один день… – покачал головой Егорович. – Многовато.
– Да ничего. Потихоньку сделаем. А не получится за один день, сделаем за два. Торопиться нам с тобою некуда.



Вон, оказывается, куда подевались четыре гуся. Их горожане съели ещё в ноябре месяце. Так что теперь, дотошный мой читатель, всё сходится, как в аптеке на весах. Спасибо вам за своевременную подсказку.


                ВТИХАРЯ  ОТ  ВСЕХ

Вот именно. Втихаря не только от своих детей и внучек с внуком, но и от меня, автора этой книги, от человека, который, казалось бы, должен знать об Иване Егоровиче и Екатерине Андреевне всё, дед Ваня и баба Катя затеяли сверхсекретную операцию, которая своими корнями уходила в давно прошедший октябрь месяц, если, конечно, шестидесятидневную давность можно считать таковой.

В последних числах этого серединного осеннего месяца, по возвращении господина Шемякина с частных огородов и участков дачников, после пересчёта заработанных им за день денег и принятия душа, Егорович и Андреевна уселись за стол на вечернюю трапезу.

Тщательно, как и рекомендуют специалисты по кухонно-поварскому и медицинскому делу, баба Катя и дед Ваня пережёвывали хорошо приготовленную хозяйкой из свежих продуктов пищу. И что было удивительным, ужинали они первое время молча. Хотя такое у них иногда случалось и ранее, по причине того что каждый, и Егорович, и Андреевна, обдумывали какой-нибудь очень важный вопрос. Но чтобы сидеть за столом столь продолжительно, не проронив ни единого слова, да ещё и с такими серьёзными лицами…

Кухонную тишину первым тогда нарушил Егорович:

– Катерина, – обратился он к жене, – а что, если нам с тобою заняться оформлением…
– Ты знаешь, Ваня, я сейчас об этом как раз и думала, – не дав договорить мужу, отозвалась Андреевна. – Пока ещё тепло и у меня появилось свободное время…

Всё понятно. Иван Егорович и Екатерина Андреевна ещё в октябре месяце решили, ничего не говоря своим детям, приступить к оформлению загранпаспортов.

И теперь, в преддверии новогодних праздников, когда их двор опустел до возможных крестьянских пределов, а в шифоньере  под простынями скопилась, даже чуть с избытком, нужная для поездки в Египет сумма денег, у супругов вновь возник разговор на тему, когда они сей факт предадут всеобщей семейной огласке.

– Ваня, может, им (детям) рассказать обо всём в новогодние праздники? – как-то нерешительно предложила мужу Андреевна. – А то потом будут обижаться.

– Нет, Катерина. Давай сделаем, как мы и договорились. Будем отмечать наши дни рождения, вот тогда им и объявим. К этому времени мы уже получим загранпаспорта, избавимся от свиньи и, может, успеем оформить нашу турпоездку. Так что… Терпим до наших дней рождения. А обижаться… мы ж пережили, когда они с бухты-барахты уехали на Азовское море. Переживут и они. А живность… Мы, в крайнем случае, можем и соседей попросить, чтобы они приглядывали. Кого у нас кормить? Курам можно насыпать на две недели… В общем, перед отъездом что-нибудь придумаем. Николаю можно будет поездить. Десяток дней… Выдержит.

Размечтавшись, дед Ваня и баба Катя представили, как в один из дней они, обычные российские пенсионеры, на манер забугорных сверстников, оформив все положенные документы, уложат в сумку на колёсиках необходимые вещи и предметы личного обихода, а дед Ваня ещё и повесит на свою чисто вымытую шею подаренный внучкой фотоаппарат «Rekam», взойдут по трапу «Боинга» компании «Украинские авиалинии», который, взлетев, будет парить над облаками в далёкую, марево-миражную страну Египет, где дед Ваня и баба Катя, хоть и во сне, пасли коров, Егорович с фараонами-подпасками выгуливал бесчисленное множество хрюкающего свинопоголовья и где Андреевну в затоне Нила чуть не умыкнул абориген-крокодил.

– Ваня, – прошептала баба Катя, – я как подумаю, что мы будем лететь над облаками, так меня сразу бросает в дрожь. Господи, сохрани и помилуй нас, дураков…

Но… Напрасно волновалась баба Катя. И на сей раз не сбылись мечты Шемякиных. Слишком узкой оказалась светлая полоса, по которой с надеждой и с хорошими мыслями последние три месяца вышагивали дед Ваня и баба Катя. А может, последние слова Андреевны услышал сам Бог. Так или иначе, а перед самым Новым годом к ним неожиданно нагрянул осунувшийся и враз постаревший Николай.

– Что стряслось? – почуяв неладное, спросила мать сына.
– Да… – махнул он отрешённо рукой и тут же поведал  родителям о причине своего невесёлого состояния: – Безработный я. Наш завод банкрот.  Так что…
– Ничего, не горюй, – отозвался Егорович. – У нас с матерью бывало и потруднее.

До самой весны Шемякины-старшие, используя «загашник» в шифоньере под простынями, латали образовавшуюся дыру в семейном бюджете сына. И только в начале апреля, после того как получила первый заказ созданная Николаем фирма по устройству мини-котельных, Егорович и Андреевна смогли с облегчением вздохнуть и… купили на оставшиеся деньги корову и два десятка гусят.

А ещё через две недели, во время культивации огородов, когда сумка Егоровича стала пополняться денежными знаками, он остановился на короткое время для отдыха. Выйдя из трактора, дед Ваня поднял голову и обомлел. 

– К худу или к добру? – пробормотал он, увидев над горизонтом в разрывах облаков пирамиды и караван верблюдов.

Село Вислое.
2010 год.